Stream of mind

FISHки:
Сон чудовищ порождает разум.
Что ты будешь делать, когда Бог услышит твои молитвы?
Если он добьется своего, я его добью!
Давненько я не брал в руки ноги.
Отпусти своих птиц, даже если это гуси.
Красота! Спаси мир!!!
Люблю людей. На остальных — плевать.
Они думают, что они покупают, но на самом деле они покупаются.
Заяц, купивший трусы на рынке цветных металлов.
Счастливый конец... всем нам настал.
Эта песня мне что-то навывает!
Мы не ищем легких путей. Это они нас...
Свежий труп симпатичной девушки ищет спутника смерти.
Туалетная бумага Мебиуса: достоинство — не имеет конца, недостаток — не имеет начала.
Нарушил правила пользования лифтом — не вписался в поворот.
В лесу родилось е.....!!!
Придворный опухалоносец.
Человек нужен для того, чтоб людям не было скучно.
Никогда не знаешь, где найдешь... Тем более, ЧТО!
Дамы приглашают кавалеров, кавалеры — дамов.
Топлю печки, камины, утяжелив их кирпичом.
Ушла без сожаленья в сон, хлопнув веками, как дверью.
Уйди в жопу!!! Обратно.
Безалкогольный сильногазированный напиток "Апельсин". Хранить в темном прохладном месте, не доступном для детей. Защищать от солнечных лучей. Не допускать протыкания или сжигания даже после использования. Не открывать вблизи открытого огня, не разбивать. После использования не выбрасывать на помойку, даже если бутылка пустая.
Гипербола: по улице шла Моська, а за ней бежал слон и трубил на нее.
Сегодня моя муза родила мне персонажа.
Все люди — братья. Поэтому у них рождаются такие уродские дети.
Работа маслом. По хлебу.
Членопотам. (c by U. V.)
Предопределенность: Я мыслю, следовательно, я ****усь.
Мертвый таракан еще безвреднее живого.
"Зловещее бормотание и угрожающий храп"
Сухое тельце таракана заставляет думать о несбывшимся.
Загробный камень
FISHки-2:
Если я скажу "нужно идти", тебе нужно идти. Если я скажу "нужно отдохнуть", тогда пора отдыхать. Если я скажу "нужно жить", значит нужно жить, чего бы это не стоило.
Если тебе одиноко, стань точкой на пересечении всех измерений. Если тебе совсем одиноко, стань точкой пересечения всех измерений.
За всеми словами — тишина.
точка Локи — такое место, где на лицо проникает ОСОБЕННАЯ улыбка.
Всю жизнь мы курим у закрытой двери, чтобы в конце узнать, кто нам откроет.
Земля заляпана грязью до основания.
"Я тебе не верю".
"Почему?"
"Да потому, что ты мне снишься!!!"
Ты пришел творить добро — и вот я плачу.
Тем, кто еще жив, просто повезло.
Мне нравится, как ты смеешься... над жизнью.
Стало так тихо, что было слышно, как течет время.
Продавцы жареного мяса.
Слишком быстро тлеет сигарета... Успеть бы вернуться на круги своя!
Блаженны спящие, ибо они видят мир таким, как есть.
Так случилось, что Любовь в нашем мире заменили словом "служение".
Реальность не более, чем шутка из разряда черного юмора, а жизнь — повод для танца.
Клетка — она клетка и есть. А то, что грудная, так это маленькая просто.
Час назад он пальнул по солнцу из базуки, а оно все еще жило. Волоча кровавые кишки облаков, оно ползло за черные хребты, прочь с глаз убийцы.
Раз. Два. Я считаю, все просто. Я есть.
Что нельзя отнять у человека? То, чего у него нет.
Реальность, данная нам в ощущениях — лучшая альтернатива реальности.
Зло — это время.
Он говорил: "Есть любовь, чистая и яркая, как Солнце. Не подменяйте ее словом "служение". Любовь — есть любовь."
Я приду — пустым снова. Я буду спать и искать. Здесь я этого не нашел.
Стало чуть легче — как от выстрела в висок.
Железное сердце — в расплаве.
Ягуар — пятно янтаря — яркий желтый агрегат.
В самой глубине города ты прячешься в комнате — в маленьком жадном желудке, ты растворяешься, свернувшись в клубок на постели, в табачном дыму желудочного сока.
Моя кровь идет по трубам. Центряки изуродованы сваркой. А чтобы согреться, достаточно открыть кран.
...апельсины и другие рыжие вещи...
DREAM.EXE:
MESSAGE Life (Сообщение вживую): Чувствую, что хочу. Одно это обнадеживает. Не так уж важно и понятно, чего именно. Дело времени холодное. Разогрев строго по таймеру, а чека в кармане. Непрерывное продолжение. С верхнего этажа упало сообщение: кирпич от крыши недалеко падает. В целом довольны. Целофан припекся с боку. Того и гляди заморочки начнут слабеть. Время суток — пора. Упрямство не стихает. А теперь тише, тише...
Листья. Рано. Холодно. Утро. Свет. Неужели? Сохраняю. Обрывки. Телефон. Пресс. Голод. Провода. Напряжение. Клеммы в руках. Самовольно. Вверх. Ступени. Граффити. Выше. Свет. Тихо.
Т И Х О.
Зубчатое колесо. Достигаю соответствия посредствам обгрызания шестеренок. Это часы. Вчера собиралась их разбить. Жираф — и все понятно. Идти некуда. Доходит медленно. Половина дней потрачена на пену. Муравьиная кислота. А теперь уже поздно. За окнами рассвет, и пора ложиться спать. Разглядывать начнут после. Это не усталость, а просто тишина. OUT OFF MEMORY.
Они сказали: "Ходила на темную сторону и наполняла ведра водой. Зачем на темную?"
Серое. Утро. Холод — по полу — сквозняк. Счастье. Обрывок. Жалкое. Счастье. Сыро. Хочется есть. Снится солнце. 00:00
Ожидание во мне подобно току в проводах. Оно кормит меня тогда, когда уже не годится другая еда. Оно делает меня совсем другим, далеким от человека и человечества. Я не слышу — я забываю. Было ли это солнце, это небо, эта жара?.. Все — как кошка, пробежавшая мимо. Все случайно, хотя я не хочу, случайности и это не случайность. А что это? Мера? Блокады больше нет. Блокады больше нет... Окурок — последняя ниточка связи с миром. Я докурю и — прощайте. Грань хрупка, для меня уже нет разницы между берегами. Я — туман.
Еще один короткий рейс — в обе стороны, если они есть. Куда бы вы не летели... Был ли я на самом деле? Нет, не могу ответить. Слишком поздно. У меня сидит гость. Мы пьем чай. Снова играть в глупые игры?.. Что угодно, только бы не заснуть...
Ласка все равно когда-нибудь кончится. И все так.
Этот воздух давно пропах дымом. Непобедимая нежность приходит в мои вены, когда я дышу. Все слишком знакомо.
Какие длинные дороги ведут сюда...
Два часа ночи — это только начало.
В моем доме разгром. И никого. Я тоже скоро уйду. А пока я смотрю на желтый свет, на синий экран, на прочие цветные вещи... И пока я вижу это, я точно знаю, что живу.
Запах остывшего кофе... Чашка — на окне, на фоне несостоявшегося дождя, ветра и взлохмаченных деревьев. Пройдет пара лет и я, услышав такой запах, припомню все — сухой шелест страниц в пальцах, назойливый запах осени, который сам по себе вызывает море ассоциаций, лениво текущее время, вялые, неторопливые рыбы мыслей, и...
Хочу сказать, что, возможно, такая летопись мимолетных чувств и есть на самом деле человеческая память. Подумайте: город, в котором я был год назад — что он? Он хранится в виде зеленых фонарей вдоль улиц, запечатлен в каждой крохотной забегаловке, где я сидел, протянут лентой через мост, по которому мне пришлось идти пешком, так как транспорт уже не ездил и...
Там, в то утро, когда пахло остывшим кофе и было пасмурно, родилось нечто другое.
Я замерзаю. Закоченевшие пальцы не чувствуют ничего. И не двигаются. Губы тоже. Человеку, обыкновенному человеку никогда не понять, что значит "сели батарейки". Я становлюсь холоднокровной тварью, не могу согреться без постороннего источника тепла.
Во рту крошится ледяная корка с кровяным привкусом. У меня нет крови, эта — чья-то чужая. Мой голос стал низким и дребезжащим. И
Не могу понять, почему так цепляют эти слова...
И в то же время слова все портят, убивают мысль и тщательно ее высушивают. После этого она редко оживает.
— Если я сорву лоскуты, прикрывающие дыры в моей истрепанной душе, что ты сделаешь со мной?
— Ничего. Я уложу твою душу на солнышко в заросли душицы. Пусть ей будет больно заново ощущать порывы ветра своими прорехами, но это — самые чистые бинты, которые можно найти. Ты говоришь мне, что годы прошли. Годы, искалечившие тебя, как злые твари. А я говорю, что никаких лет не было. Была только сухая трава, в которой ты валялся, заложив руки за голову, смотрел в небо и думал, как все будет. А потом уснул и видел сон. Понравился он тебе?
— Нет.
— Тогда никому не рассказывай о нем больше. И через несколько дней ты забудешь его.
— Забыть свое прошлое?
— Да на кой оно тебе сдалось?! — Это часть меня самого.
— Почему человек не мучается так, когда ходит в туалет? Ведь это тоже его часть... до определенного момента. Но не нужно заслонять ею будущее.
— Знаешь, я боюсь, что мне станет больно.
— Это будет означать только то, что ты еще жив. Пока ты не завыл, не заплакал от боли, я не могу за тебя ручаться.
— Ради чего тогда жить? Ради боли?
— Как знать... Может быть, как раз это стоит так дорого.
— А сам ты?.. Не пытался латать раны или убежать от боли?
— И если"да", что тебе с того?
— Только то, что ты не лгешь мне.
НЕСЛО:
На балконе уже второй месяц висит конопля в мешке. Сушится, не смотря на дожди. Готовимся.
Голубой слон насосался красного вина, стал лиловым и отправился на вечеринку, где его сразу выкупили. (с) Nic
Волчье лыко — это такая ягода, которую жрут волки, а потом лыка не вяжут. (с) Nic
Свои мозги на плечах нужно иметь! (с) Fat
Никто не знал, откуда они берутся и берутся ли вообще.
Люди произошли от обезьян. Поэты и певцы, возможно, от птиц. Те, кто делает ремиксы — точно от попугаев.
Время сотрет все личины. Истинное лицо человека — череп.
Заглянул в чужую осень. И не то, чтобы уважением проникся, а так... ноги только промочил.
СОДЕРЖИМОЕ КАРМАНОВ:
Я купил билет на самый главный поезд.
Мучительно и сладко что-то сочится внутри. Наверное, это голод ко мне по скользкой траве и коварным деревьям мокрым крадется.
Как печально и одиноко мне — среди множества трупов единственной живой. Бесплодная пустыня Жизни простирается вокруг меня. Участь живых скорбна. Не травите тараканов! Никогда.
И можешь сказать обо мне все, что можешь сказать. Мне нечего будет добавить.
В светлой просторной комнате солнце ищет что-то, шаря на ощупь в сигаретном дыму. Люди сидят и лежат прямо на полу. Негромко переговариваются, меняют пустые стаканы на полные и постоянно передвигают единственную пепельницу, словно играя в какую-то игру.
Гость входит из полутемной прихожей, щурится на свет, вскидывает руку в жесте защиты. Гость чувствует все восемь этажей под ногами. Вращение земли придает телy удивительную легкость.
Опечалился старик у самого синего моря, потому что ничего не поймал. Но море осталось САМЫМ синим.
И гибкие стены, и капающие двери домов — все это слезы, несанкционированные слезы бытия. Они смоют нас, как надписи на камне. И нам станет так же легко, уютно, нежно, как снежинке, что умерла на моей ладони...
Я посижу тут, в углу, иди прощайся. Я буду здесь. Хорошо...
Как рождаются наши желания? Я хочу, чтобы все было так, а не иначе. Понимаешь меня? Так. Ступай, поставь чай. Станет еще лучше.
Ветра поют в его иссеченных рубцами ладонях.
И когда окна плавятся и летят, и падают в сиреневый зной, ты хочешь быть ближе... "но не ближе, чем кожа". Скриплое дыхание старого автобуса унесет тебя на побережье грез, на океанский берег постскриптумов и безвременья, где нельзя умереть, уперевшись в идею жизни. Быть там, значит не спорить со мной и согласиться с существованием словесных конструкций. Быть там, значит прижаться к теплому песку, как когда-то прижимался к матери. И никогда не говорить "прощай". Значит, остаться надолго собой... остаться... быть...
Хаги почти двадцать пять.
— Хаги, ты все такая же...
Не виделись два месяца:
— Хаги, как ты изменилась!
Оттепель в декабре. Чувство голода, запах ветра. Лето позабыто еще не так надежно, как хотелось бы. Я иду по дороге, щурюсь на ветер и думаю о том, что бывают дни, в которые можно радоваться только одиночеству. Потому что радость эта — и есть одиночество, и поделиться ею, даже просто перелить в слова -невозможно. Этот теплый ветер гонит сквозь мою голову мысли, как серенькие тучи наверху: под снегом даже зимой растет трава... иногда случаются дни, когда мы помним об этом. Такой мокрый ветер, будто плакал... Наверное, лето никуда не девается. Оно остается под снегом — тут, рядом с нами. Мы просто не помним.
КОРОТКИЕ ИСТОРИИ:
***
Однажды Валера два дня шил мешок. Потом наполнил его чем-то и ушел.
***
Однажды Хаги предложила Баке колесико. И он с радостью согласился. А потом спросил: "Что это было?" "Таблетки от кашля!" — ответила Хаги, ведь ей чуждо коварство.
***
Когда Валера бывал дома, к нему все приходили пить чай. А когда его не было, все равно приходили, но через балкон. Когда Валера балкон закрыл, все стали ходить через форточку.
***
Однажды Хаги пришла в гости к Сереже. На двери оказалась записка: "Я в подвале."
Хаги спустилась в подвал и обнаружила там другую записку: "Я наверху."
Тогда она пошла на вахту. Там тоже никого не было, а на диване лежала бумажка с надписью: "Бакланов".
***
Однажды Сережа спал на вахте и сквозь сон слышал шум дождя. А когда проснулся, выяснил, что в холле прорвало батарею.
***
Жил-был Борода. Однажды он побрился. И у него украли компьютер.
***
Бывая в общаге, Хаги часто ходила мимо двери с надписью "огнетушитель" и постоянно думала, кто же там живет?
***
Однажды Бака заснул на вахте. И все проспал.
***
Однажды Бака тушил пожар в вахтенном сортире. Но огнетушитель был большой, а Бака маленький. Поэтому сортир сгорел.
...Не печалься же, мир возвращен в твои руки, и некуда больше спешить. Нет больше Служения, есть лишь Любовь... да и ее тоже нет. Возвращена тебе свобода твоя, и пачка сигарет, и то немногое, что действительно было твоим. И нет больше Смерти...
Ибо смерть — то, что разделяет нас. Друзья уходят — и умирают. Друзья предают — и умирают. Уезжают из города — и умирают. А те, кто возвращается, уже стали кем-то другим, потому что обратной дороги нет.
СТРАННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ:
В ночь с 17 на 18 декабря 2001 года двое неизвестных, но очень похожих на антиглобалистов, в лесу неподалеку от населенного пункта Матвеевка жгли секретную документацию, мерзли и очень смеялись.
ПЕРЕЕЗД (отчет за 25.04.01-08.07.02)
Напиши себе время. Осталось несколько минут из прожитых лет ожидания. Пора.
Июнь. Солнце водит рукой по лицу. Травы набирают силу.
Помню его усмешку. Она была до тех пор, пока шли эти старые игры. Потом, уже всерьез — усмешка стала оскалом, его вышвырнуло на предел. Помню его руки. Единственное, что я могу сказать: помню. А я не похожа на него. Ходы другие.
Все проходит. И этот — пройдет.
Бананы на работу больше не таскать! Кочегаре смущаются.
На твоих глазах они становятся обыкновенными. И чья-то тяжелая ладонь на плече — когда-то это было важно, стоило всего на свете — теперь просто рука на твоем плече. Ты боишься, что первыми не выдержат они. Трое живых... А они даже не заметили, как один из вас утром проснулся мертвым.
Все канет в звездное небо. Ничто не изменит его.
Никогда не отыскать потери по этому смутному чувству... И так легко вырвать несущую частоту из любого сердца, так нетрудно доказать, что все мы строим замки из песка — у кого-то красивые, у кого-то — страшные, у кого-то — убогие. Тут дело в цепкости когтей и силе твоих рук. Нет ничего и не во что верить — выезжаешь на чистом упрямстве. На старом костлявом коньке с реденькой гривой. Захочешь — развернешь мир на себя, но не изменишь его. И ладно, забудь. Живи во имя чего угодно. Только живи.
Дождь сшивает серой ниткой рваные души. Сколько бы лиг не разделяло нас — пойдет дождь, и мы услышим друг друга.
Тело, скованное холодом, двигается рывками. Но это один из тех путей, которые нужно пройти, не важно, как. И вот это медленное, плохо отснятое видео — угол дома, двор, дорожка, газон, занавеска на чьем-то окне (мгновенно, проколом: окно изнутри, тепло, радость от встречи или гость, кто-то, кому не нужно никуда идти, бросает короткий взгляд и встречает голодные глаза случайного прохожего за окном), желтая листва и мусор, девушка навстречу — с холодным лицом… Девушка вздрогнула, переступив мой след.
Он говорил, что все просто. Его тело с раскинутыми руками падало на смятую кровать, а он уходил и где-то болтался до утра.
Проходить сквозь стены довольно легко. Достаточно представить себе, что стена — досадная условность.
Не то, чтобы мужчинам не приходили в голову глубокие мысли, но они проще к ним относятся.
Человек произошел от обезьяны до попугая.
Человек закуривает, когда чувствует, что проклятие сильнее обычного тяготит его.
Мы меняемся местами, мы становимся гостями.
Мрачные чудовища времени, похожие на глубоководных рыб, медленно проплывают сквозь наши сны.
Из эксперимента следует, что второе поколение неразменных купюр обладает слабой жизнеспособностью и не дает потомства.
Рай — довольно вредоносный идеал — вот умру и ничего не буду делать. И ничего мне за это не будет.
Реверс... Вещи могут играть нами и предавать нас. Они могут возвращаться и приносить с собой что-то, утраченное в далеком детстве, на улицах и остановках, которых давно уже нет. Прошлое предметно. Оно может захватить нас целиком. Не так уж много ему надо.
Я не видела его почти полгода...
Космические Гвозди не являются агентами высшего разума, не являются физическими предметами, не являются информационными единицами, но при этом они существуют, поскольку оправдывают собой существование Космических Молотков. (музыкой навеяло)
По натуре я робкий, ранимый человек, но тут же могу и глазик выкопать.
Слезы упали дождем, но земля холодна — ноябрь.
Тысяча городов, миллион остановок... На одной из них — я.
Он сидел на краю дивана, свесив кисти между колен, и молчал. Он даже не пытался закурить — почему-то это задело меня больше всего. В комнате становилось светлее. Облака отступали на запад.
Сегодня в небе Луна — после долгого отсутствия. Я почти забыл о ней. Она вошла в мозг, словно серп, словно серебряная пуля, чтобы убить оборотня. И я вздохнул с облегчением.
Поздравляю! Еще никому не удавалось одержать такую полную и сокрушительную победу над разумом!
Рассвет. Не пытайся сказать невыразимое.
Мы тонем в болотах лжи. Мы горим в пожарах правды. Нам светит солнце Истины.
Наблюдать за потоком собственных мыслей все равно, что смотреть на воду — занятие бессмысленное, но успокаивающее.
Подарили шарф и теплые книги на зиму.
Изощренная ложь: в данный момент я пишу эту надпись.
Ты говоришь — это ЛЮДИ. Ты говоришь, могут существовать только ЛЮДИ. Ты говоришь, что ЛЮДИ... А я сижу и сомневаюсь в ценности существования этих людей.
Я пишу о ней и говорю о ней. И вот ее уже нет, и меня нет, а есть что-то третье, многозначное и улыбчивое.
Человек говорит о том, чего не знает. Про остальное он думает, причем всякую ***ню.
Мадам, вы знаете, что такое "порожняки"? Это вид устного творчества, ни к чему не обязывающий слушателя.
На улице тает всякое г. В том числе и снеГ. Nic
В наших окнах занавесок нет. Утром — кофе, вечером — чай. Нас двое в этой дурной бесконечности. Ты минус, я плюс. Укладываясь спать в обнимку, мы создаем точку полудня.
Потянуться до хруста в мозгах.
Интересно, то, что я пишу, это враки всё или такая, просто, художественная правда?
Ветер за окном похож на ночной товарняк. Грохочут вагоны со снегом. "С юга дуют молодые ветра".
Я сказала себе тысячу раз, что это глупо. А потом сказала, что это все равно.
Проснулся ленивым и тяжелым, как насосавшийся крови брандспойт.
Молодая луна... вешняя смерть... горький лед. Холодное тепло моего сердца.
Сегодня у ветра точно есть голос. Я даже подумала, это слесаря поют.
Крылышки мотылька трепещут на ночном ветру.
Шмяк! —
Прекрасное смято.
Правила:
1. Уходя на работу, не забудь смотать паутину.
2. Проверь, надежно ли заперты пришельцы в шкафу.
3. Выходя из лифта, убедись в наличии пола.
4. Если ситуация вышла из-под контроля, дерни за веревку.
5. При переходе на красный свет будь предельно улыбчив.
6. Проверяй наличие преследователя.
7. Если тебя никто не преследует, срочно что-нибудь разбей.
8. Не кради доску, на которой стоишь.
9. Обойди этажом ниже.
С самого рождения человек не принимает очевидного факта -что он умрет. Поэтому делать глупости — не глупо.
FLASH-EVENT
***
...тяжелой, шаткой походкой прошел мимо по коридору. На отрешенной морде усталая ухмылка. Мутные глаза вяло искали что-то впереди, за горизонтом. Один рукав закатан до локтя, другой спущен, закрывает ладонь.
Я поднялась и пошла за ним. Не знаю, что-то дернуло...
Он закончил свое сомнамбулическое путешествие в одной из комнат на пятом. Я вошла следом — он не в том состоянии, чтобы вспомнить о замке на двери. Комната крохотная. Вторая кровать пуста. Вот и хорошо. Я улеглась, а он давно уже валялся, напоминая упавшую связку лыж.
— Ты кто? — спросил он, не отрывая отяжелевшей головы от подушки.
— А тебе не все равно?
— Откуда взялась?
— Из коридора.
— Потрясно!!!
***
Ощущение блокады — за окном в пустоте висит одинокий фонарь. Желто-оранжевый, тусклый. От легкой дрожи в руках до припадков ужаса и холодной испарины на лбу. Маятник.
Я смотрю на эти тонкие пальцы, держащие сигарету — они просвечивают от света лампы. Я смотрю на растрепанные волосы, на бледный отсвет на щеке. Она говорит мне о чем-то. За окном со странным, нереальным завыванием проносятся машины. Я пускаю дым сквозь ноздри.
Я холодно ненавижу ее. Ее есть за что ненавидеть. И, возможно, любить... Блокада давит на виски. Я медленно сжимаю кулак, разглядываю обтянутые кожей костяшки. Я готов ударить
***
— Ты доверяешь им? Тем, за окном?
— Я о них не думаю.
— А ты можешь поручиться за то, что и они о тебе не думают?
— Они мертвы.
— А мы?
— Мы — нет.
— Почему?
— Пока не знаю.
***
Шестнадцатый этаж, вечеринка, балкон. Беспринципная курящая компания.
— Надеюсь, никто не выбросил бутылку вниз? — строгий вопрос из комнаты.
На слове "вниз" издалека, со двора слышится звон.
— Если кто-то ЕЩЕ выкинет бутылку, он отправится ее ловить.
***
Вид из окна вызывает желание завернуться во все тряпки, какие найдутся дома. Холодный голубоватый оттенок серого дня настолько неразличим, что кажется, будто это глаза мои сделались голубыми. Я ищу тепла во всем, что встречаю по дороге. Ищу его слепо, на уровне тоскливого инстинкта. И все, что обещает тепло или хотя бы напоминает о нем, обретает рассеянный ореол сокровенной святости. Проходя мимо домов, я ловлю запахи жилья; в автобусе греюсь урывками о чужие спины — они злятся на меня за это — тепло пополам с ненавистью; в катакомбах Подземки украдкой подставляю руки под свет желтой лампы. Она похожа на солнце. Похожа слабо и неубедительно, но я слишком голоден, чтобы выбирать. Мы замираем вдвоем — я и лампа. Но тут из черной глотки выкатывается монорельс, его лобовой прожектор задевает меня стерильным белым холодом. Я с трудом подавляю желание заслониться рукой. Монорельс утробно гудит в ожидании. Лампа убита. Я иду к нему, виновато оглядываясь. Но вижу просто лампу без плафона. Никакого солнца.
***
Это любовь. Глухие закоулки дворов, лестницы вверх, исписанные стены, ссутуленные от холода плечи и одно огромное, злое небо в разрывах крыш. Цветная здесь только боль, цветная, разноцветная, заменившая все виды восприятия.
Мертвецы идут по своим делам. Им не спится. Один долго стоял у грязного окна в подъезде. Курил, уже не веря в то, что дым его спасет. Потом положил ладонь на стекло.
Пятерня осталась. Человек ушел.
Были еще другие, каждый со своим. Городгородгород — сердце бьется. Сердце-то бьется, а на улицы сошла тьма. Посвети сигаретой. Мы не зажигаем света в доме. У нас дома нет. Фонари за окном — этого достаточно. В пыльном полумраке приходит любовь, сдирает с тебя одежду, бросает под босые ноги. Злая, одна, как это небо. На дне огромной ямы, без надежды на... Яма ветров. Медленные, черные течения. Канализация старой памяти. Шнуровка вен на руках напоминает схему трубопровода. Там, где путь разорвется...
"В детстве у меня была собачка с трубой на голове".
Я боюсь смотреть на окна домов, горящие в темноте. Я им больше не верю.
Иной раз ночью накатывает такое вот... Почему я никогда не говорю им? Тем, кого я знаю за два поворота до того, как увижу? Почему они не говорят мне — за две минуты до того, как уйти?
Любовь передушит нас поодиночке. Раздавит тяжелым взглядом. В этих глазах только и есть всего — холодное, нежное, чистое небо. Как бывает в конце сентября.
***
Лето.
Я выхожу на улицу в выгоревшей футболке, поверх которой небрежно наброшена распахнутая рубаха. Я встречаю их презрительные взгляды своим пустым, отмороженным, мертвым. Когда я не хочу никого видеть, никто не заставит меня смотреть. Так я притворяюсь падалью уже с десяток лет. Или больше. Не помню.
Теплый ветер дышит в лицо... приятно...
Навстречу попадается хорошо одетая девушка. Заметно, что она подавляет желание обойти меня подальше. Конечно! чума на улицах города... Раньше это в меру позабавило бы меня. Раньше я способен был написать на стене "смерть обывателям". Теперь мне не к лицу заботиться о них. Я не люблю дневного света, как и всякий мертвец. И не выхожу из тени, как бы ярко ни светило солнце. Где-то в другом городе, в другом контексте я могу позволить себе выражение каких-то чувств, но лишь там, где я — человек без прошлого. Кадр. Эпизод, граничащий с галлюцинацией.
Молчаливый зомби среди вас. Затерянный в ваших скользящих взглядах так же прочно, как человек-невидимка. Я не оставляю следов нигде, даже в тончайшем слое пыли.
***
Люблю и ненавижу это время. Слишком рано, чтобы чувствовать себя в безопасности. Дневные существа шевелятся в своих постелях, а ты еще помнишь тех, кого видел во сне, и плачешь всем своим открытым сердцем. Но они только что ушли, лишь старые кресла сохраняют призрачное тепло их тел за мгновение до касания.
***
С верхних этажей видно, как снег падает на Город, стремясь в какую-то смысловую точку центра. Засыпает тайное сердце, бьющееся ровным, теплым ритмом вопреки металлическому, ломкому холоду. Тоже с привкусом всегдашней печали, причина которой — сама жизнь.
Город и его люди на несколько коротких дней примирились друг с другом, они любят друг друга, закрыв глаза на то, кто они есть. Возможно, закрыв глаза на саму невозможность любви. Вопреки.
По-настоящему вместе можно быть именно так — зажмурившись, недолго, мгновенно проникнув друг в друга без слов и даже без символов, отбросив восприятие вместе со всеми его ошибками.
Из рук в руки идет непривычное ощущение мира, как системы. Колючие огоньки смеющихся глаз, точки станций монорельса, разметка этажей, жилы проводов, какой-то предел, определяемый крышами, ничего не определяющий, ничего не меняющее время, и снег — на всех один, короткий момент беззаботного падения, недосмотренная половинка сна, где все счастливы...
Реальность.
Где-то стираются даже грани, тонут в разноцветном шуме — 26 радиостанций, не считая телеканалов и гудения воды в трубах. Математика проста, разбавлена портвейном или вином.
Утром кто-то дарит тебе кружку кофе на белом фоне. Проснуться, сбросить оцепенение, быть готовым. Дальше. Жить.
Вечером я танцую на верхнем этаже Башни, мне нравятся ее духи.
За всем этим скрывается какая-то тайна, секретная закономерность. Все, кто сказал, что это лишь обман зрения — лгут. Наша тайна похожа на обыкновенные вещи. Ее трудно определить, но легко почувствовать. Стоит только соединить линией точки и посмотреть, куда упирается прямая.
Сегодня это не твоя смерть. Не моя жизнь. Линия прошла посередине. Уперлась в простой выход из ситуации. Просто выход.
Уравнение имеет смысл свободы.
Всегда.
***
Я думаю, он мог бы быть гораздо счастливее, если бы не проводил столько времени наедине с собой. Я понимаю, что у него есть — то причины. Я сам становлюсь похожим на него. Это я тоже понимаю.
Он говорил: "Я смотрю на тусклые желтые окна домов с жадностью, в которой перемешались нежность и жестокость. Но меня окружает тьма. Окружает, отделяет, и этой границы мне никогда не пересечь. Я иду по темным улицам. Меня как током прошивает резкое ощущение жизни: пустые дворы, яркий свет от настольной лампы на втором этаже в окне с не задернутой шторой, оранжевая, параноидальная мигалка на крыше снегоуборочного дракона, женский силуэт за столом на кухне, маленькие джунгли комнатных цветов на подоконнике — все это мое, для меня. Все это я. Но лишь до тех пор, пока я остаюсь по эту сторону. Ночная тьма с холодным февральским привкусом мяты — моя сила и моя слабость. Мне нельзя выходить на свет. Стоит мне приблизиться, и уютная реальность, лелеявшая множество безмятежных поколений людей, плавится, изменяется, становится опасной и едкой, как запах крови. Знаешь, почему мы не рассказываем о своих трипах? Их нет. Когда-то давно мы еще отличали их от реальности. И тогда было о чем рассказать. А дальше... Привыкание — это когда ты начинаешь говорить "да" не тому, что есть, а тому, что видишь. Просто устаешь держать лезвие Оккама. Искателей истины среди нас нет. Конформисты, симбионты, тупиковая ветвь человечества. Я не хочу жить вечно. Я хочу смотреть на свои желтые окна и мечтать когда-нибудь оказаться на той стороне. Я согласен умереть за это. А ты?.."
По крайней мере, мне в тот вечер казалось, что именно это стоит за его словами. Я не видел его — в комнате было темно. Темнота передавала малейшие интонации хрипловатого голоса. Не знаю, что с ним творилось, но он был в ту ночь необыкновенно для себя разговорчив. Я жадно слушал, понимая, что беседует со мной кто-то настоящий. Тот, кто живет под его потрепанной личиной -всегда в темноте, всегда по эту сторону счастью, и все же — в прекрасном мире. Восприятие его болезненно само по себе, но это восприятие через любовь. Ведь это нежность срывает его голос, когда он говорит о своих окнах и привкусе февраля!.. Чистая, острая, ранящая изнутри.
Позже, проходя темными улицами, пустыми дворами (потому что я тоже люблю гулять по ночам), вдыхая холодный февральский запах мяты, я пытался себе представить, каково это — не иметь права перейти на другую сторону бытия и все же любить его? Любить то, что никогда не будет твоим, потому что эти вещи вообще не могут принадлежать. Любить без "я". Просто любить.
Я думаю, мы все в этом Городе больны грустью. Отягощены правом жить. Но кто еще способен простить подобную жестокость? Смогу ли я когда-нибудь жить с такой вот хриплой нежностью и любить обыкновенные вещи, которые люди обычно едва замечают?
Мне казалось в тот момент, что я осознал что-то очень важное. Боль и радость... перемешаны, невозможны одна без другой. Иногда люди говорят об этом, удрученно вздыхая, но никто, кроме него, не научился этим жить. Я вернулся в темную комнату, чтобы рассказать ему. Но он уже спал.
А наутро... Я был уверен, что его откровенность и мое понимание сделают нас хоть немного ближе, что это — мост между одиночеством и одиночеством.
Он собрался и ушел, сухо напомнив мне позвонить куратору. Унес с собой свою тьму, откровенность, привкус мяты... Мне было досадно, неуютно. Я сидел в углу, и кости внутри мешались друг другу. Утренний свет стер, уничтожил то, что случилось ночью. Со мной, с ним... Мне трудно об этом говорить, потому, наверное, что слова и в самом деле ничего не значат. Но существует еще что-то. За ними. Между ними. Между нами... Или мне просто хочется в это верить.
***
Если ты когда-нибудь выйдешь на улицу, пережив собственную веру, ты увидишь, как мир становится другим. Он пятится от тебя, прячет клыки, прячет глаза. Он боится. А знаешь, чего?
Долгими ночами, или еще черт знает где ты пропадал, когда пропадал, когда дальше было некуда, ты ведь не раз задумывался о собственной вере... Не важно, во что. Задумывался о поводке, который держит тебя по эту сторону бытия. Или удавке. Штука такая — кормит надеждой на исполнение заветного. Но пройди ее до конца, и понимаешь, что только надеждой, только обещанием и...
Много раз ты сворачивал подобные мысли. Мог позволить себе не знать. Но мир ведь не оставит тебя в покое. Будет подсовывать вопросы, гнусные сомнения в темноте, когда ни уснуть ни застрелиться. Ответ стоит не одну скомканную простынь, не одну долгую ночь. А ты заплатил.
Можешь теперь принять все, как есть, смириться со своим "никогда". Мир, конечно, от тебя отстанет. Ты остыл, стал для него безопасным. Но это не то, что заставит его попятиться. А другое — знать пустоту себя, холод внутреннего пространства, заполненного мечтами, надеждами — дом твоей веры. Знать, и сказать ему "да". Знать, что настоящая вера — это боль, и пусть она будет. Все, чего у тебя нет — пусть оно будет — не у тебя, но у него, у врага, у твоего мира. Или... хм... у добрых богов, хитрых добрых богов, забывших сюда дорогу.
Выйди из дома утром, оглядись. Это не он изменился. Он просто испугался и тянется прочь, как тень. А ты стал чистым, как хирургическая сталь. Это не твоя боль режет поперек. Его. Но ты тоже чувствуешь.
Обморочные дни и ночи без подробностей, утром - чай, вечером — кофе, жизнь под точкой полудня. Может быть, ты мертв, может быть, тебя закопали и забыли тебе сообщить адрес могилы. Может быть, все это происходит между падением двух капель в капельнице. Тебе не все ли равно?.. Время, деньги, счастье -все обесценилось, и ты — только ты. Разве не этого ты хотел? Мгновение истинного "я", секунда воплощения, вечность... сраная вечность. Хотел, а?
Нет, богом ты не станешь. Даже с ума вряд ли сойдешь. Так... Проснешься утром и будешь жить дальше. Такой, как есть. Привыкнешь в конце концов, на то оно и существует — привыкание.
Истории продолжаются, парень, хотим мы того или нет."
***
"Когда я закрываю глаза, время останавливается. Я могу видеть, как женщина из верхней квартиры повернулась от мойки, из ее мокрых рук выскользнул стакан и повис, поймав боком мутный луч солнца у самого пола... В другом доме, в другой квартире влюбленная парочка замерла с запрокинутыми головами, раскрытыми ртами, пытаясь сделать вдох перед наступлением оргазма... Машина, резко тронувшись на светофоре, подняла сверкающий веер брызг из лужи на обочине, и вдруг остановилась. Брызги повисли в воздухе...
Я вижу, не различая цветов. Только миллионы оттенков желтого — от йодной черноты теней до призрачного, лимонного бесцветия воздуха. Как бывает на очень старых фотографиях или в минуты яркого заката.
...Чья-то рука, оставив на полу пустой шприц, подхватила лежащую тут же рядом зажигалку, поднесла к лицу. Палец напряженно замер на колесике кремня... Начал звонить телефон, вздрогнули длинные ресницы, серые глаза начали двигаться от раскрытой книги... Поднятый потоком воздуха от уехавшего монорельса, над платформой повис клочок бумаги... Силуэты прохожих напряженно вытянулись, отразившись в зеркальных стеклах очков... Поношенный кроссовок опустился в лужу, человек открыл рот, чтобы выругаться... Дворняга поставила лапы на край мусорного бака...
Я могу до бесконечности перебирать во сне эти застывшие картинки, вглядываться в лица. Неподвижная жизнь напоминает мне свалку, искореженные куски металла, ставшие хрупкими от кровавой корки ржавчины, утратившие изначальные ассоциации, ни на что не похожие, медленно дрейфующие за грань абсолютной непознаваемости. В этом мире нет электричества — потому что нет движения. В этом мире вода застыла неподвижно, превратилась в песок.
Я вижу эти сны и думаю: что будет с людьми, если я не проснусь однажды? Почувствуют ли они тяжесть пыли, покрывшей их тела? Смогут ли осознать, что время мертво? И еще... Какие-то другие существа придут жить вместо них. На что это будет похоже?"
КАРТИНКА ДЛЯ ПСИХОАНАЛИТИКА
...в кресле, кажется, кто-то сидит (неясный силуэт виден из-за спинки)... Неподвижные темные шторы. Стена, отделяющая от всего. За ней абсолютно пустое пространство. Из-под кресла натекает темнота. Междометья стен и намек на узоры обоев — цветочек — потерявший значение символ прошлого счастья. Часы на столе не видны. Времени нет. В комнате сыро и холодно, что позволяет предположить, будто снаружи ранняя весна. В углу находится зона невыясненного.
Окно полно света.
***
Таких в живых оставлять опасно. Всякий раз, падая в мешок, я об этом думаю. Не могу не думать. Не думать вообще трудно. Для меня. Поэтому от меня ничего хорошего не ждут. Обычно. Если не пообещать.
Верят. Зря. Обычно.
Ничего. Привыкнут.
***
— Говоришь, он упал со стула?
— Да.
— Должно быть, это был какой-то особенный стул, что упав с него, он сломал руку!
— Он не сломал руку.
— Нет?! Ты сам мне говорил, что сломал!
— Не сломал. Погнул.
***
Мы не жалуемся. Жрем, что дают, потому что голод — сильнее нас, а осень — это голод. Кофе пьем как лекарство. Горькое, сахара ведь нет... Привыкнем.
Медленный танец на краю осыпи. Босиком, чтобы хоть немного уравнять шансы. Его танцуют, закрыв глаза, улыбаясь самому теплому, что есть внутри. Чтобы не тратить время на прощание, если... когда...
Я бродил по городу, искал тепла и нашел немного случайностей. Среди них ни одной нужной. Напился. Проснулся на свалке мыслей. За окном был дождь.
Холодные руки, холодный чай — в пустой кухне. Один на один. Медленный танец на краю осени. Босиком, отдавая последнее тепло. Без жалости — на нее нет сил. Есть только молчание и...
***
Не знаю, который день. А точнее, ночь. Капает с крыш и звучит, как шаги и голоса трехчасовой полуночи. Плохо мое дело, если это все, что осталось от людей. Время движется к весне, хотя осталось еще три месяца и что-то размывчатое на тему "перезимовать".
***
"Хотелось бы остаться жить в этом дне... в этом вечере... в этом ветре," — думалось по кругу.
Но теплый ветер был вчера, а сегодня озлел, набрал силу — 123-й смотрел, как он нещадно треплет ветки с поредевшей листвой. Как там поживает дерево в заброшенном саду? 123-й любил забираться на самый верх, и дерево баюкало его. Оно всегда было добрым к нему... Теперь, наверное, даже старое дерево не сможет укрыть его от холода — листьев-то почти не осталось! Теперь никуда не денешься от наступающей зимы. 123-му ее приход виделся, как война — с севера медленно надвигается белая граница фронта, тихо, по-предательски захватывая по ночам новый кусок земли. И нет способа победить невидимого врага. Можно только бороться и сгинуть в одиночку, каждый, как сумеет. Если подняться высоко-высоко, наверное, можно увидеть, сколько дней осталось до того, как ты проснешься в белом плену. Белый флаг поднимают перед врагом, прося пощады... Но зима никого не щадит. И это подло с ее стороны — прикрываясь слабостью белого цвета, приходить и уничтожать остатки тепла.
Или, подумал 123-й, отправиться в старый сад, забраться на дерево, а там пусть будет, что будет. Может, они с деревом уснут вместе... только едва ли 123-й проснется весной.
123-й завидовал деревьям и всем остальным, кто спал зимой. Сам он не спал, но, углубляясь в осень, сделался облезлым, каким-то болезненным на вид: глаза стали тусклыми, потеряли цвет, одежда висела мешком, грязные патлы свисали на физиономию, выгодно оттеняя темные круги под глазами. 123-й теперь недолюбливал зеркала.
В доме тоже стало как-то пустынно, заброшенно... Большую часть времени 123-й не выбирался из-под пестрого шерстяного пледа, и ему казалось, что это последняя в мире цветная вещь.
24.05.03
© FFF RAR
All rights reserved!