Извините по-польски

                Извините по-польски

Мы учили польский, смеясь. Звуковые особенности этого языка почему-то всегда заставляли нас сдерживать приступы, волны смеха. И все равно, как бы мы не старались, стоило лишь кому-то из нас прыснуть, как класс разражался и успокаивался с трудом. Учительница нервничала, старалась нас вразумить и часто безнадежно разводила руками. В конце концов это как-то само прошло – смех угас и теперь очень редко, будто далекий гром, слышалось тихое прысканье .
Однако за пределами аудитории упоминание о польском по-прежнему всегда встречалось бурно: на перебой неслись голоса, слышались ото всюду реплики и непременно смешки. Даже несколько слов в наш обиход. Среди них особенно прочно устоялось «пшепрашем», что в переводе означает извините.
- Пшепрашем як? (простите как) – вспоминал кто-то реплику из одного диалога. Пшепрашем, пшепрашем, пшепрашем так мы и запомнили это слово и оно прочно вошло в нашу речь.
              Однажды учительница приболела и нас отпустили с пар. Мы шли пешком вдоль занесенных снегом рельс, весело о чем-то болтали, а когда кто-то заводил разговор  о чем-то особенно интересном, мы останавливались, окружали говорившего и внимательно слушали. Так же произошло когда кто-то бросил: «Нет, ну как Вам нравится этот польский». Все остановились, загомонили, раздался хохот.
- Нет ну это надо же, она на тебя так смотрит, о чем-то спрашивает. Постоянно повторяя вопрос, ждет ответа. Один, другой раз, а ты на нее как баран на новые ворота…пшепрашем непаниме, нихт ферштее, пшепрашем.
Реплика была встречена новым потоком смеха.
А между тем все было не так уж и весело как может показаться на первый взгляд. Студенчиская жизнь кишила сотнями проблем и неудач. Контрольные наваливались одна за другой, неумолимо приближалась черед экзаменов и зачетов, столь знакомая студентам-заочникам. Я чувствовал, что ничего не успеваю. Бессонные ночи, проведенные над конспектами давали о себе знать. Я буквально валился с ног от усталости и ничего не мог с этим поделать. Времени не хватало даже на сон. Однако кроме прыгающих на доске латинских окончаний и постоянных замечаний преподователей была и еще одна, самая большая проблема –Света.
Нет, я не ревновал, или во всяком случае пытался заставить себя поверить в это, но мне было жутко неприятно видеть их вместе. Они сидели за одной партой, ко мне спиной, словно бы отвернувшись, а на переменах держались все время рядом, всегда о чем-то весело говорили и словно не замечали меня. В душе я не находил себе места, мучался и переживал.  Но сколько бы я не взывал, Света слышала, не понимала. Женя определенно поймал ее в свои сети и упорно не желал выпускать. Прошло время и они взялись за руки, затем и вовсе, потеряв скромность, обнялись и по всему было видно, что им хорошо.
Вечерами я звонил Свете. Но разговор как-то не ладился. Словно что то произошло между нами, что-то сковывало нас и мы оставались холодны, безучастны. Я все больше молчал, тяжело дышал и как когда-то на польском когда-то сдерживал в себе смех, так теперь с трудом держал себя в руках, а страданье и злость так и застывали на моих губах и отчаянно рвались наружу.
Так проходил день за днем.
После пар, как обычно, возвращались все вместе. Я увидел маршрутку и второпях, ни с кем не простившись, бросился к обочине дороги.
- А пшепрашем – услышал я, пшепрашем произнес, улыбнувшись.
- «А Светка не права» - думал я, теребя ручку портфеля. «Ведь она обещала». Забыла видимо, все предала. А как хорошо начинали. Я терял голову, сходил с ума, а теперь…Помнит ли она тот зимний вечер, тот голубой снег»
«Остановите» - выкрикнул я, заметив, что проскочил останову.
Едва,дрожащею рукой отперев дверь, я зашел в квартиру, резким движением руки растигнул молнию куртки, бросил к стене портфель.
Зимний вечер, объятья – пронеслось у меня в голове. Тяжело дыша, я с трудом набрал знакомый номер. Казавшуюся бесконечной тишину, разрушил ее нежный голос.
- Света, крикнул я – как ты молгла…как ты…слова понеслись как вагоны. Непомня себя я говорил, говорил, говорил. Я обвенял, я умолял, я требовал.
Она спокойно слушала, не возражая, не поровергая моих слов, а когда я закончил, с жутким спокоиствием произнесла: «пшепрашем» . Раздались гудки.