Стеклянный Город

Я не знаю, когда началось все это безумие. Но, скорее всего, это началось после смерти моей жены. Венди умерла от рака кожи, в последние дни ее жизни на нее было страшно смотреть. В те дни я пытался вообразить ее красавицей, каковой она была до того, как кожа начала трескаться и оседать патлами. После смерти Венди я каждый день плакал – словно маленький ребенок, которому никак не купят нужную ему игрушку. Я очень сильно хотел, чтобы она вернулась, но я знал, что это невозможно.
Через несколько недель после того, как скончалась Венди, я перестал спать. Нет, конечно, не совсем, но спал я всего по три-четыре часа в сутки. И я именно не мог заснуть. Даже если я ложился в восемь вечера, до полуночи я не мог сомкнуть глаз, лишь ворочался в постели, думая об умершей жене. Я попробовал все житейские методы борьбы с бессонницей, которые мне яро пропагандировали мои соседи, но ни один не смог решить моей проблемы. Я пил снотворное – никакого эффекта, оно на меня ничуть не действовало. Но в конце концов я решился на то, что задумал. Это было единственным выходом…я так думаю.
Как я уже говорил, спать я не хотел, но усталость, ужасная, гнетущая усталость бомбардировала мой мозг, а с ним и мое тело. Сходить и сварить себе кофе казалось неимоверно тяжелым усилием. По утрам - а точнее - по ночам (просыпался я с головной болью в 4 утра) я вставал с постели, не заправляя ее, чистил зубы, спускался на первый этаж домика, который мы раньше делили с Венди, садился в кресло качалку, словно какой-то старик, хотя я еще, как говорят многие, «в расцвете сил», и качался. Просто сидел и качался. А знаете почему? Потому что на большее сил уже не хватало. Даже думать, думать становилось трудно. Я закрывал глаза и пытался заснуть, но спать не хотелось. НЕ ХОТЕЛОСЬ! Зато усталость, словно вирус, паразитировала в мозгу и в теле. А план, который созрел у меня в одно утро в кресло качалке, требовал больших усилий ног. Я пытался решить эту проблему, позвонить друзьям, соседям, но знал, что никто не побежит за двадцатью тремя упаковками снотворного для какого-то душевно больного, после смерти жены сошедшего с ума, человека. Скорее всего, они позвонят в скорую помощь. И поэтому я решил, что должен сделать все сам. Приходилось собирать все силы в кулак.
Вечером 4 ноября я, несмотря на то, что думал раньше, будто это будет очень сложно, и я не смогу, я успешно дошел до аптеки на углу 8-ой и 13-ой авеню и купил 23 упаковки снотворного (продавщица удивленно воззрилась на меня…тем более у меня вид дворовой собаки, но я более или менее уверенно сказал: «Все нормально, я на месяц запасаюсь. Не люблю часто ходить в аптеку!»)
Я вернулся домой. Вот тут-то усталость меня и достала. Только-только я вступил на порог дома, как она накинулась на меня, словно зверь. Я рухнул в любимое кресло и долго, очень долго сидел и дышал. Сердце гулко билось в голове, словно я пробежал десять километров, хотя прошел то я в общей сложности около семисот метров. Придя в себя, я сунул руку в пакет из аптеки, нащупал коробки и достал их. Начал вскрывать. В каждой упаковке было по три больших таблетки снотворного. «Одна таблетка – на одну ночь!» - звучало указание на коробочках. Сложив на столе все таблетки в кучку, я принес с кухни полный воды пол-литровый стакан – я раньше часто использовал его для пива – и молоточек, которым Венди всегда делала из говядины очень вкусные отбивные. Вернувшись в гостиную, я начал стучать молотком по таблеткам, превращая их в белый порошок, очень, кстати, похожий на наркотики, которые показывают в фильмах.
Когда все было закончено, я ссыпал порошок себе в руку (так прямо и не скажешь, что тут было шестьдесят девять таблеток снотворного), немножко осталось на столе, немножко рассыпалось по полу, но в основном, на моей ладони вместилось все содержимое. В левую руку я взял стакан. Я подышал, наслаждаясь умиротворением ситуации. Я был спокоен. Впервые после смерти Венди я был спокоен.
- Интересно, что получится, - проговорил я, все еще с закрытыми глазами. – Исхода два. Первое, я хорошенько отосплюсь, и числа этак 8-го проснусь, и все станет на свои места. Второе, я умру и вряд ли вообще усну, а сразу отправлюсь в мир иной. Я считаю, что первым вариантом обольщаться нельзя, верить стоит второму. Но Господи, выбор у меня не большой. Это единственное, что мне осталось. Не могу я так дальше жить. Все! За тебя, Венди!
Я запрокинул голову, и ссыпал весь порошок в рот. Я успел почувствовать неприятную горечь. Потом я запил это, и неприятного привкуса как небывало. Ничего не случилось. Я сначала испугался, потому как раньше не использовал снотворное и думал, что оно действует сразу, а потом вдруг пропала усталость. Она как будто отступила, но я еще чувствовал ее присутствие. Потом я понял, что глаза мои смыкаются, и я послушно подчинился. Потом – я был еще в сознании, но оно уже плыло – онемели части тела. Я словно проваливался в теплую, уютную пену. Я был очень рад, и я поскорей в эту пену закутался. А потом вдруг резко – тьма…
Я проснулся на обочине дороги, уткнувшись лицом в землю. Ничего не понимая, я перевернулся на спину и посмотрел на небо. Там не было звезд, небосвод был черен – была ночь, густо-черная, мрачнее, чем я когда-либо видел. Но не это первое удивило меня. А удивил меня мой взгляд. Нет, даже не так… Меня удивило то, чем я смотрел.
Это было похоже, как будто вам в глаза вставили два стеклышка. Я смотрел на небо, и видел, как оно медленно расплывается перед моим взором. Это было невероятное ощущение, которое ни с чем не сравнить. Смотреть, как я некогда не смотрел – это было невероятно и необычно. Мне даже понравилось…сначала. Потом я понял, что это ощущение обманчиво. Когда увидел Город.
Мой новый взгляд делал мир даже объемнее, чем он есть на самом деле. То есть, как будто я попал в четвертое измерение. Когда я смотрел на объект, мои глаза, словно лупа, его приближали, но, как я уже говорил, все было немного смазано, как в картинах известных художников. Мир передо мной был расплывчат. Но интересно его было увидеть не так, как обычно.
Была черная, непроглядная ночь. Может, я даже чувствовал ее густоту – и опять же через свои видоизмененные глаза. В какой-то момент я их потрогал, но понял, что глаза у меня обычные, а зрение поменялось. Пока я был занят взглядом и смотрел в разные стороны, увлеченный, словно, дитя, этим занятием, я оказался среди обветшалых, древних, деревянных домов. Крыши сгнили и осели. И эти дома – когда я впервые заметил один – они буквально излучали зло. Мое зрение это тоже чувствовало. Когда я обращал внимания на какой-либо из этих домов, мои глаза приближали ко мне не весь дом, а лишь дыру окна – черную пасть темноты – и зрение мое не могло сделать дома расплывчатыми. Напротив, по сравнению со всей местностью, смазанной рукой художника, дома выделялись резко, отчетливо, они напрашивались на то, чтобы я на них смотрел. Как будто яркий цвет посреди черноты.
И почему-то только теперь я задумался над вопросом: «А где я?» И сразу почему-то пришел страх. Знаете почему? Потому что здесь я мог чувствовать. Все мои органы чувств работали. Я видел (правда, в другом ракурсе) все окружающее меня, я унюхивал сладковатый, но неприятный запах гнили, мертвенности, исходивший от домов, я слышал вой ветра, который дул мне в спину, проникал в дома, и словно вновь подчеркивая тьму этих домов, он дул через оба их окошка – в одно дул, в другое выдувался – и, наконец, я чувствовал, чувствовал, как бьется мое сердце.
Я боялся. Идиотское зрение выделяло дома, которые будто бы смеялись надо мной, звали, притягивали мой взгляд. Я пытался не смотреть на них, но не мог. Между тем я шел, углубляясь и углубляясь в город (а в город ли?). А потом я увидел столб, а за ним – луну, а на нем – убитую, распятую кошку. И тогда я закричал, но не услышал ни звука, хотя четко понимал, что голосовые связки напряжены, а рот открыт. Я не услышал ничего. Как будто я был чужой в этом…в этом…мире! Мое зрение – как же я успел возненавидеть его! – показало мне струйки запекшейся крови на шейке у кошки, ее опущенную головку, а последним мое зрение выделило зеленые глазки кошки, широко раскрытые в ужасе перед тем, как она умерла. Кошке тоже было страшно.
Я помчался назад. Прочь, прочь, прочь. Если этот мир – смерть, я не хочу умирать, не хочу, не хочу, не хочу! Я кричал, но вновь не слышал ни звука. Я слышал лишь вой ветра, вой голодного волка. И я вдруг понял, что я сам себя подставил. Вдруг пришло прозрение, как знаете, иногда вдруг – бац! – и все вспомнил. Вдруг стало ясно, что меня сюда заманили. Нет, я сам «заманился». И я осознал, что мне выбраться отсюда. Словно какой-то голос в голове, усмехаясь, поведал мне это.
Я бежал по тому пути, что я прошел раньше, но выбежал я на площадь, которую никогда не видел. Я захотел проснуться, пробудиться, но понял, что не смогу. Я БЫЛ ЗАТОЧЕН!
Я опустил голову, вновь поднял. О Господи, как же я хотел заплакать.
И внезапно с другой стороны площади я увидел Ее. Венди стояла, белоснежная, молодая, красивая. Нет, она была не просто красива, она была божественна. Бархатное, превосходное платье покрывало ее тело. Она улыбнулась мне. Потом она выставила ручку вперед и пальчиком показала мне, что я должен к ней идти. Я подчинился, потому что не мог сопротивляться, а когда я ступил первый шаг по направлению к ней, уже не мог остановиться. Я шел и тем же странным, стеклянным взглядом смотрел на нее, и лишь восхищение было в моих мыслях. Я не мог оторвать от нее глаз. Я был почти уверен, что меня обманывают иллюзией, но другая половина моего сознания, которая разрасталась, словно опухоль, все больше и больше, отключая все остальные мысли, говорила: «Она жива, и теперь я с ней. Я долго ждал этого…». Они знали, чем меня купить. И я купился, пошел на приманку, потому что не было выхода. И Они это тоже знали. Кто знает, кто Они, и кто знает, зачем я Им нужен? Но это не важно…Какая разница?! Какая к черту разница?! Ведь есть Моя Любимая и я…Моя Любимая и я…Моя Любимая…Она…Она…
И сквозь ночь Стеклянного Города я иду к Ней, к той, которую всегда любил и буду любить. И я дойду.