Немного о житейском идиотизме

Для начала нужно сказать, что этот Андрей был просто феноменален в своей застенчивости. Оно бы ещё ничего, многие женщины даже набивают себе большие и малые шишки в виде изнасилований или внебрачных детей, а это является как известно, обременительными издержками в предполагаемой погоне за такими вот застенчивыми и милыми людьми, каким и был наш Андрей. Хотя подобные мелочи можно издержками и не считать вовсе, а все потому, что такие люди и чужого ребенка примут с той же застенчивостью и радушием, что и своего.
Так что быть бы нашему Андрею, наверное, даже немного счастливым, если бы он кроме своей дурацкой застенчивости не проявлял склонности к не менее дурацкому житейскому идиотизму, идиотизму в нередком смысле неумения устроить свою жизнь каким-то таким образом, чтобы его вялые попытки казаться хозяином своей судьбы имели положительные результаты. Вся эта чушь, однако, вовсе не была фамильной чертой его семьи и его все время стращали, в смысле, стимулировали рассказами о судьбах каких-то едва ли существовавших родственников, которые… но были ещё и вполне реальные двоюродные братья, либо троюродные дядья, добившиеся ощутимых результатов на ниве подстригания денежных газонов, а главное – внушали Андрею разъяснители – нашедшие уютное и, кроме шуток, пристойное семейное счастье. Андрей вздыхал, раздумывал и даже пытался немножко дергаться в сторону от своей бестолковой жизни. Но, если человек болван, то это, как говорят в народе, надолго, если не навсегда. Чего стоили, например, его мутные, нетребовательные разговоры с женщинами; разговоры эти всегда как-то так велись, что ничего путного из них не выходило. А выходило обычно так: все понимали, что с ним можно только разговаривать – и разговаривали – но и только. Были, конечно, какие-то полумифические девочки, почти легенды, уж больно красиво звучали, и была пара друзей, сидевших в неких аудиториях, либо на кафедрах, знавших его как облупленного и улыбавшихся в кулаки. Была какая-то разноцветная, смазливенькая, но совершенно безмозглая девочка Рита, постоянно, несмотря на свои только-только восемнадцать, рассказывавшая о своих якобы мужьях. Однако вся эта её смехотворная мифология имела хоть какие-то простейшие корни под собой, в то время как Андрей, довольствуясь редкими встречами в курительных, выслушивал эти бредни, любуясь её молодостью и безмозглостью. Девочка Рита за деньги обучала себя испанскому то ли итальянскому языку в их институте, безбожно красилась и хрупала чупа-чупсы на премьерах двух-трех интеллектуальных спектаклей, куда она позволила себя сводить. Клинический Андрей после такого совместного времяпрепровождения начал даже чего-то там такое думать про себя и позванивать с некими неясными и туманными ещё целями оторве Рите, несмотря на то, что она все ещё пичкала его рассказами о разнообразных временных и постоянных мальчиках, с которыми она встречалась и что-то делала в свободное от занятий ивритом (или чем там ещё?) время. Начал позванивать, тем более что у неё надвигалась сессия, а она как раз совсем со своими мальчиками запурхалась, а он был аспирантом нужной ей кафедры и мог помочь. Девочка фыркала, но сдавать было надо, пила с ним пиво вечерами на панорамных площадках, в чем можно усомниться при уже упоминавшейся застенчивости Андрея, но тут надо сказать, что застенчивость эта немного уменьшалась, когда он напивался пьян. Заметив эту свою особенность (он посчитал это особенностью, молодец), тугодумный Андрей со временем сообразил, как можно уменьшать хоть на немного свою робость и опять же по прошествии времени общался с Ритой, которой он дал странное и, видимо, ласковое прозвище «молоточек», исключительно будучи в нетрезвом состоянии, а иногда и вовсе вкривь и вкось пьяным. Она поимела от него отметку и пить с ним пиво перестала, чего нельзя сказать о зачинщике всей этой бодяги Андрее.
Прошло полгода, но ничего с места трогаться не собиралось, а вернее, не собирался, а ещё вернее, не умел собираться Андрей, а его звонкая глуповатая знакомая и не собиралась собираться. В свободное от научной работы время аспирант Андрей с натужным напряжением обдумывал одну давнюю вещь, которая его все еще, естественно, интересовала, а поскольку он был не искрометно соображающим человеком, все никак не мог понять – о чем таком и при каких условиях нужно разговаривать с женщинами, чтобы они либо вдруг, либо постепенно воспламенялись к нему. Однажды, когда Андрей, сидя на кафедре, как всегда серьезно обдумывал эти курьезные мысли, в дверь заглянула чем-то очень расстроенная Света-молоточек. Выйдя в коридор, Андрей счел нужным весело поздороваться, почему-то подумав что, наверное, будет невежливо спрашивать, отчего… но Светочка, не дожидаясь его вопросов, с глупым видом жалобно заголосила опять о каких-то своих мальчиках и что вот она гуляла-гуляла и мальчик с ней гулял-гулял, а потом какие-то отчаянные юные оторвы из соседнего дома пообещали плеснуть в неё серной кислотой: «я что же будет теперь с моим личиком, с моими глазками, носиком…» - вопрошала она, жалобно подвывая. Но спустя пару дней самодовольно заявила: «а малолетки отвалили» и, оборвав бумажку, сунула в рот чупа-чупс.
«А мальчик?» - с туманной надеждой спросил глуповатый Андрей. – «и мальчик!» - ответила Света-молоточек и уехала на свою безразмерную дачу отмечать Новый год с одним из «постоянных». Андрей тоже хорошо встретил Новый год: будучи изрядно подшофе, он настолько удачно трюхнулся о подвернувшийся киоск, что был увезен на попутной машине в больницу. В больнице выяснилось то обстоятельство, что по странной избирательности судьбы память ему отшибло не совсем ,а лишь ту часть, которая касается его институтской научной деятельности и вообще, включая всё, касающееся института, в том числе и Свету-молоточек. Родные Андрея без его, соответственно, участия, написали заявление об уходе и счастливая звезда Андрея, давно не светившая ярким светом, засияла более блистательными лучами.

 5 января 2000г.