Смерть в объятиях прибоя часть четвертая, заключительная

Глава 17
Он ещё некоторое время сидел на пирсе, размышляя о новом знакомстве. Потом решил, что и размышлять не о чем — странно встретились и странно распрощались. Нужно идти, иначе тоже начнут русалки и призрачные корабли мерещиться.
Взошедшая во всей красе луна заливала дорожки и деревья неестественным мертвым светом. Палий представил, что в таком освещении его глаза светятся красным, ухмыльнулся и громко щелкнул зубами. Он решил свернуть к ограде и уже оттуда двигаться к дому, выбирая маршрут позамысловатее — скульптура чертенка не шла у него из головы, уже вызывая сомнения в своем реальном существовании. В итоге он почти сразу же наткнулся на неё, вернее, заметил вначале горку из камней и пошел к ней прямо через куртину каких-то цветочков с нежно пахнущими белесыми головками.
Да, чертенок был тут, ухмылялся щекастой рожицей и словно примерялся, как бы ему половчей цапнуть зубами лунную дольку, зажатую в мохнатых лапках. Но скульптура перестала интересовать Палия в тот момент, когда он заметил рядом с горкой лежащую на траве темную фигуру. Она так явно выбивалась из композиции, что не могла быть уложена тут специально. Дьявол!
Он бросился вперед, споткнулся и едва не упал рядом с этим непонятным… чем? Это был человек. Лежал он неподвижно, на боку, отвернувшись от Палия, и не хотелось заглядывать ему в лицо. Но пришлось. Он обошел и наклонился с другой стороны. Закрытые глаза, счастливая улыбка — что могло тут случиться? Почти без всякой надежды он потряс лежащего за плечо, ожидая хотя бы легкого стона.
— Отвянь, — буркнул Вася, подтягивая колени к животу и подсовывая ладонь под щеку. — Отвяжись! Дай поспать!
— Скотина! — разозлился Палий. — Я чуть не умер с перепугу, а он тут дрыхнет! Вставай немедленно!
— Ну что вы ко мне все пристали? — захныкал Вася, почмокал губами и мирно засопел.
Палий огляделся. Что-то блеснуло в траве, и он поднял вначале одну, а потом и другую бутылки. Надписи на этикетках было не разобрать, но судя по запаху из горлышек, пил Вася отнюдь не лимонад. И когда успел? Меньше часа назад сидел в гостиной, почти трезвый и злой, а сейчас валяется, гаденыш такой, в саду вдрызг пьяный и счастливый.
Прикинув свои физические возможности и примерный Васин вес, Палий все же решил позвать кого-нибудь на подмогу. В конце концов, хорошо откормленный Пинчук не раненый партизан, чтобы в одиночку тащить его на себе, рискуя заработать грыжу.
К дому он шагал, внимательно оглядываясь по сторонам — вдруг кто-то ещё решил упиться и забыться на свежем воздухе. Но больше никаких тел на траве не валялось, да и тишина царила почти полная, ни голосов, ни музыки. Словно вымерло все.
Он и в холле никого не встретил, а в гостиной сидели майор Караваев с Диной и мирно беседовали. Заметив Палия, они разом замолчали и уставились на него, словно были уверены, что он должен быть где-то далеко отсюда. Палий пожал плечами и вышел. По лестнице навстречу ему спускалась Алина.
— Где Борька? — громче, чем надо, спросил он.
— Спать пошел. Слишком много выпил, разморило.
— Тут ещё кое-кого разморило. На травке. Прибрать бы надо, да одному мне не справиться, помощь нужна, — буркнул Палий, пиная носком сланца пол и сердясь непонятно на кого.
— Это кого? — прищурила глаза Алина.
Несмотря на усталое осунувшееся лицо и слегка растрепанные волосы, он была очень хороша. Восточная принцесса, да и только. Палий вспомнил, что был когда-то к ней неравнодушен и вздохнул: приятно вспомнить, к скольким девушкам был неравнодушен в молодости! А если взять сегодняшний состав, то ко всем присутствующим дамам, без исключения. Разве что к Ольге меньше других, та как-то слишком стремительно ввязалась в роман с Искандеровым, и Митя моментально охладел к маленькой хищнице. А вот Алина, Дина, Женя, да и Надя была одно время… Палий тряхнул головой и уставился на ступеньки. О чем это спрашивала Алина?
— Васеньку, — сообщил он, с трудом вернувшись в реальность. — Дрыхнет у подножия черта с арбузом.
— Пинчук? — Алина в изумлении вздернула бровь Алина. — Васька же у нас хитрый, может весь вечер с одним бокалом просидеть, с чего это он вдруг назюзюкался? Хотя он и в ту ночь…
Она замолчала, но и так было понятно, какую ночь она имеет в виду. Тогда Вася приволок на пирс меч, и полез с ним на Сашку. И чем закончилась эта шуточка?
— По-моему сегодня он поставил себе цель, и успешно её достиг. Но раз уж среди нас бродит убийца, то лучше его не провоцировать. Ты Гоблина не видела? А то как-то не хочется майора в помощники звать.
Алина задумалась, потом покачала головой. Когда она шла со стороны кухни, вроде бы фигура Никиты где-то мелькнула.
— Посмотри в библиотеке. Если его там нет, то не знаю.
— Гм… надо было мне самому догадаться, — покачал головой Палий, провожая взглядом стройную фигуру в узких брючках.
Лена, бывшая жена тоже любила такие, из ткани… как же она называется? Стрейч? Да, стрейч, тянется, словно резина. Он когда-то пытался сообразить, как её изготавливают, потом плюнул, чего только не придумают ради того, чтобы женщины могли выглядеть поэффектней. Ведь у тех, кто сможет себя лучше преподнести, и шансов больше. Цинично, но факт, он тоже когда-то купился, хотя всегда считал, что уж его-то на мякине не проведешь.
Тогда, в Стокгольме, Лена демонстративно отвергала любые ухаживания коллег. Бродила в одиночестве по улицам, возвращалась в гостиницу одухотворенная и задумчивая. На выставке появлялась ненадолго, скептически рассматривала планшеты с проектами и снова отправлялась гулять одна. Черные брючки, стильные сапожки и серо-голубая короткая шубка. Палий тогда ещё не понял, что она-то уже засекла его, словно умелый охотник дичь и, не спеша, выбирает приманку. Он и клюнул на её независимость и мечтательный взгляд, но и на внешность — тоже, а как же. Хотелось согреть капризную красавицу, защитить, хотелось, чтобы рядом с ним она могла быть собой, нежной и улыбчивой, и только с другими — резкой и своенравной. А вышло…
Палий встряхнул головой, так что заломило в затылке, и отправился в библиотеку.
Гоблин, конечно же, сидел там и читал газеты, дымя сигарой. Лицо его было бесстрастно и отрешенно. Широко расставленные водянистые глаза, нездоровая кожа. Палию пришло в голову, что за все эти годы он так ничего и не узнал о личной жизни приятеля, а ведь она наверняка как-то протекала. Никита всегда был готов выслушать другого, посочувствовать, но ни разу никто от него не услышал: «Да, дела… Но вот у меня ещё хлеще было…» Нет, в лучшем случае упоминал какие-нибудь казусы из жизни знакомых или сюжеты из фильмов. Но о себе – ни гу-гу.
Когда они, спустя полчаса, отволокли вяло сопротивлявшегося Васю в его комнату и даже, уложив на кровать, разули, Гоблин снисходительно улыбнулся:
— Не терпится ему чужие секреты выложить. Столько лет хранил, а сейчас прорвало.
— Да что он такого может сказать, о чем мы не знали, и чего не подозревали? — пожал плечами Палий.
Никита в ответ снова усмехнулся и молча вышел. Сегодня он явно был не расположен к общению. Впрочем, это было его обычное состояние.
Палию же хотелось с кем-то поговорить, рассказать о странной даме, с которой он познакомился на пирсе, да и вообще — надоело бродить неприкаянно, это ненормально, когда вокруг старые друзья. А он, получается, никому не нужен. И не только он, сегодня все куда-то растекаются поодиночке…
Он послонялся по коридору и без всякой надежды постучал в комнату Жени. Никто не ответил. Тогда он повернул ручку и толкнул дверь. И очень удивился, что она открылась.
Да что за вечер сегодня! Палий опять вздрогнул, увидев лежащую ничком на кровати фигуру, закутанную в длинный махровый халат, так что виднелись одни только розовые пятки. Голова лежащей была закутана махровым же полотенцем. На тот раз он взял себя в руки гораздо быстрее, обошел кровать и укоризненно покачал головой. Нервная система у него, однако, ни к черту стала — Женька после душа дрыхнет без задних ног, чему-то хмурится во сне, хотя могла бы и подумать о том, что нужно дверь в комнату закрывать. А он-то хорош — дергается, словно героиня мелодрамы.
Будить Женю не хотелось, дверь снаружи не захлопывалась, а ключа нигде не было видно, скорее всего, он в кармане Женькиного халата. А оставлять её в незапертой комнате Палий не хотел — мало ли что. Поэтому он придвинул кресло поближе к лампе, поднял валявшийся на полу у кровати журнал и принялся бездумно его листать. Единственным удобоваримым текстом в журнале был рассказ про бездомную кошку, и Палий прочитал его, а также интервью с какой-то неизвестной ему кинематографической дивой. Когда читать было уже нечего, пришлось смириться с тем, что на очереди огромный, на весь разворот кроссворд с картинками. Кроссвордов Палий не любил, но взял с тумбочки ручку и принялся за муторное занятие, путаясь в стрелках и клетках.
Время шло, а Женя продолжала совершенно неподвижно и беззвучно спать. В конце концов, Палию стало казаться, что она не дышит, и он, отбросив журнал, наклонился к ней и прислушался. Если бы в этот момент Женя открыла глаза, то глупее ситуацию представить было нельзя. Он, наконец, почувствовал на своей щеке её теплое дыхание и отпрянул.
Некоторое время Палий ещё сидел, тягостно размышляя о том, как его угораздило много лет назад сделать неправильный выбор. Или Женьку угораздило? Или всё равно итог был бы плачевен, и они сегодня уже пришли бы к полному взаимному непониманию?
Палий попытался представить, как они могли бы прожить вместе эти годы — получалось не так уж много вариантов, и совсем уж никудышних среди них не было. И он знал точно — не пришлось бы Жене пахать, как ломовой лошади, чтобы удержать семью на плаву, не было бы у неё этих грустных морщинок в уголках губ. А он не прятался бы с Машкой в старом доме в черноземном районе нашей великой страны, чтобы не дай бог, не примчалась бы бывшая жена с истерическими претензиями и желанием, чтобы их маленький мир вертелся исключительно вокруг неё. Наверное, он слишком заурядный человек, обыватель, лишенный понимания высоких идеалов и предназначений… Но тогда получается, что это Лена ошиблась с выбором его, Палия? А Марк, наоборот, не ошибся — Женька так и терпела бы, если бы его уж совсем не занесло.
Палий старался не запутаться в рассуждениях, но почему-то вдруг прямо перед ним, заслоняя спящую Женю появилась резное креслице. В нем, как всегда, с ногами, сидела Машка. Странно, но за те несколько дней, что они не виделись, Машка стала значительно взрослей и красивей, из гадкого утенка с вечно встрепанными волосами превратилась в изящную красавицу, словно сошедшую с портретов итальянского Возрождения.
— Привет, — сказал Палий.
— Привет, па, — хитро улыбнулся черными глазами его ребенок.
— Ты как тут оказалась?
— Да вот, решила посмотреть, не скучаешь ли ты тут без меня…
Палий смутился, словно Машка застукала его за чем-то неприличным. А он что? А он только сидел и смотрел на спящую Женю. И даже без всяких таких мыслей — просто грустные размышления о несбывшемся. Словно столетний старичок, ей-богу, перед ним лежит красивая и одинокая женщина, а он — о вариантах судьбы и выборе… От такой мысли Палию стало не по себе. Да ещё насмешливый Машкин взгляд, словно она слышит все, о чем он думает.
— Как там Петровна? — спросил он, чтобы что-то спросить. Петровной звали их то ли экономку, то ли домработницу, в общем, уютную пожилую женщину, убиравшую в доме, стряпавшую вкусные обеды и ругавшую Машку за невыученные уроки. На время отсутствия Палия она согласилась переехать к ним, чтобы Машка не оставалась одна.
— Петровна нормально, — сообщил ребенок и пожал плечами, — пирожки печет. С капустой. Ну, ладно, мне пора.
Она легко соскочила кресла, и Палий вытаращил глаза: вместо знакомых до ноготка мизинца дочкиных ног, с круглым шрамиком под правой коленкой, заработанным при катании на роликах, был серебрящийся чешуёй рыбий хвост. Машка боком уселась на подоконник, перекинула свой хвост наружу, помахала ему рукой и спрыгнула со второго этажа вниз. Тут же взлетели брызги, а кинувшийся к распахнутому окну Палий обнаружил, что море подступило к стенам дома, и волны разбиваются о кирпич, и кричат чайки, и хорошо заметный след пересекает воду. Но самой Машки уже нет — уплыла. Русалка… Его дочь — русалка!
— Кто русалка? — послышался знакомый голос, и Палий открыл глаза, в которые огненным водопадом хлынули солнечные лучи. Он заворчал, закрываясь ладонью и отворачиваясь. Тело, особенно шея и плечи, отозвалось тягостным онемением — остаток ночи он проспал в кресле.
Женя стояла перед ним, на месте приснившегося креслица, и насмешливо улыбалась. Она уже успела умыться, причесаться и переодеться в светлое льняное платье. Обнаружив утром в своей комнате спящего Митю, она слегка растерялась. Как он сюда попал? Потом догадалась проверить дверь и поняла.
— Ну и сон мне приснился… — Палий потер затекшую шею. — Жуть какая. Будто моя Машка стала русалкой и уплыла в море. Вот что значит слушать по ночам бред безумных теток.
— Каких теток? — не поняла Женя.
— Да я вчера познакомился с одной весьма странной особой. Она по ночам плавает тут в море, видит призрачные корабли и русалок. Соседка Борьки, между прочим.
Женя, сосредоточенно пытавшаяся застегнуть капризный замочек на босоножке, подняла голову:
— Что-то мне об этой соседке говорил майор. Экзальтированная писательница?
— Не знаю, писательница ли, но что экзальтированная, это точно.
Палий встал и сделал несколько вращательных движений руками, чтобы немного разогнать кровь.
— Черт, спать сидя — издевательство над организмом! — сморщился он и погладил обросшую щетиной щеку.
— Но зато как приятно проснуться и обнаружить, что твой сон охранял мужественный рыцарь, — самым бессовестным образом расхохоталась Женя. — Так что там насчет Найцевой?
— Какой Найцевой?
— Фамилия писательницы, живущей рядом — Найцева. И вроде бы она пишет мистические романы.
— Тогда понятно. Хотя мне она представилась как Евгения Павловна. И её мистические видения теперь понятны — дама бороздит ночные воды в поисках впечатлений, а потом пишет книги. Надо будет купить почитать.
— Так что она видела, можешь, в конце концов, объяснить? — Женя справилась с застежкой и потопала обутой ногой.
— А то и видела: таинственный корабль, отплывший бесшумно от причала другого соседнего с Борькиным участке, призрачные огни, черные зловещие фигуры на его борту, а потом для полноты картины была ещё и бегущая русалка. После этого мне и приснилась ужасная чушь про Машку. — Палий подошел к окну и осторожно выглянул. Слава богу, море было на месте, спящее в штиле, залитое солнцем и абсолютно безмятежное. Впечатление от сна стало пропадать. Надо позвонить Машке, узнать, как она там…
— Стоп, — Женя уселась на кровать и уставилась в черный экран телевизора. — Надежда вчера тоже говорила о соседнем участке. Только она не экзальтированная и мистики не пишет. Поэтому она видела только катер у причала. Но думаю, что какие-то огни на нем были, раз она его увидела. В темноте на таком расстоянии причаленный катер различишь разве что если долго присматриваться, а она его краем глаза заметила. Получается, что они обе видели примерно одно и то же.
— Женька, это значит, что кто-то мог приплыть на катере и убить Вершинина! Кто-то чужой, не наш!
— Пока это ещё ничего не значит, — вздохнула более осторожная Женя. — Но сообщить об этом надо. Может быть, кто-то ещё видел этот катер. И про русалку я все равно не поняла.
— Сообщить, конечно, надо, — согласился Палий. — Но вначале я должен хотя бы побриться, не говоря уж о душе. Ты иди завтракать, я подойду чуть позже.

Они вышли из Жениной комнаты, как назло, именно в тот момент, когда из своей появилась Дина. Палий лучезарно улыбнулся, поклонился и прошествовал мимо, не сомневаясь, что Дина заметила и его помятый вид, и заросшие щеки. Теперь непременно сообщит Лене. Может быть, хоть это лишит его бывшую жену иллюзий? Хотя вряд ли. Спасаясь бегством, он оставил ей записку, в которой предупреждал, что если она попробует найти и отобрать Машку, он покажет в суде те самые выписки из наркодиспансера. И свидетелей будет достаточно. Но как все не совсем адекватные люди, Лена упорно продолжала считать, что имеет право не всё и всех.
И, как ни странно, Динка тоже не до конца понимает ситуацию, хотя видела Лену в её не самые лучшие периоды. Дина вообще из тех, кто пытается помочь всем, кому только можно. Но иногда она просто не может понять, что, помогая, делаешь только хуже. И идею воссоединения их семьи она воспринимает как святую миссию, совсем не учитывая, что в момент расставания это была уже не семья, а черт знает что…
Палий сообразил, что стоит у своей двери, бессмысленно дергая ручку, хмыкнул и достал из кармана ключ.

Глава 18
То, что происходит что-то не совсем обычное, Женя поняла сразу, как только спустилась в холл. Навстречу ей попалась Алина, непривычно бледная, с закушенной губой. Она мимоходом кивнула Жене и бросилась вон из дома. Прошагал майор, разговаривая по мобильному телефону, едва не налетел на Женю, принялся раскланиваться, продолжая бросать в трубку отрывистые реплики. Горничная шла вдоль стенки с ворохом только что срезанных роз, и в глазах её было какое-то смятение. У дверей с сумрачным лицом курил Борис.
Вместо того чтобы идти в столовую, Женя зачем-то свернула в гостиную. Там со вчерашнего вечера остался запах гари и спиртного. Она распахнула одно из окон, чтобы впустить свежий воздух. За цветными стеклами открылся вид на двор с фонтаном и мохнатые лесиситые горы. Но не вид фонтана или гор привлек внимание Жени: у ворот стояли три машины — два внедорожника и роскошный лимузин, из которого выбирался высокий мужчина в белой рубашке и бежевых брюках. По тому, как чуть ли не в шеренгу выстроилась охрана, было видно, что новый гость далеко не прост. И хотя издали он не производил особого впечатления, был лысоват и несколько горбил плечи, было в нем что-то высокомерно-барственное.
Позади раздались шаги, это была ещё дна горничная, с маленьким пылесосом в руках.
— Доброе утро. Кто-то ещё приехал? — спросила Женя.
— Здравствуйте. Да, нас просили не крутиться под ногами, — девушка улыбнулась дежурной улыбкой. — Но все равно тут надо навести порядок…
— Тогда не буду мешать. — Женя поняла, что горничная либо не знает, кто именно приехал, либо не хочет об этом говорить.
В холле, кроме Караваева, стоявшего с отсутствующим видом, покачиваясь с пяток на носки, никого уже не было. Женя хотела сказать ему про катер, но поняла, что ему сейчас не до неё, вздохнула и вошла в столовую. Там уже суетились две девушки, поспешно убирая грязную посуду. Странно, ведь кто-то ещё не закончил завтрак, а кто-то, как Дина и Женя, и не начинал есть. Гоблин мотнул головой, указывая на дальний угол стола, где были ещё оставлены приборы, и шепнул:
— Советую есть быстро, готовится какой-то шухер.
— Какой шухер? — не дожидаясь ответа, Женя схватила кофейник и налила себе большую чашку крепкого кофе. Без овсянки и яичницы с ветчиной она вполне проживет, а вот кофе — это святое. Невозможно начинать день без кофе.
— Майор кого-то сюда притащил, и нас опять будут коллективно разоблачать. Короче, трубят большой сбор. Борька тут разорялся, чтобы жрали поскорей.
Дина молча положила себе на тарелку кусок вишневого пирога и отошла к окну.
— А Пинчук ещё не появлялся? — спросила Женя.
— Нет, ни Васи, ни Мити не видел, — буркнул Никита, и Жене показалось, что он слегка нервничает, что ему было совершенно несвойственно. — Да и Надежду тоже.
— Просто на глазах коллектив распадается, — прокомментировала Дина.
Ольга, мрачно доела кашу, отодвинула тарелку и откинулась на спинку стула. Инга искоса взглянула на мать и взяла из вазы кисть винограда.
— Я пойду?
— Лучше сиди, чтобы не пришлось опять за тобой бегать, — Ольга нахмурилась, хотела ещё что-то добавить, но промолчала.
В комнату энергичными шагами вошел Палий, словно на буксире таща за собой изрядно помятого Васю. Лицо Пинчука отекло, и глаза превратились в узкие щелочки. Дина охнула.
— Это что с тобой? — подозрительно спросила Ольга.
— Это аллергия, — промямлил Вася, с отвращением рассматривая овсянку. — Выпью-ка я чаю, что-то есть не хочется.
— И на что у тебя аллергия, позволь спросить? — Ольга строго посмотрела на не сумевшую скрыть улыбку дочь.
— На траву какую-то, — промямлил явно не желавший развивать эту тему Вася.
— Этот орел, — изобличающим тоном сообщил Палий и ткнул пальцем в Васину спину, — вчера ночью изрядно нализался и лег спать в окружении тропической флоры. И вот мы видим результат — новый имидж нашего дорогого друга.
Пинчук развел руками, изображая раскаяние, и спросил, нет ли у кого в заначке супрастина. Супрастина не было, а идти разыскивать Алину и спрашивать, где его можно раздобыть, никто не решился.
Прошло ещё четверть часа, появилась Надежда, свежая, словно только что расцветший бутон. Женя только завистливо вздохнула — сама она после попоек обычно выглядела хуже некуда. Все уже успели перекусить и выпить не по одной чашке кофе и чаю, а майор и прибывшие гости так и не появлялись. Зашел Борис, обвел всех озабоченным взглядом, попросил ещё немного подождать, не расходиться. Хотя расходиться и так никто не собирался, всех томило любопытство.
Женя через распахнутое окно с тоской смотрела на море. Странно, но некоторый подсознательный страх перед ним напрочь исчез вчера ночью, когда они с Надеждой совершали свой абсурдный заплыв. И сейчас ей ужасно хотелось на пляж. Наплаваться до звона в голове, растянуться на полотенце и забыть обо всех катерах, арбалетах и мечах, которые только существуют в мире. А потом снова плавать, нырять с открытыми глазами, высматривая на дне всякую морскую мелочь…
Её мечты прервал звук шагов, показавшийся гулким и драматичным. Но это был всего лишь Борис, устало присевший к столу, словно было не начало дня, а конец, и провел он этот день за разгрузкой товарных вагонов.
— Сейчас придут, — буркнул он и разгладил и без того безукоризненно ровную скатерть.
И они действительно вошли — Караваев и тот мужчина, приезд которого Женя наблюдала через окно. С ним были ещё двое. Один независимо глядящий перед собой и отличающийся слишком широкими плечами и низковатым лбом, нес черный кейс. Второй зашел вперед и отодвинул стул, чтобы босс мог без помех усесться за стол. Следом за ними в комнату боком протиснулся Михаил со своим нелепым портфелем. Слава богу, стул майору он не стал отодвигать, и тот уселся самостоятельно. Алина, пропустив мужчин, закрыла за ними дверь. Женя не сомневалась, что снаружи остался ещё кто-то — охранять. Хотя от кого тут было охранять? Впрочем, в доме, где произошло убийство, точно было от кого.
Алина уселась не как обычно, вместе с Борисом, а присела у стены, рядом с Михаилом. Остальные как-то разом перегруппировались, и пространство вокруг стола словно разделилось на три зоны. В одной из них сидел приезжий со своими спутниками, в другой жались друг к другу гости дома, в третьей оказались майор и Борис. Свою папку Караваев положил перед собой, не открывая, и обвел всех взглядом. Очевидно, убедившись, что присутствуют все, он помолчал и начал говорить, не потрудившись представить вновь прибывших.
— Итак, в прошлый раз мы остановились на том, что после Ольги Георгиевны на пирсе с Вершининым разговаривала Надежда Федоровна. По её словам, общались они недолго, убитый пообещал подумать над её предложением и постарался распрощаться. Кстати, у вас, Надежда Федоровна, не возникло впечатления, что он хотел поскорее от вас избавиться?
— Возникло, — неохотно буркнула Надя. — Он начал мне какие-то гадости говорить, и я решила, что лучше с этим хамом общаться, когда он протрезвеет.
Надежда поджала губы. Ещё бы, она не привыкла, чтобы ей говорили гадости, предпочитая делать это сама.
— А у вас, Ольга Георгиевна, не было такого же ощущения?
— Вообще-то было… — Ольга помолчала, явно выбирая слова. — Он предлагал мне сотрудничество и помощь на совершенно неприемлемых для меня условиях. И я сказала, что меня такой вариант не устраивает. Тогда он тоже понес какую-то чепуху. Был совершенно разнуздан и груб. Мне даже показалось, что он под кайфом… То есть, что не только спиртное употребил, — она задумалась. — Но сейчас я думаю, что он просто старался от меня избавиться поскорее, словно я ему мешала.
— В крови жертвы наркотиков не обнаружено, — вставил ремарку майор.
— Вот и я о том, — Ольга вздохнула. Инга сидела рядом с ней, сложив руки на коленях и сосредоточенно глядя вниз. — Он был злой и одновременно какой-то чересчур уж уверенный в себе. Даже для самого себя — чересчур…
Караваев открыл свою папку, озабоченно заглянул внутрь и снова закрыл.
— Получается, что Вершинин в ночь своей гибели явно хотел остаться на пирсе один. Интересно, зачем? — тут майор обернулся и взглянул на Алину. — Может быть, вы, Алина Станиславовна приоткроете эту тайну для остальных?
Алина сцепила пальцы рук в замок и положила ногу на ногу. Где-то Женя читала, что эта поза означает подсознательное желание защититься.
— Вершинин ждал Глеба, — тихо произнесла она.
— Что?! — изумился Борис. — Глеба? Но почему я…
— Потому что мы не хотели впутывать тебя в это дело, — гулким неторопливым баритоном отозвался мужчина, приехавший в сопровождении охраны.
— Позвольте представить вам, господа, — прищурился Караваев, и глаза его сверкнули холодом. — Глеб Максимович Скляров, помощник губернатора нашего благословенного края. Ну, и по совместительству, глава концерна «Ника».
Все уставились на Склярова недоумевающими взглядами. Только в глазах Нади промелькнул страх и почтение, очевидно, это имя было ей знакомо. Остальные, как люди далекие от политики и мало интересующиеся жизнью региональных олигархов мало что понимали. Только вот бледный вид Бориса смущал. Да и нервозность Алины…
— Глеб Максимович, в связи с тем, что преступление произошло фактически в присутствии всех этих господ, я выбрал открытый способ его расследования. — Караваев улыбнулся иезуитской улыбкой. — Так вот, не могли бы вы изложить нам цель вашей встречи с погибшим в ту ночь Вершининым?
— Извини, Алина, — слегка поклонился Скляров в сторону хозяйки дома. — Раз уж ситуация сложилась такая непростая, мне придется рассказать все. А уж с Борисом разбирайтесь сами, он мужик умный, поймет.
Рассказ занял довольно долгое время и сводился к следующему. Недели три назад при загадочных обстоятельствах пропал в краевом центре человек. И не просто человек, а скандально известный журналист. Имя Антона Титаренко было у всех на слуху уже пару лет, а слава его началась в предвыборную кампанию нынешнего губернатора, когда Титаренко что ни день публиковал в трех оппозиционных главному кандидату газетах материалы один сенсационнее другого. Тут были и давние финансовые махинации, и какие-то его аферы с недвижимостью, и подкуп чиновников. Команда кандидата отмахивалась как могла — судебные разбирательства следовали одно за другим. В общем, как всегда — шуму много, кто за ним стоит, понятно, а поди докажи.
В итоге кандидат стал таки губернатором, и Титаренко ненадолго притих, а потом переключился на других. В том числе, зацепил не раз и Склярова, одного из ближайших к руководителю края людей. Скляров реагировал вяло, по большому счету ему было плевать на уколы Титаренко, в большую политику он не стремился, в помощниках губернатора числился скорее номинально. Но когда Титаренко исчез, а потом его тело, кое-как присыпанное прошлогодней листвой и заваленное ветками, было обнаружено в лесопосадке, прокуратура взяла в оборот всех, о ком журналист писал негативные статьи. Не взирая, так сказать, на лица.
И тут вскрылся интересный момент: за день до своей гибели Титаренко встретился со Скляровым на террасе ресторана «Гавань». Разговаривали они один на один, и после этой встречи больше ни одна живая душа журналиста живым не видела. Опрашивались сотни свидетелей, и всё сводилось к тому, что Антон Титаренко вышел из ресторана, перешел площадь и растворился в пространстве, чтобы спустя шесть дней быть найденным с проломленной головой недалеко от железнодорожной платформы «Лазурная». Вот тут Скляров и занервничал по-настоящему. Доказать его вину не могли, но обвинение в убийстве для деятеля такого, как он, масштаба, подобно пожизненному клейму. Но ещё больше Глеба Максимовича задевало то, что выглядел он в этой истории абсолютным дураком — не нашел, дескать, ничего умнее, как засветиться с будущей своей жертвой, и никакого алиби себе не смог обеспечить. В общем, болезненный удар по деловой репутации.
Так что за расследование убийства журналиста, помимо милиции и прокуратуры, взялись люди из команды Склярова. Губернатор хотел подключить ФСБ, но пока решили обойтись собственными силами. Тем более что силы были солидные. Но и им ничего нового практически не удалось узнать. Перерыли все прилегающие к ресторану кварталы и два поселка, расположенных вблизи «Лазурной», но никто ничего нового сказать не мог. Видели местные мальчишки вечером у лесопосадки машину, «жигули» — то ли «шестерку», то ли «копейку». Но видели издали, подходить не стали, потому что спешили засветло домой добежать. Вот и весь улов. А у ресторана вообще смешно — Титаренко вышел из него у всех на виду, в том числе и у охранников Склярова, завернул за угол, в переулок, ведущий к городскому парку, и пропал. К своей девушке, жившей неподалеку от ресторана и ждавшей его, чтобы отправиться в кино, он не дошел, что подтверждает консьержка в её подъезде.
Ситуация складывалась патовая. Доказать невиновность Скляров не мог и от этого ужасно злился.
Поэтому, когда ему позвонила Алина Ротман, которую он достаточно хорошо знал, как по совместной работе с её мужем, так и по выставкам, неизменным меценатом которых он выступал, Глеб Максимович был готов уже на все. Алина сообщила ему, что у неё в доме гостит человек, готовый представить неопровержимые доказательства невиновности Склярова. Вернее, он может продать некую фотографию, которая поможет найти настоящих убийц журналиста.
Глеб Максимович хотел немедленно послать на встречу с этим человеком своего начальника охраны, лицо исключительно доверенное и наделенное самыми широкими полномочиями. Но таинственный спаситель желал видеть только Склярова, и только лично сообщить ему, сколько приятных зеленых бумажек хотел бы он получить за свои услуги. К сожалению, в момент разговора Глеб Максимович находился довольно далеко — в соседней области. Так что о встрече договорились на час ночи — ждать до утра он не хотел.
Возникла одна проблема: Алина не хотела, чтобы о встрече гостя и Склярова знал её муж. Поразмыслив, они сошлись на следующем варианте: в час ночи гость будет ждать Глеба Максимовича на пирсе, ближайшем к участку губернаторской дачи. На дачу Скляров мог попасть в любое время, и там был пришвартован к причалу быстроходный катер, всегда готовый для прогулок по морю. Так что подплыть на нем к пирсу Ротманов и переговорить с гостем конфиденциально, без посторонних свидетелей, было достаточно просто.
Но случилась непредвиденное: в дороге кортеж Склярова задержался из-за камнепада, засыпавшего шоссе. Пока дожидались завершения работ по очистке проезда, прошло больше получаса. А потом ещё минут двадцать потеряли на самой даче, пытаясь разбудить в меру поддатого механика, единственно способного управлять катером, и втолковать ему, что от него требуется. Так что когда тихим ходом практически бесшумно (а как же — моторы со спецнасадкой для подводного выхлопа!) катер с помощником губернатора и его охранником на борту подплыл к пирсу, там уже никого не было. Охранник спрыгнул на пирс, осмотрел пустой шезлонг, пнул пустую бутылку и доложил: «Облом вышел, Глеб Максимович, клиент успел слинять».
Идти и кого-то разыскивать в темноте Скляров не рискнул, Алина умоляла, чтобы не дай бог, Борис не узнал о его приезде. Он уже и так косо смотрел на то, что Глеб Максимович благоволит к его супруге. Хотя напрасно, видит бог, совершенно напрасно. Алина Станиславовна женщина, конечно, исключительная, но Скляров человек чести, и чужие жены, а тем более жены деловых партнеров, для него табу.
В этом месте Скляров перевал дух, выпил два стакана холодного кваса и крахмальным платком отер взмокшее чело. Собственно, это было всё. В ту ночь, увидев, что на пирсе никого нет, он выругался и уплыл восвояси, аки тать в нощи. Пытался дозвониться до Алины, но у неё был отключен мобильник. На домашний телефон он звонить не рискнул. А уже на следующий день ему доложили, что на даче Ротманов произошло убийство. Испугавшись, что его могут приплести и к этому преступлению, Скляров сидел в своем офисе и нервничал, пока не сообразил, что делать. Тут сопровождавший его человек, очевидно, тот самый доверенный начальник охраны, достал из кейса черную пластиковую коробочку и передал шефу. Тот, в свою очередь, протянул её майору.
— Это кассета из камеры видеонаблюдения, установленной на ограждении дачи. С той стороны, рядом с причалом. Камера поворачивается, так что можно рассмотреть все наши действия в ту ночь: как отплыли, как охранник осматривал соседний пирс, и как возвращались — тоже. Дата и время зафиксированы на пленке, изъятие оформлено актом при свидетелях, — пояснил Скляров и ещё раз вытер платком лоб, явно сердясь, что так нервничает.
Воцарилась тишина. Караваев повертел в руках кассету и положил её перед собой. Потом поднял глаза на Склярова и достаточно резко спросил:
— Так когда вы после этого смогли дозвониться до Алины Станиславовны?
— Я не дозвонился, на следующую ночь позвонила она сама, до этого не могла, все время кто-то рядом был. Я уже спал. Она только спросила, не я ли убил того человека, и я заверил, что не я. Какой смысл мне было кого-то убивать? Тем более, того, кто мог меня вытащить из дерьма, в которое меня втянули. Я даже не знаю, что он мне хотел продать…
— Думаю, что вот это, — Караваев вытащил из папки фирменный «кодаковский» пакет и протянул его Склярову. — Это было в вещах убитого, спрятано под дном дорожной сумки. Мы сделали копии, так что можете забрать с собой.
Скляров быстро достал из пакета один единственный снимок и уставился на него, словно на пиратскую карту, где указано, как найти несметные сокровища. Потом протянул: «Понятно» и передал снимок человеку с кейсом. Тот глянул на снимок и нахмурился.
— Узнаете этого человека? — голос Караваева журчал равномерно, словно моторчик вентилятора. — Антон Титаренко собственной персоной садится в машину, номера которой при желании можно разглядеть даже при таком увеличении. И было это именно в тот самый день и в том самом переулке, куда он свернул, выйдя из ресторана «Гавань». Свернул, и сел в машину к убийце.
— Но здесь нет даты времени съемки, — у главного охранника Склярова голос оказался похожим на металлический скрежет.
— Видите на фотографии в небе воздушный шар с рекламой фестиваля детского кино? Этот шар был запущен только в тот день, когда исчез Титаренко, мы проверяли. Киношники не заплатили владельцу шара, он на следующее же утро снял с него рекламу фестиваля, продался казино «Лукас» и до сих пор над городом их логотип летает. А время довольно точно устанавливается по направлению теней от столбов освещения и деревьев на снимке.
— Но откуда у Вершинина могла оказаться эта фотография? — не выдержал Борис.
— Думаю, от жадности, — улыбнулся майор. — На снимке запечетлена молодая парочка, а машина и Титаренко на заднем плане. Каким-то образом Вершинину удалось найти человека, снимавшего в этот момент в этом месте. Скорее всего, это был уличный фотограф, подрабатывающий съемкой экскурсантов, видите, сбоку стоит группа людей… Ведь совсем рядом площадь с музеем. А экскурсионные автобусы останавливаются чаще всего в этом же переулке.
Скляров испепелил косым взглядом своего подчиненного, тот мгновенно сник и погрустнел. Наверняка шеф устроит ему грандиозную взбучку, как только они окажутся наедине. Ещё бы: обученные люди не смогли найти то, что удалось мелкому авантюристу Вершинину. Но мелкому ли? Кто, собственно знал, какую жизнь вел Сашка? Хотя, милиция наверняка выяснила, вот только им не скажет.

Глава 19
Женя взглянула на сидевшего рядом с ней Палия. Он был грустен и задумчив. Остальные выглядели не лучше. И зачем им поведали эту захватывающую историю про убитого журналиста? Только для того, чтобы он поняли — никто со стороны Сашку не убивал, а значит, убийца все-таки среди них. А ведь так надеялись… Хотя, если незаметно смог пришвартоваться к пирсу катер с помощником губернатора, и этого ни единая душа не заметила, значит, мог и ещё кто-то. Та же Евгения Павловна, Ева. Плавала себе в поиске впечатлений, влезла незаметно на пирс, подняла меч… Палий воочию увидел эту сцену: дама жестом разгневанной Немезиды вздымает над головой оружие, Вершинин в ужасе вскакивает на ноги и падает, пораженный насмерть. Нет, не так.. Вершинин вскакивает, меч обрушивается на его голову, и он падает навзничь в морскую пучину.
Хм… И после этого Евгения Павловна моет орудие убийства, и, облаченная в купальник и резиновую шапочку, относит меч в гостиную и вешает на стену? Какой бы пьяной к тому времени не была оставшаяся на террасе публика, такую фигуру она бы точно не пропустила. А если Ева дождалась, пока все разойдутся, и только потом проникла в дом? Нет, всё равно бред получается… Чего проще — швырнуть меч в море и поскорее покинуть место преступления. Но убийца все же отнес меч в гостиную. Для чего? Палию показалось, что в ответе на этот вопрос кроется разгадка на вопрос, кто же убил Сашку Вершинина и почему.
Но потом он понял, что никакой разгадки тут нет. Действовал ли убийца спонтанно или целенаправленно, особого смысла в возврате меча на место не было, кроме как показать, что он — один из них. Один из тех, кто знает, где висел меч. А если учитывать, что потом пытались убить и Бориса, то не было ли это знаком именно ему? Только Ротман этот знак не понял, иначе насторожился бы, а не улегся спать с распахнутым на террасу окном.
— Мить, ты чего? — наклонившись к нему, шепнула Женя.
Палий вздрогнул и осознал, что сидит, мрачно уставившись на Дину, которая от его взгляда уже и не знает, куда деться. Интересно, сколько это продолжается? А впрочем, неважно. Скляров со своей свитой уже успел со всеми распрощаться. Майор выглядел невозмутимым и торжествующим. Если Скляров не дурак, то Караваев может вскоре получить предложение сменить работу. А если не дурак майор, то он от этого предложения откажется. Хотя, кто знает, не будет ли потом об этом жалеть.
— Может, перекурим? — предложил Борис, стараясь при этом не глядеть в сторону Алины.
— Немного попозже. — Майор окинул оставшихся за столом, словно пастырь норовящее разбежаться стадо. — Итак. Сейчас мы точно знаем, что в два часа той ночи Вершинин был уже мертв. А значит, осталось установить, кто был на пирсе с ним после того, как ушла Надежда Федоровна, и до того, как туда добрался Скляров. Это примерно двадцать минут.
Голос майора звучал размеренно, как метроном. В наступившей следом тишине было слышно, как тяжко вздохнул Вася. Кажется, все подумали об одном: скорее бы все это кончилось, сколько можно! Они тут всего четвертый день, а кажется, что век прошел.
— Вообще-то, — почти брезгливо произнесла Надежда, — кто угодно мог быть. Когда я вернулась на террасу, там либо все слонялись туда-сюда, либо вообще исчезли. Пойди проверь, действительно ли они спали.
— А ты, Наденька, уже окончательно себя в невинные овечки записала? — буркнул Вася. — Я вот лично не верю во все эти однозначные выкладки с ростом. Мог Сашка в момент удара наклониться? Мог! — Он торжествующе обвел всех заплывшими глазками.
— А ведь правда… — протянула Дина. — Если представить, что Сашка сидел и начал вставать, когда на него замахнулись, тогда и угол удара был бы другой. Так ведь?
— Нет, не так, — покачал головой Михаил-с-портфелем. — Тогда траектория раны была бы иной, мы все варианты на компьютерной модели проверили.
— А программу можешь показать? — сразу оживился Вася. — Посмотрим, все ли…
— Программа в лаборатории у трассологов, если есть желание, можно туда съездить, но только зачем? Они на этом деле собаку съели.
— Да просто ему интересно программу глянуть, — ухмыльнулась Ольга. — Только что ты, Вася, такими глазами увидишь-то? Алина, у тебя в хозяйстве есть супрастин?
— Нет, только пипальфен, — безжизненным голосом отозвалась Алина. — У меня в комнате. Сейчас принесу.
Женя проводила взглядом Алину. В общем-то, даже странно, что она так переживает. Должен же Борис понять… Хотя что там на самом деле за отношения у Алины со Скляровым, неизвестно. Ведь раньше Борька особо ревнивым не был, и его отношениям с женой не была свойственна такая драматичность. Тут до Жени дошло, что майор сидит молча, с невозмутимым лицом опытного рыбака, забросившего приманку, и ждущего, клюнет ли рыба. И рыба, конечно же, клюнула.
— Двадцать минут, — задумчиво пробормотала Дина. — Кажется, что это совсем мало, а на самом деле — целая вечность. Почти каждый за это время мог незаметно исчезнуть и вернуться, как ни в чем не бывало.
— Каждый? — отозвалась Надежда.
— Ну, кроме Борьки, разве что, он ведь все время на террасе сидел и на гитаре бренчал.
— Я в дом пару раз ходил, — заметил Борис. — Я же человек, мне нужно туалет иногда посещать. И потом, я же вам винище таскал и минералку, сами вы себя обеспечивать не желали.
— А остальные все то появлялись, то куда-то уползали, уследить сложно было, — подтвердила Ольга. — И кто, когда, куда — уже не вспомнить — не ночь, а фантасмагория.
— Ещё бы, столько выпить, — вступил со своей партией Митя. — Этот парк с фонариками, море, звезды, и все с бутылками, как сомнамбулы, бродят…
— Не все, как сомнамбулы, — возразила вернувшаяся Алина и положила на стол перед Пинчуком коробку с лекарством. — Кое-кто бродил с конкретными целями.
— Ах, ну да, я забыла, что ты дожидалась приезда Склярова, — не преминула вставить Надежда.
— А вот этого я как раз не дожидалась. Сашка сидел на пирсе и ждал его. Я была уверена, что дождется. Думаю, что заполучить эту фотографию было для него редкой удачей, и денег он за неё собирался огрести немало, поэтому должен был сидеть там, как приклеенный.
Женя попыталась представить себя на месте Сашки. Вот он добредает до пирса. Судя по тому, что фотографию нашли в его вещах, кодаковского пакета с ним не было. Да и логично это — не рисковать, вначале договориться о цене, а потом уже передать снимок. Наверняка Вершинин поэтому и выбрал дом Ротманов для переговоров, не сомневался, что тут команда Склярова будет вести себя корректно. Значит, с собой у него только бутылка коньяка. Вершинин усаживается в шезлонг, чтобы в комфорте дождаться гостей, но в это время каким-то чертом на пирс заносит Васю с мечом. Сашка разозлился, меч отобрал, чтобы Вася им не размахивал у него перед носом, а самого меченосца прогнал. Очевидно, Алина заметила, что на пирсе происходит что-то неладное, и пошла проверить. Вершинин всё ещё злится, говорит Алине гадости про её отношения со Скляровым. Алина уходит, наверняка проклиная в душе Сашку, который хочет заработать на чужих проблемах и беспардонно использует её желание помочь Глебу Максимовичу. После этого на пирс идет Ольга. Конечно, она солгала насчет договоренности о продаже чего-то там. Была у неё какая-то цель, не терпелось поговорить с Вершининым. Но тот не хочет, чтобы кто-то был свидетелем его встречи со Скляровым, и старается поскорее избавиться от присутствия Ольги. Говорит ей тоже какие-то неприятные для неё вещи, иначе она бы так быстро от него не отстала. Но откуда Ольга узнала о том, что Сашка сидит на пирсе? Нужно проверить, не сказал ли ей об этом Вася. Пинчук был сильно выпивши и мог громко высказаться по поводу нанесенных ему оскорблений и изъятия оружия.
В это время Надежда ждет Вершинина в аллее, в японском садике. Она написала ему записку и назначила встречу, но он и не думал приходить на неё. Откуда-то и она узнала, где прохлаждается в данный момент Сашка… Вершинин в бешенстве, он надеялся, что его оставят в покое, и он без проблем встретится со Скляровым. Но его неугомонные друзья, как назло, один за другим появляются на пирсе. Надежда тоже пришла не просто так, ей нужна помощь Сашки в щекотливом деле шантажа собственного супруга. Очевидно, в определенных кругах у Вершинина совершенно определенная репутация, раз Надежда предложила ему такое. Но сейчас не время для новых дел, ему нужно покончить с уже заваренной кашей. Так что Надежду постигает участь Ольги, она, выслушав в свой адрес Сашкины хамские высказывания, вынуждена уйти ни с чем.
Вершинин остался один, раздраженный и злой, ведь назначенное время уже прошло, а Скляров все не появлялся. Что будет, если в этот момент к нему подойдет ещё кто-то? Тут и гадать нечего: если подойдет мужчина, то, скорее всего, полезет в драку. А если женщина? Вряд ли Ольга, Надежда и Алина рискнут вернуться — Сашка в таком состоянии, что лучше дождаться другого подходящего случая, а не лезть на рожон. Остаются Дина, Вася, Никита, Митя и сама Женя. Ещё Борис, но все единодушны: он был почти постоянно на террасе и вряд ли мог смотаться на пирс незамеченным.
Наверняка её мысли совсем не оригинальны и точно такие же выводы сделал майор. Или ещё какие-то? И кто же выточил наконечник для болта и выстрелил в одеяло Бориса? Если Алина не имеет к этому выстрелу отношения, то всё возвращается на круги своя… Один из них убийца, а другой, или тот же самый, покушался на убийство. Она опять с тоской посмотрела в окно, на безмятежное и равнодушное море.
Сидевшая напротив Ольга что-то тихо сказала дочери, Инга довольно резко повернулась к ней, и Женя заметила на её шее красную царапину или след от удара чем-то тонким. Что это могло быть? Неужели Ольга бьет девочку? Инга, заметив взгляд Жени, смутилась и поправила воротник. Она по-прежнему была в своем свитерке без рукавов. И что за смешная мода — пупок наружу, зато шея закрыта почти до ушей… Нужно сегодня непременно позвонить Сеньке, она собиралась сделать это ещё вчера, но как-то вылетело из головы. А ведь раньше для неё это было немыслимо… Хотя, у Сеньки есть телефон Ротманов, и если бы что-то случилось, он бы сам позвонил. Но позвонить нужно, узнать, как он там без неё.
— И все-таки, — тихо спросила Дина, словно уставшая от паузы, — мы можем до бесконечности гадать, кто мог, а кто не мог, это нам ничего не даст.
— Думаешь? — Ольга с сомнением покачала головой. — Я вот уверена, что если мы действительно хотим знать… Но хотим ли мы? Или это нужно только милиции и прокуратуре?
— Неужели ты не видишь, чего они от нас ждут? Чтобы мы устроили тут душевный стриптиз и сами загнали кого-то из нас в ловушку! — Надежда говорила почти зло. — Только вот отчего-то мне совсем не хочется в этом участвовать!
— Знаешь, мне тоже не очень все это нравится, — фыркнула Ольга. — Но тот, кто это сделал, думал о нас? Неужели непонятно, что если убийцу не найдут, то мы уже не сможем по-прежнему относиться друг к другу?
— Тихо, девочки, — попытался вмешаться Палий. — Разве кто-то сомневается, в способностях нашей доблестной и мудрой милиции, а тем более, прокуратуры? Никто не сомневается. И у меня даже крутится такая хитрая мыслишка, что Игорь Иванович уже знает, кто убийца, вот только доказать не может.
— Что ты хочешь этим сказать? — прищурил и без того заплывшие глаза Вася. — Что улик нет?
— И улик нет, и свидетели молчат, и мотив неясен. Но есть группа людей, давно и хорошо знающих друг друга, и причина преступления, скорее всего, может проясниться, если эта группа захочет устроить мозговой штурм и продемонстрировать посторонним темные пятна в своих отношениях. Лично я поддерживаю Надю — мне противно этим заниматься.
— А мне — нет! Тем более что к этим темным пятнам имеют отношение немногие из нас, — Вася упрямо наклонил голову и стал похож на собравшегося бодаться бычка.
— Ну, ты, понятно, тебя прорвало на разоблачения ещё вчера. Только вот не всем это хочется услышать. И уж во всяком случае, не в присутствии работника прокуратуры.
— У меня есть предложение, — вмешался майор, который на самом деле был советником, но никакого значения это не имело, — если я вас настолько раздражаю и мешаю выяснению отношений, я могу уйти. Миша пойдет со мной. К сожалению, покинуть дачу пока мы не можем, кое-кто знает, почему. Но обещаю, что подслушивать вас и требовать донести на кого-то не буду.
Воцарилась тишина. Напряжение, в котором они существовали все эти дни, стало почти осязаемым, надавило на затылки необходимостью сделать выбор. Почти никто не смотрел на других, пряча в глазах решение. Все понимали, что эти их умолчания и нежелание выносить сор из избы ничто по сравнению с тем, что последует дальше. Для кого-то из них.
Не дожидаясь ни от кого ответа, майор встал и вышел. Его помощник вышел следом.
— Ну вот что, ребята, попытки отмолчаться уже стали не только очевидны, но и бессмысленны, — раздраженно проговорила Дина. — Мы похожи на улиток, упорно старающихся спрятаться от действительности и тянуть время. Если кто-то что-то знает, пусть выкладывает. С кого начнем? С Васи?
— Нет, с меня, раз уж такое дело, — неожиданно подал голос Борис. — Тут уже кое-кто знает, что меня пытались ухлопать вслед за Сашкой. Поэтому полиция и сидит безвылазно в доме, меня типа охраняет.
— Это как это — ухлопать? — взволновалась Надежда.
— Тоже по башке пытались? — одновременно с ней бессердечно оживился Вася.
— Не по башке, и не мечом. Меч к тому времени уже из дома забрали. Так что в меня стреляли из арбалета.
— Тогда это несерьезно, Борь, я видел — там, на стреле был резиновый наконечник, — махнул рукой Вася. — Эта пулялка для ролевиков годится, чтобы в бою с орка или гнома картонный шлем сбить. Для тебя, извини, нужно что-то посущественнее.
— А там и было посущественнее, — огрызнулся Борис. — Там был кем-то старательно выточенный железный наконечник, вполне убойный. И заявляю сразу — таких штук у меня в хозяйстве отродясь не было, так что некто не поленился залезть в мастерскую и сделать его на станке.
— Ну, меч у тебя отнюдь не фанерный был, — задумчиво пробормотал Гоблин.
— Знал бы, для чего его используют, повесил бы на стену пластмассовый! — буркнул в ответ Борис.
— Ты, давай, не страдай, а рассказывай внятно, что и как произошло.
Во время рассказа Алина не проронила ни звука, сидела, сгорбившись, зажав коленями ладони и не глядя на Бориса. Сказал ли ей майор о том, что Женя слышала её разговор со Скляровым? И сообщил ли тот же майор об этом разговоре Борису?
Палий незаметно наблюдал за присутствующими, но ничего неестественного в их реакции не заметил. Все выглядели достаточно ошарашенными, кроме, разве что, Жени и Алины. А чего нужно было ожидать — чтобы стрелявший выдал себя горестными вздохами или злорадной усмешкой?
— И какого хрена ты все это время молчал? — сердито поинтересовался Вася, после того, как Борис завершил откровения. — С перепугу? Тут у всех свои тайны, скелеты в шкафах и прочие заморочки. Теперь становится понятно, почему мне никто слова не давал сказать. Не хотите знать, что тогда с Крис произошло — так и скажите!
— Вася, — устало попросила его Ольга, — неужели ты не понимаешь, что мы и так измотаны всем этим. Не дави на психику, пожалуйста. Та история с Кристи была давно, была страшной и горькой, все сполна хлебнули. Но тогда мы были юными дураками и дурами, не умели щадить друг друга, а теперь…
— А теперь всё это нам аукнулось, — насупился Вася. — Если бы я тогда всё сказал, то, возможно, мы бы кое с кем расплевались бы насмерть, и до конца жизни перестали бы их замечать. Но, по крайней мере, выпустили бы пар, и сегодня Сашка был бы жив. Хотя я и не уверен, что сильно сожалею о его гибели…
— Да, Базиль, логика у тебя, как всегда… — Дина поморщилась. — Думаю, что нам надо дать слово этому страдальцу, иначе он нас всех заинтригует до смерти.
— Можно мне при этом не присутствовать? — голос Алины звучал непривычно глухо. — Я и так знаю, что опять обвинят во всем меня…
Она встала и направилась к двери, упрямо вздернув плечи.
— Она права, — заметил Вася, — лучше ей этого не слышать, хотя она тут и ни при чем. Почти ни при чем. Их с Кристинкой разговор стал всего лишь последней каплей, Крыська просто уже до него была не в себе. Она перед уходом в институт мне все рассказала, и я даже не знал, что сказать и сделать… Хотел морду Сашке набить, да тут всё завертелось. А потом я уже не знал, как быть, обещал Крис ничего никому не говорить. Перед смертью обещал, хотя тогда не мог и подумать…
Васина и без того красная физиономия пошла пятнами. Все привыкли к его немного шутовскому характеру, и сейчас казалось, что он вот-вот улыбнется и скажет, как ловко он их разыграл. Не верилось, что он может быть настолько серьезен. Собственно, поэтому все и избегали Васиных откровений — зная Крис, не верили в то, что она выбрала именно его в качестве исповедника. Скорее всего, наболтала девчачьих глупостей, поплакалась о коварстве Бориса, вон с каким каменным лицом тот сидит. И вообще, весь это разговор… Они ведь и тогда боялись узнать правду?
Ответ у каждого был свой.
В то утро Вася нахально проспал первую пару, а потом и вторую — накануне расписывал пульку с ребятами с четвертого курса. Игра затянулась почти до утра, и на лекции идти было совершенно невозможно. В общежитии царила непривычная тишина, только в коридоре шаркала швабра дежурного по этажу, да бубнило за стеной забытое радио. Наконец, Вася решил, что проспать третью пару — это уже чересчур, в деканате могут не понять. По пути в бытовку, где собирался вскипятить чайник и соорудить себе чашку растворимого кофе, он столкнулся в коридоре с Кристиной. Выглядела она так, что Вася вначале её даже не узнал. Кристинка была подвижной симпатичной девчонкой, любившей заплетать волосы в смешные косички и хохотавшей при любом удобном случае. А тут навстречу ему из комнаты вышла ссутулившаяся растрепанная девица с потухшим взглядом и вспухшими красными веками.
— Крис, ты что, ревела? — растерялся Вася. — Ну-ка, ну-ка… Точно, ревела.
Кристина давно нравилась ему, хотя он понимал, что такие толстячки, как он, не имеют шансов у симпатичных длинноногих девчонок. Ну, почти не имеют. Правда, Васе нравились и остальные: резкая смуглянка Алина, светлокожая и синеглазая Ольга, скромная серьезная Дина, поразившая его в самое сердце темными, отливающими бронзой кудрями. Невысокая, похожая на мальчишку, и умевшая улыбаться одними уголками губ Женя тоже безумно нравилась любвеобильному Васе. И только Надежда пугала его своей резкостью и насмешливостью. Хотя тоже нравилась. Но на большом расстоянии.
Кристинке же он как-то даже попытался признаться в своих чувствах. Случилось это на первом курсе во время какой-то вылазки на природу, когда все упились дешевым портвейном, бесконечные запасы которого были обнаружены в ближайшей сельской лавке. Портвейн способствовал романтическому настроению, и Вася рискнул. Правда, получил в ответ от Кристи только дружеский поцелуй в щеку и заверения в том, что она тоже его любит. Но — как брата. Вася, конечно, возмутился и заявил, что на брата он не согласен, после чего некоторое время по-детски дулся на предмет обожания. И вот сейчас вдруг вспомнил этот случай.
— Пойдем, расскажешь, — коротко бросил он Кристине и потащил её в бытовку.
Пока чайник вскипал на плите, Кристина, шмыгая носом, умылась под краном холодной водой и заявила, что её жизнь окончена. Причем сказала это так серьезно и печально, что стало понятно — с ней случилось что-то действительно страшное.
Потом они пили кофе среди бедлама, вечно царившего в его комнате, и чем дольше рассказывала Кристина, тем тошнее становилось Васе. В историю, которую он услышал, не поверить было нельзя, но верить не хотелось.
То, что Кристина давно влюблена в Бориса Ротмана, не видел только слепой. Красавец Борька не одной девчонке из их института вскружил голову. В принципе, Крис давно нужно было отступиться, тем более что своих воздыхателей у неё тоже было предостаточно, да и Борис не так давно начал откровенно ухаживать за Алиной, и все поняли, что на этот раз у него это серьёзно. Но то ли из противоречия, то ли из упрямства, Кристина продолжала надеяться.
И вот две недели назад Сашка Вершинин подкараулил её на лестничной площадке, где они всегда курили в перерывах между лекциями, и под страшным секретом сообщил, что Борька влип, и серьезно. Дескать, занял деньги на ремонт отцовской тачки и сейчас с него трясут долг — три тысячи баксов. И трясут не простые шавки, а настоящие бандиты. И на счетчик поставили, как положено. Так что если Ротман до конца месяца не отдаст долг, то будет возвращать уже четыре тысячи, а ещё через месяц — шесть. Ну, а если не будет платить по счетчику… Тут Сашка мрачно замолчал.
Кристина была вполне в курсе того, что бывает в подобных ситуациях, об этом ходили смутные м страшные рассказы. И примерно месяца два назад Борька действительно разбил отцовскую машину. Причем разбил в таких обстоятельствах, что если бы отец об этом узнал, то Борьке мало бы не показалось. Несмотря на чин, папаша держал отпрыска в ежовых рукавицах, и за езду в пьяном виде вполне мог не только надолго запретить ему пользоваться «ауди», но и лишить весьма существенной материальной помощи. Поэтому Борису пришлось развить бешеную деятельность, чтобы до возвращения родителей с курорта восстановить расквашенный радиатор и замести следы аварии. Но Кристина не знала, что такой ценой.
И тут Сашка предложил её план: он сводит Кристину с Борькиным кредитором, она пытается с тем поговорить. Может быть, уговоры влюбленной девушки подействуют, и Борьке дадут отсрочку.
Кристина колебалась недолго. Возможность помочь любимому и заслужить его благодарность начисто лишили её сообразительности, иначе она поняла бы, что разговаривать с типами, подобными тем, о которых говорил Сашка — дело опасное и бессмысленное. На следующий день они вдвоем пришли в кафе, где их ждал какой-то парень с бритым затылком и золотой цепочкой на шее. Если отвлечься от этих явных кастовых признаков, парень был даже симпатичным — хорошо сложенным, улыбчивым и похожим на актера Шварценеггера.
Именно симпатичность парня и сыграла роковую роль. Через час, выпив шампанского и пару коктейлей и не заметив, когда и куда исчез Сашка, Кристина решила, что дело спасения Бориса уже на мази. Нового знакомца, представившегося Юрой, явно заинтересовала веселая и остроумная девушка, и он легко согласился отсрочить уплату долга. В обмен… ну, в общем, обмен на благосклонность Кристины. Крис не была наивной дурочкой, и понимала, что означает в данном случае благосклонность. Но Юра ей нравился, так что идея показалась ей не такой уж неприятной.
Дальше все происходило, словно в кошмарном сне. На даче, куда захмелевшая Кристина рискнула отправиться с симпатичным Юрой, их ждали ещё трое мужиков. Утром её отпустили, предупредив, что она должна молчать и быть послушной девочкой, потому что все заснято на видео, и если она сболтнет лишнее, то кассеты пойдут на продажу. На дачу её возили ещё несколько раз, и каждый раз снимали, уже не скрывая этого.
Кристина ощущала себя мухой, попавшей в паутину. Она почти не ходила на занятия, притворившись больной. А случайно встреченный на улице Борька первым делом радостно сообщил, что наконец-то расплатился с долгами, и купил ей по этому случаю мороженое. На вопрос, у кого он занимал деньги, Борька ухмыльнулся и сказал, что выручила Алина — у неё дядя оказался владельцем авторемонтной мастерской и восстановил «ауди» недорого и в долг. А денежки он потом в несколько приемов у отца выпросил.
Кристине хотелось убить мерзко и подло подставившего её Сашку. Она прямо так и сказала: «убить». Но Вершинин явно прятался от неё, с гаденькой улыбкой испаряясь при её появлении, так что даже расцарапать ему физиономию ей не удавалось.
А вчера, увозя её с дачи, Юра потребовал, чтобы она в следующий раз для разнообразия позвала с собой подругу. «Любую, они у вас там все красотки». И если подруги не будет… «Ну ты знаешь, детка, фильмы у нас получились что надо, любой перекупщик с руками оторвет». Вот тогда Кристине стало по-настоящему плохо. По сути, ей предлагали устроить такую же подлую ловушку, в которую загнал её Сашка. И кому устроить? Жене, Ольге, Алине? Или Дине… или Наде.
Кристина замолчала, а Вася совершенно не знал, что ей сказать. Что он вообще знал о чужой подлости, домашний мальчик, воспитанный заботливыми родителями и никогда не попадавший в безвыходные ситуации? Он понимал, что Крис дошла до точки, и ей нужно выговориться. Она через каждые два слова умоляла не выдавать её тайну. Особенно Борису. Но ему показалось, что она ещё на что-то надеется. Не на Васю, конечно. Что он один может сделать в такой ситуации? И не на Бориса. Возможно, на всю их компанию. На чудо. На случай. Или на то, что всё это — только страшный гадкий сон, и сейчас она проснется и сообразит, что всего этого не было.
Выложив свои беды Васе, Кристина стала гораздо спокойнее. Печально повздыхав, она решила все же сходить в институт и сдать, наконец, осточертевшие лабораторные.
— А на кафедре она нарвалась на Алину… — тихо проговорила Дина. — Та знать ничего не знала, ляпнула первую пришедшую на ум гадость, не подумав. В тот момент они были на ножах, и ссорились чуть ли не ежедневно. А Кристи решила, что все, включая Борьку, уже знают. И никто не успел…
— Бедная Крис, — голос Ольги непривычно дрогнул. — А Вершинин был настоящей гнидой! Мы, конечно, знали про его тухлую сущность, но чтобы такое…
— История, конечно, мерзкая, — подала голос и Надежда. Почему-то первыми заговорили именно женщины, мужчины хмуро молчали. — Но что она нам дает? И почему ты, Вася, решил, что это как-то связывает между собой убийство Сашки и покушение на Бориса? Я лично связи тут не вижу, кроме того, что Кристинка совершила глупость из-за Ротмана.
— Ребята, клянусь, я ничего об этом не знал… — подал, наконец, голос Борис. — Я видел только, что Алина психует из-за того, что Кристи ко мне неравнодушна, но меня тогда это даже забавляло. А Алька всегда на язык была острой, в выражениях не стеснялась… Черт, как противно осознавать, что это случилось из-за моей глупости. И прощения попросить не у кого…
Он встал и, ни на кого не глядя, быстро вышел из комнаты.

Глава 20
— Вот вам и ответ… — задумчиво проводил его взглядом Палий.
— Ответ на что? — не поняла Ольга.
— На то, как могут быть связаны два события — убийство Вершинина и выстрел в Бориса. Кристина могла ведь ещё кому-то рассказать о том, что с ней происходит. Только этот человек молчал и молчит о том, что знал. — Палий пожал плечами.
— Ты уверен, что молчит? — ухмыльнулась Надежда.
Вася ошарашено уставился на неё.
— Думаешь, что это я? Но зачем? Допустим, что я при виде Сашки снова воспылал желанием отомстить ему за смерть Кристи. Допустим! И я даже не стану отрицать, что такое желание у меня было. Я же тогда поперся на пирс с мечом, спьяну поперся, но в подсознании, видимо, мне хотелось устроить Вершинину взбучку. Мог и во второй раз туда отправиться. Вот только я его уже разозлил, и не думаю, что если бы я снова появился там, то он мне так просто отдал бы меч!
— Это точно, не такой Сашка был дурак, чтобы позволить тебе снова взять оружие, — заметил Никита.
— Допустим также, что я такой хитрый жук, что смог переделать арбалетную стрелу и попытаться ухлопать Бориса. Из тех же соображений — отомстить за Крис. — Вася мрачно умолк. — Хотя лично я не считаю Борьку виноватым, но если предположить, что все-таки считаю, то в остальном я должен все же логично действовать. Так?
— Ну, так, — подумав, согласилась Дина. — Хотя черт тебя знает… Поясни свою мысль.
— Мысль простая. Зачем бы я сам сообщал вам, из-за чего, собственно и совершил злодеяния? Я что, похож на психа? Решил поквитаться за подлость, о которой знал только я, и тут же всем об этом раззвонил!
— Но если убил Сашку ты, в таком поступке рациональное зерно тоже есть, как ни крути… — Ольга поморщилась, словно у неё заболел зуб. — Допустим, ударив Сашку по голове, ты и впрямь действовал спонтанно, а потом сообразил, что самый простой способ отвести от себя подозрения — это выложить нам правду о самоубийстве Кристины. Только дурак способен так подставиться, а все знают, что ты, Вася, отнюдь не дурак.
Воцарилась тишина. Все пытались сообразить, способен ли Вася на такое замысловатое коварство.
Женя подумала, что Ольга, несомненно, была права в одном — Пинчук, несмотря на обманчивую внешность добродушного увальня, обладал острым, хотя и несколько ленивым умом. Про него можно сказать точно — он умел устраиваться в жизни и не требовать от неё чего-то сверхестественного. Уровень комфортности он определял для себя однозначно: безмятежное существование без потрясений и излишних волнений. Сильных страстей для него не существовало, особым честолюбием он не страдал и наполеоновских планов никогда не вынашивал. В их компании Вася всегда играл роль этакого душки и потешника. Нет, на роль убийцы Вася не тянул никак.
А кто тянул?
Ольга, всю жизнь посвятившая попыткам найти мужчину, вокруг которого можно было бы обвиться слабым беззащитным вьюнком, и в результате вынужденная стать опорой самой себе? Гоблин, одинокий и независимый, замкнувшийся в собственном мирке, вход в который был закрыт и для самых близких друзей? Дина, изо всех сил старающаяся жить «правильно», искренняя, и в то же время до невозможности сдержанная и консервативная? Надежда, ничем не гнушавшаяся для достижения цели, но, по сути, хронически несчастливый из-за собственного характера человек? Митя, везунчик и красавчик Митя, всеобщий любимец, неожиданно и болезненно повзрослевший и обросший прочным защитным панцирем? Алина, резкая, талантливая, достаточно стервозная и в то же время ранимая. Или она, Женя? Для себя у Жени не нашлось подходящих определений, кроме «банально обманутая собственным мужем и сидящая у разбитого жизненного корыта». Противно, но факт.
— Интересно, для чего вообще Сашке понадобилось так поступать с Кристиной? — в голосе Дины было искреннее недоумение. — Ведь наша компания была ему все-таки зачем-то нужна… А если бы мы узнали, то послали бы его однозначно куда подальше.
— Послали бы. И морду изрядно набили бы, — отрезал Палий. — Но я вот как это представляю. Сашка был старше нас, прошел зону. Были у него, конечно, дружки из криминальной среды, но он тщательно это скрывал. Отчим поставил ему жесткие условия — учись и веди нормальный образ жизни или никакой поддержки тебе не будет. Вот он и выбрал нас в качестве прикрытия: благополучные детки, наивные и глупые. Щенки. Чуть что, можно продемонстрировать — вот они, мои друзья, белые-пушистые. Помните, пару раз он нас приглашал на дни рождения, так матушка его от нас в полном восторге была.
— Это точно, было такое, — подтвердила Надежда. — И отчим его с нами очень мило общался. Кстати, хороший дядька, мне он тогда понравился.
— Вот и представь себя на месте Сашки. Приходится постоянно лицемерить, изображать раскаявшегося и исправившегося грешника, а душа лежит к иному. Для чего он это делал, вопрос другой. Может, и вправду любил мать и не хотел больше её расстраивать, может, отчим ему серьёзно пригрозил, чтобы больше нервы им не мотал. Но то, что он вел двойную жизнь, теперь очевидно, не так просто он устроил ловушку Кристине — либо заработать хотел, либо просто потешить самолюбие да позлорадствовать. Предложил приятелям использовать глупую девчонку. — Палий помолчал. Никто не проронил ни слова. — Думаю, что мы ему надоели до смерти, и ему хотелось всех нас вот так потихоньку опустить до своего уровня, чтобы жизнь медом не казалась. Того, что Кристи выбросится из окна, он, конечно, не ожидал. Не знаю, испугался ли он. Скорее, нет. Просто решил затаиться на всякий случай. Больше не экспериментировал…
— А вот и нет. Пытался. — Голос Алины прозвучал излишне резко. Она стояла в дверях, и никто не заметил, когда она появилась. — Ребята, я, конечно, подслушивала.
Она горько усмехнулась и села к столу. Выглядела Алина по-прежнему бледной и измученной, но глаза были злыми и решительными. Ольга встала и, подойдя к подруге, погладила её по плечу. Инга смотрела на Алину во все глаза. Кажется впервые девочка не рвалась спрятаться от всех со своими книгами, а слушала и переживала услышанное, словно была участницей событий.
— В общем, я тогда и не поняла, что это было. Решила, что Сашка валял дурака, и послала его подальше. И только теперь поняла, что он мне, похоже, тоже подлянку готовил.
— Рассказывай! — чуть ли не хором потребовали Вася и Дина. А Палий зачем-то встал и пересел на подоконник, словно пытаясь перекрыть Жене вид на вожделенный пляж.
— Да, в общем, история короткая. Мы тогда с Борькой к свадьбе готовились, и он как-то утром поехал на вокзал, чтобы встретить поезд. Дядя его из Тбилиси выслал нам с проводником в подарок несколько ящиков с фруктами и бутыли с грузинским вином. А я пошла по магазинам и встретила недалеко от своего дома Сашку. Он сказал, что Борис его просил передать, будто решил весь полученный презент сразу на дачу отвезти. И я очень нужна ему там. Так что Вершинин с приятелем готовы меня туда подбросить. Приятеля я издали видела — в машине сидел. Но я спешила, мне французские туфли знакомая продавщица должна была оставить, и ехать отказалась.
Алина налила себе из кувшина стакан сока и залпом его выпила.
— А когда я вернулась домой, Борис уже там был, ни о какой даче он и не думал. Потом я у Сашки спросила, с чего он тогда мне врал, а он какую-то ерунду понес о споре с приятелем, что такая красивая девушка с ними не откажется прокатиться. Ну, я его обозвала как-то и забыла об этом эпизоде. А сейчас вот вспомнила. Тот парень в машине, был чем-то на Шварценеггера похож.
— Так… Похоже, у нашего общего друга тогда был интересный промысел, — прокомментировал Вася. — А ну, девчонки, признавайтесь, кого ещё Сашка пытался куда-нибудь прокатить?
— Меня пытался, — отрезала Дина. — Ещё до той, новогодней истории. Меня он на пикник с друзьями звал. Только я с такими типами в машину не сажусь.
Ольга пожала плечами:
— Меня никуда не звал, наверное, девушки с детьми, — она покосилась на Ингу, — их не интересовали. Тем более что молчать я бы не стала, это ежу понятно. А им тихие жертвы нужны были, которые бы за свою репутацию тряслись.
— Меня тоже не приглашали, какая досада… — злобно фыркнула Надежда. — На роль жертвы я не годилась. Сашка меня вообще всегда сторонился и называл мегерой.
— Ну, не знаю, имел ли Вершинин на меня подобные виды, — усмехнулась Женя, — только вот от Марка он как-то чуть по морде не схлопотал. Я после занятий ждала Шереметева около института, а тут Сашка топает с каким-то парнем. Ничего общего с Шварценеггером, кстати. Мелкий, плюгавый и на крысу похож. Остановились, и давай меня в какой-то кабак приглашать. А тут Марк сзади тихонько подошел. В общем, мне пришлось потом перед ним три дня оправдываться. Такая вот сценка… Не думаю, что это то самое было, просто единственное, что могу вспомнить.
— Но всё-таки, народ, объясните мне, каким образом то, что мы узнали, поможет нам вычислить убийцу? — пожала плечами Дина. — Ведь кроме того, что из-за подлости Сашки погибла Крис и могли вляпаться в жуткое дерьмо другие, что мы имеем? Вася, точно Крыська только тебе о своих бедах рассказала? Не говорила она, что ещё кто-то знает?
— Точно, никому не говорила. Я ведь потом много об этом думал, даже расспрашивал осторожно. Выглядел при этом любопытствующим идиотом. — Вася вздохнул. — Но все-таки мне кажется, что кто-то ещё об этом знает. В конце концов, мог ведь услышать от Вершинина или ещё как-то проведать.
— Нет, мне почему-то кажется, что эта история ни причем, — покачала головой Надежда. — Я бы скорее поверила, что Сашка кому-то ещё устроил конкретную гадость, и рассчитались с ним именно за это.
— Ну и кто этот «кто-то»? Что за таинственные намеки и догадки? Если у тебя есть информация, так и говори, — устало попросила Алина. — Какая-то инфантильность из нас всех так и прет… Сашка стал взрослым раньше нас, но мы ведь тоже прожили уже не один десяток лет. И все ещё в тайны играем, как маленькие.
— Хорошо, я скажу, — Надежда тоже налила себе сока. — Эх, выпить бы чего-нибудь посущественней, так ведь не дадут… Вершинин мне тогда, на пирсе, злорадно сообщил, что он Марка из Жениных лапок вырвал. Увез в другой город, к хорошей бабе пристроил, в дело взял, зарплату-«зряплату» платит. В общем, вернул порабощенному мужику смысл жизни. Это не я так говорю, это Сашкины слова! — поспешила она добавить, заметив, как подскочила Женя. — Но разве вы с Шереметевым не разводитесь? Разве он не завел себе другую семью, а?
— Разводимся! Насчет другой семьи я не в курсе, а то, что нашей с ним пришел конец, это факт, — медленно пробормотала потрясенная Женя. — Но про то, что это дело рук Сашки, я впервые слышу. Хотя могла бы догадаться…
— Сашка тогда изрядно пьяный был и злой, — Надежда потерла виски, словно у неё болела голова. Что, в общем, не было бы странным. — Когда я попросила, чтобы он мне помог с мужем разобраться, он захихикал и сказал, что Шереметевой уже помог. Останется, дескать, она без Марка, без жилья и без денег, нищей голодранкой.
Женя уставилась на Надежду в крайнем изумлении. Её не столько ошарашило заявление Надежды, сколько то, что она так долго скрывала от всех такой компромат. Совершенно это не было похоже на обычное Надино поведение. Разве что приберегала его на самый крайний случай. По тому, как отвела глаза Надежда, Женя заключила, что права в своих последних выводах. Но разве этот крайний случай наступил? Не похоже…
— Ну, если уж говорить, у кого повод был, то не только у Жени, — Алина сердито глянула на Надежду. — Мне Вершинин уже дважды угрожал, что сфабрикует фотографии, где я и Глеб… Причем, одновременно что-нибудь такое Склярову подсунет, что и тот от меня шарахаться начнет. Если кто ещё не понял, Сашка был профессиональным шантажистом. Мы с Борькой на эту тему не раз говорили. Думаете, почему он так злится, что я хотела устроить у нас эту встречу? Вершинин умел обделывать на редкость грязные делишки и получал от этого удовольствие. Хобби и источник существования.
— Сволочь! — в сердцах бросила Ольга. — Он был прирожденной сволочью… Я готова сказать спасибо тому, кто его раздавил, как гадину!
— Он и тебя на чем-то поймал? — безо всякого удивления спросила Алина.
— Ещё нет, почти нет… Но мог. Можно я не буду говорить об этом? Это связано с деньгами. Хотя сейчас почти все с ними связано. И откуда только он узнал? — щёки Ольги пошли красными пятнами. Инга успокаивающе прижалась щекой к её плечу.
Повисла растерянная тишина. Никто даже не мог предположить, что Вершинин затаил на них такую злобу, что продолжал и через столько лет пытаться испортить им жизнь. Или это была не злоба, а просто обычный бизнес? Бизнес на несчастьях других. И вот сидит кучка вполне взрослых состоявшихся людей и думает о том, какого черта они ещё тогда, в юности не рассмотрели, какая змея пригрелась около них.
— А вообще, все это похоже на какой-то сериал. Жил-был негодяй… И кого-то он так допек, что тот не выдержал, — хмуро заключил Палий.
— Да, желающих расквитаться с ним оказалось больше, чем достаточно. И это ещё наверняка не все тут исповедались. К примеру, Надюша неспроста ведь хотела с Сашкой встретиться. Наверняка знала, чем он промышляет, — не преминула вставить Дина.
— Кое-что знала, — не колеблясь, парировала Надежда. — Во-первых, в определенных кругах у него репутация человека, способного проворачивать самые щекотливые делишки. Во-вторых, года два назад мы с Сашкой случайно встретились в Италии, жили в соседних отелях. И он мне сам сказал: будут проблемы, обращайся. Вот я и обратилась, чтоб его…
— Но какое отношение к Сашкиным делам имел Борис? С чего это убийца решил и его прикончить? Если принять за гипотезу, что на пирсе он действовал под влиянием импульса, к убийству не готовился…
Палий слез с подоконника и принялся вышагивать вдоль горок с посудой.
— Почему ты считаешь, что не готовился? — перебил его Никита.
— Ну, знаешь ли, если ты готовишься кого-то убить, то, наверное, припасешь пистолет, нож или яд, на худой конец. А рассчитывать на то, что тут будет меч, да ещё кто-то его услужливо доставит к месту убийства… — пожал плечами Палий.
— А может, он и припас, только под руку подвернулось удобное оружие, вот он и воспользовался ситуацией, — усмехнулся Гоблин. — Тут ничего однозначно сказать нельзя. Как и то, что на Борьку покусился тот же человек, что ударил Сашку. Представь себе, что кому-то захотелось под шумок разделаться с Ротманом и свалить вину на другого. Правда, стройную теорию Василия Пинчука это разрушает, но зато расширяет круг подозреваемых.
— Ага, мы теперь можем каждого подозревать по два раза… — хмыкнула Дина. — Предлагаю устроить сеанс саморазоблачений «За что я бы хотел убить Вершинина и Ротмана».
— Глупость какая, — поморщилась Алина. — И потом, вы жрать что, совсем не собираетесь? Обед давно готов. Два раза уже кухарка заглядывала.
— А мы сюда не есть приехали.
— Ага, вы сюда Ротмана с Вершининым убивать приехали!
Было понятно, что у Алины, нервы на пределе. Странно, что она вообще ещё держит себя в руках. Хотя, что ей остается?
Женя встала, подошла к закрытой двери в холл, постучала и скомандовала:
— Борис, заходи, хватит подслушивать! — потом обернулась и покачала головой: — Вы как хотите, но меня скоро уже начнет тошнить от усердия, с которым мы пытаемся разоблачить друг друга. После того, что я узнала о Сашке, мне совершенно не хочется, чтобы одного из нас посадили за эту тварь.
— Точно, — буркнул, протискиваясь в комнату, Борис, уныло щелкнул Женю по носу и поплелся на кухню. В столовой ему явно не сиделось.
— Думаешь, кому-то хочется? Но и жить, зная, что твой друг — убийца, тоже не сахар, — вздохнул Вася. — Как было бы хорошо, если бы оказалось, что это прилетали какие-нибудь агрессивные зеленые человечки, а мы тут совсем ни причем. Или приплыли русалки и…
— Стоп, — внезапно очнулся от размышлений Палий. — С чего ты про русалок заговорил, а?
— В смысле? Про зеленых человечков и русалок? А ты как думаешь? От безысходности, конечно. А не от дедуктивных талантов. — Вся вздохнул ещё горше.
Палий внезапно вскочил, взъерошил волосы и поманил Женю за собой.
— Пойдем-ка, пройдемся к морю, а то мы тут скоро все свихнемся от умственных усилий.
— А обед? — безнадежно спросила Алина.
— А обед мы в ужин съедим. Или в завтрак — как получится. — Эти слова прозвучали уже из-за двери. В столовой наступила подавленная тишина.

Глава 21
— Ты чего сорвался, словно тебя оса укусила? — спросила Женя, когда они выскочили из дома и устремились по правой дорожке, ведущей в глубину зарослей.
Сидя в тяжелой атмосфере взаимных подозрений и страшных открытий, она совсем забыла, какой он, этот мир снаружи — пахнущий солнцем, наполненный зеленым светом и тихим жужжанием насекомых. Равнодушная, самодостаточная и бездумная жизнь южного лета. И словно бы они существовали в разных измерениях — нарядные кусты олеандра и гортензий, старые платаны, морской простор, так и не решившийся хоть немного взволноваться, теплые серые камни, скамейки, прячущиеся в маленьких беседках, и они — встрепанные унылые и раздраженные.
— Сейчас, погоди, уйдем подальше и поговорим, — бросил ей через плечо Палий. Сегодня он снял, наконец, осточертевшие Борькины сланцы и чувствовал себя словно каторжник, избавившийся от цепей. Выбрав скамейку в самом дальнем углу, он плюхнулся на неё, блаженно вытянув ноги, и закурил. Женя остановилась рядом. Сидеть совершенно не хотелось, насиделись уже сегодня.
— В общем, послушай, что мне пришло в голову, — Палий выпустил из ноздрей клуб дыма и от удовольствия по-кошачьи зажмурился. — Вчера Ева… то есть Евгения Павловна сказала мне, что видела корабль-призрак, и я, естественно, решил, что ей он померещился. Но сегодня оказалось, что ничего ей не померещилось — корабль был. Этот самый катер, на котором плыл Скляров на встречу с Вершининым. Евгения Павловна — дама, конечно, экзальтированная, но раз её слова насчет корабля нашли своё подтверждение, то я вспомнил, что она говорила о бегущей русалке. И подумал: что если она и в этом случае могла что-то такое, реальное, видеть? Не русалку, нет. Это её буйная фантазия создала подходящий образ. Но если кто-то действительно в то время носился по другому пирсу, это интересно.
— Ну и что ты предлагаешь? Сказать майору?
— Не знаю. Мне кажется, что лучше мне самому попробовать с этой дамой побеседовать.
— Где она видела русалку? На левом пирсе? Там ведь в это время Инга спала в шезлонге, она не могла не заметить, если бы кто-то мимо пробежал, — Женя тоже достала сигареты.
— А ты представь себе, что крепко уснула, и позади тебя кто-то выбрался на пирс. Босиком, на цыпочках. Ты услышишь?
— Наверное, нет, — согласилась Женя. — Ты думаешь, что кто-то приплыл, убил Вершинина и снова уплыл? Но зачем тогда на пирс взобрался?
— Не знаю. Тем более что убийца ещё и этот дурацкий меч в дом отволок. Зачем? Но если окажется, что эта русалка была с клинком в руках… Хотя трудно представить, что Ева могла такого не заметить, но все же. Возможно, она не сочла нужным упомянуть эту деталь. Короче говоря, я сейчас попробую туда наведаться.
— Через забор полезешь?
— Зачем? По морю поплыву, она же плавает, а я чем хуже? — Палий встал и решительно двинулся обратно к дому.
— Погоди, мне майор говорил, что у Найцевой на участке очень злые собаки, почти людоеды. Они же тебя загрызут, Митька, как только ты ступишь на её берег!
— Женя, любые сторожевые собаки все же обученные звери, не думаю, что они сразу начнут меня есть, — в голосе Палия почти не было сомнения. — К тому же, обычно собак отпускают только на ночь.
— Это обычно, а тут можно ждать чего угодно. Неужели тебе настолько не терпится увидеться с новой знакомой, что ты готов рискнуть ради этого своим здоровьем? — Женя говорила нарочито равнодушно, хотя на самом деле забеспокоилась. — К тому же, как ты себе это представляешь — мы идем на пляж, и ты у всех на глазах плывешь за сетчатое ограждение на соседний участок, где тут же начинается лай и рычание? А я буду на стрёме стоять? Да и какой стрём, если пляж у всех, как на ладони, все только и делают, что пялятся на море. Непременно кто-то заметит и настучит майору. Хочешь, чтобы тебя доставили обратно приводом? Нам же запретили участок покидать. А тут такой наглый побег.
— Ты права, незаметно не получится. А лезть потихоньку через забор, это уж совсем глупо будет выглядеть. Да и забор там такой, что без лестницы не обойтись. Придется плыть ночью.
— Мить, — Женя обогнала его и встала на пути. — Во-первых, куда мы опять несемся? А во-вторых, зачем плыть, если Найцева сама приплывет? Она же сказала тебе, что плавает каждую ночь.
— Женька, тебе кто-нибудь говорил, что ты умница? — Палий остановился и улыбнулся. — Какой замечательный философский подход к решению проблемы! Сидеть на берегу и ждать, пока вода принесет…
— Митя, у китайских философов очень неподходящее к данному случаю продолжение. Не надо нам никаких трупов врагов, хватит с нас трупов! — Женя поежилась. — А вот насчет того, чтобы посидеть и подождать, это верно. Будешь сидеть над ночным морем и смотреть на звезды.
— Но мне одному будет скучно, — капризно заявил Палий. — Придется тебе составить мне компанию. Будем сидеть над ночным морем, смотреть на звезды и… Слушай, а ведь мы с тобой ни разу не целовались!
— А должны были? — удивилась Женя. — Хотя я тебя раньше каждый год целовала, когда с днем рождения поздравляла. Я даже помню, что у тебя щеки всегда колючие.
— Это не считается. Это профанация, а не поцелуи. Итак, вместо того, чтобы немедленно лезть в пасть собак-людоедов, я приглашаю на свидание самую очаровательную в мире девушку, которая спасла меня от этой смертоносной авантюры!
— Митька, прекращай дурачиться!
— А кто сказал, что я дурачусь? — нахмурился Палий. — Я, может, и баламут, но такими вещами никогда в жизни не шутил.
С этими словами он, не оглядываясь, зашагал к дому.
Женя постояла и отправилась за ним, размышляя о том, что Митя очень сильно изменился. Намного сильнее, чем ей показалось вначале. Женя помнила высокого красивого парня, с легкостью заводившего романы и с такой же легкостью их прекращавшего. Вечные джинсы, мягкие свитера, насмешливый и внимательный взгляд. Если бы Женя не влюбилась тогда в Марка, то непременно влюбилась бы в Митьку, уж больно хорош. Да и сейчас рядом с изрядно обрюзгшим и облысевшим Борисом, и уж тем более с Гоблином и Васей, Палий выглядел почти не изменившимся. Только виски поседели. Совсем взрослыми стали те мальчики, которые помнились по первому курсу, по практике в старом монастыре под Новгородом, по вечеринкам в общежитии и на самых разных дачах. Да и девочки — тоже. Не сказать, что так уж сильно побила их жизнь, выплывали, выкарабкивались, как могли. Кому-то помогали, но большей частью сами. И выглядят сейчас отнюдь не так плохо, как могли бы. Но всё равно — грустно сравнивать…
— Жень, погоди, — она обернулась и только сейчас заметила на террасе Дину. Та стояла, опершись спиной на балюстраду, и внимательно смотрела на неё.
Женя вздохнула. Ну вот и настал час объяснений. Допритворялись они с Митькой, доигрались.
— Ты не думай, я всё понимаю, — Дина отвела глаза. — Вы с Палием взрослые люди, он разведен, ты тоже собираешься. И не пыхти так, пожалуйста, думаешь, мне легко об этом с тобой говорить? Ленка всё-таки моя подруга. Ленка, жена Мити. Бывшая жена.
— Дин, не выдумывай глупостей, — Женя устало улыбнулась и уселась на перила балюстрады. — То, что кажется, ещё не есть истина. Перестань донимать Митьку своими уговорами, и он перестанет около меня крутиться. Ну просто дети, ей-богу.
— Ты не понимаешь, — голос Дины дрогнул. — Я не могу видеть, как она без него гибнет. Ленка, умница и красавица, а доводит себя бог знает до чего. Если Митя к ней не вернется, то это кончится очень скверно. В конце концов, она Машкина мать, а он её бросил, сбежал… Увез ребенка, делает всё, чтобы она их не нашла. Разве так можно? Девочка растет без матери.
— Знаешь, Дин, лезть в чужие отношения — последнее дело, — заметив, как потемнели глаза подруги, Женя замахала руками, — я не о тебе, а о себе. Да и о тебе тоже. Что я и ты можем знать, о том, что было между ними?
— Ну, в общем, я-то все знаю. Ленка, конечно, не сахар, с её закидонами долго мириться трудно. Но Митя должен был понимать, что она не домашняя клушка, вроде меня. Ей нужно было постоянно крутиться среди людей, и не просто людей, а среди таких же, как она, веселых, общительных. Митьку же вытащить куда-то — проблема, потом появился ребенок, и он даже слушать не хотел, чтобы няньку нанять, а Ленка для пеленок и кашек не создана. Вот и началась ругань. Палий каким-то ненормальным отцом оказался, я даже не ожидала. Вечно с Машкой на закорках таскался…
— Динка, ну что ты говоришь? — возмутилась Женя. — Сама-то со своими сколько нянчилась? Да и сейчас наверняка носишься то в школу, то ещё куда.
— Я же мать, мой Марцевич работает, а я с детьми, — возразила Дина.
— А ты не работаешь?
— Работаю, конечно, но все равно — не он нянька, а я.
— Вот и подумай, что было бы, если бы ты решила, что тебе недосуг с малышами возиться? — вздохнула Женя. — Неужели твоему Лёне было бы это безразлично? Но я ещё раз говорю, что лезть в чужую семейную жизнь не хочу. Митька, слава богу, взрослый мужик, и сам в состоянии решить, как ему жить.
— Да, но не в том случае, когда от этого зависит жизнь другого человека!
Женя почувствовала какую-то гнетущую усталость. Бессмысленность разговора была очевидна. Патриархальное воспитание Дины в сочетании с её ответственностью и желанием сделать всех абсолютно правильными и счастливыми и раньше удивляли её. Иногда это вызывало улыбку, но чаще раздражало. А ведь Динка по натуре хорошая, добрая, умная. Но понять простую истину, что каждый принимает решение сам и отвечает за них сам, отчего-то не в состоянии.
— Ты не знаешь всего, — тихо продолжала Дина. — Ленка без него погибнет. Это совершенно точно. Она уже почти сломалась, я её такой никогда не видела.
— Дина, говори яснее, или прекрати эти туманные намеки, — попросила Женя. — Она что, вены режет, из окна собирается выпрыгнуть?
— Нет, просто раньше она все-таки старалась ради Мити и Машки держаться, не так часто курила эту дрянь, изредка какие-то таблетки, а теперь… Я заметила, что она носит одежду только с длинными рукавами. Мне страшно, Женька. Около непостоянно какие-то хлыщи вьются, мебели в доме почти не осталось, а она живет, словно во сне.
— Знаешь, Дина, — Женя помолчала, затем осторожно продолжила, — я в таких ситуациях думаю прежде всего о тех, кому приходится жить рядом с наркоманами. И мне их куда больше жаль. А тут – ребенок, маленькая девочка. Митька ладно, он взрослый, сильный. А о ней ты подумала?
— Мне их всех жалко, но если бы твоя лучшая подруга…
— Если бы моя лучшая подруга так поступила со своей семьей, я бы поняла её мужа, желающего спасти дочь, — отрезала Женя. — А насчет меня можешь быть спокойна, мы с Палием валяли дурака, и ничего между нами не было и нет.
Дина пожала плечами с очевидным неверием, но Жене уже было как-то безразлично, верит она ей или нет. Ей вдруг стало жаль Митьку, наверняка пережившего много скверных дней с женой-наркоманкой. Нет уж лучше банальная измена и разрыв, чем такое. По крайней мере, Марк сохранил человеческий облик хотя бы внешне, и ей не приходилось терпеть рядом алкоголика или наркомана, как другим женам. Она вздохнула, припомнив единственный загул Марка. Нет, все-таки он слишком любит себя, чтобы разрушать собственный организм. А совесть… Совесть снаружи не видна.
— Жень, — вдруг спохватилась Дина, — а что такое Надежда говорила, что Сашка виноват в вашем с Мариком разводе? И как он тебя собрался по миру пустить? Я что-то не поняла.
— Я сама толком ничего не знаю, могу только догадываться. — Жене не хотелось посвящать подругу в некрасивые подробности своей семейной жизни. — Марк уехал работать в другой город, там завел какую-то бабу, но я не знала, что к этому приложил лапу Вершинин. Но вне зависимости от того, кто это скомбинировал, терпеть мне надоело. Так что…
— Ну, может, теперь, когда Сашки не стало, Шереметев одумается и вернется, — в голосе Дины послышались знакомые нотки надежды на благополучный исход.
— А нафига это мне теперь нужно? — отрезала Женя. — Чтобы ждать, на кого он меня в следующий раз променяет? Ты бы так смогла?
— Не знаю, — честно ответила, подумав, Дина. — Я такого представить себе не могу, чтобы мой Лёнька…
— Я тоже не могла, но пришлось. Поставили, так сказать, перед фактом.
С этими словами Женя поплелась в дом. Ей захотелось лечь в постель, укрыться с головой одеялом и уснуть. Дня на три. И чтобы все это время в кресле у окна сидел Митька. Бред какой…

Глава22
Голова не то чтобы болела, но была одновременно какой-то пустой и тяжелой. Как можно сказать о пустоте — «тяжелая»? Ну, скорее — гнетущая. От такой пустоты хочется сбежать, бродить вдоль стен, тыкаясь лбом в углы, или лежать ничком на кровати, стараясь ни о чем не думать. Женя и лежала. Перед глазами медленно сменяли друг друга лица друзей: смеющийся Вася, серьезная Дина, бесстрастный Никита. Ольга, обнимающая за плечи дочь, Алина, бледная, с закушенной губой, взбешенный Борька, кипящая от злости Надежда, иронически вздернувший бровь Митя. Кто из них? Господи, как они все дороги ей… Все, без исключения.
Женя ощутила себя слабой и беспомощной, не способной хоть как-то помочь, защитить их. Да что говорить, она не была уверена и в том, что сможет защитить себя и Сеньку. И что за лето выдалось — собиралась хоть немного прийти в себя, стряхнуть накопившийся в душе мутный тяжелый осадок, а оказалась замешанной в такую гадость. Да ещё и не одна…
Кто-то поскребся у двери, тихонько побарабанил пальцами. Вставать не хотелось, но она опять не заперлась, так что все равно вломятся, кто бы это ни был — её друзья не были приверженцами особых церемоний. И точно — дверь скрипнула, и раздался тихий голос, почти шепот Бориса:
— Ты спишь?
— Нет, — не поднимая голову от подушки, проворчала Женя. — Заходи. Только я лежать буду, голова что-то разболелась.
— Лежи, — согласился Борис, — мне с твоим затылком даже удобнее разговаривать. Слышала, что Скляров рассказывал?
— Странный вопрос, я же не глухая, — хмыкнула Женя.
— Вы-то все не в курсе, сколько шума эта история наделала. Тит, то есть Антон Титаренко, конечно, гнусом был, царствие ему небесное. Только и вынюхивал дерьмо всякое, чтобы обывателя потешить. Я давно Глебу говорил — купи ты этого шакала, чтобы пасть ему заткнуть, а он только отмахивался. Дескать, этого купишь, тут же другой объявиться, святу месту не быть пусту. Но тогда Тит Глеба достал. Раздобыл какой-то компромат, грозил через Склярова губернатора запачкать. Глебу-то его должность даром не нужна, но такой расклад его никак не устраивал. Так что с журналюгой он встречался именно по этому поводу. Договорились о сумме, так что оба должны были остаться довольны. Для Глеба это не деньги, поэтому я с самого начала был уверен, что он к исчезновению Титаренко никакого отношения не имеет. Да и глупо было бы с его стороны так подставиться.
— Борька, — простонала Женя, — да поняла я всё, поняла! Глеб твой — чистый агнец непорочный.
— Сволочь он, — грустно пояснил Борис. — Но сволочь с принципами. Я Альку не ревную, хотя надо бы. Если бы он на неё и имел виды, пока мы вместе дела варим, ни-ни. Вот такая он редкая сволочь.
— Тогда чего ты страдаешь и бесишься? — проницательно поинтересовалась Женя в подушку.
— Понимаешь, раньше Алька от меня ничего не скрывала…
«Боже, какой наивный» — подумала Женя.
— Мы с ней с самого начала договорились, что наша семья — это зона доверия друг другу. Вокруг столько всего… Так что если и мы ещё начнем друг другу врать, то куда вообще податься? И как-то все это время у нас получалось. Даже самое плохое могли выложить. Ну, прооремся, тарелки побьем, и помиримся. А сейчас я даже не знаю, как будет.
— Дурак ты, Борька, — Женя уселась на кровати по-турецки и уставилась на Бориса. — Идеалист-фанатик. Это я к тому, что всё ты прекрасно понимаешь в данном конкретном случае. И тебе сто раз объясняли, что Алина не собиралась тебе врать, просто не хотела, чтобы ты знал о встрече Сашки и Склярова. Ну, представь себе, что она, к примеру, кому-то любовное свидание организовала. Сразу бежать тебе докладывать?
— Женька, я пытаюсь так думать. Только вот если бы она не согласилась, и послала подальше Вершинина с его идеей продать фотографию Глебу, ничего такого бы не было.
— Или было бы. Неизвестно. — Женя подложила под спину свернутый плед и вздохнула. — Если кто-то сильно хотел Сашку укокошить, он бы просто выбрал удобный момент.
Борис мрачно покивал головой. Они помолчали, обдумывая каждый своё. Кто-то прошел по коридору, стуча каблуками. В окно неожиданно дохнул ветер, взметнув легкие шторы. Неужели, заканчивается штиль?
— Но все равно непонятно, кто же хотел укокошить меня, — буркнул, наконец, Борис. — И за что? Если за Крис, то более-менее ясно. У кого-то произошел сдвиг на почве этой истории, и он решил отомстить. Тогда мне вдвойне тревожно, потому что Алина была замешана ещё больше.
— Борь, скажи мне честно, — попросила Женя, — ты знал о том, что с Крыськой тогда произошло?
— Почему ты так решила? — взвился Борис.
— Потому что если знал, то почти наверняка это — месть. И потом ты прореагировал слишком бурно, после рассказа Васи.
— Женька, поверь, я ничего не подозревал. Могу поклясться чем угодно. Видел, что Крис ходит, словно в воду опущенная, думал, что из-за нашего с Алькой романа. Но чтобы такое… Иногда мне казалось, что она мне хочет что-то сказать, но я, если честно, в то время избегал разговаривать с ней. И Алина ещё устроила это безобразное разбирательство на кафедре. Знаешь же, как девчонки могут быть несдержанны на язык. Я вот сегодня только понял, что она именно тогда и наплела ей всяких гадостей, и Крис решила, что я в курсе всего. Поэтому меня всего затрясло. Вспомнил, как мы выбежали во двор, а она лежит у стены…
Борис замолчал и принялся кусать губы.
— Верю, — Женя погладила его по руке. — Не мучайся так, если ты не знал, то и вины твоей тут нет. Но, возможно, кто-то думает иначе. Или есть ещё какие-то причины желать тебе смерти. Думай.
— Да я уже думал. Не поверишь, полночи перебирал все свои грехи. Я, конечно, не сахар и совсем не подарок, но всегда старался держаться подальше от криминала. У меня ведь жена и сын. Бывало, всякое предлагали…
— А с тем же Скляровым не может быть связано? Я так поняла, что он тот ещё тип.
— С Глебом у меня абсолютно чистые дела. Исключено. Я майору вчера сразу назвал имена тех, кто мог бы на меня зуб иметь. Он проверяет, но их-то никого в ту ночь на участке быть не могло. Разве что с вертолета по лестнице на террасу спустились.
— Тогда другой вопрос — кто знал о мастерской?
— Да кто угодно! Все, кто тут хоть раз бывал. А в тот, первый вечер за ужином Митька пожаловался, что у его машины мотор барахлит, стучит что-то там. Ну, я пообещал, что мой механик посмотрит. А потом, как дурак, хвастался, что у меня целая автомастерская на дому. И про станки тоже что-то плел.
Женя вспомнила, что такой разговор действительно был, только её такие вещи мало интересовали, и она пропустила его мимо ушей.
— Ну, тогда я не знаю, Борь, — пожала она плечами. — Вообще, я ничего в этой истории не понимаю. Если о причинах Крыськиного самоубийства знал один Вася…
— Митька тоже мог знать, — горячо перебил её Борис.
— Митька? — Женя вытаращила глаза в изумлении.
— Именно Митька. — Борис помолчал. — Помнишь ту историю с великим уходом Дмитрия Палия из родных пенат?
Женя помнила. Случилось это в начале третьего курса. Они встретились после каникул, и всем немедленно приспичило закатить по этому поводу вечеринку. Как назло, в это время ужесточили пропускную систему в общежитии, и попасть туда в полном составе не удавалось: Дина, Борис и Митя были «городскими», провести их мимо бдительного вахтера не удалось, а все окна первого этажа неожиданно оказались зарешеченными — и где только денег взяли. Тогда Митя предложил поехать в мастерскую его отца, тот как раз был на даче. Пару раз они уже устраивали в огромном помещении под крышей старого четырехэтажного дома весьма удачные пирушки. Неудобство составляли громоздящиеся повсюду подрамники с холстами, которые имели дурную наклонность падать от малейшего прикосновения. Зато в мастерской была сохранившаяся с прежних времен изразцовая печь, которую в холодное время топили всяким деревянным хламом.
Веселье было в самом разгаре, и вся компания лихо отплясывала при свечах под ритмы «Бони Эм», когда дверь открылась, и появился Александр Викторович. Кто-то, ничего не замечая, продолжал ещё скакать, а кто-то в темноте шарахнулся от неожиданности. Раздался грохот. Что было дальше — неприятно вспоминать. Холст с почти законченным портретом, который Александр Викторович писал на заказ, оказался безнадежно порванным и размазанным. Кто-то ещё пытался оправдываться и защищать Митю, но скандал случился нешуточный. У обоих Палиев характеры были взрывоопасными, и когда младший, злой и всклокоченный, через полчаса спустился к поджидавшей его у дома компании и заявил, что домой ночевать он не поедет, никто особо не удивился. Пару недель Митя кантовался на даче у Дины, а потом сердобольный декан выхлопотал ему место в общежитии, где он и обитал почти до весенней сессии в комнате по соседству с Васиной. А стены между комнатами были сделаны чуть ли не из фанеры — практически каждое слово слышно.
— Теоретически, слышать мог, — пришлось согласиться Жене. — Но ведь в тот день наша группа с утра сидела на семинаре по истории градостроительства.
— И Митька на нем присутствовал?
— Погоди, дай вспомню. Тот день совершенно сумасшедшим был. На семинаре мы сидели с Марком сзади, а Митя… Точно, он сидел впереди и наискосок! Ольга может подтвердить, они резались в морской бой. Баруздин ещё злился, что половина группы не явилась, а те, кто пришел, дурака валяют. А потом мы были на лекции вместе с вашей группой. Вспомни, вы ещё с Марком и Митей опоздали, потому что ходили в пирожковую.
— Ну и память у тебя, — изумился Борис. — Феноменальная!
— Знаешь, такие дни потом и захочешь забыть — не сможешь.
— Да уж…
За окном громко захохотала чайка, и оба вздрогнули.
— Ладно, пойду я, отдыхай, — поднялся Борис.
Когда дверь закрылась, Женя снова повалилась ничком на кровать. Господи, какими же они оказались беспомощными и растерянными. Все. И Борис, и Митя, и она сама. Да и остальные тоже. А казалось, что жизнь и доставшееся им сумбурное время должны была их закалить и приучить к умению постоять за себя. А получается, что ни за себя, ни за других постоять толком не выходит. Но сейчас ей уже откровенно хочется, чтобы того, кто убил Вершинина, никогда не нашли. Пусть после этого они уже не смогут до конца доверять друг другу, пусть на том, что их связывало столько лет, появится тень недоверия и подозрительности. Только бы все выбрались из этой истории без потерь. Вряд ли они теперь будут встречаться так беззаботно и радостно, как раньше. Возможно, они уже никогда не захотят встретиться. Это не слишком большая цена за чью-то судьбу. Что-то она хотела сегодня сделать, что-то нужно было сделать обязательно. Позвонить Сеньке! Сейчас она ещё немножко полежит, не глядя на этот мир, а потом пойдет и позвонит сыну.
Через несколько минут Женя заставила себя встать и спуститься в холл. В библиотеке было пусто, и она уселась к аппарату, стоявшему на специальном столике. Забралась с ногами в кресло, набрала номер и приготовилась ждать — Сенька обычно не торопился взять трубку. Но на этот раз ответил почти сразу.
— Детёныш, это я, — виновато сообщила она.
— Объявилась! — радостно завопил ребенок. — И куда ты пропала?! Я тут уже на ушах стою. Уехала — и с приветом! Трудно было позвонить?
— Сенечка, милый, ты только не ругайся. Я всё расскажу, когда приеду. Как ты там?
— Я-то нормально, научился варить суп с вермишелью и жарить омлет с сыром. Не волнуйся, я тут не погибну, — солидно сообщил сын. — Денег ещё полно, даже тете Тане сто рублей занял, до её пенсии. Она ко мне заходит с ревизиями, бдит. Должна настучать, что я пиво с Костиком пил!
— А ты пил? — Женя хотела рассердиться, и не смогла. Она представила Сеньку, лохматого, ещё по-мальчишески нескладного, сидящего с телефонной трубкой на столе (ну что за дурная привычка — вечно усаживаться на стол!) и едва не расплакалась. Так захотелось домой, в привычное расположение вещей, в вечерний уют вязания у телевизора, в звуки компьютерных «стрелялок», доносящиеся из Сенькиной комнаты, что защемило сердце.
— Пил, — покаялся ребенок, — две банки. Это не смертельно?
«Не смертельно» — подумала она. А сама сказала:
— Две банки?! Сенька, если ты будешь пить столько пива, у тебя отрастет кругленькое пивное брюшко. И представь, как это будет выглядеть с твоими тощими ножонками. Не хихикай, не хихикай!
— Ма, я просто ужасно рад тебя слышать. Ты когда вернешься?
— Пока не знаю. Придется тут немного дольше задержаться. Я скучаю, Сенька…
— Я тоже скучаю. А море от тебя близко?
— Близко. Метров пятьдесят.
— Везет. Поедем на следующее лето вместе на море?
— Поедем, детёныш. Обязательно поедем.
Кто-то заглянул в библиотеку, но, увидев, что она разговаривает по телефону, заходить не стал.
— Обещаешь? — обрадовался ребенок. — А как же в институт поступать?
— Вот поступишь, и поедем. В августе.
Кто-то заглянул в библиотеку, но, увидев, что она разговаривает по телефону, заходить не стал.
— Обещаешь? — обрадовался ребенок. — А как же в институт поступать?
— Вот поступишь, и поедем. В августе.
— А если не поступлю? — взволновался Сенька.
— Если не поступишь, тогда тем более поедем — нервы лечить. Сенька, ты там не сильно скучай, и пивом не злоупотребляй. Тете Тане передавай привет. Отец звонил?
— Не звонил, не приезжал — тишина, как в танке. Тебе уже пора? — в трубке послышался вздох.
— Пора. Целую тебя, лохматик.
Она положила трубку и некоторое время сидела, почти бездумно рассматривая книжные полки. Потом выковыряла из одной из них томик Мика Спиллейна и отнесла его в свою комнату. Голова, кажется, уже не болела, и Женя решила, что на пляж она все же отправится. Вопреки всему.


Глава 23
Ещё утром гладкая, как шелк, вода теперь слегка подернулась рябью от налетающих порывов ветра, пока ещё слабых и нерешительных. Женя бросилась в море, словно прося у него прощения за то, что в прошедшие дни испытывала к нему неприязнь. Море ни в чем никогда не виновато — оно слишком огромно, чтобы различать, кто копошится и погибает в нем: хомо сапиенсы или глупые креветки и медузы, оно привыкло к миллионам ежеминутных смертей и принимает их с царственным равнодушием. И нет в нем никаких перемен оттого, что ещё чья-то жизнь растворилась в соленой воде.
На пляже она была в полном одиночестве, никто не собирался присоединяться. Ну и пусть! Ей достаточно солнца, моря и собственных мыслей.
Женя вышла на берег, встрепала мокрые волосы, чтобы быстрее сохли, и растянулась на полотенце. Загорать она не любила, но хотелось вернуться домой хоть с какими-то следами южного солнца на коже. Мгновенно навалившаяся горячая истома расслабила все мышцы, тело словно таяло и плавилось, а глаза заволокло золотым туманом. Блаженство…
Мысли тоже начали растекаться, Женя ещё пыталась на чем-то сосредоточиться, но теплая дрема поглотила все её усилия. О чем-то она не успела подумать, о чем-то важном, замеченном совсем недавно, очень странном. О чем? Вопрос испарился, словно капля воды с её спины, и наступил полный покой, которого ей так хотелось.
— Эй, соня, ты так совсем сгоришь! — кто-то топтался рядом, хрустя галькой. Голос был Митин. — Да Женька же! Нельзя спать на таком солнцепеке!
— Отстань! Мне хорошо, — Женя все-таки перевернулась на спину, нашарила свалившуюся с головы косынку и накрыла ею лицо.
— Ну и балда ты, Шереметева! — посетовал голос Ольги. — К вечеру будешь красная, как шкварка!
— Шкварки, вообще-то, коричневые, — уточнил Митя.
— А она будет красная шкварка. И пузырями пойдет, — злорадно сообщила Ольга. — Ладно, Мить, пусть полежит, а мы пока окунемся. А потом как следует обольем морской водой эту самоубийцу. Хорошее средство, чтобы разум вернуть.
Некоторое время они ещё переговаривались, потом голоса удалились. Купаться ушли. Женя, решив не дожидаться от друзей обещанного холодного душа, уселась по-турецки и огляделась. Солнце уже начало клониться к закату, но все ещё было обжигающе-жарким. Ветер опять стих, но появились небольшие, медленные волны, с легким шорохом набегавшие на берег. На террасе Женя заметила Васю, из-под руки глядящего в сторону моря. И на балконе, как всегда, маячила пушистая голова Инги.
— Ну и как ты? — подбежала мокрая улыбающаяся Ольга, обошла вокруг Жени, посмотрела на её спину. — Обгорела, конечно, но не сильно. Жить будешь.
— А Митька где? — забеспокоилась вдруг Женя, припомнив недавний разговор и желание Палия попасть на соседний участок.
— Да никуда не делся твой Митя, — Ольга подчеркнула слово «твой», — вон, за пирсом плавает. А у меня что-то нога разболелась, суставы, наверное, к перемене погоды ноют. Старенькая я уже.
— Ну-ну, старушка, — ухмыльнулась Женя, — ты полегче! Забыла, что я тебя на два месяца старше?
— Слушай, — предложила Ольга, подтаскивая лежак и укладываясь на нем, — а давай мы мою Ингу и твоего Сеньку поженим! И будут у нас внуки общие, и будем мы образцово-показательными бабушками…
— А что у Инги с шеей? — неожиданно спросила Женя.
— А что у неё с шеей? — удивилась Ольга. — Поцарапала где-то, теперь воротником прикрывает. Я ей по шее не давала, если ты это имеешь в виду. Я вообще на редкость демократичная мамаша и рукоприкладством не занимаюсь.
— Ладно, демократичная мамаша, пойду я тоже поплаваю немного.
— Вот-вот, остынь немного, — пробормотала Ольга, озабоченно роясь в пляжной сумке. — И куда это я очки подевала?
Женя прошла по пирсу и нырнула в воду. Они устроились на пляже слева, почти у самой ограды, подальше от того самого места. И плавали тоже тут, словно поделив и море, и берег незримой чертой между пирсами.
Открыв под водой глаза, она увидела дно, уходящее в прозрачную темноту, к камням, поросшим бурыми водорослями, пару больших медуз и шарахнувшуюся в сторону рыбью мелочь. Слегка размытый и пронизанный солнечными лучами подводный мир до боли напомнил о детстве, когда она вот так же плавала, вылезая на берег с покрасневшими глазами и переполненная счастьем. Вернуть бы это ощущение…
Она проплыла столько, сколько смогла, вынырнула и увидела Палия, спешащего ей наперерез размашистым кролем.
— Нет там никаких собак, я не видел! — сходу сообщил он Жене.
— Если майор сказал, значит, есть. Зачем ему врать?
— Может всё-таки попробовать прямо сейчас там высадиться? Неохота ждать до ночи.
— Митька, мы же договорились! И потом — как ты объяснишь свой визит? Приплыл, дескать, расспросить про русалку?
— Ну, в общем, да — так и скажу. А что?
— А то! Представь себе, пришлепывает к даме мужик в одних трусах и просит рассказать про русалку. Какой бы экзальтированной она не была, в её глазах ты будешь выглядеть просто чокнутым.
— Да уж…, — расхохотался Палий, едва не наглотавшись воды. — Значит, как стемнеет, приходи на пирс, — продолжил он, отплевашись. — Только из девчонок никого с собой не тащи, а то устроите тут громкий треп и спугнете объект.
— Ладно, а теперь давай возвращаться к берегу, а то далеко уплыли, ещё решат, что мы хотим удрать в Турцию.
— Жень, погоди. Ответь мне только на один вопрос.
Настроенная на шутливый тон, Женя поморщилась, слишком серьезно прозвучал голос Палия. Неужели он все-таки сомневается, что это не она убила Сашку? А ей казалось…
— Давай! — она резко обернулась, бултыхнув ногой.
— Скажи, сейчас, если Марк решит вернуться, ты его простишь?
— Знаешь, — подумав, ответила Женя, — не прощу. Вернее, простить могу, но жить вместе — нет. Даже ради Сеньки. Марк мне стал… неприятен, и ничего тут не поделать.
— Понятно, — Палий резко взмахнул руками и поплыл к берегу.
— А ну, стой! — ринулась за ним Женя. — Ты почему такие вопросы мне задаешь?
— Потому что переживаю за тебя, дурочку! — бросил через плечо Палий, прибавляя скорость.
Он первым доплыл до пирса и вскарабкался по лесенке. Женя могла бы его догнать и даже обогнать, но зачем? Мужчина должен постоянно получать подтверждения своего физического превосходства, и щелчки по самолюбию тут совершенно ни к чему. Куда приятнее, когда тебе потом помогут взобраться по ступеням, протягивая руку, словно ты бессильное анемичное существо и сама бы никогда не осилила подъем на метровую высоту. И, если честно, разве не умиляют такие трогательные условности?
Прыгая на одной ноге, чтобы вытрясти из ушей воду, Женя заметила на дне рядом с пирсом те же ракушки, что и в прошлый раз. Но лезть обратно не хотелось. Ладно, потом — море, вроде бы, штормить не собирается, а раз их не унесло прошедшими отливами, то никуда не денутся.
Нужно было возвращаться в дом и чем-то там заниматься, разговаривать, ужинать. Ничего этого не хотелось. И мысли были какими-то путанными, метались, словно в загоне, из которого не было выхода. Лучше всего было бы вообще не думать, но как этого добиться?
Вечер надвинулся стремительно, словно бесконечно тянувшийся день устал, наконец, и решил, что пора бы и честь знать. За ужином все были непривычно молчаливыми и какими-то потухшими. Молча ели, пили терпкое красное вино, почти не разговаривали. Инга отчего-то дулась на Ольгу. Глаза её были красные, словно она недавно плакала. Митя попытался рассказать что-то веселое, но реакция была такая вялая, что он умолк и принялся складывать из салфеток полотняных журавликов. Майор был грустен и даже тосклив. Женя решила, что он получил нагоняй от начальства.
Алина выглядела словно тень, и за все время, проведенное за столом, не проронила ни слова.
Черт возьми, и это их веселая компания, которая знавала всякие времена, но никогда не унывала. Никогда. Даже в ту весну, когда они ревмя ревели после похорон Кристины, не было такой гнетущей атмосферы. А сейчас они словно навсегда расставались друг с другом, думая только об одном — кому будет хуже всех? И только один из них знал, кому.
От такой обстановки хотелось поскорее сбежать. Женя вышла на террасу, закурила и решила забрести куда-нибудь подальше. Она теперь знала, насколько разнится парк справа и слева от дома. Слева — заросший могучими старыми деревьями, кустарником и лианами. А справа — изысканно-восточный, ухоженный и просторный. Конечно же, она полезла в заросли, в аллею с облупленными скамеечками и гнущимися под тяжестью дикого винограда и плюща беседками. Огонек сигареты привлекал наивных светлячков, и они проносились почти у Жениного носа, заставляя её вздрагивать.
Хорошо, что она улизнула одна. Митя, наверное, отправился на пирс караулить свою пловчиху-писательницу. Женя обещала, что тоже придет. Хотя, собственно, зачем? Но раз обещала… Только немного погодя. Послоняется тут, пытаясь понять, что с нею творится. Нужно не раскисать, разложить мысли по полочкам, как она всегда привыкла делать: ничего не забыть, все обдумать, знать, как поступить и что будет в результате. А может, она все это время зря так делала? Однажды Марк обронил фразу: «Ты не женщина, ты органайзер!» Это в том смысле, что у неё все всегда было распланировано и расписано по дням и часам, осталось только расставить галочки «выполнено». Она забывала о том, что нужно быть женственной, взбалмошной, непредсказуемой, вот ему и захотелось… Господи, о чем это она? Опять о Марке? Женя помотала головой. Ну точно — словно вычеркнула из списка… Ужас.
Она растоптала остаток сигареты и решила не злиться на себя. Ну что поделаешь, если она такая? Что бы было, если бы она жила, как Марк — только сегодняшним днем? Ничего хорошего. Опять Марк?! Если уж ты вычеркиваешь, дорогая, то делай это старательно. Иначе можно подумать, что Митька не зря задавал ей тот вопрос. Наверное, у него тоже было такое, когда все мысли сводились только к одному — вычеркнуть.
Митька. Слишком много он стал значить для неё в последние дни. И зачем только она придумала эту дурацкую мистификацию со сланцами? Хотя и до этого умудрилась выплакаться ему в жилетку. Не могла, что ли, привлечь для этой цели Ольгу или Динку! Динуська была бы в самый раз — утешила бы, посочувствовала, надавала бы кучу советов по восстановлению семейного союза. Но подвернулся умный, красивый, разведенный Митя, и пожалел её. А Женя очень не любила, когда её жалели. Или любила, просто не знала об этом? Или знала, но делала вид, что не любит? И вообще, при чем тут Митя, если нужно думать о том, чем всё это безобразие с убийством может закончиться. Вот они с ним вдвоем и думают. Пинкетоны.
Женя зачем-то свернула на тропинку, ведущую к гаражам, прошла мимо ограды, свернула к дому и по лестнице спустилась к пляжу. Запоздало подумала, что лучше бы выйти через японский садик — так меньше шансов встретить кого-нибудь. Но и тут было пустынно.
Палий ждал её на пирсе, его силуэт был хорошо заметен даже в темноте. Женя подошла и уселась рядом, так же, как он, свесив ноги к воде.
— Поразительно, правда? Словно летишь на космическом корабле.
— Я совершенно не против действительно улететь, — вздохнула Женя. — У меня гадкие предчувствия. У тебя тоже?
— У меня тоже. Все, словно улитки, прячутся в свои домики, все ждут. А этот милиционер, как паук, караулит, у кого раньше всех сдадут нервы.
— Он не из милиции, а из прокуратуры, — машинально поправила Женя.
— Да какая разница? Я никогда не видел, чтобы следствие вели такими странными способами. Притащил этого типа с охраной, тот нам исповедался, ему вручили ценную улику в награду. Так разве делают?
— Я не знаю, как делают. Наверное, он думает, что так проще нас в угол загнать. А мы — то друг за друга горой, то наизнанку выворачиваться начинаем. Ещё немного, и мы все совершенно перестанем общаться.
— Вот и я о том же.
— Митя, я тут разговаривала с Борькой, и он одну гипотезу высказал. Ты только не возмущайся сразу, просто — вспомни тот день, когда Крис погибла.
— А чего возмущаться, я его, в общем, довольно хорошо помню. Особенно вторую половину…
— А ты вспомни первую. Дело в том, что Борька намекнул, что ты мог слышать Крыськин рассказ, через стенку. Ты ведь тогда рядом с Васей жил.
— Точно. Я жил в комнате вместе с двумя обалдуями с пятого курса. Они накануне бухали всю ночь напролет, а я ушел с утра на первую пару, чуть не опоздал… — Палий вдруг замолчал, и даже в темноте было заметно, что он дернул плечом.
— И что? — нетерпеливо спросила Женя.
Палий помолчал, потом мрачно сообщил:
— А чуть не опоздал я потому, что приперся Гоблин сдирать курсовик по строймеханике. И когда я уходил, он остался там. А курсовик немаленький был, со сложными эпюрами, так что — часа на два-три работы. А сколько он просидел на самом деле, кто знает. Ты помнишь, когда он в тот день в альма матер появился?
— Не помню. Тебя помню. Борьку и Алину — точно видела утром. Ольга была. А остальных — хоть убей. Потом я уже и не помню, кто там был, такое творилось… — Женя поёжилась, вспоминая звенящую пустоту в голове, взгляд во двор-колодец и жуткий бег вниз по лестнице, где каждая ступенька была ударом сердца: «нет… нет… нет…»
— Если это Гоблин, — пробормотал Палий, — то нужно с ним поговорить. И почему я не помню, как он реагировал на Васькин рассказ?
— А потому, что он никак и не реагировал. Вечная гоблиновская бесстрастность. Постепенно перестаешь его замечать. Он ведь к этому и стремится.
— Разве? — в голосе Палия прозвучало недоумение. — Хотя ты права…
Женя промолчала. Если кто-то в их компании и создавал себе имидж сознательно, так это Никита. Они ведь все остались практически такими же, какими встретились восемнадцать лет назад, никто не скрывал, каков он есть, даже не пытались. Влюблялись, ругались, выясняли отношения, демонстрировали все недостатки характеров. И только Гоблин стал иным, сумел свои комплексы и ожидание насмешек трансформировать в полную невозмутимость и аристократическую отстраненность. Но это и выдавало его ранимость и желание создать свою собственную защиту. Вряд ли Палий понимал такие тонкости. Он видел результат, не пытаясь понять причин.
— Да, не думаю, что Никита пойдет на откровенность, — пробормотал Митя. — Тихо! Слышишь?
Но Женя и сама уже прислушивалась к отдаленным звукам. Похоже, что кто-то плыл. Но плеск раздавался совсем в другой стороне, откуда-то справа. Как назло, ночь была совершенно безлунной, и различить что-то в темноте было невозможно, сколько они не всматривались. Потом всё стихло.
— Ну вот, кажется, мы своими разговорами отпугнули твою знакомую, — посетовала Женя. — Она предпочла проплыть подальше от нас.
— Что-то не похоже, вчера она шлепала, как колесный пароход, только гул стоял. А сегодня очень тихо и далеко.
— Услышала нашу болтовню и решила не мешать.
— Придется ждать, когда поплывет обратно, — вздохнул Палий. — И разговаривать совершенно на другие темы. Я же тебе обещал. Помнишь?
— О чем?
— О том, что я теперь совершенно не представляю, как ты будешь без меня жить, — тихо шепнул он ей на ухо.
Его дыхание на её щеке показалось обжигающим, словно пар из чайника. От неожиданности Женя совершенно не знала, что сказать. Слишком много он стал значить в последние дни. Слишком много. И как она будет без него? А он без неё? Нет, он-то вполне будет…
— Ну, что ты молчишь? — продолжал он шептать. Совершенно не видя его лица, Женя, тем не менее, чувствовала, что Митя улыбается. Нахально улыбается, зная, что своим вопросом загнал её в тупик.
— Как-нибудь буду, — пробормотала она только для того, чтобы он не решил, что теперь имеет право спрашивать о таких вещах.
— Вот именно, как-нибудь, — тут же рассердился Палий. — Оба мы будем как-нибудь. Ты совершенно не понимаешь, что говоришь.
— А что я говорю? — осторожно спросила она, только тут заметив, что его рука лежит на её плече. — И что должна говорить?
— Ужас, — в голосе Палия действительно звучало что-то, похожее на панику. — Если бы я оборвал подходящую цветочную клумбу, ты наверняка была бы понятливей. Ты должна сказать: «Митенька, я совершенно не могу теперь без тебя жить!» Повтори!
— Митенька, — послушно начала Женя, пытаясь не хихикнуть, — я совершенно… Да ну тебя, Митька! Вечно ты все превращаешь в балаган!
— Ага, поняла, наконец, что ситуация до предела серьёзная, — вздохнул Палий. — Два взрослых человека совершенно не в состоянии внятно объясниться в своих чувствах.
В наступившей тишине было отчетливо слышно, как легкая волна шлепает о бетон. Где-то вдалеке залаяла собака и умолкла.
— А ты считаешь, что нужно? — тихо спросила Женя. Всё происходящее казалось ей каким-то ирреальным.
— Думаешь, можно обойтись без этого? — с сомнением спросил Палий. — А как тогда я смогу растолковать, почему жить без меня ты совершенно не сможешь? Просто потому, что тебя замучает совесть, Шереметева! И что за кошмарная фамилия — Шереметева? Какой-то бархат в нафталине! Палий — куда лучше, правда? Женька, ты ведь согласишься взять мою фамилию?
— Мить, ты мне что, таким образом делаешь предложение? — изумилась Женя. — Вот так, с бухты-барахты? Или все-таки дурака валяешь?
— Ну, во-первых, не с бухты-барахты, тут ты не права, — мрачно возразил Палий, и его рука на Женином плече слегка шевельнулась, так что ей показалось, что он её сейчас уберет. Но он только легонько притянул Женю к себе, прижался боком, словно боясь, что она сбежит. — Я все обдумал самым тщательным образом. Не воспользоваться ситуацией, когда такая умная и красивая женщина оказалась свободна, было бы с моей стороны, согласись, верхом идиотизма. А во-вторых, я хоть и порядочный балбес, но такие вещи говорю только с самыми серьёзными намерениями.
— Скорее всего, я сплю, — Женя пристально смотрела на крупную, подмигивающую ей с неба звезду. А, может быть, это была планета. Хотя планеты, кажется, не мигают. — И мне снится ночь, море и балбес Митька, — со вздохом сообщила она звезде.
— Ты лучше помолчи, — теплая ладонь накрыла её губы, но тут же опустилась на подбородок, поворачивая её лицо так, что звезду она больше не видела. — Или нет, сначала ответь, что ты решила насчет фамилии?
— От спящего человека требовать немедленного ответа на сложные вопросы совершенно негуманно. Митька, а почему это меня совесть замучает? — спохватившись, поинтересовалась Женя.
— Потому что, ты каждую минуту будешь вспоминать мои грустные глаза и прощальную улыбку, если решишь, что я тебе совершенно не нужен, — его губы, легко, словно ночная бабочка касались её волос и виска. — Потому что я буду вспоминать эти дурацкие дни и думать о том, какие у тебя были грустные глаза и прощальная улыбка. Потому, что нам будет плохо друг без друга, Женька. Ты это знаешь? — Он осторожно поцеловал её в уголок губ.
— Палий, мы эгоисты, — она ткнулась носом в его теплое плечо, чтобы он не заметил её улыбку. — Причем, законченные эгоисты.
— Точно! Два эгоиста над звездным морем. — Он наклонился к её лицу. — А ты ещё и ужасно вредный эгоист, потому что не отвечаешь на мои вопросы. Ни на один!
— Митька, ты слишком большой и слишком рядом, чтобы я могла соображать, что именно нужно отвечать. Ещё немного и мы просто свалимся в воду, — жалобно простонала Женя. — Нельзя задавать женщине вопросы и одновременно её целовать.
— Можно! Можно и нужно. Если ты мне откажешь, то я хотя бы запомню, как пахнет твоя кожа. И волосы. И какие холодные у тебя пальцы… — он поднес её руку к губам и поцеловал ладонь.
— Ну вот, — Женя перевела дыхание, — и что я теперь скажу Динке? И Ольге. Тем более что они вместе с майором наверняка подсматривают за нами из дома или из кустов.
— И почему меня меньше всего волнуют эти проблемы? Наверное, потому, что я не врал направо и налево, что кое-кто мне совершенно безразличен, — хмыкнул Палий. — Ну так как, в последний раз спрашиваю — останешься ты со своей шуршащей родословной фамилией или согласишься украсить собой жизнь шута и вечного балбеса Митьки Палия?
— Ты самый лучший в мире шут, — она ткнулась в темноту, туда, где ей казалось, были его губы. Но там была пустота, и она испугалась, что на самом деле нет рядом никакого Мити, а весь этот несуразный разговор она сама и придумала. Было бы ужасно обидно. Поэтому она торопливо проговорила: — Я, Митька, наверное, соглашусь.
— Ну вот и славненько, девушка, — внезапно раздалось откуда-то у них из-под ног, — сколько же можно тянуть?
— Опа… — только и смог пробормотать Палий.

24 глава
— Тут везде подсматривают и подслушивают! — возмутилась Женя. — Одни шпионы вокруг, никуда не спрячешься!
— Признаюсь, я подслушивала из чисто меркантильных соображений, — без всякого смущения сообщил все тот же голос. Раздался плеск, и через минуту та, которую они давно поджидали, взобралась на пирс.
— Здравствуйте, Евгения Павловна, — церемонно приветствовал её Палий, вскакивая на ноги. Женя тоже нехотя поднялась. Дело — прежде всего.
— А так вот, кто моя тезка, за которую меня вчера приняли, — дама приветственно взмахнула рукой. — Не обижайтесь, дети мои, но искушение подслушать ваше воркование было сильнее меня. Тот, кто постоянно находится в поиске новых сюжетных коллизий, безусловно не осудил бы столь низменный порыв.
— Сомневаюсь, что воркование такого сорта годится для серьёзного сюжета, — пробормотала Женя.
В эту ночь луна явно не торопилась появиться на небе, и рассмотреть что-либо, кроме силуэта писательницы на фоне освещенного дома, было невозможно.
— А вот и нет, — Найцева энергично помотала головой. — Мне было весьма любопытно услышать, как это происходит в современной жизни, а не в слащавых мелодрамах. Весьма и весьма.
«Ещё не хватало нам с Митькой попасть на страницы какой-нибудь безумной книги» — с досадой подумала Женя.
— Ева, — Палий спохватился, что их разговор заходит куда-то не туда, и заговорил вкрадчиво и проникновенно. — У нас к вам просьба. Это очень важно.
— Если не нужно куда-то далеко ехать и паясничать перед прессой, то я готова вам помочь, молодые люди.
«Господи, да какие мы молодые! — улыбнулась про себя Женя. — Хотя, все познается в сравнении».
— Нет, все просто, расскажите нам подробнее о русалке, которую вы тут видели. Помните?
— О русалке? — писательница заметно обалдела. — Ничего подробно я о ней сказать не могу, я и видела-то её всего несколько мгновений. Слишком уж та ночь была странной. Ничего такого тут раньше не происходило. Я ведь, знаете ли, веду очень уединенный образ жизни, и меня устраивало, что соседи попались не слишком шумные.
— Так какая она была? — Палий решил не дать писательнице снова свернуть на разговоры о самой себе.
— Помните сказку Андерсена? — Евгения Павловна дождалась, пока они оба кивнули, и продолжила: — Так вот, когда я её увидела, сразу вспомнила Русалочку, которой удалось обрести ноги, чтобы бросится к своему красавчику-принцу. Вот так и это серебристое создание, словно только что покинув море, бежало, почти не касаясь грубого бетона. — Для наглядности дама топнула босой ногой по пирсу.
— А в руках у неё ничего не было?
— Ну откуда мне знать, Митя? Я не могла заметить таких подробностей издали.
— Но это довольно большой предмет — меч, причем довольно тяжелый, — пояснила Женя.
— Меч? Нет, меч бы я наверняка заметила. Это так романтично — русалка с мечом в руках. Но ничего такого не было, — пробормотала писательница, озабоченно почесав пятку. — Кажется, я наступила на камешек или ракушку.
Последняя реплика Найцевой чем-то зацепила память Жени, но сосредотачиваться на этом она сейчас не могла.
— Значит, это была бегущая женщина, и в руках у неё меча не было? — с настойчивостью туповатого полицейского переспросил Палий.
— Это была юная девушка, совсем девочка, одетая во что-то серебристое или белое. Вы заметили, что в лунном свете белое кажется серебряным? Она мерцала, словно рыбка, и движения её были стремительными. С мечом в руках она была бы похожа на амазонку, а так – настоящая русалка.
— Юная девушка… — в голосе Жени чувствовалось напряжение. — Значит, это Инга. Больше у нас никто на юных девушек не тянет.
— Но Инга говорила, что проснулась гораздо позже, — заметил Палий.
— Говорить можно что угодно. Евгения Павловна…
— Ева!
— Ева, а не мог это быть кто-нибудь постарше? Примерно моего возраста?
— Женечка, моё зрение обмануть можно, но подсознание — вряд ли. Слишком хрупкая, слишком стремительная. Хотя, если вы обнаружите среди подозреваемых леди, которая издали поразительно напоминает тинейджера, то я готова сдаться и признать, что ошиблась.
— Таких леди у нас нет… — задумчиво произнес Палий.
— А почему вы заговорили о подозреваемых? — настороженно спросила Женя.
— Мотя мне сказала, что вроде бы убили тут кого-то, — писательница усмехнулась. — Так что остальное сообразить было несложно. Жаль, я детективов не пишу, а то бы заинтересовалась.
— А эта девушка появилась до того, как вы увидели призрачный корабль, или после?
— Почти одновременно, — Найцевой явно начал надоедать этот разговор, похожий на допрос. — Я плыла отсюда, — она махнула рукой в сторону своей дачи, и вначале увидела её, а миновав пирс, заметила корабль. Я ещё подумала, что он-то её и напугал.
— Значит, это происходило около двух часов ночи, — если Скляров подплывал к тому пирсу. И Сашки там уже не было. — Женя схватила Палия за руку. — Инга могла видеть, кто его убил! Именно это её испугало, и она теперь молчит.
— Насколько я успел узнать эту девочку, она на редкость разумна, — возразил он. — Какой смысл ей, если она действительно единственный свидетель убийства, молчать, ведь это очень рискованно? Скорее всего, она могла испугаться катера. Спросонок увидела нечто, бесшумно плывущее в море, испугалась и убежала, а потом решила, что ей попросту не поверят, если расскажет. По-моему, это больше похоже на правду.
— Ребенка, читающего «Некрономикон», никакой призрачный кораблю не испугает!
Евгения Павловна слушала спорящих, поворачивая голову то к Жене, то к Мите. Потом пожала плечами и заявила:
— Ну, дети мои, мне пора, я сегодня ещё почти не плавала. Нужно выполнять дневную, то есть ночную норму. А потом — трудиться и трудиться. В поте лица.
— А разве это не вы плавали в сторону губернаторской дачи? — удивилась Женя.
— Нет, я практически сразу услышала ваши голоса, нырнула и укрылась в тени пирса. Как какой-нибудь нинзя, — писательница похлопала себя по голове, затянутой в резину. Шапочку на этот раз она почему-то не сняла.
— Странно, — пробормотал Палий. — А кто тогда там плавал?
— Митька, мне все это не нравится. Не могу представить, что кто-то из наших полез ночью в море. Разве что по пьяни… Нужно сказать Борьке.
Они торопливо простились с Евгенией Павловной и поспешили к дому. Позади раздался гулкий хлопок и плеск — это неуемная писательница погрузилась в пучину вод.
Из-за деревьев наконец-то появился краешек бледной луны, похожей на непропеченный омлет. Наступив на крупный камень, Женя споткнулась и только благодаря успевшему удержать её от падения Палию не расшибла колени. Он подхватил её, и, мимоходом нежно чмокнув в нос, повел дальше, обнимая за плечи.
На террасе никого не было, в холле — тоже. Женя заглянула в пустую библиотеку, потом в гостиную. Там у неразожженного темного камина сидели Алина и Вася, оба хмурые и недовольные.
— Ребята, вы не знаете, кто недавно купался? — спросил Палий, но в ответ получил только пожатие плеч.
— А Борис где? — опять демонстрация неведения. Возможно, они помешали какому-то разговору. Пришлось подниматься на второй этаж, где царила все та же пустота и тишина, только за какой-то из дверей едва слышно бубнил телевизор. Женя заглянула на балкон, где в кресле белела страницами оставленная Ингой книга. Дом был похож на брошенный экипажем корабль.
— И что делать? — спросила Женя. — Пройтись по комнатам и проверить наличный состав? Тогда нужно начинать с Борькиной спальни. Но сначала зайдем ко мне, я хочу причесаться.
— Ты опять не заперла дверь, — укоризненно пробормотал Палий, пропуская Женю вперед.
— А от кого мне её закрывать? — она нажала клавишу выключателя и подошла к туалетному столику.
Палий хотел объяснить ей, от кого, но не стал. Действительно, замок на двери не слишком большое препятствие, и если кому-то понадобиться…
— Митя, — позвала Женя, — смотри. Тут, кажется, записка.
В её руках была открытая косметичка, обычная пластиковая сумочка с кучей всевозможных мелочей. И поверх этих мелочей лежали свернутые вчетверо белые листочки бумаги. Почему-то было страшно брать их в руки и разворачивать. Так ей было страшно в детстве распечатывать полученные телеграммы после того, как в одной из них дедушка сообщил, что умерла бабушка Алёна. С тех пор она всегда оставляла бланки свернутыми и склеенными до прихода родителей. Словно перекладывала на них ответственность за то, что могло таиться на развороте.
Палий взял из её вдруг ставших ледяными пальцев косметичку, и только потом извлек из неё записку. Листов оказалось три, исписанных шариковой ручкой. Он не сразу узнал почерк, и посмотрел на подпись: «Никита».
— «Женя!» — прочитал он. — Женька, Гоблин написал тебе, может ты…
— Читай!
— Хорошо, — покорно согласился Палий. — «Женя, я пишу это тебе, потому что всегда чувствовал, что ты лучше других меня понимаешь. Я настрочил признание в убийстве, отдай его этому лощеному майору или как его там, пусть успокоится и отстанет от всех остальных. А эту записку сожги, сразу. Потом, когда все закончится и уляжется, можешь рассказать ребятам, как все было. Хотя сомневаюсь, что вы теперь скоро встретитесь в нормальной обстановке. Единственное, из-за чего муторно на душе, это то, что я втянул всех. Но не прикончить эту гниду Вершинина я не мог, хотя все, в общем, произошло неожиданно. И настолько просто, что я до сих пор не могу до конца в это поверить.
Тогда ночью я здорово напился. Но потом слегка протрезвел, вспомнил про меч, который зачем-то выволок из дома, и спросил у Васи, где он. Васька был пьяный в зюзю, но вспомнил, что оставил его Сашке и махнул рукой в сторону пирса. Мне только хотелось разыскать эту железяку, чтобы её случайно в море не утопили. И я поперся на пирс. Меч валялся там, я его поднял, а Сашку вначале не заметил, он сидел в этой дурацкой плетеной штуке, спиной ко мне, и его совсем не было видно. Но он услышал, как я звякнул мечом о бетон или об асфальт, не помню, чем там покрыт причал. И встал. Он был зол. Не столько пьян, сколько зол. Тогда я неизвестно почему и сказал ему, то, что хотел сказать давно — что он гнида и дерьмо.
Я-то ещё тогда, в тот самый день, знал, из-за чего погибла Кристина, я в то утро сидел в соседней комнате, что-то списывал у Митьки, а она говорила громко, плакала. У неё была истерика, но я все равно расслышал почти всё. Я пошел в институт, чтобы найти Сашку, разбить ему рожу и заставить отстать от Крис. Но не нашел. А потом было уже поздно. Наверное, я трус, потому что все эти годы я боялся рассказать вам правду. И Васька тоже молчал. Но моё молчание было хуже — я любил Крис, хотя вряд ли она об этом догадывалась.
В общем, я назвал Сашку тем, кем он был, а он внезапно стал ржать и назвал меня слюнявым идеалистом и ханжой. А потом предложил подарить пленку. Там, где Кристину снимали. Дескать, ему она уже надоела, а мне в самый раз… он ещё что-то говорил, подходил всё ближе, и я ударил, почти не глядя. Только чтобы он замолчал. Если бы я его не ударил, то потом презирал бы себя всю жизнь. Он отступил назад, мотая головой, и свалился с пирса. А я вымыл меч в море и отнес на место. Все получилось удачно — прошел через кухню и никого не встретил. Ещё догадался перед тем, как повесить меч на стену, вытереть его рубашкой. Потом лег спать.
Труднее всего было смотреть, как вы нервничаете и переживаете. Несколько раз хотел признаться… и молчал. А сегодня, кажется, нашел выход. Только что я позвонил одному человеку и обо всем договорился. Он обещал помочь. Вряд ли меня найдут. Сидеть в тюрьме за эту мразь я не собираюсь. Как видишь, не такой уж я идеалист.
Борьке передай, что в него стрелял не я. Хотя я это и майору напишу. Не знаю, какая сволочь это сделала, но — не я.
Ещё раз прошу — сожги эту записку.
Удачи вам с Митькой.
Никита»
Палий замолчал. Женя сидела, уткнув лицо в ладони, и молчала. Потом подняла голову и спросила:
— А то, что майору?
Митя пошелестел бумагой и вздохнул:
— Тут все куда проще и лаконичней. Признание. Пришел, взял меч, убил, вымыл, вытер, повесил. Ну, Гоблин…
— Митька, значит, это он плыл… Туда, к Склярову.
— Думаешь?
— Уверена. Как ещё он мог слинять? Только через соседние участки, ведь на воротах охрана, а через ограждение не перелезть. А тут нужно просто проплыть несколько десятков метров, и если тебя там ждут…
— Вообще-то, похоже. Но как он с ним связался?
— Митя, телефон Склярова наверняка есть у Алины на сотовом. Если бы я захотела позвонить ему, то достаточно было бы стащить Алькину трубку. И я, если бы была на месте Никиты, тоже в первую очередь обратилась бы к нему. Во-первых, этот Глеб Максимович явно заинтересован, чтобы убийство в доме Бориса раскрыли без лишнего шума и пыли. А, во-вторых, Гоблин — друг Алины, да к тому же, убив Сашку, он сэкономил Склярову немалые денежки и невольно помог выпутаться из истории с журналистом. Довольно простая логика даже для меня.
— А почему Гоблин уверен, что его не найдут? — почесал переносицу Палий.
— Значит, договорился, что не найдут, — туманно пояснила Женя. Сама она догадывалась, что Никита договорился со Скляровым о конкретных вещах. Скоре всего, о пластической операции. Или об отъезде в такие края, где его не будут искать. Но это были только предположения. — Господи, помоги ему, — прошептала она.
Палий достал зажигалку. Женя поняла и кивнула. Записку они сожгли над унитазом и тут же спустили воду. Глядя на черные хлопья, исчезающие в клубящейся в фаянсовой белизне воде, оба молчали.
— Значит всё? — спросил Палий, когда они вернулись в комнату. — Когда ты собираешься отдать это, — он покосился на два оставшихся листа, лежащих на кровати, — майору?
— Завтра. Нужно, чтобы Никита смог уехать подальше. Наверняка у Караваева с логикой гораздо лучше, чем у меня, и он все быстро вычислит. Если ещё не сделал это… Вот чего я боюсь. Слишком уж он старается создать впечатление неведения. Митька, не верю я в то, что он зашел в тупик и только и ждет, что мы сами дадим ему разгадку. Не может быть следователь прокуратуры таким растяпой… Если бы это было так, то не примчался бы сюда Скляров со своими излияниями.
— Жень, я тоже не верю. Это подлый, ужасный и коварный тип! — горячо заверил её Палий. — И если я ещё увижу, что ты с ним шастаешь по ночам в темном парке…
— Митька, не изображай Отелло, у тебя плохо получается! Я, между прочим, для дела шастала. И вообще… — Женя неожиданно смолкла и побледнела, словно увидела привидение.
— Что с тобой? — испугался Палий. — Плохо? Сердце? Сейчас я принесу воды. И не слушай ты меня, дурака, я просто так ляпнул!
— Нет, всё нормально, — удержала его на месте Женя. — Всё нормально, Митя. Только мне кажется, что Сашку убил не Никита.
— Ты сошла с ума? — с надеждой спросил Палий. — Мы же вместе читали его записку. И вот — признание для господина советника. Неужели ты думаешь, что Гоблин врет, чтобы снять с нас подозрение? Не похоже это на него. Никогда за ним склонности к такому масштабному альтруизму не замечал.
— Я сама ничего не понимаю, но смогу разобраться только утром, когда рассветет. Митька, до меня только сейчас дошло, что я видела… — Женя обессилено села на кровать и потерла щеки. — И если это именно то, что я думаю, все может перевернуться с ног на голову. Ты только сейчас у меня ничего не спрашивай.
— Хорошо, не буду, — согласился Палий. — Ты только меня не гони, ладно? — он взял её ладони и подул в них. — Я — самое лучшее в мире успокаивающее, — объявил он голосом Карлсона, который живет на крыше.

Глава 25
Женя проснулась, едва только мобильный телефон Палия, исполняя роль будильника, зачирикал «Танец маленьких утят». Шесть часов. За шторами угадывалось розовато-серебристое утро и свежесть пока еще прохладного воздуха. Митя, не открывая глаз, нашарил на полу трубку и выключил назойливую мелодию. После чего уткнулся в подушку и замер.
— Вставай, соня, — Женя пальцами ноги отыскала его пятку и пощекотала. Никакой реакции. Вылезать из-под одеяла не хотелось. Вчера они уснули поздно… Зарыться поуютнее, свернуться калачиком и слушать дыхание того, кто рядом. И уплывать в сладких волнах сна. Но разве дадут?
— И кто из нас соня? — Палий сунул ей под ухо проклятую трубку, и танцующие утята запрыгали прямо у неё в голове. Ужасная мелодия!
— Убери, пожалуйста, — простонала Женя, — я сейчас, сейчас…
— По-моему, это была твоя идея, — даже не открывая глаз, она чувствовала, что он улыбается. Сон слетал радужной пленкой, Женя ещё пыталась удержать остатки разнеженности, но ей мешали его руки, его губы.
— И учти, — шепнул Палий, — эти птички будут плясать каждые полчаса, пока мы не встанем.
— Кошмар, — она прижалась губами к его шее, там, где в ложбинке легонько стучал пульс. И замерла, чувствуя легкую солоноватость его кожи, едва уловимый запах одеколона и почти не вслушиваясь в то, что он говорит.
— … а ещё у нас живет лохматая собака Лайка. И я второй год, как больной, копаю во дворе бассейн. Но мне все время кажется, что он еще мал, хочется побольше. И я копаю дальше. Это жадность? Или уже мания? — его лицо появилось в щелочках полузажмуренных Жениных глаз. — Ты меня слышишь?
— Не совсем, — она засмеялась и погладила его скрипучую от щетины щеку. Лежать, тесно прижавшись друг к другу и говорить глупости… Оказывается, в мире существует множество способов быть счастливой. Вопреки всему.
И ещё — прокрасться на кухню, напугав повариху, и выпросить большой кофейник самого крепкого кофе. И пить его вдвоем в огромной столовой под завистливыми взглядами фарфоровых пастушков и пастушек. Рассказывать, что случилось с тобой в прошлом году, когда был ураган, и ты вернулась домой с зонтиком, в котором были переломаны все спицы, и синяком под глазом от слетевшего с чьего-то подоконника пирожка. Такой вот глупый ураган – пирожками разбрасывается…
Но потом все равно нужно идти к морю. Потому что там — возможная разгадка. Разгадка чего? Лучше бы этого не знать. Но если не узнать, то это останется в душе саднящей занозой, и будет причинять боль. Так что выбор невелик — смириться с этой занозой или понять все до конца. Только не врать себе, что все уже ясно и понятно. Потому что…
— Ты что бубнишь, кара миа? Что ты все время шепчешь себе под нос, любовь моя? — Палий шагал за нею, засунув руки в карманы брюк, щурился на восходящее солнце и тоже начинал нервничать.
Женя обернулась и пожала плечами.
А потом почти побежала к пирсу. Тому, что слева. Она хорошо помнила, что это около второй тумбы. Или кнехта, или как его там…
— Смотри.
Он смотрел в расцвеченную утренним солнцем водную гладь, и не видел. Такие мелочи трудно рассмотреть, только случайно зацепить краешком зрения, оставить в краешке памяти, чтобы потом вернуться.
Женя сбросила сарафан и, оставшись в купальнике, подошла к краю пирса. Палий смотрел на её беззащитную спину, разведенные лопатки и чувствовал неуверенность и беспокойство. Она наклонилась и нырнула как-то внезапно, легко и ловко, почти без всплеска канула в безмятежное море. И её долго не было. Палий сверху смотрел, как она двигается под водой, изгибаясь и поворачиваясь почти у самого дна, словно охотница за жемчугом.
Наконец, Женя появилась на поверхности и помахала ему сжатым кулаком, что-то сказала, но он не расслышал. Спросил:
— Что?
Но она молча поплыла к лесенке. Взбираться ей было неудобно, и Палий ухватил тонкое мокрое запястье и легко её поднял на пирс.
— Осторожно, твоя рубашка вымокнет, — серьёзно глянула ему в глаза Женя.
Она отступила и разжала, наконец, кулак, поднесла ладонь почти к самым глазам. Он смотрел на влажно блестевшие розовые раковинки и ничего не понимал. Какая угроза может быть в этих милых дарах моря, в крошечных перламутровых завитушках?
— Видишь?
Она взяла раковину двумя пальцами и повернула так, что Палий рассмотрел круглую дырочку в её выпуклом боку. Увидел, но не понял.
Женя высыпала свои находки ему в руку и побрела, ссутулившись, вдоль кромки бетона. Остановилась и, присев на корточки, поковыряла пальцем основание чугунной тумбы. Над головой закричала чайка, пролетела подальше и уселась на воду. Он пересчитал раковинки. Их было шесть. И что это означало?
— Пойдем. — Женя взяла из его рук сарафан и неловко натянула его на мокрое тело, раковинки сунула в карман. — Хотя, погоди.
Она вернулась назад, зачем-то подвигала, поворачивая в разные стороны, шезлонг, потом второй. Вздохнула и ещё некоторое время топталась возле них. Палий ничего не понимал.
В дом они возвращались медленно, никуда уже не торопясь. Жене хотелось свернуть в пронизанную зеленым светом аллею, отсидеться где-нибудь, послушать возню утренних птиц в ветвях деревьев. Хотелось курить, только молча, без вопросов и ответов. Кто-то позвал их сверху. Оба подняли головы и увидели в окне второго этажа улыбающуюся и машущую им рукой Ольгу.
— Завтракать пойдете? — прокричала она. Но Женя только покачала головой.
— Мрачные вы какие-то, — констатировала Ольга и скрылась.
— Может, все же объяснишь? — Палий стоял, сутулясь и глядя себе под ноги.
— Митя, сейчас всё поймешь. Я и сама пока не во всем разобралась. Так что толком объяснить пока не могу. Пошли в дом.
Её голос звучал жалобно, и в нем была печальная усталость. Слишком много всего навалилось, слишком многих это коснулось.
Из столовой доносился чей-то смех и звон посуды. Борис курил у входа и кивнул им. Женя заглянула в распахнутую дверь: опять полный разброд, кто-то завтракал, кто-то уже поел и собирался уйти, кого-то ещё не было. Хотя в этом есть своё преимущество — Никиты пока не хватились. Майор с верным Мишей молча пили кофе. Алина за что-то выговаривала горничной, указывая на блюдо с традиционным омлетом. Ольга ещё не пришла. Инги тоже в столовой не было.
Они обнаружили её на балконе. Уткнувшись в книгу, девочка жевала ванильную булочку, запивая её соком из большого стакана. Услышав шаги, она подняла голову и улыбнулась. Но серые глаза смотрели настороженно и грустно.
— Привет, вы с утра купались, я видела.
Женя опустилась во второе кресло, а Палий остался стоять рядом. Потом, подумав, отошел к перилам и оперся на них спиной.
— Привет. Я почти не купалась, я только немного поныряла. А ты не хочешь? — Женя чувствовала, что её голос звучит до предела фальшиво, и ничего не могла с собой поделать. Ей было больно и отчего-то стыдно.
Инга резким движением поправила ворот, словно он мешал ей, потом спохватилась и медленно опустила руку.
— Нет, я не умею нырять. И плаваю совсем плохо. Когда я была маленькой, то чуть не утонула в школьном бассейне, и с тех пор боюсь воды, — Инга тоже пыталась говорить беззаботно, но взгляд метался от сидящей рядом Жени к стоящему сбоку Палию, и не мог остановиться на ком-то одном.
— В то утро ты не смогла донырнуть и достать вот это, хотя и старалась? — Женя высыпала на стол раковинки. — Там не очень глубоко — метра два.
— В какое утро? — тихо и безнадежно переспросила Инга, стараясь не глядеть на перламутровые кругляшки.
— Гулька, ты знаешь, о чем я. Но прежде, чем отвечать, прочитай вот это.
Женя достала из кармана слегка помятый листок. Девочка читала быстро. И перечитала дважды. Подняла глаза, кусая губы, смотрела куда-то вверх. Ей очень не хотелось расплакаться, она сильная, она сможет. За эти дни ей почти удалось взять себя в руки — не только на людях, но и наедине с собой. Она решила, что нужно забыть, и изо всех сил старалась.
— Его арестовали? — Голос Инги звучал спокойно. Почти спокойно.
— Нет. Надеюсь, что он уже далеко и ему ничто не грозит. — Женя взяла из тонких пальцев девочки листок и снова свернула его. Протянула Палию, чтобы больше не мять. Уже и так видно, что она таскала его достаточно долго. — Ты знала, что это он?
— Нет, — чуть более торопливо, чем хотела, ответила Инга. — Я вообще тогда ничего не поняла. — Она замолчала и подавила то ли вздох, то ли всхлип. — И была уверена, что это я его… И ведь так и есть.
— Подожди, детка, — Жене хотелось обнять девочку за плечи, вытереть ей глаза, в которых медленно копились слёзы. И пусть молчит. Всё уже решено — она отдаст майору признание Никиты, они будут его искать и вряд ли найдут. Всё будет кончено, всё как-то утрясется. А Инга будет дальше жить с этим на душе. Сможет ли?
— Я теперь не смогу, — словно отвечая на Женины мысли, пробормотала Инга. — Может быть, это и к лучшему. Женя, мне так страшно…
— Девчонки, может, мне уйти? А вы уж тут сами, — не выдержал Палий.
— Митя…
— Не уходите, пожалуйста. Иначе я разревусь и ничего не смогу объяснить.
Палий промолчал и остался, хотя ему очень хотелось немедленно сбежать, чтобы не видеть, как мучаются обе.
— Я тогда сидела на пирсе и вначале дремала, наверное, устала в поезде. И вообще, у моря сидеть ночью очень здорово… Кажется, что паришь в звездном небе. — Инга помолчала, шмыгнула носом и заговорила чуть увереннее. — И я как-то незаметно заснула. Но потом меня разбудил голос, вернее, голоса. Хотя я четко слышала только этого… Вершинина. Это я теперь знаю, кто он, а тогда просто по голосу узнала. Я его видела недолго, только за столом, и он мне не понравился, взгляд скользкий и голос такой — наглый. Он говорил громко, а второй человек совсем тихо. Я не стала разбираться, в чем там дело, все ведь выпили и могли шуметь. Мне они не очень мешали, тем более что слышно было то громче, то тише. Наверное, ветер менял направление. После на некоторое время наступила тишина. И снова голоса. Я не знаю, кто там был, уже не прислушивалась. Хотелось спать, но не удавалось.
Девочка взяла стакан и выпила залпом почти весь оставшийся сок.
— А потом я услышала мамин голос. Её я сразу узнала. И тут я навострила уши. Я знала, что у мамы неприятности с деньгами, она никак не могла с долгами рассчитаться — то арендную плату за магазин повышали, то приходилось взятку давать, то товар приходил некачественный. Но я не знала, кому она эти деньги должна, просто должна, и всё. И тут я услышала, как она стала просить этого Вершинина отсрочить уплату и снизить проценты, потому что взять у неё всё равно нечего. А он в ответ засмеялся гаденько и сказал, что у нее есть… — Инга замолчала и посмотрела на Женю в упор. Та молчала, чтобы не сбить девочку. Но пауза затянулась.
— Ты хочешь сказать?
— Да, — ожесточенно подтвердила Инга. — Он сказал, что если она мама уговорит меня поехать с ним куда-то в горы, то он простит ей половину долга. В горы, на один день. И добавил… в общем, я не хочу это повторять.
— А мама? — Женя не чувствовала, что её ногти впиваются в ладони, но Палий заметил, как побелели костяшки пальцев на её сжатых кулаках. Он бы и сам сейчас сжал кулак и шарахнул им по чему-нибудь от души.
— Мама послала его подальше. Она это умеет. И он тогда сказал, чтобы деньги отдавала в срок, иначе хуже будет. А меня… можно увезти, так что она никогда не узнает, где я и что со мной. Он хихикал и буквально прогнал маму. Обзывал по-всякому…
— Инга, если хочется, лучше поплачь, — Женя пыталась сама успокоиться. Её трясло, пожалуй, посильнее, чем девчонку. Та рассказывала как-то отстраненно, было видно, что она уже много раз пережила произошедшее и смогла с ним смириться. А что ей оставалось делать?
— Я осталась сидеть там, хотя мне было уже зябко. И страшно. Я боялась, что тот человек заметит меня с соседнего пирса, ведь ночь была лунная, и рассмотреть кое-что можно было. Я потихоньку постаралась повернуть своё кресло так, чтобы оно стояло к нему спинкой, тогда меня было бы совсем не видно. Хотя он ведь был пьяный, ничего бы, скорее всего, и не разглядел. Но я затаилась, залезла с ногами, как-то пригрелась и уже не слушала, что там происходит неподалеку. А потом мне стало сниться что-то ужасное — я бежала, и за мной гнался парень с бритвой. Такое блестящее острое лезвие. Я прячусь, стараюсь от него спрятаться, но куда ни бегу — везде он меня поджидает с ухмылкой и совершенно белыми глазами. Эти глаза были страшнее бритвы, и я опять бежала по каким-то дворам и переулкам. А потом вдруг почувствовала, что он меня схватил и душит… Вцепился в шею, очень больно. И я очнулась… — Инга схватилась за горло, словно его сдавил спазм, и смотрела куда-то сквозь Женю. — Луна светила ему прямо в лицо, и глаза были страшными, белыми. Но я его сразу узнала — это был тот самый человек, Вершинин. И я его оттолкнула, изо всех сил оттолкнула! Женя, я так испугалась. Это было как продолжение кошмара.
— Я понимаю, — тихо сказала Женя. — Я бы тоже до смерти перепугалась.
— По шее что-то полоснуло, словно бритвой. А он подался назад, зашатался и упал в море, только брызги полетели. И стало тихо. Я сидела там и даже убежать боялась, всё ждала, что он снова полезет на пирс. Потом все-таки встала и посмотрела, но в воде ничего не заметила. Подумала, что он уплыл. Прошла до конца причала — никого. А потом увидела, что плывет какая-то большая лодка, и испугалась ещё больше. В общем, я улизнула и пробралась в нашу с мамой комнату. Зашла в ванную и увидела на кофте небольшие пятна крови. Сначала подумала, что это оттого, что у меня на шее — она отогнула воротник и показала узкую красную полоску и пояснила. — Он порвал мои бусики из ракушек. Схватился за них, и когда я его толкнула, ремешок впился мне в кожу и порвался. Но из ранки не текла кровь. И тогда я испугалась ещё больше…
— Ты поняла, что случилось?
— Нет, я не могла и представить. Я даже подумала, что это не кровь. Но тогда что? Пока не пришла мама, я успела выстирать кофточку, легла в постель и притворилась, что сплю. А на рассвете пошла на пирс.
— Ты видела там… его? — Женя вспомнила своё состояние в то утро и представила ужас Инги.
— Видела. И ещё я смыла кровь с пирса, там немного было. Набирала воды в шапочку и оттирала, ведь она уже успела засохнуть. Собрала ракушки, которые там валялись, и нашла оборванный кожаный шнурок, все это выбросила потом в мусорный бак. А нырнуть за теми ракушками, которые отлетели в море, не смогла, боялась. Он ведь там недалеко плавал… мертвый.
— Но ты пробовала?
— Да, но сразу вылезла. Поняла, что не смогу.
— Значит, это твой след я видела в то утро на гальке?
— Наверное. Я уже возвращалась, когда вы появились в окне. Я еле успела спрятаться за кустами. А мама ещё спала.
Инга замолчала и принялась катать по столу блестящие раковинки. Только сейчас Палий сообразил, что их яркость — от розового лака. Возможно, обычного лака для ногтей. Остатки смешной дешевенькой поделки — «Привет с моря!». Если бы не приметность раковинок, Женя и не разглядела бы их на дне.
— Я потом, вечером, ещё раз ходила на пирс, — тихо сообщила девочка. — Нашла ещё одну ракушку, она в щель около железного столбика закатилась. Милиция ничего не заметила.
— Они, по-моему, там тщательно и не смотрели. Тем более — ракушки… — Палий пожал плечами. — Если специально не искать, то и внимания не обратишь. Я вот до сих пор удивляюсь, что ты, Женя их разглядела и поняла, что это такое.
— Митя, я сразу после приезда видела бусы на Инге. Поэтому подсознательно отметила там, в воде, что-то знакомое. Но поняла гораздо позже. Их хорошо было видно, когда солнце всходило, и лучи падали сбоку. — Она подставила раковинку под пятнышко света, пробивающегося сквозь листья раскидистой монстеры, и она сверкнула розовым бликом.
— Это я его убила? — внезапно спросила Инга.
Два взрослых человека быстро переглянулись, не зная, что ей ответить.
— Я думаю, что это был просто несчастный случай, — осторожно ответил Палий. — Ты же не знала, что он ранен. И ранен серьёзно. Он напугал тебя, и твоя реакция была абсолютно естественной.
— Я все время думаю, что если бы меня не было на том пирсе, то он остался бы жив, — прошептала Инга. — И не случилось бы всего этого ужаса.
«Ужас мог бы случиться. Но это был бы другой ужас и в другое время, — подумала Женя. — Тот, о смерти кого ты сожалеешь, девочка, мог бы с наслаждением растоптать тебя и твою жизнь, как сделал это с Кристиной». Но говорить это вслух она не стала.
Внезапно её послышался какой-то шум снаружи. Палий обернулся и глянул вниз, потом пожал плечами. Где-то за углом кто-то громко топал по каменным плитам и громко разговаривал, почти кричал.
— Что там? — Женя и Инга тоже встали. Что-то стукнуло, потом завелся двигатель автомобиля, захлопали дверцы.
— Там явно что-то происходит, — глубокомысленно сообщил Палий. — Но касается ли оно нас?
— Думаю, что касается. Похоже, что сейчас нас касается, всё, что тут происходит, — вздохнула Женя. Инга только пожала плечами.
— Тогда пойдем, взглянем, — Палий ещё раз попытался, что-то разглядеть, но безрезультатно. — Инга, ты с нами или тут останешься?
— Я лучше посижу, — девочка вернулась в кресло. — Не беспокойтесь, со мной всё в порядке. Честное слово. Что бы ни было…
Женя присела перед Ингой на корточки и внимательно посмотрела ей в глаза. Припухшие, покрасневшие веки, но взгляд сравнительно спокойный. Похоже, что девочка, выплеснув на них свою беду, чувствовала облегчение — переложила на других какую-то её часть. Но вот какую часть? Никто пока не знал.
— Мы скоро вернемся. Обязательно дождись нас тут.
— Да, хорошо, — кивнула Инга. — Идите. Потом расскажете, что там за ажиотаж.
Откуда Женя знала, что девочка выполнит обещание, и будет тут, среди книг и растений и ждать их возвращения? Но знала она это совершенно точно.

Глава 26
Далеко идти не пришлось. На лестнице их едва не сбила с ног горничная, с безумным глазами и прижатыми к щекам ладонями, бегущая им навстречу. Что за переполох творился, понять было сложно, почти все собрались в холле и недоуменно переговаривались. Едва Женя хотела спросить, что случилось, как в дверь вломился мрачный, как туча, Борис. Створка из натурального дуба так хряснулась о стену, что послышался гул и треск.
— Идиот! — ткнула кулаком в спину мужа следовавшая за ним Алина. — Дверь-то тут причем?
— Идиотская дверь! — рявкнул Ротман. — Сколько раз говорил, чтобы фиксаторы на неё поставили! И как об стенку горох!
— Тебе самому фиксаторы нужно ставить! — не осталась в долгу супруга и уже потише спросила у притихшей компании: — Ребята, у кого-нибудь сигареты есть?
Борис громко фыркнул, а Алина вытащила сигарету из предложенной пачки и нервно затянулась. Все продолжали молчать, но физиономии гостей выражали неподдельный интерес. Было понятно, что произошло что-то если не чрезвычайное, то экстраординарное — Алина Ротман бросила курить сразу после защиты диплома и больше за этим занятием замечена не была.
— Ладно, рассказывайте, не томите, — попросила Дина. — Убийцу поймали?
— Не убийцу, — буркнула Алина. — А покусителя.
— Не поняла…
— А чего тут понимать? Вычислили того графа Монте-Кристо, который Борьке одеяло из арбалета продырявил. Пижон! Мститель, блин!
— А я… — попытался вставить Борис.
— А ты — идиот! Поиграл в благородство, вот и доигрался! Будешь теперь всеобщим посмешищем!
— Алинка, ты чего такая свирепая? — попытался грудью прикрыть Бориса Вася. — То такая была из себя идеальная супруга и мать детей, а то вдруг принялась кормильца…
— И поильца! — вставил Палий.
—… и поильца идиотом ругать. Нам интересно – пошто?
— Вот он пусть сам и расскажет, — швырнула Алина окурок в плевательницу. — Жаль, что ему эту железку в задницу не всадили – в самый раз было бы!
— И кто это сделал? — не выдержала Женя. — Хватит интриговать, толком скажи.
— Пашка, водитель наш! Борец за справедливость и счастье брошенных детей.
Борис как-то странно хрюкнул, махнул рукой и демонстративно направился в столовую. Все поплелись за ним, словно цыплята за наседкой. Кто-то оборачивался, проверяя, идет ли Алина, потому что надежды на то, что Борька все расскажет правдиво, были смутные. А вот Алька в гневе… Фраза про брошенных детей прозвучала уж очень зловеще и интригующе.
Кто-то наливал остывший кофе и разыскивал брошенный в спешке особо вкусный пирожок, кто-то ворчал, что пора бы уже всем повзрослеть и не носиться, и не пинаться. А кто-то, наоборот, сетовал на то, что тяжелы стали на подъем.
Борис мрачно сидел у стены и сопел в ответ на все вопросы. Алина же выглядела разъяренной, но странно довольной. Появился Караваев, один, без верного Михаила. Лицо его было серьезным и озабоченным. Как всегда.
— Ну что, уже все в курсе? — быстро спросил он, оглядывая собравшихся.
— В курсе, что вредитель обнаружен, — пробубнил Вася. — Теперь бы ещё понять, с чего это он хотел нашего Борьку пристрелить. И вообще, кто тогда Сашку убил? Он же?
— Нет, не он, — покачал головой Караваев. — Павел Мишанин ту ночь, когда погиб Вершинин, провел у своей девушки. Это подтверждают соседи — девушка живет в коммунальной квартире. Так что алиби у него железное. А вот с чего он арбалет утащил и решил в окно спальни выстрелить… Борис Михайлович, Алина Оскаровна, может, вы сами эту историю расскажете?
Воцарилась тишина, только Надежда равномерно звякала ложечкой, упорно размешивая сахар в холодном кофе. Алина пожала плечами:
— Отчего же, вполне могу. Надеюсь, что это всех развлечет.
История в изложении Алины с некоторыми ремарками майора выглядела следующим образом. Около полутора лет назад, когда ремонт дачи был в начальной стадии, жить можно было только в части дома, на первом этаже, потому что все остальное отделывалось и переделывалось. Но Ротманы решили, что пора обзавестись хоть какой-то прислугой, которая могла бы готовить и убирать в пригодных для жилья комнатах. Через бюро по найму подыскали двух с виду очень приличных местных девушек. Одна из них до сих пор служит в доме, а вот вторая…
Лена, миловидная блондиночка, видимо, начитавшись любовных романов, сочла, что вполне способна вскружить голову богатому хозяину. В ход пошли полупрозрачные блузки, невинное хлопанье глазками и всевозможные обольстительные ужимки. Вначале Борису даже понравилось, что он ещё может служить для юной девицы объектом охоты, но потом, когда Алина не на шутку разнервничалась, он счел нужным объяснить Леночке, что ведет та себя, мягко говоря, неправильно. Девушка вроде бы приняла услышанное к сведению и стала вести себя исключительно корректно, так что все вздохнули с облегчением.
Но радовались рано — через пару месяцев Лена во всеуслышание объявила, что ждет ребенка. От Бориса. Ротман обалдел. Никаких шашней он с горничной не заводил, предпочитая если и погуливать порой, то на стороне, а не в собственном доме. Он был практически безупречным семьянином, а тут такая наглая ложь и клевета! Алина восприняла новость с потрясающим хладнокровием. Для Лены была немедленно снята однокомнатная квартира, ей привозили туда качественные продукты, наблюдал за течением беременности хороший платный врач. Условие было поставлено одно — генетическая экспертиза после родов. Если окажется, что ребенок действительно Борькин, то пусть отец решает сам, как дальше быть. А уж если нет — извините. Битье Ротмана кулаком себя в грудь, клятвы и вырывание и без того изрядно поредевших волос супругой во внимание не принималось.
То ли Лена была столь наивной, что считала возможным ввести в заблуждение экспертизу, то ли хотела пожить немного на халяву, то ли просто мстила Борьке и наслаждалась его страданиями, неизвестно. Но в установленный срок она родила девочку, и анализ ДНК подтвердил — дочь Лены таки никакого отношения к безвинно оклеветанному Ротману не имеет. Пришлось шантажистке возвращаться в свою коммуналку несолоно хлебавши.
Но Бориса, видимо, разжалобило бедственное положение, в которой оказалась юная мать. И он тайком от Алины стал посылать Лене ежемесячно то сотню, то пару сотен долларов — чтобы было чем кормить ребенка. Конверты с деньгами отвозил шофер Ротманов — Павел. Таким образом он познакомился с Леной и закрутил с ней роман. Девица была не промах, практически сразу она сообщила новому возлюбленному, что родила дочку от Бориса, но злобная фурия Алина подделала результаты экспертизы, так что она, жертва коварства, доказать теперь ничего не сможет. А денежки, которые посылает негодяй-отец — это свидетельство того, что он всё знает о ребёнке и таким образом успокаивает нечистую совесть. Подлец сам живет в роскоши, а она с младенцем вынуждена с хлеба на воду перебиваться.
Павел был человеком легковерным, но все же он расспросил вторую горничную и «мастера на все руки» Сан Саныча, бывших свидетелями мелодраматических событий в доме Ротманов. Оба подтвердили, что Ленка называла отцом своего будущего ребенка Бориса и то, что экспертиза доказала обратное. Это в точности соответствовало версии самой Лены, а значит — всё правда, решил Павел. И загорелся идеей наказать негодяя. Скорее всего, эту мысль подспудно внушила ему сама дама сердца, но разве сейчас он признается, Зорро местного разлива?
Когда произошло убийство Вершинина, Павел ночевал у Лены, и его видели практически все соседи — жарил картошку на кухне, а потом прибивал вешалку в коридоре. Узнав о преступлении, Мишанин решил использовать ситуацию и под шумок выполнить давно задуманное. Орудие произошедшего убийства было довольно экзотическим и натолкнуло его на мысль об орудии возмездия. Очень удобно — пусть считают, что оба раза действовал один и тот же человек!
В юности Павел увлекался ролевыми играми и умел стрелять из арбалета. Утащить оружие проблемы не составило — он попросту влез в незапертое окно гостиной и снял его со стены. Никто ничего не заметил — охранники в этот момент двором не интересовались, один ужинал, а второй пошел кормить собак. Спрятав арбалет в мастерской, Павел крикнул парням, что уходит домой. Те открыли калитку, он стукнул створкой, сделав вид, что вышел, а сам прокрался обратно — под окном и вдоль стены. Он верно рассчитал «мертвую зону» видимости. Таким образом он вернулся в мастерскую — нужно было сделать боевой наконечник, ведь легкая стрела не годилась для задуманного мероприятия.
Подготовив оружие, Павел выждал, когда все улягутся, погаснет свет и дом затихнет. Ждать пришлось довольно долго. Потом он прокрался на террасу, отлично зная, где находится окно спальни Бориса. Но одно дело замышлять страшную, но справедливую месть, а другое дело — выстрелить в беспомощного спящего человека. К Паше Борька относился вполне нормально, не гнобил и не унижал. И вот он должен его ранить или даже убить… Тут Борьке приспичило в туалет, а Павлу неожиданно пришла в голову спасительная мысль, что страх — тоже месть. Пусть боится! Пусть трепещет, ведь смерть была совсем рядом!
Выстрелив в ещё теплую Борькину постель, Павел ретировался и спокойно проспал до рассвета в мастерской, потом тщательно протер ветошью ложе арбалета и все металлические детали. Прокравшись в спящий дом, сунул его в первый попавшийся шкаф — топить в море такую красивую игрушку ему было жаль.
Потом поболтался для вида на глазах охраны, словно только что появился, и уверился в том, что никто его не заподозрит.
Не учел Павел одного — камера наблюдения не зафиксировала ни его ухода, ни прихода. Внимания на это поначалу никто не обратил — разве кто-то всерьёз следит, когда приходят и уходят водители? Главное, чтобы вовремя на месте были. Именно поэтому вычислили Павла не сразу. А вычислив, и мотив нашли — Лена и не скрывала своей ненависти к Ротманам, так что соседи по квартире и все её приятельницы были в курсе.
— Вот так, добросердечие нашего Бори, переходящее в обычную глупость, чуть не стоило ему продырявленной задницы, — злорадно констатировала Надя.
— Почему вы все считаете, что целью этого идиота была именно моя задница?! — раздраженно завопил Ротман. — Если бы он попал в голову, то мне однозначно пришел бы каюк!
— Но ведь не попал же, — отрезала Надежда.
— Ну, он ведь благородно поступил, помогал бедному ребенку и одинокой матери, — немедленно принялась оправдывать Бориса Дина. — Кто же знал, что так выйдет? Интересно, что будет теперь с этим недоделанным Робин Гудом?
— А это пусть суд решает, — равнодушно обронил Караваев. — Преступный умысел у него был, орудие преступления подготовил...
— А я бы судила не его, а эту подлую Леночку, — не очень вежливо встряла Ольга, — за шантаж и подстрекательство.
— И тогда она загремит в тюрьму, ребенок лишится матери, и Борька с чистой совестью его усыновит. Или удочерит? — подлила масла в огонь Надежда и принялась выбирать в вазе яблоко порумяней.
— Да ну вас, циников! — вскинулся Борис, но под ехидным взглядом жены сник. — Не нужно бы вообще никого судить. С этой парочкой я сам разберусь, мозги вправлю так, что имя моё забудут. А то и впрямь буду выглядеть каким-то извергом. Но если я ещё хоть раз услышу…
— … про мою неподстреленную задницу, — услужливо подсказал Вася под общий хохот.
— Вот гады! — Борис вымученно улыбнулся и махнул рукой. — Вместо сочувствия — одни хиханьки да хаханьки. Всё, проехали и забыли!
— Люди, а кстати, где у нас Гоблин? Кто-нибудь его сегодня видел? — Алина обвела присутствующих взглядом, словно квочка, проверяющая, весь ли выводок собрался вокруг неё.
— Неужели ещё спит? — Борис был явно рад сменить тему.
Женя поняла, что тянуть дольше уже не удастся. Под удивленными взглядами друзей она встала и протянула майору сложенный листок. Ей показалось, что Караваев совсем не удивился. Пару минут он молча читал написанное, потом аккуратно расправил бумагу и вложил её в папку. И так же молча встал и вышел.
— И что это значит? — недоумевающее спросил Вася?
— По-моему, это значит, что наш Пинкертон рысью помчался по новому горячему следу, — с насмешкой прокомментировала Надежда.
— Женька, не молчи! — Дина вскочила с горящими глазами и с громким стуком поставила стакан в тарелку. — Что за записку ты ему дала?
— Ребята, давайте потерпим. Я так думаю, что наш доблестный Игорь Иванович вскоре вернется и всё нам подробно разъяснит, — меланхолически произнес Палий, сворачивая из салфетки заячьи уши.
— Тут, с какой стороны не глянь, получается, что среди нас завелась пятая колонна… — начала Надежда, и Женя вдруг подскочила, словно её ужалили:
— Что ты сказала?
— А что я сказала? — Надя тоже повысила голос. — То, что разговоров о нашем нерушимом братстве — море, а на деле…
— Нет, повтори первую фразу!
— Пятая колонна среди нас! — удивилась Кузьменко. — Это такое…. В переносном смысле…
— А до этого?! Что ты до этого сказала?
— Ничего, вроде, а что?! Чего ты ко мне прицепилась, как репей?!
— «С какой стороны не глянь…» - вот что ты сказала! Умничка! — Женя подскочила к Надежде и чмокнула её в нос.
С этими слова ми она бросилась к дверям.
— Куда?! — заорал Борис. — А объяснить?!
— Я с тобой! — Палий разом утратил меланхолию.
— Все окончательно и бесповоротно рехнулись! — Надежда задумчиво почесала нос. — А Гоблин ещё и пропал куда-то.

Глава 27
— Куда ты несешься сломя голову? — пытался остановить Женю Палий. — Думаешь, Караваев действительно рванул в погоню за Никитой?
— Нет, мне нужно срочно его спросить… — Женя грохнув дверью, выбежала на террасу и огляделась. Никаких следов майора не было. Неужели он уже уехал? Но ведь он не дурак и должен понимать, что теперь никакая прыть не поможет. Или пока ещё не понимает?
Правильнее всего было бы подождать Караваева и спокойно обо всем спросить. Но там, на балконе сидит девчонка, считающая себя убийцей. И кто знает, что сейчас копится у нее в душе? Женя помнила себя в её возрасте, помнила, как любая неприятность могла разрастись в полудетском сознании до размеров вселенской катастрофы и показаться непоправимой. А они оставили её. И вернуться сейчас, не поговорив с этим испарившимся майором-советником, Женя не может. Или может?
Она затормозила и вгляделась в море. Так и есть, она все правильно вспомнила. И это значит… Что это значит, может сказать только Караваев. Где он, черт возьми?! Сияющий благодушный мир, в котором то умирают, то исчезают люди, показался Жене ирреальным и расплывающимся. Она вцепилась в руку Палия, словно он тоже мог в любой момент испариться и стать только воспоминанием.
— Смотри! Ого, какая туча идет! — он сжал её пальцы.
Она обернулась и подняла голову. Из-за угла дома были видны горы и нависшая над ними свинцовая тьма. Она надвигалась медленно и неуклонно, лохматая по краям и тягуче-плотная в середине. Покрытые лесом вершины уже скрылись, и почти физически ощущалось, как обреченно замерли деревья на склонах.
— Будет дождь, Женька! Будет настоящий дождь!
Словно в подтверждение его слов тучу разорвало двойным холодным зигзагом и, спустя несколько секунд, загромыхало.
— И гроза, — невольно улыбнулась Женя. — Наконец-то…
Безоблачное голубое небо, на которое наползала гроза, выглядело словно огромная сцена, на поворотном круге которой происходила смена декораций. Означало ли это, что наступал заключительный акт драмы, в которой им, при всем нежелании, пришлось принимать участие? Хотелось думать, что так.
— Евгения Аркадьевна, можно вас на минутку?— раздался позади голос Караваева. — Извините, Дмитрий Александрович…
— Я понимаю, — хмуро кивнул Палий, выпустил пальцы Жени и чуть ли не подтолкнул её к майору. — Я подожду.
Она вернулась в дом и шла за Караваевым по каменным плиткам пола. Из окон все ещё лился солнечный свет, но она знала, что скоро все вокруг потемнеет и заполнится шумом дождя. Потоки воды будут полоскать листья, цветы, стекать по ступеням террасы, унося с собой прогретую солнцем пыль, пыльцу и горечь последних дней. Жаль, что унесут не все.
— Простите, Евгения Аркадьевна, — обернулся к ней Караваев, — я вам помешал.
— Вообще-то, мы искали вас, — Женя пожала плечами. — Мне неожиданно пришла в голову мысль…
— Входите, — он распахнул перед нею двери библиотеки. — А мне показалось, что вы любуетесь надвигающейся грозой.
Среди книжных полок царил полумрак, и пахло мастикой для пола. Тут почти ничего не изменилось с тех пор, как Женя впервые вошла сюда и с напряженной спиной уселась в обитое коричневой кожей кресло. Только ворох газет на столе стал больше. И стопка книг с краю — тогда их не было. Да ещё телефон кто-то переставил на бюро. Жене захотелось набрать номер и услышать в трубке Сенькин голос.
— Курите? — Караваев пододвинул латунную пепельницу и достал сигареты. В тот раз он ей закурить не предлагал.
— Спасибо, — она достала пачку своих «LМ» и вспомнила, как Митя ругал сигареты майора.
— Так какой вопрос вы хотели мне задать? Или вначале я задам свой? — Игорь Иванович галантно щелкнул зажигалкой.
Женя покачала головой. Ей нужно было узнать это срочно. Пусть потом спрашивает о чем хочет.
— Игорь Иванович, — за окном опять громыхнул гром, но дождь ещё не начинался. — Скажите, на видеозаписи, переданной вам Скляровым, видно, с какой стороны подплывал к пирсу катер, на котором он спешил на встречу с Сашкой?
— Видно, конечно. Он причаливал к пирсу с той стороны, где причальные тумбы — слева, если смотреть с берега. Иначе как бы он пришвартовался?
— А если в тот момент на его пути был плывущий Сашка? Раненый, но вполне способный плыть?
Караваев усмехнулся. Потом внимательно осмотрел сигарету, зачем-то стряхнул ещё не успевший толком образоваться пепел и пробормотал себе под нос:
— А ещё говорят, что женщины не способны к дедукции.
— Значит вот как… — Женя моментально разозлилась. — Вы знали это уже некоторое время. И молчали! Изображали бурную деятельность, искали убийцу, доводили нас своими расспросами до белого каления. Если бы вы сказали, что Вершинина утопил этот проклятый катер, и если бы не он, был бы наш дорогой друг Сашка жив, хотя и не очень здоров, то Никита не скрылся бы. Одно дело убийство, и совсем другое — ранение! Не сомневаюсь, что Гоблин сразу бы признался. А теперь…
— Если бы вы знали, Евгения Аркадьевна, что мне пришлось претерпеть, пока я тут разбирался с вашими взаимоотношениями, — легонько побарабанил пальцами по столу Караваев. — Один Скляров сколько крови выпил. Губернатор звонит прокурору, прокурор — моему начальнику, начальник — мне. Управление внутренних дел, опять-таки, житья не дает… Покушение на депутата краевой Думы, это вам не фунт изюму. Если бы этот доверчивый кретин Мишанин не струсил, то полетели бы головы.
— Ничего не понимаю! Какой депутат, какие головы, вы о чем?
— Борис Ротман — депутат, неужели вы не в курсе?
— Совершенно не в курсе. Даже странно, что Борька нам не похвастался.
— Да, депутат, черт его раздери! А сами знаете, как у нас в средствах массовой информации любят шум поднимать, когда народных избранников на тот свет отправляют. Не приведи господь! Пусть даже их из-за такого идиотизма, как в этот раз, убивают, всё равно — в лучших традициях: виноваты милиция, прокуратура, а иногда и кто повыше. Виновника найти обязаны! Вот этому-то все и стояли на ушах.
— Что-то я не заметила, чтобы тут кто-то особо суетился, — с сомнением покачала головой Женя. — Вначале — да, резво взялись за дело, а потом…
— А потом пришлось основное внимание уделять покушению на Ротмана. А тут и Скляров со своей записью подоспел. То-то наши медэксперты удивлялись, что здоровенный мужик с таким ранением не смог выплыть. Сердце здоровое, рана хоть и рубленная, но неглубокая. Поначалу предположили, что ему просто не дали выплыть, или что плавать он не умел.
— Он и выплыл, Сашка умел плавать очень неплохо, насколько я помню. Но вылез он на другой пирс.
— Там, где Инга Рыжова сидела? Я что-то такое и предполагал, — почти равнодушно пробормотал Караваев, выпуская дым.
— Да. Он сильно напугал её, схватил в темноте. Наверное, он мало что соображал в тот момент, всё-таки по голове стукнули. А Инга его с перепугу столкнула опять в воду и удрала. Она же не знала, что он ранен.
— В любом случае, девочка тут ни при чем. Обстоятельства дела уже вполне ясны: Дунаев ударил Вершинина по голове. Ударил не смертельно, тот успел прикрыться рукой и основной удар пришелся на неё. Но от неожиданности всё же свалился в воду. Там сознание не потерял, а поплыл… Наверное, ориентацию потерял. Плавал-плавал, и угодил под катер. Тот его и притопил, так что выплыть он уже не смог. На катере следов, конечно, никаких, днище широкое, плоское, из стеклопластика. А вот ссадины на голове и шее трупа… — майор заметил, как закусила губу Женя, и быстро поправился: — на теле Вершинина есть. Небольшие, но есть.
Женя не стала возражать. Если нужно, чтобы все выглядело так, то пусть. Пусть Сашка плавает в море минут десять, пока Никита моет меч и уходит. Нестыковки во времени можно объяснить. Что такое пять-десять минут? Ерунда, в конце концов. Кому интересны подробности о том, что приключилось этой ночью с девочкой по имени Инга? Это ничего не меняет. Удар — Сашка в воде. Плывет — навстречу двигается катер с подвыпившим рулевым.
Она будет молчать, и Митя тоже, так будет лучше для всех них. И в первую очередь для Инги. Нужно ли рассказать обо всем Ольге, пусть решает сама девочка. Может быть, когда-нибудь и скажет.
Майора, или как его там… советника?.. В общем, этого ужасного типа, похоже, интересует только собственная карьера и взаимоотношения с начальством. Хотя и его понять можно. Рулевого катера не привлечешь к ответственности — он ночью наверняка не мог видеть, что там перед ним в темноте плавает. Гоблина, конечно, разыскивать станут, но не за убийство, а за нанесение телесных повреждений, а это совсем другое дело. Но главное — благодаря стараниям и деловым способностям бравого советника Караваева раскрыт заговор против депутата чего-то там Борьки Ротмана. Виват!
А убийство… Не все, далеко не все убийства раскрываются и далеко не все виновные в них несут наказания. Да будет так.
— Всё нормально, Евгения Аркадьевна?
— Да, все в порядке, Игорь Иванович. Я пойду.
— Идите.
— Но вы, кажется, тоже хотели тоже что-то у меня узнать?
— Да, — спохватился майор. — Там утром принесли приглашение на какой-то званый ужин от писательницы по фамилии Найцева. Для Мити и Жени. Интересно, когда вы успели столь близко познакомиться с этой ужасной особой?
Женя успела только загадочно и мстительно улыбнуться в ответ, как вместе с оглушающим громом на землю обрушился дождь. Именно такой, какой она ждала — неистовый, тропический ливень. Словно обезумивший джазист-барабанщик он выбил по подоконнику дробь и зашумел за окном сплошной водяной завесой.
Женя вскочила — господи, там же Инга на балконе, одна, в грозу!
Где-то хлопали окна и раздавались смех и вскрики. Скорее, вверх по лестнице, на балкон!
Девчонка стояла к ней спиной, и только худенькие лопатки вздрагивали при очередном раскате грома. Протянув руку под льющуюся с неба воду, она наблюдала за разлетающимися прозрачным веером каплями. Женя подошла и тихо, чтобы не испугать неожиданным появлением, стала рядом. Потом они посмотрели друг на друга.
— Всё не так плохо, дорогая, — сказала Женя.
— Я тоже люблю дождь, — ответила не услышавшая её за шумом воды Инга.
И тогда Женя просто обняла её за плечи, мокрые от брызг, и улыбнулась.
 Ещё будут объяснения, долгие разговоры и попытки вернуть все, что можно, на круги своя. Будут гневные крики Бориса в адрес Караваева и его команды. И долгое шушукание с Ингой, так до конца и не поверившей в то, что она совсем не виновата — ни в чем. Будет прощание со странным домом, приютившим их, кажется, только для того, чтобы заставить страдать, бояться неизвестности и ещё больше — известности. Это будет позже, они решат остаться ещё на пару дней, чтобы побыть вместе, а не разбегаться без надежды когда-нибудь восстановить разрушенное. И никто не будет винить Гоблина, разве что в сердцах обзовут идиотом и дураком, а будут думать, где он теперь и что с ним. И даже Инга, наконец, впервые за последние дни улыбнется не только губами, но и глазами. Всё будет. Не так радужно и прекрасно, как хотелось бы. Но всё же они расстанутся почти умиротворенными.
А сейчас есть только дождь, в котором где-то потерялись все остальные. Который шумит среди густой южной зелени, становится лужами и ручейками и течет по бетону, а потом между округлыми камешками. Течет к морю, и становится морем.

Эпилог
Рыжая лохматая собака валялась в траве, иногда поднимая голову, чтобы оглядеть вверенную ей территорию и затем лениво перевернуться на другой бок. День выдался для начала июня чересчур жаркий и томный, и Женя, развешивая во дворе выстиранное белье, время от времени поглядывала на несущиеся по небу белые барашки облаков — не приближается ли гроза.
— Мам, — басом позвал из распахнутого настежь окна Сенька, — ты вроде бы почту проверить хотела. Так я модем не отключаю?
— Не отключай, я сейчас.
Крашеный деревянный пол приятно холодил босые ноги. Сенька прошлепал ей навстречу в одних шортах, худой, лохматый, с толстенным томом математического справочника под мышкой и миской клубники в руках. Так, ребенок, кажется, вспомнил, что грядут вступительные экзамены в университет, и решил позаниматься. Или опять примется болтать с Машкой? Та как зависла после обеда с книжкой в гамаке, так теперь до ужина из него не выкарабкается.
А к вечеру непременно будет гроза, вон как парит.
Женя села к компьютеру и уставилась в монитор. Письма скачивались долго — фирма, в которой раньше трудилась Женя, регулярно подбрасывала ей работу, и графические файлы шли один за другим. Восемь штук, два проекта. Придется ночью посидеть, когда все угомонятся и жара спадет. Митя, конечно, станет ворчать, он всегда ворчит, когда она допоздна не ложится спать. Вечная борьба закоренелого жаворонка с пристрастиями полуночницы-совы.
Ветер взметнул штору и зашуршал страницами брошенного на подоконнике журнала. Всё-таки гроза идет, придется снимать развешенное белье.
— Женя, сейчас будет дождь! Мы с Сенькой белье сами снимем, — словно в ответ на её мысли раздался звонкий Машкин крик. Залаяла собака. Молодец Машуня, умеет всех поднять на ноги.
— Снимайте! — не отрываясь от экрана монитора, согласилась Женя.
Если они ничего не вываляют в пыли, это будет удивительно…
И где Митька? Если начнется ливень, то машина может не въехать по глинистому косогору к их дому. Нужно ему позвонить, чтобы поспешил.
Всё, почта получена.
Женя щелкнула мышкой и открыла последнее письмо.
«Привет, ребята! Вот я и нашел вас. Женька, улыбнись, это я, Гоблин. И у меня, как ни странно, всё не так плохо, как могло бы быть…»

У ворот загудела машина — Митя успел вернуться до дождя. И одновременно где-то совсем рядом загремел гром. А Женя, улыбаясь, всё перечитывала:
«… я живу на другой стороне нашего земного шарика, но всё равно знаю, что когда-нибудь мы ещё встретимся».