Часть II. О ценности вечных ценностей в условиях совершенной кон

На рынке как всегда было много народа. Кто-то толкался, пробивая себе дорогу, а кто-то важно ходил между рядов, выбирая товар, кто-то искал что подешевле, а кто-то что понадежнее (как правило, это были разные понятия).
Мальчик зашел на рынок просто так. Он не любил толпу, потому что независимо от желания человека, в толпе человек терял все свои лучшие качества.
Мальчику было просто интересно, чем торговали сегодня. За первым прилавком расположился человек с хитрым прищуром, а перед ним были разложены какие-то коробки, новенькие и потертые, ржавые и цветные, но на каждой было написано слово “мечта”. Мальчик вздрогнул – неприятные воспоминания поползли к нему в голову, но он перехватил их за хвост где-то в районе шеи и выбросил в мусорку. Мальчик один раз купил у этого человека пару красивых коробок. Они были очень теплые, и мальчик всегда носил их с собой… пока их не украли. Кстати, одну из них он подарил солнышку. Она поблагодарила и ушла… С тех пор мальчик предпочитал сам делать такие коробки и никогда не носить их при себе.
За вторым прилавком сидела старая-старая бабуля. Она спала. На прилавке лежала куча плесени и пыли. Хотя нет, там, под плесенью было что-то еще… Мальчик присмотрелся – честь. Ну конечно, честь – под плесенью, искренность – в пыли. “Наверное, дорого, раз никто не берет.” – логично предположил мальчик. – “Интересно, сколько?” Мальчик дотронулся до бабушки – она не проснулась…
Следующим продавцом оказалась симпатичная девушка, которая улыбнулась мальчику. Она продавала любовь. Любовь была разложена в хрустящие целлофановые упаковки и перевязана ленточками, но платить за нее надо было деньгами. “Да, мама просила купить денег.” – вспомнил мальчик и стал искать нужную вещь. Долго искать не пришлось:  длинная-длинная очередь тянулась вдоль всего рынка… Всем нужны были деньги… В очереди люди страшно волновались и толкались. Кто-то даже выпихнул сухенького старичка из очереди, проводив его криком: “Трансфертные подаяния платятся не здесь.” Голос показался мальчику знакомым. Но кому принадлежал голос, мальчик вспоминать не стал: кто захочет – пусть сам вспоминает. Мальчик проводил взглядом старичка, и у него сжалось сердце. “Плохо,” – подумал он. – “Надо будет завтра продать свою жалость (или выбросить – все равно ведь никому не нужна), а то так и до инфаркта недалеко.”
Молодец мальчик! Растет еще один достойный член в обществе!
Мальчик глянул на очередь еще раз, и ему расхотелось в ней стоять. Тем более, что деньги выдавала какая-то, чистенькая снаружи и грязная внутри, банка, поэтому деньги она выдавала также грязные. Звали банку тоже как-то странно – национальная. Почему национальная мальчик не понимал – ведь деньги она выдавала не по национальной принадлежности… Подумав еще немножко, мальчик пошел дальше.
По дороге мальчика несколько раз задели плечом и не извинились. “Туда не пойду – там продают хамство.” – подумал мальчик и свернул в другую сторону. Там стоял человек из специального здания. Что делает на рынке человек из специального здания, мальчик не знал, поэтому решил подойти поближе. Этот человек пел низким грудным голосом какие-то песни, а затем говорил покупателю, что теперь тот может начинать жить сначала без учета прошлых ошибок, а, если жить сначала не получится, то тот может снова подойти к нему. “А, подрабатывает!” – догадался мальчик.
Лицемерие и наглость, хамство и грубость – все это пользовалось на рынке большим спросом, а предложение было ограничено, поэтому по законам совершенной рыночной конкуренции цена на эти товары была очень высока. Но в силу особенно сильного проявления ликвидности денег у тех, у кого деньгами питались даже куры, они могли позволить брать все что угодно.
Кстати, за ту же наглость и грубость можно было купить еще больше денег. И тут у мальчика возникал еще один вопрос: “Что у этих людей появилось раньше – наглость или деньги?” Этот вопрос был сродни вопросу о яйце и курице, но мальчика он волновал все равно…
Мальчик устал…
Он вспомнил как когда-то давным-давно , он задал себе первый вопрос: “Зачем мне душа (а я уверен, что она есть), если я не могу ей ни с кем поделиться?” и тоже пошел на рынок поделиться с кем-нибудь…
Иногда даже люди останавливались у его прилавка, но плюнув на товар, шли дальше… Может быть, то что мальчик отдавал было слишком похоже на урну? А может просто никому не нужен, как и товар старушки, которую уже вряд ли кто-нибудь сможет разбудить?