Домовой трактор иванович

«А – а, Трактор Иванович! Значит, скоро вставать,»  -  пронеслось в голове,  едва я почувствовал первые прикосновения мягких лап  Серого. 
Серый  – это кот. Он же Трактор Иванович. Он же Домовой. В зависимости от обстоятельств.
Немного  потоптавшись  на моей спине, благо я спал на животе, он уверенно принялся за обычную свою работу.  Со стороны Серый был похож на заправского  тестомеса.  Передние лапы  его  попеременно  легко  и   грациозно  приподнимались,  в   последний   момент  сжимаясь в  кошачьи  «кулачки».  Опускаясь, каждый «кулачок» раскрывался и растопыренная  «пятерня» слегка вдавливалась в кожу.  И все это -  под  аккомпанемент самого  Трактора  Ивановича.
«Поработав» еще немного, кот повалился на бок, очень  по - человечески вздохнул и  бесцеремонно  уткнулся  мордой  мне  в  ухо,  выставив прямо перед моим носом свою лапу  с подрезанными  на  треть  пожелтевшими когтями. Разбуженная утренним гырканьем  Серого жена пробормотала:  «Пришел, Будильник»,- и обняла нас обоих.  Кот особенного комфорта в этом не нашел. Полежав для  приличия пару минут,  спрыгнул на  пол  и сразу  же  начал умываться.  Взгляд его желто – зеленых глаз как бы невзначай (надо же куда – то смотреть) то и дело застывал на мне– спишь? -  в который раз вынуждая встать за какие – нибудь пять минут до звонка будильника.

Тот вечер в начале апреля, когда Серый появился у нас, я помню…
Возвратившись  с вахты,  как обычно, поздно и наспех перекусив, я  сразу  же  отправился  в  магазин: наконец прямо на буровой нам выдали зарплату впервые за последние четыре месяца.
Я вышел из подъезда.  В небе было бело от снега. Нескладные лохматые хлопья его  подолгу  кружили  в воздухе.  Я глубоко и с  наслаждением  вздохнул, достал пачку “Примы”, вынул последнюю сигарету – дотянул – таки!- закурил и пошел. Снег захрустел под ногами.
Метрах в тридцати навстречу мне  неуверенно двигался мужичок. Его шапка- ушанка, одно ухо вверх, другое – вниз, привлекала внимание не меньше, чем его руки, то и дело подгребавшие под себя воздух.
Наконец мужичок запнулся  и  рухнул  на  четвереньки  –  шапка съехала ему на глаза. Тут же молодой прытью к нему  подскочил бежавший  куда  – то пес породы боксер. Стал напротив – лоб в лоб – холеный, голову на бок, язык на плечо. Стоит не гавкнет. Мужичку все–таки удалось одной рукой оторваться от земли и оттянуть ушанку на затылок. Не знаю, что он подумал, увидев прямо перед собой собачью  морду,  но  следующим  его  движением  было  вырази-тельное “ чур меня” – такое детское до свиданья,  только рывком. На втором «чур» мужичка повело и он ляпнулся лицом в снег, на какое-то время замер, и, собравшись с последними силами, приподнял голову – пес гавкнул от восторга.
Я  почти поравнялся с ними, когда хозяин  четвероногого – крепкий и высокий парень, хэкнув, поставил мужика на ноги. Тот, убрав от уха к носу снег с лица,  ошалело переводил взгляд с уходившего парня на удравшего далеко вперед пса.
Я свернул за угол  нашей  панельной пятиэтажки. Свежий снег тихо покрывал истерзанные оттепелью сугробы. Откуда – то равномерно плыл странный звук, похожий на … кошачье мурчание. Так и есть. Справа от меня – у стены соседнего девятиэтажного дома,  подобрав под себя лапы,  изрядно припорошенный снегом сидел серый кот. Я присел перед ним на корточки. Ну и видок –  глаза прикрыты,  кончик левого уха провис – подморожен.
« Ну, ты поешь как   … трактор »  - бросил я ему дружелюбно. На мгновение песня споткнулась.  Он взглянул  на  меня безнадежно,  как  будто сказал: « Ты – не мой, я – не твой. Иди себе…». Я выпрямился,  постоял: похоже я для него - полный ноль, и отправился дальше.
В магазине было светло и уютно.  Людей немного.  Обилие продуктов не вызывало раздражения, потому как уже не являлось только дорогостоящей декорацией к моим «булке серого и килограмму окорочков». Я с забытым удовольствием  стал  рассматривать витрины,  прикидывая, что  из продуктов следует купить уже сейчас.
« Что вам? » - тяжелой  тучей зависла над прилавком продавщица внушительных размеров – еще, видимо, той, советской закалки. (Похожая на нее тетка несколько лет назад лихо влезла на такой же прилавок в «Универсаме». Краснея от натуги, она орала,  обращаясь к очереди,  грозившей перед  Новым  годом  разнести магазин за свое право быть в праздники со сметаной:    « Назад, быдло! Или вообще торговать не будем. »)
Я  стал   заказывать: пачку молока,  баночку  майонеза,  пакетик риса,   триста граммов масла,  столько же  ноздреватого сыра с   не выговоришь каким  названием, пару  бутылок пива,  с  десяток  апельсинов,  два  колечка  краковской колбасы.  Я сразу же  складывал  свои  нехитрые  покупки в празднично шуршащий, новый пакет. Подобревшая  лицом продавщица  расторопно обслуживала меня и уже без нотки недовольства дежурно спрашивала: «Что еще?». Я замешкался, выбирая сладкое для сына.
Вдруг из – за моего плеча кто – то решительно протянул руку  – рукав поношенной рыжей дубленки заканчивался потертым меховым отворотом. Кулачок  с монетами  раскрылся и   женский голос устало,  но  требовательно произнес: «Два бульонных кубика». 
В этом голосе с надломом было столько горечи, что я не в силах был обернуться.  Почему  -  то стало неудобно, что я так долго и много покупаю.
Продавщица подчинилась и, пересчитав мелочь, подала нечто похожее на пару ирисок в блестящей упаковке, которая тут же исчезла за моей спиной.
Заказав шоколадку и быстро расплатившись,  я заспешил к выходу – женщины в поношенной рыжей дубленке в магазине не было. Я догнал ее на ступеньках   крыльца. Решительно достал  лежащее сверху  в пакете колечко краковской и удачно вложил  его в женскую ладонь, не успевшую спрятаться в варежке. Просипел что – то вроде: «Возьмите… Помяните моего брата…» (Брат – афганец, земля ему пухом. ) На ходу я взглянул женщине в лицо  –  уголки губ  вниз,  две  морщинки  меж  бровей, растерянные глаза,  как у моей жены,  когда она еще во вчерашнем безденежье  спрашивала: «Чем же мне вас кормить?» В последнее время наша семья жила трудно, разве что  не  побиралась. Выручали  родители жены,  у которых мы занимали бесконечно.
Я быстро шел прочь, физически ощущая на своей спине взгляд  женщины в рыжей дубленке.  От бессилия что - либо изменить в который раз хотелось материться.  Память  – стерва не давала покоя. 
 …Мороз. Двенадцатый час ночи. Мальчишка в  осенней  куртке  и  редкой  вязаной шапчонке сгорбился над мусорным ящиком – собирает бутылки.   Ежится.   Озирается.  Почти никого. Редкие взрослые. Сверстники все по домам.
…Ж/д вокзал.   Кафе – забегаловка.  Аккуратно одетая пожилая женщина у окна – вроде кого - то ждет.  Я поел –   подошла: « Вы позволите… »,  и слила мой недопитый  кофе  в  свой   небольшой  термосок,  собрала остатки хлеба в целлофановый пакетик: «Благадарю Вас…».
…И пацан, подбежавший ко мне  возле хлебного -  штаны пузырями на коленках. Шмыгнул носом, взгляд потупил, как провинился: « Дядь, одолжи рубль… на хлеб »  .
Я  не  заметил,  как  дошел  до  угла  своего дома.  Обернулся – что там кот ? …  Сидит… Серый…  Весь в снегу...  Не поет.  Подошел к нему,  смахнул снег, приподнял – не сопротивляется. Засунул себе за пазуху: «Ну–ка, пошли…».

« Чей это, Вань? »  - кивнула на кота жена,  перехватив  из моих рук пакет с продуктами,  едва я переступил порог.
Серый, оказавшись на полу, не пошел обнюхивать стены. Опять лапы под себя,  хвост  – полукольцом.  « Теперь наш »,  - ответил я и рассказал своей Любаше о нашем с котом коротком знакомстве. Она вместо того, чтобы разобрать пакет с долгожданными продуктами, подхватила кота и отправилась в ванную – чистота прежде всего.
Некоторое время из–за  дверей доносились звуки воды, то успокаивающий, подбадривающий, то строгий голос жены и изредка какое  – то потерянное  « мяу».  Я зашел в ванную,  когда кот был уже чист  –  ушастый,  одно ухо с дыркой  –  прострелом, длинный и оттого еще более худой, в глазах одно – « не утопили».
«Мяу!»- хрипло поприветствовал он меня. Мы с женой долго вытирали его старым полотенцем.   Серый окончательно  пришел в себя  –  даже пытался вырываться и изредка выдавал  свой позывной. «Не ори, - каждый раз незлобливо одергивала его Люба,  – Илюшку разбудишь».

Утром  сын, с удивлением обнаружив возле своей кровати спящего кота, долго  не  расставался с ним. От старания пролезть  везде вслед за  Серым Илюшка вспотел, веселый румянец  играл у него на щеках.  Он то и дело показывал нам Серого: «Такой большой кот…».  Трактор Иванович  нервно  подрагивал   кончиком   хвоста  и терпел  эту нежданно  свалившуюся на него большую любовь маленького человека.
Когда  в  дверь   позвонили и  вошла  теща, Илюшка  выбежал  к  ней на встречу.  Кот был зажат у него под мышкой, задние лапы при этом иногда перебирали по полу.
-Вот! - с радостью произнес сын и опустил кота на пол. Несмотря на ночную ванну  и последующие премудрости с расчесыванием и медосмотром,  в Сером легко угадывался недавний бродяга.
-Что это еще за подарок?  -  властно спросила теща.
-Это не подарок, бабушка. Это кот, – сказал простодушный Илюшка.
Гостья придирчиво осмотрела кота.
-Бездомный что  ли?.
-Никакой он не бездомный. Он у нас живет,   - удивляясь непонятливости бабушки, деловито  рассуждал  сын, заправляя майку в штанишки. И уже  обращаясь  к коту,  который  степенно  умывался у порога, наставительно произнес: «Ты – Домовой,  - Илюшка присел перед ним нос к носу,  - Понял?      До-мо-вой…»
Кот взглянул ему в глаза…                (1997)