Я скучаю по лошади

/Большому Плуту и всем
Настоящим Орловским рысакам/

Как быстро пролетели четыре года нашей разлуки.
Я  до сих пор слышу во сне  удары мощных копыт по двери денника. Я помню, как ласково ты покусывал за рукав, пока скребница гуляла по гнедым бокам. А лучше всего я помню чувство необыкновенного счастья полета. Рысь. Правая передняя, левая задняя, левая передняя , правая задняя… ток…ток…ток…ток.  Летящие мимо трибуны, забор, карагачи. Ветер, бросающий мне в лицо прохладные поцелуи. Рысак. Черная грива смоляным крылом. С ней развевающейся, ты походил на сошедшего с картин Пегаса. И если приглядеться, сквозь бешенный ритм резвой рыси можно заметить еле видные крылья.  А помнишь, как ты сбросил мою подругу в деннике? До этого момента я считала тебя самой смирной лошадкой в конюшне. Тогда-то я и влюбилась в тебя, поняла, что ты никому не позволишь сесть на широкую спину, кроме меня.
А прививки? Прививки делали всем. Ты долго наблюдал, прижавшись к решеткам, как маленькая женщина в белом халате заходит поочередно во все двери. Ты дрожал. Такой большой и сильный, а дрожал. Ты жался ко мне коричневой шеей и заглядывал в глаза. Я чесала тебя между прядущими ушами и успокаивала. Звала тебя «мальчик». Врачиха ухмылялась и напоминала мне, что у «мальчика» уже внуки подрастают. Ну и что. Все равно мальчик.
Ты любил арбузные корки и соленый хлеб. Я через весь город тащила в шуршащих мешках полосатые треугольники. Ты так смешно ел. Опускал длинную морду в кормушку, громко чавкал, пускал пену и забавно таращил глаза.
Ты видел качалку и радостно, танцуя, гарцевал по длинному коридору к свету, к ней. Седло не принимал, но меня любил сильнее.  Качалка придавала тебе образ спортсмена, труженика. Ты четко соблюдал скорость. Если я расслаблялась, то получала хвостом по рукам. Ты учил меня жить. Ты говорил: следи за дорогой, обходи ямки заранее, наслаждайся ветром. Ты поучал: умей терять голову  на скорости, но умей ее обретать на коротких отрезках.  Люби верно, с цыганской страстью, доверяй, любя.
Смотри, как радуются зрители, мы прекрасны.
Юность пролетела, как  километровка махом. Я теперь студентка. Я думала, вот, отучусь и приеду к тебе.  Привезу арбузных полосатых корок. Прильну к плюшевому плечу. Прошепчу в мохнатое ухо: Плууууут!
Училась, работала. Времени не хватало катастрофически.  Отучилась и приехала. Новый, покрашенный веселенькой желтой краской забор,  запах сена и кожанных седел. Я бегу. Длинная белая конюшня. Одиннадцатый денник справа…. 
Долго стояла, смотрела на рыжего жеребенка с длинной шеей и выпуклыми коричневыми глазами.
--- Увезли. Всех стариков увезли. Два года прошло. Куда, не знаю. А Плута твоего помню. Уж больно он упирался. Никак не могли в коневозку затащить.
Мелкие морщинки на лбу разгладились, дневальный вздохнул и добавил:
--- Ты в городе погляди. Может работает где-нибудь. Здоровый он, могли и на прокат выпустить.
Теперь я брожу по городу. Узнаю в скучающих лошадиных фигурах своих старых знакомцев. Подхожу и спрашиваю шепотом в гнедое или вороное ухо: Ты не знаешь, где Плут?
Лошади шумно вздыхают и беспомощно опускают морды.
Друг приходит по ночам и тычется храпом в плечо. Друг несет меня во сне по резиновой дорожке, соревнуется с ветром. Друг стучит тяжелым копытом по двери денника, когда чувствует мое появление.
Я скучаю по лошади. По моему Плуту. По другу.