Записки рыболова-любителя Гл. 439-441

439

29 декабря 1987 г., кирха
Очередная, 7-ая Школа по физике ионосферы проходила всё там же, в "Спутнике" с 31 октября по 17 ноября (1986 года). Но в этот раз впервые мы поехали вместе с Сашулей, которая ещё ни разу не была в Сочи, да и вообще на черноморском побережье Кавказа (как и на самом Кавказе). Внука оставили на попечение родителя, а на ноябрьские приехала Ирина. Митя тоже жил с ними, к деду не захотел перебираться.
Мы с Сашулей поселились в отдельном номере в "башне" на десятом этаже с живописным видом на горы и частично на море. Компанию нашу калининградскую составили помимо нас ветераны Школы Кореньков и Клименко, а также Ваня Карпов (второй раз на Школе), Надежда Тепеницина и Федя Бессараб - новички.
Несмотря на довольно поздние сроки проведения Школы (по сравнению с предыдущими) погода в целом не испортила впечатления: бывали и дождливые, и солнечные дни, а то и по нескольку раз на дню погода менялась, но в море купаться было можно, а в первые дни так и вообще очень даже приятно: температура воды градусов восемнадцать была поначалу. К концу Школы она понизилась до четырнадцати, но мы всё равно купались по утрам после зарядки и бега.
Бегал я то с Гинзбургом по над морем, по участку шоссе, где движение было перекрыто из-за оползня, то один в гору по дороге на Ахун, минут по сорок. Сашуля вставала позже, но успевала всё же сделать зарядочку на берегу и искупаться до завтрака. Клименко с Ваней тоже регулярно купались по утрам.
С Клименко и Ваней мы играли в футбол, я с Володей в паре, а Ваня с Федей или Кореньковым, или с Маратом Дёминовым, причём в последнем случае силы становились явно не равны: Ваня с Маратом драли нас как котят. Меня подводила слабая техника, а отяжелевший Клименко не желал бегать, ходил пешком, норовил сам обвести противника, жадничал с пасом и злился из-за моих ошибок, потеряв мяч, переставал за него бороться, а я злился на него за то, что мне приходилось метаься по всей площадке и в защите, и в нападении. И хоть бегал я много и усердно, толку от этого было мало - мы проигрывали с разгромным счётом.
У меня, как водится, не обошлось без травм. В игре трое на трое я очень неудачно столкнулся с Аликом Староватовым, ободрал в кровь руку и сильно ушиб бедро, еле бегал потом...
Сашуля ездила на экскурсии в Сухуми и в Новый Афон, в пещеры, а я оставался в "Спутнике", корпел над текстом 2-й главы, который мне прислал Б.Е. Этим я занимался почти всё свободное от собственно Школы время - вечерами и в выходные дни.
Только 7-го ноября я целый день посвятил прогулкам - вместо демонстрации, на которую Данилов пытался выгнать школьников, мы устроили своей калининградской компанией поход на Ахун-гору (до обеда) и по Агуре к водопадам и выше (после обеда). Причём на Ахун последний участок штурмовали не по дороге, а напрямки, то есть по чащобе, невзирая на мои протесты (мы с Ваней в прошлый раз уже имели такое удовольствие).
Эльбрус в этот раз с Ахуна виден не был - спрятался в облаках, но погода была прекрасная - тепло и над нами солнечно, только вдали над Кавказом на вершинах гор лежали облака.
На Школу приехали, но не на весь срок, а только на несколько дней Вагнер и Гудрун. Гудрун сидела рядом с нами на дурацком безалкогольном товарищеском ужине, заменившем былые разудалые банкеты, и я, как бы незаметно, угощал её глоточками коньяка из малюсеньких подарочных бутылочек, которые я сунул в карманы. Ну, и сам, разумеется, заправлялся.
Сашуля этим была крайне недовольна. Не тем, что я пью, а что делаю это исподтишка, когда остальные вокруг сидят с постными лицами и маются. Даже те, кто предварительно зарядился. Дикость ситуации была не в самом факте отсутствия алкоголя, а в том, что количество жратвы и вся организация ужина соответствовали именно хорошей выпивке и без неё теряли всякий смысл, ибо коллективным принятием пищи мы и так занимались ежедневно по три раза.
Не спасало даже исполнение ветеранами отрывков из прошлых опер. Скрасить вечер удалось лишь в нашем номере, где мы с Сашулей и Гудрун устроили легальное распитие спиртных напитков - коньяка и марочных вин из подарочных наборов.
Лекцию свою я прочёл в этот раз не блестяще, не рассчитал время, слишком медленно читал первый час и быстро - последний. По словам Гудрун Вагнер был поражён нашими результатами по большой модели, которые я показал в заключение своей лекции - цветные слайды с глобальными распределениями ионосферных параметров на разных высотах. По сравнению с Ростовым мы не слишком продвинулись вперёд, но на тех, кто в Ростове не был, результаты производили впечатление.
А в целом традиционный набор школьных лекций не выглядел таким привлекательным и интересным как, скажем, 10 лет назад или в 1979-м году, когда был Славик Ляцкий.
- Д-область всех задавила, - недовольствовал народ. И в самом деле, по Д-области были лекции Данилова, Гинзбурга, Таубенхайма, Лаштовички, в которых перепевались одни и те же мотивы "зимней аномалии" без каких-либо новых данных или идей.
Безобразно отчитал свою лекцию Лёва Ерухимов - очень темпераментно и сверхсумбурно, ни черта понять невозможно было. Небрежность чуть ли не в принцип возведена, как он студентов учит?
А самые бурные дискуссии вызвало выступление Вани Карпова по поводу влияния вариаций коэффициента турбулентной диффузии на газовый состав термосферы. Ваня, собственно, повторил то, что уже рассказывал в Ростове, и что мы представили с ним в нашей многострадальной статье.
Но если в Ростове реакция публики была определённо положительная - всё правильно, мол, а как же иначе? - то здесь вдруг разгорелись страсти. И разжёг их не кто иной как Эдик Гинзбург, в Ростове работу безусловно поддержавший. Он вдруг засомневался в Ваниных результатах, а его бывший ученик Саша Задорожный и вовсе не был согласен с Ваниными рассуждениями. И началось..!
Спорили с криками до хрипоты, не только и не столько в официальное дискуссионное время, но и в номерах, и на свежем воздухе, неизменно собирая вокруг себя болельщиков той или другой точки зрения, а также просто зрителей и с лушателей.
Временами противнику удавалось сбить Ваню с толку. Он задумывался, не находил сразу возражений и так и ходил - задумчиво пришибленный, сомневаясь в своей правоте, пока не находил ошибку у оппонента, после чего спор возобновлялся с неменьшей силой.
Активно участвовал в этих спорах и Данилов, то соглашавшийся с нами, то возражавший, и, похоже, так и не пришедший к окончательному мнению. Я, кстати, пожаловался ему как члену редколлегии "Г. и А." на безграмотные отзывы рецензентов на эту нашу с Ваней статью, но Данилов тут же отмежевался - он, мол, на том заседании не был, когда наша статья проходила, а то бы он, несомненно, её рекомендовал в печать... Я что-то не очень ему поверил.
Гинзбурга и Задорожного нам так и не удалось тогда переубедить, как и им нас. В общем, побазарили хорошо, но, что печально, - по другим вопросам дискуссий практически не было, лекторов вопросами не атаковали, слушатели были пассивны, вялы, и Андрей Михайлов пришёл к концу Школы к безрадостному выводу об её ненадобности - исчерпала себя, мол.
- Лекторов просто надо менять, постарели они, свежая струя требуется, - возразил я ему.
- Может быть, - ответил Андрей, - вот только энтузиастов что-то не видно эти лекции читать, как и слушать их.
- Таков итог период застоя, - резюмировали мы с ним. - Молодёжи любознательной не стало, а старики энтузиазм растеряли.
На Школе не было Коли Климова. Он как раз перед Школой защищал диссертацию докторскую в ИЗМИРАНе и неожиданно для всех засыпался. Завалил его неуёмный Марс Фаткуллин. Фельдштейн - Колин оппонент - рассказывал, что Коля потерял бдительность, расслабился, не принял Марсовых нападок всерьёз, не защищался практически, соглашаясь чуть ли не со всеми замечаниями.
В результате 7 членов Совета при голосовании воздержались, двое были против, и требуемых двух третей голосов Коля не набрал. Андрей Михайлов, правда, считал, что Колю прокатили справедливо, он его диссертацию видел и ужаснулся, отказался оппонировать. Коля, мол, от науки отошёл в последние годы, всё за правду у себя в СибИЗМИРе боролся, и просто собрал в диссертации всякие старые результаты в кучу, чем и дал повод Марсу прицепиться. А у того на Колю зуб с давних времён имелся...
Я был искренне огорчён. Климова я вседа считал одним из толковейших геофизиков, докторскую степень безусловно давно заслужившим. Как-никак соавтор двух приличных монографий, и вот - на тебе! Видать, Бог его наказал за преследования Хазанова и Коена, небезгрешных, впрочем, как теперь думаю. Следующим на очереди Гинзбург стоял, тот тоже всунул в диссертацию всё, что только ни делал, получилось два толстенных тома, но предусмотрительно пригласил в оппоненты Марса...
А Сашуля Школой осталась очень довольна - новые впечатления, от забот домашних отдохнула, почаще бы так!

440

31 декабря 1987 г., кирха
Перед своим днём рождения я отстоял на ветру три с половиной часа в очереди за водкой на Московском проспекте, у универсама. Тогда такие очередюги были ещё в новинку, и сколько стоять придётся - было неизвестно. В Сочах мы с Хазановым отстояли примерно такой же длины очередь за коньяком перед праздником, и тогда потратили на это дело около часа. Но там за порядком следила милиция и не было "душманов" - порождения борьбы с алкоголизмом, точнее, милиция не давала им собираться в кучи и вести массированные атаки на вход в винный магазин, там только отдельным гаврикам удавалось втиснуться в голову очереди. Здесь же "душманы" хозяйничали вовсю, устраивая неописуемую давку и прорываясь к прилавку не по одному разу - для себя, и для друга, и для прохожего, с которого за это взималась дань.
Стоя в очереди, я увидел неподалёку от себя, чуть впереди Латышева, и подошёл к нему. Его первой реакцией был испуг, что я буду к нему в очередь пристраиваться, а он сам тут подлез к знакомому. Я успокоил его - стою, мол, недалеко тут же. Отошли, поговорили немного. Костя пробормотал что-то такое, что, вот, надо бы докторскую писать, да всё некогда, в университете, сам знаешь, то да сё...
Я промолчал, подумав про себя, - на чём же ты, Костенька, защищаться собираешься? Ни на конференциях тебя не слыхать, ни статей твоих не видать... Тут очередь зашевелилась, слегка продвинулась, и Костя ринулся в неё дабы не потерять место.
На дне моего рождения у нас были Лебле, Шагимуратовы, Юра Кореньков и Тамара Сергеевна. Дед лежал в госпитале, собирался оперироваться по тому же поводу, что и Б.Е., но оперировать его так и не стали из-за слабого сердца. Гостям своим я в конце вечера читал "мемуары", без особого, кажется, успеха (то есть завладеть полностью вниманием не удалось, гости переговаривались, чавкали, звенели посудой, смеялись чему-то своему), чем был огорчён и, видимо, заметно, - Шагимуратов пожалел даже меня - не стоит, мол, расстраиваться... И хоть за это я был ему благодарен.

Нашему цветному телевизору исполнилось четыре года, и эксплуатировался он эти четыре года нещадно, особенно, когда Ирина с маленьким Мишей дома сидела - целыми днями был включен, с утра до ночи. Ну, и, разумеется, что-то он устал, изображение поблёкло, позеленело, а то и вовсе стало пропадать.
Вызвали "мастера". Молодой бравый удалец снял заднюю крышку, поковырялся внутри несколько минут, по моему же совету пропылесосил внутренности телевизора и выписал квитанцию на 10 рублей. Не приученный ещё к таким ценам (первый раз вызывали "специалиста" после гарантии) я жутко удивился, но промолчал: кто их знает, может, это за один только приход такса такая, квитанцию всё же выписал. Изображение стало устойчивым, но качество цветопередачи оставляло желать лучшего.
- А нельзя ли цвет подрегулировать? Что-то зеленовато у нас, - поинтересовался я у "мастера".
- У вас красная пушка скисла, - безапелляционно заявил мне мастер. - Сколько лет телевизору?
- Ещё молодой - четыре года.
- Ну вот, чего же вы хотите? Они больше и не служат, - утешил меня специалист.
На том мы с ним и расстались. Но я не успокоился. Мастер доверия мне не внушил, и я стал расспрашивать наших спецов, обсерваторских - Шагимуратова, Коренькова, Малярова. У последнего такая же "Берёзка", и книжка по этому типу телевизоров имелась. Он мне эту книжку принёс и показал, где описана регулировка "размаха красного", - возьми, мол, и попробуй этот потенциометр покрутить. Я взял и попробовал. И это потенциометр сломал - такой нежной штуковиной он оказался.
Последующий ремонт являл собою живописнейшую картину. Разверзнутый телевизор стоял на маленьком столике перед диваном. На диване сидел Митя, уткнувшись в книжку и придерживая овальное зеркало, снятое со стены и поставленное на диван, чтобы мне можно было видеть телевизионное изображение, стоя позади телевизора. На телевизоре стояла настольная лампа, освещавшая его нутро, а рядом на секции грелся включённый пяльник.
И среди антенных кабелей и проводов от телевизора, лампы, паяльника мотался с гантелей в руках Миша-карапуз, норовя то расшибить гантелей зеркало на диване или, на худой конец, кинескоп, то свернуть на себя лампу или паяльник.
- Митя, убери отсюда Мишу сейчас же! - ревел я из телевизора. Митя на секунду отрывался от книжки и укоризненно восклицал:
- Миша! Ай-я-яй!
Как ни странно, это удерживало Мишу от необдуманных поступков, он так ничего и не разбил, и не уронил ни на себя, ни мимо.
А потенциометр я выпаял, починил и впаял, после чего телевизор заработал, по крайней мере, не хуже, чем до моего вмешательства.

18 января 1988 г., гостиница ИЗМИРАН
Как-то, вернувшись с работы, мы с Сашулей узнали от Мити, что он с приятелем своим Мариком и ещё с одним мальчиком из их класса был в университете, где они записались на занятия по программированию для школьников, которые ведёт Лида (Лидия Алексееевна!) Нацвалян. На первом же занятии их допустили к дисплеям, они там освоили какую-то жутко увлекательную логическую игру - нужно было править государством и так распорядиться финансами, чтобы поданные не померли с голода и не были покорены чужеземцами.
Мы были, конечно, рады, что сын наш совершенно самостоятельно, безо всяких подталкиваний с нашей стороны приткнулся хоть к какой-то организованной форме внешкольного обучения. Программирование так программирование, вещь полезная. А то раньше хоть футбольная секция у него была, но её расформировали, отбрав только перспективных для спецшколы, и Митино избыточное свободное время ничем целенаправленным занято не было.
Митя тоже был доволен и поначалу ходил на занятия с огромным энтузиазмом, который подогревался именно этими азартными играми на ЭВМ. Увы, как дело дошло до собственно программирования, энтузиазм резко спал, тут надо было учить какие-то правила, делать домашние задания, - совсем как в обычной школе.
Ленивый троечник Марат быстро понял, что это не для него, и бросил ходить на занятия. Митя дотянул до конца семестра и даже получил диплом 2-й степени (- Липовый! - как он сам с грустью признался), но не только не увлёкся программированием, а, напротив, обнаружил вдруг в себе - по его словам - "отвращение к цифрам".
Сашуля безапелляционно утверждала, что это всё от его неусидчивости, лености, - привык всё без особых усилий на лету схватывать, а к систематическим занятиям не приучен. Во мне такой уверенности не было - может, и  в самом деле ему это не интересно, пусть ищет, пробует.

441

19 января 1988 г., там же
В кирхе наша лаборатория занимала, главным образом, третий этаж, обе его комнаты. В одной, поменьше, сидели я, Володя Клименко и Ваня Карпов, в другой, вдвое большей и использовавшейся для проведения семинаров, - Кореньков, Суроткин и Наумова с Глущенко. Последние двое, впрочем, чаще отсутствовали - то в КТИ на машине, то в Ладушкине, где наша новая ЕС-1035 всё ещё не вошла в режим устойчивой работы и больше простаивала в ремонте, чем считала.
Со дня на день ожидали поступления ещё одной, более мощной машины той же ЕС-овской серии - ЕС-1046, на которой можно было уже считать и большую модель (на "тридцать пятке", в принципе, то же можно было считать, только в пять раз медленнее).
Татьяна Глущенко в свои тридцать семь наконец-то родила и из наших рядов временно, но на достаточно долгий срок выбыла. Зато появился Серёжа Щербак, выпускник с Серёжиной кафедры (кафедры теорфизики КГУ), очень серьёзный, молчаливый мальчик, отслуживший, впрочем, уже и армию после университета. Мы его определили под опеку Володе Клименко - заниматься высокими широтами: полярным ветром и связанными с ним вещами.
Щербак - первое наше (то есть нашей лаборатории) приобретение (появился он где-то в первой половине следующего, 1987 года) из того вливания в количестве 25 ставок, которое обсерватория получила в конце описываемого 1986 года на выполнение новых архиважных спецтем. 
На те же дела выделялась и новая ЭВМ, а планировалась и ещё одна - импортная, австралийская, на японской базе, класса мини-ЭВМ, но по параметрам не хуже ЕС-1046, зато чуть ли не в сто раз меньше по габаритам и весу и в тысячу раз надёжнее, если не более, ибо вообще, говорят, не ломается. Но это было в плане, а что будет в натуре - Господь его знает.
А вот ставки оказались реальной вещью. Разговоры о них шли уже год, и казалось, что так разговорами и останутся, но осенью поступила команда от Лобачевского - составлять новое штатное расписание.
Для обсерватории 25 ставок (в среднем что-то рублей по 170 месячного оклада на ставку) означало возможность увеличения её штатного состава чуть ли не на треть. Мы, однако, планировали из этого фонда решить в первую очередь проблемы с зарплатами для имеющихся людей - повысить их насколько возможно (дифференцированно, разумеется, не всем подряд). В нашей лаборатории наиболее заметные прибавки получили Суроткин (как защитившийся) и Ваня Карпов (как близкий к тому же), повысилась зарплата и у Коренькова, Клименко, Наумовой, Феди Бессараба.
Много споров (между мной, Ивановым и Саенко) было по поводу того, как поделить оставшиеся (после выделения средств на повышение зарплаты) ставки между лабораториями и группой обслуживания ЭВМ. Саенко требовал - сначала поделим сумму, а потом каждый составит штатное расписание своей лаборатории, исходя из причитающейся ей доли.
Мы с Ивановым предлагали сделать иначе - составить сначала проекты штатных расписаний лабораторий, исходя из нужд лаборатории и имеющихся кандидатур на возможные вакантные места, а уже после этого определить - кому сколько денег дать на эти вакантные должности.
Мы с Ивановым так и сделали, после чего и Саенко какой-то проектик набросал. Поделили примерно поровну, причём группа обслуживания ЭВМ во главе с Шандурой вошла в мою лабораторию с обязанностями обеспечивать вычислительные работы всех подразделений.
Лаборатории Саенко при нашей делёжке досталось чуть меньше, чем моей, а Ивановской - чуть больше, так что Саенко в душе считал себя обделённым и был, похоже, в обиде на нас с Ивановым. Но, когда Иванов повёз штатное расписание в ИЗМИРАН на утверждение Лобачевскому, тот цапнул себе от общей суммы на свои нужды более пятисот рублей месячного фонда, то есть три фактически ставки, и Иванов снял одну со своей лаборатории, а две с моей: Намгаладзе, мол, за счёт Шандуры пусть расширяется, Саенко же не пострадал и в результате оказался с большей прибавкой, чем я.
У меня же, если не трогать Шандуринские вакансии, появились всего три новые ставки: эмэнэса для Щербака, эсэнэса для Смертина и лаборанта в помощь сверзагруженной в последнее из-за моей монографии и Ваниной диссертации Свете Зимаревой. Покушаться же на Шандуринские ставки я не хотел, да и смысла никакого не было - себе же во вред. Он со своей командой из четырёх с половиной человек (инженеры Янин, Романенко, Печейкин, Сивицкий и оператор Зина Фролова) еле управлялся с 35-й машиной, а тут ещё 46-я появится, и, если мы рассчитываем считать у себя, а не у дяди, Шандуру надо всячески укреплять кадрами, в наших же интересах.
Смертину место в моей лаборатории было обещано давно. Работая в последние годы старшим преподавателем в КТИ и ожидая избрания в доценты, он тем не менее связей с нами не терял, сотрудничал с Ваней Карповым, которого считал своим учеником и был даже обижен, что его "не вставили" научным соруководителем Ваниной диссертации.
Ваня между тем за это время Смертина перерос настолько, что не совсем уже было ясно, кому кем руководить следовало бы. Ваня и по способностям был посильнее, и работал как вол, включая перепахивание всей текущей и прошлой литературы. Смертин же в былые времена брал цепкостью, настойчивостью, а теперь работал наскоками с неизбежной при этом потерей формы.
Пожалуй, он это чувствовал - что форму теряет, от Вани отстаёт, того и гляди его ещё и Федя обгонит. Ума у него хватало, чтобы оценить ситуацию: в КТИ научных перспектив у него практически никаких, не тот профиль, наука вообще там в загоне, преподавание отнимает много сил и времени, а само по себе ему удовольствие не доставляет. Это значит, что в КТИ он уже почти на потолке - доцент, максимум когда-то завкафедрой, но профессором вряд ли станет, на докторскую шансов почти нет.
Альтернатива - переходить к нам (если возьмут!). Тогда нетрудно будет просто продолжать исследования по ВГВ или по близким направлениям в коллективе, с которым уже работал и знаешь его требования и возможности. Но - зарплата?! В КТИ Володя получал 285 р старшего преподавателя и ещё полставки в НИСе, так что под четыре сотни выходило. За тем он и ушёл в КТИ из университета. А в обсерватории у нас Иванов - заведующий столько же получает, один только я - больше. Чтобы не слишком уж потерять в зарплате, Смертину нужна должность старшего научного сотрудника, а это ведь две фактически средних ставки из тех 25-ти, которые нам выделили. И то на сотню будет меньше, чем он в КТИ получал.
Смертин маялся. В который раз он оказался перед дилеммой - в обсерваторию переходить и наукой заниматься в надежде когда-нибудь защитить докторскую, но заметно терять в зарплате сейчас, или довольствоваться тем, что есть, синицей в руках, жирненькой такой, впрочем.
Ко мне он не раз обращался за советом - как быть?
Я отвечал:
- Ставки будут - возьмём. Может быть, если получится, даже на должность старшего. Но учти, что у нас есть кандидаты наук - Клименко и Суроткин, которые вправе претендовать на большую, чем у тебя, зарплату. И что Ваня уже не слабее тебя. Так что в ущерб им я тебя взять не смогу.
- Ну, а с научными перспективами как? В смысле докторской - можно будет рассчитывать?
Ишь, орёл какой! О докторской размечтался, - подумал я про себя. - Кореньков и то помалкивает... Но вслух ответил спокойнее:
- Это только от тебя будет зависеть. Тематика наша позволяет не одну докторскую сделать. А больше я тебе что могу сказать? Гарантии, сам знаешь, страховой полис только даёт.
И всё же при всех своих колебаниях и жажде гарантий Смертин был готов перейти к нам, даже с существенной потерей зарплаты. Другое дело - нужен ли он нам? Да ещё за такие деньги - на ставку, вместо которой можно принять пару начинающих выпускников вроде Щербака.
С одной стороны - человек он и мне, и всем остальным хорошо известный со всеми своими достоинствами и недостатками. Работать он может, и на некоторый минимальный уровень отдачи от него можно рассчитывать. Но ведь он зануда - раз, склонен к самодовольству и напыщенности - два, не очень был приятен раньше Клименке и Коренькову - три, и вообще неясно - приживётся ли в коллективе.
А тут как раз появилась альтернативная кандидатура - Игорь Филановский. Игорь, как и Ваня, выпускник Лебе, делал у него дипломную работу, Ванин сокурсник, но уже защитивший диссертацию (он как-то лихо окончил заочную аспирантуру при физфаке ЛГУ) и работавший теперь старшим преподавателем в КВИМУ.
С наукой ему там не светило, в университете работать со степенью в НИСе невыгодно, а преподавательских мест свободных нет, и Игорь был непрочь перейти к нам даже на условиях своей полной переквалификации, но, в свою очередь, при условии, что должность ему у нас предоставят эсэнэса.
Серёжа Лебле считал такой переход взаимовыгодным и для нас, и для Игоря. И уж был уверен, что Филановский лучше Смертина, которого Серёжа недолюбливал. Интересно, что и Ваня, когда я в лоб спросил его об этом, ни минуты не задумываясь и не колеблясь, отдал предпочтение Игорю, если уж выбирать из двоих. К кандидатуре Смертина без энтузиазма отнеслись и наши старожилы - Кореньков, Клименко, Суроткин, однако, и не протестуя, - решай, мол, сам, ты с ним работал, тебе виднее.
Ситуация осложнялась тем, что со Смертиным я был фактически связан обещанием - будут ставки, возьмём, - это я ему говорил раньше не раз при частых его приставаниях ко мне - что, мол, нового в ИЗМИРАНе, не собираетесь ли расширяться? Взять же к себе в лабораторию обоих - и Смертина, и Филановского, на должности эсэнэсов - слишком жирно, это означало, что ими бы и ограничилась вся моя прибавочная доля к фонду зарплаты.
Я предложил Саенке взять Филановского к себе. Тот поморщился - не специалист, мол, мне вообще экспериментаторы нужны, а не теоретики. Тогда я с тем же предложением обратился к Иванову:
- Жалко, такое добро пропадает, себе бы взял, да некуда. Серьёзно говорю - физик хороший, с рекомендациями, парень отличный, я его знаю, на рыбалках с ним не раз бывал. У тебя как раз с физиками слабовато, некому интерпретацией ваших наблюдений заниматься - сам же просил меня уступить тебе Коренькова или Смертина на интерпретацию. Вот и возьми Филановского на это дело - пусть он будет связующим звеном между вашими наблюдениями и нашим моделированием.
Иванов согласился встретиться и поговорить с Филановским.
- Слишком молод, - таково было его впечатление, - а уже ему эсэнэса подавай. Мои ребята меня не поймут - за что? Подумаешь, теоретик! Ведь не специалист же по радиофизике или геофизике. К тому же Иглаков говорит, что ему могут допуска не дать, что-то там есть на него в органах...
- Национальность не та, что ли? Но у него же отец - моряк, капитан, в загранку ходит!
- Не знаю, Иглакову так сказали.
И всё же я уговорил Иванова включить в новое штатное расписание его лаборатории должность эсэнэса для Филановского. Так он её и выкинул, то есть вкупе с двумя моими ставками отдал Лобачевскому, когда тот лапу наложил на нашу прибавку к штатам.
А тут Филановскому предложили преподавательское место в филиале КТИ в Керчи и пообещали квартиру, коей у него не было, они с женой жили на частной. Квартира перевесила всё, и Игорь согласился, тем более - Таня ждала ребёнка.
Ну, а Смертин, в очередной раз посовещавшись с женой и родственниками, изъявил согласие на переход к нам, только попросил отсрочки до конца учебного года, чтобы не портить отношения в КТИ. Я согласился. И провёл с ним ещё предупредительную беседу, напомнив, что он входит в сложившийся коллектив сильных работников, в котором принято помогать друг другу и не терпят высокомерия, даже если ты и отличился чем-нибудь, а за тобой, Володя, грешки замечались раньше: ты то ноешь, плачешься, то заноситься начинаешь - это нам раз плюнуть, мол, да мы, да нас...
Володя, к его чести, не обиделся, воспринял спокойно мои наставления. Сформулировал я ему и конкретную задачу, которой он должен будет заниматься, - высотный ядерный взрыв.
- Ваня и Федя тоже будут подключены к этой задаче, но не рассчитывай, что ты будешь командовать, а они будут пахать. Работать будете  с о в м е с т н о, понял? И Кореньков будет участвовать, и я тоже. Но остальные - среди прочего, а у тебя это будет основная, главная твоя задача. И вторая задача, о которой мы уже говорили раньше, - нижняя атмосфера. Будем опускать нижнюю границу модели вниз, в стратосферу, а, может, и на поверхность Земли. Здесь тоже будешь работать с Ваней и Федей, они согласны этим заниматься, но так, чтобы это не мешало их текущим делам.
На том и договорились.
Но вернёмся в кирху.
(продолжение следует)