Окно

       «Мотив связанной с окном опасности известен уже в западносемитской мифологии. Согласно одной из версий мифа, противник Балу (Баала), бог смерти и подземного царства мертвых Муту проникает ему во дворец именно через окно, сделанное строителем дворца Кусар-и-Хусасом (ср. в Библии: «… ибо смерть входит в наше окна», Иерем. 9, 21). Окно как нерегламентированный вход в дом (вместо двери), согласно мифопоэтической традиции, используется нечистой силой и смертью.»
       «Мифы народов мира». Энциклопедия. (В 2 томах) М.: «Советская энциклопедия», 1982. Т. 2., С. 250.

       Оно – незаживающий шрам. Я знаю: оно растет и копится внутри меня. Оно присутствует в моих снах, это яркий зрительный образ, который невозможно ни вытравить книжной пылью, ни закрасить ядовитыми красками неродных пейзажей. У меня нет ничего внутри. Однако мне хочется, чтобы кто-то, неважно кто, населил меня, придумал, разрисовал стекло, я хочу, чтобы Оно потеряло свою прозрачность.
       Их – всего 4, и все они – Оно. Сказать, что Оно – всего лишь окно, ничего не сказать.
       Шестой этаж. Есть адрес. Никакой мистики. Окно разрослось во всю стену. Таких больших окон я не встречала в других жилых домах. Оно слишком большое. На широченном подоконнике можно спать. Шторы всегда одни и те же – шелковые, лимонного переливающегося цвета. Когда смотришь вниз, на ржаво-красные крыши гаражей, на поваленные ураганом стволы тополей, на узкий пустой тротуар, почти не страшно. Я не акрофоб. Меня больше пугает собственное равнодушие. Как будто в тайне от меня мне дали сильное обезболивающее. Однако я слышу отголоски спрятанной боли. Я забыла, в чем состоит мое горе и что я оплакиваю, какую утрату мне довелось перенести, так, тоска без причины.
       Один раз я видела его открытым. Вокруг бушует весна, гаражи утонули в соцветиях фиолетовой сирени, на десятки километров вперед – поросшие густым лиственным лесом холмы, украшенные белыми башенками средневековых замков, а вдалеке, на краю земли – извивается змей Ёрмунганд, нескончаемый, бесконечно длинный поезд. Возможно, в своей настоящей жизни, за окном, я не раз встречалась с его пассажирами. Небо – пурпурное, молодые листья – ярко-зеленые, змей – шелестит золотом чешуи. Воздух влажный, теплый, наэлектризован ароматами медленно опускающейся грозы. Снизу доносятся крики играющих детей. Я не чувствую тела, я бесплотна, но невидимой рукой я отодвигаю одну из створок и начинаю протирать ее куском шершавого полотна. И тут я замечаю сизый изжеванный комок плоти, притаившийся на карнизе. Это голубь. А рядом две руки, две кисти – ни женские, ни мужские. Я, содрогнувшись от ужаса, наклоняюсь поглядеть. Его (или ее) лицо топорщится складками от напряжения, бугрится, как тесто. Тело равномерно раскачивается. А под ним – ничего, метры пустоты. Поезд издает несколько тревожных гудков, и я отворачиваюсь.
       Но обычно я избавлена от этого сомнительного удовольствия и смотрю на Него, из Него сквозь пленку отраженного света. Окно закрыто. Тогда птицы бьются о стекло. Зачем? Почему они пытаются ворваться в меня? я ненавижу птиц, их бреющий полет, неподвижные крылья, когда они готовятся в очередной раз бросить мне вызов. Они знают всё, эти дурацкие птицы, с нежно-розовыми бесперыми телами, покрытыми корой перьев лопастями и крючковатыми клювами. Злые. Они ненавидят меня не меньше.
       Декорации сменяются. Холмы и фарфоровые башенки замков исчезли. На сей раз – военный полигон - безлюдная пустыня, грубая маска на изможденном лице неба, изрезанная навстречу его изгибам. Земля мертва, но хранит смертоносных личинок, как мертвая мать – греет последним теплом нерожденного ребенка. Наступает необходимый Ему момент, и боеголовки, совершенно бесшумно продираясь сквозь толщу почвы, вырываются наружу, серые, блестящие, помеченные звездами, чтобы, подобно чудовищному дождю, чьи капли падают снизу вверх, обрушиться на небесную твердь.
       И последнее Оно. Идет снег. Внизу раскинулось море неоновых огней. Опять гудки поезда. Снег налипает хлопьями на раму, тает, потому что я горю, и все вокруг раскалено до предела. Окно засасывает меня туда, где идет снег. Нет ничего хуже, чем остаться там.
       Конечно, рассказать о Нем – не значит уничтожить страх-влечение. Я долго думала, что бы все это могло значить. Одно время я была уверена, что через окно я вижу собственные мысли, переработанные в аллегорические образы, причем мысли единственно о смерти и природе моего панического страха перед ней, перед посторонним вмешательством, которое я не в силах буду проконтролировать, как полет зловещих птиц. Хотелось бы подвести всех и вся к общему знаменателю, упростить, обнаружить сокровенную логику.
       Оно никогда не снилось мне разбитым. Я не знаю, какая эволюция постигнет мой пейзаж в дальнейшем, но само окно и гнетущее чувство высоты останется. Главное – пусть Оно остается закрытым, а не то я не удержусь и когда-нибудь спрыгну для того, чтобы побывать в этой фантастической изменчивой стране.