Монолог Невесты отрывок из романа

Я стою у зеркала в мамином свадебном платье и длиннющей фате - тридцатилетняя девочка  с намечающимися морщинами.   Белое мне к лицу, хотя фасон старомодный - впрочем, я и сама безнадежно устарела и пахну нафталином. Мне не скучно и не стыдно часами разглядывать себя - это мое любимое занятие, когда никого нет дома. Было время, когда я мечтала, что пройдусь в таком же под вальс Мендельсона - я выделывала у зеркала немыслимые па, представляя, как кружусь в вальсе с  женихом, а иногда замирала, любуясь изгибом своей шеи и тонкой талией с расходящимися от нее фалдами невесомых кружев - я кокетничала со своим отражением, меняя выражение лица, прикрывалась фатой, краснела, делала реверансы в стороны невидимых гостей - наверное, это комично смотрелось со стороны. Мои причуды всегда казались нелепыми тем, кто знал меня близко, поэтому я позволяла себе подобную роскошь только наедине с собой... Радовалась моменту, мечтала - и мое отражение мечтало вместе со мной.
Так было до того момента, пока я не осознала, что не дождусь своей первой брачной ночи никогда, а вслед за детством придет сразу старость. Грустные мысли все чаще стали поднимать бунт в моей голове - а она и без того постоянно болит - с детства. Но сейчас, глядя в зеркало, я смакую предчувуствие, что все это должно скоро кончиться и что, похоже, очень скоро мне доведется появиться наконец в этом платье на людях. Правда, мне не дано будет увидеть их реакцию - но это к лучшему - за последние годы наряд здорово потускнел, и  худенькое мертвое тельце в  нем наверняка будет казаться жалким.

А я не могу позволить себе роскошь казаться жалкой. Я - преуспеваю в работе, хотя никто не догадывается, что "горю" на ней я в надежде, что когда-нибудь сердце не выдержит - дохожу до последнего предела усталости, до последней точки - потому что ненавижу себя.  Я - ходячий калькулятор и машинка для зарабатывания денег, которые, впрочем, не трачу на себя, постоянно мучаясь мыслью, что недостойна вещей, которые можно приобрести на эти деньги. Я - сама общительность, и четко знаю, кому, что и как нужно сказать, чтобы войти в фавориты - но не получаю от такого общения ничего, кроме чувства омерзения. Я научилась лгать окружающим, что мне хорошо и научилась подавлять собеседников в спорах о том, как следует жить, железной логикой и неоспоримыми доводами, в которые сама не верю. Я убедила их в том, что что моя жизнь - мой выбор, назвав банальную женскую неустроенность "альтернативным образом жизни".
А что мне оставалось?  Я упустила момент, когда еще можно было заявить миру:"Я слаба, я нежизнеспособна,  я хочу в тихое уютное место - пусть это будет отдельная палата, главное, чтобы меня оставили в этом моем мирке и не вторгались в него столь бесцеремонно!" А сейчас поздно для  таких заявлений - я дала им понять, что МОГУ. Могу все это нести на себе. Я подписалась на эту роль. И правда сейчас станет губительной - прежде всего для моей семьи, которой я успела стать опорой.

... Семья... Моя ли это семья? Мама и брат - иногда они кажутся мне совсем чужими и я размышляю о том, как сложилась бы моя жизнь, родись я в другой семье. Я по-своему люблю их - но это чувство сродни той привязанности, что иногда испытывают заложники по отношению к своим похитителям. Отчего-то они оба уверены, что вовсе необязательно уважать тех, кто разделяет с с тобой место под крышей - и щедры на взаимные оскорбления. Каждый раз, когда между ними разгорается скандал, мне хочется убежать из дома куда глаза глядят. Брату ничего не стоит избить мать, щедро наградив ее нелестными эпитетами, и если я спешу вмешаться в этот конфликт, рискую получить свою порцию побоев и оскорблений. Его друзья аккупировали дом - часто они пьянствуют в нашей малогабариттной квартире сутками - в такие дни  жилище погружается в густой сигаретный дым и наполняется тупым хохотом и нечленораздельными воплями. И перед ними - перед этими свиноподобными созданиями - брат считает возможным унижать меня! Он говорит нарочно громко про меня гадости, причем старается давить на больное, нарочно выбирая те фразы, которыми нередко внутренне я бичую себя сама - и никогда не препятствует, если кому-то из хорошо подвыпивших его друзей взбредет в голову меня облапать - на глазах у  прочих дегерератов, чтобы вызвать их жуткий смех. У меня нет своей комнаты; в такие дни мне кажется, что везде живет только он, и  чувствую себя беспомощной и незначительной -  вынуждена молчать и подчиняться, замалчивать обиды, терпеть издевательства - только потому что он сильнее, и потому что мать вряд ли меня поддержит - она боится его не меньше моего.

Мать...  Можно ли ей было иметь детей? Она всегда смотрела на мир как-то странно, боясь жизни - и пугая ею всех окружающих. Она убедила себя, что стоит выше того, чего из страха так и не впустила в свою жизнь, и принялась заменять в речи слово "боюсь" на  "стыдно, недостойно". Так, я с детства слышала, что стыдно, недостойно девушки выражать молодым людям свою любовь - те должны падать ниц и пресмыкаться, но стоит им только понять, что девушка испытывает ответные чувства - они якобы тут же испытывают разочарование от такой быстрой победы. И сама она поступала согласно этому учению...с  собственным мужем. Будучи ребенком, я не раз замечала, как мой ласковый папа норовил обнять ее за талию, когда она суетилась у плиты или разбудить ее поцелуем от дневной дремы... И всегда я слышала шипение, и приглушенное:"Тише... дети увидят - позор какой!"

Уже тогда я осознала, что у взрослых людей не принято дотрагиваться друг до друга - стыдно, даже если даже если это близкий тебе человек.

А позже отец ушел из семьи -  сейчас его ласкает другая женщина, а я вместо сочувствия  по отношению к матери ипытываю безумное сожаление о том, что родилась у нее,а не у той, что может любить и не стесняться этого чувства. И немного скучаю по нему.

Повзрослев, я часто задавалась вопросом: как я могла появиться на свет -  холодность матери, ее сдержанность в проявлении чувств и ложный стыд в моем понимании трудно совмещались с материнством, которое начинается с любви и имеет любовь продолжением. Но несмотря на то, что я видела ее ошибки - и не желала повторять их, к тому времени в моей голове прочно поселился целый ряд мифов, которые обеспечили мне позже, при соприкосновении  с внешним миром, полных крах надежд. Она воспитывала во мне героиню книги, которую так и не написала - и я осталась не у дел.
Она будто бы не понимала, что жестоко не сказать правду о мире, наблюдая, как собственный ребенок вынужден постигать ее, набивая шишки. Впрочем, знала ли она ее сама?

Знала ли она, что люди имеют иногда более веские основания для брака, чем "скромность", которую она прославляла в отце? Она и меня воспитывала так же: выходи замуж за того, кто не сделает тебе гнусных предложений до брака. О прочих критериях в выборе жениха она умалчивала, обозначив этот сомнительный всеобъемлющим словом "порядочность".

Так я поняла, что сексом  до брака занимаются только непорядочные. И еще - что подобные предложения говорят о "неуважении" молодого человека к девушке - раз тебе это предложили, значит ты как-то неправильно себя повела. И я бичевала-бичевала-бичевала себя за каждый подобный эпизод - мне было бесконечно стыдно за любое неосторожное действие, за любое нескромное слово молодых людей, которым я симпатизировала.
Так она воспитывала меня для жизни в 21 веке - садизм или глупость? Кроме того, разговоры "об этом" всегда столь стыдливо заминались, что я вошла в отрочество со стойким убеждением, что секс - это что-то грязное, чем люди "порядочные" занимаются лишь для продолжения рода. Надо сказать, такому взгляду способствовал рано развившееся во мне эстетское чувство - мне всегда казалось дикой ошибкой природы то, что люди размножаются столь нелепым способом.  И все, о ком я знала наверняка, что они "делают это", стали восприниматься мною как люди падшие: а таковых с каждым годом прибавлялось и прибавлялось в моем окружении.

Хорошо помню день, когда моя лучшая подруга пришла ко мне в слезах - она только что рассталась со своим первым и единственным парнем.  Это был размеренный, ничем не примечательный серый вечер - в нем не было ничего хорошего, но и решительно ничего плохого. Ничто не предвещало, что он обернется для меня презабавнейшим шоу - и я открою в себе способность радоваться тому, чему стыдно радоваться.

Она закрыла за собой входную дверь - и остановилась в дверях, боясь произнести слово. Ее нижняя губа дрожала, вид был поерянный - чувствовалось, что стоит ей проронить хоть слово, прочие хлынут потоком - и зальют пространство квартиры безысходностью и истерией. Так оно и произошло - ни слова не говоря, она поспешила пройти в мою комнату - и... завыла. Завыла, как волчица, потерявшая своего волчонка - нечеловечески завыла, не пытаясь что-то мне объяснить, уйдя с головой в свою боль. Этот вой перешел во всхлипывания - я терпеливо молчала, не чувствуя сострадания - одно лишь любопытство: подтвердится или нет моя гипотеза? Я уже догадывалась о том, что случилось, и не торопила ее. "Мы... мы расстались... совсем...." - наконец выдохнула она - и вдруг, зажав голову руками, сползла на пол, забилась в угол, и начала биться головой об стенку. Казалось, она не чувствовала боли - теперь  она уже не молчала, она  выплевывала обрывки фраз, которые тут же гасились рыданими. "Теперь все... но я же его люблю! а он мучает, мучает, мучает...". Я подошла и попыталась поднять ее, но она резко увернулась - снова завыла - и принялась кататься по полу. Я никогда раньше не видела ее в таком состоянии, она всегда отличалась выдержанностью и рассудительностью.
Во мне боролись два несовместимых вроде бы чувства: с одной стороны - желание помочь,  хотя бы малым, тем, чем могу - я побежала за валерианкой, все-таки уговорила ее прилечь, стала интуитивно подбирать слова, чтобы ее утешить - глупые, но безотказно срабатывающие в таких ситациях. Но, с другой стороны, меня не покидало ощущение, что свершилось некое возмездие - и время рассудило нас: год назад она познакомилась с симпатичным, во всех отношениях положительным молодым человеком - и превратила на долгое время мою жизнь в ад. Ее самодовольный вид, постоянные визиты ко мне со своим "новым приобретением", мучительные для меня откровения о тех милых нюансах взаимоотношений, от которых учащается сердцебиение даже у законченных циников... Я не могла ей этого простить - и теперь справедливость восторжествовало: я вязала - просто спокойно вязала в этот вечер - очередную салфетку, а она медленно таяла, теряла себя, свое лицо - передо мной, перед моими домашними, которые слышали доносящиеся из комнаты шумы, перед пассажирами в автобусе, в котором она ехала ко мне в этот день. О! Я была на коне - не потому ли с таким удовольствием утешала ее в этот день? Я была сильнее ее во сто крат, я впервые за долгое время не чувствовала себя ущербной - и я могла раздавить ее - одним словом, но я благородно помогала ей - и любовалась собою в этой роли.  Это был один из лучших дней моей жизни; помню, что тогда я поклялась, что никогда не пойду на близкие отношения с мужчиной - выглядеть так же нелепо - по своей воле? Мне этого не надо.

Мне этого не надо. Так решила для себя я. Но природа брала свое - темперамент не уставал напоминать о себе, выбирая для этого самые разнообразные поводы. Я смотрела на влюбленных на улице - и представляла, как они занимаются "грязным делом", я жадно впитывала откровения подруг, побывавших "по ту сторону" привычной для меня жизни, я представляла себя в роли героинь эротических фильмов и видела сны, сценарии которых были далеки от моих продиктованных логикой установок. Поводом для эротической фантазии могло стать что угодно; иногда они возникали на ровном месте - но каждый раз я одновременно со сладостным чувством от чего-то пробуждающегося во мне испытывала чувство дикой вины за эти свои "особенности" - конечно, я подозревала, что это естественно, но это не помогало мне избавиться от омерзения по отношению к себе.

Меня будоражила эта смесь чувств - любопытство, томление,  романтическая горячка от переживаемых в фантазиях эмоций  - вместе со стыдом, с ненавистью к себе и  постоянным ощущением своей виновности.  Я смутно предчувствовала, что победить должно то, что я всегда от себя гнала - но такая победа к определенному возрасту стала казаться мне сродни смерти. Я боялась близости - и хотела ее, а в своих самых смелых фантазиях грезила об изнасиловании - о да, мне хотелось, чтобы меня не спрашивали, а просто прижали к сырой холодной стенке в какой-нибудь грязной подворотне - кто знает, может быть, после этого мои нынешние внутренние мучения показались бы мне незначительными? Я слышала, что обычно происходит именно то, чего боишься. но со мной этого не происходило - и я с насмешкой констатировала, что не привлекаю даже насильников.

Но не только физическое меня манило. Я не могла не замечать, как светятся глаза моих пока еще счастливых в любви подруг - и мне хотелось испробовать - хотя бы разок - как это? Как это - чувствовать  свою руку в чьей-то  ладони, шагая по мостовой - и болтать ни о чем, и заливаться смехом, и сметь остановиться на углу - и запустить руку в чью-то густую шевелюру - и коснуться губами губ? Как это - устраивать молчаливые дуэли взглядов - когда еще совсем не знаешь человека, когда всае только начинается - и одерживать победы в этих дуэлях? Как понимать друг друга с полуслова, как угадывать значение каждого жеста,  каждого взгляда того, кто рядом? 
Но мама учила,  что мужчины  несут в себе  только угрозу, а интуитивно угадываемое мною удовольствие - нарочно или нет - она называла  развратом.


В компаниях, в которых мне доводилось бывать, часто звучали пренебрежительные фразы о таких, как я. Быть девственной считалось позорным - и я научилась делать вид, что такие разговоры не относятся ко мне, но, очевидно, переигрывала в стремлении доказать свою раскованность: я играла с огнем, но каждый раз что-то спасало меня. Я дралась, убегала, звала на помощь знакомых, что находились по близости - и мне удавалось высвободится, убежать, поднять переполох - и выставить очередного "непорядочного"  идиотом.   Со временем я стала относиться к мужчинам как к врагам - они не понимали меня - они видели оболочку и не хотели заглянуть внутрь.  А мне так хотелось, чтобы все мои внутренние страхи были поняты без слов, чтобы кто-то помог мне, протянул руку - не заставляя меня исповедоваться.

...Знала ли мама, что все люди неидеальны, когда настраивала меня на появление принца на белом коне - и без изъянов? Когда сказки  кончились  и рядом со мной стали появляться люди с их плюсами и минусами, живые люди из плоти и крови со своими недостатками - она всегда старалась притянуть их к своему идеалу, и подолгу говорила со мной на тему:"он тебе не подходит". Мне не подходили решительно все - при том, что, с другой стороны, она вовсе не культивировала во мне принцессу - более того, щедро олдаряла меня комплиментами из разряда "посторонние постесняются сказать, слушай мать".
Так я поняла, что некрасива, а тем, что позволяю быть рядом с собою ТАКИМ ЛЮДЯМ, подаю себя в еще более невыгодном свете в глазах окружающих. Значит, лучше быть одной, пока не найду того, кто понравится маме - иначе она просто съест меня заживо, апеллируя к тому, что мне должно быть стыдно общаться с тем, с кем общаюсь.

Стыдно... почему-то это слово постоянно всплывает и начинает болезненно пульсировать  сознании каждый раз, когда я думаю о матери. С ней рядом я постоянно чувствую себя несовершенством, мне постоянно стыдно - за то, за что не должно быть, за то, за что никогда не пришло бы в голову испытывать стыд  моим сверстницам.  Я понимаю, как это глупо - осознавать, что она мне лжет и быть столь зависимой от ее слова - но ничего не могу поделать. Лишь иногда, чтобы хоть как-то жить, я убеждаю себя. что она делает это неумышленно. что она сама НЕ ЗНАЕТ этой жизни.

Но в такие моменты вспоминается небольшой эпизодик из поры моего взросления - она могла не знать о чем угодно, но только не о том, что в это время девочкам положено давать хотя бы какие-то минимальные сведения о женской физиологии. Она сочла возможным рассказать мне  о "стыдной тайне" критических дней лишь когда с удивлением обнаружила, что я третий месяц пытаюсь унять кровотечение под ледяной водой: я не понимала, что происходит, мне было стыдно рассказать об этом ей, и поэтому я решила действовать как при знакомом всем с детства кровотечении из носа - не зная, что  такой метод обернется для меня воспалением.

Ханжество - а не "порядочность" или "стыд" - были  причиной молчания взрослой женщины о таких естественных вроде бы вещах. Ее внутреннее табу расходилось, как круги по воде - и захватывало в свои лживые сети все больше и больше сфер  жизни, порабощая и меня. Безусловно, изначально в моем генетическом коде было что-то, располагающее к такому воздействию извне - иногда мне кажется, что я - ее уменьшенная копия - поэтому я так жадно впитывала все эти табу. Поэтому я боюсь, стыжусь мужчин. Но она - научилась жить с этим, а  я оказалась слабее.

Я всегда росла впечатлительным ребенком - чересчур, чтобы выстоять под натиском ее установок. Впрочем, жизнь оказалась щедра на подтверждения ее слов. Или, может, это я сама коллекционировала подобные ситуации, чтобы взрастить свои страхи до такой степени, чтобы за них можно было спрятаться?

Помню вечер, когда одна из таких ситуаций чуть было не закончилась трагически.  В офисе, где я работаю, организовалась какая-то очередная вечеринка, и  один малознакомый, "залетный" непонятно откуда сотрудник пригласил меня на медленный танец. Я всегда чувствовала себя неуверенно в таких ситуациях - не могла отказать - ибо тогда большой риск, что кто-нибудь догадается о моей маленькой тайне - но и вести себя спокойно я тоже была не в состоянии. Я волновалась - это волнение передалось и партнеру, и мы закончили танец еще до окончания композиции, устремившись на спасительные стулья - к столу.
А на следующий день Ляля, манерная особа,  одержимая идеей совершенствования собственной фигуры, рассказала о только что произошедшем между ней и этим колленгой разговором. Она как всегда кокетливо и издалека завела с ним разговор о женских фигурках - эта глупая курица не осознавала, как  выглядит, пытаясь таким нехитрым способом выявить мужские предпочтения. Есть тип женщин, которые рождаются лишь для того, чтобы нравится - это их программа максимум. и они подчиняют жизнь этой идее фикс, принося в жертву ей те возможности, которые дремлют в любом человеке. Думаю, вот из-за таких мужчины часто презирают женщин и используют их - грех не воспользоваться тем. что так и просится быть использованным.
На ее реплику:"Ах, как я последнее время потеряла в весе, скоро мужчины перестанут меня любить - кожа да кости!" - она получила то, что и ожидала:"Да что вы, Лялечка, вы замечательно выглядите!"А затем... последовало продолжение. "... вот девушка, с которой  я вчера танцевал - очень худенькая, очень! Я так болся случайно переломить ее в танце - все ребрышки прощупывались!"
Я залилась краской стыда - о, безусловно, она  была на коне - а я, поверженная и растоптанная корчилась в грязи! Пачка бумаг выпала у меня из рук, к горлу подступили слезы - и я спешно удалилась. Эта стерва сочла нужным мне доложить о таком! А он... каков? Мерзкий сплетник! Я ведь ничего им не сделала - за что они так?
Мне не хватало воздуха, и я выбежала на балкон. Обычно на нем толпятся курильщики, но был уже конец дня и многие разошлись по домам. Я подошла к перекладине - и почувствовала, как что-то тянет меня вниз. Мне представилась картинка: я, распластанная на земле, скорая помошь, милиция, опрос свидетелей - и Ляля с ее нелепым разговором. "О чем вы с ней говорили? Вы убили ее! Вы!!!" Эта мысль заставила меня перегнуться через перила.
И тут у меня закружилась голова. Она стала такой тяжелой, что, казалось, через мгновенье она утянет меня за собой вниз, и я в ужасе отпрянула - смерть показалась мне такой соблазнительной, что стало жутко от того, насколько зыбка эта грань, которую мы обычно проводим между ней и нашим бытием. Я вернулась - чтобы сейчас проводить часы вот так - бестолково уставившись в зеркало.


Странно... 31 год назад точно в таком же наряде у зеркала стояла моя мать -  а через какую-то неделю  внутри нее суждено был забиться  жизни - моей жизни, или, вернее сказать, жизни того тела, которое появилось на свет через девять с лишним месяцев и которое вскоре закончит свой путь в том же облачении. В тот день она была полна  надежд и взволнована - достаточно взволнована, чтобы несколькими минутами позже споткнуться, спускаясь по крутой лестнице загса - и упасть. Упасть так, чтобы  вышел перелом  и чтобы попасть в больницу - на месяц-другой. Чуть позже у нее родился бы уже другой ребенок... Или - таблетки. Она же всегда переживает по пустякам - наверняка  перед церемонией она приняла парочку таблеток своего обычного сильного успокоительного. Что стоило ей немного переборщить с передозировкой? Увеличить дозу хотя бы в два раза - этого было бы достаточно, чтобы никогда не проснуться. Жестоко? Нет, жестоко воспитывать уродцев.

... Но пора снимать платье. Я плачу, и руки трясутся мелкой дрожью - а скоро придет мама, нехорошо, если она застанет меня зареваной. Я не должна ее травмировать, раз уж мы обе пока живы  ... но главное - я не вынесу больше ее упреков в том, что осталась старой девой, что не подарила ей внуков, что слетаю с катушек, и, наконец, что примерять чужие свадебные платья - дурная примета - никогда не выйжешь замуж.  Надо выпить это ее успокоительное... две - или четыре таблетки? Четыре - и все будет просто... слишком просто. Жила серой мышкой - и ушла тихо, сама, никого не напрягая.
 Две - и все будет как прежде - будут долгие дни одиночества и безысходности, и судорожная фиксация ощущений  на бумагу, их "вживление" в стихи, которые я пишу, чтобы  запечатлеть последние дни моего медленного умирания, чтобы оставить что-то после себя - что-то несоизмеримо большее, чем не зачатое мною дитя.  Две - и шанс наказать себя за то, что так по-глупому разбазарила свою молодость - за свои страхи и сомнения, за то, что никогда никого не любила и не позволяла любить себя - наказать, вдруг обрушив на себя все то, чего так боялась - ведь душою я давно мертва, а мертвым нечего терять. Две - и уйти красиво, в результате несчастного случая, например, став жертвой - о, этот ореол всегда манил меня в моей повседневно-серой, будничной жизни. Сделать это не своими руками - чтобы никто и не догадался, как мне было паршиво.
Две.