Женщина-дорога. Из цикла Замуж за страну

Глава 1
Кабы язык - рассказала

Русская женщина за границей сразу бросается в глаза. Одежда, походка, а главное, лицо - все приковывает взгляд непохожестью, нездешностью. Как будто инопланетянка спустилась на миг в мир западной цивилизации.

Конечно, одеваться, как в России, иностранка уже не может. Яркий макияж и высокие каблуки кажутся нелепыми в рутине европейского захолустья. Походка по инерции еще остается стремительной и воздушной, движения порывистыми, жесты нетерпеливыми. Русская продолжает забег в недра супермаркета, но проплывающие рыбы с огромными животами молча толкают ее в бок, мол, остановись, куда спешишь? Выпучив глаза, они дают понять, что возмущены, у них так не принято. На улице бедняжка уже научилась разговаривать вполголоса, да и дома речь снижена до полутона. Кричи не кричи, а что толку? Мужу все, как об стенку горох, с ним даже не поругаешься. Соседи сами по себе. Довольны и счастливы, в домах-аквариумах демонстрируют продвинутый образ жизни, развивающиеся страны и беженцы интересны только по телевизору

Русская женщина умеет без слов разговаривать, годы молчания и поддакивания научили слушать и понимать по запахам, жестам, еще чему-то неуловимому. Кажется, она смирилась со своей судьбой чужестранки, ушла в себя, стала работать в автономном режиме. Вдруг в толпе поймает взгляд зовущих глаз, и тогда дрогнет сердце: "Остановись, не проходи!" Но через мгновение что-то заставляет ее отвернуться, глаза опускаются, и она уныло бредет вдоль обочины чужой жизни.

Так думаешь, глядя вслед одинокому человеку, и хочется узнать больше о нем и его семье, судьбе и мечтах. А если подойти и разговориться, ведь поведает нам, землякам, историю своего одиночества? Но увы, страх быть непонятой проскальзывает в ее взгляде. Понимаем, что эмигрантка чувствует себя чужой среди нас, мысли ее далеки от наших, они между Россией и новой родиной. Пожалуй, надо попросить написать о себе! И действительно, вскоре исповедь оказалась у нас.

"…Как я попала в Суоми? Когда страшно и нет сил бороться за выживание в одиночку, когда приходится отвечать за жизнь детей, тогда отъезд кажется спасением. Я думала, для молодых новая жизнь - это шанс, возможность выбора. Для матери важно, чтобы дети находились в безопасности, чтобы они были сыты, одеты и получили хорошее образование. А уж какой ценой, пусть останется со мной. Вы не верите? Думаете, я оправдываюсь, лукавлю? Да, надо признаться, я и сама хотела уехать, я искала приключений, а, может быть, счастья для себя! Ведь женщина мечтает о счастье и встрече с единственным до конца дней. Я всегда представляла эту встречу, закрывая глаза перед сном. Так уж и быть, раскрою секрет: я хочу участвовать в спектакле, а не наблюдать его со стороны. Я так хотела быть актрисой, но с моими данными… Я научилась создавать театр утешения, придумывая спектакли для себя.

Далекая и прекрасная северная страна стала моей сказкой. Я и приехала сюда в канун Рождества. Казалось невероятным, что уже позади Сенная с рыжим месивом снежной каши под ногами, на сапогах зимой всегда выступали белые круги соли. Ноги мокрые, и было так трогательно, когда Сеппо (мой финский поклонник) побежал в какой-то магазин и принес мягкие пушистые стельки. Обо мне никто так не заботился!

Первое впечатление от Суоми было сильнее, чем от любимой мною поэмы Гейне «Зимняя сказка». Я же говорю, что я романтик. Представьте: картина зимнего леса с заледенелыми березами, хрустальные ветки склоняются до земли и, кажется, от колыхания ветра послышится мелодия. Извините, я не могу передать поэтично своих ощущений, но я дышала полной грудью, не могла напиться целебным воздухом. А снег! Я думала, вокруг лежит сахар, такой здесь белый и рассыпчатый снег. Мне хотелось смеяться от счастья или петь во весь голос.

В сочельник, когда стемнело, мы были на кладбище. Люди приезжали семьями, молча подходили к могилам, ставили свечки. Какое было зрелище! Сотни трепещущих огней в темноте, как души покойных, собравшихся на Рождество. Я боялась мертвых в России, а здесь вдруг поверила в продолжение жизни после смерти. Тогда родилось предчувствие: я буду похоронена именно здесь. Ко мне будут приходить дети, внуки, правнуки, зажигать свечу и думать о далекой русской первопроходице с благодарностью.

Да, я пустила корни в эту землю, но куда они растут, в какие слои гранита или вечной мерзлоты они вошли! Расскажу о мраке и холоде Севера. Кто-то пошутил, что эмигрантам трудно первые сто лет. Внукам-то будет хорошо, они забудут про свою раздвоенность.
А мы обречены на непонимание, одиночество и невостребованность. Радость ежедневных открытий: а здесь все иначе, как будто заново родился, омрачается унынием. Это немота, нежелание действовать. Вокруг нет событий, нет русской ежеминутной борьбы. Да и с языком проблема. Выучив азы книжного, мы, как роботы, оперируем схемами чужой грамматики. Произносим "с чувством, толком, расстановкой" обороты, вышедшие из употребления обычных людей. И все это сдабриваем роскошным, а главное, редким, акцентом. Оглушенный атакой, смотрит на нас "убогий чухонец" и лепечет: "Помилуйте, вы говорите на других языках, кроме русского?"

Как я общаюсь дома? Ссориться с финским мужем невозможно, потому что у него в крови миролюбие. Вот и приходится выяснять отношения в одиночку, на бумаге. Мы живем рядом, в одном доме, иногда спим в одной кровати, но думаем мы по-разному. Я не знаю, что в голове у моего мужа, иногда хочется постучать, проверить. Вот так и живу, разговариваю иногда с детьми, в основном по телефону. Важно занять себя, чтобы нескучно было. Знаете, сколько у меня увлечений? Я в свободной стране, а в ней столько свободного времени, что меня на все хватает...»

Прочитали, отложили в сторону, авось пригодится для феминистского сайта. Мы, журналисты - фрилансеры, поехали по северным странам в поисках материала. Нафотографировали, насмотрелись, наслушались, осталось только оформить подборки и продаваться. Бригада наша пестрая: я, Галка-переводчица, Стас-писатель и Степаныч-шофер видавшего виды микроавтобуса.

Уже возвращались в Россию, когда увидели идущую по обочине женщину с собакой. Я узнала Асю, с которой встречалась месяц назад. Да ведь это она, автор исповеди! Я закричала, Степаныч резко затормозил, бросилась к ней. Ася была какая-то изможденная, еще совсем недавно она так нам радовалась, а сейчас слабо улыбнулась. Оказалось, у нее умер муж через несколько дней после нашей встречи. Нам оставалось только посочувствовать и попрощаться. Вдруг женщина посмотрела на меня долгим взглядом, с такой тоской, что я поняла, она не хочет нас отпускать. Ася разревелась и пригласила на чай к себе.

"Пожалуйста, вон мой дом. Буквально на несколько минут, я сделаю вам бутерброды в дорогу, посидите, отдохните, ну прошу вас", - схватила меня за руку, с надеждой заглядывая в глаза. Я растерялась, ведь уже вечер, придется ехать ночью. Ситуацию разрешил Степаныч, заявив, что торопиться некуда, все равно на границе очередь, а от чая он не откажется.

Дом был деревянный, добротный. Ухоженный дворик с цветами и яблоньками, коврики газонов, березы и сосны вокруг. Идиллия! Внутри чисто, пахнет выпечкой. Ася засветилась от радости. Она суетилась на кухне, мы со Стасом курили, наслаждаясь особым покоем, непривычной тишиной. Степаныч куда-то пропал. Уже сидели за столом, когда он появился, важный и с хитрецой в глазах. Вот уж этот старик! Вечно он со своими идеями, поучениями и наставлениями. Он нас мучил всю командировку, заставляя поступать по-своему, навязывая точку зрения старого большевика и путая запланированный маршрут. И сейчас, вижу, опять что-то придумал.

Ася поставила на стол ликер из морошки. Говорит, осталось еще с поминок. Она неторопливо начала рассказывать, как все произошло. Оказывается, ее муж умер в больнице. Врачи останавливали сердце, чтобы исправить аритмию, а он взял и умер. Ей позвонили сразу, она долго не могла понять, в чем дело. Женский голос по телефону в чем-то оправдывался, долго объяснял подробности операции. Ася подумала, что опять отложили из-за очереди, что ей надо ехать забирать Сеппо. Она до сих пор не может поверить, что его не стало. Бедная женщина совсем потеряла контроль над собой, похоже, началась новая исповедь, я же думала о предстоящей дороге, с вызовом смотрела на попутчиков. А с ними происходили какие-то чудеса. Стас, облокотившись, удобно устроился рядом с хозяйкой. Он пристально глядел в глаза рассказчице, ласково поглаживая ее руку и изображая благодарного слушателя. Я насупилась, взглянула на Степаныча. Он глупо улыбался, опустив глаза на свои колени. На них лежал кот! Степаныч, как ребенок, умилялся и гладил его. Перед шофером красовалась полупустая бутылка "Столичной". Так вот в чем секрет старого провокатора!

Я поняла, что поедем утром. Вышла во двор. Закатное солнце золотило высокие стволы сосен. "Ну что ж, утром, так утром. Надо предупредить родных", - смирение снизошло на меня. "Правда, эта Суоми затягивает людей в свои болота, а тина какая-то сладкая", - вернулась в дом. А там спектакль продолжался. Волоокий Стас стоял на коленях перед убитой тоской по Родине вдовой, нашептывал в ее ушко, склоненное к шевелюре брюнета. Я хотела позвать Степаныча, мол, пора оставить парочку, но не нашла старика.
"Опять удрал?"- заглянула все-таки под стол. Там они и лежали в обнимку. Уснувший Степаныч с благостной улыбкой и свернувшийся клубком на его груди кот.

Утром начались подозрительные сборы. Ася металась по дому, двору, подбегала к нашей машине, забрасывала туда какие-то тюки. Бормотала, как в бреду: "Велосипед, собака, дочка", потом в обратном порядке "Дочка, собака… Кого забыла?" Мое лицо выражало удивление, но женщина в безумии аврала не замечала меня. Наконец все расселись по местам. Ася пыхтела рядом со мной. Она даже не смотрела на осиротевший дом свой, рылась в сумочке, проверяя документы. Вдруг округлив глаза, сказала: "Всех пристроила. Дочь пока у старших детей, собака у соседей, велосипед в багажнике. А где кот?"
Степаныч уже вырулил на шоссе и запел: "Утро красит нежным светом…". Я обнаружила кота, забравшегося под одеяло, брошенное поверх большой сумки. "Просыпается с рассветом вся советская страна…", - доносилось из кабины шофера и уплывало в утренний туман болотной дымки покидаемой нами Суоми.


Я жила на Литейном, в доме «Старой книги», известном всем букинистам. Была фанатиком книги с детства, читала и писала запоем. Тряслась над каким-нибудь романом, сочиняя сюжет о небывалой любви, перевоплощалась в героев. Хотела одного: чтобы меня оставили в покое, в плену моих фантазий. За переводы и дежурные статейки в заводских газетах получала немного. Работала редактором нескольких газет – «Будни подводников» и «Вести с Балтики».
Однажды, сидя в кабинете дедушки, горного инженера, и кутая ноги в бабушкин плед, связанный крючком из прибалтийской шерсти, стала сочинять. Хотела найти слова особенные и нежные, чтобы согреть себя в холодный питерский вечер. Я писала о женщине своего поколения, о непутевой и беззаботной, мечтающей о встрече. Думала об Асе.



Глава 2
Кабы глаза - увидала

"Мне стукнуло 40. Я родила троих детей. Я никогда не покупала себе модных и дорогих вещей. Потому что воспитана по-советски - сначала книги, а тряпки не надо. Я читала запоем и ела персиковый компот, иногда бегала в булочную за соевыми "шоколадными" конфетами", - Ася читала женскую прозу в машине. Попутчики спали, Cтепаныч приуныл от слишком ровной дороги. "Почему я взбунтовалась? Где моя некнижная жизнь? Дети неблагодарные, любят меня на расстоянии. Действительно, кому я нужна?", - Ася была согласна с писательницей, кивала ей, подавая паспорт на контроле хмурому таможеннику. " И вот первый раз в жизни я совершила поступок: уехала, бросив все. Потому что хочу быть женщиной, желанной и молодой. Я хочу встретить любимого, который бы понимал меня с полуслова. Я обязательно найду его, и мы станем одним целым, сольемся …"
- Вы будете отвечать на вопросы? - строго спросил мужчина в зеленом.
- Ой, простите, я совсем плохая стала. Домой еду, - виновато заговорила раскрасневшаяся Ася. - Ничего не везу, кроме велосипеда, одеяла, белья, хм, нижнего, - добавила стесняясь. - И верхнего тоже, вещи для ношения.
После границы уже смотрела во все глаза, не узнавая пейзажей за окном. Сколько понастроили! Но люди не изменились: такое же безразличие в глазах, у женщин туфли с вытянутым носком, просвечивающие брюки, одинаковые стрижки. Но вот и желтая пятиэтажка, клетчатая и родная, как игра в классики, дом.
В квартире никто не жил, у соседки хранился ключ на случай протечки. Ася удивилась, что соседскую дверь открыл незнакомый мужчина. Во дворе уже выгружены вещи, Галка стережет, Ася нервничает. Хотела спросить Марьванну, но незнакомец растопырил ладонь и скрылся на кухне. Появился с чашкой дымящейся зеленой жидкости, протянул Асе.
- Извините, мне некогда, вы не знаете, где ключ от моей квартиры, я из 33-ей, - как глухонемому закричала Ася, нетерпеливым жестом отодвигая подношение.
- Нет! Испей, тогда разговор, - уставился, щурясь, как кот на Степаныча.
- Ну если Вы так … Боже мой, что за гадость? - завопила Ася, сморщившись от вкуса травы. - Где Мария Ивановна?
- Голубушка моя, последняя стадия гастрита, вены не в порядке, и вообще, подь сюда, скажу на ушко, - продолжал он, не слушая Асю. - КРОШИТЬСЯ надо побольше, в твоем возрасте…
- Говорите вы темно, по-мужичьи, - с раздражением - Своего возраста не чувствую, и с памятью пока все нормально.
Вдруг вспомнила, что запасные ключи лежат в сумочке.

Бросилась к своей двери и открыла. Степаныч принес вещи, говорил что-то, Ася расплатилась и осталась одна.
Запахом законсервированного помещения, пятнами от протечки в ванной, гербарием в горшочках - цветы погибли в прошлом году, печалью встретила обитель хозяйку. Ася села в старое кресло, взглянула на китайского божка-хранителя, поздоровалась. Хотела всплакнуть, но вздрогнула от телефонного звонка.
- Алло, - с огромной радостью.
- Ася Ефимовна, с приездом, - заговорил женский голос. - Должна вас предупредить, на вашей жилплощади не все благополучно, будьте бдительны!
Повесили трубку, Ася пожала плечами. Распахнула окна, от дыхания родного города запершило в горле, чихнув от души, рассмеялась: фимиам!

Очень спешили власти расселить людей в начале 60-х, штамповали по всей стране клетушки-распашонки с чуланами, "тещиными комнатами", совмещенными санузлами, маленькими кухнями и узкими коридорами. Семьи слоями забивались в пространства малометражек, с бодрыми песнями - ведь жилье отдельное, заселялись в едином порыве. С участием навещали соседей, зная их подноготную благодаря ночным мелодиям страсти и пищеварения. Он был живым, этот дом-оркестр с ноктюрном сливных бачков, чечеткой на потолках, криками-соло и хоровым исполнением, азбукой Морзе по трубам и интимными беседами по телефону, проникающими на лестницу, как вода из незакрытого крана. Его организм, переживший несколько заболеваний и выдержавший шквалы перемен, теперь состарился и заболел раком.
Грустно смотрела Ася на желтушную шелуху панелей. Казалось, белые швы шпаклевки расползаются на глазах, балконы покачиваются над осторожными прохожими. Ася тоже подняла голову, заходя в подъезд.
Стены на лестницах выкрасили в зеленый, почтовые ящики в коричневый, полы моет новая уборщица Света, она и рассказала про соседа Ивана. Он целитель, пользует в основном женщин. Марьванна умерла в прошлом году, племянница продала собственность. Экстрасенс вылечивает бесплодие, делает массаж, корректирует биополе и ставит диагноз, специалист широкого профиля. Денег не берет, потому как грех, а вот продукты, водочку принимает. У них дежурство, график на первом этаже, карандаш сломан, ручку можно попросить в 18-ой. Они приходят убираться и готовить еду Ивану.
Ася слушала доклад, такой же, как движения черной тряпки из мешковины по ступенькам лестницы.
- Народу сейчас много, все лечатся, - жаловалась Света.
Вдруг Ася увидела метнувшуюся тень, кто-то смотрел на них сверху. Вскоре появилась Галя с пятого этажа и шепнула:
- Он там! Я вам звонила.
- Кто? - последовал естественный вопрос.
- Он, на букву "Ч", ну понимаете? Я видела, как он спускался ночью с вашего балкона.

Уборщица Света косилась на спортивный костюм Аси. Трогала его, вытерев руки, и объясняла, что соседка помешалась на вере. Галя была матерью-одиночкой, работая в библиотеке, читала ночи напролет "Иностранную литературу". Однажды Галя пошла на танцы в Политехнический институт и забеременела. Ребенок родился черненьким, его дразнили во дворе Пушкиным. Галя после того рокового вечера не встречала любимого. Был он гладкокожий, с курчавыми волосами, белозубая улыбка светилась ночью. Так она и запомнила - в лунном сиянии сидящим на подоконнике, мускулистого и голого. Сын Гали погиб в армии. С тех пор от горя она видит темнокожую фигуру, напоминающую и сына, и отца, иногда даже в удвоенном виде. Как наваждение, буквально каждую ночь кто-то из них лезет по балкону, стучится к ней в большую комнату, база у них на 3-ем этаже, видимо, в пустующей Асиной квартире. Иван посоветовал поставить свечку в церкви Ксении Блаженной. Галя в церковь бегает, но этих, черненьких, все равно видит.

Странной казалась приезжая: улыбка не сходит с ухоженного лица, благоухающего кремом. Глаза пылают, как угли в камине, сразу приковывают взгляд. Говорила с людьми, останавливая на улице. Можно думать, что добрые инопланетянки водятся только в кино! Или в книгах про фантастику.
Ася улыбалась, протягивая руку при встрече, слушала церемонно, не перебивая про страдания и борьбу. С счастливым видом внимала, как школьная подруга достигла эффекта персикового лица - кожа припухлая, но с бронзовым налетом - благодаря чисткам и экзекуциям. Голодая на сухую не первые сутки, бедняга качалась от малейшего ветерка, большие глаза ее сильно выделялись на сморщенном личике. К Ивану не ходила давно, он любит дам энергичных, а ее поле улетучивается с каждым днем.
- Настенька, дорогая, ну пожалей ты хоть память родителей! - глубоким грудным голосом, как будто из космоса, увещевала Ася. - Ведь мама твоя блокаду вынесла не для того, чтобы дочь добровольно…
- Держать, так держать! - как в бреду повторяла Настя и медленно удалялась, придерживая бунтующую рыжую прядку, все время выбивающуюся из-под берета.
Провожая взглядом тень милой подруги, Ася вспоминала, как еще в прошлый приезд наблюдала сакрамент. Настя пыталась оторвать плоскогубцами провод, торчавший из арматуры на Басейке. Настя была одержима в желании похорошеть и выйти замуж за иностранца. Она притащила эту железяку домой, говорила, надо заземляться. Один конец припаяла к батарее, а другой - к себе прижимала. Всю ночь, во время сна клала его поверх простыни, чтобы матрац охватывал. Она и Дину Петровну научила: во время занятий умственным трудом очень полезно держать металлический предмет в левой руке. Это повышает работоспособность, улучшает сон и здоровье, утверждала Настя.
Подходя к дому, Ася увидела сидящую на скамейке Дину Петровну, о которой подумала. Пенсионерка выбивает с большим чувством детективы на компьютере внука.
Сейчас старушка часто моргала, иногда смахивая платочком слезу.
- Что-то у вас глаза такие воспаленные? - поинтересовалась Ася.
- Да все из-за этого компа, говорила Димке, купите сыну экран, так ведь экономят на здоровье, - жаловалась писательница.
- Ну, как пишется? - понимающе спросила Ася.
- Все хорошо, только жалко, - захлюпала бабушка. - Когда описываю убийство, глаза мои слезы застилают.
- А печатают-то вас? - осведомилась из вежливости.
- Так у нас таких денег на промошен нема, вот Любовь Тихоновна, с 27ой, на эротике кое-что заработала, говорить стесняется. Ей за творчество билеты бесплатные в стриптизклуб дают, а она сама не хочет, у метро продает.

Вышла из подъезда Лена, ровесница Аси, вместе у песочницы сидели, когда дети росли. Поинтересовалась, как дела, потом почему-то спросила о дате рождения всех членов семьи. Оказывается, Лена глубоко занимается астрологией, для нее все известно о человеке, если она знает, скорпион он или овен, года обезьяны или собаки. Людей надо называть не по имени, а по знаку. Поэтому ей, раку года крысы, не стоит сегодня общаться с девой Асей. Лена произнесла это на прощанье, прибавив загадочные слова про Андромеду и Персея, неожиданно исчезла. Ася же вытянула вперед руки и глядя на окружающих восторженными недвигающимися глазами, запела что-то народное: " Куда-куда ты удалилась..."
***


В моем кабинете было много редких и ценных вещей, оставшихся в наследство от родителей. Дед объездил полмира, был геологом и этнографом, собирателем коллекций. В семье хранились идол с каких-то островов, фарфоровый божок – покровитель домашнего очага, много старинных книг и минералов. Особенно я любила яйцо горного хрусталя. Оно было волшебным. Я всегда держала его в руках, когда сочиняла. Мистика происходила и с Асей.
***
Иван, находившийся на полном пансионе, гипнотизировал из окна жиличку с 33-ей. Дело в том, что заботясь о здоровье милых его сердцу женщин, Иван мечтал о расширении дела. Давно он сверлил взглядом соседскую стенку, вот если сделать дверь в тещиной комнате, будет прекрасный офис. Хрущевка хороша тем, что пациентки приручены, они все рядом. Нет смысла переезжать, завоевывать территорию. Его 2-х комнатная с балконом и ее 3-х комнатная тоже с балконом - идеальное помещение для клиники!

В задумчивости он достал из холодильника пиво "Петровское" и держал рот открытым, пока оно не простилось с темным янтарем бутылки.
Грузно опустился на табуретку, скрестил сильные руки на пузыре живота, постучал мизинцем. От вожделения при мысли о соседской площади в нем заныло, заурчало, как будто в пустом костеле настраивают орган. Видел Иван по телевизору и церкви зарубежные, и папу римского, с розовой лысиной. Почесал свою, с тремя волосинками, и заулыбался добро-добро. Он, конечно, не папа, но вызывает доверие, особенно когда распахнет щербатый рот, глаза сузятся, и морщинки стрелками запрыгают от уголков губ к вискам, расположатся правильными линиями на самой середине высокого лба.
А что уж говорить про его руки! Они живут особенной жизнью: огромные ладони, пальцы такие гибкие, что при растяжении между собой образуют угол в 90 градусов, подушечки их обладают сверхчувствительностью, особенно на мягком женском теле. От каждого его пальца, на первый взгляд короткого и пухлого, исходит невидимая линия к внутренним органам больных. Нажал большим, попал в легкие, средним - в печень угодил, а сердце свое сестры сами отдают, даже и мизинцем не надо шевелить.

Иван приосанился, втиснул брюшко к поясничному отделу и замурлыкал песню расширяющегося квартиросъемщика.


Глава 3
Кабы ноги - коня догнала

От покойного свекра, ученого секретаря, остались залежи писчей бумаги. Складывая ее в мешки из дерюги, раньше в них сахар был, Ася почувстовала острое желание писАть. Пожелтевшие листы в клеточку, белые, с ржавыми разводами и детскими каракулями, они зазывали, намекали, требовали. И Ася, вздохнув, принялась за творчество. Письмо она направила в мою газету.

"Уважаемый редактор! Хочу описать необыкновенное приключение, которое вернуло мою веру в любовь. Надеюсь, что ваш журнал напечатает рассказ об одном виде опаснейших мужчин, расплодившихся в наше смутное время. То, что произошло со мной, наука пока не объясняет, можете даже считать меня сумасшедшей, но клянусь, все было на самом деле!
Я находилась дома, собиралась стирать. Настроение абсолютно будничное, выключив баклажаны, направлялась в большую комнату, к сожалению, не помню зачем. В прихожей что-то меня заставило остановиться и посмотреть на дверь. Наверное, рефлекс на бывшего мужа: когда его ждала, гипнотизировала дверной замок часами, а он все равно не поворачивался. Так вот, проходя из кухни в столовую, я вдруг почувствовала, как пальцы набухают, прямо тяжелеют с каждой минутой. "Давление растет",- только подумала, как волна неизвестного происхождения захлестнула меня, как будто оглушила, и я испугалась не на шутку: значит, приливы с климаксом, а давление падает! А на погоду реагировать я не намерена, поэтому захотелось выразить всем, а главное двери с бывшим мужем, протест от всего моего женского сердца. Правая нога тоже набухла, зато левой я успела пнуть кота, вырывающегося на улицу. Набрала воздух в легкие и с решимостью Катерины из темного царства нажала на лакированную мужем ручку входной двери, толкнула ее …

На пороге стоял сосед Иван, наш участковый экстрасенс. Вводя вас в курс по поводу его специализации, сообщаю, Иван умеет: боль снимать, вылечивать от депрессии и разных дурных привычек, потенцию увеличивать, от бесплодия спасать, из прокисшего вина делать терпкое, а из водки нектар - одним лишь взглядом. Ведь за всем стоит энергия, как он объяснял. И действительно, Дина Петровна не верила, а как стала писать на компьютере, почуяла, велика сила слова, и у него есть энергия! Поэтому я вам тоже пишу, чтобы поделиться.

Как потом свидетельствовала очевидица, на почве видения ставшая моей единомышленницей, расположился целитель у моих дверей неспроста. Проводя эксперимент по сбору энергии, он размахивал руками и тужился. Вытянув руки и ноги на ширину плеч, распростер пальцы, завибрировал своим мужским отростком, выпустив его наружу, и, как рыба на суше, воздух глотал. Эта самая Галя, из 41ой, обитавшая в тот момент на лестнице, просто удивилась очень. Иван дул, работая мехами могучих легких, скрипел вставными зубами, сгребая все, что скопилось в его утробе за годы перестройки: светлые знания и темные силы, космос вселенной и мир бактерий своего зашлакованного кишечника, все это он аккумулировал и направлял на кнопку звонка моей двери с лакированной ручкой, которую купил бывший муж до своего великого запоя.

Галя утверждала, что когда дверь легко поддалась, участковый смутился. Что послужило причиной этого обстоятельства? Пожалуй, это главный вопрос моей истории. Ведь Иван уже знал, что я нахожусь рядом и, видимо, хотел прекратить опыт, но все испортила Галя. Она, в силу трагической жизни своей и предвзятого отношения к некоторым мужчинам, увидела орган, пробудивший воспоминания нелегкой женской судьбы. Не владея собой от рокового совпадения размеров и формы картины прошлого, она все-таки нашла мужество оповестить сестер, уже прибывших на помощь:
"Чур меня, чур! Хватай, держи его!"

И Иван застеснялся, впервые его застопорило, вместо того, чтобы направить энергию в исходный источник, то есть в себя, он дернул ногой как копытом и смешал свое биополе с моим. Вот тогда и произошла материализация: по описаниям Гали, этот самый "Ч" принял форму облачка и улетел в мою квартиру.

Знахарь же почувствовал такой упадок сил, что заплакал.
Тогда я прильнула к его разгоряченной груди и бессильно повисла, сомкнув руки замком на шее Ивана. Надо сказать, я находилась без сознания, не помню, как Иван унес меня домой.

Придя в себя, я, честно говоря, возмутилась и даже попыталась оттолкнуть соседа, но неведомая сила не пускала. Посмотрела по-товарищески в щелочки его глаз, мол, хватит, отпусти, но мне было прямодушно заявлено: "Ошибочка вышла, подождем немного, не все гладко…".

Иван не смог и в дальнейшем объяснить случившееся явление природы. Магнитизм, силы электричества, синтетическое боди, купленное за границей и находящееся на моем женском теле в тот момент, сильное геофизическое поле нашего микрорайона, солнечная активность високосного года, а может, пережаренные баклажаны, - ведь что угодно могло нарушить чистоту эксперимента. Случалось, что Иван пробивал своей головой ворота, а бывало, и в воздух сам поднимался. Может, он перестарался и зарядил меня так сильно, что я взлетела вместо него, но почему не отлипнулась?

Мы успели сродниться. Сначала перемещались только по моей площади. В принципе, я свободно владела телом, могла поворачиваться, висеть через плечо, сидеть на коленях, ну уж, конечно, и спать вместе пришлось. Физически меня ничего не беспокоило, между нами был какой-то невидимый шов, разорвать который собственными силами невозможно, но в то же время я научилась быть гибкой, обвивая мужчину в разных направлениях.

Первая вылазка была в Иванову квартиру. Прислушивались, чтобы на лестнице никого не было, особенно этой, оглашенной по имени Галя. Первым делом, как зашли, хозяин к холодильнику. Выпить хотелось! Но я не выношу запах спиртного. Начались разногласия. Дальше - больше. Кончились продукты, пришлось выйти в город. Иван всячески противился, предлагал попросить кого-нибудь, но мне очень хотелось есть ту еду, к которой я привыкла. Вызвали такси, шофер и глазом не моргнул, не такое видал! В универсаме народ бросал взгляды, но потом интерес пропал. И привыкли мы за покупками ходить. Даже удобно: я верхом, всё успеваю разглядеть, только ноги поднимаю. Если правую - остановись, левую - пошли дальше, у нас своя знаковая система возникла. А когда очень недовольна и злоблива бывала, то акробатическим движением кувыркалась через шею Ивана и даже вниз головой висела, характер у меня такой.

Однажды в лунную ночь не спалось. Иван храпел, я поднималась и опускалась на его груди, мучаясь от безнадежности. Экстрасенс оказался пошлым здоровяком с крепкими нервами и отсутствием фантазии. Я в тоске смотрела в окно. Вдруг чья-то волосатая нога, потом другая, наконец туловище голого мужчины открылось мне в первозданной своей красоте. Кто-то спускался с 4 этажа! Я стала колотить Ивана, от испуга не могла кричать. Сожитель выдал отвратительную трель с претензией, распушил пальцы рук и ног веером. Я заплакала от разочарования во всей моей несложившейся жизни. "Ах ты, гусь лапчатый, паразит чертов…", - произнеся это, замерла от взгляда, устремленного на меня в упор сквозь стекло. Глаза, как два бельма, горели в ночи. Парализованная от ужаса и жизненного положения, смотрела я на точеный образ атлета-альпиниста, залитый серебристым светом. Подняв руку, чтобы защититься от этого фосфорического сияния, вдруг приподнялась, выгнула спину и запела в стиле Бьорк на языке океаниды: "Смуглая фигурка в цвете шоколада помахала издали..."

Продолжая качаться на четвереньках, я шипела и булькала, жеманно уносясь в мечту. Рот незнакомца расплылся в ухмылке, дразня меня. И тогда я прыгнула к балконной двери, навстречу своему счастью, рванула с невероятной силой ручку на себя. Опомнилась на балконе. Ночная прохлада, тишина спящего города отрезвили мгновенно. Боже мой, подумала, люди спят, завтра понедельник, а я занимаюсь какими-то манипуляциями по слиянию с малознакомыми личностями!

Черт меня побрал, думала, выбрасывая вещи Ивана на лестничную площадку.

Уважаемая редактор, как женщина, вы должны понять меня! Ведь дальше произошло самое невероятное. Я сидела у кровати, размышляя, как пробудить моего богатыря и отвадить из моей 3-х комнатной, пусть и с совмещенным санузлом и смежными комнатами, ведь если тридцать восемь квадратов умножить на…

Лицо спящего было таким безмятежным, иногда оно улыбалось, порой брови хмурились, ровное дыхание чисто, как у младенца, я слышала, как бьется сердце. Мое или его? В этой тишине я почувствовала легкое прикосновение радости и даже счастья. Я знаю, это был ... вы не поверите! - это был крылатый конь Пегас. С Олимпиады. Великий избавитель Андромеды."


Мое женское сердце билось в унисон с Асиным. Чем дальше длилось наше знакомство, тем сильнее нас связывали какие-то узы. Отложив длинные, пестрые от бесчисленных пометок, ее листы, я грела в руках амулет.

Глава 4
Кабы руки - вора связала

Ася вспоминала ту ночь как кошмар, который длился так долго. До сих пор в ушах звон тревоги, в висках стучит, страшно...

Когда женщина подошла к дивану с храпящим Иваном, чей-то писк заставил оглянуться. Ноющий звук шел оттуда, с балкона. "Неужели ОН еще там?" – уставилась на гитару, висящую на стене. "Не хватало струне лопнуть," - усмехнулась и бесстрашно поправила красную ленту, повязанную сыном давным-давно.

 
С улицы доносился пронзительный вой сирены. "А город подумал: ученья идут", - напевала Ася, натягивая одежду. Выбежала на улицу со странной решимостью. Ни души. Небо словно разломилось на две части: восход провел черту, сместив темноту к старым крышам. Во дворе сломалась сигнализация в машине, новенькая Лада захлебывалась от плача.

* * *

Когда плохо, надо уехать: дорога лечит, особенно если маршрут неизвестен. Ася выскочила на главную улицу. Холодом встретил проспект. Серые облака, бежевые фасады домов и фиолетовые лица редких прохожих. Изумрудная яркость Болотной встряхнула воспоминанием студенческой молодости.
Здесь, напротив музея Ленина, собирались в сталинском доме фантазеры-хулиганы,хиппи-импотенты. Прогуливали лекции по научному коммунизму, слушали "Темную сторону луны", болели Сартром и Ницше, но аристократами не стали. Слишком много пили портвейна и курили Беломор с коноплей, сдавали пустые бутылки - погрязли в быту!

Успела купить жевательную резинку и запрыгнуть в автобус. Выбрав удобное место, смотрела на освещенные окна, подглядывая. Дымка тумана уже рассеялась, контуры стали рельефнее. Боже, как весело запестрели здания любимого города, деревья зашевелились! Облака взвивались серпантинами, заигрывая.

Асе даже показалось, что она - часть советской страны, Родины. Едет, как все, на дачу. Проверить дом, сорвать астры, завернуть их во влажное полотенце и привезти домой. Скоро 1 сентября! Все везут букеты с дачи.

Конечно, надо выходить на Ланской, бежать на электричку, не забыть бы купить билет!
И действительно, скоро Ася оказалась на платформе, ожидала поезда. Уже не так жадно глазела по сторонам, копировала общий стиль озабоченности и равнодушия. Здесь все с кислой миной! В вагоне смотрела на родные пейзажи пригородов. Духота, запахи, пустые глаза попутчиков, отчужденность и одновременно сплоченность благодаря дороге, - разве это не коммунизм? Ася закрыла глаза, хотелось вспомнить о сокровенном, почему-то представилась картина из детства.

... Она всегда была не такой, как беспокойные подруги, бегающие на танцы, гуляющие ночи напролет с местными парнями. Девчонки безжалостно выщипывали брови, курили и ссорились с родителями, в основном с мамами. Асе не было скучно одной, она глядела из-за занавески на ватагу ребят, презирала заводилу-сестру и ревниво следила за мальчиком, которого любила тайно. Возвращаясь из школы, гипнотизировала окно на пятом этаже в надежде поймать тень родного силуэта. Встретиться с его синими глазами было самым страшным и желанным. Когда случалось на улице столкнуться, стрелой мчалась домой и у окна высматривала, затаив дыхание. Тонкое полотно шторы прятало раскрасневшееся девичье лицо, тюль служил верно, но однажды продал. Мальчик увидел шпионку, показал пальцем, привлекая внимание ребят. Стыд и боль предательства превратили Асю в безнадежную нелюдимку. Она каменела при виде мальчишек, убегала под их оскорбительные свист и крики: "Красавица, красавица, кто тебе нравица?"...

Вдруг поезд резко затормозил, Ася открыла глаза. Люди разом замолчали. Что-то произошло, возможно, неполадки с электричеством. В вагоне было напряженно, как перед грозой, сосед справа громко жевал батон. Сколько еще стоять? Ася подумала об Иване. Это была случайная и постыдная связь, о которой сожалеют обе стороны. Хорошо, что Ася нашла в себе силы разорвать затянувшееся знакомство.

За окном тянулись поля. Пестро и небрежно одетые женщины собирали картошку, дети носили ведра к обочине. Стоящий посреди поля мужчина смотрел на Асю, вытирая пот рукой. Вдруг молния знакомых глаз обожгла давним страхом. От неожиданности Ася хотела отвернуться, но вдруг рассмеялась: он был таким старым и жалким, ее первая любовь, Сережа Демченко. Теперь Ася смело взмахнула рукой, понимая, что он не признает в ней девчонку-шпионку и не узнает никогда о чувстве, которое эта женщина испытала в детстве, превратив обычного мальчишку в принца. Сквозь тонкую кисею дорожной пыли она смотрела на удаляющуюся фигуру сгорбившегося мужчины. Асе вдруг стало легко, как будто что-то отпустило, освободило, расчистило пространство для другого.
Электричка тронулась, и картофельное поле с далекими фигурками навсегда ушло. А августовское утро оставалось спокойным, как наступающая осень, время раздумий и надежд.
После той глупой поездки за город Асе стало легче. Она зажила свободно: пока не кончились деньги, можно позволить себе столько удовольствий в большом городе. Ася ходила по магазинам, сравнивая цены и просто гуляя по выставочным залам новоявленных галерей с ненавязчивыми продавцами. Их искреннее равнодушие при виде скромно одетой женщины вполне устраивало. В бутиках Европы иногда трудно уйти без покупки, владелец лавки впивается в клиента, убеждая в необходимости приобрести товар.
Открывая город детства заново, Ася нашла один закоулок, когда свернула с одуряющей магистрали в идиллическую улочку со старыми тополями, прохладными стенами сталинских домов. Пройдя по узкому тротуару, оказалась в незнакомой подворотне. Питерский колодец был выстлан брусчаткой, у кирпичной стены красовалась композиция японского садика. Вот чудеса, подумала Ася и спустилась в подвал. Толстая крыса не спеша проследовала перед ногой женщины, показывая хозяйским видом, что праздник города пришелся и ей по вкусу.

Ася выбрала малолюдный и недорогой клуб, который посещают в основном женщины среднего возраста, временно неработающие и очень обеспокоенные состоянием своих легко поддающихся влияниям тел. По характеру Ася была изменчивым и непредсказуемым человеком. Лицом она обладала живым, немного нервным, с выражением постоянного желания. Женщин это иногда раздражало, а мужчины всегда выделяли Асю в толпе. Гладкая кожа, большой рот, глаза с бесенятами, завитушки, выбивающиеся из прически, - капризом природы называли ее в ранней молодости.
Она приходила в клуб к девяти часам утра, ведь именно в это время народ спешит на работу, школы и прочие учреждения. К тому же Асе необходимо избавляться от замучивших ее ночных кошмаров, исходящих от храпящего за стенкой соседа, нестабильной обстановки в стране и плохого пищеварения. Когда крутятся педали велосипеда и течет благословенный пот, Ася думает только о мышцах плечей, рук и бедер. Потом она прыгает, как мячик, по линолеуму и кувыркается с гибкостью трехлетней девочки. Но вот лицо ее приняло сосредоточенный вид, предстоит выполнение упражнений по растяжке. Целеустремленность, плавность и спокойствие, неторопливость и удовольствие - сама себе хозяйка, можно создавать тело и настроение, шлифовать характер. Суета улицы, беспокойные лица, горе и нищета остались где-то далеко. Ася чувствует напряжение мышц, доходящее до дрожи, а потом блаженное расслабление. Лежать на коврике и ощущать себя легкой и всемогущей, усталой и сильной, красивой и довольной собой - разве это не счастье? Любить свое тело так, как никто другой, управлять им и стремиться к самосовершенствованию, - в этом и есть предназначение, думает Ася.

Надо сказать, спортклуб недавно приобрел новое оборудование для турецкой бани, которая расположена между женской и мужской душевыми. Еще не все знают о комнате, наполняемой густым паром с различными ароматизаторами, поэтому зал пока пустует. По всему его периметру расположены трубы с многочисленными отверстиями, из которых выходит целебный пар и застилает все помещение, общее для мужчин и женщин. Ася открыла это чудо уже около месяца назад и с тех пор ходит туда в одно и то же время. Но не одна она там находится!
Наспех помыв голову яблочным шампунем, не вытираясь, женщина с замиранием сердца подкралась к дверям бани. Тихо, слышно только журчание воды в мужской душевой. Дверь хлопнула, Ася медлила, прошлась по женской половине, даже заглянула в раздевалку, вернулась и решительно вошла в турецкую баню. Не видно ничего, только силуэт чьей-то фигуры различался сквозь туман в дальнем правом углу. Прикрывая груди обеими руками, Ася подошла и села на влажную скамью. Сосед не проронил ни слова, они всегда молчат. Темнота и тишина, как под одеялом. Можно делать все, что угодно, никто не увидит. Ася не любит, когда на нее устремлены мужские глаза в ответственные минуты. Женщина начинает позировать и не может расслабиться. Сейчас она уверена, что незнакомец чувствует ее запах, даже дрожь. Как хорошо, что он молчит! Получается, как будто они вместе думают и переживают. Ася слышит иногда томные вздохи и понимает, что он хочет ее. Тогда женщина показывает свой игривый характер, вскакивает и убегает в самый кульминационный момент. "Вот тебе, но мы еще увидимся", - говорит она и захлопывает дверь. Нервно смеясь от полученного удовольствия, а больше от собственного вероломства, быстро одевается и бежит домой.
Однажды Ася решилась на выяснение отношений с незнакомцем. "Конечно, это хорошо, что мужчина такой деликатный и терпеливый, но может, он стесняется, и ему нужно дать понять, что можно, главное начать…", - думала Ася, разминаясь без прежнего энтузиазма.
Ровно в 9.30, в назначенное время, она уже была в душевой. Перед заветным залом еще раз собралась с мыслями, глубоко вздохнула и распахнула дверь. Каково же было удивление, когда перед глазами Аси предстала картина пустой комнаты с коричневыми кафельными стенами, немытым полом и потрескавшимися скамьями! Уродливые трубы протекали, сырость и запустение были в ее убежище. В дальнем правом углу, там, где они сидели, красовалась какая-то махина в форме огромной кастрюли с колпаком-дуршлагом. Ася подошла, потрогала агрегат, пыталась сдвинуть его с места, но убедилась, что он намертво привинчен к скамье. "Значит, он был здесь всегда!" - закралось подозрение, и Ася захохотала в истерике. Дверь отворилась, и вошел одетый мужчина, электрик с чемоданчиком в руках. Его глаза заблестели при виде обнаженной женщины, которая, забыв про свою наготу, таращила глаза на вошедшего.
- Ремонт, знаете ли, все полетело, - ворковал мужчина, рассматривая грудь Аси.
- Это что? - указывая пальцем на сооружение в углу, с волнением спросила она.
- А это мое изобретение, если бы не отключили горячую воду, он бы без труб работал, - оживившись, стал пояснять рационализатор. - Автономный насос, понимаете ли. Работает по принципу скороварки. Сюда разные травки, а отсюда пар с благовониями. Он еще покажет себя, ведь разговорчивый какой, и вообще, как живой: дышит, сопит, очень даже реагирует. Как раз для прекрасных дам…
Но Ася уже не слушала изобретателя. В раздевалке сосредоточенно надевала колготки, чтобы не сделать стрелку ногтем, осторожно собрала их снизу. "Значит, я готова была отдаться агрегату?" - в закипающем бешенстве думала она. "Как нагло смотрел этот, с чемоданчиком, надо же придумать такое?" - возмущаясь, поглядывала на дверь душевой. Оттуда доносились удары молотка, тяжелые шаги, шум от передвигаемых предметов. Ася быстро накинула на себя блузку, застегнула юбку, но все время взгляд ее был прикован к помещению, где находился мужчина. Какая-то недосказанность, неудовлетворенность мучили ее. Ася поняла, что ждет, когда электрик выйдет и заговорит с ней. Под жужжание дрели женщина приоткрыла душевую, звук неожиданно прекратился, Ася хотела убежать, но мужчина крикнул: "Посмотрите, что получилось!"
Кастрюля молча сидела в углу, но вот Рудик (так звали изобретателя) принес ведро воды, плеснул внутрь, закрутил винты на крышке, поднял руку к трубе и открыл кран. "Надо подождать, пока воздух нагреется", - шепнул, подмигнув Асе. Пока ждали, разговорились. Рудик придумывает разные устройства, это его хобби, особенно для женских нужд. Например, у него есть меховые тапочки, которые сами делают массаж ступень. Взглянув на Асины ноги, улыбнулся: как раз Ваш размер! Рудик понравился Асе, она чудаков сразу чувствовала.
Вдруг знакомые звуки пыхтенья привлекли ее внимание. Сначала кастрюля пискнула, потом заурчала и, наконец, стала томно рассказывать какую-то историю, делая длительные паузы. Ася засмеялась, быстро взглянула на довольного произведенным эффектом Рудика, помедлила секунду, а потом сама заговорила в тон агрегату. Она шутливо поведала рационализатору все, что произошло между нее и кастрюлей. Думала, ему будет смешно, и уже сама приготовилась поиронизировать над собственной глупостью. Но Рудик долго глядел на Асю, а потом очень тихо сказал: "Какая ты несчастная!". Она съежилась, засобиралась сразу, ушла, не глядя на него. Рудик закурил, из открытого окна наблюдал, как сгорбленная фигура внезапно постаревшей женщины удалялась по тихой улочке.
***


Сегодня я за городом, на заливе. Кругом пустынный пляж, ласковое море. Свинцовые воды Балтики могут быть и плюшевыми, когда стоит бабье лето! У меня захватывает дух и выступают слезы. Мне жалко Асю, опять ее обокрали. Я пишу пассаж про украденную лодку.

Глава 5
Кабы встала - небо достала

Ася тосковала по детям. По утрам не хотелось есть. Нашла в шкафу старые треники, проеденную молью футболку, быстро переоделась, повязала свекровину косынку узлом сзади. Ржавчина проела эмаль на дне белого ведра. Звездочки на нем показались знакомыми: ведру сто лет в обед!

Налила горячей воды, плеснула шампунь, опустила половую тряпку в ведро. Засохшая, она набухла и заблагоухала сиренью.
 
Начала мыть полы с середины большой комнаты. Жемчужные брызги стекали с выцветших обоев, дубовых ножек стола, забирались в щели буфета. Мокрый старый паркет запах праздником, воспоминаниями. Вот так он пах, когда ждали гостей.
 
Шальная мысль сверкнула молнией: надо выкинуть старые вещи, начать с хлама!
То, что смогла поднять, торжественно вынесла на помойку. Не чувствуя усталости, бегала за очередной партией газет, бутылок, старых кастрюль, узлов с тряпьем. Руки дрожали от переутомления, но Ася не могла остановиться. Она затеяла перестановку. ”Жаль, бабушкин буфет неподъемный, стоит эгоистом, пляши вокруг него, зато софу можно поставить к противоположной стенке, стол к окну, кресло в угол”, - соображала лихорадочно.
 
Вечером на рынке увидела флоксы. Огромные, праздничные, белые. На лепестках застыли капельки воды. Укутав в целлофан мокрые цветы, вернулась с добычей. Нет, Ася не одинока, Рудик ошибся, ее жизнь подталкивает к новой ступеньке. Поставила букет в синюю бабушкину вазу, любовалась. Каждый цветок имеет свой характер: этот - непослушный, как завиток прически, тот - легко уязвимый и упрямый, вот тот - с затаенной нежностью, но все они тянутся друг к другу, образуя соцветия. Стебельки змейками разбегаются у основания мохнатой грозди. Секундная стрелка часов отбивала такт, не нарушавший покоя заката. Ася заснула с мыслью, что завтра поедет в Павловск или Ломоносов. Во сне она собирала букеты из кленовых листьев, бродила по аллеям, которые не кончались. Утром долго оставалось ощущение октябрьских сумерек.

Это случилось вдруг, а может, и нет. Ася влюбилась! Ей стало легко от письма, которое получила однажды утром. Письмо было чудом - ее нашли! Конечно, Ася полагала это событие закономерностью.
 
Если по порядку, то в письме был рассказ одного человека о своей жизни. Он писал так искренно, что было невозможно не поверить. Договорились о свидании в парке.
Ася заметила, что говорит не так, как раньше: голос стал мягче. И смех, как тлеющий уголек, то затихает, то вдруг разгорается. Ася улыбалась, покупая продукты, разговаривая с соседками, оказывается, она опять стала кокетничать!
 
Увидев мужчину с букетом белых хризантем и торжественной миной, разозлилась. Как же она сразу не догадалась, кто автор этого письма! Степаныч пошел за ней, но вдруг остановился и бросил цветы в канал. Ася испугалась, что он уйдет, и ее влюбленность кончится. Она взяла под руку притихшего кавалера и завела беседу об облаках, лете, свежем сене. Степаныч оживился и рассказал, что у него есть дом в деревне, завтра туда надо ехать рано-рано. Решили, что он заедет за ней в четыре утра.

”Лес встретил соснами-свечами и арками просветов между ними”, - говорила Ася, выходя на проселочную дорогу. Утренний туман запутывал обоих, заставляя улыбаться беспомощно. Ася дурачилась: шла с вытянутой рукой, касаясь деревьев. Береза гладкая и скользкая, ель шершавая, сосна ребристая, рукав друга мокрый. Уши заложило от тишины, лес следил за гостями. Воздух обнимал, пропитывая, как губку. Асе казалось, она превращается в мох-лишайник, утопая все глубже и глубже в ковре невесомости, попадая в воздушные ямы, пружиня и выпрыгивая. Они шли по мокрому сосновому бору, наступая на листья брусники, замерзшие грибы и хвойные иголки. Степаныч специально оставил машину у дороги, чтобы пройтись. Птицы еще не проснулись, оцепенение раннего утра напоминало остановившийся кадр немого кино.

Вдруг Ася остановилась: что за избушка на курьих ножках? Перед ней стояло невзрачное строение. Некрашенные доски покрывали старую финскую баню, сиротливую и спрятавшуюся в глухом лесу. Низкая дверь, ржавый замок с амбарным ключом, откопал же хозяин антиквариат, разочарованно подумала Ася. Внутри голые бревна и пакля в щелях. Но запах! Он ударил волной мяты, сушеных листьев как будто шиповника, а может, малины или Иван-чая. Ася тянула носом, угадывая. Бывает так: зайдешь в дом, особенно деревенский, и таким уютом повеет вдруг, что сразу вспомнишь детство, бабушку, незаконченное рукоделие, круглые очки, оставленные на газете с телевизионной программкой, печенье «хворост», посыпанное сахарной пудрой и красиво уложенное горкой на блюде на самом краю комода, настоящее сливочное желтое мороженое, хранящееся в ведре со льдом в подполье. Желтое потому, что на сливочном масле!

Ася села на единственный стул, уставилась на белую печь с нитками грибов и спросила: ” Где моя бабушка?”. Степаныч развел огонь, поставил чайник на чугунную плиту, посредине которой видна была трещина. Обдал кипятком собранные летом травы, пододвинул большую чашку Асе. Вдруг лучи солнца ворвались через небольшое окно, восход вспышкой ударил по глазам. В густой белой бороде хозяина запрыгали солнечные зайчики. Глаза по-котовски жмурились, вытянутые губы шевелились по-утиному, расписное блюдце красовалось на мужской ладони. Сёрбая, Степаныч пил чай. ” Да это же целая тарелка, а не блюдце!” - Ася откинулась на спинку стула и захохотала. Она смеялась до коликов в животе, не в силах остановиться. Но кавалер продолжал серьезно пить чай, важно крякая.

- Степаныч, ты - бог! - сказала Ася, вытирая слезы.
- Да просто я созрел для тебя, а ты ведешь себя, как ребенок, - миролюбиво сообщил бородач. Ася вышла во двор, заросший какой-то высокой желтой травой. Тропинка вела к подвалу, построенному в земле, как на финских хуторах. Степаныч хранил там картошку, морковку в ящиках с песком, свеклу.

Ася увидела зверька, попавшего в мышеловку, хотела его освободить, отодвинула ящик и наткнулась на железную крышку, напоминающую люк на кораблях. Люк легко открылся, и Ася спустилась по скобам. Это был настоящий колодец, с выложенными камнем стенами, но без воды. Ася испугалась, полезла назад. В доме никого не оказалось. Какой-то шум пробивался из-под громоздкого стола, покрытого толстым слоем коричневой краски. Потертая клеенчатая скатерть с едва видным рисунком покрывала его до самого пола. Когда Ася вытирала клеенку, то и не предполагала, что скатерть служила укрытием. Из любопытства заглянула под нее. Под столом неожиданная картина: половицы отодвинуты, неяркая лампочка освещала подполье. Ася легла на доски, опустив голову. Отличный подвал с полками, уставленными банками с огурцами, помидорами и прочими солениями. В глубине виднелся просвет, значит, подвал широкий, видимо, там надо искать хозяина. Ася спрыгнула и обнаружила отворенную дверь, ведущую в узкий проход. Вернулась в поисках фонаря к выходу, запрокинула голову и наткнулась на синие хитрющие глаза Степаныча, который затаился наверху и внимательно следил за Асей.

- Слушай, есть у тебя карманный фонарик? - быстро заговорила - Мне надо проверить кое-что, - и вдруг осеклась от пронзившей догадки. - Ты что, проложил подземный ход через двор?
- А почему это тебя удивляет? Ты думаешь, я слабак? - захорохорился бородач.
- Не в этом дело! - закричала Ася из подполья. - Это мечта моего отца, - сказала и заревела. - У нас был такой же дом, и папа строил всю жизнь подземный ход, чтобы мы могли скрыться, если начнется война или придут грабить. Но он не успел, его самого убили, - говорила Ася, рыдая и сидя на земляном полу.
- Ну ладно, хватит! Застудишься, давай наверх! - скомандовал Степаныч.

При солнечном свете он рассказал, как проложил этот ход. Место досталось каменистое. Финны когда-то распахали поле, сложили аккуратно мелкие камни на краю. Они и сгодились на облицовку стен подвала-овощехранилища, а вот крупные валуны - на стены рва, который копал вручную несколько лет. Доски пришлось купить, чтобы выложить ими траншею, которую засыпал землей. Вон трава какая вымахала. В этом его предназначение, построить дом под землей - мечта детства! Привез из Финляндии солнечные батареи - пластины, отражающие лучи солнца и согревающие без электричества. Рядом нет ни одной деревни. К счастью, пока не шмонают, снаружи такая развалюха, да и навещает он свое детище постоянно, в любую погоду. Степаныч смотрел на посерьезневшую Асю. Сейчас наступило мгновение, когда необходимо рассказать самое главное. Оказывается, когда он ставит батареи по обе стороны земляной насыпи, тепло проникает глубоко, он даже летом спит в окопе. И что интересно, сны какие-то диковинные, будто видит, как старуха умирает в одиночестве, не в силах воды себе принести, и его просит. Объясняет, как добраться, и так просит, как мать родная, что он утром собирается в дорогу и находит человека! У него полно вещей в микроавтобусе и продуктов, полученных от Красного креста. Провозит без проблем, как гуманитарную помощь. Эти «импульсы» работают только здесь, в городе становится так тошно, что он забывает про свой дар. Продукты портятся, а он ничего не может поделать. Деньги, если заработал на продаже запчастей или колес, уходят на водку. Виновато посмотрел на Асю, ее лицо было задумчиво. ”Ты и меня здесь вычислил, в этом противотанковом рве?” - спросила тихо. Мужчина взял лицо Аси в ладони, прижался лбом к ее непокорным завиткам: ”Ты веришь мне?”. Она отстранилась, что-то мешало. Может, растрепанные волосы, распухший от слез нос, или мальчишеский вид Степаныча? Ася обвела взглядом комнату в поиске зеркала. Он понял, стал гладить ее волосы, расправляя кудри-бесенята. ”Ты очень красива. Ты - настоящая женщина”, - шептал, целуя. Но Асе захотелось домой, она выбежала во двор, пошла к дороге.

Пришлось вернуться в город. После солнечного дома она еще больше возненавидела хрущевку. Поняла, что необходимо ехать назад. ”Раз импульс такой пришел, надо действовать”, - подумала. Собрала сумку с вещами, хотела идти за котом, чтобы его отнести Дине Петровне, вдруг видит: устроился клубочком ее любимец на том самом одеяле, на котором и прибыл. Глаза зажмурил, уши поджал, на всякий случай. Ася всплеснула руками: ”Ну что ж ты гонишь меня? Неужели насовсем?” Кот замяукал и решил судьбу 3-х комнатной с балконом, 38 кв. м, с совмещенным санузлом, кухней 9 квадратов, в панельном доме.

Примерно так звучали данные о жилплощади в объявлении, поданном незамедлительно. Квартира ушла по дешевке, зато быстро. Часть денег Ася хотела отдать Степанычу, чтобы он распределил согласно своим импульсам, но опомнилась вовремя. На дворе зима, бородач пропал. Ася приехала к нему сама, в городскую квартиру. Открыл, не удивился, глаза уже не были синими, в редкой бороденке застряли крошки муки. Кисло пахло в его холостяцкой берлоге. Строитель «небесного подвала» избегал Асиного взгляда, косясь в окно. Там шел дождь.

- Перезрел ты, однако, - указывая на пустые бутылки из-под водки, начала неодобрительно, но неожиданно сменила тему. - Знаешь, в Суоми сейчас солнце. Отвези меня, я тебе денег дам! И Степаныч повез, куда ему деваться? Молчал всю дорогу, Ася же щебетала, соскучилась по чистому воздуху, шуму сосен. ”В октябре у нас еще белые можно найти, пойдем сразу в лес”, - говорила. Казалось Асе, что возвращается домой, да не одна, а с добычей. Что-то новое обрела за долгое отсутствие. Посмотрела на небритого спутника, у которого есть дом с подземным ходом, солнечные зайчики в бороде, таинственные импульсы и спросила: ”Останешься у меня?” Друг качнул головой и глухо пояснил: ”Сразу поеду, завтра праздники, будет очередь на границе”. Без горечи проводила попутчика, даже хотелось, чтобы он побыстрее уехал. Снабдила бутербродами, сунула в карман денег. Ася очень торопилась остаться одной, ей надо было осмыслить все происшедшее, поплакать и пожалеть о чудесном.

***

Еще вчера вечером была зима. Весь день я хандрила, кончился мой роман про Асю. Она уехала к себе. Мне не пишется. Пропал амулет, мистика вытеснена буднями. Сегодня я на берегу. Читаю зарисовку «Балтийская мелодия», посвященную Асе. "Нельзя воровать лодки. Надо было проснуться во что бы то ни стало ночью. Я пытался найти брюки, но не проснувшись, вышел на улицу в одних трусах. Пастор говорил в церкви: нельзя воровать лодки. Во дворе были двое с ножами. Надо было идти босиком по мокрому песку, в одних трусах, прятаться в сарае. В этом сарае дед раньше прятал лодку, а сейчас здесь хранится сено для коз. Я прислонился к сухой охапке, трава колола шею, спину. Всплеск воды, дом виден из щели. Я смотрел, как они уплывали. Поднялась волна, гребни с пеной. Я сразу захотел бабушкиного коктейля из козьего молока, взбитого миксером, с вареньем. Вцепился ногтями в колени, расцарапал кожу до крови. Дом спал. Ветки рябины бились от ветра в окна. Маяк наводил на нас луч прожектора, тени играли на стенах водорослями. Мглистые крабы плыли через прозрачный сумрак, я засыпал. Снились белые волны и теплые руки. Наверное, мамы или бабушки. Утром было тихо. Лишь чайки смутно белели над морем, их крики вязли у меня в ушах. Песчаная пустошь была, как и раньше, однотонная и грустная. Бабушкина душа плыла над пляжем, бутылками и банками из-под пива, разорванными полиэтиленовыми пакетами. Она поднималась над серой водой, становилась синей от сентябрьского утра. В домах уже топили печи, и дым поднимался за бабушкой. Этого дыма было не так уж много, чтобы закрыть все море, и наш дом, и сарай, и меня. Голый дом, пустошь с чайками, лодка, которую украли, бабушка, лежащая на полу, - все это испарится, как дым. В субботу приедет мама и вымоет пол, сделает мне коктейль из взбитых сливок со смородиновым вареньем. Ведь нет таких вещей, которые нельзя исправить? Бабушка мне говорила: пока есть море, мы живы…Только нельзя воровать лодки!"

***

Неожиданно подул теплый ветер.
- Очень приятно встретить старых знакомых!
Рядом со мной высокий мужчина с сальными глазками, узкими и острыми, огромным животом и колбасками-пальцами. Я хочу уйти, но не могу и сдвинуться с места.
- Пустите меня!
- У вас упругая грудь.
Толстяк не касается меня, но я чувствую прикосновение его отвратительных рук под моим пальто. Отталкиваю его и падаю на мокрый песок. Слышу очень знакомый голос:
- Галка, привет!
Меня поднимают большие руки, к которым сразу испытываю доверие. Вижу Степаныча, радуюсь освобождению. Сказка! Свет заливает его улыбающееся лицо, на котором печалятся серые глаза. Солнечные зайчики запутались в бороде. Не отрываю руки, боюсь. Идем вдоль залива. Молчим. Дорога мягко стелется под ногами, извивается, заигрывает и уводит нас все дальше.





Лес не изменился в отличие от героини:
http://elkipalki.net/author/1milla/2009-02-28/