Ненависть

Мы всегда жили в этих лесах. Лес - он добрый, если не обижать лесных духов. Плохого он хорошему человеку не сделает.
Наши места - лучше не бывает. Нас никто не трогал. В той стороне, где садится солнце - леса, в которых вообще никто не живет. Из-за них встают высокие горы, через которые некому ходить. На полуденной стороне лес редеет и кончается. Там никого нет. Кто ж будет жить там, где нет леса? Потому прийти оттуда некому.
Оказалось, есть кому. Пришли оттуда вроде люди, но говорят по-звериному, я звериного лесного языка не знают, охотятся плохо, голодные потому. В лесу всего боятся, всех духов перепугали, разогнали. Хоть уходи дальше в лес.
Поделились с ними рыбой и мясом - взяли. Зачем-то вырубили в лесах поляны, сожгли деревья. Мы настороженно глядели, думали - не жить им здесь после такого, погубят их духи деревьев. А нет - заколосилась на пожарищах трава невиданная, высокая, золотистая. Пришлые радовались, как будто длинноносого и длиннозубого гору-зверя  завалили и на зиму мяса всем хватит теперь. Давай ту траву рвать да семена в туески выколачивать. Потом еду начали из семян варить да жарить. Где ж видано, чтобы охотники траву ели... Сильно, видать, они оголодали. Нас угощали. Оказалось - можно и охотникам.
Сжились мы с ними. Чудную траву научились сеять, из болотных рыжих камней блестящие твердые камни делать. Мы их научили на медведя и гору-зверя ходить да лес слушать. Слилась кровь наша и их в одну чашку. Одна стала. Языки смешались. Они стали как мы, мы стали как они. Одним домом жить стали. Еще и в Редком лесу расселились - там места под пшеницу больше.
Так и жили, пока из безлесных мест не прискакали всадники. Те, что первыми прискакали, были посветлее лицом и подобрее. Да и говорили почти по-нашему. Железо на конину и золото меняли. А за ними прискакали темные, страшные. Им бы головы только резать да добро отбирать. Нет добра от безлесной страны. Нет там леса, и люди дикие, как звери. От тех, первых, мы научились воевать и отбиваться. Спасибо им, хоть и народ незнаемый. Из степи пришли, в степь ушли. Не стали в лесу жить.
А потом пришли времена лихие. Гору-зверя перебили, и костей не осталось. А по Редкому лесу начали ходить туда-сюда народы всякие, да все неведомые.
Вначале готцы пришли. Только пришли не из степи, а с той стороны, что правее заходящего солнца. Из лесов диких по рекам пришли, на плотах и челнах. Но готцы - люди правильные, добро отбирать вначале пытались, да мы их на копья да в топоры. Отступились, попросились жить. А нам чего - пусть живут, хлеб сеют. Только с нами мало их осталось, в редкий лес все ушли, а еще больше - и вовсе в степи. От них мы ярости боевой нахватались да неверия. Никто ведь у нас никогда чужого не брал, только всадники черные, так они и не люди. А тут приходят такие же, с хлебом в сумах, да давай амбары поджигать и девок обижать. Не по людски это. И так до весны не хватает. Только долго они у нас не пожили, только с ними родниться начали, как пошли они ватагами и родами за солнцем. И чего им с нами не жилось... Так пока все не ушли, не осталось ни одного готца.
Потом с полудня пришли люди лицом темные, одетые и вовсе чудно, говорят ни как готцы, ни как всадники, ни как пращуры наши лесные. И мало их пришло, и несли они кожи разрисованные и золото с серебром несли бляшками чеканеное. Пришли и стали городки строить, зачем-то стенами деревянными обносить. Чудно. Ведь поджечь же любой может, и не отсидишься. С нами не роднились - между собой только. Да мы и не обижались. Не хотят - как хотят. Потом друг друга понимать начали, так рассказали, что выгнали их с далекой земли и пошли они родами в разные стороны.
Непонятно, зачем выгонять прямо родами. Земли много - всем хватит. У нас земля богатая, много людей жить может. И роды, и племена целые. Нам не жалко. Пусть живут. Лес большой, степь - еще больше. Но эти, темные, они хоть грабить не пытались. С ними мы хорошо сжились. А чего добрым людям не сжиться.
За ними пошли с полудня и с левой стороны захода люди всякие, по-нашему и не по-нашему говорящие, пошли вдаль, на полночь и восход. Грабить начали. Воровать лошадей, девок, пшеницу. Лихие люди. Мы их уж и к себе не пускали, так они ночью приходили. Еще по готцам помним, таких лучше сразу на копье. Только готцы на заход ушли. А эти, хоть и по-нашему говорят, шли и шли. Старики сказали, что все еще хуже будет. Только в Густой лес полуночный уходить от них, так и там уже люди живут, наши братья по пращурам, в лесу остались - не захотели в Редкий лес переселяться да хлеб есть.
И не стало житья ни в Редком, ни в Густом лесу. С полуночи по рекам пришли люди здоровенные, все в железе. Думали - готцы вернулись, нет, не готцы, вообще непонятно кто. Городки начали ставить, дань требовать. Кто ж видел, чтобы человек не охотился, хлеб не сеял, а ел со всеми наравне и лучше. Мы городки сожгли, ворогов поубивали. А по весне пришли по рекам такие же, огромной ватагой. Побили многих, все отобрали, девок, руки связав, на полдень погнали, амбары и избы сожгли. И дани еще больше потребовали. Уходить не стали, сами начали строиться. Боялись нас, а мы их. Так и жили, пока они по-нашему не заговорили. А потом уже и разбираться не стали, кто чей. Мы от них силы набрались да хитрости, они от нас - широты да распевности. И когда пришли монахи нас в веру обращать, уже одной кровью были. И опять они все больше нашими словами говорили, чем мы их речами. Так что нам от тех находов только силы добавлялось.
А меж собой так же и жили. Хлеб сеяли, скотину пасли. Лихих людей, воров в лес загоняли без хлеба. А воровать и незачем было - всем хлеба хватало. Так что мы только друг дружке и верили. Еще готцы научили -  чужому - не верь и не пускай ни к столу, ни к уху, предателя и вора - выгони и тоже не допускай. Вор - тот же чужой. Нечего ему верить. Гнать его надо.
Потом началось еще веселей. Стали ляхи с литвой донимать, и те, что через нас на полночь идучи, у нас воровали, тоже. Со степи черные всадники снова поскакали, только много и сразу. И все - хлеб увозили, девок и коней угоняли, хаты жгли, мужиков, кто в сече уцелевал, убивали или продавали. И никто не помогал. Были мы как медведи или лоси лесные, по лесу ходили, ели не вволю, но на зиму наедались, а стали на своей земле как волки голодные по весне - схватить и бежать, огрызаясь.
Кто из наших в горы ушел, те просто никого к себе не пропускали - всех резали до одного в предгорьях. Ляхам обходить приходилось те места очень далеко...
Так мы и стали злыми, никому не верящими и жестокими. Землю нашу народы ленивые да сильные делили, как хотели. Особенно те, которые через нас на полночь шли. Они вообще придумали, что это не мы тут жили, это они тут жили, а потом на полночь отселились. А мы, дескать, те, которые остались, уйти  не захотели. Только враки это. Не родственники они нам, рядом не стояли. Да и не надо нам таких родственников. Мы сами все можем. Да не получается. От воровских народов понахватались, хлеба никто сеять не хочет.
И теперь ходим по свету, ищем, где бы и как жить мирно, да вначале за вековые обиды отомстить. Жестоко. И никого не жалко. Нелюди они. Нас постоянно грабили, а потом еще и в дикари записали. Что ж, когда нам надо, мы умеем быть дикарями. И разбойничьи "цивилизованные" страны, забывшие, как грабили и резали римлян, будут в ужасе воротить от нас носы. А мы им цену знаем и смеемся над ними смехом здорового человека с нормальными реакциями. Так что никому не верим, у них  первыми бить научились. Иначе сожрут они нас.
Ведь мы всегда здесь жили и никого не завоевали. Ближайший такой же народ - гэлы-ирландцы. Мы всегда помнили, кто мы, и копили злость и силу. Любой завоеватель - поляк, татарин, швед, немец - только добавлял нам силы и ярости. В конце концов его забывали, а мы оставались. Мы вечны, как наш лес. Мы всегда здесь жили и будем жить. Просто потому, что другой земли у нас нет и нам ее не надо.