Мой дом не крепость, а скорее клуб

Мой дом не крепость, а скорее клуб…
Так уж исторически сложилось, что мой дом, сколько я себя помню, был, является и, я надеюсь, будет являться образцово гостеприимным местом. Если немного углубиться в историю, то окажется, что наша семья переехала в эту квартиру в 1979 году и главной причиной было не то, что мы выезжали из коммуналки, а то, что предыдущая квартира находилась очень близко от мастерской моего отца, так что весь поток гостей плавно перетекал из мастерской домой и из дома в мастерскую…
И вот мы переехали, но почти ничего не изменилось, за исключением того, что теперь гости меньше доставали наших соседей, и стало больше места для их приёма. Но круг знакомых моего отца был очень интересным и я, маленький мальчик, сидел на прокуренной кухне и постигал богемные разговоры. Да, в то время нашими гостями были знакомые художники, скульпторы, артисты и представители иных творческих профессий. Отчасти, эта тусовка сформировалась в, наверное, самой в то время известной московской богемной мастерской скульптора Никиты Лавинского, кстати, сына В.В. Маяковского. В конце 60х  и все 70е эта мастерская собирала многих представителей творческой молодёжи, ставших впоследствии очень известными.  Но, вернёмся на Серпуховскую. Из общества с Гоголевского бульвара нашими гостями стали Никита и его сын Владимир Лавинские, спасаясь от тусовок в собственной мастерской; Анатолий Пантелеевич Малков, в то время бывший главным архитектором Москвы; Саша «Каин» Кайдановский, в то время имевший большую популярность после фильма «Сталкер». Но в дальнейшем мой отец вошел в новую творческую фазу и стал заниматься исключительно реалистической живописью, и, естественно,  круг его знакомых тоже поменялся, но их количество и любовь к нашей квартире остались такими же, как и у предшественников. Теперь нашими гостями становятся представители творческого объединения «Москворечье», это было общество художников, возрождавшее традиции Передвижников и сохранение русской реалистической школы живописи. На кухне стали появляться бородатые люди, пропахшие красками и растворителем, и огромное количество чая стало неизменным атрибутом этих встреч. С особенным трепетом я вспоминаю Никиту Федосова, одного из самых сильных, на мой взгляд, представителей русского реализма в ту эпоху, но его реализм больше напоминал импрессионизм, который сквозил даже в названиях картин, например, зимний вечерний пейзаж с названием «Собаки воют». Никита был очень хоризматической личностью и наполнял энергией весь дом, я его немного побаивался, но выходил из комнаты на кухню послушать, как он читает Есенина.
  В то время бытовала шутка про нашу маленькую комнату: когда приходившие спрашивали, а кто живёт в этой комнате? Мы всегда говорили – гости. Так и было. Мы никогда не жили полноценной семьёй, сами по себе. В маленькой комнате всегда кто-то жил, именно, не снимал, а просто жил. Те, кто сейчас бывают у меня, знают, что я продолжаю эту семейную традицию. Итак, история этой комнаты. Сначала, там постоянно останавливался учитель моего отца, художник из Брянска Виктор Васильевич Воробьёв. Потом, в течение года жил ученик отца Ваня Шуйков. Вообще с этим учеником была очень смешная история: мой отец поехал на этюды во Внуково, где живут родители моей мамы, и к нему подошел мальчик лет семи и сказал: – “дядь, дай порисовать”. Мой отец всегда любил детей, особенно чужих, и всегда мог найти с ними общий язык, и естественно, дал мальчику кисточку и сказал:  – “дорисуй мне на картине вон то дерево, что-то у меня не получается”. Конечно, этюд был тут же испорчен, но отец  сказал мальчику, чтобы он купил акварельные краски, кисточку и альбом, и он его научит рисовать. После этого случая отец долго не бывал у маминых родителей и приехал только месяца через три, и что же он увидел, на том же месте его поджидал этот мальчик с красками и кисточками, отказать было невозможно. Теперь, после смерти отца, Иван Шуйков возглавил детскую художественную студию «Кармин», основанную моим отцом. Итак, после Вани, жил мамин брат, проходивший обучение в институте хирургии им. Вешневского, находящийся напротив моего дома.
Многое изменилось в 1988м  году в праздник тысячелетия крещения Руси. Я крестился. В следующий год на Пасху я оказался на колокольне, и тут то всё и началось… Юношеский максимализм, таинственность церкви и монастырской жизни (храм, где я стал звонарём, является скитом от Свято-Данилова монастыря, и в храме держался монастырский устав и уклад жизни) изменили меня и мою семью, так как я тут же перенёс своё новое увлечение в дом. И характер гостей снова изменился. В маленькой комнате поселился иеродьякон Семеон, он прожил около года, познакомился с девушкой, оставил сан, забыл про монашеские обеты и женился, у него родилось двое детей. Но отрекшись однажды, отрекаются дважды и он развелся и бросил семью. Кстати, до сих пор никто не зовет его мирским именем Сергей, а так и продолжают называть Сёмой. После Семеона у нас жил Лев Слепнёв, пономарь и чтец из этого же храма. Он был родом из Семипалатинска. Это была очень интересная личность, он оказался сатанистом, и его работа в церкви была связана с тем, что бы поступить в семинарию, получить богословское образование, сан, и иметь возможность совершать “чёрные мессы”, являясь священником, презревшим Бога. Из общения с Лёвой я узнал многое об оккультизме, докторе Папюсе, магии и многом другом. Лёва прожил месяцев семь. “Раскололся” и был выгнан из церкви. Уйдя из церкви, он пошел в ЛДПР и стал советником Владимира Вольфовича, интересно, что он ему насоветовал?
После него у нас поселилась Марина, ученица моего отца из Будёновска. Познакомились мы на Кавказе, мы были соседями по столу в доме отдыха. И когда девочка из художественной школы узнала с кем она обедает, она напросилась в ученицы и переехала к нам с целью поступить в Свято-Тихоновский институт на отделение иконописи. Она прожила у нас несколько лет. Но как часто бывает с “девочками из провинции”, она нашла молодого человека, кстати, тоже не москвича и вышла замуж, и теперь её дети растут москвичами.
Но свято место  пусто не бывает. И маленькую комнату занял священник из нашего храма – отец Виктор. Батюшка был личностью не ординарной, в американских фильмах таких персонажей называют “неудачниками”, отец Виктор обладал этим даром всецело. Его мозг дал крен после получения второго высшего образования, как и первое, оно было связано с физикой или механикой (вообщем какое-то мудрёное). В храме над ним смеялись и подшучивали. То он забывал слова во время службы, или во время каждения попадал кому-нибудь из прихожан кадилом по голове, врезался в дверные проёмы и так далее. Помню один случай, когда кто-то сказал, что в храме прохладно и батюшка воспринял это как руководство к действию, вскочил на батарею, что бы закрыть форточку, и вместе с этой батареей и упал, естественно, был потоп…и этот человек поселился у нас. Вообще, в нашей семье испытывали какое-то священное уважение ко всякого рода горемыкам и юродивым. И то, что он чуть не разгромил всю квартиру, воспринималось как промысел Божий, но оставлять его одного на хозяйстве мы, всё-таки, боялись. И нам по очереди надо было оставаться дома “пасти” старого батюшку. И он рассказывал…он очень любил рассказывать. Главной темой его рассказов были сны. Когда он исчерпал всё то, что когда-то видел во сне, он принялся за сны его знакомых, знакомых его знакомых и так далее. И он прожил у нас пол года, несмотря на то, что у него была квартира в Москве, жена и трое взрослых дочерей, но они боялись пускать его на порог, так как понимали, что за что бы он не взялся всё рушилось, ломалось, и были счастливы, что на этой земле есть такие люди как мы, которые могут приютить у себя такого человека. Но когда при храме построили дом для причта, то мы облегченно вздохнули.
Примерно в это же время в одной из мастерских моего отца жил другой священник – отец Паисий, иеромонах, регент нашего хора. Он по образованию был классический пианист, и его любовь к музыке была и остаётся безграничной, именно он научил меня чувствовать и любить классическую музыку. Сейчас он живёт в Одессе, он перешел в украинскую автокефальную церковь и получил сан епископа Одесского и Балтского. В Одессе он занимает двухэтажный особняк в центре, на улице Пастера, недалеко от Дерибасовской. 
Что-то стареет и уходит, а что-то молодеет и входит в свои права. Так произошло в нашем доме. На смену тусовкам отца, пришли мои друзья, и им, так же как и их предшественникам нравилась моя квартира.
После школы я поступил в мед.училище, но вместо того, чтобы получать медицинские знания я по уши ушел в музыку. Именно в ММУ №3 организовалась первая группа, в которой я принимал участие в качестве бас-гитариста. Идейным и музыкальным вдохновителем этой банды стал Илья Шаповалов, ныне играющий у Найка Борзова. Его родители, музыканты, его отец известен по группе «Лимонадный Джо», решили отдать мальчика в медицину для получения “нормальной” специальности, но и там его ждала музыка, от которой они его пытались уберечь, зная, по собственному опыту, как тяжело жить людям творческих профессий.
Итак, наша группа называлась «Развалсхождения» и так как я живу в трёх минутах ходьбы от Морозовской больницы, где располагается медучилище, то все сходки и сборы были у меня. Когда наша группа стала увядать, и Илья решил сделать свой сольный проект, то мой дом стал репетиционной базой. Установили  барабанную установку, комбики и стали играть. Но именно в это время Ильей заинтересовались Найк Борзов и Андрей Горохов, и он стал профессионально заниматься музыкой в составе группы Найка Борзова, и в группе «Адо».
Тем временем я поступил в институт, и круг постоянных гостей разделился на две категории. Это были музыканты, так как в институте я не расстался с музыкой и играл на ударных в группе «Ивхи», и участвовал в этническом проекте «Буготак», и те, с кем я занимался научной деятельностью на кафедре гистологии. Мой научный руководитель Валерий Валерьевич Гриневич стал нашим частым гостем. Он очень подружился с моим отцом и до сих пор называет его “лучшим московским интеллигентом” из тех, с кем ему доводилось общаться. В те времена Валерий Валерьевич работал над грантами «Национального Института Здоровья Соединённых Штатов», и когда руководитель института теоретической эндокринологии Гретти Агилера приехала в Москву, то как показательную московскую квартиру ей показали именно нашу.
Шло время, я понимал, что совмещать науку и музыку невозможно; или завязывать с музыкой, или науку выбирать ту, которая ближе к жизни… и я выбрал психиатрию. Мой новый научный руководитель, а вообще-то, старый знакомый, Лев Олегович Пережогин стал частым гостем. Группа «Ивхи» продолжала развиваться без меня, так как я стал играть на басу в группе «АлСад». И снова моя квартира превратилась в репетиционную базу, правда сейчас мы уже играли акустику, и звук гитар был приятней соседям, чем занятия на ударных. Параллельно я играл с Сашей «Zver» и  нами была основана группа «Minnesingers». Так что квартира всегда была наполнена звуками музыки. Группа «Minnesingers» была неким исключением, так как я играл там, на гитаре, вообще-то не свойственном для меня инструменте.
Потом я женился. Музыка перестала радовать эти стены, гости стали редкостью, и моя семейная жизнь предполагала быть “тихой”, но стены диктуют быт; моя жена стала устраивать девичники, и теперь её подруги стали нашими гостями. Поселилась её сестра, и всё пошло как в сказке про ледяной и лубяной домик. Я переселился в маленькую, гостевую комнату, ушел в себя, началась депрессия, мне не хватало привычного быта. Дошло до больницы. Я вылечился и развёлся. В моём доме снова поселилась музыка. Стали приходить новые подруги Кира и Юля, это было сидение на полу с зелёным чаем и блинами, которые я научился искусно печь.
В мае я, как это часто со мной бывает, сидел в интернете. В ICQ прозвучал вопрос от Даниила Петровского, директора группы «Точка Росы»:
– У тя есть горячая вода?   
– Да.
 – Я заеду помыться?
 – Не вопрос.
Он заехал, помылся, было поздно, и он остался, на утро спросил: – “Когда ты будешь дома? Я заеду?”. Через несколько дней он сказал: – “Давай сделаем дубликаты ключей, что бы ни зависеть друг от друга”.
Так мы и стали жить вместе. И мой дом стал наполняться его друзьями, которые приходили “в гости к Дане”. После концертов стали проходить after-party и всё встало на свои места. Помню летом был забавный случай: звонит мне Артём, известный мне ещё по проекту «Буготак» и говорит: – “Я тут решил концерты проводить на корабле, представь, плывёт по Москве-реке речной трамвайчик, а там живая музыка. И дешевле, чем аренда клубных площадок. У тебя есть знакомые группы, так чтоб известные были, с именем?” Я говорю: – «Точка Росы» подойдет?
– Да.
– Тогда я передаю трубочку их директору.
Теперь мой дом стал местом квартирников. 4ого октября был квартирник «Точки Росы», 20 февраля они снова будут играть, к тому же будет Маша  из «Plutonium’а», и я, как всегда спою несколько песен. И то, что называется “литературные вечера у Графа” будут продолжаться…
Так и живем, люди тянутся, мои блины становятся всё лучше и лучше, и народная тропа не зарастает. Что ж, может быть, и вы загляните на чашечку чая. Я всегда рад этому. Наверное, передалось по наследству.