У Терека два берега

 А.Лебедев

У Терека два берега


РОМАН

(эта книга о любви)

……………………………………………………………
По телевизору показывали либо катастрофы, либо голые девичьи пупки с пирсингом.
Иногда еще показывали отмороженных чудаков, вроде мотоциклистов, прыгающих через десяток поставленных в ряд автомобилей или скейт-бордистов, сигающих вниз с самой высокой и самой крутой горы…
Европа зажралась.
Европа давно не воевала.
Поэтому, мазохистически истосковавшуюся по ужасам публику – пугали теперь катастрофами.
И поэтому, редкие несостоявшиеся асы люфтваффе или роял эйрфорс – теперь пережигали свой адреналин,  балансируя на краю небоскреба, пытая свой шанс сломать шею, прыгнув с парашютом с минимальной высоты, либо в ночной темени гоняясь на горных велосипедах по отвесным козьим тропам…
Европе показывали катастрофы.

Вот затопило Чехию и Германию…
Вот солдаты бундесвера плавая на надувных лодках снимают с крыш терпящих бедствие…
А вот в Италии поезд врезался в грузовик и из двух лежащих на боку вагонов – санитары вытаскивают на насыпь неживые тела…
А вот взрыв в Иерусалиме.  Крышу автобуса вздыбило. Кровь на асфальте, кровь на россыпях битого стекла…

Снова показывают голые животики загорелых спортсменок.
Снова бесшабашные адреналинщики не зная страха сигают с крыши, раскрывая парашюты у самой земли…

И снова катастрофы.
Катастрофы, катастрофы, катастрофы.

Но как же можно, лениво пережевывая чипсы с ароматом бекона, как можно на все это смотреть?
Все больше и больше проникаясь эмоциональной защитой – «хорошо что не в нас, хорошо что не нас, хорошо что не мы»…
Хорошо что не мы горим, хорошо что не мы тонем… Хорошо, что не мы были в упавшем самолете.
И европейцы жуют перед экраном чипсы с ароматом бекона.
И жуют телевизионную жвачку из катастроф и голых девичьих животиков.
Жующая объединенная Европа.
Единое информационное пространство.      

…………………………………………………………………….

Астрид поставила этот репортаж в эфир.
Его перегнали по спутнику в европейскую редакцию, и уже через час – репортаж был в экстренном блоке новостей.

Подмосковный Подольск.
Взрыв в пригородной электричке.
Вот полу-наклонившийся, уткнувшийся в придорожные кусты зеленый вагон с выбитыми стеклами.
Вот военные, оцепившие поляну.
Вот человеческие останки на белых простынях…
Вертолет с министром чрезвычайных ситуаций…
Белые микроавтобусы с мигалками и надписями AMBULANCE, по-модному, сделанными задом-наперед…

Московский корреспондент Си-Би-Эн-Ньюс пытается взять интервью у родителей юноши, погибшего в этом пригородном поезде…  Это жители Москвы – Василий и Антонина Мухины. Их сын Александр ехал в этой электричке…
Корреспондент подсовывает микрофон отцу. Мать плачет, закрывая лицо руками.
Отец что-то бормочет. Что-то злое и несвязное…

Корреспондент подсовывает микрофон милиционеру с большими звездами на погонах.
Толстое лицо милиционера имеет  устало-озабоченный вид.
Он говорит, придавая голосу интонации уверенной беспощадности к виновникам…

И снова показывают голые девичьи животики.
И снова телезрителям предлагают чипсы с ароматом бекона.

……………………………………………………………..



Айсет

Увы, но почти всегда, Айсет приходилось заниматься не тем, чем  бы она желала.
Так в школе Сен-Мари дю Пре, когда ей хотелось рисовать и раскрашивать узоры на отлитых из застывшего гипса фигурках покемонов, метресса тащила ее  в ненавистный бассейн на урок физического развития или чего еще хуже - на уроки этой мерзкой латыни… А когда после окончания частной эколь в Фонтенбло  ей захотелось изучать  историю искусств и поехать в Италию, отец жестко скомандовал, чтоб она поступила в Лондонскую экономическую школу на отделение медиа-бизнеса.

Вот и теперь.
Ей так хотелось провести уикенд в Портсмуте. Побродить по узким каменистым пляжам, под нависшими над ними белыми меловыми стенами. Побродить, держа Джона за руку. Побродить и помолчать, прислушиваясь к шуму волн и крикам чаек. Снять недорогой номер в отеле…И  весь длинный уикенд ни с кем не делить ее Джона. Чтоб был только ее. И чтоб никаких друзей.
Но Джон хотел смотреть игру своего любимого Арсенала с Манчестер-Юнайтед.   
Ах, Айсет не понимала и не желала понимать, почему нельзя было бы набрать того же самого пива в номер  Портсмутской гостиницы и  болеть за Арсенал, лежа в номере, лежа рядом с Айсет?
Или, на худой конец, почему нельзя было бы пойти в паб с таким же телевизором, но не в тот паб, что Лондоне на Доул-стрит, а в Портсмуте?
Разве в Портсмуте нет пабов?
Нет!
Джону надо было непременно провести субботний вечер в его любимом пабе на Доул-стрит.
Потому что туда придут его друзья – Мик, Тэш, Доззи и Дэйв…
Потому что там в пабе на Доул-стрит, он всегда смотрит все матчи своего Арсенала…И  потому что в их пабе все болеют только за Арсенал… И если – не приведи Господь, туда ввалятся болельщики Челси или Манчестер-Юнайтед, то будет хорошенькая драчка…И потому что если  в первом тайме Арсенал забьет – бармен Дикки обязательно угостит всех кружечкой лагера за счет заведения, а если забъет и во втором, то всем завсегдатаям будет по пинте черного ирландского гиннеса…
Это его традиция.
И ради Айсет – он не намерен ломать своих привычек.
Ее Джон.
Ее английский человек.
Поэтому, Айсет пришлось подчинить свои желания и мечты желаниям Джона.
Портсмут останется в Портсмуте, а она – девочка Айсет – пойдет в этот субботний вечер в паб на  Доул-стрит.
Может, чтобы позлить Джона, она специально вырядилась с показной исламистской оголтелостью.  Поверх блю-джинсов, напялила какую-то бесформеннюю юбку. Специально за этой юбкой съездила на Портобелло-роуд и порылась в развалах секонд-хэнда, где делают покупки не только жаждующие экзотики туристы, но и  бедные пакистанские мусульманочки…
Айсет подобрала еще  соответствующий платок на голову и подыскала темный крем – имитирующий загар…
Когда она поглядела на себя в зеркало, она даже обмерла… На нее глядела не европейская девушка Айсет, что закончив  дорогой частный лицей в Фонтенбло, теперь второй год училась в неменее дорогой Лондонской экономической школе, но какая-то индо-пакистанская беженка, что здесь в Лондоне готова на любую работу  ради еды и крова над головой…
Айсет посмеялась, предвкушая, какой фурор она произведет на Джона и на его друзей – на Мика, Тэш, Доззи и Дэйва…

А Джон, а Джон даже и не обратил на нее никакого внимания.
Первый тайм  начался и  Манчестер уже вел в счете один-ноль.
Арсенал проигрывал.
Джон сидел как всегда, за стойкой, под самым телевизором.
В руке он держал пол-пинты лагера.
И весь паб пялился на экран.
И бармен Дикки, и его сменщица Роз, что стояла тут же за стойкой, машинально протирая стаканы.

- Этот лысый лягушатник Бартез совсеем обнаглел, - кричал Джон, перекрикивая рев трибун, доносившийся из телевизора, - за такие штуки ему желтую карту и пендель под зад, чтоб катился в свою лягушатию…

Джон даже не обернулся и не расслышал, как Айсет сказала ему свое «bonjour»…
Она подошла сзади и обняла его за шею, прижавшись к его спине своей упругой грудью, в которой была уверена.
А он и не обратил внимания, продолжая кричать, - да бей же, фак твою, да бей же, кретин недоделанный!

Ее приход заметили только когда пошла реклама.

- Ты что, из мечети что ли? – спросил Мик, кивнув на ее юбку и на зеленый платок.
- Мы, женщины востока, полагаем, что ваш футбол от сатаны и за пивом англичане выродятся, не заметив, что в Англии уже живут не они – англичане, а люди, носящие сари и пенджабы, - ответила Айсет, прихлебывая поданного Дикки лагера.         
- А рыло чего намазала? – спросил Джон, краем глаза поглядывая на экран, когда кончится реклама «найка» и снова начнут показывать футбольное поле.
- В знак траура по уикенду и краха мечты о поездке в Портсмут, - ответила Айсет.

Джон не ответил, реклама кончилась, и все снова принялись орать.
Айсет ничего не оставалось, как молиться, чтобы Арсенал хотябы свел в ничью. Вот он симбиоз женского сочувствия в чем заключается! Желать выигрыша любимой команды своего мужчины, не оттого что любишь футбол, а оттого, что у мужчины тогда, быть может, будет хорошее настроение.
Айсет ничего не понимала, игроки в белом, на первый взгляд,  ничуть не отличались от игроков в красном, но тем не менее, голы залетали только в ворота белых… И к концу первого тайма их залетело аж три штуки. А лысый француз, что стоял в воротах красных, он только нагло жевал свой чуингам.
Настроение в пабе было плохое.

- Вы все будете мне должны по три кружки лагера, джентльмены, - мрачно пошутил бармэн Дикки.
А его сменщица Роз, та махнув рукой, попросту удалилась на кухню, так и не досмотрев первый тайм до конца.

В перерыве показывали новости.
Фермеры графства Норфолк требуют от правительства повышения компенсаций за уничтоженный в компании против коровьего бешенства крупнорогатый скот…

- Роз! Уничтожь на кухне все стейки! – дуэтом заорали записные остряки Мик и Доззи.
- Треску вместо говядины! – поддержали друзей Тэш и Дэйв.
- Она вам сейчас зажарит бешеную треску, - мрачно пошутил Дикки.
- Ты занимаешься антирекламой собственного заведения, - сказала Айсет с упреком
- Это не запрещено в Англии, - возразил Дикки, - тем более, что мне еще остается делать, если «канониры» проигрывают с таким счетом, разве что накормить всех болельщиков бешеной говядиной, чтоб все передохли?

Новости сменили сюжет:
Ванесса Редгрейв приютила у себя в доме чеченского министра в изгнании – Яндорбиева, которого русское правительство затребовало выдать  Москве по процедуре экстрадиции…

- На хрена ей сдался  этот дикарь в бараньей шапке? – спросил Мик.
-  Ей надо делать паблисити, помнишь, Бриджит Бордо защищала пушных зверей, а эта выступает в защиту зверей бородатых в бараньих шапках, - ответил Дикки.
- Джентльмены, поосторожней, с нами чеченская женщина, - вспомнил вдруг Доззи…

И Айсет стало слегка обидно, что об этом вспомнил Доззи, а не Джон… И она разомкнула кольцо своих объятий, и отстранившись, перестала давить своей грудью (в коей была уверена) Джону в спину…
- А кто вспомнит хоть один фильм в котором эта старая калоша снималась? – спросил Тэш
- Во-во! Зато все теперь будут знать, что она защитница всякой падали, - подтвердил Дикки
- Вы поглядите на морду этого министра в изгнании, это вылитый бандит с большой дороги, и если мы судим Милошевича с Шешелем, то этот то чем нам милей, что мы его не отдаем? – воскликнул Мик, хлопнув ладонью по полированной стойке.
- Чтоб Москве дерьма на грудь навалить, - с умной улыбкой знающего человека подытожил Дикки, - наши в Вестминстере последнее отдадут, но не откажут себе в удовольствии еще раз русского медведя граблями по морде…
- И этой Ванессе помимо секса с дикарем, еще и второе удовольствие патриотичной верноподданности, - заметила вышедшая из кухни Роз.
- Теперь с Виндзоров станется, они ей за это баронессу дадут, - пробурчал Тэш,
- Это теперь модно, - закивал Дикки, - при короле Артуре  и рыцарях круглого стола давали за воинские подвиги, а теперь Элтону Джону, Полу Маккартней и Мику Джэггеру за тиражи пластинок…
- Педикам, - вставил Тэш
- Маккартни не педик, - обидилась Роз за любимого битла, - и Джеггер тоже.
- Джеггер бисексуал, - хмыкнул Дикки
- Педикам, бисексуалам и приверженкам саважефилии, - подытожил  Доззи.
- Что это ты загнул насчет саважефилии? – спросил Дикки
- Это когда не с овечками, как валлийцы, а с дикарями, как эта Ванесса, - ответил Доззи отхлебывая лагера.
- Так тогда и наш Джон тоже баронета получит, он же тоже чеченочку пригрел, - хохотнул Тэш.
- И я что, этот, саважефил? – спросил Джон
- А то! – почти хором пропели все…

Айсет и не знала – обижаться или нет?
Юмор у них такой…
Жесткий.
Они тут со всеми так.
И по правилам их английской игры надо было просто быстро реагировать и отбивая, передрасывать мяч на сторону партнера.

- Вы забываете, что в обоюдном процессе, не вы имеете дикарей, а дикари имеют вас, - сказала Айсет.
- Ай да Ай-сет! – воскликнул Дикки, настоящая Ай-сет-даун!

(в буквальном смысле: I set-down -  я даю отпор)

- Скорее, Ай-сет-ап, - высоко задрав остроносенькое личико, сказала Айсет

(в буквальном смысле: I set up – я заношусь, я возвышаюсь, я задираю нос)

Новости и реклама кончились.
Футболисты в белом снова бросились в свои бесполезные атаки.
Лысый француз с наглым высокомерием легко брал мячи и длинными, гибкими словно плети руками, выбрасывал их аж на центр поля прямо в ноги своим полузащитникам.
Стадион ревел.
Через пять минут манчестерцы забили еще один гол.

- Дикки, выключай телевизор, это позор смотреть такую игру, это соучастие в кровавой бойне, это избиение младенцев, я не хочу это видеть, - заорал Джон
- Джентльмены, по случаю надвигающегося траура, по одной выпивке за счет заведения, - сказал Дикки, беря с полки бутылку Джонни Вокера
- Хитрый Дикки, - ехидно заметил Тэш, - бармен понимает, что надвигается пьянка и провоцирует ее начало крепким алкоголем.
- А я и не скрываю, - простодушно согласился Дикки, - двигая стаканчики по полированной поверхности стойки.

…………………………………………………………….

Тэш был прав.
Все напились.
И когда в одиннадцать Дикки по древнему закону королевства объявил, что именем Ее Величества, паб закрывается, Джон и иные его приятели уже успели по два-три раза сходить в туалет поблевать.
Пиво с виски…
Какая дрянь!
Айсет усмехнулась своим невеселым мыслям.
А еще говорят о дикарях.
Кто из них большие дикари?
Это она – Айсет саважефилией страдает, а не Джон.
Это она английского дикаря полюбила, а не он – чеченскую.
Яндорбиев, хоть и бандит с большой дороги, в этом она согласна с ребятами, но он до тошноты не напивается…

Потащила…
Буквально потащила Джона домой.
Кэбмэн сочувственно цокнул языком, - что, канониры опять продули, мисс?

До угла Оулд Кент Роуд и Пэйдж – волк, где у Джона квартира, доехали за десять минут.
Час поздний, пробок уже нет – рассосались, да и все футбол смотрели по пабам да по домам.
Джон заснул.
Вот свинья!
И кто-то еще о саважефилии там распространяется еще!
Кэбмэн сочувственно хмыкнул.
Айсет дала ему десять футнов вместо пяти по счетчику.
Кэбмэн вылез со своего переднего сиденья и помог вытащить Джона.
- Веселых уикендов, мэм, - сказал он на прощанье, прикладывая ладонь к козырьку.
- Да и ты так же нажрешься завтра вечером, когда тебе не надо будет крутить баранку, - прошептала Айсет, когда такси уже отъехало.

Надо было тащить Джона мимо консьержа на третий этаж.
Лифта в трехэтажном доме не было.
Зато лестницы у англичан –  крутые и узкие – две худые селедки встретятся - не разъедутся….
Вот несчастье!
Кончилось тем, что Джон упал.
Упал и проехался спиной по всем ступенькам.
И хоть бы хны!
Даже глаз не открыл, только хрюкал и пускал пузыри.
Вот она раса господ!
Англосаксы…
Так кто же из нас дикарь?   

Дотащила Джона до кровати.
Бросила его ничком – мордой вниз.
Чтоб от асфикции не помер.
У этой расы господ все их рок и поп звезды – через одного блевонтином во сне захлебываются.
И Хендрикс, и Кис Мун, и Бон Скотт, и Бонза…
Они же не дикари!
Они нация культурная!

Айсет стянула с Джона ботинки, выпростала его безвольные руки из рукавов пиджака, расстегнула брючный ремень…
Пусть подрыхнет, пьяница!

Пошла на кухню, включила радио, достала из холодильника яйца и молоко, вбила три штуки в миксер…
Есть хочется!
И еще чего-то хочется!

Girls they wanna have fun…

Так!
Где то здесь у Джона спрятано было…

Айсет пошарила рукой на самом верху за жестянками с рисом…
Ага…
Есть!

Она нашла маленький сверток.
Достала из ящика, оттуда где знала, что там лежит – голландскую бумагу для самокруток…
В прошлом году вместе с Джоном ездили в Амстердам, там и покупали…
Скрутила тонкую сигаретку.

Марихуана это не грех…
По-крайней мере, в Коране про нее ничего конкретного не написано.
Включила погромче свою любимую – второй диск Ниагары.
Все-таки все школьное детство во Франции…
Джон смеется – лягушатники…
Дурак он!
Чтоб он понимал?
Лягушатники так не напиваются.
Хотя?

Голова слегка поплыла.
Что еще остается бедным девочкам в субботний вечер?
Потрсмут накрылся медным тазом.
Субботний секс по всей видимости – тоже отменяется…
Ну и как тут не стать правоверной мусульманкой?

Айсет расстегнула джинсы и стала трогать себя…
Я живая?
Я молодая и живая девушка…
Сижу посреди Европы в самый что ни на есть субботний вечер…
И где оно мое девичье счастье?
Счастье, которое положено мне по моей красоте и по моему образованию?
Даром что ли папа платил такие деньги за лицей Сен Мари дю Пре?

Айсет запустила вторую руку себе под лифчик.
Где счастье?
Где оно?
Эти цари цивилизованной природы скоро вымрут…
Вон он – царь зверей – лежит ничком в своей опочивальне – хрипит и пускает пузыри…

А девочки хотят праздника….
И что им бедняжкам еще остается?
…………………………………………………………


Астрид

Отец позвал домой в Москву.
Уточнение требуется, потому как у отца еще есть дом в Гудермесе.
А если быть буквально точными, то есть дома и в Турции и в Испании…
Но это отдельная история.
А в Москве у отца несколько домов.
У него бизнес такой – он домовладелец.
И теперь, на паях с американским гостиничным магнатом Беном Хобардом, отец собирается открывать в Москве три отеля королевско-президентского класса.
Айсет читала об этом в Файнэншнл Таймс
Статья была не из самых приятных. Имя ее отца связывалось с национально ориентированным криминалитетом, с так называемой “чеченской мафией”.  Журналисту удалось ухватить суть. И он писал довольно-таки убедительно. Мол, получить у московской мэрии  участок под строительство гостиницы не так-то просто, а тем более три участка и все в самом центре. И здесь дело не может ограничиться одними только взятками. Здесь необходимы дополнительные рычаги политического давления на правительство столицы. И в ход здесь идут и  шантаж, и похищение людей, и убийства государственных чиновников. Поэтому, одному Бену Хобарду, даже с его миллиардами долларов, такой проект в Москве был бы не под силу.  И американский бизнес сделал-таки прецедент, взяв в компаньоны людей с далеко не безупречной репутацией. Журналист писал, что на совести клана Бароевых не одно убийство и похищение. Что весь бизнес ее отца и ее дяди Магомеда – это сплошная цепь преступлений даже перед далеко не идеальным законом Российской федерации. Но именно в таком альянсе, союзе Бена Хоббарда и клана Бароевых, видится теперь некий прогресс и выход из тупика.  В этом симбиозе, американцы смогут одолеть непроходимые коридоры московского правительства, а криминальный бизнес Бароевых сможет приобрести некий легитимный лоск, который придаст ему союз с мировым авторитетом в области гостиничного предпринимательства…

Три часа лету от Гатвика до Шереметьева, Айсет лениво перечитывала эту статью.
Она вдруг полюбила этот полу-пакистанский маскерад – зеленую юбку поверх джинс и платок. Неглухо замотанный вокруг шеи…
Теперь ее повсюду принимали за англичанку…
Вот парадокс!

- Мадмуазель дезир? – неуверенно спросила стюардесса, оценивая мусульманский наряд Айсет.
(мадмуазель желает чего-нибудь?)

- Да-да, все нормально, - успокоила ее Айсет, - шампанского…

Не подав вида, вышколенная стюардесса салона бизнес-класса подала положенный бесплатный дон-Периньон…

Как давно не была в Москве!
Как давно!

- А есть московские журналы или газеты? – спросила она…
- Сорри, мадмуазель, Бритиш Эйр - газеты только американские и европейские…
- Ага… Значит Москва – не Европа, - отметила про себя Айсет, - так-так, будем знать!

……………………………………………………

Впрочем, в Шереметьево, Айсет не нашла каких-либо видимых отличий от европейского уклада жизни.
Разве что суеты и какого-то радения в служащих поболе…

Встречали ее двоюродные братья.
Руслан и Теймураз с бандой своих телохранителей.
Дежурные поцелуи – щечка о щечку…
Думала, что и не узнает их… Виделись то когда им по двенадцать еще было!
- Ты как полу-американская звезда из индийского кино, - сказал Теймураз, отдавая нукерам номерки от ее багажа.
- А вы как худая гарлемская мафия, - отпарировала Айсет, - никак вас столица не обтешет!
- Тише на поворотах, сестричка, - охладил ее Руслан, - здесь не Лондон, здесь Москва…
- А вас и в Лондон запусти, вы и там будете изображать гарлемских злодеев, потому как менталитет…

Машину братья подогнали самую длинную и самую блестящую, из тех, что водились в автомобильных каталогах…

- Ноблес оближ, - прошептала Айсет, садясь в кадилляк.

Теймураз и  Руслан уселись напротив.
Охрана ехала сзади в двух мерседесах…

- Дяде Магомеду понравится, - примирительно улыбнулся Теймураз, еще раз кивнув на ее головной платок.

А Айсет во все глаза глядела на Москву…
- Слушайте, а нельзя проехать через Ленинские горы? – спросила она.
- Время, - ответил Теймураз, - мы на секунды здесь время считаем, так что на Ленинские горы в следующий раз, и отец для тебя на Москве специально салют устроит.

…………………………………………………………………….

Когда Айсет увидала отца и свиту, ей всеже стало стыдно за маскерад.
Все-таки дикари не они, живущие здесь на два города – на Москву и на Гудермес, а она – парижанка-лондонка.
Отец в смокинге, дамы – декольте и при бриллиантах, а она – дочка – смолянка из Лондон скул оф экономикс, в джинсах и этом идиотском пенджабе.
Айсет вдруг осенило, что все эти бараньи шапки и платки – это для политических новостей на Эн-Би-Си, а здесь, когда в отеле  Балчуг-Кемпински заключается сделка века в мировом гостиничном бизнесе, ее наряды выглядят несколько неуместными.

Улыбчивый отец с холодными и совсем недобрыми глазами.
Дядя Магомед, которого она с детства попросту всегда побаивалась…
Объятия.
Поцелуи по-родственному.

- Это моя дочь Айсет, она получила образование во Франции и теперь довершает его в Лондоне…

Бен Хобард сверкнув идеальными дугами дентального  перламутра, пожал руку.

- Очень приятно, я рад что с вами можно говорить без переводчика…

Айсет еще более устыдившись своего вида, отпросилась переодеться с дороги.
Отель принадлежал отцу.
Где переодеваться – не составляло проблем.
Можно было даже не дожидаться прибытия нукеров с чемоданами.
На первом этаже отцовской гостиницы расположились бутики прет-аппорте самых модных парижских модельеров.
И отчего бы не купить петит роб на ее стандартную точеную фигурку (в которой она была уверена)…

…………………………………………………………….

Айсет надела красное с открытой спиной.
Ее темные волосы и белая кожа очень хороши с красным. С ярко-ярко красной помадой и обильной – темной косметикой по глазам.
Айсет не надо ходить к визажисту.
Она сама делает себе лицо.
Личико.
В котором она тоже уверена.

В холле опять встретила Руслана с Теймуразом.

- А знаете, я все не могу взять в толк, где вы на самом деле? – спросила она
- В смысле? – переспросил Теймураз
- Таймс пишет, что племянники Доку Бароева – Руслан и Теймураз являются известными полевыми командирами…
- Читай больше этой ерунды! – рассмеялся Руслан, - жрналисты все врут.
- Да мы туда, - Теймураз сделал ударение на слове “туда”, - мы туда как на сафари ездим, живем на Москве, пострелять ездим в Чечню, лечиться ездим в Турцию…
- А основной бизнес все-таки здесь, - подтвердил Руслан, - а сафари, федералов пострелять, это как обязательная воинская повинность…

Их подозвали к отцу.
Тот стоял с дядей Магомедом, с Беном Хобардом и еще какой-то женщиной – явно европейкой. Та им и переводила.

- Познакомься, Айсет, это Астрид Грановски, твой новый босс, - весело сказал Бен Хобард, - для тебя новость, что отец запродал тебя в Си-Би-Эн-ньюс?

Эти слова ошеломили Айсет…

- А как же учеба?  А как же Джон?

Но она не произнесла этих мыслей вслух.
Ее уже научили скрывать эмоции.

- Ты теперь будешь работать, девочка, - сказал отец, - и разве ты не мечтала иметь собственную программу новостей на всемирно-известном телеканале?

Вот так сюрприз…
А как же Джон?
Какая же она всеже баба!
Ей дают работу на Си-Би-Эн-ньюс в ее Московской редакции, а она еще сомневается.
Но в семье Бароевых решения принимают мужчины.
И Отец уже все решил.
А она – Айсет – она всего лишь маленькая фишка в его игре. Он ее ставит на поле Си-Би-Эн-ньюс и при этом выигрывает какое-то пространство или качество для другой фишки...

- Я очень рада, - сказала Айсет, пожимая руку Астрид.

Холодная баба.
Вся изо льда.
Вся из одних мозгов и ненависти.
В двадцать восемь лет она стала руководителем восточно-европейского  отдела Си-Би-Эн…
Айсет читала о ней, когда писала реферат по телевизионному менеджменту.

- Она не любит нас, но главное, за что ее сюда и поставили, она ненавидит русских, - сказал отец, - так что, пользуйся этой разницей потенциалов, и играй на поле нашей общей нелюбви…
- Это часть твоего бизнеса, отец? – спросила Айсет
- Да, дочка, все бизнес, и как видишь, даже дети становятся его неотъемлемой частью
- Что я должна делать? – спросила Айсет
- Тебе скажут, - ответил отец, - будешь выполнять просьбы - мои и дяди Магомеда…

Подавали шампанское.

- Куда здесь ходят? – спросила Айсет
- Москва большой город, - ответила Астрид, - больше Парижа
- В Париже я была маленькой девочкой и ходила только в Дисней-ленд
- Тогда тебе понравится Москва, - уверенно сказала Астрид
- А ты, а тебе уже нравится? – спросила Айсет, слегка запнувшись на быстром “ты”…
- Нормально, - ответила Астрид, - везде все тоже самое, что в Нью-Йорке, что в Лондоне, что здесь. Тусовка амбициозных полу-профессионалов, мнящих себя гениями, в интерьере модных клубов… везде все одно и тоже.

Астрид секунду помолчала, а потом спросила, поглядев прямо в глаза, - а у тебя есть друг?

- Есть, - ответила Айсет, - он программист, у него своя фирма…
- Он русский или чеченец?
- Ни то и ни другое, он белый англичанин…
- А-а-а, - как то неопределенно протянула Астрид

И Айсет по-бабски поняла, что у Астрид друга нет.

……………………………………………………………

О работе они говорили уже на работе.
Офис московского отделения Си-Би-Эн находился на Тверской-Ямской, почти возле кафе Московское, на последнем нырке бывшей Горького к Манежной и к Кремлю.

Астрид была в ярко-зеленом свитере и кожаных джинсах.
Хорошая фигурка, - отметила про себя Айсет, - ей бы не медийным бизнесом, ей бы школой шейпинга руководить! И миллионом любовников!

А вообще, интересный разговор у них получился.
И неожиданно – достаточно откровенный.
Вопросов было два.
Что показывать?
И почему это должна делать именно она – именно Айсет?

На первый вопрос поначалу стала отвечать сама соискательница.
Работодательница же молча сидела в своем  стандартном офисном кресле, переведя его в режим легкого раскачивания, и слушала, соединив под подбородком пальцы обеих рук.

- Что показывают о России на Западе? – говорила Айсет, - по всем программам идут три сюжета, нищие солдатики в Москве попрошайничают, выпрашивают сигаретку – это как бы столица России, потом убогие бабы, на фоне фиолетового дыма идущего из заводских труб,  стирают в реке заскорузлые кальсоны – это русская провинция, и еще, естественно – боевые действия в Чечне, вертолеты, пушки, танки, спецназовцы…  И так изо-дня в день. Других сюжетов не показывают.  Почему?

Айсет задала вопрос, и видя, что ее новая босс-вумэн не спешит с ответом, стала развивать тему самостоятельно,

- во-первых, потому что телевидение, если это настоящее коммерческое телевидение, оно должно предугадывать желание зрителя и показывать ему то, что он хочет видеть, не насилуя его сознания, не ломая стереотипов в его мозгу, поскольку процесс ломки - это довольно таки болезненный процесс. Даже если вы хотите показать правду, дескать в России теперь все хорошо и люди здесь живут богато, то эта информация она как бы не нужна западному зрителю, ему не хочется терять свое старое высокомерное стереотипное ощущение превосходства, постоянного превосходства над русскими. Поэтому, дабы потрафить зрителю, ему стабильно показывают привычный образ, и главное – желанно востребованный образ русского унтер-меньш в его убогом неорганизованном бытии… Это первое…

Астрид внимательно слушала, покачиваясь в своем кресле.
- во-вторых, существует политический заказ на создание образа врага. Это политика. А телевидение не может быть чистой коммерцией, даже Эм-Ти-Ви с его вечно пляшущим негром, который все пляшет-пляшет, и никак не напляшется…

- Неужели вас в Лондон скул оф экономикс этому учили? –  Астрид, наконец нарушила молчание.

- Да, свободомыслие в Соединенном Королевстве более развито, чем в Америке, и традиционно – именно в профессорской среде.

- Ну, так вот ты и ответила на самый главный вопрос, милая Айсет, что показывать, - подытожила Астрид, кнопкой, расположенной внизу кресла, фиксируя его неподвижность, - будешь показывать эти три сюжета, о которых ты говорила, но соблюдая при этом правила дорогого респектабельного ти-ви.

- Варьировать, создавая иллюзию новизны ракурса и кадра? – усмехнувшись спросила Айсет.

- Это и есть уровень профессионализма, - ответила Астрид

- Бабки в реке первый раз будут стирать розовые кальсоны, другой раз – голубые, а третий раз – светло-зеленые…

- Важен рейтинг, - сказала Астрид, как отрезала, - рейтинг канала в целом и рейтинг программы в частности, его не обманешь…

- Это то, о чем я говорила, это востребованность информации, ее латентная внутренняя ожидаемость, типа того что официант может предугадать, де клиент хочет лососевых котлеток и спаржи с артишоками, а редактор программы новостей предугадывает, что зрителю охота увидать в Москве проституток на Тверской, налет бандитов на обменный пункт валюты и попрошаек-солдат возле министерства обороны…

- Ты несколько утрируешь, но в целом – ты молодец, мы должны сработаться, - удовлетворенно подытожила Астрид, - ты понимаешь идеологию, поэтому с тобой проще, чем с другими.

- Диссидентов здесь не потерпят?

- Их нигде не любят, а особенно на телевидении…

Потом они перешли в кафетерий.
И этот переход из кабинета на люди, как бы подвел черту.
Они договорились о главном.
Теперь можно было обсудить детали.

В офисе Си-Би-Эн. Как и во многих иных иностранных компаниях, работающих в Москве, держали русскую экономку-повариху, которая готовила на всех сотрудников общие семейные корпоративные обеды.
Это как бы сплачивало иностранцев, находящихся в чужой стране.
А потом, западные люди никогда не доверялись русскому общепиту, и даже с приходом своего же западного фаст-фуда, продолжали упорствовать в своих заблуждениях…
Экономка – приятная русская женщина по имени Анна, приготовила им два кофе.

- Так почему именно я, а не люди с западными именами и фамилиями, вроде репортера Джона Смита или репортерши Мэри Блэйк?
- Опять стереотип достоверности восприятия, - ответила Астрид, - когда о Чечне будет идти репортаж, подготовленный чеченской девушкой Айсет Бароевой, восприятие будет более качественным, ей будут более доверять.
- И при этом, коэффициент доверия должен повышаться за счет информации о том, что эта чеченская девушка училась на Западе, то есть, она как бы своя? Так вы все рассчитали со мной?
- Да… Да, ты абсолютно права, - кивала Астрид, отхлебывая кофе маленькими глотками знатока и любителя… Ты на сто процентов запрограммирована и прописана…
- И мне предстоит делать репортажи о Чечне?
- Не только…
- Когда приступать? – спросила Айсет
- Сегодня, - ответила Астрид и улыбнулась своей улыбкой отлитой из арктического льда.

……………………………………………………………………….



Перед самой поездкой на Кавказ, Астрид пригласила Айсет в ресторан.

- С тобой хочет познакомиться один мой друг, - сказала она
- Какой друг, - поинтересовалась Айсет
- Он из Лондона, тебе будет интересно, - ответила Астрид уклончиво.

Человека из Лондона звали Тимоти Аткинсон.

- Можно –Тим, - сказал он с приятной улыбкой пожимая руку Айсет.

За апперитивом говорили о Москве и о русской погоде.
Перейдя к закускам сменили тему и заговорили о Чечне.

Тим много язвил по поводу русских, увязших в проблеме.
Его остроты явно импонировали Астрид.
Она смеялась, порой даже очень громко.

- Русские говорят, мол - «Чечня, это черная дыра»…  Это не правильно. Черная дыра – это такое место в космическом пространстве, где такая сильная гравитация, что туда все засасывает, и даже свет! Именно поэтому оттуда никакого изображения не поступает. И в силу такого внутреннего притяжения – достать оттуда – из черной дыры – ничего уже нельзя.  А вот Чечня – это вроде той тумбочки из русского еврейского  анекдота, который мне тут вчера рассказали в вашей синагоге,  Когда Абрама Исааковича на допросе в налоговой инспекции спрашивали, откуда деньги брал – он все время отвечал, - из тумбочки…
Вот теперь Путину настало время – с этой тумбочкой разобраться.  Раньше за нее ответственным был этот как его? Бислан Гантемиров - нынешний мэр Грозного, начальник чеченской милиции и зам главы администрации. Он – Бислан - за эту тумбочку даже посидел немножко в Бутырках, Я правильно название вашей тюрьмы сказал?…   А как вышел – из за нее - из за тумбочки - все ссорился с  нынешним  Гудермесским вождем  Ахмадом Кадыровым.  Вся суть конфликта  между ними, как понимаете – не в том, кому назначать грозненских и нажай-юртовских полицейских, а… а в том, кому брать из тумбочки.  Вот и Ахмад Кадыров недавно сказал, - все хорошо, много у меня ответственности, а вот полномочий – никаких! 
Ведь главное полномочие – это открывать тумбочку и брать с полки  купюры.   
Но в Кремле тоже не дураки сидят. Понимают, что загнать партизан за Грузинскую границу – это только пол-дела. Все дело выгорит только тогда, когда в Грозном снова дома отстроят и население туда вернут.  И для этого – назначили туда СПЕЦИАЛЬНОГО МИНИСТРА по делам строительства.  Из Москвы. Он-то и будет теперь из тумбочки доставать.
Вопрос теперь в том – останутся ли при таком положении дел лояльными и доблестный Бислан и правоверный Ахмад?  Не убегут ли в горы?

- Вы со мной проводите политическую информацию? – спросила Айсет, - вы меня как бы политически инструктируете перед командировкой?

Тим и Астрид переглянулись.

- Мы тебя всеже за свою почитаем, ты же европейка, - за Тима ответила Астрид
- Ага, - Айсет кивнула, не то соглашаясь, не то в знак того, что просто поняла позмицию своих боссов.

А Тим продолжал, как ни в чем ни бывало.

- Русские понимают, что в вопросе  Чечни им надо согласовывать свою неуклюжесть с европейскими современными взглядами на человеческие ценности, и вот - наконец-то у них в ПАСЕ появился достойный представитель. Дмитрий Рогозин – председатель комитета Государственной Думы по внешней политике всю прошлую неделю находился в Страсбурге, где мы поочередно пытались  то  высечь русских, то  их младшую сестрицу Украину.
- Мне Рогозин тоже понравился, - кивнула Астрид, закуривая тонкую сигаретку,
- Подводя итоги всей этой мутатени, что из года в год устраивается  на слушаниях Европарламента по правам человека, Рогозин высказал две в высшей степени умные мысли, - продолжил Тим, убирая золотую зажигалку в карман, - Во-первых, европарламент, по его мнению  зациклило, и Россия у европейцев ассоциируется только с двумя вещами – с Чечней и с вашими конкурентами в эфире – с НТВ.  Этакий шизофренический  ассоциативный стереотип, как в анекдоте про сексуального маньяка – когда пациента просят прокомментировать рисунки – квадрат в квадрате, круг в круге и треугольник в треугольнике – тот все время твердит одно – это круглая -квадратная, треугольная комната в которой кровать, а на ней мужчина и женщина…  Так по мнению Рогозина  и ПАСЕ.Мол  у них все одно на уме – это мол Россия, а в ней Чечня и нарушения свободы слова.

Астрид хихикнула.

- И во-вторых, что касается  некоторых  думцев, что повадились ездить в Страсбург, - продолжал Тимоти, - то они в основном заняты не защитой национальных интересов своей страны, а наращиваниями личного политического капитала, причем в самой неприглядной форме заискивания перед нами - – в виде публичного осуждения  политики России – в виде этаких аутодафэ, типа: мол вы же видите, господа европейцы, с кем нам приходится в этой немытой России иметь дело – мы то ведь такие же как и вы – мы за права человека, но что мы там можем – там же дикари!  Поэтому дайте нам денег, подарков и на всякий случай – запишите нас в очередь на получение политического убежища…

Астрид было смешно.
Она все время искательно заглядывала Тимоти в глаза.
А Айсет вдруг стала ревновать.
Ей вдруг стало обидно за Кремль.
За русских дураков.
Зря это он так!



- Как в России  говорят, как Новый год встретишь – так потом и весь год проживешь. А что до всего Века? Или до всего тысячелетия? Тнынче то ведь миллениум! – чувствуя поощрительные взгляды Астрид, продолжал Тимоти, -  Наверное, как первый год проживешь - так и все столетие потом
- Да, русские ужасно суеверны, и очень любят Новый год, выделяя его из всех светских и религиозных праздников, - подтвердила Астрид
- Вот в первый год Х1Х века, например – они своего царя Павла 1 убили…- продолжал Тимоти, -  Так и все сто лет потом за царями с бомбами да с револьверами гонялись – Каракозов, Лавров и компания. Александра 1 в Таганроге – грибами отравили, Александра 11 – бомбой  на Екатериненском канале, на Александра 111… пытались было, но он даром что  по определению - реакционер – всех студентов, евреев и адвокатов – то есть всю тогдашнюю демократию – зажал так, что никакого терроризма! И никакой Чечни не было тогда , кстати говоря. Но стабильной ситуация стала только к концу…

- Вы историк? – спросила Айсет

- Нет, - он разведчик, - за Тима ответила Астрид
- Тогда понятно, - сказала Айсет, вытирая губы и бросая салфетку, - только в вопросе Чечни ваша позиция мне не совсем понятна…
- Дело в том, милая Айсет, - сказал Тим, глядя ей прямо в глаза, - мы англичане самокритичная нация, мы можем здраво изучать опыт своих ошибок. Мы потеряли Индию и Кению как колонии, но сохранили их как друга и как члена британского содружества… А Россия? Она воевала в Афганистане и теперь не имеет его ни как друга, ни как колонию. Так будет и с Чечней.
- Нет, не будет, - резко ответила Айсет
- Почему? – удивленно посмотрел на нее Тим.
- Потому что Англия была метрополией империи морского типа, когда колонии не поднимаются до уровня метрополии , когда население колоний остается гражданами стран-колоний, а сами страны - только доятся как доноры, как дойные коровы… А Россия – она метрополия империи континентального типа, когда колонии присоединяются, становясь частью территории России, а жители колонии в таком случае становятся равноправными гражданами со всеми вытекающими…
- Вас хорошо подготовили в Лондонской экономической школе, - сказал Тим. – но где ваша национальная чеченская позиция? Разве ваши отец и братья…
- Я не обязана разделять мнение моих родственников, - резко ответила Айсет, - я европейская девушка…

………………………………………………………………………..

Выходя из ресторана, Тим сказал Астрид так, чтобы Айсет могла его слышать, - ты сделала хороший и правильный выбор, Айсет это то что надо!   








Айсет

В бригаде помимо нее были оператор и администратор.
Айсет – босс. Потому как в бригаде – журналист за главного.
Однако, с оператором могли быть проблемы.
 в прежней своей бригаде он был неформальным лидером.
Его звали Тенгиз.
Он был наполовину грузин, но как сам говорил о своем остаточном культурном онтогенезе, – по грузински знал только “камарджоба, мадлопт да диди дзудзуэби”.
Тенгиз был коренным москвичом и воплощал собой ходячий пример  нереализовавшейся грузинской амбициозности.
Отец, которому Тенгиз был обязан своими соплеменными именем и внешностью, растворился где-то в самых ранних детских воспоминаниях.
Мама рассказывала, что он торговал на Москве американскими джинсами подпольного абхазского производства.
Из университета, с журфака МГУ –  Тенгиз вылетел с первого курса.
Но от армии помогла отмазаться  едва признававшая его грузинская родня. Мать Тенгиза не была расписана с Шалвой Гиевичем.

Прибился к телевидению.
Кое-как выучился на оператора.
И везде, в любой бригаде пытался руководить, генетически, по грузински полагая, что женщина, пусть и дипломированный журналист, управлять процессом делания репортажа не может…
Тенгиз уверенно полагал, что на небесах в отношении него совершена какая то досадная канцелярская ошибка, по которой ему здесь не земле не досталось положенных  ему по факту рождения -  машин, квартир и загородных домов… Тенгиз жил в снятой дешевой однокомнатной квартирке, машины не имел и поэтому, презирал и ненавидел все человечество.

Администраторшой – толстой, но очень проворной девахой Ленкой Пьянцух – Тенгиз пытался помыкать, постоянно попрекая ее полнотой и общей корявостью фигуры, де на ее месте должна была бы быть стройная фотомодель, призванная не только радовать эстетически, но и порою бесплатно по-служебной необходимости, расслаблять его напряженные  чресла.
Ленка не обращала на него никакого внимания.
Она добросовестно бегала и повсюду поспевала – доставала билеты, заказывала гостиницы, дозванивалась до секретарей, договаривалась об интервью, ловила такси…   


Тенгиза, разумеется, предупредили, кто такая Айсет и откуда она взялась.
Поэтому он не стал приставать к ней с глупыми намеками  по сексуальной части их производственных отношений в бригаде, но сразу сделал несколько предложений профессионального свойства.

- Они хотят репортажей по чеченской теме? – сходу начал Тенгиз, едва их представили друг дружке, - я знаю, какой классный репортаж можно сделать никуда не выезжая, здесь на Москве… Едем в Бутово, там я знаю гаражи, которые чечены держат, снимем репортаж, как власти столицы не дают развернуться малому бизнесу, притесняют предпринимателей по национальному признаку. Не дают ребятам землю под новые гаражи и  боксы…

Однако, у Айсет хватило ума прежде чем мчаться в Бутово и встречаться с тамошней авторемонтной мафией чеченского происхождения, поговорить на эту тему с отцом.

-  Никого там мэрия не давит, - сказал отец, - я знаю, там Зелимхан и Дока Гаджиевы автостоянки и гаражи держат. Но конфликт там у них не с мэрией, а с Долгопрудненскими и с Солнцевскими. Все они новый кусок территории за МКАДом хотят… Солнцевские там надумали гипермаркет построить, долгопрудненские – торговую базу пиленым лесом  и  сборными дачными домиками торговать… За солнцевскими – ФСБ стоит, а за долгопрудненскими – МВД… Не сделать тебе сходу такой репортаж. С таким репортажем только репутацию себе подмочишь…


Тему для первого репортажа подбросила Астрид.

- Поезжайте в Ингушетию, - сказала она, озаряя кабинет улыбкой из арктического льда, - снимите серию репортажей о положении беженцев, как их вынуждают вернуться в Чечню, как угрожают лишить пенсий и пособий, как не дают продовольственной помощи, принуждая покидать лагеря, вобщем на месте разберетесь там, сообразите что к чему…

Айсет было разволновалась, справится ли?  Позвонила отцу.

- Ты ничего не бойся, дочка, - сказал отец, - тебя там встретят наши родственники и все будет хорошо…
………………………………………………………………….


В Назрани Айсет воочию убедилась во всемогущей силе понятия родственники.
Их встретили в аэропорту, подогнав машины к самому трапу самолета.
Саму Айсет повезли в головном “мерседесе”, а Тенгиза с Ленкой Пьянцух посадили в белую “волгу”.
Назранская милиция по всему маршруту движения становилась “смирно” и отдавала им честь.
Тенгиза с Ленкой поселили в лучшей гостинице города, без церемоний предварительно вытряхнув из номеров “люкс” каких-то не шибко важных столичных чиновников.
Саму Айсет сразу отвезли в дом к  двоюродному дяде Руслану, про существование которого Айсет узнала от отца только перед самым вылетом из Москвы.
Дядя Руслан был здесь каким то республиканским министром и заведовал всеми деньгами, отпускаемыми на строительство по федеральным программам.
Дом у дяди Руслана был трехэтажный.
Большой.
Окруженный высоким кирпичным забором, с улицы он казался маленьким – только одна крыша виднелась с проезжей части.
Однако это был хорошо продуманный оптический обман, так как архитектор точно рассчитал ту глубину, на которую он отнес строение в сад, подальше от отгороженной забором дороги.
Таким образом, с улицы, из-за крон высоких плодовых деревьев, было видно только кусочек крыши…

- Мне нравится ваш дом, дядя Руслан, - сказала Айсет, когда переодевшись, спустилась к накрытому на веранде столу.

А дяде понравилась ее подсмотренная в Лондоне манера одеваться – юбка поверх джинсов, зеленый платок пенджаб, накрученный вокруг головы и глухо закрывающий шею…

- Ты молишься, как положено? – спросил дядя.
- Я хожу в мечеть по праздникам, - уклончиво ответила Айсет
- Молиться надо пять раз в день, - назидательно сказал дядя и огладив бороду, улыбнулся, - я тебя помню совсем-совсем маленькой, когда ты родилась…

………………………………………………………………..

Дядя все организовал.
На следующий день с утра за Тенгизом и за Ленкой заехала закрепленная за ними  министерская  “волга”.
Айсет с двумя дядиными охранниками – ехала в мерседесе, оснащенном кондиционером.

До лагеря было минут сорок езды.
Дядя обо всем договорился и в лагере их встретили, как самое высокое начальство из какого-нибудь европарламента или международной комиссии по правам человека.

В лагере было пыльно, грязно и отвратительно пахло хлоркой, которой  из опасения болезней, засыпали помойки и общественные туалеты.

Айсет зашла в такой туалет и ужаснулась…

- Тенгиз, мы, пожалуй, начнем снимать с этих помоек и с туалетов, - сказала Айсет, в грустной задумчивости наблюдая за тем, как ее оператор распаковывает видавший виды, со всех боков обшарпанный “БЕТАКАМ”…       

Она раскрыла на коленках свой ноутбук и принялась писать текст, который только что пришел ей на ум…

- Изображение и звук, которые принимают ваши телевизоры, не в силах передать тех запахов, которыми пропитаны каждый квадратный метр этой территории, территории, где уже четыре года живут эти люди, вынужденные покинуть свои дома и бежать сюда от войны…

Их группу сразу обступили женщины.
На их лицах были нарисованы привычно-показные страдания.
Айсет видела такие нарисованные страдания, каждый раз, когда выходила из метро на Лестер-сквер или на Кромвель роуд… 
- Фуд, фуд, мани фор фуд, - там в Англии  ныли эти лица с нарисованными страданиями.
А здесь, они ныли не по английски, а по русски.
По-русски, потому как Айсет, вобщем, чеченского не знала, как не знали по чеченски ни Тенгиз, ни Ленка Пьянцух.

Женщины ныли хором.
Вперед они выставляли полу-голых детишек.
Детишки натужно и явно выученно кашляли, изображая запущенный бронхит.
В школе они бы явно получили освобождение от занятий по физкультуре…

Айсет дала Тенгизу команду снимать.
Тенгиз дело знал и снимал на всякий случай – все и вся.
Потом из снятого можно будет навырезать и намонтировать то, что надо для эфира. Лишнего материала никогда не бывает – это правило Тенгиз знал хорошо.

Айсет совала микрофон то одной женщине, то другой, и все они заученно говорили одно и тоже, что продовольственная помощь поступает не регулярно, что хлеб бывает не каждый день, что дети болеют, и что самое главное, что самое главное – их всех гонят отсюда назад в Чечню, грозя совсем перестать снабжать и хлебом и лекарствами. А в Чечне война… А руководство федералов лжет, что в Чечне им дадут мирно жить и строить дома… А дети болеют и четвертый год не ходят в школу.
Дети кашляли и черными глазками своими глядели на Айсет, как, наверное, с земли наверх глядят на небо люди, когда им плохо…

И Айсет трижды пожалела о том, что не взяла для этих детей хотябы трех кило шоколадных конфет.

………………………………………………………………

Дядя договорился с руководством местного телевидения, что им с Тенгизом  на пару часов дадут монтажную студию, посмотреть и поколдовать, что получается с репортажем.

Тенгиз был доволен.
Их с почетом возили.
Их кормили на убой.
Их всячески ублажали.
И Айсет даже не была уверена, давал ли себе Тенгиз отчет в том, что ублажали его с Ленкой не потому что они такие столичные штучки, а потому что одним из хозяев республики был ее – Айсет – дядя!

Но Айсет помалкивала и занималась делом.
И если Тенгиз был доволен результатами, то Айсет – наоборот.
И чем дальше, тем в большее уныние она приходила.
Все получалось, как сочинение на заданную тему.
Руководство телеканала в лице ледяной Астрид желало антифедеральный репортаж о несчастных и гонимых чеченцах.
Местные – в лице дяди – желали тогоже.
И Тенгиз расстарался!
И получилось – как хор скопища румын возле метро на Лестер сквер… Мани фор фуд, мани фор вуд!
А Айсет хотела бы сделать настоящий репортаж.
Не желаемое начальством.
Не “извольте получить, что заказывали”, а нечто истинное…

И дело было гораздо глубже, чем в неком детском противоречии родительской воле.
Здесь было ее самолюбие.
Она была более талантлива, чем требовалось от исполнительницы репортажа про румынские глаза возле Лестер сквер…
Но в тоже время она  чувствовала и вину и обязанность.
Ведь она – чеченка.
Она всем должна.
Она должна и отцу и дяде…

Однако она росла в Париже и Лондоне.
И она уже другая.
Она уже совсем другая.
Она уже более образована и талантлива, чем простая дикторша, озвучивающая заказанный отцом румынский хор условно генетически родных по крови людей.

Айсет поглядела на монтажном мониторе получившийся материал и чуть не расплакалась.
Не от того что ей стало жалко голопузых кашляющих детей.
А оттого, что она затосковала по Джону и по его пабу на Доул-стрит.


“Айсет ю ап
Ай пут ю даун”

Припомнила она любимый каламбур Джона, когда тот обыгрывал ее имячко, напевая рефрен из своих любимых Дайр Стрэйтс.

  “Айсет ю ап
Ай пут ю даун”


Я тебя завожу
И я тебя кидаю…

А тут наоборот получается.

Ты меня завел
И ты меня кинул…

Ю сет ми ап
Ю пут ми даун…

Джон!
Джон, где ты?
И с кем ты там?







Журналисты


Обратно в Москву добирались с приключениями.
Получилось так, что улететь можно было только из Минвод.
А там из-за каких-то неполадок в аэропорту был задержан вылет сразу пяти рейсов…
В зале ожидания – толпа нервных людей.
У касс и окошек администраторов – злоба и разочарование.

Айсет впервые испугалась.
Такого во Франции или в Англии она никогда не видала.
Неужто придется спать прямо здесь в зале ожидания?
Да и спать то тут негде!
Все скамейки уже заняты, хоть на пол ложись!

Выручила толстая Ленка.
Молодец – администраторша!
Тенгизу – ему хоть кол на голове теши, ему хоть трава не рости… Как здесь в России говорят…
А Ленка выручила.
Куда-то сбегала, куда-то позвонила, и вдруг подлетает – не смотря на свою полноту – живенькая такая! Не то что худой с виду Тенгиз – ленивец!

- Айда, ребята, бежим, я машину достала, военные знакомые, сейчас нас на военный аэродром отвезут, а там мы военно-транспортным бортом до Москвы, давай, Тенгиз, хватай свой БЕТАКАМ в охапку…

Ленка и вправду договорилась с какими –то ребятами – военными корреспондентами из Красной Звезды и из Известий… Они тоже в Чечню тут ездили, репортажи делали, ну их по родственному – военные летчики всегда брали на борт, а тут ребята журналистскую солидарность проявили. Тем более, что Ленка, оказывается, раньше тоже в газете с кем-то из этих ребят работала…

- С нас выпивка! – сказала Ленка, глядя на Айсет, как на главную держательницу кассы.

Айсет не скупясь вынула из джинсов сто долларов.

- Хватит? – спросила она
- Хватит, - кивнула Ленка.

На сто долларов прямо в чреве военно-транспортного «Ана» устроили роскошный пир с местным краснодарским вином, вяленой рыбой, сочными помидорами и зеленью…

Ребята были разговорчивые.
Но злые.
Тут Айсет впервые так близко увидала тех, кого в Европе всегда так боялись – русских левых… Да еще и в военной форме.

Одного из корреспондентов звали Владиславом.
Другого – помоложе, но тоже военного – Игорем.
С ними была и девушка – фотограф.
Очень милая. Ее и звали так… Мила.

Прежде всего Айсет удивило то, что вместе с ними выпили и все члены экипажа.
Включая и пилотов…
Ей стало страшно.

- Не бойсь, Девчонка, - похлопал ее по плечу Владислав, - я этих летунов знаю, им стакан водки выпить, как немцу чашечку кофе, они только лучше приборы различать будут
- На этой рухляди, без стакана летать нельзя, - подтвердил усатый прапорщик – по должности бортстрелок, в полете в мирное время выполняющий обязанности бортпроводницы…

Когда набрали высоту, да когда выпили по третьему стакану, страх улетучился.

Стало интересно.
Интересно послушать, как они тут спорили…

Больше всех кричал Владислав.



- Я поддерживаю полностью Милу, потому что для
меня Россияния - это нечто такое  ироничное,
которое если существует, имеет право на
существование, хотя морально не имеет права.
.
Мила здесь была в авторитете.
Когда она говорила, ее не перебивали.
- К неологизму «Россияния» меня привели первые выступления нашего главного россиянина, когда он еще с танка вещал. Он тогда к народу так и обращался – россияне. Далее этот термин стал фигурировать все чаще и чаще. Слова «русские» я так и не услышал ни из его уст, ни далее – по ЦТ. Потом даже песню придумал товарищ Газманов «про офицеров-россиян». Раз есть такая нация, значит у них и ореол обитания должен быть свой. Если русские жили на Руси, велико, мало и бело-россы в России, то россияне должны жить в Россиянии, что они и делают. Я – русская, я никогда не была и ни буду «россиянкой».

Айсет тихо потягивала из своего стакана и слушала.
 
-  Я думал об этом, как и положено журналисту – обозревателю, - кричал Владислав, -  Моя работа  состоит в том, чтобы - думать. Я понимаю употребление этого термина как
некое состояние в оппозиции, как подчеркивание того, что
тот, кто употребляет слово Россияния, не хочет
называть ту страну, которой руководит нынешнее
руководство Россией. Дескать, Покуда вы здесь, покуда вы
руководите этой территорией, мы не хотим ее называть
Россией.

-  Тогда следующий вопрос, - перекрикивая рев турбин, обратилась к нему Мила, -  Ты, Слава, ты писал о флаге. Некоторые наши читатели тебя на в письмах ругали…

-  Я помню это, кивнул Владислав, -  У меня было желание объяснить свою
позицию тогда по горячим следам. Но там как-то
перевелось в такую пикировку, когда стали площадной
бранью мне отвечать. Но, как я понял, если
абстрагироваться от резких слов, которые были
сказаны в мой адрес, почему читатель
не воспринял это. Претензия была такая: если ты
гражданин этой страны, проживаешь здесь, то ты
обязан принимать ее символику.

- Государственный патриотизм. Да? – вставил вдруг доселе молчавший Тенгиз, -  Я хочу чуть-чуть вклиниться в этот разговор. Я
считаю так: если бы ты приехал в какую-то страну, а
там уже народ живет со своими флагами. Со своим
уставом в чужой монастырь не лезь. Но это вот моя
страна. И какие-то люди приехали и пытаются навязать
свои флаги, пытаются совершить насилие. Что такое
флаг? Это некая такая ценность. У японцев. Это некая
такая ценность, которая не просто дань традиции, а
некая вещь, олицетворяющая единство нации, суть этой
нации. Страна Восходящего солнца. На японском флаге
изображено восходящее солнце. Это восходящее солнце
принадлежит всем японцам. В Соединенных Штатах
звездно-полосатый флаг - это олицетворяет штаты
Америки. В каждом штате, как мы знаем, свои законы.
Этот флаг тоже близок им. С этим флагом они
завоевали свободу.

Владислав закурил.

 - Я бы тут хотел сказать, что здесь у меня есть
моя собственная субъективная позиция, просто как
человека, как у биологического существа, проживающего
здесь, и есть позиция как журналиста. Советский
красный флаг я как человек, как пионер, как мальчик,
как мужчина потом, я его не любил никогда. Но я его
воспринимал как данность. Я с ним родился, он уже
здесь исторически существовал, он уже был в том
мире, куда я пришел. Теперь, когда флаг сменился , не
просто сменился причем, а сменился не по правилам,
сменился, во-первых, нелегитимной властью, почему я
его не воспринимаю как гражданин, почему я его не
воспринимаю как журналист? Я не люблю тоже этот
флаг. Но если тот флаг я воспринимал, вставал, когда
нужно было, в армии я отдавал честь этому флагу,
замирал по стойке смирно, дежурил возле знамени и
т.д., то здесь я этот флаг не воспринимаю,
во-первых, потому что если мне предлагают соблюдать
какие-то правила, то давайте так рассуждать: почему
я должен соблюдать правила только в одни ворота?
Любая игра предполагает соблюдение правил. Эта
верхушка, которая навязала мне этот флаг, она не
выполнила своих правил передо мной как человеком.

Самолет здорово тряхнуло.
Но Айсет уже не было страшно ни капельки.
Ей было очень интересно.

-  В стране, в которой... Я не знаю, как принимали
Юнион Джек. Я думаю, у народа не спрашивали, в те
времена, кого там было спрашивать, невежественных крестьян? Но
сейчас существуют определенные нормы
государственные. Сейчас, когда принимали этот триколор, все население тотально образовано – у всех как минимум десятилетка! Сейчас существует референдумы, - продолжал Слава, - институты привлечения демократических норм ... спросить у
народа. Если это верхушка не выполнила своих
обязательств передо мной, результаты того
референдума, когда меня спрашивали, и девяносто процентов населениия страны
высказалось против развала СССР, и через год нам
предлагают этот триколор, ну я его не люблю, я его
не воспринимаю.

- А у тебя по флагу, - кивнула Игорю Мила

- Что касается меня, то я ничего против этого флага
не имею.

- А за? А За этот флаг ты что-то имеешь? – неудовлетворенно настаивала Мила

-  У меня этот флаг вызывает очень приятные
ассоциации с моей юностью, когда мы боролись еще в
советское время за российские символы. Я как раз
входил в такую группу в городе "Русское знамя", и
поэтому для меня это ассоциация с юностью. Но и с
другой стороны, эти цвета мне напоминают... я, вы
знаете, славянофилл, и в большинстве славянских
стран эти цвета тоже присутствуют. Так что этот флаг
мне по сердцу. Хотя, можно сказать, что это мое
субъективное мнение.

Игорь Айсет понравился. Не кричит. Говорит спокойно…

-  То, что касается флага, то у меня много похожего
на Игоря, - вступила в разговор Ленка Пьянцух, -  У меня был значок, причем сделанный не как дешевые значки, а как ордена. Настоящая эмаль
заливка, как орден. Маленький значок бронзовый
российского флага, который я купила в 84-м или 85-м
году в Эстонии. Была там такая лавка, какой-то
гравер, не гравер, и были знаки такие, как
израильский... это вообще что-то, латвийский
пульмановский. Я купила русский значок и очень
гордилась, то есть я была чуть ли не белогвардейкой. Я
чувствовала себя  тогда в крутейшей оппозиции. Вот этот
флажок отождествлял в моем сознании оппозицию. Там
же в Таллине в музее я видела старинные картины, где
русских флот и, кстати, под этим флагом ходили
какие-то железные корабли, может быть не военные, но
железные ходили.
- Броненосцы, - уточнил Слава

- Потом это то, что касается флага. А то, что касается
символики, для меня это очень болезненный вопрос,
потому что я знаю, насколько это важно. Так вот,
могу сказать следующее по поводу не флага, а по
поводу герба и гимна. Если взять деньги, то у нас
сейчас на деньгах вообще - это очень важно, никто по
этому поводу не говорит - у нас сейчас на деньгах
орел смутного времени. Именно тот самый орел,
который был на керенских деньгах. Если вы хотите, я
вам покажу керенские деньги. Деньги керенского
правительства.

-  Ощипанный орел? – хихикнул Тенгиз

-  Тот самый, что на деньгах, где написано Банк России.
Без короны, с опущенными крыльями. Без символов
власти, без державы, без скипетра. Буквально
полностью вся графика взята. Весь штамп взят именно с
керенских денег. На самом деле этот орел олицетворяет
как символ, как герб, существо дел, которые сейчас
у нас происходят, - сказала Ленка
 
- Печальное существо, - сказал Игорь

- Печальное, - согласилась Мила, -  Потому что орел, а с него все регалии
сняли.
-  У меня вот отношение к флагам неоднозначное, - сказал прапорщик с усами, -  Начнем с красного знамени. Нам объясняли в детстве, что это цвет крови, пролитой советскими солдатами. Это наше знамя Победы. Этот флаг солдаты выносили из окружения на своем теле. Как объяснить старшему поколению, что  страна с традициями -  уже почти век живет с чужой символикой? Отказаться от него совсем – это  оскорбление памяти двадцати миллионов погибших солдат, защищавших под ним страну. Сохранить его, пусть даже в армии – это глумления над пятьюдесятью миллионами, уничтоженных режимом. В принципе, с триколором складывается аналогичная ситуация. Исторически это не русский флаг, но сколько миллионов русских полегло, защищая его! В первую очередь мы должны создать свое государство, символика придет сама собой. В конце концов даже пурпурному знамени может найтись место: Москва – правопреемница Византии, Третий Рим.

- Ничего себе, ты прапор, загнул! – восхищенно воскликнул Тенгиз
- А то, что прапор – по славянски – знамя! – лихо ответил прапорщик, поднимая очередной стакан.

-  А Я бы сказал по-другому, - встрял Владислав, -  у флага, который есть,
который для меня был дорог, сейчас нету той самой
духовной, идейной наполненности. Потому что в школе
не учат, что такое триколор. Нет никаких
скороговорок детских, чтобы понимать истинную суть
этого явления. Вот, например, у поляков. Я просто им
завидую. Первые слова, которые ребенок пытается
произнести... Вот например у нас говорят: что ел? -
Бу... Ребенок добавляет: -лку. А у них такая штука:
- Kto jestes ty?
Ребенок добавляет:
- Polak maly.
- Jaki znak twoj?
- Orzel bialy.
То есть с самого детства, что его символ, его знак -
это белый орел. Это, считай, с кровью. То есть, если
бы у нас была такая же наполненность и истинно
патриотическая у этого флага, тогда бы это был флаг
не Россиянии, а России.

- Вот у нохчей, вот у чеченов, у них зеленое поле, а на нем – лежащий волк, - снова вступил прапорщик, - а это их символы, родные символы, и гляди как они все всей нацией за эти символы встали!


- А у нас все только  – имитация… Имитация России, имитация ее символов, имитация понятий через применение тех или иных слов. Опять
же, откуда взялись все эти губернаторы, сенат, дума? – задумчиво сказал Игорь.
Игорь ей все больше и больше нравился.
Умный, спокойный.

- Имитация с дальнейшей спекуляцией, - хмыкнул Слава

- Если подвести итог, мы можем сказать, что мы
видим эти символы, но на них просто спекулируют. Как
фальшивомонетчик, который просто берет металл, не
золото и чеканит монету. Или рисует на бумаге
доллар. Но это не доллар все равно. Так же и здесь.
Нарисована Россия, флаг, но это ничего общего с
Россией не имеет, - подвела итог Мила

Вина было еще много.

- Где летим? – спросил прапорщика Владислав.

Прапорщик снял со стены трубку какого-то допотопного телефона местной связи и заткнув свободное ухо пальцем заорал, - штюрман, твою мать, пассажиры интересуются – где летим?

Потом засмеялся, взял со стола бутылку и пошел в нос самолета – без магарыча давать информацию отказываются!

- В чем я с тобой согласен, - продолжал прерванный разговор Владислав, -  это в том, что это такой известный идеологический ход: если хочешь скомпрометировать какую-то хорошую и сильную
идею, сделай носителем этой идеи человека с отрицательной харизмой.
Пример: мы знаем, что здравые мысли очень часто говорит Жириновский.

- Он смешен, да, - согласился Игорь, -  У Лукашенко нет отрицательной харизмы, но он не совсем серьезно воспринимается.

- Мила говорила о культуре руководителя. На примере Ельцина мы
особенно сильно это увидели. Последние шесть лет особенно, когда мы смотрели телевизор каждый день и испытывали стыд за такого президента.  При нынешнем развитии средств информации нельзя
иметь руководителем в стране,   не обладающего культурой . Это работает
против публичного имиджа нации. Даже Берег Слоновой Кости имеет руководителем выпускника Сорбонны. А Россия? За Ельцина часто было стыдно, - сказал Слава.


- Согласен,   можно было иметь руководителей типа полу-образованного 
Хрущева с его слабой культурой, когда не было телевидения, когда не
было ежедневного publicity. Я перехожу к предмету нашего разговора -
Лукашенко. У меня к нему двойственное отношение. Он мне во многом
симпатичен, потому что говорит здравые вещи, что белорусский и русский народ должны жить вместе. А с другой стороны…
Белорусский народ достоин иметь другого лидера, более харизматичного, образованного, современного .

- Во многом мы здесь все проявляем себя как максималисты. Мы требуем
от деятелей, чтобы они были героями. Под стать Героике мифов древней Греции. Или эпоса северных народов, чтобы все были великанами, могучими как Зигфрид или Калев. А это же люди, - сказал Игорь…

Он ей все больше и больше нравился.

Вернулся прапор.
Без бутыли.

-  Орел пролетели, через час Москва…

Это хорошо, - подумала Айсет.
Скоро буду дома…
А дома ли?
Москва ее дом?
А не Париж ли?
А не Лондон ли?

О чем они тут спорят эти русские?
О своем флаге?
А у нее флаг – самый милый ей флаг – это голубое поле, а на нем кругом – звездочки – страны Европейского содружества.
Где живут ее друзья – Джон и Софи-Катрин…
А эти все спорят и спорят.
И даже не поинтересовались, что она – чеченка по рождению.


-  Знаешь, это как нация - мифотворчество такое - хотела, чтобы Сталин
был высоким, он не был высоким. Нация хотела, чтобы у Сталина было
гладкое лицо, а он был рябой, - кричал Слава

-  Но Сталин тоже продукт технологий, - кричала Мила

-  Какая нация? Русская? – кричал Слава



-  Русская нация хотела, чтобы ее руководитель ГАВАРЫЛ С АКЦЭНТАМ,
ДА?... – кричала Мила….


Слава Аллаху, самолет начал снижаться.
В ушах щелкнуло и голоса друзей стали едва различимы.

Как хорошо прилететь домой.

Home-sweet home, - как всегда любил говорить Джон…
Вот бы он увидал, вот бы он послушал этих ребят!

Прощались с улыбками и поцелуями.

Ребята сели в какой-то военный УАЗик и укатили в свою редакцию.
И Игорь с ними – Игорь, который ей понравился.



…………………………………………………………..
Астрид


Репортаж Астрид одобрила.
Как только они прилетели в Москву, Астрид сразу просмотрела материал и тут же дала команду перегнать отснятое и смонтированное в головную штаб-квартиру с рекомендациями поставить в блок новостей по Восточной Европе…

- Завтра увидишь себя в утреннем блоке новостей, - сказала она Айсет, ободряющим движением дотронувшись до ее плеча, - с тебя шампанское, с почином!

И вдруг, потянулась к ее лицу и подмигнув, ущипнула Айсет за подбородок…
- Шампанское, не забудь!

Айсет восприняла сказанное буквально.
Выходя на Тверскую-ямскую, спросила у консьержа, где тут рядом хороший… она замешкалась подыскивая слово, аналогичное французскому “cave”… Где тут рядом вино-плэйс?
Выяснилось, что приличное вино-плэйс находится в так называемом Елисеевском, что по этой же стороне Тверской всего в трех шагах вверх по улице в сторону Пушки…

В Елисеевском – в большом старомодном под русское ретро магазине вдруг оказалось, что настоящего французского  шампанского нет в ассортименте.
В изобилии имелись дешевые сорта  претенциозного местного брэнда «Советское»…  Брать «ЭТО» Айсет не захотела.
Постояла, подумала, и взяла огромную бутылку игристого «…a la base de la vin naturelle et de l'eau aromatisee…», из тех, какими гонщики обливаются, стоя на подиуме.

Когда вернулась в офис, Астрид уже как раз собралась уходить.

- Это как ты сказала, - протягивая пакет, смущаясь, пробормотала Айсет, - вроде как с началом моей деятельности, за первый репортаж…
- А-а-а, - рассмеялась Астрид, - так это я пошутила, но если ты уж так буквально, то давай, поедем ко мне, отметим, а заодно и посмотрим твой репортаж уже в эфире.


У Астрид была темно-синяя  семьсот семидесятая «вольво».
- Большая машина в этой дикой стране  рекомендуется, как залог безопасности, - сказала Астрид, сев за руль и включая зажигание, - это в Париже женщина может расслабиться и комфортно чувствовать себя в малюсеньком «Остин-мини»… А здесь эти бандиты на джипах, что размером с однокомнатную квартиру на колесах, они тебя вмиг расплющат, стоит только зазеваться…

Астрид вырулила направо по Тверской и проехав тот самый Елисеевский, где только что Айсет делала свой винный шоппинг, свернула еще раз направо… Потом сразу перестроилась в левый ряд, и дождавшись стрелки, нырнула под своды лестничного марша, ведущего в кинотеатр Россия… Развернулась, объехав садик с Пушкиным, потом еще раз выехала на Тверскую, но уже в противоположное направление… Еще правый поворот на Садовое кольцо, на Гоголевский бульвар…
Квартира у Астрид была на Малой Бронной.
Роскошная парадная с консъержем и видеокамерами.
Охраняемая парковка перед домом.
На лифте на третий этаж.
На этаже три двери.
И ковер на лестничной площадке.
И цветы.

- За квартиру Эн-би-си платит четыре тысячи долларов в месяц, - похвасталась Астрид, снимая плащ.

Автоматика встречала хозяйку приветливо зажигая  в комнатах свет и весело включая музыку и телевизоры с ее – хозяйки любимыми телеканалами.

- Вино неси на кухню, - сказала Астрид, заметив замешательство своей гостьи, - русские вообще оказывается любят на кухнях как это по-русски?  Ту-со-вать-ся…

У Астрид были все западные каналы.
И чтобы она ни смотрела, в какой бы комнате не был включен телевизор, в уголке экрана один сектор маленьким квадратиком обязательно показывал картинку канала Эн-би-си…

- Так что твой репортаж мы не пропустим, - бодро сказала Астрид, доставая бокалы.
- Но ведь репортаж в завтрашнем утреннем блоке! – неуверенно пробормотала Айсет.
- А ты что? Уже уходишь? – спросила Астрид, с улыбкой поглядев прямо в глаза своей виз-а-ви.

…………………………………………………………..

Пили, разумеется, не то самое «А la base de la faute naturelle et de l'eau aromatisee», что Айсет купила у Елисея, а настоящий Дон-Периньон, что в изобилии водился в личном погребке мадам . И когда выдули вторую бутылку, третью и четвертую  взяли в спальную, где разомлев и раскрасневшись от непринужденной беседы, без туфель уселись прямо на ковер…

Айсет и не заметила, как Астрид стала легонько прикасаться к ней, кончиками, самыми подушечками  пальцев гладя ее плечо, потом шею, потом касаясь губами ее полу-обнаженной груди…

Айсет и не заметила.
Или вернее – сделала вид, что не заметила.
Она без страха и даже с радостью позволила раздеть себя.
Она легла навзничь.
И только тихо постанывала, когда прикосновения и поцелуи были ей особенно приятны.
И когда губы и язычок Астрид опустились в самый низ ее живота, Айсет изогнулась, почти становясь на мостик…
- Легче, легче, моя милая, легче, легче милая моя, легче любовь моя, - ободряя и успокаивая шептала Астрид…

……………………………………………………………

А и то верно!
Они действительно смотрели ее репортаж вместе.
Вместе лежа в огромной постели.
Вместе наслаждаясь теплыми круасанами, холодным апельсиновым соком  и крепким кофе…

Репортаж теперь казался Айсет  не таким уж и плохим…
Уж точно – не хуже чем все остальные сюжеты по Восточной Европе – из Грузии, из Косово, из Латвии…
Ей теперь не стыдно в глаза коллегам смотреть.
Все про-фес-си-о-наль-но!

- Молодчина, - сказала Астрид, целуя подругу, - жду от тебя новых побед…

……………………………………………………………… 
 
Что бы на это сказал Джон?

Айсет ю даун?
…………………………………………




Софи-Катрин

Убийство Бена Хобарда потрясло  даже не тем, что она знала его… Смерть Хобарда оглушила, как оглушает на войне первый снаряд, пролетевший над головой, как оглушает свист первой настоящей пули…
Вроде как и готовишь себя к мысли, что ты на войне, что здесь убивают, что из безопасной Европы ты приехала в Россию…Ведь разве не об этом все время читала она в газетах? Де, Россия – это дикая страна, а Москва – это криминальная столица мира, некий новый Чикаго, как бы перенесенный во времени из годов Великой депрессии… Убийство Бена потрясло ее не своим цинизмом, но вид именно первой крови, именно первая близкая смерть приводит в шок, сколько не повторяй себе, я на войне, моя семья на войне, мы воюем…

Местные каналы теленовостей и радиокомментаторы не стеснялись в выражениях, выкатывая свои инсинуации по линии благоприятного ожидания, по линии наименьшего сопротивления мозговых усилий.
Им все было ясно.
Раз уж американский бизнесмен имел смелость заниматься бизнесом с чеченскими партнерами, то в смерти его надо было однозначно винить одних лишь чеченцев.
Чего мудрствовать?
Чай, не бином Ньютона – Бароев с Хобардом делал бизнес - Бароев Хобарда и убил!
И когда Айсет слегка отошла от первого потрясения, все-таки буквально пару недель назад вместе с ним пили шампанское на приеме у отца, она даже принялась выдумывать смешные контраргументы, передразнивая и мысленно оппонируя этим радио и теле-мудрецам, что априори записали ее отца в убийцы.
Как там в Пигмалионе у Бернарда Шоу было?
Ясное дело – тетка старуху и укокошила! Из-за шляпки!
Первым порывом Айсет было броситься к отцу, да предложить свои услуги как журналистки, подготовить свой телерепортаж, встретиться с видными аналитиками, сделать передачу, где трезвые умные и главное – авторитетные головы не станут рубить с плеча, де им все ясно, кто кого убил… Где ж она провозглашенная русскими диктатура закона?  Почему при формальной приверженности к презумпции невиновности, российские журналисты до суда позволяют себе выводы, обвиняя ее отца в причастности и в подготовке убийства Бена Хобарда?

Она дозвонилась до отца.
Высказала свои мысли, но он ее резко оборвал.
- Занимайся своим делом, не лезь в чужие игры, когда скажут, тогда понадобишься, может быть…

А по телевизору, в каждом новом блоке новостей все накручивали и накручивали.
Громкое убийство!
Жареное – пареное!
Для журналиста, специализирующегося на желтом материале – лучше и не придумаешь.
Айсет просмотрела и все новостные блоки коллег из московских редакций.
Си-Би-Эс и Эн-Би-Си дружно показали лужу крови, на ступеньках гостиницы… Гостиницы, принадлежавшей ее отцу.
На работе, в редакции смущенно прятала глаза.
Айсет  казалось, что все коллеги по-своему тоже были уверены в причастности ее отца к смерти Бена…
Она попросилась к Астрид, чтоб та приняла ее.
Но Астрид, как специально, как назло, два дня не появлялась в редакции, управляя текущими делами по телефону, через секретаря.
В конце-концов, Айсет не на шутку разозлилась, все-таки она здесь в редакции не самая последняя шавка, не самая маленькая собачонка, чтобы босс не мог принять ее и выслушать, тем более что босс в некотором роде был с ней в каких-то отношениях…
Или она заблуждалась?
Или маленькая Айсет заблуждалась относительно каких-то там отношений между ними?

Еще ее расстроило и насторожило то обстоятельство, что репортаж о смерти Бена делал другой журналист. Генри Сопрано, американец, обычно делавший экономические обзоры.
Почему он?
Почему ему поручили, а не ей – не Айсет?
Сто тысяч почему…
И Астрид не берет свою мобильную трубку.
Впервые за несколько недель, что она была здесь в России, Айсет вдруг сильно – сильно затосковала.
Ее вызвал сюда отец.
Выдернул из ее комфортной и устоявшейся в своем укладе – европейской  жизни.
Выдернул, чтоб она помогала ему в их семейном бизнесе, чтоб начала выплачивать семье своим вкладом, выплачивать за свое счастливое и безмятежное детство.
Выдернул, а как что-то случилось, так вроде как и забыл про нее, оставив дочку за скобками своего бизнеса.
И кто она теперь?
Европейская девушка, окончившая французский платный лицей для избранных?
Или чеченская дочь, которая приехала на войну?

………………………………………………………..

Даже Джон, и тот ей позвонил.

- Видел репортаж в новостях, здесь говорят, что это каким то образом касается бизнеса твоего отца, - сказал Джон, и тут же участливо спросил, - ты сама то как?  Как чувствуешь себя?

Как она себя чувствовала?
Плохо!
Как дурочка не у дел…

- Джон, ты мог бы приехать в Москву на уикенд? Мне так тебя недостает!

Он что-то мычал в трубку. Что-то неуверенно – невнятное, о работе, о занятости, о дне рождения Тэш, о больной ноге, что на прошлой неделе подвернул, играя в крикет…

Айсет обиделась.
Она спросила, - а может я прилечу на пару дней, и мы с тобой съездим в Портсмут, как собирались? Помнишь?

И снова никакой твердой уверенности в голосе Джона.

- Ну, приезжай, ну давай, только согласуем даты…

Она обиделась. 

……………………………………………………

А на третий день появилась Астрид.
Как ни в чем ни бывало.

- Я хочу, чтоб ты занялась  серией репортажей по депортации сорок четвертого года, - сказала босс-вумэн.
- Репортажей? – удивилась Айсет
- Именно, - кивнула Астрид

Разговор происходил у нее в кабинете, в редакции на Тверской.

- Ты хочешь, чтоб я уехала из Москвы из-за этой шумихи с Беном? – напрямую спросила Айсет.
- Нет, не хочу, чтоб ты уехала, - ответила Астрид,  со значением посмотрев на нее, - просто у нас есть работа, которую необходимо делать, а серия репортажей о депортации была одобрена советом и включена в план еще пол-года тому назад, а в феврале как раз очередная годовщина, так что, милая Айсет, дело прежде всего и никаких подводных камней тут нет.

Айсет не понравилось это словечко «милая», которое употребила ее босс-вумэн, ее бузом герл-френд, ее петит ами…
В этом контексте словечко «милая» не канало.

- Работа есть работа, - кивнула Айсет, - когда мне уезжать в Гудермес, милая? – как бы передразнивая свою виз-а-ви спросила она.
- Как сочтешь нужным, - ответила Астрид, - ты сама делаешь эти репортажи, кредит тебе открыт без ограничений.
……………………………………………….




Конечно же, надо было ехать в Гудермес, конечно же, надо было делать работу… Ведь ее работа – это то, чем она отдает своей семье, отцу, дядям, братьям, отдает за счастливое французское детство. Она там жила в безмятежности, а они здесь воевали.
Айсет было знакомо чувство долга.
За все необходимо платить.

Поэтому, конечно же надо ехать в Гудермес.
И конечно же надо готовить материалы: встречаться с историками, заказывать им обзоры и резюме по истории вопроса, на основе которых уже делать свои репортажи, искать живых свидетелей тех февральских дней далекого сорок четвертого… Все это Айсет знала и умела.
Но она затосковала.
Ей так хотелось в Портсмут с Джоном.
Ей так хотелось в маленький и милый Анфлер - сюр – мер, куда их девчонками  возили в школьные каникулы, где они так сдружились с Софи-Катрин.

……………………………………….
Софи-Катрин была немкой.
В их школе Сен-Мари дю Пре вообще, преимущественно учились девочки из других стран. Не француженки.
В классе и в пансионе с Айсет жили и учились англичанки, немки, американки… Девочки из богатых семей.
Они жили  в комнатах парами.
И в последний год Айсет поселили вместе с Софи-Катрин.
Отец Софи-Катрин был крупным бизнесменом из Штуттгарта. А ее дед был чуть ли не генералом, воевал на Восточном фронте и даже был со своей дивизией на Кавказе.    
Софи-Катрин очень интересовалась родными местами из которых была Айсет и все мечтала съездить туда.
Ее всегда интересовали история и этнография.
После Сен-Мари дю Пре она год проучилась в Бонне на историческом, а потом вдруг переехала в Каталонию, поступив на историко-этнографический в Барселоне.
Они переписывались и перезванивались.
Софи-Катрин рассказывала, что теперь она изучала культуру басков. И она говорила, что  баски  очень напоминали ей северных кавказцев, что Айсет по мнению Софи-Катрин –настоящая  баскская девушка…
Они смеялись, хихикали, вспоминая безмятежные школьные годочки.
- А почему бы не вызвать Софи-Катрин? – пришло вдруг в голову Айсет, - я дам ей заработать, она в одну неделю напишет реферат по истории депортации, а заодно мы повидаемся, а заодно Софи-Катрин и побывает на Кавказе, как они мечтали, сидя в их девичьей комнатке в Сен-Мари дю Пре! 
 
………………………………………………………………..

Идея пригласить Софи-Катрин в качестве историка- консультанта и соавтора сериала, Астрид явно не понравилась. Она буркнула что – то вроде того, что надо бы местных историков привлекать, да с именем…
Однако, Айсет настояла на своем.
Во-первых, по договору с Эн-Би-Си, именно журналист полностью отвечает за качество программы, и сам расходует отпущенные средства, а значит и сам нанимает специалистов.
А во-вторых, разве не Астрид говорила, что для западного зрителя необходим некий фактор доверия к материалу, который формируется именно от того, что материал готовит свой – западный человек. А Софи-Катрин – она европейский историк.

Так что, этот спор Айсет выиграла.
Отец был очень занят в эти дни, да оно и понятно. Вся эта шумиха с убийством Бена!
Поэтому пришлось обратиться к дяде Магомеду.
Чтоб помог с организацией поездки в Гудермес, чтобы там встретили, обеспечили безопасность, чтоб все было, как в Назрани с репортажем о беженцах.
Встретились с дядей в его офисе в Международном бизнес-центре.
Офис у дяди Магомеда был не хуже, а то и лучше иных лондонских.
Дядя расспрашивал обо всем.
И об Астрид тоже.

- Ты поостерегись ее, - сказал дядя, - она опытный сотрудник разведки.
- Да-а-а? – изумилась Айсет.
- На Кавказе идет война, дорогая племянница моя, - сказал дядя, оглаживая бороду, - и англичане никогда не упускали своих интересов в этом регионе, хотя в последнее время, по слабости своей они делегировали часть интересов американцам, полагая американцев не то чтобы своими партнерами, а как бы своими родственниками.

Дядя усмехнулся.

- Они  это от слабости нашли себе такое психологическое оправдание, мол американцы это их подросшие дети… Но это не совсем так, хотя для нас ситуация с их взаимоотношениями имеет второстепенное значение.
- Значит, Астрид американская шпионка? – спросила Айсет.
- Разведчица, московский резидент по вопросам Кавказа – ответил дядя Магомед, глядя прямо в глаза Айсет.
- Неужели он знает про их отношения? – подумала Айсет и холодок пробежал по ее спине…

……………………………………………………

Вызов для оформления  визы на Софи-Катрин, Астрид все-таки подписала.
Она явно ревновала.
Если Астрид разведчица, то очень может быть, она уже ознакомилась с какими-то девчоночьими досье из Сен-Мари дю Пре, которые почти наверняка велись в канцелярии их закрытого пансиона.
Что это – паранойя?
Или это действительность, где детектив – это не достояние телесюжета, а реалия жизни?    
А что, если и правда что в Сен-Мари дю Пре за девчонками велось наблюдение, материалы которого ложились в некое досье?
И Астрид что-то там уже подглядела?
Может именно после того, как Астрид и ознакомилась с какими то материалами – она и пошла на то лихое стремительное  сближение с ней у нее на квартире?
Паранойя?
Может, и паранойя.
А если Астрид разведчица, то вряд ли стала бы ревновать.
Ведь это всего лишь работа… А не отношения.
Хотя, недовольство Астрид по поводу встречи Айсет со школьной подругой, могло быть вызвано и иными обстоятельствами.
Например, босс-вумэн не хочет, чтобы у Айсет появилась моральная поддержка… Может Астрид желает, чтобы Айсет находилась в смятении чувств?
Точно, паранойя на все сто процентов!
 
…………………………………………………………………….

После убийства Хобарда, дядя распорядился, чтобы Айсет повсюду ездила бы только в его дядиной машине с шофером.
И встречать Софи-Катрин в Шереметьево она поехала с приставленными дядей охранниками.

- Вы, ну прям, как мафия, - хохотнула  Софи-Катрин, когда расцеловавшись с подругой за кордоном паспорт-контроля, ее чемоданы подхватили два дюжих небритых чеченца…
- Дядя говорит, что мы на войне и мы здесь на территории врага, - ответила Айсет, боком прижимаясь к теплому  боку подруги.
- Хорошо, тогда когда мы поедем с тобой в Чечню, тогда мы будем не на вражеской, а на твоей родной территории, - хихикнула Софи-Катрин.      
 
……………………………………………………………………..

Софи-Катрин пожелала поглядеть ночную Москву.
Айсет не очень то уверенно ощущала себя хозяйкой. Сама в столице еще без году неделя. Поэтому девушки решили прибегнуть к помощи кормчего. В горах без проводника не обойдешься – погибнешь, а и на Москве шагу не шагнешь без опытного человека, чтоб в неприятную историю не угодить, особенно если ты красивая девушка, да еще и иностранка.
Поэтому, в качестве сопровождающего, дядя выделил подругам самого смышленого джигита. Его звали Умар, у него были большая черная БМВ с «седьмым» кузовом и большой черный пистолет под мышкой.

- Я хочу посмотреть ночной клуб с живой музыкой, - выразила пожелание Софи-Катрин, - с современной молодежной музыкой, но на русском языке.

Умар думал три минуты, а потом набрал номер на мобильном и отвернувшись от девушек, и для верности еще и ладонью загородив рот, что то гортанно проклекотал  в трубку.

- А еще, я бы хотела съесть что-нибудь истинно местное, не японское и не мексиканское, потому что от такой экзотики уже просто тошнит, - добавила Софи-Катрин, - куда ни приедешь, в Рим, Антверпен, в Барселону, всюду кулинарная Мексика и Япония…
- А приедешь в Латинскую Америку или на Дальний Восток, там тебя накормят французскими лягушачьими лапками и московской стерляжьей ухой, - подхватила Айсет.

Умар усадил девушек в свою БМВ и для начала помчал катать их по Москве.
Айсет и сама еще не успела повидать здесь всех красот, а свежая в восприятии Софи-Катрин, та вообще была близка к восторженному обмороку.
 Ехали по только что открывшемуся третьему транспортному кольцу – слева на Ленинских горах красовалась сахарная голова Университета, а справа с моста над Москвой-рекой открывался дальний вид на новый строящийся бизнес – центр.
- Здесь Лужков городское Сити задумал строить, - сказал Умар, - и наш бизнес тут тоже будет, офисный центр, гостиница, подземный паркинг…
- Да, строят тут много, - восхищенно и с одобрением кивнула Софи-катрин, - на подъеме Москва, строят много, как у нас в Берлине после объединения.
- Деньги со всей нефти и со всего газа здесь на Москве, - подытожила Айсет.
- И с нашей, и с нашей чеченской нефти тоже у них, - вставил Умар, пожевывая спичку, - но мы отберем…

Девчонки промолчали.
Машина вырвалась на простор Кутузовского проспекта.

- Здесь, вон в том доме, раньше Брежнев жил, слыхали про такого? – спросил Умар, - теперь там в его квартире наш земляк живет – Хазбулатов - бывший председатель разогнанного Ельциным Верховного Совета…

Девушки с любопытством прильнули к окошку.
А дальше – Триумфальная арка, а за нею – обширные зеленые пространства, над которыми в диком порыве вознесся монумент.

- Это Поклонная гора, - дал пояснения Умар, - коммунисты двадцать лет мемориальный комплекс строили, все не могли закончить, а Лужков к пятидесятилетию Победы в два года все работы закруглил…

Девчонки уважительно промолчали, проникнувшись респектом к этому анонимному мифическому герою – столичному мэру, что в один день перекидывает через моря мосты из серебра  и за одну ночь возводит хрустальные замки и дворцы…

Наконец, приехали в клуб.
Он назывался как-то  не по-русски, не то Эль-Койот, не то Эль-Гаучо…
Однако именно здесь Умар обещал и живую русскую музыку и настоящее московское угощение.
Умненькая Айсет поняла, что Умар привез их в один из тех клубов, что принадлежали своим - из чеченской диаспоры.
Так было безопасней.
Но музыка на самом деле была именно такой, какую  заказывала Софи-Катрин.
Их провели на галерею, откуда открывался прекрасный вид на подиум, причем так, что выходившие на него артисты, всегда оказывались к ним лицом.
Умар почтительно придвинул им стулья, и дождавшись официанта – отошел в кулуары.
Принесли меню, карту вин и программку выступления артистов.
Айсет была ко всему довольно равнодушна, а Софи – Катрин, та наоборот предвкушала восторги.
Администратор, без сомнения, был предупрежден относительно того, кто сегодня у него в гостях, поэтому два самых любезных официанта являли девушкам  истинные чудеса неназойливого сервиса.    
   
Айсет заказала легкий овощной салат, уху из волжской стерляди по-астрахански и  куриное филе на вертеле. Заказ десерта Айсет отложила на потом… Ее подруга, основательно проштудировав меню, заказала себе семгу, севрюгу с хреном, московскую сборную солянку и осетрину по-монастырски…Заказали на двоих  и бутылку белого совиньона, а на аперитив, Айсет приказала себе маргариту и бокал красного бельгийского пива. Софи-Катрин долго вертела-крутила карту вин, и вдруг разглядела там абсент…
Это и привело ее в первый из запрограммированных восторгов.
- Мы с тобой десять лет жили во Франции и не пивали этого абсента,- смеялась Софи-Катрин, - а здесь в России он есть!
- Да, я тоже читала, что он теперь во Франции под запретом, - подтвердила Айсет, - от него, говорят, женщины обезумеют, теряют рассудок, если часто употребляют…
- Ну, а мы с тобой только разок, - подмигнула Софи-Катрин, - авось, пронесет и не сойдем с ума!

Внизу на подиуме лихо отплясывали четверо русских девчат, роясь вокруг самого натурального сенегальского негра.
Негр с голым торсом, но в гипертрофированно-огромной кавказской кепке, пел по русски какие-то смешные куплеты о трудной тяжелой доле чернокожего студента в Московском университете. Он пел с подчеркнуто сильным африканским акцентом, что само по себе должно было вызывать улыбку у коренного московского слушателя. А анекдотичные содержания куплетов, имеющие явно выраженный эротический смысл, настраивали публику на настоящее веселье.

- Я приехаль из Момбаса
   Я не пиль вино и кваса
   Я девчонок не любиль
   Они сам ко мне ходиль… 
    Они ходят в общежитье
    Не дают они мне жить там…
    Я лублу их всех всегда
    Я сексуальныя звезьда


А девчонки в кокошниках и с голыми грудками, приплясывали сбоку от парня из Момбасы и припевали,

- Он сексуальная звезда – он сексуальная звезда
С ним нам хорошо всегда – с ним нам хорошо всегда.

В конце номера парень из Момбасы рухнул прогнувшись на колени, а девчонки с визгом накрыли его своими телами, образовав кучу-малу.

Софи-Катрин вежливо похлопала.

Принесли аперитив.
Маргариту и красное бельгийское для Айсет и абсент для Софи-Катрин.

- Подождите, когда прогорит сахар, - сказал официант, чиркая спичкой.
- Как интересно! – воскликнула Айсет, - дашь мне отхлебнуть потом?
- Сойдем с ума обе вместе, - кивнула Софи-Катрин.
- А мужчины, я слышала, от частого употребления абсента теряют потенцию, - добавила Айсет, по очереди  прихлебывая и от маргариты с традиционным зонтиком и от пивного бокала с бельгийским.
- Пусть теряют, нам то что? – сказала Софи-Катрин, задорно подмигнув подруге.

На смену негру и его голым студенткам из МГУ, на подиум вышла красивая певица в красном платье.

- Это Алена Свиридова, - по складам прочитала Софи-Катрин, - она популярная? Ты не знаешь?
- В этом клубе не популярных не бывает, - ответила Айсет, - здесь выступают только топ-звезды из первой десятки русского Эм-Ти-Ви…   
 
Певица в красном выводила грустные рулады про разбитую любовь.
Подруги было уж принялись за ordevres, как вдруг к их столику нетвердой походкой приблизился очень толстый мужчина, лет тридцати – тридцати пяти. Он тыльной стороной ладони звонко вытер сальные губы, сверкнув при этом не менее чем десятью каратами на толстом мизинце.

- Ты танцуешь? – спросил мужчина, склонившись над ухом Айсет, причем склонившись над ней таким образом, что одной рукой он уже опирался на ее плечо.

Айсет не успела даже ничего толком ответить, как какой-то ураган смел толстого, оставив на том месте где он только что находился какой-то неясный вихрь из  смутных  воспоминаний о нечаянном прикосновении смешанном с водочным перегаром.

Умар заломил толстому руку так, что тот и не пикнул, согнувшись в нелепом поклоне неизвестно к кому обращенному, бегом  семенил теперь впереди своего конвоира, направляясь к выходу с галереи…

Айсет недоуменно наблюдала потом, как к столику, где до этого сидел толстый, подошли официант вместе с администратором, и стали что –то говорить друзьям и подругам унесенного ветром.
Те потом дружно встали и тоже быстро направились к выходу.

- Извините, больше такого не повторится, -  просительно сказал администратор, подойдя к столику Айсет и Софи-Катрин, - ради всего святого, простите нас за это недоразумение…

- Судя по всему, твои родственники тут имеют очень сильные позиции, - заметила Софи-Катрин…

- Наверное, - уклончиво ответила Айсет.

- Слушай, а сами то мы имеем право  кого приглашать? – спросила Софи-Катрин, - или каждое ангаже будет стоить смельчаку головы?

- Я тебя приглашаю, - с улыбкой ответила Айсет, - давай покажем этому болоту, как умеют веселиться девчонки из Сен-Мари дю пре!

…………………………………………………………..

С самого выпускного бала девушки так не веселились, как в этот вечер.
Они танцевали и быстрые зажигательные соло, и томные эротичные па-де-де… Друг с дружкой. Чик-ту-чик…
А кончился парад алле супер откровенным танцем со специально  вызванным  на подиум сенегальцем из Момбасы.
Причем, полу-пьяная Софи-Катрин все тоже порывалась заголиться до пояса и уже выучив русские слова рефрена, весело подпевала:

-  Он сексуальная звезда – он сексуальная звезда
С ним нам хорошо всегда – с ним нам хорошо всегда…

Спать поехали на квартиру к Айсет.

Верный Умар довел их до самых дверей.
Что было у него на уме?
Напились девчонки…
Теперь вот лесбосом безо всякого сомнения займутся…
Может третьим к ним присоединиться?
Нет!
Так он не мог думать.
Одна из девушек была дочерью хозяина…
А вот, осуждал он или не осуждал – это уже вопрос третьего порядка и пятого значения.
Айсет было на это наплевать.
Сегодня она вспоминала Сен-Мари дю пре.
Сегодня она была не мусульманской женщиной, но европейкой на все сто процентов.




Джон

Софи-Катрин быстро расправилась со своей частью работы по программе и укатила в Барселону, где ее ждала диссертация по баскам.
Айсет упрашивала ее задержаться хотя бы еще на пару дней, но Софи-Катрин была неумолима.
Все-же она подарила Айсет две недели счастья в эту дождливую московскую осень.
Софи – Катрин уезжала вся в задумчивости. Копаясь в архивах по теме депортации сорок четвертого года она нашла какие-то материалы, касающиеся ее родственников. Ее дед – Аксель Кварц воевал на Кавказе в составе 118-го горно-вьючного артполка 6-ой горнопехотной дивизии, формировавшейся в 18-ом военном округе в Зальцбурге, и дошедшей аж до предгорий Эльбруса.
По семейным преданиям, он попал в плен или пропал без-вести в конце сорок второго. А тут вдруг, Софи-Катрин обнаружила не просто упоминания о неком унтерофицере Кварце восемнадцатого года рождения, но обнаружила ксерокопии его дневников, которые ее предпологаемый  дед вел с начала сорок первого по середину сорок третьего… Софи-Катрин увозила теперь эти ксерокопии своему отцу в Штутгарт.
Отец родился перед самой войной.
В тридцать восьмом.
И  ее деда совсем не помнил.
Но еще была жива ее – Софи-Катрин бабушка – мать отца…
Фрау Кварц - бабушка Анни-Луиза Шмиттгоф-Кварц – еще могла опознать почерк своего мужа, пропавшего на Восточном фронте…
Поэтому, Софи-Катрин и торопилась с отъездом.
 
А с ее отъездом, Айсет снова затосковала.
И тут вдруг произошло какое-то чудо.
Джон сам вспомнил о своей девушке, потерявшейся в русских снегах.
Джон позвонил, что хочет приехать.
Но при одном условии, если Айсет достанет билеты на супер Ви-Ай-Пишную вечеринку с Элтоном Джоном, которая по слухам должна была состояться в одном из пригородных дворцов Санкт-петербурга.

А Джон и не скрывал своей меркантильной заинтересованности.
Любовь-любовью, а закрытая пати с Элтоном – такой шанс пропустить нельзя, если отец у подруги человек с таким огромным влиянием, что может достать любые билеты, даже на самолет, отправляющийся на Луну.

Джон, конечно – скотина, подумала Айсет, но билеты отцу всеже заказала.

А отец неожиданно не отказал.
Отцу самому стало интересно, сможет ли он достать два билета на концерт в тронном зале Екатерининского дворца, куда смогут попасть только двести гостей…
Сможет ли он попасть в топ-двести?
Это было для него вопросом спортивного престижа.

………………………………………………………………………


Джон прилетел когда с билетами уже была полная ясность.
В том смысле, что они уже были на руках у Айсет.

Да, отец не подкачал.
Далеко не всем министрам билеты достались, а ему на блюдечке с золотой каемочкой принесли.

Концерт должен был состояться в тронном зале Екатерининского дворца вечером в пятницу.

Фрайдэй найт из  вери гуд  фор файтинг, - пел когда то сам маэстро Элтон Джон.
Но бунтарь из него не получился, как не получился и управдом из Остапа Бендера.


Джон прилетел в Москву, имея визу и для посещения Санкт-Петербурга.
Айсет заказала два билета на Красную Стрелу – два билета в двухместное купе мягкого вагона.
Пусть эта поездка заменит им несостоявшееся путешествие в Портсмут.
А то? 
  Но что-то не склеилось.
Она сама не могла понять что.
Но Джон не принял предложенных ему правил игры.
В поезде, в их двухместном купе, он не захотел ее.
А когда она продемонстрировала ему свое желание, Джон нашел слова для того, чтобы охладить ее пыл.
Всю ночь, пока он преспокойно храпел на своей полочке, Айсет не сомкнула глаз, тихо плача в белоснежную железнодорожную подушку.

………………………………………………………………


До концерта у них был практически целый день.
Как им распорядиться – ни  он н и она толком не знали.
Хотя, распорядители – учредители и позаботились о программе для тех, кто был в Петербурге впервые.
Джона ничего не интересовало.
А у Айсет было такое настроение, что не до концерта.
Джон приехал, приехал Джон и он был не ее.
Целую ночь он был рядом, лежал – протяни руку!
И был не ее…

- Что то случилось, Джон? – спросила она, улучив момент.
- Что ты имеешь ввиду? – с формальной безучастностью переспросил Джон.
- Я тебе стала безразлична? У тебя теперь кто-то появился?
- Какая разница? – он скривил лицо гримасой крайнего недовольства.
- Как какая разница? – вспыхнула Айсет, - а те пол-года что мы были вместе, как с ними быть?

Джон молчал.
Молчал, а потом вдруг неожиданно спросил, - а ты бы не могла отдать мне оба билета?

- Что? – не поняла Айсет
- Ну, не могла бы уступить мне еще и свой билет? – повторил он
- Что? Отдать тебе оба билета? – продолжала недоумевать Айсет
- Именно, - кивнул Джон, - оба билета.
- А я? – тупо переспросила Айсет
- А ты не пойдешь, а ты погуляешь по Петербургу, посидишь в ресторане…
- А…. А… А ты с кем пойдешь? – вспыхнула Айсет
- А у меня тут мой университетский друг в фирме в одной петербургской сейчас как раз работает, я с ним полтора года не виделся, он русским софт компьютерный продает в нашем здешнем  филиале, - как ни в чем ни бывало ответил Джон.



Как ни в чем ни бывало…

И кто из них двоих дикарь?

Дикарь тот, кто живет чувствами, как она?

Или тот дикарь, который этих чувств не имеет?

Но она была не совсем справедлива к Джону.

Он питал какие – то чувства к своему старому университетскому другу.

И этот его друг был у него еще ДО нее…

А значит и имел больше прав…

- Но как же я? – ловя себя на мысли, что выглядит глупо, спросила Айсет, - как же я?
- А ты посмотришь Элтона Джона на кассете, в конце-концов это зрелище для нас для педиков, сказал Джон и хохотнул…   

Айсет была в полном смятении чувств.

Как так можно поступать с ней?

Разве она игрушка?

Она отдала ему билеты и прямо с Московского вокзала решила ехать в аэропорт, чтобы тут же, немедленно вернуться в Москву.

Но отец, как оказалось, превзошел все ее ожидания.
Оказывается, он достал не два билета, но четыре.

Для отца был важен момент спортивности в этом состязании на ярмарке тщеславия.
Отец принципиально хотел, чтобы на престижнейший концерт помимо его дочери, пошли бы и его простые слуги. Не все министры и губернаторы смогли попасть, а Дока Бароев с братом Магомедом – своих нукеров и постельничьих в первом ряду посадили.
Для него было бы даже лучше, если бы на концерт пошли лишь его слуги.
Русским интересно – они в драку за билеты, а он – чечен – посылает на этот концерт своих псарей и конюхов.
Был бы он Калигулой, ввел бы в Сенат не только лошадь, но и стадо баранов.



………………………………………………………………..
На самой большой машине, какая нашлась в Петербурге, Юсуф привез ее в отель «Европа».
Оставшись в номере на едине со своим горем, Айсет сперва рухнула лицом в подушки. Все-таки всю ночь в поезде она не сомкнула глаз.
Поплакала-поплакала, а потом вызвала горничную и приказала приготовить ей ванну погорячей, да с возбуждающими шампунями и с морской солью.
В баре нашла бутылочку «Чивас Ригал», накапала себе на донышко стакана.
Что нам горе не беда? – вспомнила она слова из какой-то идиотской песенки ансамбля модных нанайских мальчиков, что несколько раз видала по русскому Эм-Ти-Ви…

Выскользнула из платья, нырнула в ванну.
Кто бы спинку потер?
Джон?
Софи-Катрин?
Астрид?
А почему Джон сказал что на концерт Элтона Джона интересно ходить только «им-педикам»?
Вот вопрос современности!


…………………………………………………

До концерта оставалось еще семь часов.
Надо было куда то себя девать.
И рассчитывать на уединение тоже не приходилось.
Отец поручил ее Юсуфу, и от этого телохранителя не убежишь!
Другое дело, что в ее личную жизнь Юсуф не вмешивается и при  нем можно хоть с тремя любовниками сразу – не его собачье дело. Юсуф отвечает только за ее безопасность.

- Отвези меня в самый модный клуб, - сказала она Юсуфу.

Тот подумав ответил, что днем в клубах развлекательной программы нет, а в смысле хороших ресторанов,  порекомендовал «Палкина» и «Сенат», где в прошлые визиты ему доводилось сопровождать отца.

Айсет хотела просто с кем-либо познакомиться.
Вот ситуация!
У нее два билета на Элтона Джона, два билета по двадцать тысяч долларов каждый – и ей не с кем пойти!
Не на улице же орать – отдам билетик тому, кто будет сидеть со мной на зависть моему бывшему бойфренду и будет весь концерт держать меня за руку и не сводить с меня восхищенных глаз…

Можно было бы поручить это Юсуфу… В смысле держать за руку и не сводить глаз, но тогда это не подействовало бы на Джона – он то Юсуфа уже видел и знает, что Юсуф – слуга ее отца…

Для держания за руку и для восхищенных взглядов нужен был кто-то иной.

Наконец, Айсет решилась и рассказала Юсуфу всю полу-правду.
Вернее всю четверть правды.

- Вобщем, - сказала она, - нельзя ли найти красивого мальчика европейской внешности, чтобы сопровождал меня на концерте?

Оказалось, что по словам Юсуфа – это «говно-вопрос»…

Таких мальчиков навалом работало в гостиничной фирме «Астор», которая принадлежала их семье, и по-большему счету контролировалась дядей Магомедом.

Юсуф попросту привез Айсет в фирму и устроил смотрины.

Ее усадили в кабинете гендиректора, а мальчиков из персонала – приглашали как бы на собеседование с новой владелицей и будущей босс-вумэн…
В некотором смысле это было и не так далеко от истины.

Айсет гордо по-хозяйски восседала возле камина и задавала мальчикам разные вопросы, вроде того, откуда они родом, где учились, как оценивают собственную амбициозность.
На прозрачной столешнице журнального столика рядом с ней, стопкой лежали их личные дела.

Алексей Фирсов – мэнеджер по рекламе.
Виктор Манеев  - администратор.
Геннадий Глаголев – начальник отдела паблик рилейшнз.
Максим  Вадыко  - менеджер по персоналу…

В конце – концов выбор Айсет пал на самого картинно – красивого мальчика – на двадцатилетнего Александра Делюжкина – работавшего в фирме помощником бухгалтера, и при этом учившегося на четвертом курсе финансово-экономического университета…
Впрочем, в выборе, главное значение сыграли Сашин рост в добрые метр девяносто, его белокурая голова красавца-викинга и голубые глаза.
Мимо такого Джон так просто не проскочит!

И Айсет предложила Александру Делюжкину пообедать с ней в ресторане «Сенат»…

…………………………………………………………………

На Элтона съезжались за час. 
Благородно шурша дорогим каучуком шин по красному гравию парадной дорожки, к главному  входу одна за другой подъезжали лимузины всех мастей. Мерседесы, кадилляки, роллс-ройсы…
Вот и вернулась в Россию отливно-приливная волна, укатившая было в семнадцатом году прошлого века… И снова принесла она столичный аристократический блеск – блеск голых плеч, укутанных в меха, блеск декольте и бриллиантов, блеск шелковых лацканов и длинных фрачных фалд…
Айсет выбрала темно-зеленое узкое платье – миди от Армани за пять тысяч долларов. Шея и грудь ее были слегка открыты, чтобы на белой лебединой шейке было хорошо различимо колье от Барклая из его Нью-Йоркской коллекции прошлого года, которое отец купил за сто сорок тысяч…
Головку Айсет прикрыла не шляпкой, а зеленым полу-прозрачным легоньким платком, какими на дипломатических приемах обходятся не мусульманские жены не мусульманских послов в тех странах, где женщины строго обязаны соблюдать приличия…

Рядом с ней был Саша.
За какой-то час в бутиках дядиной гостиницы  ему подобрали и смокинг и  часы роллекс и бриллиант на мизинец.

Айсет еще размышляла – подарить ему все это потом или отобрать назад?

Сашу отдельно проинструктировал еще и Юсуф.
Неизвестно, что он там ему говорил, но Саша глядел на Айсет с самым неподдельным обожанием.
Саша – неглупый мальчик.
Он правильно полагал, что выход на концерт Элтона Джона – это его звездный час, про который говорят – the right place, the right time…
Саша полагал, что теперь здесь решается его дальнейшая карьера, и что этот выход для него важнее защиты диплома в финэке.
В десять раз важнее.

 В парад-приемной, предваряющей тронный зал, угощали шампанским.
И прибытие каждой новой пары объявляли, сопровождая ударом штандарта в паркетный пол.

- Его высокопревосходительство генеральный консул Объединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии
  в Петербурге господин  Скотт с супругой!

Его превосходительство Президент банка Москва-кредит господин Шендерман с супругой.

Генеральный директор объединения Ладожское Пиво господин Иванов с супругой.

Ее превосходительство исполняющая обязанности генерального консула Соединенных Штатов Америки в Петербурге госпожа Шиман с супругом…

…………………………………………….

Объявили и их…
Как они были представлены в пресс-релизе и в заявке, поданной еще отцовым пресс-атташе.

Ее превосходительство – член Совета директоров-учредителей ЗАО «Балчуг-Кемпински» госпожа Айсет Бароева и господин  Делюжкин…

Айсет зыркнула по толпе взглядом.
Одним только взглядом.
На устах – улыбка.
Спинка – прямая.
Ручка слегка откинута.
Приняла от официанта бокал шампанского.
Пригубила и тут же поставила на поднос другому официанту.
Здесь, здесь Джон.
Вон он со своим бойфрендом стоит.

Повернулась к нему спиной.

- Саша, поди возьми на столике программку, там должен быть и список приглашенных…

Саша послушно принес.
Как собака приносит любимому хозяину тапочки.

Айсет нацепила очки и углубилась в список.

Ага!
Вот они!
Джон Кингсмит – Великобритания
И Роберт Скотлэнд – Великобритания.

Точно, Джон рассказывал про друга юности по кличке Дубль-Скотти…
Роберт – уменьшительно это Скотт…
И по первому имени – Скотлэнд…  Скотт Скотлэнд – дубль Скотти.
Он и дубль…
Он и двустволка.
И передом и в зад.
Как они с Джоном?
Кто кого?
А Айсет это кстати очень и очень интересовало.
Она видела и не раз по кабельному у Джона…
То-то Джон так любил смотреть эти «би»…
Одна девочка и два мальчика …
Девочка сама себя пальцем, пока  двое парней  друг у дружки жадными ртами в позе «шестьдесят девять»…
После тех кадров, Айсет как то остыла к оральным упражнениям и более не дарила Джону ласк губами…

Фу!
Бр-р-р!!!

Джон Кингсмит и Роберт Скотлэнд.
Нашли друг-дружку!
Вот он обратный откат тех лет, когда Британия билась за колонии, тех лет, которые воспел великий Киплинг:
«День-ночь, день-ночь мы идем по Африке»…

Английские солдаты и матросы.
По тысяче дней в три года без женщин – в дальних походах за имперское величие.
Вот в палатках и кубриках они и ложились «валетом» в позу «шестьдесят девять»…
А и те аристократы, что отдавали мальчиков в закрытые учебные заведения, где женским духом и не пахло!?
Теперь за все былое имперское величие они платят генетической памятью гомосексуализма, которую ничем не выбить!
И кто из нас дикари?
Саважефилия!
Это она саважефилка, а не Джон!

……………………………………………………..

Дамы и господа!
Его высокопревосходительство – сэр Реджинальд Дуальд – Элтон Джон!

…………………………………………………………

Айсет обернулась.
Саша преданно сжал ее предплечье не выше того места, где заканчивалась ажюрная перчатка.

Сэр Реджинальд был верен себе.
Круглая тюбитейка вся в бриллиантах.
Очечки.
Высоченные каблуки, все равно не поднимавшие его даже на пол-уровня рядом с высокими статными кавалерами типа Саши…

Круглое лицо стареющего педика.
Улыбчивое и грустное.
В какой-то даже перманентной грусти знания о скором конце.

По протоколу сэр Реджинальд чокнулся шампанским со всеми гостями.
Дежурно отвечая на приветствия в ничего не значащей формальности великосветского чата.

- Сэр, я счастлива приветствовать вас, - сказала Айсет, подойдя к Элтону. 

Он был так невысок, что она губами могла дотронутся до его тюбитейки.

- Мадмуазель, вы прекрасны, я счастлив, - ответил Элтон со все той же усталой улыбкой.

Как же он будет держать зал? – подумала Айсет.
Ему уже все обрыдло!

……………………………………………………….

Кресла были расставлены полу-кругом.
Их  места были рядом – почти подряд.
Слева рядышком – Джон и Дубль-Скотт.
А справа – Айсет и Саша.
Айсет села подальше, отгородившись от Джона Сашиным боком.

Вот он рояль Элтона.
Прямро перед ними.
Они в первом ряду.
В первом ряду вместе с генконсулом Британии и генконсулом США…
Вот каков ее отец!

………………………………………………………..

Элтон оказался совсем таким же, каким он был и на карусели в рок-музиум на Пикадили серкус где чудо-мастера из мадам Тюссо увековечили его в воске, где он вращался по кругу сидя за своим «стенвеем», в очечках, в круглой дурацкой шапочке…

- Get Back, Honkey – Cat….

Это была его первая песня, с которой он ну сразу же захватил…
Пленил.
Кэпчуировал…

Айсет невольно стала притоптывать, отбивая ритм.
А точно так же вел себя и консул Британии, совсем позабыв, что надо быть «оллвэйз кул»…
Так же вела себя и консульша США.
Все притоптывали.
И все губами пришептывали с детства знакомые слова.

- I remember when rock was yong – me and Susy had so much fun

…………………………………………………………………..

Не притоптывал и не пришептывал только один человек.

И этим человеком был Саша Делюгин.
Он все время восхищенно глядел на Айсет.
Он понимал, что приглашен сюда не на Элтона глазеть…
И он верно сыграл свою роль.
Джон, кидая порою взгляды на Айсет, не мог пропустить из виду того факта, что этот юный красавец-викинг не сводит с нее глаз, что происходящее на сцене его совершенно не волнует – все эти «гет бэк, хонки кэт и  никиты с дэниэлами» - все эти песенки под рояль ни капли не трогали юного светловолосого мальчика, все действо он  ни на секунду не выпускал руки Айсет из своей и не сводил с нее восхищенных глаз.


Концерт не был длинным.
Но он был по-царски, по-королевски роскошным.

После  романтической «rocket man», была ностальгически-грусная    “goodbye yellow brick road”, а ей на смену прозвучала  милая  “bennie and the jets”… Это был щедрый поток самых изысканных хитов для самой изысканной публики.

Закончил сэр Реджи – своим посвящением безвременно ушедшей леди Ди , и когда он запел “candle in the wind”, кое-кто в зале не удержался и по традиции простонародья, позабыв о различии времени и места,  чиркнул зажигалкой
……………………………………………………………….






- Ну как концерт? – спросил Джон
- Педерастически классно! – ответила Айсет, - сильно и со значением сжав Сашину руку.
 И Саша все понял.
Он тутже потянулся губами к ее щеке.

- Это твой новый бойфрэнд? – спросил Джон.
- Ха! Как же новый!? Мы с ним три месяца, как я в Россию только приехала, - ответила Айсет.

Джону это не понравилось.
Сто процентов!
А Саша заработал свой роллекс и бриллиант на мизинце.
И еще Айсет замолвила словечко перед дядей, чтоб ему прибавили и вообще – заметили чтоб.
Заслужил!

…………………………………………………………….

А в поезде, в обратной Красной Стреле, Айсет припомнила, как однажды вдруг попробовала рассказать Джону сказку…
Ну, как она это делала, когда они с Софи-Катрин в Сен-Мари дю Пре ложились под одно одеяло и накрывались с головой.
И она ему рассказала:

ПРО ТОЛСТОГО МАЛЬЧИКА
У папы с мамой был мальчик, которого звали Джонни.
Джонни очень любил все сладкое – варенье, конфитюры, шоколад, торты и пирожные. А особенно он любил заварные трубочки с белым сахарным кремом и мороженое – ванильное и шоколадное. Он мог съесть за один раз целых пять пирожных и два куска шоколадного торта. Все родственники – бабушки, дяди и тети, зная что Джонни очень любит шоколад, всегда приходили в гости с угощением – приносили мальчику две, а то и три плитки самого вкусного шоколада.  А мама и папа так любили своего сыночка, что ни в чем не могли ему отказать, и когда тот гуляя в парке начинал просить – «купите мне мороженое, купите мне шоколадку». – ни мама ни папа не могли  отказать.
У Джонни от сладкого стали очень некрасивые зубы. Они были черные и все в дырках.. И кроме того, у Джонни стал от сладкого расти большой живот. И попа у него  стала толстая-претолстая, вся в складочку.
На уроках  физкультуры Джонни бегал медленнее всех в классе. Прыгал ниже всех. А на турнике и на шведской стенке он просто смешно дрыгал своими толстыми ножками и все дети в классе смеялись – такой он был неуклюжий.
Но вот однажды в их классе появилась очень красивая девочка. Новенькая. Ее звали Айсет. И Джонни она очень понравилась. Айсет была тоненькая и гибкая. Легкая и нежная. У нее были большие голубые глаза и длинные золотистые волосы. На всех уроках Джонни не сводил с Айсет своих глаз.  Но ей не нравились толстые мальчики, и на Рождественском балу Айсет танцевала только с Питером – самым гибким и ловким мальчиком в классе.  Джонни стало очень обидно, что Айсет не обращает на него никакого внимания. Он сильно плакал ночью. И когда мама вечером пришла к нему в комнату, он все ей рассказал.
«не плачь. Джонни». Сказала мама.  тебе надо тоже стать изящным. Гибким и легким. Как все мальчики в твоем классе, а для   этого надо много бегать, плавать, играть в подвижные игры – и самое главное – три месяца не есть мороженого. Пирожных, конфет и  шоколада.
Джонни еще сильнее заплакал – так ему не хотелось расставаться со сладкими кушаниями.
 Когда Джонни поехал к бабушке на каникулы – они с бабушкой решили, что есть в жизни вещи, ради которых можно и нужно отказываться от чего то приятного.
Если хочешь быть красивым – надо страдать – сказала бабушка – и целых три месяца  пока Джонни гостил у нее в деревне – не давала внуку ни варенья, ни конфет, ни сладких пирожных. Зато Джонни много бегал в поле с деревенскими ребятами, много плавал в речке и много ходил в поле и в лес. Через три месяца Джонни было не узнать. Он стал стройным и гибким мальчиком – как какой-нибудь спортсмен или акробат. И когда осенью он вошел в класс – Айсет улыбнулась ему и сказала – что хочет сидеть на уроках рядом с ним.
А зубки у Джонни тоже стали здоровые.
В конце концов – Джонни совсем разлюбил сладкое – и покупал пирожные только тогда когда ходил с Айсет в кафе – но покупал не для себя – а для нее..
………………………………………………………………

Джон хохотнул, пропел строчку из знаменитого рокн-ролла – Джонни би гуд и сказал, - хочешь я тебе расскажу сказку:
Жили – были два гомосека….


 

Айсет

Жизнь – нескучная штука!
В Москве встречи с ней искал Тим Аткинсон.

- А я думала, что вы с Астрид любовники, - сказала Айсет, когда Тим предложил ей провести вечер «со значением»…
- А я тоже думал что вы с Астрид – любовники, - отпарировал Тим…

Пошли в один из самых модных клубов – в Меркурий.

Айсет надела  из самых своих эффектных – красное, в котором разок уже была у отца в Балчуге…
Два выхода в одном платье – это допустимый предел.
Но уж больно ей в нем было хорошо!
Черное каре волос, оттеняющее белизну шеи и плеч, декольте, папины бриллианты от Барклая…

Тимоти присвистнул.

- Такая женщина мне не по карману, придется брать взятки!

Айсет вспомнила, как прошлый раз Астрид громко ржала над всеми шуточками Тима, и сама теперь выбрала иную тактику.
При каждой его остроте она только приподнимала плечико и слегка кривила губки.

Выручило еще то обстоятельство, что к их столику неожиданно присоединился наимоднейший столичный тележурналист – Женя Кисельских.
Она давно хотела познакомиться с ним, но не было случая.
А Тим, оказывается, был с ним знаком очень коротко.

- Пригласить его к нам? – спросил Тимоти.
- Я буду рада, - честно ответила Айсет.

Первое легкое разочарование возникло, когда Кисельских, садясь к ним за стол, а он уже был слегка пьян, расстегнув пиджак, обнаружил под ним большой для его возраста живот, который с экрана модного телешоу – видно не было…

- Какая красивая у тебя девушка! – сказал Кисельских, - давай я ее у тебя отобью!
- Она еще и твоя коллега, тележурналист, да еще и по твоей любимой политической теме, чеченка, - вставил Тим…

После этого Кисельских понесло.
Как, впрочем, понесло и Тима.
Они явно старались произвести на нее впечатление.

Кисельских бравировал своей вхожестью в самые верха…

- Был я на банкете в Кремле, где нарисовался и сам высочайший манекен, на который шили и кроили нынешнюю «тостуемую» Конституцию. Он был с Таней и Наиной, а с ним еще генпрокурор, что только закончил чтение обвинительного заключения и потребовал  приговорить Салмана Радуева к пожизненному заключению.
Кисельских слегка запнулся и скосясь на Айсет спросил, - а Радуев вам не родственник? – и не дождавшись ответа, продолжил, - «Радуеву не удалось превратить этот уголовный процесс в процесс политический», -говорит генпрокурор. А нам так кажется, что и удалось. Хотя бы и потому, что приводимые обвинением доказательства в виде записи заявлений Радуева, в основном представляют собой чистый политический пи-ар. И отвечать, во многом, теперь приходится даже и не за действия, а «за политический базар», как например по статье обвинения в организации взрыва на вокзале в Минводах, когда Радуев взял на себя – мол «это я послал двух девушек от имени армии Джохара Дудаева». И это был явный политический блеф с целью привлечения внимания к своей персоне. А чего стоит  заявление Радуева о том, что именно федералы вооружили армию Джохара? И кабы не передача в 92-ом федералами половины вооружения выводимых из Чечни войск, то и в Кизляр не с чем бы было ему – Радуеву идти – не с оглоблей же в руках!

- Женя, меня что поразило, - перебил его Тим, - событие прошлой недели:  в Калининградской области в гарнизоне Рябиновка Балтфлота ВМС РФ было совершено нападение на военнослужащих с целью, как об этом заявил командующий флотом адмирал Валуев, - захватить оружие. Адмирал сказал, что для вооруженных преступных группировок легче напасть на военных, чем привезти оружие из Польши или Литвы, граничащих с Калининградской областью.

Вывод напрашивается сам собой: такая армия, которую еще надо защищать с милицией от бандитов, вряд ли годится  для защиты от  внешнего врага и от чеченцев. В Англии тоже есть вооруженный бандитизм, и его там даже преизрядное количество, вспомнить Ирландские националистические группировки ИРА. Но там ни одной из группировок и в голову не придет напасть на воинскую часть, потому как  самоубийц и камикадзе в Англии не водится – все знают, что с профи из Армии Ее Королевского Величества лучше не связываться – бошку отстрелят едва сунешься за колючую проволоку ограждения.

- Ну ты грузишь! – отмахнулся Кисельских, - не грузи девушку!
- Это кто еще грузит? – возразил Тим
- Да нет, мне интересно, я ведь тоже журналистка, - вставила Айсет
- Что значит «тоже»? – возмутился Кисельских, - это мы с вами журналисты, а этот, - и Кисельских ткнул Тима пальцем в грудь, - а этот он не журналист, он английский шпион!
- Хорош же я шпион, если об этом все знают! – хохотнул Тим
- А в этом как раз и есть наш русский юмор – какова страна, такого уровня в нее и шпионов засылают, - сказал Кисельских и развел руками.
- То есть я плохой шпион! – переспросил Тим
- И мы – плохая страна, - согласился Кисельских, - это как в анекдоте, там в квартиру стучатся и спрашивают,-  у вас продается  славянский шкаф?…. А из-за двери отвечают, вы ошиблись этажом, шпион в сороковой квартире живет…

Айсет одинаково не нравились оба кавалера.
Но с ними было интересно.

- Как известно из истории двух последних Чеченских войн, для полевых командиров ультиматумы так же действенны, как по танкам - стрельба из рогатки, - Тим снова вернулся к больной теме, -   поэтому, ультиматум в двадцать четыре часа сдаться, что ваш Казанцев сделал Хаттабу с Басаевым  - выглядит более чем странным. За этой обнародованной вчера «мирной» инициативой снова просматривается какая то полу-правда, а то и четверть-правда. Рассчитывать на то, что Хаттаб с Басаевым  поскидают камуфляж и купившись на… малопонятное предложение «влиться в мирную жизнь», наденут костюмы с галстуками и отправятся с Казанцевым в местную дискотеку – пожалуй, не стоит. Но и наивно полагать, что  власть станет действовать так непрофессионально – предпринимая  заведомо неэффективные действия  в виде последнего ультиматума. Складывается впечатление, что напуганный разоблачениями  Кремль, пытается по – быстрому «свернуть» Чеченскую кампанию. И при этом как не предположить, что для подкрепления «предложений», не предусматривается какой – то «секретный протокол»? Может Басаеву предложат беспошлинное право торговать героином в столичном метро? А Хаттабу предложат  тридцать процентов с доходов Газпрома?
Где же правда? Ваш народ имеет право ее знать! 

Кисельских кивнул.

Тим помолчал и потом добавил
-  Кроме права на правду, русский народ должен иметь право и на месть. Такое же, как Америка. Если Сванидзе по телевизору рвет на груди рубаху, и в сервильном про-правительственном запале говорит о зове кавказской крови, то почему русский народ не может получить сатисфакции за кровь, пролитую год назад в Печатниках?    Кто взорвал дома в Москве?

- Тим, а с кем поедет наша девушка? – спросил Кисельских в упор, поверх очков уставившись в вырез платья Айсет.
- С самым смелым и самым остроумным, - ответил Тим
- Нет, с самым перспективным, - возразил Кисельских, - а самый перспективный для нее в профессиональном смысле – я, потому как все девушки выпускницы журфака хотят на мой телеканал.
- Во-первых, я не с журфака, а из Лондонской школы экономики с отделения медиа-бизнеса, - отпарировала Айсет
- А во-вторых, канал не твой, а Гусинского, - вставил Тим

…………………………………………………………………………………..

Айсет пошла с Кисельских.
Заинтригована она была не обещанным вином из личного «cave», но…
Софи-Катрине по секрету она бы призналась – что заинтригована она была чисто по-женски… Тем, что у журналиста номбер уан – болталось под выдающимся животом…

Айсет слыхала про девушек – динамо…
Но сама никогда еще его не крутила.
Хотя все вышло само собой.

Принимал он ее, естественно, не дома.
Но и здесь был этакий «филиал» его знаменитого погребка.
Выпили неплохого вина, потом Айсет отправила Кисельских в ванну.

- У японских девушек есть обычай, перед сексом собственноручно вымыть своего самурая, - сказала она, входя, когда Кисельских совершенно голый и пьяный, пытался по-быстрому соблюсти гигиенические формальности.

- Не торопись… Не тара-пися…

А пися была маленькая.

Это то она и хотела выяснить.
И выяснив, потеряла к развитию событий всякий интерес.

И теперь, когда она ехала в такси домой – она стала одноклубницей столичных Эм-Ве-Дэшников.
Да-здравствует Динамо!
…………………………………………………………………………………….
 





Да!
Жизнь нескучная штука.
Она может быть тяжелой, трудной, или – наоборот, легкой, веселой, она может быть быстротечной в узкой стремнине событий, она может быть замедленной в широком разливе отсутствия событийных вех… Но она не может быть скучной.

Наутро отец послал ее в Питер. Туда летела самолетом Трансаэро…
Обратно – вечером «Красной Стрелой»…
И вернувшись из Питера, Айсет узнала, что отец убит.
Юсуфу позвонили на мобильный когда они только сели с ним в вагон.  Но верный и благородный Юсуф решил подарить своей госпоже хоть одну спокойную ночь.
Чеченские женщины часто теряют близких.
Зачем ей раньше времени узнать про новое горе? Все равно они приедут только утром! Что изменит если она узнает с вечера? Только что вновь проплачет и сделает мокрой еще одну железнодорожную подушку?!

На вокзале их встретил Зелимхан – бригадир дядиных нукеров.
Это был не очень хороший знак.
Юсуф сразу понял, что брат убитого миллиардера сразу начал брать все под себя, и сразу – первым делом поменял охрану. Где раньше были люди Доки Бароева – теперь были люди его брата Магомеда Бароева. И в первую очередь те, кто отвечал за безопасность.

Даже неопытная в этих делах Айсет и та обратила внимание на то, что ее не встречали Теймураз и Руслан.

- Где они? – спросила Айсет, когда они с Юсуфом сели в машину.
- Теймураз и Руслан погибли вместе с твоим отцом, - ответил Юсуф

……………………………………………………………………..

Дядя Магомед обнял ее.
Но впервые за все времена, ей вдруг велели…
Ей велели!
Ей велели пройти на женскую половину дома…

Такого никогда не было.
Никогда еще не было в ее жизни.
Женская половина дома…

Там были тетя Алия, тетя Сажи, двоюродные сестры Тамара, Алла…
Все были в платках, приспущенных в доме на плечи.
Дали платок и ей…
Потом ее отвели в комнату, где оставили на какое-то время одну.

Потом тетя Алия – жена дяди Магомеда, старшая в доме женщина, объяснила Айсет новые правила по которым ей – Айсет придется теперь жить.

Не знала и не ведала Айсет, что это субботнее московское утро станет в реке ее жизни  тем поворотом, за которым былая европейскость и легкость, сменятся вдруг для нее на дикость восточного средневековья…

- Теперь во всем ты будешь слушаться только дядю Магомеда,- говорила тетя Алия, - он теперь старший в доме и он теперь распоряжается всеми деньгами твоего отца…

Теперь, для того, чтобы поехать в Англию, она должна будет спрашивать разрешения у дяди Магомеда…
Айсет содрогнулась, представив себе, что вся ее нынешняя жизнь будет зависеть от воли этого в общем – неприятного ей человека.
Теперь она его раба.
Фактически, она шагу не сможет сделать, не спросив его…
Айсет начала понимать, что смерть отца лично для нее означает огромные и в общем – горестные перемены.

- Дядя Магомед будет разговаривать с тобой после похорон, - сказала тетя Алия.

У нее даже отобрали мобильный телефон.
Это сделал Зелимхан, еще прямо на вокзале, как только они приехали в Москву.

Она теперь не могла даже позвонить в редакцию своей босс-вумэн.

………………………………………………………………

Мусульманские похороны – быстрые похороны.
Усопшего положено похоронить в тот же день до захода солнца.
Зарыть в родную каменистую землю сидя лицом на Восток.

В Гудермес летели двумя чартерами.
Как много наших в Москве! – думала Айсет, глядя на многочисленных родственников, едва разместившихся в двух зафрахтованных дядей «Ту - 154»…
И сама себе вдруг удивилась, когда назвала «этих» дикарей «нашими»…

Айсет плакала по отцу совершенно искренне.
Ей не приходилось выдавливать из себя натужно-принужденные слезы.
Она плакала и понимала, что плачет по своей сиротской доле, что плачет по потерянной вольнице европеизированной выпускницы частного французского пансиона…
Прощайте свобода и европейские нравы!
Теперь она – раба своего сурового дяди.
А дядя всегда ругался с отцом, что тот послал свою дочь в Европу.
Будь она дочерью дяди Магомеда – не видала б она Лондона и Парижа, как своих ушей!

Ночь после похорон она провела в специально отведенной ей комнате в гудермесском доме дяди.

А наутро он принял ее.

Разговор был недлинным.

- Твой отец вел дела таким образом, что наделал много долгов, - сходу начал дядя Магомед, - теперь мне, его брату придется гасить те кредиты, которые твой отец брал под свой рискованный бизнес, не спрашивая моего мнения.

Разговор велся на мужской половине дома в турецкой курительной, где после обеда обычно обсуждались самые важные вопросы.

Айсет почти безучастно обвела стены взглядом, по журналистски, тем не менее, отметив, что за некоторые ковры и сабли, все в серебряной чеканке, в Лондоне, в районе знаменитых бутиков на Кингс-роуд, можно было бы выручить и не на один год безбедной жизни…
Только где она теперь эта беззаботная лондонская жизнь?
Где этот Лондон, и где она? Если нукеры дяди Магомеда не только мобильный телефон, но и паспорт у нее отобрали!

- Твой отец остался мне много должен, а это значит, что и ты теперь должна слушаться меня, как своего отца, -  коротко подытожил дядя Магомед, - а это значит, что теперь ты будешь выполнять ту работу, какую я тебе скажу… Ты поняла?

Дядя взял ее за подбородок, приподняв ее лицо и заглядывая Айсет в глаза.

- Ты поняла?
- Да, дядя, я все поняла, я буду выполнять любую работу, какую ты мне укажешь…

Дядя отпустил ее подбородок и жестом приказал ей удалиться.

Все!
Кончилось счастливое детство.
Прощай Париж, прощай школа Сен-Мари дю пре с ее школьными подружками, прощай Софи-Катрин, прощай Лондонская Высшая школа экономики, прощай Джон, прощай так и не состоявшаяся поездка в Портсмут!
Прощай детство!
И здравствуй взрослость!
Здравствуй, средневековое взрослое рабство!
Да, прав был Джон, глядя на Яндорбиева в его бараньей шапке, когда на экране телевизора тот стоял рядом с Ванессой Редгрейв.
Тысячу раз был прав Джон.
Они – саважи!
Они – дикари!
Какая дикость в том, что дядя может ограничить ее свободу, отнять у нее Лондон и друзей…
Отнять у нее Париж и подруг…
Какая дикость!
И все ради какой-то химеры традиций и войны с русскими.
Джон был прав.
Пусть они все педики, но они правы!
И ей милее в тысячу раз этот английский педик…
Чем этот мужественный бородатый дядя…

Прощай, детство.
Здравствуй, рабство!   

……………………………………………………………..




Дядя улетел в Москву, оставив Айсет в Гудермесе.

Он дал ей и работу.

Теперь Айсет должна была сидеть дома возле подключенного к спутниковой тарелке компьютера и шарить по  интернету, собирая всю информацию по Чеченской войне.
Это было первое задание.
Но было и второе.
Она должна была писать статьи по заданию дяди.
Статьи на французском и на английском языках.
А потом отсылать написанное на указанные дядей электронные адреса.

Работа была, как говорится – не пыльная, и в некотором роде – по специальности, а значит – и небезынтересная.

Сперва Айсет было как бы влом пересиливать себя и писать статьи на заданную тему с заведомо заданными выводами. Всегда одними и теми же – федералы виноваты перед Чечней, а весь цивилизованный мир обязан поддержать чеченцев в их священной борьбе за свободу.
Но дяде не нужны были кондово-неквалифицированные идеологические поделки, которыми были переполнены электронные страницы  всевозможных мятежных сайтов типа «Кавказ.ру»…
Дяде были нужны глубокие, но в тоже вреемя – эмоционально насыщенные и одновременно – интеллигентные статьи, рассчитанные на образованного западного читателя.
И здесь он очень надеялся на Айсет.
А Айсет, в свою очередь, очень надеялась на то, что ее работа сделает ее свободной.
Арбайт махт фрай, - как сказада бы Софи-Катрин.

Кстати, Айсет сразу связалась с Софи по электронной почте, честно поведав обо всех своих злоключениях.

…………………………………………………………………..

Софи-Катрин

«Дорогая  Софи-Катрин, милая подружка моя Соф!  Я попала в совершенно немыслимую и идиотскую, по моему понятию, ловушку, из которой, может так статься что  и без твоей помощи, мне теперь не выбраться. 
После внезапной смерти отца, о которой ты, вероятно читала в газетах, все так стремительно изменилось. И в один миг из свободной женщины, я превратилаь в средневековую рабыню. Без паспорта, без денег, без кредитных магнитных карточек и даже без мобильного телефона. И это в наше то время!
В один миг дядя засадил меня под домашний арест, и  лишил всех прав свободного перемещения.
Я даже точно не могу тебе сообщить свой географический адрес, потому как не выхожу из дома, и даже не знаю поэтому ни улицы, на которой расположен дом дяди Магомеда, ни района, ни индекса почтовой связи… Вот уже неделя, как я сижу дома, на женской половине и пишу статьи по чеченскому национальному вопросу, включившись в так называемую идеологическую борьбу своего народа.
Софи-Катрин, милая Соф, мне это так мерзко и противно! Ты бы только знала…
Ах, зачем я вернулась из Лондона в Москву!
Кабы я только знала, я бы ушла из университета и просто пошла бы работать, хоть бы и простой переводчицей, и жила бы в Эдит Грув в своей квартирке с видом на футбольное поле и на трубы электростанции… Ах, Лондон, где он теперь!
И ты представляешь, еще неделю назад я была на концерте Элтона Джона в Петербурге… А нынче я сижу под дядиным арестом без паспорта и без магнитных карточек ВИЗА… И не могу без спроса даже выйти в туалет.
Милая Соф, давай придумаем, как мне убежать!
Пока у меня еще есть интернет и электронная почта…
Пока у меня и это не отняли.
Милая Соф, давай придумаем, как мне убежать!
Неужели в наше просвященное время такое возможно? Чтобы девушку, образованную, по-европейски воспитанную, можно было бы головой в мешок и на вечные принудительные работы  на женской половине закрытой домашней тюрьмы…
Разве так можно с живым человеком?
Милая Соф, прости мне мою истерику, но мне очень страшно, что весь этот кошмар со мною отныне навеки. И разница лишь в том, что мои неграмотные соплеменницы они обречены на простую физическую работу, а я, как образованная – сижу в принципе за таким же ткацким станком, но только электронным, вот и вся разница…
Милая Соф, давай придумаем, как мне убежать, милая Соф!
Ради всего святого.
Радим наших счастливых с тобою ночей, которые мы провели в Сен-мари дю пре…
Я жду твоего ответа.
Твоя маленькая Ай…»

Айсет очень горевала от того, что ответа от Софи-катрин не было целую неделю.
Неужели она так долго не заглядывает в свой почтовый ящик?
Обычно она делала это по два-три раза на дню…
Может, она в отпуске – в горах, катается на лыжах?
Айсет ходила по женской половине дома дяди Магомеда и не находила себе места.
Даже возле компьютера ей было мерзко и противно.

Она написала письмо Джону.

«Милый Джон, я  живу теперь в Чечне, в городе Гудермесе, в доме моего дяди.  Как твои дела?  Не хочешь ли повидаться со мной?  Скучаю.
Твоя Ай»

Но и на это письмо ответа не пришло.

Что они там? Все одновременно ушли в отпуска?
Так ведь теперь не Рождество и не июль-август!

Уже в отчаянии написала письмо Астрид.

«Дорогая Астрид, как твои дела?
Мои не очень.
Я нахожусь фактически под принудительным  арест-надзором моего дяди, без паспорта, без ВИЗЫ, без мобильного телефона.  Пока еще у меня есть электронная почта.  Напиши, можешь ли мне помочь вернуться в Москву?  Попробуй связаться с моим дядей, ты знаешь его офис в Балчуг-Кемпински, попробуй заявить ему, что я нужна для работы в Эн-Би-Си и что это в его интересах – отпустить меня…
Сделай что-нибудь.
Твоя Айсет»

Но прошла неделя и ни одного ответа ни от Джона, ни от Астрид, ни от Софи-Катрин не поступило…


……………………………………………………………..


К исходу третьей недели своего заключения, Айсет обратилась к тете Алие с просьбой немедленно передать дяде Магомеду, что работать с интернетом из Гудермеса дальше не представляется возможным. 
По техническим причинам, которые ей сложно объяснить не специалисту.
Айсет просила передать, что для эффективной работы, для блага общего дела, ее нужно перевести в Москву, а там она уже покажет высший класс журналистской работы.
Тетя Алия обещала передать…

И прошла еще одна неделя.
Писем не было.

……………………………………………………………..




Айсет была в панике.
Как же так?
Свобода для нее была императивной компанентой жизни.
Как кислород.
А ее посадили в тюрьму!
Какая к шайтану «борьба за свободу Чечни», если ее – рожденную и воспитанную свободной, дядя сажает на цепь как собаку, приковывает к компьютеру,  как приковывали к веслу галерных рабов…
Зачем папа отдал ее на воспитание в Сен-Мари дю Пре?
Затем, чтобы она могла потом  со всею остротой осознать мучения, которые испытывает привыкший к свободе человек, когда он эту свободу теряет?
Вот тетя Алия и ее дочери – Тамара и Алла – им все равно где жить!
Будь то в Гудермесе, будь то в родовом селении тейпа Бароевых в Дикой-юрте, или в Москве…
Им все равно, где покорно молчать – помалкивать в присутствии мужчин…
Ах, маленькая Ай!
Как не ценила ты свободу, когда жила в этой порочной Англии!
И пусть они все там трижды гомики – все они и Джон, и Элтон Джон, и Дубль-Скотти… Но они  свободны!
Они могут ходить где хотят и могут говорить что хотят. И спать могут – с кем хотят. И за свободу Ирландии или Чечни – хотят борются – не хотят – не борются! Зато всегда надсмехаются над всеми и вся… и над теми, кто борется и над теми, кто не борется. Они всегда надсмешничают…
А тут – маленькая Ай ни разу не видывала и не слыхивала, чтобы кто-то из ее родственников или знакомых попытался бы… Даже попытался бы надсмешничать над дядей Магомедом… Или над его нукером Зелимханом попытался бы пошутить.
И маленькая Ай со слезами вспомнила, как они сидели с Джоном и его друзьями в Пабе на Доул-стрит, и как все соревновались в остроумии, пикируясь и подкалывая друг-дружку, оттачивая язычки на бармене, на футбольном судье, на премьерминистре Блэре, на королеве… Без пиитетов…
Вот она утерянная ею свобода!
И не нужна ей эта фиктивная борьба за фиктивную независимость!
Настоящая независимость осталась в Лондоне.
Яндорбиев в своей маскерадной каракулевой папахе с этой дурой – старушенцией Ванессой Редгрейв – и тот  выбрал НАСТОЯЩУЮ свободу, когда свинтил в Лондон.
Он умнее дяди Магомеда…
Умнее…

Айсет была в панике.
Что делать?
Как убежать отсюда?

Она написала еще одно письмо Софи-Катрин.

«Милая Соф. Тебе пишет твоя маленькая Ай. Мне плохо, я попалась в ловушку и мне не улететь без твоей помощи. Помоги мне. В конце-концов, заяви в органы правосудия, в международные органы, в ректорат моего Лондонского университета, в редакции свободных газет, что студентку Лондонской школы экономики, корреспондентку московской редакции Эн-Би-Си – похитили и лишили паспорта и свободы перемещения. Ну, придумай что-нибудь, милая Соф, я так скучаю по тебе…»

Написала еще и Джону.
И Астрид…

Ответов не было.
Почтовые ящики электронной почты были пусты.

Айсет уж было подумала, что и нет никакого интернета. Что весь интернет помещается только в ее компьютере в ее комнатке на женсой половине дядиного дома в Гудермесе.
Ей припомнился апокалиптический фантастический сюжет из какого то сюра, где писатель писал романы и статьи и его тексты он отсылал по проводам в редакционный компьютер…
 Но однажды, охранник отвел писателя в редакторскую комнату. И тогда писатель увидел, что провода, заведенные в комнату редактора – просто обрываются, не будучи соединенными с каким либо устройством…

Однако, это было все-же не так.
Это была какая то паранойя.
Потому что на многих сайтах, Айсет читала свои статьи на английском и французском языках. И она даже находила перепечатки своих статей на иных новостных и публицистических страницах интернета.
И везде статьи ее были подписаны – Айсет Бароева…
Значит, интернет существовал не в одном ее воспаленном воображении!
Значит, она посылала статьи в интернет и эти статьи находили своего адресата и своего читателя.
Но почему тогда пуст ее почтовый ящик?
И вдруг Айсет поняла…
Конечно!
Какая она дура!
Как она сразу не догадалась?
Дядя и его люди контролируют ее почтовые ящики.
Они блокируют их.
Они читают ее письма и не дают этим письмам дойти до адресата.
Какая она наивная и заторможенная дура!
И она так неосторожно раскрыла себя в своих письмах.
Раскрыла себя перед дядей.
Чего теперь ждать от него?
И как ей быть?
Надеяться на помощь извне – теперь не приходилось.

…………………………………………………………………….



Астрид


Поперву она не хотела ехать в Москву.
Как же!
Красивая австрийская девушка классических пропорций. Натуральная блондинка – хоть тут же и без грима в рекламный клип светлого пива!
Горнолыжница с дипломом  Бостонского университета по специализации – маркетинг  медиа-систем и телекоммуникаций.
Но в Америке, как выяснилось, таких как она – с фигурами да с золотыми кудряшками, таких отличниц, готовых на все ради того, чтобы сразу – без разбега сделать карьеру на телевидении, оказалось пруд-пруди. Таких прытких и амбициозных европеечек здесь было гораздо больше, чем телевизионных каналов, помноженных на количество вакансий.
И хоть и пел про это великий филодельфийский  «уокинг-клэсс хироу»  Брюс Спрингстин, «сиксти найн чэнэлз – энд насинг он», на самом то деле – ни на один из «шестидесяти девяти каналов» - на приличную программу – юная  выпускница Бостона – устроиться не смогла.
Разумеется, имелось ввиду, что Астрид не смогла устроиться на приличную и перспективную работу.  А делать минеты шефу отдела местных или биржевых или спортивных новостей за возможность на минуту в сутки засветить свой фэйс в эфире, такая перспектива Астрид не грела.
Да и как ни странно, возникли и проблемы визового порядка, потому как надо было обойти квоты на наем иностранцев, что телевизионному начальству вообще было очень трудно обосновать в Федеральной комиссии по занятости. Чай, работа на телевидении – это не рытье траншей под канализацию, куда белый американец и мильен долларов не полезет!
Одним словом, помыкалась Астрид в Нью-Йорке, потыркалась курносым германским носиком своим в разные углы, да и навострилась обратно – в Европы.

А дома – в Вене, там разве это телевидение?
По сравнению с Америкой – это как школьное радио, что вещает на переменках, и та же Би-Би-Си…  Или как  постановка Мольера в студенческом капустнике и вечер в настоящей Комеди Франсэз!
Поехала в Париж.
Там временно устроилась на радио «Европа 1» в отдел новостей культуры и даже получила передачу «Вуз - эт формидабль», в которой встречалась с разными выходящими в тираж знаменитостями, которые уже не годятся для ти-ви ньюс, но еще хотят, чтобы про них кто-то чего-то слышал.
Она совсем уж было приуныла…
Сняла маленькое «студио» в девятнадцатом квартале, специально неподалеку от «Рю де Франсуа Премьер», чтоб до работы пешком, а тут выяснилось, что ее жалования на Радио едва хватает на оплату квартирки да на обязательную рутину вечерних развлечений.
Ну и наконец – с бойфрэндами все никак не везло.
От тоски даже чернокожего конголезца себе завела с площади Форум дез Алль… Он там своим фэйсом с мильеном косичек торговал для туристочек, ва заодно и кокаином в разнос. Он каждую порцию во рту в полиэтиленовом пакетике держал, чтобы «флики» не засекли.
В конце-концов, Зигги, как звали конголезца – ее вульгарно обокрал.
Вычистил всю ее квартирку до основания, пока она была на работе – вынес даже телефон с факсом и телевизор с ди-ви-ди плэйером…

И тут ей вдруг предложили поехать в Москву.
Где-то в каких то компьютерных недрах всплыл, тот факт ее Ciriculum Vitae, что она два года училась в Сорбонне на факультете славистики…
Рюсски язык…
Москва-распутин-водка-спутник-гагарин-карашо!
Собственно, вся эта школьная увлеченность Достоевским-толстоевским  была так давно забыта!
Но компьютер вспомнил.
И напомнил кому надо.
А кому надо – это оказались важные и молчаливые ребята из таинственного ведомства.
Они вообще – с порога и с самого начала – велели помалкивать.
В любом случае – договоримся-не договоримся – ты лучше  помалкивай.
А немцам лишний раз о таких условиях напоминать не надо!
Нация понятливая и дисциплинированная.
И Астрид – не дура.
Что она – разведчиков из Ми-5, выдающих себя за телевизионных бизнесменов – от настоящих бизнесменов отличить что ли не может?
Вобщем, предложили ехать в Москву.
И сразу биг-боссом!
С окладом жалования  девять тысяч долларов в месяц, плюс представительская бесплатная квартира в центре, плюс машина…. И плюс – премиальные в конце года…
Дура была бы, если б не согласилась!
Хотя по-перву, ехать в Москву и не хотелось.
Из Парижа то!

……………………………………………………….. 
 

Москва представлялась Астрид чем-то холодным и опасным.
И вместе с тем – чем то презренным…

Она априори… Она заранее презирала москвичей, высокомерно пологая их попрошайками, неумеками, неудачниками, подобострастными льстецами, заискивающими перед каждым иностранцем в ожидании подачки.
Именно таких подчиненных она ожидала заполучить здесь в свое распоряжение.
И какое же удивление, какое же неожиданное разочарование в собственных ожиданиях получила она здесь на месте!
Оказалось, что большая часть соискателей на корреспондентские места в Московском отделении Си-Би-Эн-Эс – составляла либо хорошеньких протеже новых супер-баронов, тех что ездят на мерседесах с синей мигалкой, либо просто мальчиков-девочек из знатных московских фамилий…
Астрид не была готова к тому, что журналистика в Москве традиционно была профессией для богатых…
А при таком раскладе – рушились ее планы, построенные на иллюзиях о жесткой эксплуатации – типа плетки и пробкового шлема на хлопковых полях Миссиссипи…
И она сама уже не годилась на роль мамы – мисс – Америки.
Надо было самой показывать класс и по пэйс-мэйкерски, типа пластмассового кролика на собачьих бегах – задавать темп репортерской работы.

Так или иначе – но работа ее увлекла.
Мало-помалу.

И любовника она вновь (ну что за напасть такая!) завела чернокожего.
Его звали Манамба, он заканчивал курс в Университете Дружбы народов.
Они познакомились в ночном клубе на Арбате.
Манамба устраивал ей в постели на ее представительской квартире на Чистых прудах – настоящие хот-стрип-пип-шоу…
Астрид просто разум потеряла с Манамбой.
Покуда его не задержала столичная милиция.
И при нем не обнаружила несколько ее золотых украшений…
Вот совпадение, так совпадение.

На этой истории Астрид решила не то чтобы покончить с личной жизнью вообще, но координально пересмотрела некоторые ее корневые аспекты.
Например то, что вовсе не обязательно спать с мужчиной.
Не то чтобы черным.
А вообще – с мужчиной.

С Алиной Астрид познакомилась в «розовом» клубе с претенциозным названием «Кеннеди Роуз»…

Алина сидела за стойкой бара в тонком белом мини-платье с трогательными бретелечками на худеньких плечах.
Она очень напоминала манекенщицу Твигги.
Ту самую – из начала шестидесятых, что вместе с Битлз разбивала и расшатывала устои.
Алина была в чулочках.
В белых ажюрных чулочках.
Астрид сходу поняла, что на Алине не колготки, а именно чулочки с резиночками и с поясом….
Ее тонюсенькие ручонки раскачивались над барной стойкой, как два стебелька на осеннем сквозняке…
Она пила ром Баккарди.
Своим ярко-красным ротиком  она то отхлебывала из широкого бокала, то притрагивалась к кончику тонкой коричневой сигаретки…
И вид этой воплощенной хрупкости вдруг страшно разволновал Астрид.
Она и не предполагала в себе такой новой гаммы чувств.
Астрид ужасно захотелось оберегать и защищать эту хрупкость.
Эту тонкую нежность.
А потом, а потом ей захотелось грубо овладеть этой нежной хрупкостью, чтобы…. Чтобы та умерла в ее объятиях.

Они сразу узнали и сразу поняли друг-дружку.
Алина и Астрид.
И уже через пятнадцать минут, запершись в стерильно белом отсеке  дамской комнаты розового клуба, оперев тонкую словно веточку Алину – оперев ее на белоснежный фаянс, Астрид нетерпеливо снимала с нее белые ажюрные чулочки, чтобы жарким язычком своим добраться до нежнейших мест своей вновьобретенной подруги.

С Алиной Астрид была счастлива.
Она даже и не подозревала, что она имеет такой потенциал счастливости…
Она была счастлива, как только может быть счастлива удачливая в любви женщина в самом расцвете лет…

И Алина покорно дарила ей свою любовь.
Дарила, пока не угасла в больнице имени Боткина, не угасла от редкой формы белокровия.

Астрид была в шоке.
Она рыдала на похоронах громче, чем рыдали родители  Алины и громче, чем рыдал ее муж…
Кстати – известнейший московский художник и галерист…

После Алины Астрид воздерживалась три месяца.
Пока в ее жизни не появилась Айсет.
Маленькая Ай.

………………………………………………………………


Астрид подружилась с мужем Алины.
Его звали Модестом Матвеевичем.
Он женился на Алине, когда ему было шестьдесят два.
А ей – едва стукнуло семнадцать.
Алина была его натурщицей.
Но она обнажалась не за деньги.
Ее родители были тоже из очень состоятельных.
У Алины была потребность.
Ей хотелось раздеваться, но стрип-бары были не для нее.
Ее нежнейшее тельце просто развевалось бы на шесте, как белый флаг капитуляции последнего падшего нрава… В силу своей крайней субтильности.
Но даже не в этом дело!
Стрип-бары были просто не для нее.
Ей был нужен вдохновенно-понимающий зритель.
А полу-пьяный дурак в стрип-баре – ему фактуру подавай! Грудь – пятый номер!
А Алина – она не ширпотреб.
Она даже не претапорте из модного бутика.
Она – штучный редчайший экземпляр.
И Модест рисовал ее.
Это он придумал для нее имидж.
Красные губы.
Черное каре коротких волос.
Белые ажюрные чулочки…
И отсутствие трусиков как таковых – жаме-плю-рьян.

……………………………………………………………..

Астрид повадилась к Модесту в мастерскую.
Она попыталась было выкупить у него все картины, все этюды, все эскизы с нагой и полу-одетой Алиной… Но Модест ничего не продавал.
Он только позволял Астрид смотреть.
И это было как наркотик.

Несколько раз они напивались с Модестом в его мастерской.
И потом Астрид раздевалась, ложилась на стол, гладила себя, стискивала себя, засовывала в себя пальцы, стонала, закусывала губы, изгибалась, извивалась…
А Модест смотрел…

И так повторялось несколько раз кряду.
И это даже стало каким то их – только их ритуалом.

Модест выставлял на мольберты этюды с нагой Алиной, а Астрид, распаляясь и погружаясь в воспоминания о желанной, содрогалась в невозможности однополюсной разрядки…
А Модест смотрел.
Он вуайировал.

И она не хотела его.
И он не хотел ее.

- Так больше нельзя, - сказала Астрид, застегивая кофточку, - это было сегодня последний раз…
- А что тогда можно? – спросил Модест, устало взирая на гостью из своего кресла
- В смысле? – переспросила Астрид
- А что дозволено, если то, чем мы занимаемся, по-твоему грех?
- Всему есть предел
- Падать можно до бесконечности, - ответил Модест, - пропасть желаний не имеет дна, и ограничена только рамками жизненного предела.
- Ты не сказал «увы», - заметила Астрид
- Аминь, - ответил Модест…


Но на день рожденья, на тридцатилетие Астрид, Модест подарил ей картину….
Худенькая девушка снимает белый чулок….
Астрид повесила ее в спальной.

………………………………………………………………….

















Джон

Квартира Джона на Кромвель – роуд была не слишком обширной для того, чтобы жить там вдвоем. Поэтому, когда они вернулись из Петербурга, Джон и Скотти решили, что подыщут что-нибудь не слишком дорогое но приемлемое  по географическому принципу.
Офис Джона находился в Белгрэвиа, а студия Уорлд Мэкс, где Скотти работал фотографом-дизайнером, была на втором этаже Рэдио-хаус на Риджент – стрит, что как раз напротив Хард-Рок-кафе…
Поэтому, аппартаменты на втором этаже домика в Беркенсвич, на севере Лондона – вполне их обоих устроили.
Хозяин домика – семидесятилетний вдовец Хьюго Бушо – с ударением на вторую гласную, фамилию свою взял по француженке – жене, которую притащил на остров из Нормандии с большой немецкой войны… Старина Хью так любил свою Лизу, что когда в девяносто девятом, она умерла от рака, не дожив до миллениума всего полтора месяца, Хьюго перестал принимать пищу, и кабы не соседи, что вовремя просигнализировали в социальную службу спасения, старик уже к Новому году отправился бы за своей Лизой…
После трех месяцев реабилитации в дурдоме, Хью отпустили, но страховая компания дала ему совет – пустить в дом постояльцев…
С первыми квартирантами старине Хьюго не слишком повезло.
На мансарде они принялись выращивать коноплю. И умный участковый инспектор не то чтобы унюхал, он дедуктивно вычислил  любителей каннабиса по немеркнущему ночью яркому свету ламп, которые стимулировали быстрый рост полезного растения…
Ребят увезли.
А Хью даже и не успел к ним привыкнуть.
Вторым  квартирантом Хьюго Бушо был русский журналист, который приехал в Англию написать книгу о любовницах Карла Маркса…  А может, он выдавал себя за журналиста. Но документы были в порядке и Хью даже начал было привыкать к русскому, что днями  выезжал в Лондон, а ночами все долбил свой ноут-бук… Но однажды русский уехал десятичасовым автобусом, а назад не вернулся. И снова не обошлось без участкового инспектора. Составляли опись вещей, протоколы, допросы, всякая рутинная полицейская мура...
Джон и Скотти стали третьими жильцами домика в Беркенсвич.
То, что Джон и Скотти были голубыми – старину Хьюго ни сколько не волновало.
Лишь бы постояльцы не исчезли потом, как русский журналист, и лишь бы не растили на мансарде марихуану… Чтобы участковый инспектор не лез потом с протоколами и не тащил бы в дом соседей – понятыми…
Хью был в ладах с законом, но все равно, органически не переваривал полицейских. К голубым он и то спокойнее относился.
А что! Вполне милые приятные ребята. Джон и Роберт. Один программистом работает, а другой – фотографом… И деньги сразу за шесть месяцев вперед дали не торгуясь.

Джон и Скотти наняли весь второй этаж и мансарду. Две комнаты на втором и одну на третьем. Это было более чем достаточно для двоих взрослых мужчин.  Кухня была на первом, но старик Хью ею не пользовался, предпочитая на спиртовке варить свои «инстант» супы из пакетиков…
Скотти острил, что у безумного крейзи-старика и вода – тоже «инстант» и тоже в пакетиках в виде сухого порошка.
Но тем не  менее, они ладили.
И старик Хью даже удостаивался совместных просмотров футбольных… На второй этаж старик не поднимался из-за подагры.  Правда, случалось, Джон и орал на Хью, что тот де полный мудозвон,  что болеет за свой Ипсвич, и все поминает мифическую популярность Бобби Хэлтона и Томми Бойла, которые последний гол свой забили за десять лет до того, как родился Джон…     Но тем не менее, они ладили. А что старику еще надо? Надо, чтоб в доме кто-то был. Чтоб в доме слышались шаги людей… Особенно бессонными ночами, когда думается об ушедшей Лиз, и когда поскребывания мышей в междустенных пространствах – сводят с ума сознаньем полного одиночества…

Джона и Скотти устраивал этот домик на Севере, практически не в Большом Лондоне, а в Графстве Миддлсекс, потому как за семьсот  квадратных футов они платили здесь вдвое меньше, чем прежде Скотти платил за четыреста квадратных метров на Лестер – Сквер…
Утром Джон на машине подбрасывал Скотти до метро, а назад Скотти приезжал уже сам - семичасовым вечерним автобусом.


…………………………………………………………


Както весной двутысячного с тремя нулями года, Джон  отрабатывал недельную повинность на выставке телекоммуникационных систем. Его маленькая фирма арендовала в выставочном павильоне небольшой закуток, где был устроен обычный для таких случаев стенд с рекламными буклетами и образцами. Сотрудники фирмы – парами отбывали нудную и скучную обязанность сидя за компьютерами, декалитрами поглащая бесплатный представительский кофе и свертывая челюсти  в перманентном приступе зевоты. Все время работы на выставке – хронически хотелось спать. К их стенду подходили редко – и сам стенд не очень то броский, и фирма – каких на рынке софта – миллион с хвостиком, да и товара особенного, именно по теме выставки, не имелось. Так, сопутствующие аналоги…
Джон с маской деловой озабоченности сидел за компьютером, а Мэгги – пятый раз за неделю перекрашенная, на этот раз из рыжей ирландки в черноволосую испанку – листала какие-то журналы.  Джон был за старшего. Как инженер фирмы, он должен был быть готовым ответить на все вопросы вероятных клиентов. Мэгги – дьюти секретэри – должна была угощать маловероятных  клиентов кофе и минералкой, дарить улыбки и буклеты, записывая в книгу регистраций данные о гипотетических покупателях.

Тогда к ним в закуток и зарулила маленькая делегация с русского телевидения.
Их было трое.
Два господина – один из них толстый американец, державшийся высокомерно и по-хозяйски, другой – наоборот, худой и подобострастно-услужливый – был русским. И с ними баба- типичная немочка.
Мэгги заученно улыбалась и подавая воду, принимала визитки.
Джон оторвался от игры в космическую стратегию и принялся объяснять, что их фирменный софт – самый дешевый на сегодняшнем рынке, и что все прогрессивные пользователи, которые с умом – те обязательно должны сделать правильный выбор, угадай с двух раз в чью пользу!
Они с немочкой переглянулись.
Немочка скучала.
Толстый американец был не в ее вкусе.
А худой подобострастный русский – был не ее уровня.
Джон улыбнулся ей краешком губ.
И она тоже улыбнулась и отвела глаза.
Когда они отошли, Джон взял у Мэгги визитницу и посмотрел карточки.

Дэвид Вулфорд
Шеф департамента зарубежных представительств Си-Эн-Би-Си

Это была визитка толстого.

Игорь Аранович
Вице-президент ЗАО «Останкино-теле-медиа-груп»

Это была визитка худого и подобострастного.

Астрид Грановски

Генеральный директор Московского представительства Си-Эн-Би-Си

Это была визитка улыбчивой немочки.

И точно!
Джон не ошибся.
На обороте Она накарябала номер своего мобильного телефона. Вернее, специально подложила именно ту, заранее подготовленную, где для такого «имердженси» была визитка с номером мобильного.

Джон набрал номер.
Гудок.
Соединение.

- Это из Ипсвич Софт Интертеймент, меня зовут Джон, мы знакомы по бизнесу
- Я узнала, чем могу помочь?
- Помогите решить сексуальную проблему одиночества
- Каким образом?
- Поужинайте со мной , а потом разделите со мной двухспальную койку в мотеле, о-кей?

……………………………………………………………

Они дежурно перепихнулись с Астрид и холодно  расстались с вежливым разочарованием. 

Астрид сразу затосковала по своей картине, изображавшей худенькую девушку в белых чулках…

Джон еще раз поклялся себе, что больше не станет изменять своему Скотти. Тем более – с бабами.

…………………………………………………………….

И Бог наказал за измену.
Горе обрушилось неожиданностью июльской грозы.
Мотоциклист сбил Скотти, когда тот сойдя с автобуса, переходил дорогу. Переходил дорогу, по-школьному выскочив на  проезжую часть перед самой мордой красного дабл-деккера Бритиш Лэйлэнд.

И налетевший мотоциклист убил его своим пластмассовым шлемом.
В голову, разможжив ее в мгновенной летальности дорожного исхода.
Одного шлем спас.
Другого убил.

Джон в своей европейской цивилизованности не трансформировал свое горе в гнев на незадачливого мотоциклиста.
Джон просто проплакал три дня кряду.

Фазэр Майкл в своем заключительном слове сказал.
- Роберт представлял собой новое поколение англичан, новое поколение, которое отходит от вечных традиций семьи и брака. Он жил жизнью, которою теперь живут многие англичане. И наша христианская терпимость, это выполнение заветов Господа, который говорил, «не осуждайте».  Не будем же и мы осуждать. А что касается трагической внезапности смерти Роберта, то не следует нам видеть в этом какую то кару Господню. Бог человеколюбив и бесконечно милостив. И мы верим, что Роберт скоро увидит Его.

Джон снова расплакался, выходя из церкви.
А дома в Беркенсвич, когда Джон приехал с кладбища, старина Хью налил ему кружку горячего «инстант-супа».

- Поешь, поешь, Джонни, когда моя Лиз умерла, я не мог есть три недели, я потерял шесть фунтов веса, я едва не умер.

Джон сидел на кухне дома в Беркенсвич, сидел уставившись в однуточку, двумя ладонями обхватив горячую кружку с супом.

- Знаешь, Джонни, это великое очищение, великий катарсис, когда ты теряешь близкого человека, - сказал Хью
- Что? – не слыша переспросил Джон
- Когда от тебя уходит любимый человек, ты вместе с любовью к нему отдаешь Богу часть своего сокровенного, часть того, что принадлежит Ему...

Джон ничего не понимал, но кивал и механически отхлебывал из горячей кружки.

- Душа, она человеку не принадлежит, и она дается человеку только на свременное сохранение. А когда ты любишь человека, ты даешь ему часть того, что тебе не принадлежит. Но если этот твой возлюбленный умирает, значит Бог принимает от тебя часть временно данного тебе и как бы одобряет твой жизненный выбор…

Джон едва слушал. Но думал про себя, - что за бред!

- Блудники они раздают душу маленькими частями своим временным любовникам. И к концу жизни у них ничего не остается. Пустая грудная клетка, где нет души. Всю раздали своим любовникам…  И пропала душа!  Но если уходит из жизни единственный, в кого ты влил свою душу без остатка – то душа твоя не пропала…

Джон не понимал.
Он думал, что теперь с его сексуальной жизнью покончено навсегда.
Никто не будет его так любить, как любил Скотти.
И Джон снова заплакал. 

Ему было стыдно своих слез, и было еще стыднее, когда старик Хью вдруг обнял его за плечи и тоже разрыдался.
Они плакали как  плачут две женщины в момент сердечного сочувствия, когда сердца, омываясь слезами, облегчаются от горя.
Джону было стыдно своих слез, но он припал к груди старика и не сдерживая рева, шмыгал носом и морщил лицо .
Старый гетероген Хью плакал по своей Лиз, а молодой педик Джон рыдал по своему Дабл-Скотти.
И какая разница?
Богу важны сами слезы.
Сам процесс.   
………………………………………………………..





   

Софи-Катрин

Софи думала об отце.
Отец был для нее несбывшейся мечтой.
В пансионе Сен-Мари дю Пре она тосковала по абстрактной ласке взрослого мужчины. По абстрактной, потому что отца своего, Софи-Катрин практически не знала.
Родители развелись, когда ей было пять лет.
При разводе мать Софи-Катрин получила значительную сумму единовременного отступного и алименты, на которые можно было бы содержать три детских садика в Восточной Европе.
Маленькую Соф отдали во французский пансион.
Мать, когда находила время между своими новыми романами с автогонщиками и подводными ныряльщиками, приезжала из Монако на пару дней в два месяца – повидать дочурку. А отец, с головой погруженный в бизнес, не приезжал ни разу.
Когда Софи-Катрин стала большой девочкой и когда уже начала смотреть Евро-ньюс и читать газеты, она частенько видело лицо отца, мелькавшее в хронике финансовых скандалов.
Феликс Штайнер и его концерн «Байрише гром-верке» связан с махинациями Дрезднер – банка по отмыванию капиталов.
Феликс Штайнер включен в государственную комиссию по экспертизе экономики Восточной Германии, оставшейся в наследство после ухода Советов.
Феликс Штайнер официально  объявил о покупке контрольного пакета акций бывшего восточно-германского государственного предприятия Карл Цейс в Иенне.   
Феликс Штайнер приветствовал Раису Горбачеву в отделении своего благотворительного фонда в Штутгарте.

На фотографии, отец и чужая русская дама – жена популярного  русского вождя со смешным именем Горби, стояли перед камерами, обнимая маленьких детей. Отец при этом улыбался, одну руку положив на головку маленькой девочке.

Такой девочке, какой, наверное, была Софи-Катрин, когда мама развелась с ним…

Софи-Катрин не плакала.
Она много мечтала, когда бродила одна по парку и близлежащим охотничьим угодиям  Шато дю Пре.

Когда первые ощущения принадлежности к женскому полу еще не накатывались на нее, Софи-Катрин просто мечтала об отце.
Мечтала о том, как бы она лежала с ним – с таким большим – на каком-нибудь диване или на ковре и они бы рассматривали большой цветной альбом про принцесс.  Или они бы сидели обнявшись и листали комиксы про Покемонов…
Софи-Катрин так и понимала семейное счастье.
Это когда отец обнимает тебя и когда ты смотришь с отцом мультики про принца и про принцессу.
Софи-катрин в те ранние школьные годы так и мечтала – выйти за отца замуж, вместо мамы.
И сидеть с отцом в его доме в Штутгарте и глядеть японские мультики.

В Сен-Мари дю Пре не разрешали по-многу смотреть мультики и читать комиксы.
В Сен-Мари дю Пре много учили латыни.
Латынь потом пригодилась.
На нее с легкостью легли и итальянский, и английский… А немецкий с французским – были и без того – родными… 

Но был ли родным отец?
Или родными были только мечты и девчачьи выдумки?

Софи-Катрин спрашивала свою милую соседку Айсет, свою милую маленькую Ай – как это быть с отцом?
И та тоже ничего толкового рассказать не могла.
Милая маленькая Ай.

…………………………………………………………….


В России Софи-Катрин накопала материал о дедушке. О папином отце.
В русскую компанию, в сорок втором году, когда армия генерала Листа вышла к главному Кавказскому хребту, ее дед воевал в составе Первой горнопехотной дивизии, будучи обер-ефрейтором 79-ого горно-вьючного артиллерийского полка.
В доме отца в Штутгарте, где Софи-Катрин бывала уже будучи студенткой, в малой гостиной, которую отец называл «вагоном для курящих», на стене в рамочке висела фотография – молодой человек  в форме с алюминиевым эдельвейсом на левой стороне  форменного кепи…
Это был ее дед.
Он пропал без вести осенью сорок второго.
Отец не помнил его – он родился в тридцать восьмом.
Отца воспитывали дядя Вилли и тетя Софи.
Софи-Катрин и назвали в честь тети отца – в честь двоюродной бабушки Софи-Катрин.
Кабы она не умерла от рака, то не была бы Софи-Катрин такой одинокой!
Дядя Вилли принял отца и не отдал его в приют, когда его мать в сорок четвертом погибла от английской бомбы, принял из чувства вины.
У дяди Вилли был «белый билет» и его не взяли на военную службу.
А потом, в годы германского экономического чуда, дядя Вилли очень и очень разбогател и его маленькие авторемонтные мастерские за десять лет розрослись в концерн… Потом, когда бездетные дядя Вилли и тетя Софи умерли, отец стал президентом «Гром-верке»… Потом отец женился на известной фотомодели. Потом родилась Софи-Катрин. А потом отец с матерью развелись… А потом Софи-Катрин отдали в Сен-Мари дю Пре…
А там Софи-Катрин познакомилась с маленькой Айсет.
А потом маленькая Айсет пригласила Софи-Катрин в Москву порыться в архивах, сделать передачу о депортации чеченцев…

И вот Софи-Катрин в московском архиве бывшего МГБ нашла материалы о судьбе своего дедушки.
Обер-ефрейтора Штайнера, пропавшего без вести осенью сорок второго…

…………………………………………………………………..
   


Одно тревожное письмо от маленькой Ай все-же дошло.
Чудом по чьему-то недосмотру.

Ай писала:

«Соф, я попала в невероятно противную историю, я теперь нахожусь практически под домашнем арестом в доме у своего дяди в Гудермесе. Ситуация напоминает сюжет фильма ужасов режиссера Хич-Хока.  Цивилизованная европейка попадает в плен к средневековым феодалам... Или даже не феодалам, а  рабовладельцам, нравы которых  описаны  у Тацита и Тита Ливия, только эти ископаемые еще хуже откровенных негодяев древнего Вавилона, потому как ЭТИ, у которых теперь нахожусь я, свою приверженность средневековому мракобесию пытаются завязать на философии высокого патриотизма и религиозного очищения. Так или иначе, но мне необходимо бежать отсюда. Рассчитываю на твою помощь. Твоя Ай.»

Софи-катрин послала ответный мэйл, но он вернулся с указанием провайдера, что «такого адреса не существует».

Тогда Софи-Катрин позвонила в Москву Астрид Грановски.
И Астрид предложила ей приехать… И даже не тратиться на гостиницу, а пожить у нее в ее большой квартире на Чистых прудах.

Софи – Катрин оформила визу и взяла билеты Люфтганзы…

………………………………………………………………..
Астрид




Астрид поперву не любила Москву и презирала русских.
Порошайки.
Подобострастные попрошайки.
И это потомки победителей!
Это они то нас победили!

Одна подруга Астрид, подруга по аспирантуре из Кливленда, рассказывала, как будучи студенткой, ездила в Москву, как мужчины ездят в Тайланд в секс-тур…
Подруга была невероятно толстая и практически безобразная. В своем студенческом кампусе, где первые два года все отрываются по полной программе – ощутив всю прелесть самостоятельной сексуальной жизни, как Чайка Джонотан Ливингстон, когда тот научился пикировать… Так вот, подруге с ее фигурой – в Кливлендском кампусе ничего не светило. Даже с малорослыми очкариками… Те предпочитали салфетку с порнокассетой, чем ее – стодвадцатикиллограммовую мисс Айова…

И тогда кто-то посоветовал подруге съездить в Москву – поучиться пол-годика в МГУ имени Ломоносова.

И, о чудо!
Сексуальная жизнь подружки сразу наладилась.
Лучшие красавцы факультета искали ее внимания.
Она не только рассталась наконец-таки с девственностью, но даже ощутила себя этакой леди-вамп, этакой стервой, которая может менять мальчиков, водя их за нос…
Это было чудо!
Они все вожделели ее американского паспорта…
Они трахали ее, но при этом они трахали ее американский паспорт.
Они хотели жениться,
Они хотели вызова в Америку.
Они …
Они были дикими туземцами – эти  русские человечки, с виду вроде как белые, а внутри – даже не негры, а хуже… Попрошайки.
Они были готовы плясать вокруг нее – толстой некрасивой. Готовы были прилюдно ходить с нею обнявшись, целуюя и прижимая, ради перспективы съездить к ней в Айову…

Астрид сперва презирала русских.
Она знала, что за глаза, сотрудники прозвали ее – астридой… Она посмотрела в словарь… Бр-р-р! Оказалось, что это такие кишечные паразиты, которые проникают  и в печень…

А она – Астрид – на самом деле – от латинского АСТРА – звездная…
Но они – русские, прозвали ее астридой.
Она их ненавидила и презирала…

………………………………………………………………..

Исчезновение маленькой Ай, Астрид заметила не сразу.
Она была в курсе, что Айсет выехала в Чечню снимать свой новый фильм о департации сорок четвертого года.
Бывало, что корреспонденты выезжали в командировки и на месяц и на два…
Так что, первые три недели Астрид не испытывала беспокойства.
Пока не позвонила из Барселоны подружка маленькой Ай.

…………………………………………………………………….



Попросила Жору Рубинова съездить в Шереметьево, встретить Софи-Катрин.
Жора Рубинов, до получения первого своего паспорта послушно  носивший фамилию Рабинович,  в шестнадцать с ненавистью поменявший ее на более таинственную и романтически – восточную, чем вызвал скандальный гнев родителей и недоумение преподавателей музыкального училища, в котором учился по классу скрипки. Работал у Астрид водителем. Однако в трудовую книжку попросил записаться, как администратор. На всякий случай.
Жора фактически владел отдельческим «шевроле», по борту которого было написано  «телевидение Си-Би-Эс-Эн – московская редакция». Он так поставил себя в редакции, что подчинялся только гендиректору, то есть – Астрид Грановски, а остальных сотрудников – кто бы они ни были – посылал подальше. И когда Астрид отлучалась в командировку, редакция по сути оставалась без транспорта.  Однако, сгонять в Шереметьево и встретить там девушку – немочку из Барселоны, Жора вызвался исполнить с энтузиазмом.
На лазерном принтере, форматом А-3  Жора распечатал лист с надписью латиницей – Штайнер Софи-Катрин.
С этим листом он и встал возле выхода с таможни того терминала, куда прибывал Барселонский рейс.

Самолет не опоздал, однако сама Софи-Катрин вышла с таможни одной из последних. Как всегда – потерялся чемодан, потом нашелся, но в нем уже не было половины вещей…
Жора ее сразу признал – высокая блондинка, худая, как бегунья на короткие с барьерами, и с черными чертятами в глазах.

Жора, как водится, сходу, предложил обменять валюту на рубли по серединному курсу, а так же , если девушке надо, стать ее бесплатным гидом по ночной Москве.

Оказалось, что девушке не надо ни то, ни другое.

- Как хотится, - хмыкнул Жора, крутя руль «шевроле» и подрезая робких частников. 

Софи-Катрин глядела в боковое стекло и зябко поеживалась, кутаясь в большущий шарф, специально приобретенный для поездки в Россию. Поеживание это носило чисто рефлекторный характер, потому что в машине было даже жарко. Сам водитель – Жора Рубинов, крутил руль, с форсом сидя без куртки – в одном пиджаке.
Но Софи-Катрин было зябко глядеть на эти вечные бескрайние снежные поля Подмосковья. И когда их машина миновала мемориальные ежи с надписью, Здесь осенью сорок первого проходила линия обороны, - Софи – Катрин вспомнила о дедушке, так и сгинувшем в этих бескрайних заснеженных полях…
- Как же холодно им было! – подумала Софи-Катрин, - как же они мерзли здесь!
И Жора Рубинов, словно телепатически прочитав ее мысли, сказал, - бабка моя проезжала здесь, когда  фашистов отогнали за Клин, сразу после январского наступления, так говорит, немцы – ротами замерзшие сидели, как присели на привал, так и не встали – все…

Софи-Катрин молча взглянула на Жору и улыбнувшись краешком губ, отметила про себя, - это их племя вторую мировую выиграло, а не Черчилль со Сталиным, это их племя выиграло, чтоб нас холокостом потом сорок веков попрекать.

Софи не хотела поддерживать беседу, но перед самым концом поездки, когда Жора выруливал к Чистым Прудам, спросила, - А Айсет Бароеву знаете?
- Чеченку? – машинально переспросил Жора, - дочку главного мафиози? Ктож ее не знает, только вот пропала кудато…

Жора поднес чемодан до лифта.
Консьержка знала его.

- В десятую, к госпоже Грановски? – спросила консьержка, - тут для вас ключ оставлен, откроете сами?

Софи-Катрин поднялась на третий этаж одна, отпустив Жору еще внизу.
Легко открыла дверь…
Умная техника встретила гостью зажегшимся электричеством и включившимися во всех комнатах телевизорами, настроенными на канал Си-Эн-Би-Си.
С техникой Софи-Катрин легко разобралась.
У отца в доме  тоже  компьютер  с программой лакея – дворецкого, этакий смарт-хоум-машин…
Закинула чемодан в гостевую комнату, наполнила ванну горячей водой, плеснув туда морской соли и два типа успокоительных шампуней… Плеснула в стакан на донышко коньяку из бара.
Нашла на полке диск Селин-Дион…
Разделась, включила музыку погромче и легла в воду…

- Как хорошо жить, пока ты молода! – подумалось ей, - а стану старой, как я буду завидовать тем, что придут на смену и станут подпирать…

В зеркалах – на стенах и на потолке – повсюду отражалась она – Софи-Катрин… Безукоризненная Софи-Катрин… Изумительная Софи-Катрин…
Ювелирные грудки с маленькими – в десятипфенинговую монетку сосками… Тонкая длинная шейка, гладкие плечики, и такие трогательные острые ключицы…

Она растерлась махровым полотенцем, надела халат, сунула ножки в меховые шлепанцы и пошла в гостиную к бару за добавкой коньяку.

Заглянула в спальню.
Заглянула и обомлела.
На мольберте…
На мольберте, а не на стене, стоял подрамник с холстом – метр на метр двадцать…
И на холсте, как живая, была девушка…
Худенькая девушка с огромными глазами.
У девушки была очень маленькая грудь…
Как у Софи-Катрин…
Девушка сидела и снимала с себя белый ажюрный чулок.
Мольберт стоял таким образом, чтобы его было хорошо видно с постели.
И еще – мольберт был специально подсвечен.
Двумя светильниками, расположенными таким образом, чтобы освещать картину равномерно с двух углов, как это делается в салонах или в музеях.

Софи-Катрин прилегла на кровати и залюбовалась…
Кто эта девушка?
Кто она?
Кто?

Софи-Катрин так и заснула.
Со стаканом в руке и с полотенцем на мокрых волосах.

………………………………………………………………….. 

Ей приснилась их метресса мадам Зиро. Мадам Зиро из школы-пансиона Сен-Мари дю Пре.
Мадам Зиро сидела в своей канцелярии, рядом с профессорской комнатой* (* во Франции – слово профессор – означает преподаватель) и Софи-Катрин, совсем уже не девочка, а наоборот – в ее нынешнем возрасте, но почему то стояла перед мадам и вся в страхе ожидала каверзных вопросов. И при этом, Софи-Катрин чувствовала, знала, что где-то в подвале, в старом винном погребе, в так называемом «кав» (cave) – почему-то на цепи, прикованная за какую-то провинность, сидела маленькая Ай.  И ее – Софи-Катрин теперь должны были допрашивать по поводу ее скрытых намерений освободить маленькую Ай. Здесь в Сен-Мари дю Пре это почему-то было «enterdit”….


- Ты  собралась кого-то спасать? – ехидно спросила мадам Зиро
- Я хочу спасти……., - Софи-Катрин запнулась
- Кого? – резко спросила мадам Зиро вытянув тонкую морщинистую шейку, совсем как у черепахи.
- …..собачку, - соврала Софи-Катрин, - как будто ее точно зобличили в намерении кого-то спасти, но еще не установили точно – кого, а выдать маленькую Ай было нельзя.
- Какую еще собачку? – удивилась мадам Зиро
- Нашу собачку Бланш, - ответила Софи-Катрин, - имея ввиду любимицу их класса – дворнягу, что жила при школьной кухне
- Эту? – спросила мадам Зиро, и достала из под стола кастрюлю…
- Не знаю, - ответила Софи-Катрин

Мадам Зиро приподняла крышку кастрюли и под ней, Софи-Катрин отчетливо увидала знакомый хвостик.

- Эту собачку нам сегодня сварили на ужин, - сказала мадам Зиро и облизнулась
- Я, я, - лепетала Софи-Катрин,
- Что ты? Кого ты задумала спасать? – спросила мадам Зиро, - говори, или из тебя завтра тоже сварят обед.
- Я, я, я – лепетала Софи-Катрин
- Надо себя спасать, - назидательно сказала мадам Зиро и вдруг по собачьи тявкнула, обнажив длинные нечеловечьи клыки, - гав, гав, спасайся, беги, пока тебя не съели…

И Софи-Катрин побежала.
И ей было стыдно.
Ей было стыдно, что в подвале, в винном погребе осталась ее маленькая Ай.

……………………………………………………………………
И она вспомнила, как в Сен-Мари дю Пре, ложась под одно одеяло, они рассказывали друг дружке сказки…
И она принялась рассказывать. Но не сама себе, а как бы ей – подружке Ай…


В одном городе жили – были две подружки. Айсет и Софи. Их дома были рядом – через дорогу. И ходили они в одну школу – что была в конце улицы сразу направо за  аптекой. В школе Айсет и Софи сидели рядом – и они часто перешептывались во время урока и хихикали – за что учительница их часто наказывала. Вообще девочки были очень веселыми. Они любили быстро побегать наперегонки, громко  посмеяться над смешным мультфильмом и просто поболтать о своих девчоночьих делах.  Бывало что Айсет с Софи и ссорились. Иногда случалось – заспорят о том, у кого лучше получился рисунок, или кому из них первой сдавать домашнее задание. А однажды в луна-парке возле карусели так заспорили о том – кому сидеть на красной лошадке, а кому на белой – что даже подрались!   Но дулись друг на дружку девочки совсем не долго. Уже через пол-часа они снова хохотали и бегали наперегонки.
Часто они ходили друг к дружке в гости и сидели вместе у телевизора или возились с куклами, покуда мама одной из них не приходила забрать свою загостившуюся дочку.  А на день рожденья подружки – каждая из них  готовила какой–нибудь особенный подарок.  Так Айсет Софи подарила браслетик, который сама две недели набирала из отдельных бусинок… А Софи своей лучшей подружке целых три недели вышивала бисером шелковый платок…
Как то, у Софи случилась большая неприятность. Ее маму отвезли в больницу чтобы сделать сложную хирургическую операцию.  И Софи ужасно переживала и плакала. К ней даже приехала из деревни бабушка, что бы побыть с внучкой, покуда мама в больнице, но Софи все равно плохо засыпала и вставала утром с припухшими  красными глазками.  И все три недели пока  мама Софи была в больнице - Айсет  вечерами сидела с подружкой и два раза ей даже разрешили у Софи ночевать. А когда ее мама поправилась – вдруг заболела  Айсет… и тогда уже Софи каждый день после школы прибегала к подружке с последними школьными новостями.
В общем ни одного дня не проходило, чтобы подружки  не обменялись бы новостями, не поделились бы секретами или просто не посидели бы рядышком и помолчали.
Однажды детей повезли на школьном автобусе на экскурсию. Софи с Айсет сидели позади на удобных местах , глазели в окошко на проносящиеся мимо пейзажи и болтали о всякой приятной чепухе. Путешествие было в самом разгаре, когда вдруг автобус внезапно остановился перед перегородившей ему дорогу машиной. Из машины вышли дикого вида люди с ружьями и пистолетами и буквально ворвались в салон автобуса.  «Всем оставаться на своих местах, это захват заложников!» – закричали страшные люди с ружьями и схватив учительницу, которая во время путешествия сидела рядом с водителем – приставили к ее голове ствол большого черного пистолета.  «Свяжись с полицией по радио», приказал шоферу автобуса самый страшный бандит, который  наверное был у них главным, - «пусть привезут нам мешок с миллионом долларов, приготовят в аэропорту самолет, и еще пусть выпустят из тюрьмы самого нашего  товарища – Абу Симбела,  – а деток и учительницу мы будем держать как заложников, пока полиция не сделает все как мы требуем»…
Дети все сразу заплакали. И Софи с Айсет тоже вместе со всеми заревели – так страшно им стало.  Бандиты были такие свирепые – они сверкали безумными глазами, скалили зубы и все тыкали своими ружьями  то в живот шоферу автобуса то  учительнице в лицо.  Учительница и шофер были смелыми людьми и они попросили бандитов оставить их у себя как заложников – а деток выпустить из автобуса.  Бандитам и самим не нравилось то, что дети все громко плакали и звали мам и пап на помощь… А потом многим  мальчикам и девочкам уже давно хотелось в туалет – и бандиты опасались что не выпусти они их на улицу – в автобусе скоро будет плохо пахнуть.  Поэтому разбойники – террористы стали совещаться – что делать с маленькими заложниками. Сдвинув свои бандитские головы в кучу  они стали совещаться. «Отпустим всех детей – оставим только училку», - сказал один из них. «Нет  если мы так сделаем – полиции будет легче нас схватить» - возразил другой. «Не отпустим никого» – сказал третий. «Тогда они описают нам весь автобус» – сказал четвертый. Потом они  снова стали размахивать своими ружьями и главный бандит громко сказал – «Мы отпустим двадцать детей – но двоих оставим в качестве заложников, и они полетят с нами до самого Катманду, где мы продадим их в рабство – а родители, если захотят – смогут выкупить своих деток за большой выкуп»…
Полиция, которая к тому времени давно уже окружала автобус – одобрила решение бандитов и через громкий мегафон – главный полицейский сказал, что деньги уже привезли, самолет в аэропорту готов. И чтобы террористы начали выпускать деток из автобуса.
Когда   террористы стали выпускать детей, последними, потому как они сидели позади всех – оказались   Софи и Айсет…
Прошло всего пять минут – и в опустевшем автобусе остались только четверо вооруженных разбойников, учительница, шофер и две девочки-подружки. Им стало очень страшно и они заплакали.    А автобус тем временем тронулся и поехал  в сторону аэропорта, где бандитов ждал самолет до Катманду…

       

Когда автобус доехал наконец до аэропорта, девочки увидали на летном поле готовый к вылету самолет, со всех сторон окруженный полицейскими. Бандиты принялись о чем-то долго – долго переговариваться с главным полицейским. И наконец, старший бандит сказал,- мы отпускаем  шофера  и одну девчонку… А в заложники берем учительницу и одну оставшуюся девочку… После этого, они открыли двери автобуса и крикнули, указывая пальцем на Софи, – а ну выходи и проваливай отсюда!      
Софи посмотрела на Айсет – личико подружки скривилось, из глазок у нее брызнули слезки – как же так! А я? – прошептала она чуть слышно.
Нет! Я никуда без Айсет не пойду, - сказала Софи и крепко-крепко обняла свою подружку… 
Бандиты тут зашумели – закричали – А ну выходи! Мы с полицией уже договорились, что одну девчонку надо отпустить!!
Нет, я без Айсет не пойду, – отвечала Софи, крепко прижавшись к своей подружке…
Тогда ты выходи! – закричал главный бандит, хватая Софи за плечо.
Айсет разрыдалась, всем телом прижавшись к подруге, но вдруг все вокруг завертелось, закружилось – автобус наполнился едким дымом, девочек кто-то схватил на крепкие руки и куда-то понес.  В одно мгновение они очутились на свежем воздухе и увидали, что их держат в руках какие-то странные существа без лиц, вместо глаз у которых огромные круглые стекляшки… Девочки от ужаса закричали и остались совсем без чувств… они уже не видели. Как полицейские снимали с себя противогазные маски, как из автобуса выводили бандитов со скрученными за спиной руками…   
Но когда Айсет открыла глазки – первое что она увидела – это лицо мамы, склонившееся над ней.  Мама, а где Софи? – спросила девочка.  Софи дома со своей мамой, отвечала мама. Тогда Айсет улыбнулась и заснула. Она очень устала и доктор сделал ей укол снотворного.
Когда девочки снова встретились в школе – они никогда больше не расставались и всегда ходили вместе.
Потом. Когда они стали взрослыми студентками и стали ходить в ночные клубы и на дискотеки – они иногда попадали в опасные ситуации – но никогда не бросали друг-дружку и поэтому всегда все кончалось для них самым лучшим образом.

……………………………………………………………………

Разве я могу оставить тебя одну, моя маленькая Ай?
Я для тебя украду…
Я для тебя ….

Джон

Две недели Джон не находил себя.
Решил даже съездить в Париж да взять там машину напрокат, да поехать куда-подальше, хоть и до испанской границы…
Он обзвонил около пяти агентств. Все работали примерно по одному принципу.

Во первых, все менеджеры просили заказать автомобиль заранее.  Им нужно было точно знать дату приезда Джона в Париж, время, номер рейса, во сколько и где он предполагал  взять автомобиль и когда точно его вернуть. Номеров кредитных карт им не требовалось. Все это было для его же удобства - лучше заказать заранее, чтобы не ждать, так как они приготовят контракт и все такое прочее заранее.
Да, было интересно, он никогда до этого не брал машину напрокат.
По приезду на Гар де Норд он должен был предъявить:

- права международного образца
- кредитную карту обязательно на  свое имя, так как в агентстве  связываются с банком, который подтверждает гарантию платежа. Никаких денежных залогов  не просили, а то ребята из фирмы и особенно опытная в путешествиях автостопом Мэгги – все пугали, де придется выписывать чек или давать наличные…
- В AVIS кроме этого просили показать обратный билет Евростара  с датой.

Интересно было и по поводу тарифов. Если берешь машину на неделю вступает в действие так называемый дегрессивный тариф. То есть например в HERTZ за один день с включенным в стоимость пробегом 250 км Джон платил бы 112 евро без НДС, а за неделю 267 евро (за три дня практически столько же сколько за неделю). Причем взять машину можнобыло  прямо в аэропорту или на вокзале Евростара, а вернуть на Опера или где угодно, в любом из агентств за ту же цену.

Такой вот был примерный расклад :

В  AVIS :
Автомобиль типа Рено Клио, тариф включает страховку от несчастного случая и кражи автомобиля, 250 км пробега – за один день 90 евро…
Кроме вышеперчисленных документов, им еще требовалась ксерокопия прав.

В EUROPCAR
При заказе Джон должен был сообщить им :
Время прибытия в Париж (они приготовят машину к нужному времени), номер рейса в буквах и цифрах…
По прибытию предъявляешь им  кредитную карту по которой они делают запрос в банк, права, и все как обычно.
Стоимость одного дня в Еврокаре - включая страховку+ 250 км пробега на маштину класса А (Твинго, Поло) – 90 евро,
а класса Б : (рено Клио) – 110 евро без НДС
2 дня – 202  евро
3 дня – 260
4 дня – 316
а за неделю – 265 при пробеге 1750 км

В  HERTZ
Права, кредит карта
1 день-250 км – 112 евро
7 дней – 1750 км – 267 евро.

…………………………………………………………….

Это было с одной стороны недорого, но с другой стороны не так уж и дешево.

Кончилось все тем, что Мэгги уговорила Джона взять ее с собой.
Халявы никакой не предполагалось.
Все было – «партаже», то есть, все счета – пополам.
Кроме того, договорились, что насчет личной половой жизни каждого из путешественников – ограничений накладываться не будет. Каждый из членов команды будет свободен распоряжаться своими вечерами и ночами – по своему усмотрению. Общими будут только маршрут, выбор остановок и платежи за аренду машины.


По поводу отъезда Мэгги вновь перекрасилась.
На сей раз в каштановый цвет.
И губную помаду для этого случая поменяла на менее яркую, и крем для лица стала подбирать более темный.

В Евростаре ехали вторым классом.
На них обращали внимание.
Красивая парочка.
Джон развернул на столике свой ноутбук, засунул в него ди-ви-ди-диск с какой-то старой комедией, и они с Мэгги даже и не заметили, как поезд промахал всю южную Англию и бесшумно занырнул под Ла-Манш…

На вокзале в Париже они легко отыскали офис Хертца.
Хитрецы из проката долго извинялись, что маленьких машин класса А и Б – уже нет, пардон, месье – самый сезон!
Хитрецы!
Пришлось брать большую Рено «Лагуну», что была на двадцать евро в день дороже.

- Ничего, - успокоила Джона Мэгги, - разница за мой счет, я люблю большие машины, они и безопаснее, да и в дальней дороге не чувствуешь себя  стесненной!

В девственно пустой багажник бутылочно-зеленой «лагуны» забросили свои саквояжи.  У Мэгги был чемодан на колесиках со всеми ее нарядами. А у Джона – разве что только ноутбук.

За руль села Мэгги.
Она сказала, что знает как проехать по Парижу.
Однако, она переоценила свои знания.
Уже сразу за площадью Звезды, когда свернули с Шонс Элисе, они начали плутать.
И плутали целый час, вновь выехали на Конкорд, снова проехали всю Шонс-Элисе, снова свернули направо…
Спросили жандарма в черном. Тот плохо понимал ломаный французский, на котором говорила Мэгги, и еще хуже понимал английский Джона.
Жандарму показали пальцем на карте автодорогу А-13, так называемый «ауторют трез»…
Жандарм жестикулировал, брызгал слюной, что то картаво каркал и клекотал, но ни Джон, ни Мэгги так ничего толком и не разобрали.
И прежде чем выбрались из столицы мира, намучились и накрутились.
Приемника в прокатной машине не было предусмотрено.
Хорошо – у Джона был с собой си-ди-плейер!
На время сперва поделили наушники на двоих, а потом, остановились возле «карефура», вышли, да и купили вторую пару.
А еще накупили чипсов, безалкогольного пива, пакет горячих гамбургеров, сладких подушечек, круассанов и чего-то еще.

Отпуск начинался…

………………………………………………………………………… 

- Хочешь секса? – спросила Мэгги, выходя из душа.
- Можно попробовать, - неуверенно ответил Джон,

Секс сперва не заладился.
Джон опять задумался о потерянном рае.
Безукоризненно гладкое тело Мэгги крупным близким планом – контрастом резануло по всплывшему в памяти послушному телу Скотти.
И уж начавшая было наполняться желанием  вСофи Джона сделать Мэгги радость, тут же опустошилась. Едва он стал вглядываться в детали предмета близости…

- А ты закрой глаза, - сказала Мэгги, - и не думай не о чем, я буду думать за тебя, и все получится, вот увидишь…
- В другой раз, - сказал Джон просительно
- Нет, все получится именно сейчас, - с настойчивостью терпеливой учительницы просила Мэгги.

……………………………………………………………..

И все получилось.
Как получается у супругов, когда ради прилива страсти, закрыв глаза, муж представляет себя с девушкой из соседнего дома…

Джон лежал раскинувшись навзничь, а Мэгги колдовала над ним, щедро одаряя его ласками красивых губ.

Однако, когда поутру они сели в машину, покидая милый Анфлер сюр Мер, Джон хмыкнул придумав себе анекдот, где солью была фраза: «а я ее все-же обманул, думал то я про то, что я не с женщиной»…
…………………………………………………………………

Софи-Катрин

- Помоги мне спасти маленькую Ай, - попросила Софи-Катрин.

Они сидели в гостиной на Чистых прудах и большой во всю стену – телевизор с плоским экраном на жидких кристаллах без звука показывал новости из Польши.

Астрид молчала.
Молчала и думала про себя, что теперь она стала такой плохой девочкой, что никогда и никуда не поехала бы кого-то спасать. Кого бы там ни было.
И если честно разобраться в себе, то она не поехала бы спасать даже родную свою мать, попади та вдруг в какую-нибудь заваруху. Слава тебе Боже, что такой заварухи у них в Австрии не может быть. Разве что – Альпы содрогнутся землетрясением, или метеорит упадет. Но и тогда , и тогда бы Астрид нашла бы какое – нибудь оправдание, чтобы не ехать и не спасать.  «С работы не отпускают, нога болит, билеты в Большой театр пропадают»…
Это если честно и только наедине с самой собой!
Астрид закурила и откинувшись на подушках, подумала, что спасать по ее новой жизненной философии – нужно только саму себя.
Дело спасения – дело сугубо личное.
Спасаться через кого-то – это противостоять Судьбе.
Судьбе надо убить кого-то, значит так надо…
Вся мирская неразбериха и мировая перенаселенность происходит от этого противостояния Судьбе.
И рано или поздно – Судьбе это надоедает, и Она одним скопом радикально решает миллион нерешенных и отложенных до поры вопросов – то ли вселенской катастрофой, то ли войной, то ли Чернобылем, то ли мором и язвами…
Спасать надо саму себя.
Спасать кого-то?
Надо ли?

- Помоги мне спасти маленькую Ай, - еще раз попросила Софи-Катрин.
- Как тебе это видится? – бесстрастно переспросила Астрид, - у нас нет формального повода для беспокойства, Айсет добровольно перешла из Си-Эн-Би-Си в журналистский интернет – центр Кавказ, живет она в доме родственников, жива-здорова… Что нам ответит милиция, если мы обратимся с просьбой спасти Айсет? Нам ответят, что мы зря беспокоимся! От кого ее спасать? От родного дяди?

Софи-Катрин ничего не ответила.
Она пошла в свою комнату – собирать вещи.

Она присела на край постели и вспомнила сказку;
Сказку, которую рассказывала ей маленькая Ай, когда они мечтали вместе петь в ансамбле Спайс Герлз:




Маленькая Софи очень любила мечтать.  Когда она вечером ложилась в свою кроватку и закрывала глазки, Софи представляла себе, как  станет большой и красивой,  словно Бритни Пирс. В своих мечтах Софи представляла, как  будет очень знаменитой певуньей и плясуньей, как ее все время будут показывать по телевизору в музыкальных клипах и рекламе жевательной резинки, а по городу будут висеть афиши, плакаты и растяжки, призывающие публику  в самые большие  залы и стадионы страны на ее Софи концерты.
Она представляла себе, как все на улице узнают ее и с большими букетами цветов повсюду, стоит ей только где-то появиться,  бросаются к ней, протягивая ее Софи компакт-диски и журналы с ее фотографией на обложке, умоляя об автографе.  И при этом обязательно представляла себе, как ее одноклассники, особенно Джонни и Леон, тоже будут протягивать к ней руки с журналами и компактами, а она как бы невзначай заметит их, и скажет, - «Джонни, Леон, приезжайте ко мне во дворец, который я купила себе на берегу моря, там я устраиваю праздник для всех своих друзей». 
А противных мальчишек, вроде Бенджамина и Николаса, Софи в своих мечтах презирала и роль им отводила самую незавидную – они как и все мечтали попасть к ней на концерт, очень хотели получить ее автограф, и тем более– попасть к ней на вечеринку в ее новый загородный дворец, но Софи в мечтах приказывала своим бодигардам, которые все были очень похожими на Кевина Кестнера, не только не пускать Бенджамина и Николаса на концерт, но изловив их – задать им хорошенькую трепку, что бы все видели – особенно противные Кэт и Хэлен, которым эти Бенджамин и Николас нравятся…
А еще, Софи мечтала, что на миллионы долларов, которые ей станут наперебой предлагать все рекламные и звукозаписывающие компании – она первым делом купит маме сто красивых платьев в самом дорогом магазине, купит ей трехэтажный домик – неподалеку от своего нового дворца и большой автомобиль с  шофером, чтобы мама могла ездить к Софи на обед и туда – куда та сама захочет.  А папе Софи размечталась купить другой домик – тоже на берегу моря и тоже неподалеку, поставить ему там много-много компьютеров во всех комнатах, чтобы он там мог работать и не ходить по будним дням в офис на службу…
Вообще, помечтав таким образом минуток пять-шесть, Софи  обычно засыпала крепким сном, а утром, позавтракав, отправлялась в школу, где у нее были и уроки пения и танцев и где ее ждали  друзья – Джонни и Леон.      
А однажды весь класс отправился на школьном автобусе на экскурсию в деревню. Дети с учительницей гуляли по полям, собирали растения, ловили насекомых, бегали, резвились, пели и хохотали.  А когда устали – пошли на деревенскую площадь, где их дожидался школьный автобус. Там на площади возле церкви прямо на земле сидела старушка и дремала на солнышке. Возле ног старушки лежала смешная собачка с добрыми глазками и еще стояла картонная коробочка для монеток.  Проходя мимо, дети продолжали громко хохотать, рассказывая друг дружке разные смешные истории, особенно громко хохотали Кэт и Хэлен – они все хотели чтобы на них обратили внимание Бенджамин и Николас…  А  Софи  так жалко стало эту старушку, которая дремала на солнышке, что она пристыдила девочек, попросив их не смеяться  громко. Потом она погладила симпатичную собачку по шерстке и положила в картонку конфету, которая с утра лежала у нее в кармане…
- Спасибо, ты добрая девочка, - открыв глаза прошептала ей старушка, - пусть сбудутся все твои мечты!
С той поры прошло много лет. Софи стала знаменитой артисткой и на ее концерты теперь очень трудно купить билет. 

……………………………………………………………………….

Картину «Девушка снимает чулок», Софи положила в ячейку камеры хранения на Белорусском вокзале.
Потом позвонила Астрид по мобильному.

- Если хочешь получить картину назад, помоги мне спасти маленькую Ай.


Астрид

Сперва Астрид хотела обратиться в милицию…
Но потом вдруг испугалась.
Испугалась глубинного, не поверхностного расследования, которое смогло бы высветить кое-что из ее личной жизни.
Да потом это как то нехорошо.
Одна женщина обворовала другую – из-за женщины… И все три – из Запрадной Европы, да все это в Москве!
Нет, не все три, одна из них чеченка.
Но зато каков скандал!
Генерального представителя Си-Би-Эс-Эн в России обворовали на любовной почве!
И украли у нее объект фетишистского, вуайистского вожделения!
Это скандал….
На этом можно поломать себе карьеру.
Что скажет толстый Джон Вулворд?
Этот американец!
Они там помешаны на культе добропорядочности и гетерогенной семьи…

Астрид подумала и решила не звонить в милицию.
Чем она может помочь Софи-Катрин?
Чем?
А та – хороша!
Какая у девочек любовь!
Друг за дружку – лезут выручаться…

Астрид решила, что может пригрозить Бароеву оглаской по телеканалу Уорлд Ньюс.
Держит племянницу в заложниках!
Нет – не годится…
Это слабо…

Можно поторговаться с ним.
Пригрозить, что она пустит в эфир фильм о московской диаспоре чеченцев, о их грязной роли в криминальном бизнесе… И подробно о семье Бароевых.
Может, и удастся сторговаться о бартере – она ничего не делает. Он отпускает племянницу, а Софи-Катрин отдает ей картину.
Всего и дел!
Самое то главное, что ей и взаправду ничего не надо делать – только предложить мену…
Равноценную.

……………………………………………………………..

Договорились встретиться с Бароевым  на нейтральной территории.
В нижнем баре «Международного торгового центра»…
Хотя, ходили слухи, что это тоже территория семьи Бароевых.
Но в такой паранойе можно дойти до абсурда.
И свою квартиру на Чистых прудах тоже начать полагать – нечистой.
Раньше, в СССР – боялись КГБ, теперь в капиталистической России – боятся мафии…
Интеллигенция всегда чего-то боится.
Особенно западная.
Астрид еще застала, как они маленькими школьницами в Вене ходили на демонстрации – сегодня на антиамериканскую – долой «першинги» из Европы, а завтра – на антисоветскую – долой русские ракеты СС-20…

Бароев был точен.
Холодно кивнул ей, зырком глаз на почтительное расстояние отогнал телохранителей, присел, не сняв своей каракулевой шапки…

- Я хочу выразить вам свою озабоченность по поводу моей бывшей сотрудницы, - начала Астрид
- С Айсет все в порядке, - как отрезал, сказал Бароев, - она дома среди родных
- Дело в том, что озаботиться может все западное общество, - мягко и вкрадчиво возразила Астрид, - у нас с вами разные представления о свободе, и домашний арест, недобровольное заточение Айсет , на Западе будет зачтено не в пользу вашему имиджу, вы понимаете? И это именно тогда, когда вы хотите выглядеть на Западе с человеческим лицом!
- Судьба  моей племянницы – это наше семейное дело, - еще раз отрезал Бароев
- Это не совсем так, - возразила Астрид, - была бы Айсет простой чеченской девушкой, тогда ладно, но она училась в Европе, имеет много друзей в свободном мире, и наконец – она работала на американском телеканале, а американская общественность не останется безучастной, когда дело касается личной свободы, будет скандал.
- Скандала не будет, - отрезал Бароев, поднимаясь, - мы зря потеряли время… 
……………………………………………………………………….


Айсет

Ранним утром, когда Айсет еще спала, приехали двоюродные братья.
Айсет проснулась от скрипа открываемых ворот – это Султан с Зелимханом загоняли во двор свой большой зеленый «Рэйндж - Ровер».
Айсет проснулась и долго лежала с открытыми глазами, глядя в потолок, как по нему бегают блики солнечных отражений.
Она лежала и думала, что может сегодня, с приездом братьев, что-то изменится в ее судьбе.
В дверь постучали.
Это была тетя Алия.
- Айсет, вставай, братья хотят с тобой говорить, спустись вниз…

Айсет поднялась с постели.
Стянула через голову полотняную «роб де нюи», надела трусики, на вытянутых руках разглядела свои джинсы – единственное, что удалось отвоевать от западной культуры…
Последовательно, левой, а потом и правой ножками влезла в американский коттон «из Нима», лифчик, кофточка, платок на голову, еще один платок на талию, поверх джинсов…
Все!
Восточная женщина выходит на мужскую половину!
Ловите!

Братья  сидели возле телевизора.

- Ты молилась ли, сестрица? – спросил старший – Зелимхан.

Айсет молча кивнула.

- Нужно молиться пять раз в день, - назидательно продолжил Зелимхан, не отрываясь от экрана.

Айсет – то знала, что в советское время Зелимхан учился в Высшем военно-политическом училище строительных войск в Симферополе, то есть готовился к карьере замполита в стройбат… Не успел – перестройка началась, потом  приватизация, да и потом первая Чеченская война…
Вот он – замполит теперь ей и читает политинформацию о том, сколько раз на дню правоверная мусульманка должна становиться на колени лицом на восток. 

- Собирайся, сейчас чаю попьем, да и поедем, - подытожил кузен.
- Куда, если не секрет? – спросила Айсет, едва сдерживая нахлынувшую радость.
- Там увидишь, - уклончиво ответил Зелимхан, - а вобщем, дядя велел перевезти тебя в новый офис нашего информационного отделения Кавказ центр.
- И всеже, куда? В Москву? – с надтреснутой надеждой спросила Айсет.
- В Париж! – передразнил ее Султан, - в Лондон сейчас тебя на машине отвезем…

…………………………………………………………………..

На самом деле, повезли ее не в Лондон и не в Париж.
Айсет не знала, что ее повезли убивать.
Откуда ей было знать, что после разговора с Астрид, дядя принял решение:
……………………………………………………………………

В машине она уснула.
И ей приснилось, как в Сен-Мари дю Пре она рассказывает сказку своей маленькой Соф.
Это было тогда, когда они еще мечтали петь в ансамбле Спайс-Герлз…


Однажды мама купила дочке Софи-Катрин абрикосов. Самых обычных на вид – купила в овощной лавочке, по пути  домой. Принесла мама абрикосы, помыла их и положила в вазу, чтобы можно было их кушать. А дочка Софи в это время смотрела по телевизору мультики. Про Аладдина и про Красавицу и Чудовище и еще про Белоснежку…  Софи стала смотреть в телевизор и не глядя  брать абрикосы из вазы. Она брала их и отправляла себе в рот. А мультики все шли и шли, и абрикосы все брались из вазочки и отправлялись в  рот к Софи.   В очередной раз протянув руку к вазочке, Софи нащупала там только один абрикос. «Ну вот – все съела», - подумала Софи и собралась уж было абрикос этот проглотить, как и все предыдущие, но вдруг, когда Софи коснулась его зубками, послышался пронзительный писк.  Девочка даже испугалась. Она внимательно посмотрела на ягоду и увидела, что писк исходил именно от нее… «Не ешь меня»,- сказал абрикос.  «Закопай меня под окном в землю, а я тебе за это потом сослужу хорошую службу».
- Какую? – спросила Софи.
- Хорошую. Из меня быстро вырастет дерево и на нем для тебя вместо листочков будут расти денежки. – сказал абрикос.
- Но ведь эти денежки сможет каждый прохожий сорвать, и мне ничего не достанется. – усомнилась Софи.
- Нет, - возразил абрикос, - об этом будешь знать только ты одна. Всем прохожим будет казаться, что растет обыкновенное абрикосовое дерево, а ты, если в лунную ночь нарвешь с этого дерева листьев и положишь их под подушку – наутро станешь очень богата.
- Хорошо, - согласилась Софи, - я и так уже наелась…
И она выйдя с абрикосом в руке на улицу, носком  ботинка вырыла в газоне ямку и бросила туда свой недоеденный десерт. Потом она ножкой присыпала его землей и даже немножко притоптала его сверху.

А потом через неделю мама увезла Софи на каникулы к морю и девочка совсем забыла про волшебный абрикос. А к осени и вообще, мама с Софи переехали на другую квартиру. И девочка даже не вспоминала больше ни про странный абрикос, ни про его странное обещание. Она решила, что вообще ей это все приснилось.

Потом прошло несколько лет.  Софи стала взрослой девушкой, окончила школу и поступила в университет.  Она поселилась в студенческом городке и снимала комнату пополам с подружкой – студенткой по имени Айсет.  Девушки много занимались по учебе, а вечерами ходили в дискотеки и музыкальные клубы, которых в студенческом городке было необычайное множество.  Там Софи и познакомилась с Виктором – молодым человеком который учился курсом старше.  Софи влюбилась и стала сохнуть по Виктору. А он все ее не замечал – все гулял с ее подружками, а ее никогда не приглашал.  Софи ночами плакала. Но ничего не могла поделать – такой вот противный был этот Виктор.   
И вот однажды – Виктор перестал ходить на лекции и куда то пропал.
- А где Виктор, - спросила Софи свою подружку Айсет.
- Разве ты не слышала? – отвечала та, - он играл в казино и очень много проиграл нехорошим мальчикам. И теперь они хотят Виктора убить, потому что у него нет денег, что бы рассчитаться с бандитами.
- Какая страшная история, - сказала на это Софи и загрустила.
А на следующий день она вдруг встретила Виктора на автобусной остановке.
- Привет, как дела, - спросила его Софи.
- Плохи мои дела, - ответил  Виктор и вдруг заплакал.
- Как я могу тебе помочь? – спросила его Софи. Взяв Виктора за руку.
- Никто не может мне помочь, - ответил юноша. – я должен бандитам крупную сумму денег и если завтра я не отдам – меня убьют…
- У меня нет денег, - подумала Софи… и вдруг вспомнила про волшебный абрикос…
- А если завтра я найду тебе денег? – спросила Софи. – ты женишься на мне?
- Я на ком хочешь тогда женюсь, даже на Бабе Яге!

Вечером Софи села на автобус и поехала в город… ночь была лунная – прелунная. Софи бродила по улочкам города и искала то место, где они когда то с мамой жили… и вдруг на углу она увидела знакомый дом.  И под знакомым окном огромное абрикосовое дерево.  Вспомнив озорное детство, Софи вскарабкалась на ветку и стала срывать листья, засовывая из в пластиковый мешок, что специально для этого случая припасла… Набив мешок до отказа. Она спрыгнула с ветки и пошла на автобусную остановку… Вернувшись домой, Софи положила мешок под подушку, легла не раздеваясь. И крепко уснула.
- Что это у тебя тут деньги валяются? – спросила ее утром соседка, подбирая с пола денежку достоинством  в сто долларов…
Софи ничего не ответила, а когда соседка убежала на лекцию. Достала из под подушки мешок и ахнула – он был битком набит пачками новеньких стодолларовых бумажек!
Софи  даже не позавтракав, побежала с мешком в общежитие. Где жил Виктор.
- Теперь ты женишься на мне?  - спросила она. Отдавая ему все свои сокровища.
- Конечно женюсь. Но потом… - сказал Виктор и схватив деньги куда то убежал.
Софи целый год ждала Виктора… а потом прошли слухи, что он много выиграл в казино, там познакомился с какой то девушкой – фотомоделью и уехал с ней в Америку…
Софи долго грустила.
Она ездила на ту улицу и нашла то абрикосовое дерево. Но дерево это засохло и его срубили садовники.
Софи потом долго болела и целый год не ходила в университет.
Ей не жалко было денег – она очень тосковала по Виктору.
Но однажды в больнице она попала на прием к молодому доктору. Он смотрел на Софи восторженными глазами. И на третьем приеме предложил ей выйти за него замуж… Тем дело и закончилось.
А Виктор все проиграл и фотомодель его бросила.
    А Софи с молодым доктором была счастлива всю жизнь.   


…………………………………………………………………………


Они убили ее на сороковом километре федеральной дороги А-140…
Всего трех километров не доезжая до стангицы Калашниковская.
Как только проехали последний блок-пост и как только выехали из Чечни…
Чтобы это было в России, как велел дядя…
В расстрелянной машине, рядом с неживой Айсет оставили труп водителя и еще одного – из местных, того что сотрудничал с кадыровской милицией. А рядом с Айсет положили сумку с видео-
кассетами. 


Софи-Катрин.

Об Айсет ей сообщила Астрид.
Позвонила ей на мобильный.

- Знаешь, - сказала она, - ты можешь оставить ту картину себе. Ведь я не выполнила своей части договора. Пусть картина напоминает тебе об Айсет…

Софи-Катрин поехала на вокзал, достала картину из ячейки камеры хранения, взяла такси и поехала на Чистые пруды.

Астрид открыла дверь и молча впустила гостью в квартиру.
Астрид была в черном.
И в комнатах не светились вечным огнем привычные телеэкраны.

Они прошли в спальню.
Астрид поставила картину на мольберт.
Присели на краешек кровати.
Выпили молча.

- Давай, поедем к художнику, - первой нарушила молчание Астрид.
- Давай…


……………………………………………………………………

Модест Матвеевич был у себя в мастерской.

- Это муж Алины и мой друг, - отрекомендовала его Астрид.
- Я догадалась, - сказала Софи-Катрин без улыбки протягивая руку Модесту Матвеевичу.

Впрочем, догадться было не сложно – повсюду  на полотнах была та девушка. Тоненькая девушка, что в спальне Астрид  теперь вечно снимала свой белый ажюрный чулок.

- Модест, - обратилась к художнику Астрид, - ты мог бы написать портрет по фотографии или даже лучше, по видео-фильму?
- Портрет твоей подруги? – спросил художник
- Портрет нашей подруги, - уточнила Астрид, - она погибла позавчера.

Модест молча подошел к бару.
Достал бутылку виски и три стакана.

Софи-Катрин сидела согнувшись, подтянув коленки к самому подбородку.
Астрид в прострации  глядела куда-то в сторону.

- Оставьте кассеты и фото, - сказал Модест, - я погляжу…

Они тихонечко нализались в тот вечер, но каждый отправился спать в свою постель.
И каждый – засыпая, думал о своем.

О том, что не смог помочь, не смог защитить, спасти…

Модест думал об Алине.

 Софи-Катрин думала об Айсет.

А Астрид думала о себе, что не смогла она спасти свою душу. Себя спасти.

……………………………………………………………………….





Джон.

Джон увидал репортаж из России, когда они с Мэгги собирали вещи, собираясь снова тронуться в путь.

- Мы показываем вам репортаж, подготовленный директором нашего московского отделения. Астрид Грановски…

С экрана телевизора на Джона глядела Айсет.

- Московская редакция потеряла одного из своих лучших сотрудников, - говорил голос за кадром, - а лично я потеряла свою подругу, и как мне теперь кажется, лучшую подругу, потеря, какая в жизни уже никогда не восполнится…

С экрана на Джона глядела Айсет.

- Мы покажем сегодня ее фильм, тот ее фильм, который она не успела доснять, с кассетами которого ее так и нашли в расстрелянной бандитами автомашине на сороковом километре федеральной дороги А-140…

Джон молча присел на край кровати.

- Что? Опять в России кого то убили? – крикнула из душа Мэгги.
- Помолчи, дура, - огызнулся Джон, доставая сигарету.


……………………………………………………………

Из Шербура в Сен-Назер машину вела Мэгги.
Джон сидел на заднем сиденье с ноутбуком на коленях и писал.

Он писал электронный мэйл своему другу, который работал в офисе фирмы Юнайтед Артистс.

- Боб, сделай мне одолжение, черт тебя дери, а то всегда по жизни одолжения тебе делал я.  Мне нужно, чтоб это письмо ты передал сэру Реджи – Элтону Джону, и не отказывайся, я знаю, что в вашей конторе есть выходы на него непосредственно. И еще заранее заклинаю тебя, не отдавай этого письма через секретарей, а то с тебя станется – скинешь с рук, и думаешь, что помог старому приятелю. А письмо пропадет… Только лично Элтону, лично в руки! И не вздумай отлынивать, я тебя старого педика найду и мордой в писсуар засуну, ты меня знаешь!
А в остальном, все так же остаюсь твоим школьным другом, Джон….

Далее шло письмо…

Дорогой Сэр!
Я знаю Вашу занятость, но вместе с этим, зная и вашу сердечность и эмоциональную готовность к сочувствию, осмеливаюсь докучать Вам, дорогой сэр этим письмом, в котором сообщаю, что потерял друга.
Вернее – подругу, хотя я и голубой.
Вы, может, видели по телевизору репортаж из России, где показывали корреспондента московского отделения Си-Би-Эс-Эн чеченскую девушку Айсет Бароеву.
Так получилось, так тесен мир, что благодаря этой девушке, мне довелось в поза-прошлом месяце побывать на Вашем, сэр Реджи – концерте в Петербурге в Екатерининском дворце.
И эта девушка тоже сидела в первом ряду, и может, Вы даже помните ее.
Теперь она погибла.
Ее убили, когда она снимала фильм о Чечне.
Дорогой сэр. Я понимаю, что мои невоспитанность и самоуверенная наглость – столь велики, когда я обращаюсь к Вам, что достойны самого строгого порицания.
Но дорогой сэр…
Не могли бы Вы увековечить имя этой девушки в музыке?
С чувством вины от того, что оторвал Вас от дел этим письмом, ивкренне уважающий Вас, Джон Берни Хоуэлл.

………………………………………………………………………..


Элтон Джон

К декабрю, когда фирмы грамзаписи выбрасывают в продажу рождественские си-дишки, Элтон Джон выпустил новый сингл.

Песня сразу попала в чарты.
И уже на второй неделе, возглавляла британский хит-парад.

Песня была о девушке по имени Ай…

Friends knew her as Ie.

Дорогая Ай, - пел Элтон Джон, - дорогая Ай…
Ты летаешь, а мы не можем взлететь.
Ты видишь в черной ночи – а мы не видим даже днем…
Дорогая Ай, ты умеешь любить…
А мы не умеем, потому что  у нас каменные сердца…
Но мы, твои друзья, мы надеемся, что там на небе ты будешь молиться за нас.
И однажды – мы взлетим…


…………………………………………………………………

Дядя Магомед скупил пять тысяч компакт-дисков с этой песней и распространял их в Чечне и в Ингушетии вместе с гуманитарной помощью.


Джон плакал, когда по радио передавали Friends knew her as Ie.
Он поклялся, что не будет спать с мужчинами, но уж если и с женщинами ему нет счастья и охоты, то лучше остаток жизни он будет просто мастурбировать…

Софи-Катрин, когда песня заставала ее в машине,  счастливо глядела на небо и не вытирала слез. 

Астрид ушла с поста директора московского отделения.
Она вернулась в Австрию и вышла замуж за богатого пивовара.

В спальне у Софи-Катрин и в спальне у Астрид – висели две одинаковые картины.
Айсет в зеленом газовом платке…
Айсет, Состоящая из одних огромных глаз…



………………………………………………………………..

Тимоти Аткинсон

По телевизору показывали одни только катастрофы, да еще голые девичьи животики, и чудаков, желавших сломать себе шею, они все сигали вниз с самых высоких гор и обрывов, стремясь в отсутствие войны – пережечь весь избыточный адреналин……

А Европа так и не поняла, что война нужна Европе, как периодическое проветривание…
Но…

Новая шеф-редактор московского отделения Си-Би-Эн-Ньюс Симона Аракельянц – француженка армянских кровей -  вполне удовлетворилась комментариями, что сделал ей Тимоти Аткинсон.

- Безусловно, подругу твоей предшественницы ухлопали ее же чеченские родственники, хотя это теперь труднодоказуемо…

Тимоти лежал в огромной – размером с иную однокомнатную квартирку  иного москвича – кровати Симоны Аракельянц, и хозяйка этого стадиона  кормила своего гостя круассаном, макая его то в горячее молоко, то в плошечку с медом…

Тимоти  блаженно закатывал глаза, ленивыми руками своими трогая неприкрытую франко-армянскую грудь…

- Они ухлопали ее, когда убедились, что она не желает на них работать и ищет помощи у своих европейских друзей…

Тимоти любил ласкать женскую грудь.
Он был воинствующим гетеросексуалом и ненавидел педиков.
Он обожал женщин.
Тимоти любил стройных, даже худощавых, но чтобы грудь непременно была большой.
И Симона отвечала его идеалу.
Огромные – в кофейное блюдце бледно-розовые соски ее тяжелых желез – радовали… Нет, ласкали взгляд.
Тимоти протягивал к ним руки и трогал не насыщаясь.

Всю нынешнюю ночь он держал это тело в своих объятиях.
И теперь, наполненная благодарностью, за подаренное ей счастье, Симона кормила его из рук.

- Они ухлопали ее, и извлекли из ее смерти двойную и даже тройную выгоду…
- Ка-а-акие они хи-и-итрые! – игриво подыграла возлюбленному хозяйка, запихивая ему в рот очередной кусочек завтрака
- Не хитрей вас армян, просто они более решительные, более отчаянные. Более жизнеспособные в своей дикости…
- Молодой этнос на стыке тысячелетий проявляет себя более сильным и более способным на выживание, -  неожиданно высказалась Симона
- Может и так, - согласился Тимоти, - может и так…
- Так какую они поимели выгоду? А? – спросила Симона, выразительно вскинув свои очаровательно-армянские брови
- А ты оказывается еще и слушаешь? – удивился Тимоти
- А ты думал, что глупая женщина может только отдаваться в постели и готовить завтраки?
- Нет, я так не думал, я не сексист в разумных пределах…

Тим был сексистом.
Как и все англичане, он ненавидел нынешнее поколение – воспреемниц тех суфражисток, что добились равного с мужчинами права носить брюки, курить и ругаться матом в общественных местах…
Но он тщательно скрывал эту свою ненависть. Равно как и миллионы его братьев по мужскому клану…
Иначе, разве ты займешь пост в государственной службе, если признаешь, что тебе ненавистно искусственно раздутое равноправие полов?

- ее родственники представили это убийство, как нападение федеральных спецслужб. Как нападение федеральных спецслужб на корреспондентский  пункт агентства Кавказ-ру…
- И?
- И решили одним махом две проблемы – избавились от Айсет Бароевой, как от опасной сотрудницы, строптиво не желающей работать на них, и одновременно из нее же сделали жертву, этакое знамя, этакую героиню , этакого Хорста Весселя…
- Кого?
- Хорста Весселя, одного из первых эсэсовцев, якобы погибшего в драке с коммунистами в начале тридцатых годов, а на самом деле, бывшего сутенером и зарезанного проститутками в борделе…
- Ну, ты загнул…
- Может и загнул, - согласился Тим, почувствовав, что к его чреслам вновь, в который уже раз за эти счастливые сутки, пульсируя начинает прибывать ток желаний.

Он притянул Симону к себе.

- Армяночка моя, поцелуй меня французским поцелуем, - прошептал Тимоти…

И тела британского шпиона и французской работницы медиа-бизнеса слились нежным соитием…
В городе Москве.
В квартире на Чистых прудах.
Где еще месяц назад была счастлива наша героиня.   


Модест Матвеевич

Модест давно готовился к этому дню.
Он по складу своего характера был человеком основательным.
Поэтому и живопись его была столь востребована публикой, поэтому и все в жизни у него было хорошо устроено, что вобщем – не свойственно художникам…
Он готовился к этому дню.
Огромную библиотеку, что не помещалась в кабинете и курительной, он поделил на две части. Одну, ту что собирал сам, где по преимуществу были книги по искусству и дорогие богато иллюстрированные издания популярных классиков – Модест подарил детям из художественного интерната для одаренных сирот. Он сам перевез почти тысячу этих отобранных за долгие годы книг, сам перевез их в подмосковное Алабино, собственноручно перенеся каждую аккуратно запакованную пачку…
Написал дарственную.
К дарственной приложил и три тысячи долларов наличными – на книжные шкафы, на содержание библиотекарши…

Вторую половину библиотеки, ту, что собирали отец и дед, подарил Академии художеств.
Эти книги сам не перевозил.
За ними приехали какие-то порученцы.
Подписали бумаги, натопали, наследили по коврам…

Картины  в три приема перевез в свою галерею на Полянке.
Исполнительному директору наказал продавать их только в хорошие руки – знающему толк покупателю. 

Без книг и картин в огромной квартире стало пусто.
Она омертвела, как мертвеет тело, когда его покидает душа.

Но Модест давно уже готовился к этому дню.

Он решил умереть, когда понял, что не может написать новую Алину.
И когда понял, что не хочет писать ничего иного, кроме Алины.

А зачем тогда жить?
Ведь жить надо честно.
Жить надо тогда, когда ты знаешь ответ на вопрос – зачем?

Он был из той касты людей, которые это понимают.
И он был честным человеком.

Модест давно готовился к этому дню.

Он оплатил все счета.
Он поговорил по телефону со всеми своими товарищами по Союзу, по Академии, по галерейному бизнесу.
Он поговорил с ними осторожно осведомясь – не должен ли кому?

А друзей у него не было.

Единственным другом его – была Алина.
Но она год как умерла от белокровия.

И уже год, как Модест не мог по памяти написать ее нового портрета.

Модест Матвеевич закончил все свои земные дела.

Он переоделся в чистое.
Надел белую сорочку.
Повязал галстук, из тех, что дарила ему она…
Надел любимый ею половер, который они вместе выбирали, когда были в Италии.

Из гостиной он принес в кабинет бутылку рома и два стакана.
Сел за свой стол…
За стол, за которым работал еще дед – известный академик искусствовед…

Модест открыл нижний ящик.
В глубине нащупал искомое…
Старый добрый девятимиллиметровый «вальтер»…

Вынул обойму.
Внимательно с интересом посмотрел на золотисто-красную пулю верхнего патрона.
Именно ей суждено пробить его седую голову.
Именно ей…

Художник никогда не чурается деталей.
Художник любовно выбирает кисти и холсты…

Он любовно погладил вороненую сталь.
Защелкнул обойму в рукоять.
Передернул затворную раму…

Он не стал выпускать пистолета из правой руки…
Дело было уже начато.
Вагон уже поехал…
Левою рукой он налил по половине в оба стакана…
Один поставил перед фотографией…
Перед ее фотографией.
Она любила ром Баккарди…
Его девочка…

- Давай, выпьем, - сказал Модест вслух…

Сказал, и левою рукою чокнулся с нею…
Левою рукою…
В правой уже был пистолет…
Модест выпил…
Ну?
Чего теперь ждать то?
Поехали!
И улыбнувшись ее улыбке, он поднял дуло к виску…

…………………………………………………………………

Конец.

Эта книга была о любви