Странник я на земле

ТРИПТИХ - часть третья

Всё это является частью пути.
Я сам решил идти по нему.
Пауло Коэльо «Размышления Воина Света»

Когда приблизилось время рождения младенца, над городом заботливо склонилась ночь. Впервые за последнюю неделю унялся ветер, развеяв силу на подступах к Рождеству. Рыхлые хлопья снега, пританцовывая, устремлялись к земле. Они припадали к изрядно подточенной оттепелями шубейке зимы и упокаивались, ибо путь был уже завершён.
Я возвращалась с работы, наслаждаясь безмятежностью ночи. Меня радовал снег и грядущее Рождество.  Праздник стремился к городу, как путник к родному дому, одолев за день десятки километров. Его ждали не раньше полуночи, и он приходил точно в срок, чтобы через сутки снова уйти в странствие на новый виток жизни, длинною в год.
Я знала, что встречу Рождество в одиночестве. Так и вышло. Лишь луна, величаво шествуя по небу, заглянула в дом. Сквозь окно я попыталась разглядеть в черноте  неба заветную рождественскую звезду. Стёкла отсвечивали, пропуская в дом широкую лунную дорогу и только. Хотелось невозможного! Распахнув окно в морозную ночь, я забралась на подоконник и, приглядевшись, нашла-таки мерцающую едва заметную точку.
Мобильник торжественно заиграл одну из симфоний Моцарта. Мелодия оборвалась внезапно, номер звонившего не определился. Досадно и холодно. Закрыв окно, налила вина, но выпить не успела. Трубка празднично засияла подсветкой, наполнив музыкой тишину. Она играла призывно и настойчиво, желая меня сейчас и ни минутой позже. Лёня? Конечно, Лёня! Дрожащий палец нажал соединение.
- Ленка, ты видела, что за ночь сегодня? Я у дома. Одевайся, посмотрим на город…
Звонил Лера, тот самый, которого я отпустила от себя несколько лет назад. Женщине трудно любить настолько, что, осознавая необходимость расставания, пересилить себя и дать любимому свободу. Он принял тогда свободу как должное и почти не давал о себе знать годы. Я не интересовалась как он жил и с кем, наложив табу на то, что нас связывало и разъединяло. Трудно было только первые месяцы: потом привыкла.
Соединила нас  чёрной нитью «Баллада о прокуренном вагоне»…
Однажды, остановив машину на одной из улиц города, он прочёл мне её как заклинание, как молитву. Он был погружён в себя и не видел, что в метре от капота лежит вытянувшись в струнку истощённая мёртвая кошка. Я слушала строки баллады и видела кошку, пребывающую за последней чертой. Месяц за месяцем я пыталась рвать связующую нить, не получилось. Потом попыталась её перекрасить, не вышло: нить оставалась настораживающе чёрной.
Повод к расставанию нашёлся, нас разъединило Леркино неуемное честолюбие и откровенная жажда преуспеть. Я отпустила его, ибо не видела другого выхода. Он ушёл походкой уверенного человека, ушёл не оглянувшись. А может, просто боялся, что если обернётся, то я увижу в мужских глазах смятение и, не совладав с собой, пойду следом. Он умел скрывать чувства, скрывая ото всех яростную любовь, спрятав за уверенностью и иронией ранимость и страх. Так уж предусмотрено жизнью - мужчины от нас уходят и не всегда возвращаются. За расставаньем будет встреча…» - это правда: встреча обязательно состоится, если не в действительности, так в лабиринтах памяти. Для нашей встречи судьба выбрала Рождество.
*****
Для меня день Сочельника стал обычным днём - ни убытка, ни прибыли. Объём продаж даже чуть снизился: ассортимент моих магазинов не пользовался подарочным спросом. Несмотря на временные трудности, я знал главное: в бизнесе я состоялся, сделал деньги, имя. Моё жизненное кредо определялось авторской поговоркой: «Лучше быть маленьким хозяином, чем большим начальником при хозяине». Мне не нужно приспешничать: я имею, что хочу и даже чуток больше. Несмотря на брачный штамп в паспорте, имею даже свободу. У меня пять магазинов в разных районах города, обновлённая трёхкомнатная квартира, хороший джип и юная подруга-визажистка. Единственное, в чём я пока нуждаюсь – это слава творческая, нетленка, но об этом курьёзе знает только прошлая пассия. Мне нравится сочинять сюжеты и представлять, как я снимаю по ним фильмы. Мне нравится записывать на бумагу размышления, а потом зачитывать их очередной соблазнённой дурёхе. В юности отец говорил мне: « Если не можешь писать как Пушкин, лучше вообще не пиши». А Ленка говорила иначе: «Пушкин уже был, зачем повторять кого-то. Ищи свой стиль, свой почерк. Если тебе есть что сказать, не держи это в себе». Чувствую, пришло время оставить след – для начала в литературе. Чутьё меня редко подводит, пора. План действий прост как всё гениальное – название, сюжет и, наконец, псевдоним, который запомнят с первой попытки. 
Название получилось устрашающе ярким - «Инструкция по продаже Родины или  Искусство жить не любя». На кассете крутился «Ключ» Тинто Брасса. «Всё моё нынешнее состояние свелось к маленькому куску мяса, что болтался у меня между ног…», - размышлял профессор с экрана. Я хмыкнул, вспомнив свою визажистку. Не первая и не последняя в моей жизни девушка с юным телом, желанной задницей и возбуждающей грудью. Женское тело, чем моложе, тем больше заводит! Есть в этом что-то запретное, что-то на грани. Я сделал в последние годы важное для себя открытие, - женщине не нужны мозги, отсутствие извилин не порок, а достоинство. Чем ниже она по умственному развитию, тем преданнее глядит в глаза, приоткрыв сладкий ротик. Ленка дурой не была, как сказала моя первая жена: «Хитрая и опасная. Избавься, пока не поздно».
Захотелось выпить. В холодильнике прозябало мускатное «Криково». Пил, не останавливаясь, пока бутылка не опустела. Ленка… Не считаешь нужным меня с праздником поздравить? Я хорошо к тебе относился и хорошо отношусь. Это так ты благодаришь за всё хорошее? Ленка, я был честен с тобой. Я просил ничего не ждать от наших отношений. Ты не поняла или не захотела понять, ты сама вынудила гнать тебя, Ленка. Ты вторглась в мой мир, но отказалась жить по его правилам. Ленка, я же у Бога тебя как спасение вымаливал! Чтоб послали тебя, только мою, только мне предназначенную. Как добивался, стихи писал, ждал часами у телефона. А узнав получше, понял, что ты - подвох, провокация, фальшивка. Слышишь, Бог, я не люблю тебя, зачем ты послал в мою жизнь Ленку-чуму? Я обожаю юное женское тело, а Ленка лишь на три месяца меня младше. Слышишь, Бог, этого мало, чтобы мне угодить! Женщин за тридцать, всех, надо держать у стенки на расстоянии от себя, не сводя глаза с прицела. Нахватались жизненного опыта, кому он нужен, дамы, ваш жизненный опыт? Лучше верните свои двадцать, чтобы у нормального мужика на вас стояло! Хлоп(!), первой упала Ленка! Бог, не то ты послал мне, не то. Конкретно, схалтурил ты, Бог! Я лучше тебя позаботился о себе, вот нашёл Катюшу. Вульгарна? Это кто сказал? Согласен, тонны косметики ежедневно – это перебор, морщинки на лбу в двадцать один – это от мимики!  Все в её возрасте через подобное проходят! Моя первая жена и сейчас имеет косметики тыщи на три-четыре бакинских, полный несессер за собой таскает. Женщины, дуры, вы дуры! Смотришь на вас, лажа полная!
Слова сначала робко, а потом всё настойчивее и настойчивее потянулись к бумаге, стройно укладываясь в строчки и абзацы.
Мама, не знаю, как я дошел до такой жизни, нет, мы дошли, а если быть честным - ты меня довела. Так вот, мам, я уезжаю! Ты что-то приболела. Я думаю, это надолго и потому решил тебя покинуть. Ты надрывно кашляешь, и у тебя кровь идёт горлом, ну, что мне рядом с тобой? Вдобавок, от тебя скверно пахнет. Ты плохо выглядишь, одежда твоя поизносилась, и мне стыдно называться твоим сыном.
Раньше я тобой гордился: ты была большой. Да и сейчас ты внушительная, но какая-то бесформенная: нет былой стати, нет орлиного взора. Извини, я все же поеду. Там тепло, там нас не любят, но кормят и сочувствуют. Лучше иметь красивую, довольную мачеху, чем тебя, мама. А любила ли ты когда-нибудь своих детей? Или любила только тех, кто был ближе к твоему карману? Так и у них мачех было много. Иметь богатого пасынка, кто откажется?  Всем мачехам перепадало из твоей разворованной сумы.
Не смотри на меня воспаленными глазами и не плачь, мама.  Твои слёзы меня не волнуют. Я не патриот, тем более что это слово стало по иронии судьбы ругательным. Ты пойдешь своей дорогой, а я своей. Мне противна твоя шаркающая походка. А почему ты начала прихрамывать? Из тебя выжали все соки? А я тут при чём? Не я выжимал. У тебя не хватает сил и одышка. Не надоедай пустяками, мама!                Извини, чтоб не страдать, я стану тебя ненавидеть. Буду оправдывать свой отъезд. Там, вдали от тебя, мне будет хорошо, мама, я в этом уверен. В мыслях без тебя мне  уже хорошо…
Закончился фильм, и вдохновение иссякло. «В этой жизни всё через задницу!», - вспомнились слова профессора. Прав профессор! Предстояло придумать псевдоним. Плот, плот, Олег Плот… Да, Олег Плот или ОПЛОТ. Хорошо получилось:  для близких я и в самом деле оплот, всем нужна моя поддержка, как ни крути. С этого дня я уже не Леонид Леонидович, не Лешак, а писатель Олег Плот.
Взвыла сигнализация джипа. Накинув куртку, я выскочил на мороз. Снова кошки резвятся, не март ещё…Погладил любовно крыло родной «Чероке», смахнул снег. Хороша девочка, хороша малышка, любимая моя. Как я жил без тебя, красавица моя? Тепло и покой растекались по телу. Можно было возвращаться в уютное нутро квартиры. Оценивающе посмотрел на свои новые окна, на чужие старые. Взгляд переместился ещё выше, там, в небе, над крышей дома, мерцала бледная, неуравновешенная точка. Звезда что ли? Откуда ты взялась, звезда?
*****
Лерка ценил спортивный стиль без излишеств. Я знала, что буду выглядеть идеально в прогулочном комбезе. Посмотрела критично в зеркало на стройную подтянутую фигуру в скафандре оттенка тёмной меди. Убрала капюшон, отдав предпочтение шапочке и шарфу из исландской шерсти. Перчатки? Нет, варежки из комплекта. Необходимые мелочи уместились в карманах. Вот в таком виде не стыдно и встретиться. Конечно, я нервничала.
На пустынной улице стоял, сияя фарами, одинокий «Range Rover». Его хозяин, коснулся губами моей щеки, будто и не было лет, что мы прожили врозь. Пристально вглядываясь в лицо, погладил по плечу.
- Красиво, как всегда. Прокатимся?
- Да, прямо. - Рассеянно ответила я, уколовшись о щетину. Мои губы вот уже несколько месяцев не касались мужчины. Сердце сжалось и замерло. Так и есть, Лерка в спортивном, точно с горы только что. Кинула варежки на заднее сиденье, следом шапку и шарф. – Прости, хозяйничаю, не спросив разрешения.
- Ты всегда делала, что хотела. В тупик что ли? – Сострил он.
- На Каменный…
Скорость он любил, скорость любила я. Как правило, мы в машине молчали: идеальным партнёром в общении была для нас дорога и, совсем не важно кто из нас удерживал руль. Лерка стартовал стремительно, улицы слились в сплошной водопад огней. Я, чуть прищурив глаза, фиксировала фары и габаритные огни слева, справа, перед собой. Иногда, зависнув в невесомости на мгновение, чувствовала холодок внутри живота. И снова убегающее под колёса полотно дороги, перемигивание светофоров, фар и огней.
- Не замёрзла?
- Нет.
Мы молчали молчанием, что не давит грузом. Сознание считывало дорогу, подсознание меж тем, вглядывалось в то громоздкое, что пока не умещалось на полках для хранения приобретённого груза. Нам было о чём помолчать. Ночь дала время.
Я не знаю всей правды. И не буду знать, скорее всего, пока живу. В один из дней реальность, на которую глаза отказывались смотреть, просочилась в меня обычным телефонным звонком. Мне по-женски взахлёб сообщили экспресс новость дня, что Лёня привёл к себе новую жену – визажистку Катю, имеющую передо мной ворох неоспоримых достоинств: двадцать один прожитый год, внушительную попу и грудь то ли четвёртого, то ли пятого размера. Он не пытался укрыть её от любопытных взглядов родственников и друзей. Чувствовалось за версту, что Катя эта – передвижной Лёнькин стритлайн. Здравствуй, правда! Именно это ты  и пыталась сказать все последние месяцы. Меня не просто потеснили в жизни любимого мужчины, меня скинули на обочину и, радостно улюлюкая компанией, прокатили мимо. Н-да… Спокойнее, Ле! Ты, предчувствовала испытание, что уже не обойти, не объехать. Ты смотрела в глаза жизни и потому просила у Неба: «Если Это предначертано и в Этом промысел Божий, пусть лучше Лёня меня предаст, чем я его». С пожеланиями нужно быть осторожнее, часто самые неразумные воплощаются в жизнь. Вселенная, следуя зову, даёт не только то, что радует, но и то, что страшит. Лёнькины слова «Я не совершу ничего такого, что оскорбит тебя» остались словами, сказанными всуе. Он отрёкся от них, ибо хотел отречения.
Той ночью я вынула из сердца дарованную небом любовь и скинула её в яму, под гнёт земли. Потом прикатила валун и прикрыла им для надёжности место погребения. Сердцу стало легче, но могла ли я стереть его память? Оно встретило на пути своё мужское завершение и познало таинство высшей любви. Лёня как мужчина был предназначен мне, но предназначенность может растягиваться на десятки воплощений. У каждой души свой путь к единству, свои уроки часто не совпадающие с уроками партнёра. Каждой из душ предстоит, накапливая объективную мудрость, усваивать опыт множества полярных уроков: ибо не насладиться днём в полной мере, не пережив ночь. Женщина не познает себя, не вглядевшись в мужчину, что с нею рядом. И мужчина в спутнице своей обретает себя истинного. Добро светит ярче, если пройдёшь к нему через гнетущий мрак зла. И только столкнувшись с предательством, понимаешь истинное значение верности и любви. Свершается в конкретной жизни только предначертанное. Предначертанность – суровая необходимость пути.
Сквозь растяжимую предназначенность мы с Лёней в один из дней прошлой зимы вступили на путь предначертанности. Впрочем, я уверена, Леня не вникал так глубоко и в правоте своей видел финал, но не видел предательства – рокировка, привычная для него, и только. Что плохого в том, если мужчина заменил одно женское тело на другое? Сменив носки, трусы или джемпер не испытываешь чувство вины - это дань ежедневной потребности. Женское тело соприкасается с мужским телом также как носки или трусы. Вполне нормально время от времени менять и его.
   Поверхностный сон лишил меня возможности думать. Я шла по дороге рядом с Лёней.
- Почему ты бросил меня? Да ещё и предал? Почему?
- Ни одного дня в жизни я не расставался с тобой. Всё это время ты была частью меня. Ты и сейчас часть меня.
Что это? Уловки сердца? Не обнадёживай себя, иначе постигнет новое разочарование. «Как больно, милая, как странно, сроднясь в земле, сплетясь ветвями…» Я вспомнила, «Балладу о прокуренном вагоне» читал мне, запинаясь, Лёня в нашу первую встречу. А я, испытывая неловкость, подсказывала строки, ибо знала их прекрасно со вступительных экзаменов в институт. Я слышала Лёнин голос, а перед глазами маячил Лерка из того памятного дня, где по одну сторону черты были мы, а по другую кошка на снегу. И, чтоб избавиться от тягостного чувства, пресекла лирику, заговорив о пустяках.
Притормози, Ле: ты не видишь правды. Чтобы понять, как, почему это случилось, выслушай Лёнькино сердце и не делай поспешных выводов. Пусть пройдёт время, ему подвластно отметать лишнее.
В предпоследнюю ночь декабря, ближе к утру, как итог пройденного за год витка, мне  сошло откровение. Я так и не смогла полностью в нём разобраться. Мы ехали с Проводником в комфортабельном «английском» автобусе. Белый автобус, белые кресла и столики, белыми были одежды Проводника и пассажиров, всё белое, кроме багажа. Багаж чернел редкими хаотичными пятнами по всему салону. Полутона отсутствовали. Я знала, что Проводник «англичанин», но комплексовала безмерно и оттого плохо воспринимала «английскую» речь. Автобус остановился, центральная дверь сложилась гармошкой, за проёмом виднелись очертания города. Время, которого мы, путешественники, ждали, наступило.
- Что, уже?
- Да, …пора. - Ответил Проводник.
Мужчина и женщина, незнакомые мне, спустились первыми, я покинула салон следом. На нижней ступени у выхода остался последний пассажир - мой сын.
- Пожалуйста, передай вещи, - обратилась я к нему. Он расторопно подхватил тяжёлый кожаный саквояж. – И мою сумочку, сын. – Он выполнил просьбу. Моя сумка почти ничего не весила в сравнении с его ношей. Сын беззаботно спрыгнул  на асфальт, огляделся и улыбнулся открыто как первооткрыватель.
- Тебе нужно попрощаться с  Проводником, - напомнил он и, чтобы не мешать, направился к нищему, что беззастенчиво горланил на площади, выпрашивая подаяние. Из автобуса выпрыгнул белый котёнок, я поймала его  и прижала к груди.
Время остановки истекло, автобус тронулся в путь. Проводник сквозь дверной проём протянул мне руки, я, удерживая  его ладони, какое-то время шла рядом. Автобус плавно набирал скорость, я уже не успевала за ним, наши с Проводником руки разъединились. Махнув на прощание, я огляделась. Место вполне знакомое – Исаакиевская площадь Петербурга с памятником Николаю Первому. У металлического ограждения по-прежнему сидит нищий и требует подаяние. Вглядевшись в него, с ужасом узнаю Лёню. Мои попутчики уже отсчитывали для него деньги. Сын, подражая им, достал из кармана несколько купюр. Лёня взял деньги и, не теряя времени даром, снова принялся взывать о помощи. Я подхватила сумки и направилась с площади в неведомый пока путь. Сын догнал меня.
- Деньги ещё остались, мама. – В его руке виднелась крупная, неизвестная мне банкнота. – Хочешь? Возьми!
- Нет, сын, не хочу. Отдай ему.
Мальчик с лёгким сердцем вернулся к нищему. Я наблюдала за ними.  Лёня беззастенчиво забрал из рук ребёнка последние деньги. Я дождалась сына, чтобы продолжить путешествие. Площадь закончилась, наши ноги шли по узкой улочке, что поднималась полого к горизонту мощёными ступенями лестницы. Встречный ветер гнал на меня пожухлую листву, мусор, щепки. Я по-прежнему несла наш с сыном багаж, прижимая к сердцу котёнка. За спиной, укрываясь от житейского сора, шёл маленький сын. Улица закончилась открытой площадкой с заснеженным садом, продуваемой яростными ветрами. Среди крепких здоровых деревьев лежала в одиночестве, прикрытая снегом, надломленная ураганом яблоня. Её листва, некогда зелёная, побурела от мороза, побурели и промёрзшие яблоки. Я обречённо выдохнула и, не пытаясь вдохнуть, обессилено застыла.
- Мама, мама, её корни целы. - Сын успокаивал меня как мог. Я беззвучно заплакала. – Мама, она выживет! Весной, поверь мне, будут новые побеги. Мама, слышишь, она будет жить, земля даст ей силу.
Я видела перед собой в символическом виде свою надломленную последними событиями жизнь. Сумки упали в снег. Я притянула к себе мальчика и едва слышно завыла от нестерпимой боли поражения, ибо медленно, но неотвратимо осознавала, что проиграла одну из главных жизненных битв. Неприятель был неуловим и неведом. Я почти не знала его, не владела искусством боя и не могла ориентироваться на  местности, выбранной под сражение. Я упустила из вида, что каждое мгновение бытия  нужно ожидать неожиданного, что есть правила, которых я пока не знаю. В моей малочисленной армии были дух сына, белый котёнок и Проводник с высшего духовного плана. Они могли помочь, но не могли вместо меня сразиться с противником. Я сделала всё, что могла и проиграла. Хороший урок, скажете вы, проанализируй детали и закрепи полученный опыт, так познаётся путь.
Голос Лерки вернул меня к действительности.
- Ау! Да ты заснула? Уже минут пять как стоим.
- Где?
- Не узнаёшь любимые места? Это Каменный!
- Прости, давно здесь не была. – Растерянно поддержала я разговор. – Пройдёмся?
Каменный остров дремал. Он напоминал в эти минуты спящего в кресле состарившегося исполина, укрытого белым пледом. Его владения - дороги, особняки, вековые деревья, утопали рождественской ночью в чистейшем снегу. Ни звука, ни следов, лишь наши ноги оставляли отчётливые отпечатки своего присутствия на его просторах.
Мы приезжали в гости к старику весенним утром, я помню, как среди тумана проплывали голые ветки кустарника и деревьев. Набухшие почки лопались под напором жизненных сил, выпуская из темницы на свет мятую крошечную листву. Уже зацветала  мать-и-мачеха. Мы бывали на острове в знойные дни июня. Я снимала туфли и гуляла босиком как дитя природы. Среди канала цвели кувшинки, кружили бабочки и стрекозы - таким я запомнила свой рай. А потом была осень. Закат мерк в фиолетовом небе. Ветер гнал по дорогам красно-жёлтые вихри. Земля утопала в листве, а где-то высоко над нами прощально кричали птицы, отправляясь к теплу. Теперь зима. Мы гуляем, приминая рождественский покров, старик-остров по-прежнему крепко спит. Лишь вселенский сторож – небо внимательно приглядывает за нами, не полагаясь больше на нашу мудрость.
*****
Катюшка приехала далеко заполночь после очередной халтуры. За вечер ей удалось раскрасить кроме своего лица, ещё четыре для модного показа. Уже успех: девушка имеет работу, но не имеет твёрдого заработка. Я и её опора. Но как всё запущено: она не скрывает, что пытается продемонстрировать на себе, всё, чем наградила её природа и это ради счастливого билета в новую респектабельную жизнь. Не видит Катюшка, что красится как путана, одевается как путана и выражается жаргоном путаны. Скажи ей об этом, обидится. Она верит, что умна, элегантна и в меру сексуальна. Дурочка!
Ужином злоупотреблять не стали: я на диете и ей от диеты только польза, хотя и работает время от времени с топ моделями, самой до модели палкой не добросить. Я привёл Катюшу в отремонтированную квартиру и предложил поиграть в хозяйку. Она приняла предложение с энтузиазмом, не раздумывая. Пусть играет пока, только вот наиграться, чувствую, уже не успеет: рановато во вкус вошла. Бабки приходится отстегивать чуть ли не каждый день, в сущности, я плачу ей за секс и за верность. Плачу за то, что мне не нужно думать кем удовлетвориться.
Я опрокинул Катьку  на диван, но потом передумал и отправил для омовения в душ. Она вышла голенькая, едва прикрыв тело полотенцем, однако макияж с себя не смыла.
- Я что твою косметику целовать должен? – Настроение портилось.
- Там, где ты любишь целовать косметики нету. – Катюша оголила крупную грудь и живот. – Мой пупсик, хочу тебя. – Проворковала она и облизнула губки.
Что за бред, не стояло! Не то, всё не то! Фальшь - ехидина выползла из-под дивана, ну и рожа! Сгинь, тварь, без тебя тошно!
- Придётся тебе, котёнок, поработать сверхурочно. – Я усмехнулся, выбирая для просмотра очередную кассету Брасса.
На экране события разворачивались так, что желание плотской любви от актёров передалось и мне. Я расслабился, отдав себя в Катькины руки и губы. Каким получится мой роман? Я сделал начало, но куда продвигаться дальше? Не любить, пренебрегать – это одно, но совершить предательство – это пострашнее. Предал я уже или только запутался в мыслях?
- Давай спать, Катя. Ты на диване оставайся, а то я с тобой рядом не высплюсь. Да, и умойся, не пачкай подушку.
- Пупсик, а ты в Турцию когда? Ты возьмёшь меня с собой? Мне понравилось  с тобой в Турции. – Просящим взглядом, Катюша уцепилась за моё лицо.
- Я говорил уже, не называй меня пупсиком. Не называй меня так! – Ну до чего глупышка безмозглая, в Турцию ей захотелось!
- Котя, как скажешь! – Примирительно заулыбалась она.
- Ты лучше, Катюша, послушай. Я задумал на новом поприще преуспеть. Вот, с вечера уже роман пишу. Лежи тихо и слушай! -  Я читал ей написанное с выражением, читал так, чтобы прониклась.
- Ты гений, пупсик! Полный отстой! А тебя  напечатают?
- Я сам себя напечатаю, мне лишь бы закончить. – Ответил устало: день вроде был как всегда, но сил забрал много.
Лёг, но спать не хотелось. Было слышно как похрапывала Катюша. Надо бы девушке носовую перегородку исправить. Что родители думают: ещё в детстве ударило качелями. Ленка если спала у меня, то спала тихо как мышонок. Ленка, где тебя носит? Глаза бы мои тебя никогда не видели! Дура! Навязчиво лезли мысли о книге. Сколько будет стоить, чтоб издать? Тыщи три бакинских, говорила Ленка – это минимум. Столько я найду, мне бы написать, может о жизни своей написать? Мама, почему ты меня в детский дом отдала? Да, я часто болел, а тебе нужно было зарабатывать на кооперативную квартиру. Ты избавилась от меня, квартира оказалась  тебе ближе и дороже. Ты помнишь, мама, что мои лёгкие были совсем слабыми? Ты этого не помнишь потому, что видишь и знаешь Лёньку нынешнего. Меня спас отец, мама. Он забрал меня в Кишинёв в свою новую семью. Забрал к молодой жене и сводному брату. Я понимал, что чужой им. Уже тогда, мама, мне пришлось выслуживать своё место под солнцем. Я боялся, что меня сочтут обузой и снова отвезут в детский дом. Мачеха оказалась старше меня на пятнадцать лет. Я любил подглядывать как она моется в ванне. Чем не сюжет для Тинто Брасса, хотя нет, «Подглядывающий» у него уже есть. Однажды отец застукал меня и надавал подзатыльников. Там, в Кишинёве, я закончил школу. Как не стал бандитом или гопником сам не пойму, видимо, Бог уберёг. В Питере меня ждала только армия. Я убежал, едва меня призвали. Поймали, мама, и заставили служить.  Мама, я говорил, что думаю, за это меня посадили на губу. Двое суток копал яму без сна, отдыха и еды. Потом госпиталь как спасение, там мне отрезали здоровый аппендикс. Мама, я не гнушался грязной работы, лишь бы не возвращаться в часть, но пришлось вернуться. Что ты знаешь, мама, о сыне? Знаешь ли ты, как болела у него душа? Ох, мама, мама…
После армии поступил в Строительный. Женился быстро на первой девушке, положившей на меня взгляд. Она уже доучивалась и диплом получила, а я до своего так и не добрался: пришлось содержать семью. Работал много, но девушке не хватало. Грызла меня по черному. Терпение моё прогрызла до дыр, я ушёл от неё, даже дочка не удержала. Ушёл от неё, ибо чувствовал, что погибаю. Жить в одиночестве долго не смог, женился снова. Сделал первые деньги, потом челночил по Турции и Китаю. Ты знаешь, мама, сколько перевозят на себе челноки? Без выходных, больничных и отпусков сотни килограммов груза.  Я окреп на ногах и  проложил путь в Эмираты. Там открыл салон красоты, но не покатило в арабском мире. Всё потерял, судился с шейхом, в тюрьме сидел, чудом жив остался, вернулся в Питер, тут долги и счётчик за счётчиком. Жене рассказали добрые люди о моих арабских приключениях. Скрывать не стал: да, изменял, из-ме-нял! А кто мне рога наставил, едва поженились? Да и с кем, с ничтожеством, сама похвасталась, за язык никто не тянул. Да это она меня на измену толкнула: на работе сутками, подпускала к себе раз в неделю, остальное время её не волновало как я удовлетворялся, не волновало и с кем. Жил страшно один: долги надо было отдавать. Но вот ведь выплатил всё, квартиру купил, джип, девушку очередную.
Вторая жена поняла, что со мной надёжнее, чем с кем придётся, пошла на попятный. Предложила снова жить вместе, да теперь уж я не захотел. Девочки встречались лучше и опытнее, менял их часто. По иронии судьбы подбирались, за редким исключением, Катюши... Прошлой зимой заболел и вымолил у Бога Ленку. Она меня к жизни вернула быстро. Снова девушки откровенно хотели меня, даже официантки в ресторанах, не стесняясь, клеились. Все это видели, а я гордился собой. Ленку, правда, Катюшкой по инерции иногда называл. Она бесилась, но оставалась как привязанная рядом. Я понял, что Ленка никуда от меня уже не денется, этакая жертва любви в мышеловке. А как понял, так и разочаровался: просишь у Бога одно, а тебе подсовывают хрень какую-то. Кто лучше меня знает, кто мне нужен? Ленке не стал объяснять, сама поняла, что лишняя с некоторых пор. Почти  не сопротивлялась, свалила в центр зализывать раны. Уже утешилась, наверное. Осень прошла, пора забыть. Я типичный плохиш без обязательств. Однако нужно и котёнку замену присматривать, пора уж, чтоб съехала с меня. Тяжеловата, подруга. Матери нахамила, …мать - при чём? «Щщас взорвусь!» - Без тормозов вкатила. Да-а, пора на место ставить. Хотя, как вариант, можно и потянуть резину, если приведёт Катюшка подругу: втроём не так скучно какое-то время. А потом-то что?
Сон не шёл, сердце не находило места. Как же дописать эту чёртову книгу? Тут даже паркер, подаренный Ленкой, не поможет. Да чем лучше обычной ручки этот паркер? Ценой лучше! Ленка, слышишь меня, херня твой паркер!  Место ему в заднице!
Из памяти выплыли строки:
- Но если я безвестно кану –
Короткий свет луча дневного…
- Я за тебя молиться стану…
Вот Катька уж точно за меня молиться не будет. Я сам за себя помолюсь, если припрёт. Помолюсь и новое спасение вымолю! Ночь бесконечная, удолбала ты меня, ночь!
*****
Кроме нас, казалось, на Каменном не было никого. Снова пошёл снег. Откуда? Луна всё ещё светила над миром. Мы направились на край острова, к старому театру. Дальше только Невка и Елагинские просторы.
- Не замёрзла?
- Да нет.
- Ты не забыла, что за ночь сегодня?
- Смеёшься? Рождество! Только вот странно что нет на острове ни души. Я вспомнила иудаистскую притчу про Бога. В прошлом, в старые золотые дни, люди, бывало, видели Его собственными глазами. Бог тогда ходил по земле и называл людей по именам. Он был очень близко, а вот теперь мы не можем видеть его. Может Бог прячется от нас, а может просто забыл землю? Больше  Он не поддерживает людей, спотыкающихся во тьме, а ведь раньше делал это…
- Не продолжай, хочешь, угадаю конец. Бог и сейчас на земле, просто люди перестали замечать его.
- Ты, как всегда, прав. Хочу в снег окунуться, можно?
- В снег, не в прорубь, можно! – Рассмеялся Лерка и потащил меня за канаву к поляне с кустарником. Мы упали на землю. Снежинки взлетали над нами серебристой завесой и снова устремлялись на покой. Я лежала, раскинув руки, а Лерка, стоя на коленях рядом, сыпал и сыпал на меня пригоршни студёного порошка. Звёзд не было видно. Лицо онемело от холода, но хотелось одного – пусть всё останется как есть сейчас, чтобы больше не думать, не ждать, не надеяться, не любить. – Вставай, баба снежная, простынешь! – Он стремительно поднялся и протянул руки. Приподнял меня над землёй, перенёс на дорогу и, энергично встряхнув, поставил на ноги. Посыпался снег. – Ты перестала сопротивляться?
- Не поняла. – Я надела шапку, затянула по воротнику комбинезона шарф и только тогда посмотрела на него, манерно приподняв брови.
- Сколько раз уже мы пересекались в жизнях? Напомни свои сны.
- Ну, первый раз, в Древней Иудее. Я была блудницей, проституткой. А ты - священником. Ты ненавидел таких как я. Ты пытался меня уничтожить и уничтожил, устроив показательное избиение камнями.
- Я любил тебя, но ты бросала мне вызов. Ты бросала вызов нравственности, ты бросала вызов моей вере. Ты не хотела остановиться, Ле!
- И потому ты убил меня руками толпы?
- Я был в ярости, она захлестнула сердце.
- Да, знаю, ты вскоре умер от удара. – Я опередила Лерку и шла с минуту перед ним лицом к лицу, глаза в глаза.
- Потом мы встретились в средние века на рыцарском турнире. Ты - сильный и опытный рыцарь, и вдобавок, муж моей сестры. Нас свёл жребий. Я была тогда юношей может лет восемнадцати. Помню я лежала на холодной земле, серое небо меркло и таяло, а ты склонился надо мной.
- Я любил тебя и жалел! У меня не было выбора! Поединок – это честь, это традиции!
- Значит, убить, жалея, лишь бы следовать традициям?
- Ты не поверишь, но я помню это! И мне до сих пор больно. А потом, в девяносто шестом, мы встретились снова. Ты вспоминаешь день, когда оказалась в моей машине? Я могу назвать число, час, и напомнить во что ты была одета. Ты сказала: «Мы знакомы? Я знала тебя раньше?», я ответил: « Пока нет, но чувствую, что мы встречались». Я полюбил тебя сразу, как только увидел. Ты выждала двадцать минут и… бросила вызов!
- Глупости!
- Мы увязли в пробке, а нас ждали на Васильевском. Ты посмотрела мне в глаза и абсолютно трезво выдала: «Встречная полоса почти пуста. Слабо по встречной?»
- Да, ты усмехнулся и тут же вырулил на встречную. Пару-тройку километров мы провоцировали судьбу. Ты не терял самообладания, а я в душе несколько раз за это время простилась с жизнью.
- По тебе не было видно, ты держала себя в руках. А потом, очередной вызов мне и так месяц за месяцем ты толкала меня на безумства. Я злился, но не мог устоять. Дальше, ты обнаглела настолько, что просто ушла.
- Нет, я отпустила тебя в жизнь, что была важнее, чем я. Ты сам так хотел, иначе бы не ушёл.
Всё так, мы познакомились в воскресенье, в тёплый, лучащийся солнцем день, тридцатого августа девяносто шестого. Со слов Лерки, это произошло в шестнадцать часов сорок четыре минуты. Встреча не была случайной: нас пересекла и объединила работа. Помню неотвязное ощущение, что всегда знала этого человека. В те дни Лера любил джинсы, салат «Чиполлино», «Балладу о прокуренном вагоне», риск, скорость, ночные телефонные разговоры.  В те дни он не любил кофе, сигаретный дым и женщин, задающих вопросы. В те дни я знала и любила его. Сейчас почти не знаю и почти не люблю.
- Эти годы, Ле, ты светила мне факелом. Я построил последний бизнес для тебя, я мечтал, что придёт день и ты скажешь: «Я горжусь тобой, Лерка!». Было трудно, но ты освещала путь. Я молился тебе и ты хранила меня. Сейчас, на меня работают сотни людей, они доверились мне и я не смею разочаровать их. Я хочу, чтоб они жили достойно, чтобы не боялись за завтрашний день. Я могу посмотреть в глаза любому из них, слово тебе даю.
Мы подошли к деревянному мосту на Елагин остров, обошли ворота и направились по его изгибу к месту, где среди льда виднелась огромная полынья.
- Ленка, ты сможешь простить меня за прошлое? Прости! Мы вместе сейчас, чтобы закончить бессмысленную борьбу, мы долго к этому шли и пришли. Ленка!
- И ты меня прости…
- За что?
- За вызов… Я боролась не с тобой, было видно, что ты всякий раз превосходил меня по силе и опыту, я боролась со своим страхом. Мне важно было победить страх. – Я оперлась на перила и увидела черноту перекатывающихся волн. Потом посмотрела на небо, там мерцала одинокая звезда. – Лера, это рождественская звезда! Можешь загадать желание! Я уже загадала.
- Сделал! О чём просишь ты?
- Не скажу! – Покачала я головой.
- Тогда и я не скажу. – Он отвернулся.
- Хочу сына! – Вырвалось из нас одновременно. Мы растерянно замерли.
- Чур, моё! Я держусь за дерево! Скажи, когда сбудется? – Я смеялась сконфуженно, вцепившись руками в перила моста.
- Дурочка, тебе нельзя рожать, тебя же разрежут! – Разволновался он.
- Ты видел на моём теле шрамы?
- У тебя нет шрамов.
- Ты не внимателен. Есть, четыре и ещё сломанное ребро.
- Мне нужен сын, нужен преемник, кому я смогу оставить дело. – Лерка произнёс это тихо, но отчётливо. – Поехали домой.
Мы возвращались к машине больше получаса. Я заметила перед нами метрах в ста одинокого путника. Лерка тоже обратил на него внимание.
- Вот он, Бог, а ты говоришь, нет Его сейчас на земле…
Я промолчала. Мне тоже хотелось верить, что это Бог.
Лерка вошёл в мою квартиру той же уверенной походкой, как и несколько лет назад. При ярком свете я заметила, что виски у него поседели, серебро виднелось и в бороде.
Он отказывался спать, пытаясь прочесть строки.
- С любимыми не расставайтесь!
         Всей кровью прорастайте в них…
         С любимыми не расставайтесь…
Так и не дочитал: уснул. Временами всхрапывал и беспокойно ёрзал по дивану, привыкая к новому месту.
Я сидела на кухне, поджав ноги, разглядывая одинокий бокал с шампанским. Боже, неисповедимы пути твои, но всё во благо, даже испытания. Могла ли я подумать осенью, что вскоре вернусь на дорогу мужчины, которым уже переболела, что именно так в этой жизни предначертано. Сознание опрокинулось в иную реальность. Я увидела маленький речной пароходик с названием «Hudson». На палубе у борта стояла женщина средних лет в скромном сером платье и шляпе. Рядом с ней находился юноша-брюнет с едва заметными усиками. Он смотрел на женщину взглядом полным преклонения, нежности и любви. Передо мной предстало одно из прошлых воплощений, где мы встретились с Лёней. В той жизни я была ему матерью, в этой жизни просто подружкой на время. Однако судьба предусмотрительно дала нам шанс познакомиться и несколько месяцев прожить друг в друге. Так мы обрели силы для дальнейшего земного пути. Лёня был моим зонтиком, я - его спасательным кругом. Я помогла ему, он поддержал меня, иначе и быть не могло. Где тебя носит, Лёнька? Справишься ли один, без моей поддержки? Когда и где будет наша  новая встреча?
Я очнулась от внутреннего толчка. Бокал опустел, в бутылке ещё что-то оставалось. «Русское радио» с FM транслировало в эфир простенький шлягер. Грустный женский голос в эти предутренние минуты давал ответ: «Наве-ерно, в следующей жизни, когда я стану кошкой нана-на-на. Наверно…». Забавно, я в шкуре кошки. А Лёня кем станет – хозяином, а может, уличным обидчиком или котярой-разбойником?
- Проснулся, ничего не понимаю, где я, почему один? – В кухню входил Лерка. – Праздник сегодня. Давай оформим доставку на дом. Закажем много-много вкусной еды, вина. Ле, слышишь меня?
Я смотрела на сильного мужчину и чувствовала сердцем, что он мне по-прежнему дорог.
- Я подумал, Ле, придёт время и мы состаримся. Будем с тобой на нашей кухне пить чай и вспоминать этот день. Быть может, тогда никто не станет ревновать нас друг к другу.
- А, что, кто-то ревнует? – Улыбнулась я лукаво. Он ограничился молчанием.
- Ле, давай выпьем! За нас!
- Давай.
Уже светало. Незапятнанный снег укрыл землю и прошлое. Рождество светом звезды осветило настоящее перед новым судьбоносным виражом.
Увидев одинокого странника, я уверовала, что это добрый знак на пути. Кто знает, может, ночью Бог прошёл совсем близко от нас?