В. Талалаев Meltor. Как и в прежние дни...

Meltor
...Как и в прежние дни...

.1.
Это всё только сон, я расскажу его так, как запомнил...
Извините, Владислав Петрович, за то, что цитирую Вас. И вдвойне извините, потому что я лгу: никакой это не сон, а всего лишь рассказ Танка об одном маленьком происшествии на Дороге, о небольшом событии, в котором сам Танк почти и не принимал участия. Да и я не хотел сперва садиться за машинку и писать обо всём этом, но затем решил всё-таки передоверить эту тайну бумаге. Конечно, ничего уже не изменишь, но хотя бы понять удастся лучше, что же случилось тогда на Дороге...
По Дороге шли двое — взрослый и мальчишка. Взрослый — обыкновенный, если не считать тусклого свинцового блеска его кожи, мальчишка же — сумрачный, с тревогой и болью в глазах, словно память прошлого по-прежнему не желала выпускать его из цепких своих объятий. Впрочем, так оно и было. И рано повзрослевший мальчишка настороженно оглядывался даже на Дороге, хотя и не встречал на ней никакого зла.
Но в памяти его не стёрлись ещё страшные годы в тюремной спецшколе, куда угодил он ещё совсем малышом. И не за преступления или тёмные стороны души, а за то лишь, что был не такой, как все. Впрочем, в школе этой они все оказались «не такие». Все тринадцать. А затем... Затем — чудо: их воспитателем назначили не иначе как одного из Командоров, и тот помог ребятам бежать. На Луга. В благословенный край, где не стреляют и где рады всем детям. Конечно, сиротам везде живётся несладко, но когда вокруг ласка да забота — тут уж и самый сумрачный оттает.
Оттает... Да только много в последнее время попадаться стало людей со свинцовым взглядом, тех, от кого веяло неистребимым уланским холодом. И это за столько граней от Реттерберга. Но... В мире благополучия... Благополучия?! А почему ж тогда раскололась страна? Почему разбилась на республики, а затем и те раскололись, словно фарфоровая ваза или экран визора?.. И даже Полуостров... Когда-то бывший гордостью Страны, он затем сперва отошёл к одной западной республике, которой был подарен ещё при Империи, а затем отделился в совсем независимое государство, открыто плюя и на Республику, и на традиции Страны, растранжиривший свой флот на металл...
Открыто никто ни с кем не враждует, но зачем же подсиживать тогда друг друга? И зачем это пренебрежение к остальным? И зря ли «Сфера» вновь введена в режим секретности? А «Конус», ушедший с Полуострова, вообще кажется тут простой сказкой...
Конечно, живут на Полуострове лучше и спокойней, чем в Стране, на это как на главный аргумент и напирали приезжавшие люди с холодными глазами, приглашавшие бросить всё и ехать в края благословенные. Но... Во-первых, тут все друзья, а во-вторых, интуиция, этот взбесившийся вдруг внутренний голос взбунтовался, чуть ли не до потери сознания отталкивая своего владельца от подобного шага. Хотя, казалось бы, почему бы не съездить туда, где на причалах вместо тумб врыты в землю старинные пушки, где бастионы и форты напоминают о прежней доблести россиян, где древние греческие колонны смутно напоминают о былом Херсонесе... Или римские? Нет, кажется, греческие.
Но что-то не давало поехать туда. И вообще, почему ОНИ так настойчивы?!...
И появилось желанье бежать. Но куда?! Назад в Реттерберг? Ага, тебя там уже заждались: Дуго Лобман, Альбин Мук и компани. Внутрь Страны? И кто сказал, что при здешней технике можно скрываться более дня?.. Решение пришло само собой, и Антон кинулся искать Алёшку Режского, того самого, что помог им перебраться через Грань. Впрочем, и поезд им подыграл. Кажется, правильнее сказать — Поезд. С большой буквы. Почему-то не покидало ощущение, что платформа — не платформа, а вагон-трансформер, нарочно принявший вид платформы, специально чтобы перевезти ребятишек через Грань. Из лиха да в полымя. Но тут уж Поезд ни при чём — сами сюда захотели. Да и неплохо тут всем. Всем, кроме него — Антона, сумрачного подростка, старшего среди всех этих ребят...
Алёшка не стал спорить, он тут же повёл Антона в Итта-Даг, благо Храм-обсерватория был не просто глубоко под землёй, но ещё и располагался между гранями, принадлежа сразу нескольким — и ни одной. Туда вообще кроме Командоров никто не забредает, они-то фотографии фресок Итта-Дага и принесли в мир, иначе никто бы и не вспомнил о Первых Хранителях... Сюда-то солдатам и функционалам Ведомства никогда не добраться: Храм сам, словно старик на фреске, прикроет, спасёт мальчишку от беды, не пустит сюда зло, какой бы маской оно не прикрывалось...
Алёшка, вообще-то, хороший парень: взялся помогать почти незнакомому подростку, хотя у самого столько неприятностей, что хоть беги за Грань, ко вновь ушедшему туда отцу: арестовали деда, обвинив в том, что выпустил из-под контроля эксперимент и чуть не вызвал катастрофу планетарного масштаба. А если разобраться, то при чём тут дед? Дед был в «Сфере», а опасный эксперимент провели в филиале «Сферы» в Лыткарино. Да и не сжёг монстр почти ничего, и увели его обратно, да и проводилось это всё без ведома Режского-старшего...
И с отцом какие-то нелады — ввязался в дела разваливающейся Восточной Федерации, соседней с Юр-Тогосом и Западной Федерацией. Говорил, что хватит, мол, что у нас тут всё развалилось, так и они, как идиоты, принялись рвать свою страну на части... Вот и... агент Западной федерации. Прям-таки Западного Крома...
Вскоре Алексей перестал приходить в Храм. И тут-то на беззвучный зов Антона явился Юкки, трубач с Итана — планеты Иттов и Тауринов... Говорят, когда-то Юкки был Странником, но, видимо, непосильна оказалась мальчишке ноша сия, и сказал он однажды, что пора завершать и эту сказку. Но сердце его не ослепло и не оглохло, и откликнулось на зов, разнесшийся из свёртки Миров.
Вот так Антон и оказался на Дороге. «Иди по ней, и она тебя никогда не бросит, не предаст. Как не предавала меня...» — и Юкки шагнул в сторону, и закатное солнце земель Юр-Танка-Пала кольнуло лучиком в старый рубец возле сердца.
А затем пошли долгие дни странствий. И ни разу почему-то не захотелось ни есть, ни спать... А затем навстречу шагнул человек со свинцовыми глазами. Собственно, он весь был свинцовым: и кожа, и губы, и глаза, напоминавшие тусклые свинцовые шарики. Словно ожившая статуя или сказочный Голем. И Шагнувший холодно взглянул на Антона. Разговор был сух и короток: Антону було предложено немедленно убраться с Дороги. Навсегда. И без пояснения причин. Антон попробовал было возразить — и не успел: свинцовый незнакомец вцепился в рукав мальчишки и с силой рванул в сторону ближайших Врат в Миры. И тут раздался утробный рёв. Железо залязгало по шестиугольным плитам, устилавшим здесь Дорогу, и из недалёкого сумрака вынырнул Танк. Так и хотелось сразу назвать его именно так, словно это не только внешний вид, но и имя. Ибо была в этой стремительной машине грация смерти и уверенность в собственной значимости и неуязвимости, солидность какая-то. Не сбавляя скорости, Танк ринулся на Шерифа. А тот вдруг оттолкнул мальчишку в сторону, а сам стал поперёк пути, преграждая Танку дорогу. И холодно, тяжело взглянул на стальную громаду, словно пригвождая её к месту. И Танк вдруг действительно остановился. И словно взглянул на Шерифа своим дулом-глазом. А может, и вправду взглянул?..
Шериф не шевелился, лишь напряжённо вздулись у него вены. И тут Антон явственно почувствовал, что от подобных-то напастей и собирался защитить его Шериф, выталкивая с Дороги. А когда не успел — собою прикрыл его, незнакомого пацана, и теперь всеми сверхчеловеческими силами старается удержать смертельную машину. Но ведь не удержит! И тогда Антон прыгнул. Тихий и всегда рассудительный Антон прыгнул вдруг на холодную броню с боевым кличем ирокезов и вцепился в борт чуть пониже башни. Комарик на дирижабле. Но Танк почему-то дрогнул и резко крутнулся, разворачиваясь. Антона сбросило на пыльные плиты, а боевая машина рванулась вдруг куда-то вперёд и скрылась в сгущающемся сумраке. Стих рокот мотора...
— Хорошо,— произнёс Шериф и устало присел на Дорогу.
Приняв эти слова на свой счёт, Антон ответил:
— А как иначе... Это я должен Вас благодарить...
А затем посмотрел прямо в свинцовые глаза Шерифа и вдруг протянул ему руку:
— Антон.
— Эрра,— улыбнулся свинцовый человек и, протянув свою руку, крепко пожал протянутую руку Антона. Ладонь Эрры оказалась удивительно горячей...

.2.
— А сперва меня вид Ваш испугал,— признался Антон, когда вечером они сидели у прогоревшего костра и пекли в горячей золе картошку.— Смотрю, а ко мне идёт человек из свинца.
— Во-первых, не человек. А во-вторых, просто я — Серебряный Эльф.
— Серебряный эльф? А где такие живут? В каком мире?..
— Теперь ни в каком. Здесь, на Дороге, но Дорога — это не мир. Это нечто куда большее и значительное, чем просто Миры... Впрочем, среди эльфов нашего мира я всегда был не такой, как все... Но на это почти не обращали внимания. Или, по крайней мере, делали вид, что не обращали внимания. А затем — Странные Земли. Они-то меня и перекрасили. Отметина, так сказать... Эльфы ведь — они сродни людям, и по цвету кожи тоже... А тут вдруг возвратился таким... Серебряным, гм-гм...
— Из Странных Земель?
— Ну да.
— А что Вас туда... повело?..
— Молодой человек!— вдруг взъярился Эрра,— Я ещё не настолько стар, дабы называть меня на «Вы»! Так что потрудитесь, сударь, обращаться ко мне на «ты», гавэй?
— На-гавэй,— отозвался Антон, быстро усваивающий любые сленги.— Но всё-таки, что же повело... Ой, и вообще, а что это такое — Странные Земли?
— Они действительно странные. Когда-то чуть ниже руин Серебристой Гавани рванул реактор в исследовательском городке. Тогда-то и сломалось там что-то в пространстве и времени. И мир словно раскололся на хрустальные кубики, которые сперва просто пересеклись между собой, а затем ещё и начали вращаться. И тут началось... Пекло казалось раем по сравнению с тем, что творилось: всё там текло и менялось. Ты ступал во чисто поле, чтобы тут же оказаться посреди болота, но не успевала трясина сомкнуться даже вокруг подошв, как уже перетекала в улицу Города, а та в следующий миг превращалась в пустыню или космодром... И Город был всегда разный. Порой он задерживался надолго, и тогда вновь начиналось веселье: например, из-за угла вылетал ошизевший динозавр, за которым с рёвом гнались солдаты на БТРе, а за ними мог выскочить конный мушкетёр в сопровождении истребителя Империи Вейдера или летающей платформы неведомой цивилизации. В Городе всё текло и менялось, но если что-то схватить — то это уже навсегда. Сперва туда повадились пронырливые хоббиты, тут же смекнувшие, что всё это «трофейное» барахло можно с выгодой продать оркам и эльфам, а затем...
— Оркам и эльфам, чтоб было чем воевать друг с другом?— перебил Шерифа Антон.
Шериф как-то странно посмотрел на мальчишку:
— Так ты что, ничего не знаешь?..
— Не знаю — чего?
— Мы не воюем уже. С последней войны прошли сотни лет. Ещё тогда, при гибели Кольца, наша магия пошла на убыль. И мы перешли в День, поклонившись мастерам техники. Да и орки свернули на тропу технократии. Впрочем, уж они-то всегда были самыми талантливыми техниками. Кто арбалеты придумал? Они! А сваггеры? Тоже они... А потом нам просто нечего стало делить, ведь созидать лучше, чем разрушать. И вскоре уже эльфы и орки скооперировались, отстраивая города и заводы. Так на месте Гондора возник Мегаполис, разросшийся затем до Странных Земель и поглотивший Ристанийскую соцреспублику и Хоббит-Шир. Впрочем, не Мегаполис поглотил Хоббитанию, а она, разрастаясь ввысь, вглубь и вширь, влилась в Мегаполис. От подземных коммуникаций до небоскрёбов. А на юге в Лебенине построили городок Лебен...
— И у вас Лебен?!— не сдержался Антон.— И тоже с опытами над людьми?..
— Они не возражают: им хорошо за это платят. Да и кого же брать в подопытные — эльфов, что ли? Обычно берут самых диких — Людей. Ведь пока эльфы и орки создавали гармоничный технический мир, люди решили зачем-то сохранить остатки умирающей магии, бесполезной и мешающей всем! Уединялись на сотни лет, строили какие-то храмы, распустили легенды о Хранителях, причём не об исторических — там где четыре хоббита, эльф, гном и т.д., а про иных, которые, дескать, соберутся когда-то в Храме Орт-Гент — и тогда перестанут литься кровь и слёзы. А кто же сейчас в такие сказки поверит?! Да и магия почти вся навернулась. Ни защититься ею, ни напасть, ни чудо сотворить. Сейчас на компьютере легче чудеса создавать...
— И никто не возразит?
— А чего ж возражать? Нечем... Техника вытеснила старые пережитки и дешёвые трюки... А Странные Земли превратились в настоящий клад: этакую точку поставки образцов новейших технологий. И ринулись туда сталкеры — за добычей... Кто не вернулся, а кто разбогател неимоверно, кто покалечился, а меня вот перекрасило в серебряные тона...
Антону вновь захотелось возразить, что не в серебряные, а в свинцовые, но он вновь почему-то сдержался. Может, потому, что почувствовал: это уродство тяготит Шерифа, а так хоть какое-то утешение — серебро всё же поблагороднее, чем свинец... Не хотелось зря обижать эльфа — всё-таки вступился на Дороге перед Танком, а затем вот предложил пойти в странствия вместе, когда услышал печальную историю Антона...
Эрра же тем временем продолжал:
— Наши даже дразниться не стали, когда я такой к ним явился, напротив, стали относиться иначе, с большим почтением, чем раньше, что ли... Как к Сталкеру, одним словом... И даже мою боязнь высоты не стали возводить в объекты острот. А затем я вдруг вспомнил причины этой боязни — и не захотел повторения судьбы, сбежал на Дорогу. Вот тут и живу.
Он не стал уточнять причин своего бегства на Дорогу, а Антон счёл за благоразумное промолчать: зачем бередить чужую душу? Захочет — сам расскажет, а не пожелает — незачем зря сотрясать воздух...
Вечерело. Среди незнакомых звёзд пролетел в сиянии фосферцирующих травянистых обочин потрескавшийся фарфоровый циферблат, заслонив на секунду Галактику Гельки Травушкина, голубой розой парящую в зените...

.3.
А потом была битва с теми, кто нёс Дороге Хаос. С врагами Шерифа. И тогда-то к Антону явилась память Зеркал — и он применил её для защиты своего старшего друга. Ух, как вытянулись физиономии этих бойцов, когда им навстречу из Зеркал Пространства шагнули их двойники, и шагнув — вступили в бой, дав столь необходимую передышку смертельно уставшему Эрре. А затем, на иных Перекрёстках, Шериф поблагодарил мальчишку и пожал ему руку. Надо ли ещё что-то для счастья?
А потом... Песни у костра... У Шерифа оказался приятный, хотя и старомодный немного «певческий» голос, а гитара звенела тоской и печалью. И песни — чужие, нездешние, с других Граней, от чужих народов. Словно Ветер Странствий смешался со светом Факела, который держит в пустоте космоса мальчишка-Звёздный Рыцарь. Тот самый, о котором песня:
Своим рожденьем ты поставил
В тупик галактик всех закон,
Твоя звезда без всяких правил
Вдруг озарила небосклон,
Вдруг озарила небосклон...
Эту песню спел им как-то Лорд Ночи, когда присел у их костерка. Тогда было невероятно сыро, и пыль на просёлке Дороги превратилась в грязь, а дрова отсырели и никак не желали даже тлеть. Тут-то из промозглой мглы и вырулили они. Трое. Высокий парень с пёстрой птицей на голове, плотный молодой священник в чёрной рясе с Истинным крестом и среднего роста юноша в пятнистом камуфляже и с красной ленточкой хайратника на волосах. Они остановились в двух шагах, и от них пахнуло гарью недавнего боя. Юноша в каммуфляже глянул на неразгорающийся костёр и слегка щёлкнул пальцами. С гулом взметнулось пламя костра. А трое уже шли прочь. И тогда Шериф крикнул, позвал:
— Лат!
Спина юноши напряглась, он весь резко обернулся и всмотрелся в позвавшего:
— Эррандал?
— Теперь просто Эрра. Шериф.
— Какой Грани?
— Шериф Дороги.
— Ого...— но не зависть, а лёгкая ирония прорвалась в голосе Лата. Или это только показалось Антону? Или действительно Лат знал о Дороге что-то такое, что не доступно простым смертным?.. Как знать...
— Присаживайтесь, ежели не спешите,— кивнул Эрра. И вся троица вновь приблизилась к огню. Шериф немного подождал, пока все устроятся, а затем протянул парню в камуфляже гитару:
— Держи гитару, Лат!..
Тот слегка вздрогнул:
— Недавно одна девочка сочинила реквием. И там есть именно эта строчка. Последняя. А вообще. Занятно: она перед песней сказала примерно так: «Конечно, отпевать живого человека грешно, в некотором роде — чёрная месса, но... Надеюсь, что он не обидится, и уж тем более это не принесёт ему никакого вреда...» Вот так. Отпевать живого. Интересно, а как смотрится, когда поёшь реквием по самому себе?
И он ударил по струнам:
Река времён течёт неумолимо,
То, что любил, чем жил, дышал всегда,
Как струйка серо-призрачного дыма
Развеет и растает без следа.

И не зажечь свечей Вам, юный Мастер,
И снова исчезает Ночи свет,
И снова в предзакатное ненастье
Уходит друг и брат — уходит Сэт.

— Постойте, Лорд!,— но скрылся след во Мраке,
Расплавленным свинцом капель дождя...
Лишь на столе стихи — листок бумаги,
Гитара без струны — и нет тебя!..

Времён река течёт неумолимо,
Вселенная в запекшейся крови
Горит, а капли боли — словно искры,
В окно ворвался первый луч зари.

И я пою, хоть пальцы в кровь истёрты,
Плевать на рай, плевать уж и на ад.
Кто в дверь стучит? А ну, валите к чёрту!
А, это ты?! — держи гитару, Лат!
Держи гитару, Лат...
Песня затихла, а Шериф еле слышно шепнул Антону:
— Сэт и Лат — два имени Лорда Ночи... Вот этого самого...
А песни звучали до утра. И почти всё время пел Лорд. Но однажды взял гитару парень с пёстрым крэгом. Поправил очки с толстенными линзами, кашлянул и коснулся струн.
Прийдите на свалку железного лома,
И там среди кучи ржавеющей стали
Под полной луной, где танцуют старухи,
Увидите поезд, штурмующий дали...

Этот Поезд до Станции Мост
Никогда не коснётся этой земли,
Этот Поезд до Станции Мост
Навсегда растворится в межзвёздной дали!

Приходят уставшие люди и эльфы,
И тот Ветерок, что сбежал на Дорогу,
Им больше не нужен обратный билетик,
Они покидают родные пороги...

Поезд до Станции Мост,
Поезд — Дорога до звёзд,
И, чтоб покинуть Кристалл —
Мост — межгранный Вокзал!..
Вдали прошумел на невидимых рельсовых стыках Поезд, словно вызванный заклинательной песней. Просвистел паровозик. А Лорд уже снова взял гитару.
А под утро, удивительное утро, когда совсем не хотелось спать, несмотря на бессонную ночь, Лат вдруг сказал:
— А помните ту девочку, с песни которой я начал петь? У неё был ещё прекрасный стих:
Я видел сон... А может, шаг за Грань?
Я в Средиземье. Боже, бред иль ад?:
Дым ядовитый над пожухлою травой,
Нет шпилей башен — небоскрёбов ряд...

И Рыжим Лесом стал Кветлориэн,
И в Мегаполис Гондор превратился,
И сетью фабрик в дыме и чаду
Раздол зелёный и Рохан покрылся.

И эльфа пальцы тонкие лежат
На новенькой компьютерной панели,
Нет больше сказки, и навеки спят
Все те, кто раньше жили, бились, пели.

Забыто всё — и барды, и бойцы,
Всё в Лету кануло, всё в прошлом, всё минуло,
Но тут — знакомой песней прозвучал
Унылый и протяжный вой назгула!

Знакомый крик! Не фабрики гудок!
Боялась раньше этого я стона!...
Ночь не ушла, пусть назгул... Тут — звонок,
Привычный хриплый голос телефона,

Знакомое: «Привет, не разбудил?
Ты что, малыш, ты чем-то огорчён?»
Что отвечать? «Ты молодец, что позвонил!
Всё в тему, просто снился страшный сон,»
Всё хорошо, лишь снился страшный сон...
Троица ночных визитёров уже скрылась за горизонтом, а Шериф Эрра всё ещё сидел неподвижно, уставившись в побелевшую прогоревшую до основания золу. Где-то цвиринькнула какая-то птаха, голосисто закричал петух, зазвенели цикады... А Шериф всё смотрел в мёртвый костёр, и казалось, что его душа сейчас — тот же пепел, та же зола...
И лишь вечность спустя он прошептал:
— Р-романтики чёртовы! Разбередят душу и уйдут... «Страшный Сон». Страшный Суд!.. Где ж вы были, когда пришли Всадники?!. Песни пели... Песни...
Вдоль Дороги возникла на миг чёрная стрела автострады, мелькнула по ней алая молния — и видение исчезло, так же внезапно, как и появилось. Запоздалым эхом проурчал мотор...

.4.
Шёл второй месяц их совместных странствий, когда Шериф вдруг спросил:
— А ты помнишь свою маму?
— Нет, я помню только голос, который пел мне колыбельную. Странную колыбельную, что-то о барабанщиках, вставших над высокими травами перед битвой, чтоб отогнать зло и грозу, подарить надежду... Но почему-то кажется, что это пела не мама, а брат. Но я и брата не помню...
— А если бы... Скажи, ты хотел бы увидеть маму?
— Зачем ты меня спрашиваешь? Она ведь давно умерла...
— Ты в этом уверен?
— Конечно, иначе она бы не бросила меня!.. Её нет...
— А если бы я сказал, что могу тебя привести к ней? На Дороге ведь нет ничего невозможного...
— Но как же?..
— Когда ты был совсем ещё маленьким, твой брат... На него напали злые люди. Он чуть не погиб, но тут ему на помощь поспешил его друг... И тогда... Тогда что-то сместилось, чтоб брат твой остался жить. Вы почувствовали его боль и дали ему часть своей энергии жизни. Он не умер, а вас стало по двое. Одни так и остались там, в своём мире, а другие — спроектировались на чужие времена и Грани. Вот так и возникли вы: Юкки по прозвищу Лотик — зеркало друга-Митьки, и ты — зеркало младшего братишки... А там, на той грани, и не знают о раздвоении, там сейчас о теории Кристалла и не слыхивали ещё. Но ты можешь прийти туда — и увидеть свою маму.
— Мама...
И у нужного перекрёстка, указанного Шерифом, мальчишка рванулся вперёд, обгоняя Эрру. Распахнулся, встречая его, мир. Другой. Знакомый. И службисты Ведомства со стальными глазами.
— Эрра!— завопил Антон и порывисто оглянулся. Но сзади вместо привычного уже тоннеля Дороги блестел на солнце купол приземлившегося элекара. Канал оборвался!
Что случилось?! Как же так, как это вышло, что Шериф, такой умный и знающий, и вдруг перепутал выходы? А что случилось с ним самим?! Неужели он не чувствует, как плохо сейчас его другу...
И когда элекар поднялся и, покачиваясь, полетел на Полуостров, в Крымский Президентский Исследовательский Центр, Антон всё ещё надеялся, что вот сейчас прямо в салоне проклятой машины распахнётся тоннель Дороги и оттуда шагнёт, сверкая своей обнажённой шпагой, Шериф Эрра, и отступят враги, и сталь истает под свинцовым взглядом...
А затем в углу тренькнула гитара...

Шериф стоял у закрытого Перекрёстка, когда за его спиной раздался гул и лязг траков. Эрра лениво обернулся. Напротив него стоял Танк.
— Мальчишка ушёл сам,— ухмыльнулся Шериф.— Добровольно.
— Ты обманул его,— голос Танка прошелестел, словно порыв Пустоты, всколыхнув щебёнку у Перекрёстка.— Зачем?
— Чтоб он ушёл! Я сразу хотел его вышвырнуть! Это ты тогда вмешался!
— Не я — Дорога. Я лишь исполнитель её воли. Она потребовала, чтобы он остался здесь... И это было разумно.
— Почему?!
— Ты помнишь свои прежние жизни?
— Не всё! Но помню!..
— Помнишь эльфа, не пожелавшего из подкидыша вновь стать ветерком? Это было ещё в этой жизни... А мальчишку из Лицея, ставшего Ветерком? Вижу, не забыл... А предыдущего? Того, что выбросился из окна на скалы у моря. Там, на Полуострове. Вспомнил? Его, кстати, звали Антон. А сейчас Антон летит на Полуостров. Как пленник. И скоро выбросится из окна, потеряв всякую надежду...
Если Шериф и осознал лишь сейчас тот факт, что он выставил с Дороги самого себя, то виду не подал. Голос его остался бесстрастным, а взгляд холодным... Он произнёс:
— Но если б я его не выставил с Дороги, то он не погиб бы, и тогда не родился бы потом мальчишка, которому суждено стать Ветерком, и не появился бы Подкидыш среди эльфов Мегаполиса, и не было бы на Дороге меня. Так что я лишь поддержал естественный порядок вещей.
— Естественный,— в шелесте Танка послышалась насмешка,— Что ты знаешь о естественном на Дороге?! Дорога собиралась постепенно слить вас воедино, и просто обновлённый и вечный Шериф шёл бы по Дороге. А ты...
— А что я?
— А ты позволил себе высшую низость. Пообещал мальчишке встречу с мамой, а потом... Ты ведь прекрасно знаешь, что она не на этой грани! И знаешь, где именно...
— И что бы она делала со вторым Антоном, да ещё таким обормотом интернатским?!
— А этот «интернатский обормот» кинулся на меня с голыми руками, когда решил, что я угрожаю тебе а ты заступаешься за него...
— Ну и заступился.
— Ты проложил по сердцу мальчишки новую Дорогу. Такой же кровоточащий рубец...
— Рубец?
— Дорога — это рубцы и шрамы на теле Кристалла. Потому-то она и идёт наперекор основным законам и правилам Кристалла, и вместе с тем она неразлучна с ним.
— Но если Дорога — шрам, то это след боли, и она должна бы быть зла...
— Напротив. Она настолько прочувствовала на себе боль, что стала защищать от неё всех, кого сможет. Она настолько устала от боли, что хочет дать отдохнуть от неё хотя бы другим. Но в чём-то ты прав: со всеми добр не будешь. Например, с тобой. Лобмана она наказала, дав ему путь во искупление, а потом поверила его словам — и в результате он опять стрелял в детей. В Юкки, затем — в Женьку. И пусть он раздваивался, менял имена, служил сразу и Ведомству, и степному князьку, но он своё нашёл, и ты знаешь, как его застрелили... А тебя не накажешь ссылкой на Дорогу. Тебя ждёт высылка с неё. И не надейся, что уйдя отсюда, ты снова станешь ветерком и уйдёшь от возмездия. Не дадут... Ты будешь жить и дальше, но до тех пор — без Дороги, пока не осознаешь всего. Если, разумеется, ты на это способен. Человек в чёрной коже доказал, что не все могут использовать второй и даже третий шанс...
Взревел мотор, и Танк отъехал, удаляясь от стоящего у заросшего перекрёстка серого человека. И свинцовой статуей стоял неподвижно Шериф Дороги Эрра, Тот, Кто Всегда Умел Найти Оправдание Своим Поступкам...

Тренькнула гитара. Антон порывисто оглянулся. В углу элекара сидел знакомый длинноволосый парень в камуфляже. Лорд. Но мелькнувшая на миг надежда тут же угасла, когда Антон различил верёвки, туго стягивающие ноги Лата. А Лат запел. Какую-то странно-горькую песню. Затем придержал струны рукой. Вздохнул.
— Разве ты не можешь освободиться?— чуть слышно спросил Антон.
— Это там я — Лорд,— одними губами ответил парень,— а тут я простой пленник. Как и ты, только ещё и связанный, потому что с моей техникой единоборств кое-кто из Ведомства уже стали калеками. Но узлы затянуты с помощью темпорального заклятия, мне его не осилить. Хотя и остаётся надежда, что оно выдохнется когда-нибудь. Но скорее выдохнусь я...
— А почему Эрра...
Лорд не стал дослушивать вопрос, тренькнул вновь аккорд из последней своей песни, словно в ней и был ответ. Антон замолчал. А затем вновь спросил:
— И ты ничего не можешь сделать?
— Могу. И давно уже решился. Им меня никогда не исследовать, не понять. Кстати, они ведь захватили нас — потому что боятся. Неведомого боятся. Нас боятся... А теперь...
Лат напрягся, и Антону показалось на миг, что проклятые верёвки сейчас лопнут, и Лорд восстанет во всей своей мощи. Но вместо этого кусок пола под сидящим Латом лопнул, словно мыльный пузырь, и связанное юношеское тело скользнуло вниз. Антон кинулся к отверстию, но чьи-то крепкие руки стальной хваткой вцепились в него, словно и он собирался прыгать следом. Но он просто смотрел. И видел, как медленно, вертясь в воздухе, связанное тело летит к острым верхушкам деревьев необъятного леса, и каждую секунду ждал, что вот сейчас-то заклятие лопнет, верёвки спадут и Лорд Ночи воспарит. А затем увидел, как ударилось о верхушки деревьев, ломаясь, хрупкое тело. И понял, что он сделает дальше, когда соберётся с духом и когда хоть на минуту, хоть на секунду ослабнет контроль за ним.


Элекар уже спустился на площадку военного аэродрома, уже вышли из здания неподалёку Президент Полуострова господин Егоров и высокая дама с тёмно-рыжей причёской и злым холодным взглядом, уже появились три кордона охранников в пластиковых кирасах и шлемах с прозрачными забралами, а в мозгу Антона всё вертелась неотрывно строчка из последней песни Лата:

Но только сейчас, как и в прежние дни,
Бросают ребят эти странные взрослые...


8-9 марта 1995г.

© В рассказе использованы фрагмент песни Лорда Ночи (Лата) "Звёздный рыцарь", песни Юлии Лунг ("Реквием" и "Страшный сон") и Франка Осы ("Поезд до станции Мост"). Последнее двустишие — из песни Владислава Крапивина.