Бабушка

Сколько лет прошло с тех дней? 25 мая, похороны. У мамы истерика, папа молчит. Сестренка еще маленькая. Мне тринадцать. Я то плачу, то просто рассматриваю поминальный стол.
Бабушка умерла. Обычное дело. Каждый день в мире умирают и рождаются. Старость уносит одних, жизнь приносит смену. Но бабушка.
Нас зовут одинаково. Пелагея.
Семья из двенадцати детей. Советская интеллигенция.
Война. Дед писал бабушке с фронта.
«Милая моя Поля. Здесь все как всегда. Зная, что письмо будет состоять из одних лишь зачеркнутых цензурой  слов, описывать наше положение не буду. Опишу лишь свое. Поля, мне очень трудно без тебя. Я с каждым днем поражаюсь силе моей любви к тебе. К тебе и к сыну. Расскажи, не болеет ли Володенька? Как ведет себя, что говорит? Он очень похож на моего отца.  Закупили ли вы угля на осень? Обязательно сходи к Бахтигерею, у него уголь всегда дешевле и потом, он мой друг и сможет помочь, если что. Как Нина, Наташа? Что пишет Кузьма из Ташкента? У них, наверное тепло.
Поля, писать больше не могу, мало бумаги. Обязательно напиши мне.
Я люблю тебя.
Береги сына.
Анатолий»
Треугольники писем пахнут пылью и еле заметной горечью полыни.  Я лазаю на антресоли раз в пол года.
Володенька умер в три года от астмы, возникшей из-за постоянной углевой пыли в доме. Дед уже вернулся с фронта живой и здоровый. Полдома в маленьком аккуратном поселке под Алма-Атой.  Семья крепилась. В 194_г. родился еще один мальчик. Назвали Олегом. По-домашнему – Алька.  В 53-м появился мой папа.
Купили трехкомнатную квартиру в новом районе города. Дед работал в ЗооВЕТе. Преподавал и деканствовал. Бабушка лечила лошадей. Сыновья ходили в школу.  По субботам собирались многочисленные родственники и друзья. По восемь часов велись разговоры о науке. Спорили, делились мыслями, удивлялись. Ни слова о личном.
Мальчики закончили все тот же ВЕТ. Женились оба. В 81 родилась я и умер дед. Я так его и не узнала. Мама говорит, что чувство юмора у него было отменное. Инфаркт.
С приходом мамы в семью, бабушка стала ездить в Ташкент, к брату. Раз в год, летом начиналась большая история под названием «Баба Поля в Штанкенте». Мама генералила бабушкину комнату и перебирала старинные безделушки.
Мне четыре года. Мама с большим животом (шестой месяц) вытирает пыль в серванте у бабушки.
--- Мам, а это что? – я верчу в руках непонятную  штучку с янтарными висюльками.
--- Это брошка. Твой прапрадедушка сделал сам.
В серванте стоит древний сервиз. Нежно-зеленый с  фиолетовыми кистьями сирени. Огромная супница, выставляемая каждую субботу на стол, тарелки, соусницы… Бабушкины фотографии в молодости.  Я ее копия сейчас. Строгие глаза, чуть еврейские скулы, нос с горбинкой. Вечное каре.
Никогда не видела, что бы она плакала. Даже, когда утонул Алька. Она стояла у гроба со сцепленными руками и не сводила глаз с сына.
На кладбище, под табличками «Семенов Анатолий Григорьевич» и «Семенов Олег Анатольевич» росли гиацинты и одуванчики. Такое разноцветное соседство. Мы с бабушкой приходили туда и долго сидели на медной скамейке. Ели твердые сушки и кололи в мешочек грецкие орехи. Бабушка интересно рассказывала о муже и сыне. Длинно и увлекательно. Они мне казались почти легендами.
Самым памятным была поездка с бабушкой на дачу. Два автобуса, семь километров пешком. Старые тополя. Она рассказывала мне, что эти тополя посажены пленными японцами.  Я задирала голову к небу, к верхушкам и верила. Мы вместе пололи грядки огурцов и пили чай из пиал. Бабуля заботливо вытирала мне лоб широким мужским платком.
Именно она приучила меня читать на ночь. Теперь без книжки я не умею засыпать. В три года это была детская сказка про северную собаку лайку. Вернее, про щенка. Неизменные книги о животных. В четыре года я задумчиво листала Большую Сельско-хозяйственную Энциклопедию и разглядывала картинки лошадей, коров, овец. В пять я уже читала сама. Свободно.
На балкон прилетали голуби. Для них всегда покупалось желтое, рассыпчатое пшено. Голуби  наглели и пытались свить гнезда в кухне. Я тащила домой всех несчастных раненных тварей. Бабушка отпаивала их водкой для аппетита, лечила. Мама по-тихому  выпускала на волю.
Она болела три года, прежде перехоронив шестерых сестер и двух братьев. Соседка советовала пить керосин. Три года мама не отходила от постели и почти не спала. За все три года бабушка не назвала ее ласково. Только строго и сдержанно.
После смерти  мама нашла письмо бабушки к своей подруге : «… у меня никогда не было дочки,  зато есть Ириша, это ближе дочери…». У мамы  на похоронах была истерика. Истерика от усталости и от горя. Папа молчал. Я плакала в комнате с двоюродной сестрой.
Две недели назад умерла последняя бабушкина сестра. В возрасте девяноста восьми лет.
По трем кладбищам города рассоединена  большая семья.
Раз в полгода я забираюсь на антресоли и смотрю в строгие глаза, как в зеркало…

«Темный, прямой и взыскательный взгляд.
Взгляд, к обороне готовый.
Юные женщины так не глядят.
Юная бабушка, — кто Вы? ….
 ….День был невинен, и ветер был свеж.
Темные звезды погасли. —
Бабушка! Этот жестокий мятеж
В сердце моем — не от Вас ли?..»