Оттенок четвёртый

  Сотни, может быть даже миллионы движений в секунду. Я вижу лишь рисованную линию, штрихи, фигуры. Вот они растут, меняются… местами складываются, образуют сначала схему, может быть узор. Нет, это рисунок. И он уже не один. Сотни, может быть даже миллионы рисунков в секунду. Они движутся во времени. И мне начинает казаться, что время течёт. Линии, краски. Первые похожи на прутики, причём гибкие, на вьющиеся растения, на следы непонятно чего – очевидно, воображения. Последние – это нечто разлитое, аккуратно и целенаправленно. Порой краски похожи на перистые облака, что вкупе с закатом способны спародировать любые причуды нашего, опять-таки, воображения.
  Вот в этой луже красок начинает извиваться росток: на его изгибах строится набросок, похожий на корсет, резные, порой прерывистые линии дают рождение совершеннейшему в мире чертежу, где каждая линия, каждая едва уловимая деталь на своём месте. Сам росток, рождённый в необразованной луже, становится течением, интеллектуальным; и вот он приводит в движение, вот он теперь и есть часть меня. Сотни, может быть даже миллионы таких «я» в секунду.
  Здесь преобладает белый, но никогда не чисто-белый. В нём всегда есть оттенки голубого, близкого к зелёному. Едва-едва уловимый зелёный оттенок в голубом, который едва-едва просвечивается в белом. Как будто белый – это ткань, а за ним свет. И как бы эта ткань не скрывала, она попускает часть того, что за ней. И вкрапления жёлтого. Пример с тканью не подходит. Скорее, белый, это не цвет, а вещество, пусть не материальное, но растворимое. Пусть это будет воображаемая вода, и в эту воду попало что-то, принявшее голубоватый и зеленоватый, интуитивно уловимые оттенки. Настолько, что, если бы я не знал, я не смог бы сказать что это за цвет. А вкрапления жёлтого, то лучи Солнца, льющиеся на нашу воду.