Полосатые столбы

         Время, как четвертое измерение, не может никуда идти. Отмеряемые часы проплывают мимо нас просто как полосатые столбы, обозначающие километры вдоль железной дороги. Это если мы едем на поезде. Если мы летим на самолете, то со временем все гораздо сложнее.

         Я возвращаюсь в Москву в тесном и гудящем ТУ-134, а рядом со мной сидит Ирина Измайлова. Если бы она подсела ко мне в автобусе, который ежедневно перевозит меня от дома до станции метро, то вряд ли бы что-нибудь случилось. Даже упоминать об этом незначительном событии мне не пришло бы в голову. Но в самолете все выглядит совершенно по-другому. Я поворачиваю голову и отрываю попутчицу от чтения книги:
         - Вы Ирина Измайлова?
         Она подтверждает. Она не удивляется, что ее узнают в лицо.
         - Я читаю ваш журнал и смотрю передачу по телевизору. Мне нравится.
         - Спасибо.
         Ирина понимает, что я - не из праздного любопытства. Это хорошо, когда тебя немножко понимают.
         - Я бы хотела у вас работать. Журналистом.
         Ирина делает вид, что понимает больше, чем я могу сказать. Ее голова совершает непроизвольный кивок. Так медики ставят окончательный диагноз.
         - Вакансий у нас нет. И вообще – у нас очень мало платят.
         - Я неправильно выразилась. На самом деле работа не причем. Вакансии и зарплата меня не интересуют. Я бы хотела писать статьи для вашего журнала. Пока бесплатно.

         Адрес, нацарапанный в записной книжке, материализовался в трехэтажное строение, задрапированное зеленой сеткой. Единственный подъезд, заполненный песком и обломками досок, не предполагал никакой другой активности, кроме строительной. В полуподвал вела деревянная лестница без перил, внизу которой стоял человек с большим блокнотом. Высокий и худой, с аккуратно стрижеными, но совершенно седыми волосами, он не олицетворял никакую профессию своим внешним видом. Было непонятно, то ли он случайно остановился здесь, сверяя записи в блокноте, то ли это – его постоянное рабочее место стоячего вахтера в заброшенном здании. Тем не менее он поинтересовался, к кому я иду, посмотрел в блокнот и разрешил пройти:
         - Прямо по коридору до конца.
В длинном коридоре все двери были открыты настежь, и в комнатах возились штукатуры. При этом этаж заполняли гулкие электронные ритмы, так что строители, манипулировавшие своими мастерками и ведрами в проемах дверей, смотрелись как рваные эпизоды видеоклипа. Поэтому когда я дошла до последней комнаты, в которой и располагалась редакция, мое настроение было чудесным.
И все было вполне комфортно, и солнце так акварельно лилось из распахнутого во двор окна, и банданы на длинных волосах юношей я воспринимала не более как униформу, и ребенок в полосатых джинсах, строящий и разбивающий цветные пирамидки в углу, вполне соответствовал общей атмосфере и звукам Front 242 из компьютерных колонок. Так что я поначалу удивилась такому редкостному скоплению адекватных людей в одном месте. Пока кто-то не произнес фамилию «модного_молодежного» писателя. Сейчас уже не помню, кого. Да и это не важно. Я просто обронила, что мне не нравится этот писатель. Обычное дело. Такой бытовой плюрализм, который даже в болотистых средах корпораций не вызывает и легкой волны возмущения. Однако в этой комнатке сугубо концептуальные служители искусства, вероятно, посчитали это оскверняющим. Неофит, пробравшийся в храм, чихнул в сторону иконостаса. Лампадки заколыхались.

Человек аргументирующий напоминает мне неудачливого алхимика, пытающегося синтезировать золото из крысиных лапок, медного купороса и другой неожиданной и немыслимой дряни. Отсутствие результата он объясняет недостаточным количеством и разнообразием ингредиентов, неподходящими условиями и вообще чем угодно, только не простым фактом самой безнадежности процесса. Когда меня пытаются убедить в правоте той или иной догмы, ссылаясь на философские источники, наследие разномастных гуру, школьные учебники, когда меня засыпают терминами, требующими бесконечного уточнения, когда мне приводят примеры из неинтересных мне жизней, я замолкаю, зачарованная. Эдакий прорыв канализационной бессмысленности, в своей глупой смеси не пригодный уже ни для какого синтезирования, почему-то кажется человеку предвосхищением золота, необходимым сгустком информационной жижи для прорыва в инсайт и поднебесные сферы. Невероятная скука.

Так вот. Когда меня попытались убедить в том, что писатель хорош при помощи терминологии, мертвых философов и школьных учебников, я передумала. Акценты сместились, фон и рисунок поменялись местами, как на известной картинке со старухой и девушкой в шляпе. Ребенок, солнце и музыка оказались случайностью, главным же в этой комнате оказались банданы, журналы на полке и штукатуры за стеной.

Я ехала домой на автобусе, вполне довольная собой. Адекватные люди не могут скапливаться в одном месте. Творчество не может быть работой. Время не может никуда идти. Все это – просто измерения.