Прелюбодеяние

     Эссе "Прелюбодеяние"


     Моей первой сознательно прочитанной, точнее, все же недочитанной книгой было зеленое чудовище. Название я забыла. Но помню ее вес, объем, бумагу и запах. Для опознания вполне достаточно. Книга предназначалась не для приятного чтения, а для чтения вслух. К концу первого класса я так и не освоила этого жанра жизнедеятельности. Баталии в моем маленьком раздвоении личности продолжаются и поныне. Но про себя. А вслух я так и не читаю. Несмотря на проигранную тогда битву. Родители бились не на жизнь, а на смерть. Произведение определило и закрепило мои литературно-книжные пристрастия.

     Я - литературный фетишист. Цвет и фасон имеют значение. Каждое произведение я поглощаю в следующей последовательности: цвет обложки, форма, качество бумаги, шрифт, иллюстрации, фамилия автора (к этой детали я вернусь  позднее), название,  а потом уже стиль. Содержание, как правило, ускользает. Память человека фиксирует только семь качеств нового объекта. Если это может служить оправданием. Книги я могу отличить и вспомнить лишь по первым семи опознавательным признакам. Так в моей памяти хранится целая груда хлама, перебирая и расфасовывая  которую, я гоняюсь за тем, чего в моей первой книге не было. Автора. А та книга состояла сплошь из диалогов.

     Фигура автора - мечта всей моей жизни. Жгучее воображение подпитывается тактильными и зрительными воспоминаниями, но всегда он остается вне досягаемости. Стоит ли говорить, что я не смогла прочитать ни одной шекспировской драмы: трагедии или комедии. Некоторые драмы я читала, чьи не помню. Они не принадлежат ни одному автору. Это прародители фильмов и прочего искусства, спокойно существующего без автора.

     Автор для меня - не фото на обороте обложки. Этот человек не имеет ничего общего с тем, кем я восхищаюсь. Это и не образ автора, влюбленного в милую Татьяну. Нет, это тот, кого мне хочется перехитрить, "обвести вокруг пальца". Это не только угадывание следующей фразы, следующей улыбки, ужимки. Я уже не начинающий игрок. А игра эта - ткни пальцем в убийцу. Однако, она закончилась прежде, чем я прочла все, что было в доме Агаты Кристи, и переключилась на романы о Анжелике. С Анжеликой начался следующий этап. Последовал ли за ним еще какой-то, не знаю. Убийц я больше не искала. Лишь тот, кто знал более меня, волновал мое воображение. Тот, кто наслаждался не только всеми образами. Кажется, он переспал с каждой героиней. Если я читала эссе, где не было никаких любовных связей, или газетную статью, то воспринимала их как извращение в прямом смысле этого слова. Автор предает свою сущность и кидается в омут своих вещественных мыслей и мечтаний.

     Описания природы всегда потрясали меня своей сексуальностью. Образ дуба таит в себе  и  женское и мужское начало. Толстой не просто так ехал в своей повозке, покачиваясь туда-сюда. Он знал, что превратившись в чувства Болконского и даже овладев в мыслях Натальей, он не сможет насладиться читателем, критиком или корректором. Дерево скрывает его намерения. Его(дерево) обсуждают, обсасывают и, наконец, оно расцветает, как жизнь, подпитанная обретенными силами и молодостью. Автору принадлежат образы и описания. Каждый, кто читает, заимствует у автора хоть кусочек, хоть слово. Никто не спал с Натальей Ростовой.  Даже в мыслях. Никто не представлял себя Пьером Безуховым, целующим его первую жену. Звездное же небо того самого вечера останется в мечтах читателя навсегда. Как губка, на которой вырастают фантазии, фантом, который закрадывается в наши не литературные воспоминания, приукрашивая накопившийся за прожитые годы ненужный хлам.

     Автор клал меня на лопатки не однажды. Чаще всего в обличии Борхеса. Я читала и не могла предугадать. Слишком много возможностей, развилок и тупиков. Я редко хочу расстаться там, где мне это предлагает он. Для меня мир бесконечен, и нет у него конца. А если стена? Вот дверь. Есть ручка, до которой можно дотянуться. Нажать на нее или нет? Вопрос отдельный. Любой роман заканчивается, но... Одна из сторон не согласна на разрыв. Либо я бросаю его на полпути как плохого любовника, либо он меня оставляет неудовлетворенной с моими серыми, тонущими в своем бессилии, мыслями. Перечитывание книги, в последнем случае, это как попытка повторить незабываемую ночь. Она никогда не удается: либо хуже, либо лучше. Чаще хуже, любовник надоедает.

     Каждую встречу я помню как отдельное стихотворение, все вместе же складывается в цикл воспоминаний. Это всегда один и тот же, непобедимый  и ускользающий. Чаще всего, бросающий меня беззащитной и одинокой. Да, я  мщу иногда, не дочитывая до конца. Обрываю разговор на полуслове. Это придает пикантность нашим отношениям. Я ищу его всегда все в более и более необычном созвучии. Требую от него сюрпризов, острых ощущений. И игры по моим  правилам. Что невозможно. Я понимаю это. Одно утешение у меня есть. Предугадывание. И я предугадываю, с такой же точностью как и синоптики погоду. Иногда мы оказываемся вместе на северном полюсе, иногда в пустыне, и это дает мне почувствовать себя великим предсказателем, жизнь которого скучна.

     Синоптик - самая романтичная земфиро-зефироподобная профессия. Особенно если климат резко контитнентальный, или дело разворачивается у моря. В жизни же все не как в романах. Фетиш - непозволительная роскошь богемы, классифицируемая как извращение, а любовники не могут начать не сначала, а с конца, с середины, с чужой истории, с чужой постели, с чужих слов. С ними нельзя "забить" на восьмую составляющую памяти. Они настаивают, как минимум, на собственном смысле или осмысленности, самые требовательные - на  значимости. У них слишком мало правил и законов. Следовательно, можно их(законы) предугадывать для нарушения, пытаясь хоть на миг превратить пустыню в морской берег, но даже и тогда они не дотягивают по количеству и качеству возможных вариантов до идеала, то есть до автора, скрывающегося всегда под разными масками.