Записки рыболова-любителя Гл. 445-447

445

9 февраля 1988 г., кирха
Походы по льду за корюшкой под Балтийск в ватных штанах, полушубке, с рюкзаком и пешнёй или ледобуром не обошлись мне даром - остеохондроз мой обострился, два позвонка меня особенно допекали, и я пошёл было к врачам, невропатолог направил меня на рентген (с неохотой, причём, - ничего, мол, у Вас там нет, но уж, если хотите, сделаем рентген для Вашего успокоения), да рентгеновский аппарат как раз сломался, и когда починят - неизвестно было, так я это дело и бросил. Летом полегчало, в Севастополе.
А, между прочим, к невропатологу меня направлял дежурный терапевт, и им оказался опять Ерёменко, тот самый симпатичный мужик, который понравился мне, когда я попал к нему, мыкаясь со своей неврастенией и с давлением пять лет тому назад. Давление и в этот раз у меня оказалось повышенным: 160 на 90, непонятно отчего - то ли от визита в поликлинику, то ли от переутомления. Не на рыбалках, конечно. А, может, и они добавили.
С книгой был завал. Первый квартал кончился, с ним и предоставленная нам отсрочка, а мы с Б.Е. не только не сдали рукопись, но и не дописали её ещё. Он корпел над своей 4-й главой про солнце и магнитосферу, я заканчивал последнюю, 8-ю главу - "Ионосферные возмущения" и подчищал хвосты по прочим главам, наводил порядок в рисунках и библиографии.
18 апреля - ленинский субботник, я занимался книгой в кирхе, а Серёжа с Алексеем Ивановым на Корневке форель ловили. И поймали: Серёжа - три, Иванов - две, да были, говорят, ещё поклёвки, и сходы якобы крупной (а поймали граммов по 200). И это не взирая на северный ветер (умеренный до сильного) и ясную погоду (температура воздуха - плюс 3 - плюс 7 - ноль градусов, давление 743-750 мм).
В такую же примерно погоду (утром, правда, был дождь, днём переменно, ветер северный, слабый до умеренного) мы с Серёжей ездили на Корневку через неделю - 26 апреля. Шли 1 час 45 минут от остановки дизеля 1305 км. Поймали по одной форели, граммов по 250, затарились черемшой. Интересно, что я свою форель отлавливал в присутствии Серёжи. Она несколько раз хватал червя на одном и том же месте, пока не попалась, а больше у меня нигде не клевало.
10 февраля 1988 г., кирха
30 апреля приехала Ирина на майские праздники.
Погода установилась прямо летняя. 1 мая утром температура воздуха была плюс 13 градусов, а днём поднялась до плюс 25-ти!
Мы с Митей после завтрака, часиков в одиннадцать поехали на велосипедах кататься: по Дзержинского, через Берлинский мост, по окружной через Исаково, Васильково на Зеленоградское шоссе и оттуда домой по Александра Невского. Километров тридцать намотали. Солнце пекло, ехали, оголившись до пояса, загорали.
Приехали к обеду, на который ждали гостей, - Лебле и деда с Тамарой Сергеевной. Иринка с Димой и Мишей тоже к этому времени вернулись с прогулки, ходили к драмтеатру слушать, как любители базлают, Димины приятели, он всё ещё увлекался игрой в ансамбле, где бацал на каком-то клавишном приборе.
Перед самым обедом зять куда-то смылся. Сказал, что ненадолго, обещал якобы к кому-то из знакомых заскочить, тут вот встретил, давно не виделись.
И пропал.
Пришли гости. Пили, ели. Спрашивали, конечно:
- А где Дима?
- Попозже придёт, - отвечали.
Но он так и не появился. Ни к столу, ни ночевать.
Вот засранец. Это когда к нему жена только что приехала! Видали такого?
Часов в одиннадцать вечера я позвонил его мамочке любимой, сватье нашей Надежде Григорьевне и сказал ей, что, если Дима там появится, пусть она ему передаст: к нам домой я его не пущу, в шею выгоню!
Дима, однако, и на Зарайской появился только утром следующего дня.
А я в тот вечер первого мая напился вдребезги, разбушевался, по стенкам кулаками стучал, аж руку расшиб, на Сашулю, бедную, накричал при Люде, ошарашенно взиравшей на мои выступления. Ей, правда, не привыкать - у Серёжи тоже тактие срывы бывают. И самой Люде тоже от меня за что-то досталось...
На следующий день я ей в глаза не мог смотреть, но Люда вроде бы на меня не сердилась. А встретились мы все снова на заставе, куда поехали я, Сашуля, Митя, Иринка с Мишей, Саенки, Лебле, Филановские, и на велосипедах (!) туда приехали Воронковы с дочерьми (Воронков у Кочемировского на кафедре работал).
Собирали сморчки (неплохой урожай), а главное - купались в море! Не все, конечно, но нашлись энтузиасты - пример Воронковы подали, и я в том числе. Вода, впрочем, не такая уж и ледяная оказалась, градусов 13. Миша себя прекрасно вёл на природе.
А зять, говнюк, Иринке так объяснил своё исчезновение: он в гости пришёл к знакомым, там ему налили, и он быстро запьянел. Так ему, видите ли, неудобно поэтому было уже к нам возвращаться, и он решил вовсе не появляться. И при этом ещё к Иринке претензии предъявлял: почему она без него на море поехала и в кино потом с нами, а не с ним ходила. Ну, и гусь!
Он тут ещё зимой отчебучил номер. Сашуля его как-то утром ждёт, чтобы он Мишу забрал, ей на работу надо, а его нет и нет, так и не появился, хотя с ним и договаривались. Сашуля Надежде Григорьевне позвонила. Та сказала, что он ушёл вроде бы к нам, а куда делся - не знает.
Вечером только он позвонил своей матери. Оказалось, он в больнице. Шёл к нам, поскользнулся (действительно, был гололёд), шлёпнулся, ударился головой, потерял сознание, в больницу его на "Скорой" увезли. Сотрясение мозга. Мать его хоть тому обрадовалась, что не подонок он всё-таки совсем, так нам и сказала.
Потом, правда, выяснилось, что дело не совсем так было, как он по телефону рассказал. Шлёпнулся-то он не когда к нам шёл, а ночью, с пьянки возвращаясь (его и в ресторанах видывали). Когда же утром к нам пошёл, почувствовал себя плохо и отправился то ли прямо в больницу, то ли на "Скорую", где раньше работал, тут неясно осталось. Но сотрясение у него, действительно, было, и в больнице он пару недель провалялся.
Эх, зять, зять. Только и толку от тебя, что антенну на Польшу к нашему телевизору сделал и на крыше установил, хорошо Польшу показывает теперь. И на том спасибо. Да с сыном у него контакт.
Тогда в мае у них с Иринкой дело уже почти до развода дошло. Но решили подождать. Может, образуется ещё.
Иринка-то ведь тоже хороша, не подарок. То ластится, как кошка, а чуть что не по ней - фыркает, психует. К Диминым увлечениям равнодушна, к друзьям-приятелям его тоже, собственных интересов никаких особых нет, кроме как чего-нибудь вкусненького поесть да развлечься без особых умственных напряжений. Только что учится хорошо, добросовестно, да пошить-связать может. Хотя, конечно, это уже немало.
Как-то они с Димой пришли из кино поодиночке, один за другим, сначала Иринка, злая, потом Дима - весёлый. Оказалось, Иринка оскорбилась жутко тем, что Дима по выходе из кино заявил вслух, что ему в туалет очень хочется, она фыркнула и убежала от него. Артистка тоже.

446

3 мая мы с дедом поправляли плиту на маминой могиле - один угол её просел сантиметра ни три. Я себе представить не мог, как поднять такую тяжесть, а дед всё продумал и приготовил загодя бревно и проволоку толстую разных сортов. Бревно мы положили на ограду над плитой, через него и железную трубу, на которой лежала плита, пропустили проволоку и связали её концы. В середину образовавшейся проволочной петли вставили лом и стали им закручивать проволоку, то есть стягивать петлю в восьмёрку, при этом проволока потянула трубу и плиту к бревну.
Дважды проволока рвалась, самая толстенная (в полсантиметра диаметром) только выдержала, и мы успешно завершили операцию, подложив камень под трубу и снова засыпав её землёй. Спину себе я, однако, снова повредил, но это уж как водится.
А 9 мая мы с дедом поспорили у него за Советскую власть до ругани. Как обычно, мы были в этот день у деда в гостях, выпивали перед телевизором (дед как раз незадолго до того цветной, наконец, купил). И вот, когда передавали минуту молчания памяти погибших в войну, меня дёрнуло заметить:
- А почему память репресированных не почитают никак? Почему памятников нет жертвам произвола?
Отец возмутился:
- Сравнил тоже! На войне миллионы погибли!
- А в лагерях меньше, что ли?
- Да репрессиям только верхушка общества подвергалась! Простых людей никто не трогал!
- Ну, ты даёшь! - и пошло-поехало.
Отец кричал:
- Ты вообще Советскую власть не уважаешь, а должен быть ей благодарен! Не будь Советской власти, никогда бы ты профессором не стал, тебе Советская власть диплом профессорский дала!
На что я не нашёл ничего умнее возразить, кроме как прокричать в свою очередь:
- Да на фиг он мне нужен от Советской власти! Плевал я на него, хочешь - сейчас его сожгу запросто!
Короче, расходились. Отец за сердце начал хвататься, и я опомнился. Успокоились вроде оба, а когда мы в прихожей одевались и прощались, опять я не удержался и Сталина помянул недробрым словом, на одну доску рядом с Гитлером его поставил, так отец снова возмутился:
- Уж если ты Сталина с Гитлером равняешь ...!
На следующий день я позвонил деду и попросил у него прощения за то, что кричал на него. Дед моему звонку обрадовался и подобревшим голосом ответил, что не сердится на меня.

А к майским праздникам подарочек Советскому Союзу парнишка из ФРГ преподнёс - перелетел на лёгком самолёте спокойненько через границу и сел чуть ли не на Красной площади - на мосту через Москву-реку рядом с Кремлём. Сразу два маршала за это со своих кресел полетели - главнокомандующий войсками ПВО и министр обороны. Говорят, главнокомандующий в это время на пикнике был, а без него не могли решить, что с этим самолётом делать.
11 февраля 1988 г., кирха
В мае мы с Б.Е. пошли на решающий штурм своей многострадальной книги. Перед этим Б.Е. по моей просьбе позвонил в редакцию (я не решался - стыдно было; в конце концов, Б.Е. больше меня виноват в задержке, и он умеет деликатно разговаривать, пусть сам и оправдывается) и пытался извиниться и объяснить, что у нас всё уже почти готово, осталось совсем немного, но Эльвира Никитична его объяснений слушать не пожелала и весьма сухо сообщила, что после 1-го июля рукопись приниматься не будет ни при каких условиях.
Б.Е. расстроился. Он, похоже, собирался ещё всё лето резину тянуть. Я же считал, что и на том спасибо. До 1 июля ещё два месяца, должны успеть. 12 мая я приехал в Ленинград, поселился у Б.Е., и мы с ним взялись за окончательную отработку его 4-й главы. С собой я приволок один экземпляр всей рукописи, который предназначался для Б.Е. и Пудовкина.
Из Ленинграда я съездил буквально на пару дней в Москву, мужественно появился в редакции, показал Эльвире Никитичне рукопись и документы к ней, какие имелись, выслушал её замечания (она не ругалась, кстати, но напомнила, что 1 июля - последний срок), выступил на секции, чтобы получить утверждение секции к печати, подписал титульный лист рукописи у Иванова-Холодного ("В печать"), одного из ответственных редакторов книги (вместе с Пудовкиным).
Иванов-Холодный работал теперь в ИЗМИРАНе замом директора, со мной был весьма любезен и всякий раз при встрече интересовался, как идут дела с книгой. Эльвира Никитична, кстати, рекомендовала предварить книгу предисловием ответственных редакторов, и Иванов-Холодный согласился, а с Пудовкиным должен был договориться Б.Е. Рукопись, правда, ни тот, ни другой в руках ещё не держали.
В ИЗМИРАНе меня перехватил Толя Павлов. Он давно уже прислал мне свой вариант нашей обзорной статьи для "Геомагнетизма и Аэрономии" по колебательно-возбуждённому азоту, которую "Г. и А.", наконец, согласился "заказать". А у меня руки до неё всё не доходили самому переделать. Павловский же вариант мне не нравился, как он был написан.
Вечером у меня в гостиничном номере я высказал Толе все свои замечания, они касались, главным образом, стиля изложения. Павлов по каждому замечанию спорил, утром мы этот спор продолжили и заехали куда-то в сторону от текста статьи, довели друг друга до крайнего возбуждения, в котором я Павлова обматерил в конце концов, повергнув его в изумление.
Потом мы ходили с ним в библиотеку, где выяснили, что я был неправ (а потом выяснилось, что мы говорили просто о разных циклах солнечной активности). Я извинился, ссылаясь на то, что замотался с книгой, устал, нервы сдают, и мы договорились, что Толя переделает, как сможет, свой вариант с учётом моих замечаний и вышлет его мне, а я уж окончательно его доработаю.
Из Москвы я вернулся в Ленинград, мы продолжили с Б.Е. работу над текстом его 4-й главы и через неделю закончили её. Тем самым была поставлена точка и в рукописи в целом.
Но работа ещё не была закончена. Не говоря уже об оформлении, не были совместно разобраны и обсуждены мои тексты 7-й и 8-й глав, лишь бегло были просмотрены мои 3-я, 5-я и 6-я главы. Не все рисунки и подписи к ним ещё были готовы, общий список литературы в алфавитном порядке на семьсот ссылок не был готов. Не было заключения, предисловия редакторов, предметного указателя и списка обозначений. Но оставался ещё месяц.
27 мая я уехал из Ленинграда домой. Б.Е. обещал сам перепечатать начисто текст 4-й главы и выслать мне. Моей же главной задачей было закончить список литературы, перенумеровать в соответствии с ним все ссылки в тексте (!), закончить рисунки и подписи к ним. Остальное мы надеялись доделать уже в ходе редподготовки, когда рукопись уже будет сдана в редакцию, то есть в остающиеся полгода.
И в эти же дни Кореньков заканчивал работу над своим международным сборником и нашей огромной коллективной статьёй для этого сборника, точнее, специального выпуска журнала "Pure and Applied Geophysics", который он взялся редактировать по предложению своей подруги- полячки Ренаты Дмовской, обосновавшейся в Штатах и работавшей редактором этого журнала, исключительно с целью опубликовать там наши результаты по большой модели практически без всяких ограничений по объёму.
С этим выпуском Кореньков, конечно, намаялся и не рад был, что связался. Ему ведь пришлось вести обширную переписку с заграницей (с Ренатой и с зарубежными авторами) - это в наших-то условиях, пробивать разрешение на публикацию отечественных работ в зарубежном журнале, да и вся работа по написанию нашей статьи, её переводу на английский язык, оформлению текста и рисунков легла практически целиком на него, я только читал, редактировал и советы давал.
Так вот, наша с Б.Е. книга и этот сборник, конечно, мешали друг другу. Света работала над рисунками и туда и сюда, и для Вани Карпова диссертации, не покладая рук. На машинке с латинским шрифтом печатала английские тексты для Коренькова и литературу для меня Ира Сосникова - наш новый лаборант с незаконченным высшим филологическим образованием. Я сам занимался перенумерацией библиографических ссылок в тексте.
13 июня - суббота, на воскресенье у меня уже билеты взяты на поезд в Москву, а ещё не всё доделано, и я устроил субботник в кирхе с Ирой и Светой. Обнаружилось в последнюю минуту, что вообще нет нескольких рисунков из глав Б.Е., даже черновых, неизвестно куда делись. Я связался по телефону с Ленинградом и Б.Е. мне диктовал, что и как нарисовать надо. Я тут же делал рисунки в карандаше, а Света переводила их тушью на кальку. К вечеру успели всё закончить.
И Кореньков управился к сроку. Статья наша чуть ли не на сто страниц получилась. Результаты сырые, без учёта дрейфов и термосфера неустановившаяся, но что поделаешь - тянуть с этим сборником больше нельзя было. Зато модель подробно описана, потом ссылаться можно будет.
И ещё было у меня тут развлечение в эти дни - 11 июня принимал зачёт по физике ионосферы у студентов, точнее, студенток - ни одного парня! - 4-го курса кафедры теорфизики, которым я читал лекции в этом семестре.
Девочки были заведомо невысоких способностей. Популярность университета с каждым годом падала вместе со всенародным падением интереса к высшему неторговому, неюридическому и немедицинскому образованию, так что в отношении своих слушательниц я иллюзий не питал и старался в слишком высокие материи не забираться, ставя себе целью просто напомнить им основные законы общей физики и проиллюстрировать их на примерах из физики ионосферы.
Объяснять я старался всё подробно, тормошил девиц, просил вопросы задавать, но энтузиазма какого-либо у них так и не пробудил. Две-три девочки, самые собранные и старательные, слушали меня внимательно, тщательно всё записывали, но и только. Остальные тоже записывали, но механически, не пытаясь вникнуть в суть, отвлекаясь на разговоры, которые я пресекал гипнотическими взглядами.
Одна из них - Яковлева - особенно меня потешала: точит лясы с соседкой, вдруг замечает, что я в её сторону смотрю, моментально перестраивает физиономию на страшно серьёзную и ужасно заинтересованную моим рассказом, головой даже качает - надо же, мол, как интересно, просто невероятно!
Я, как обычно, с самого начала их предупредил, что тем, у кого не будет ни одного пропуска, поставлю автоматы, остальных буду спрашивать без билетов по их тетрадкам (можно и по чужим), ткну, мол, пальцем - объясните, что это такое тут у Вас написано?
Так и сделал. Троим поставил автоматы, остальных начал спрашивать по конспектам. И - о, ужас! - такого я ещё не видывал. Азов не знают. Самых элементарных вещей, школьных! Дошло до того, что в качестве наводящего вопроса спрашиваю у одной:
- Что легче - электрон или ион?
Молчит. Ко всем обращаюсь с тем же вопросом. Все молчат. Наконец, одна осмелилась:
- Смотря какой ион!
Я в ужасе. Или спрашиваю:
- Как заряженные частицы двигаются в магнитном поле?
- Они крутятся.
- Вокруг чего они крутятся?
- Вокруг своей оси!
Или (из ответов):
- Электроны ускоряются под действием силы тяжести, их притягивает магнитное поле Земли!
Или пытаются объяснить мне, что "свойства среды зависят от скорости монохроматической волны, и это называется дисперсией". Ну, и так далее.
Оставил я их сидеть в аудитории и побежал к Алексею Иванову - декану.
- Что делать? - спрашиваю. - Ни фига не знают. Абсолютно. Школьной физики не знают - какая там физика ионосферы! Не ставить зачёт? Так они его никогда не получат, их же по новой полностью обучать нужно!
- Поступайте, Александр Андреевич, как сочтёте нужным. Что я ещё могу сказать? Я Вас прекрасно понимаю, мы виноваты, но что теперь поделаешь?
Поставил я им всем зачёт. Провёл, конечно, беседу душеспасительную.
- Вы ведь в школы пойдёте, благородным делом будете заниматься, а чему детей научите? Если следующее поколение будет дурнее этого, страна окончательно сгниёт и развалится. Да вы хоть бы для своих собственных детей поучили физику. Спросит ваш ребёнок: - Мама, объясни, ты же физик, - а мама сама ни фига не понимает. Вот и не будет у вас репутации в глазах даже собственных детей - куда это годится? Да ведь и интересно же заниматься, раз уж всё равно приходится на лекции приходить. Чего время-то даром убивать, сидели бы, слушали, вдумывались, лясы-то поточить всегда успеется!
Они там лепетали что-то, что их общественные науки заели, что в школах тоже физика никому не нужна, что они жертвы нынешней системы образования.
- Система системой, а и личную ответственность в себе надо воспитывать, что же вы так и будете во всём на систему валить! Своя-то голова зачем на плечах?

447

12 февраля 1988 г., кирха
14 июня я повёз в Москву портфель с двумя экземплярами рукописи общим весом в десять килограммов. Один экземпляр для редакции, первый, второй - для Иванова-Холодного, чтобы он смог предисловие написать, да и вообще посмотрел - нет ли ляпов каких с его точки зрения.
В редакции геофизики издательства "Наука", куда я принёс рукопись с кучей документов на окончательную сдачу, Эльвира Никитична, заведующая редакцией, всё это просмотрела, сказала, что всё в порядке (тем самым рукопись была принята), и познакомила меня с редактором, который будет непосредственно вести нашу книгу, то есть заниматься редподготовкой, - Людмилой Евгеньевной Кононенко, энергичной и тем не менее приятной, миловидной ещё женщиной, лет за сорок (ближе к пятидесяти).
Людмила Евгеньевна более внимательно пролистала рукопись и рисунки и тут же заворотила мне изрядную пачку листов на перепечатку (в том числе всю брюнеллевскую 4-ю главу, напечатанную им собственноручно, - плохая лента, бледно) и несколько рисунков, выполненых не по правилам.
Всё это я обещал ей переделать к середине сентября, поскольку она всё равно уходила в отпуск и раньше августа за рукопись приниматься не собиралась. Кроме того, за нами оставались - предисловие редакторов, предметный указатель, список обозначений и заключение. Их тоже надо было подготовить в крайний срок - к концу осени. Ну, и пока рукопись находится в редакции, в стадии редподготовки, можно будет вносить какие-то изменения, исправления, не меняя при этом, разумеется, нумерации страниц, формул, рисунков и ссылок.
Итак, рукопись сдана! Через полгода, правда, после обещанного срока и через четыре года после того, как я откликнулся на не вполне тогда серьёзное предложение Б.Е. написать книгу об ионосфере.

В ИЗМИРАНе в последнее время в каждый мой приезд помимо Толи Павлова меня допекала Тамара Николаевна Соболева, экспансивная женщина, которую я когда-то на свою голову выдвинул в Учёные секретари нашей подсекции моделирования Секции ионосферы МГК (Межведомственного Геофизического Комитета) при Президиуме АН, которую (подсекцию) мы возглавляли совместно (как сопредседатели) с Валерием Михайловичем Поляковым.
В плане работы подсекции на будущий, 1988 год стояло проведение очередного Всесоюзного семинара по моделированию ионосферы в Звенигороде. Проводить этот семинар должен был ИЗМИРАН. Когда-то, ещё в Иркутске, в 1983 году за проведение семинара в Звенигороде брался Фаткуллин. Но потом он вроде бы совсем отошёл от моделирования, на следующем семинаре, в Ростове, его не было, и вопрос, кто будет проводить семинар в Звенигороде, повис в воздухе.
Энергичная Соболева, недолго думая, обратилась к Фаткуллину: берётся ли он проводить семинар, как собирался четыре года назад? Фаткуллин ответил, что да и с радостью. Дело было в том, что семинар этот был ему на руку, хотя он сам моделированием и не занимался. Репутация Марса в ИЗМИРАНе и за его пределами сильно пошатнулась, в том числе и благодаря жалобам Березина на него, но, главным образом, вследствие ухода от него Дёминова, Ситнова и прочих лучших его кадров - целая лаборатория разбежалась! И Марс хватался теперь за любую возможность, чтобы как-то проявить себя в глазах начальства.
Но как только о намерении Марса взяться за семинар услышала Юдович - Учёный секретарь Секции ионосферы, ответственная за все семинары, проводимые под эгидой Секции, она встала на дыбы:
- Или, я или Марс!
С ним она ни в какую сотрудничать не желала и начала бомбардировать меня телефонными звонками:
- Саша, Вы должны взять это дело в свои руки, Марса в наш огород запускать нельзя, эта дурища Соболева очумела совсем - нашла к кому обратиться! Вы должны её переубедить.
- Ну, а кто будет от ИЗМИРАНа проводить семинар, возглавлять оргкомитет?
- Это Вы должны взять на себя. Во имя общего дела.
- Да, но я же в Калининграде живу, а оргкомитет в ИЗМИРАНе будет!
- Мы Вам соберём такой оргкомитет, что он и без Вас всё сделает. Вы должны хотя бы номинально это мероприятие возглавить - доктор, профессор, завлаб, сопредседатель подсекции - самая подходящая кандидатура!
- Но у меня времени нет, я зашился совсем со своими делами.
- Ничего, справитесь, мы Вам поможем.
Ладно. Я пообещал поговорить с Соболевой. Та, в свою очередь, упёрлась:
- Вам, что, - так хочется самому проводить этот семинар? Пусть Марс его проводит, раз ему хочется. Это же неблагодарная работа! И потом - неудобно: он давно заявил себя, а мы его будем отстранять. Это всё Лариса Абрамовна свои личные антипатии на первое место выдвигает.
- Но ведь с Марсом в самом деле тяжело сотрудничать. И потом он уже давно к моделированию никакого отношения не имеет.
- Я с ним работала, и мы вполне ладили. Впрочем, если Вы так хотите сами, - пожалуйста.
Вопрос так и оставался открытым, а решать его надо было срочно, поскольку требовалось подавать бумагу от ИЗМИРАН в Президиум АН на официальное разрешение проводить этот семинар.
И тут Марс заболел - инсульт. Соболева сочла, что теперь уж точно его нельзя отстранять - неэтично воспользоваться тем, что человек заболел. Я предложил Соболевой решить вопрос демократическим путём - собрать подсекцию и обсудить на ней, кому возглавить оргкомитет. Но для этого нужно прежде всего связаться с Поляковым.
Выяснилось, что в июне Поляков будет в Москве на совещании у Щукина (академика, председателя Научного Совета по проблеме "Распространение радиоволн" при Президиуме АН) по поводу ГОСТа на эмпирическую модель ионосферы, на котором будет присутствовать практически весь актив нашей подсекции моделирования.
Я как раз и приурочил свой приезд в Москву с рукописью к этому совещанию, чтобы заодно с проблемой семинара разделаться. А беднягу Марса второй инсульт хватанул. Его, говорят, перекосило всего, с речью и правой рукой плохо стало. Сказался бурный образ жизни-таки, а ведь здоров, как бык, на вид был.
Мне пришло в голову предложить Соболевой, чтобы просить Иванова-Холодного стать номинальным председателем оргкомитета, всё-таки - замдиректора, а Фаткуллина ввести в оргкомитет, тоже чтобы числился только, и никого не обидим, а семинар сами организуем, проведём.  Соболева сказала, что это было бы очень хорошо, если бы Гор Семёнович согласился, и Поляков не возражал, и остальные члены подсекции. Я взялся всех уговорить у Щукина на совещании.
Проходило оно в ИРЭ (Институте РадиоЭлектроники), это рядом со старым зданием МГУ. Я там был в первый раз и без провожатого поплутал изрядно по дворам, пока не вышел, куда нужно, из-за этого опаздывал. В вестибюле я должен был предъявить жлобу на вахте паспорт - вход по спискам приглашённых.
Второпях я выхватил паспорт из кармана, раскрыл, и из него веером во все стороны полетели трёшки - я забыл совсем, что сунул в паспорт командировочные, которые мне выдали в ИЗМИРАНе одними трёшками. Часть трёшек улетела к жлобу за перегородку, он так нехотя, величественно наклонился, подобрал, что под руку попалось, и отдал мне. Я собрал остальные и побежал наверх.
Совещание было на редкость занудное и бестолковое. К тому же жарища в Москве стояла жуткая, и все парились там, но тягомотину тем не менее тянули. Обсуждали, какой должна быть стандартная эмпирическая модель ионосферы, в то время, когда она уже была сделана Часовитиным с соавторами из ряда институтов, и ничего переделывать ни он, ни кто другой не собирался.
Зато тут были и Поляков, и Иванов-Холодный, и Соболева, и Андрюша Михайлов, и Часовитин - главные ионосферные активисты (без Данилова, правда), и, едва дождавшись перерыва, я быстренько уговорил Иванова-Холодного, при поддержке всех прочих, согласиться быть номинальным председателем оргкомитета, и тем окончательно удовлетворил Соболеву, которая могла теперь спокойно оформлять все требуемые бумаги по семинару и подписывать их у Холодного.
Больше мне тут делать было нечего, и со второй половины заседания я смылся. При выходе жлоб задержал меня и спросил:
- Это Вы тут деньги теряли?
- Да, я. Было дело утром.
- Вы все деньги подобрали?
- Вроде все.
- Вы пересчитайте свои деньги.
- А я, думаете, знаю, сколько их у меня было?
Я и в самом деле не знал, так как часть денег уже потратил.
Тогда жлоб позвал напарника.
- Коля, подь сюда.
Напарник вылез откуда-то.
- Вот - товарищ этот ...
- Вы деньги теряли? - спросил меня напарник.
- Терял.
- Какие у Вас бумажки были?
- Трёшки.
- Тогда возьмите.
И напарник торжественно подал мне три трёшки.
- Спасибо.
Я эти трёшки, действительно, как в подарок получил или на дороге нашёл: я-то считал, что все деньги подобрал, а если и не все, то, как говорится, что с возу упало...
Не зря, значит, всё-таки охрану ставят!

В ИЗМИРАНовской гостинице, где я жил в отдельном номере, я повстречал Этель Эмильевну. Гострем её туда завёз, упрятал, а сам мотался где-то. В Калининграде им жить было негде - Мартин с невесткой выжили их из пятикомнатной квартиры, делить которую Гострем не хотел ни в какую.
15 февраля 1988 г., кирха
Бедная Этель Эмильевна присутствия духа тем не менее не теряла. Говорливость её к старости ничуть не уменьшилась, а, скорее, возросла. Вот только общаться ей в гостинице было совершенно не с кем. Днём гостиница пустела напрочь, и Этель Эмильевна разговаривала только с уборщицей, у которой она допытывалась, почему та не знает ни одного иностранного языка, ведь это так интересно. Вечером она приходила в телевизорную, комментировала передачи и вступала в оживлённые контакты с командированными женщинами, если таковые имелись.
Не оставила она и меня своим вниманием и заботами. У меня как раз горло сильно разболелось от перепадов температуры - жара на улице и прохладная каменная сырость в гостинице. Этель Эмильевна принесла мне таблетки для полоскания и заботливо осведомлялась каждый раз, увидев меня, - помогает ли?
(продолжение следует)