Счастье в кулечке в обмен на красоту в обертке из-под... начало

Не родись красивой, а родись счастливой.
Я не заставила ни себя ни других долго ждать и родилась.
То, что я родилась не только счастливой, но и счастливо, было абсолютно ясно с первой секунды моего появления.
Я, как это водится, громко заорала, а все вокруг заохали и вздохнули – пронесло! В рубашке, вперед попой, зато живая и здоровая.
Конечно, все малыши одинаковые – сморщенные, красные от рева и синие от натуги, перемазанные слизью и кровью, обвитые пуповинами, беззубые, с мокрыми редкими волосенками прилипшими к их конусообразным головам...
Наверно, бывает и так, что рождаются розовощекие ангелочки со светлыми локонами и милой улыбкой. Но когда стоишь перед выбором – какой родиться - красивой или счастливой? Выбираешь последнее. Разве я не права?

Вот уже нам, таким способом рожденным, уставшим счастливым и страшненьким привязали, как покойникам, кусками грубого бинта квадратики клеенок с надписями. Конечно же сделали это с одной гуманной целью – не перепутать нас – одинаковых сосунков. Потом залили ранку пупка зеленкой, изо всех сил туго перетянули воняющими хлоркой тряпками, так чтобы не оставить никакой возможности хоть пальчиком пошевельнуть и разквартировали по кроватям, развернув всех строго на правый бок.
Пришлось уснуть, ибо сопротивляться было бесполезно. Белохалатные были как на подбор сильны и не знали чувства сострадания.
Я не долго размышляла о природе их поведения. Голос охрип и болело не только горлышко. Болела душа. Душа училась дышать и жить. В моем маленьком еще желудке было пусто и не было возможности даже пососать вкусный пальчик.
Помню, что первой мыслью было горькое разочарование.
Разочарование от моего нового состояния, именуемого в народе счастьем.
Я только успела задать самой себе вопрос – а что же бывает с красивыми новорожденными и впала в неглубокий со всхлипами и стонами сон так и не найдя ответа. Это был мой первый сон счастливицы на этой грешной земле.

Моя мама тоже спала. Правда ей, в отличае от меня, не скрутили рук и ног тряпками под названием пеленки. Но и ее попка мерзла лежа на клеенках в ту декабрьскую, самую долгую ночь. Ночь, которую я представляла себе теплой, сладкой, вкусной и пахнущей молоком мамы.

Позднее я поняла, что была мечтательницей еще в утробе. А реалистка из меня не получится даже в гробу. С этим надо было как-то начинать жить.
Я проснулась от неожиданной боли где-то внутри. Животик стонал от непривычного воздуха. Надо было что-то предпринять. Что? Я нахмурила бровки и попыталась привести мысли в порядок.
Что я имела? Бирку на ножке, абсолютную беспомощность и вдобавок страшненькую внешность. Сосунки на соседних кроватках подняли вой. Они извивались и драли горло. Мне было невдомек – почему? Осмотреться мешало мое положение на правом боку. Я попыталась повернуть голову, да не тут-то было. Голова оказалась неподвластна моим желаниям. Я испугалась так, как только может испугаться несколько часов назад родившийся комочек. Я же родилась с ручками и ножками! Где они? Где моя голова? Меня расплющили похуже чем при выходе из утробы.
Господи, забери меня или дай мне сил...
Господи! Это становится невыносимо! Сосунки орут. Я их не понимаю. Я не знаю когда кончится эта пытка под названием жизнь. Если каждый день я буду просыпаться от рева этих красноротых беззубых кулечков! Если у меня каждый день будет резать животик! Если каждый день меня будет потрясывать от ужасно мокрых и холодных тряпок! Я просто не успеваю их обливать тепленькой мочой чтобы хоть чуток согреться! Нет, Господи, я не выдержу этой жизни. Неужели быть счастливой так трудно...

Меня схватили и куда-то понесли. Стали расшатывать из стороны в сторону и распутали, наконец, от тряпок. Стало еще холоднее. Я попыталась свернуться калачиком, чтобы хоть чуток согреться, но огромные руки подняли меня высоко в воздух и потащили к умывальнику с ледяной водой! Вот тогда я начала орать! Я орала пока без слез, это умение пришло позднее. Я орала во всю силу своего голоса и казалось, перекрывала своим голосом голоса других крикунов.
Так вот почему они так все кричат!
Мои внутренности болели. Белохалатная не обращала на это никакого внимания и, казалось, наоборот вцепилась с мой животик мертвой хваткой хищницы и с каким-то демоническим блеском в глазах поливала мои ножки и спинку отвратительно ледяной водой.
Потом меня опрокинули на стол, бесцеремонно подняли ножки за пяточки и стали посыпать каким-то порошком. Несколько дальнейших секунд я помню как во сне. Я продолжала кричать, но казалось еще мгновение и я упаду в обморок. Меня шатали из стороны в сторону. Влево. Вправо. Что-то подтыкали и, наконец, превратили в полено. Они меня парализовали. – подумала я. Снова перетянули. Господи, молила я... я не хочу больше быть счастливой. Может быть я лучше рожусь красивой. Господи, давай все переиграем. Я была неправа. Я хочу быть красивой! Я не хочу, я не желаю счастья!!! Я не желаю быть счастливой, госпо...

Меня колыхали вместе с другими орущими страшненькими «поленцами» в непонятной конструкции на колесиках. Колеса скрипели. Нас по одному куда-то уносили.
Раздают. Что там дальше? Что нас ждет?
Меня принесли в узкую комнату с кучей железных коек, покрытых ворохом тряпья и сунули в руки какой-то женщине в пестром пахнущем кислятиной халате. Женщина осторожно взяла меня и стала неприлично долго разглядывать. Она трогала мои щечки и носик, что-то говорила, но я не желала ее даже видеть. Я закрыла глаза и вдруг унюхала какой-то посторонний запах. Это была не хлорка. Пахло цветами. Я точно помню что это были цветы! Да, я еще бежала... Когда это было? У меня помутнение рассудка. Амнезия. Я абсолютно ничего не помню! Страшно-то как!
И дышать нечем! В рот вставили какой-то кляп! Укусила бы, да нечем! Я задыха...

Наверно, Господь услышал мои молитвы. Меня отобрали от этой женщины и почему-то понесли к другой. Читают бирки. Что там написано? Понаписали, курицы!
Неужели не... Я ровным счетом ничего не понимаю. Что они хотят со мной сделать?

И вдруг я ощутила как в носу защекотало от знакомого родного запаха... мама! Горячие капли полились по моим щекам. Мама. – тихо подумала я. Наконец-то ты нашла меня!
Это была она! Я не знаю почему, но поняла это сразу.
Мама, забери меня отсюда. Помнишь, как ты гладила меня, щекотала мои пяточки, пела мне... почему сейчас ты меня отдала? Отдала этим...
Я рыдала. Я рыдала так, что не смогла проглотить даже каплю молока. Слезы душили. Эта первая в моей жизни обида была такой сильной, что я просто не могла ни о чем другом думать. Я рыдала как умела. И моя мама рыдала вместе со мной. Она прижала меня к себе и согрела. У меня еще было не так много сил, чтобы орать долго. От укачивания, тепла и запаха я заснула. Впервые в жизни – блаженно. И хотя тельце мое время от времени вздрагивало, я видела хорошие сны. Я видела как бегу по лугу. Луг был зеленым-зеленым... Было тепло и удивительно радостно. Я легла на траву, запрокинула голову, посмотрела на голубое небо, зажмурилась от солнышка и стала проваливаться в небытие. Казалось, я не лежу на траве, а летаю, парю высоко- высоко как птица. Я – птица! Я счастлива! Я парю! Парю....
Проснулась я от страха падения. Я падала с небес. Было холодно. Попыталась снова вернуться в сон, но вспомнила о маме. Ее не было. Украли! Сбежала! Оставила!!!
Аааааааааа!
Ко мне присоединился хор других красногорлых и беззубых! Я изо всех сил пыталась повернуть голову и оглядеться – не появились ли белохалатные. Тщетно. То, во что они меня упаковали было надежнее любого замка. Никому из нас не удавалось вырваться.
Единственное что мы могли – это надрывать глотки.
Не знаю сколько времени прошло в этой тюрьме. Почему я туда попала? За что?
Если бы не моя мама – согревающая меня в строго по расписанию отведенные минуты кормежки я бы, признаюсь, предпочла отправиться куда-нибудь в другое место. Только она ласковыми воркующими о чем-то словами удержавала меня. Она рассказывала мне сказки о каком-то добром папе. О том, что он нас с ней ждет дома.
Дома? – беззвучно удивлялась я.
- Да, дома,- бесконечно повторяла и повторяла это слово мама.
Это слово, ее запах и какое-то непонятное чувство, какая-то внутренняя уверенность в ее правоте и в том, что эта пытка скоро закончится успокаивали и усыпляли меня. Первое чувство, которое я вынесла из своего первого заточения было – терпение.

Последние дни в роддоме я провела в громких криках, сладких сытых снах и ожидании чего-то невероятно волшебного под названием «дом».

За окном трещал мороз, пробирая до сердцевины кусты и деревья. Воробьи жались в кучки и с жадностью набрасывались на любой перепавший кусок колючей хлебной корки. Зима обещала быть долгой.