Записки рыболова-любителя Гл. 448-450

448

20 июня я вернулся домой, а на следующий день Сашуля с Митей уехали на две недели в Ленинград и во Владимир, Мишу забрали Ужгины на Зарайскую (Михалыч был дома), я остался один. Все эти две недели я пыхтел в кирхе над статьёй по колебательно-возбуждённому азоту и полностью переработал павловский вариант.
Отправив текст ему в ИЗМИРАН для оформления актов экспертизы и сдачи статьи в редакцию, я позвонил ему по телефону и выяснил, что, отчаявшись дождаться от меня текста до осени, Толя собрался в отпуск, уезжает, и статья будет болтаться до сентября в ИЗМИРАНе. Ну, что поделаешь? Зато у меня совесть перед отпуском очистилась - все хвосты подобрал вроде бы.
За две недели до намеченного очередного семейного выезда в Крым я отправился в кассы Аэрофлота брать билеты на самолёт до Симферополя. Это было в конце рабочего дня в пятницу, 26 июня. Столпотворение у касс было невиданным даже для летнего сезона.
Оказалось, научно-технический прогресс виноват: внедрили автоматизированную систему "Сирена", наконец, и у нас в Калининграде, да что-то она не пошла, останавливалась беспрерывно, и в кассах не столько билеты оформляли, сколько ждали, когда "Сирена" заработает. Люди стояли с утра, и просвета не было видно. В очереди уже шла запись на завтрашний день.
Оказалось, что записываться надо не у касс, а на улице у входа, потому что с утра очередь будет одна - чтобы войти, а там уж кто как сумеет. Я записался двадцать вторым. Но требовалось ещё явиться на перекличку в 12 ночи и в 4 утра. А я был болен, началось с горла в ИЗМИРАНе и теперь ломало всего - грипп подцепил. Попросил, чтобы мне позволили явиться отмечаться только в 4 утра, иначе это всю ночь не спать, и сил не хватит потом в очереди стоять.
На просьбу мою никак не отреагировали, но вроде и не возражали, так что я уехал домой и завалился спать. К четырём подкатил на велосипеде и узнал, что из очереди меня, естественно, выкинули как неявившегося в полночь. Спорить было бесполезно, и я записался по новой - теперь пятьдесят четвёртым. Уехал домой и в семь часов явился снова. Кассы открывались в восемь.
Народу собралось к открытию человек двести, так что я был в конце первой четверти. Ко мне Володя Маляров пристроился, ему на всю ивановскую бригаду билеты в Семипалатинск закупать надо было, в экспедицию собрались, эффекты взрывов мерить; он на меня случайно наткнулся. В отличие от очередей  в винные магазины здесь имелись энтузиасты, следившие за порядком, и запуск в кассовые залы шёл строго по номерам, а по кассам уж разбегались, кто куда.
Мы с Володей договорились, что он идёт налево в кассы для пересадочных пассажиров, а я направо - на прямые рейсы. Большинство бросалось направо, и у кассы я оказался примерно двенадцатым, а Володя - четвёртым. Кассы же все работали одинаково, на все направления (о чём, конечно, нигде не сообщалось), и я перешёл в очередь к Володе, будучи уверенным, что теперь-то билеты мне точно достанутся - ведь сегодня первый день продажи билетов на требуемое мне число.
Ничего подобного.
- На рейс Калининград-Симферополь все билеты проданы, - ответила мне кассирша.
- Когда? - задал я глупый вопрос.
В самом деле, когда успели? Кассы работают всего двадцать минут, обслужили максимум тридцать человек, но ведь не все же летят на Симферополь, а в самолёте 70 мест. Кассирша, пожав плечами, кивнула в сторону аппарата: я, мол, что? - Машина отвечает. Мест нет.
Да они, наверное, в машину сразу вводят информацию - мест нет, а билеты потом распределяют среди знакомых и нужных людей. За день-два перед отлётом выкинут остатки в продажу. Стандартная ситуация. Где есть дефицит, там без блата делать нечего, хоть у окошка ночуй.
Ладно, хоть дали билеты с пересадкой в Киеве, ночь там ночевать, другим и того не досталось.

6 июля приехали Сашуля с Митей. Я их не встретил - напутал с расписанием. Дома всё приготовил, уборку сделал, за цветами сходил, возвращаюсь с букетом, а они у дверей квартиры с вещами стоят, без ключей, уже Митя собрался к деду бежать за ключом.
Поездкой довольны, клубники поели во Владимире вдоволь со своего участка.
9 июля приехала Ирина. Закончила 3-й курс с одной четвёркой в сессию. И Люба звонила в этот день, сообщила, что Жорка защитил докторскую 3 июля, собирается в Америку, интересовалась, когда мы будем в Севастополе.
- Боишься, что тебе тесно там будет?
- Ну, ты что?! Я, наоборот, так соскучилась!
- То-то не пишешь, не звонишь вовсе.
- Сам не заезжаешь, а в Москву, небось, каждый месяц ездишь. Жорка говорит - ну у тебя и родственнички! Братец заглянуть сестру навестить не может.
Любка сказала, что приедут с Андрюшкой хоть на недельку в Севастополь, когда мы там будем. А Жорка - молодец! Я очень рад за него.

С самого начала футбольного сезона 1987 года мы с Митей не пропустили ни одной игры "Балтики на своём поле. Дома "Балтика" играла прилично: на своём поле проиграла только "Искре" (Смоленск) на Кубок РСФСР 0:2 и могилёвскому "Днепру" 1:2, остальные все встречи выиграла (до нашего отъезда в Севастополь). Но выглядела команда тяжеловато, что усугубилось возвращением из воронежского "Факела" ещё одного ветерана - Осипова, игрока опытного и умелого, мастера спорта, но не резвого в силу уже хотя бы возраста своего, да и комплекции тоже.
Вернулся из "Кубани" и Чепель, забивал голы, но не блистал. Потяжелел Карман, меньше стал бегать, азарта у него поубавилось. Зато Притула разыгрался, шустрее всех носился по полю. И прекрасно исполнял угловые и штрафные Арсеньев - просто любо смотреть! Удивительно поставленный удар, в высшей лиге сейчас нет таких мастеров стандартных положений.
А зенитовцы - идиоты, взбунтовались, Пашу Садырина скинули, но играть лучше не стали и барахтались на самом дне турнирной таблицы в одной компании с "Гурией" из Ланчхути и ЦСКА.

Прошёл июньский Пленум ЦК КПСС, посвящённый перестройке управления нашим несравненным хозяйством.
- Интересно, - рассуждали мы с Кореньковым, - сколько министерств ликвидируют после этого Пленума?
В Министерствах, наверное, тоже этим вопросом задавались. Однако обошлось. Перестройка - дело не быстрое.

Из выступления Горбачёва (примерно 14 июня 1987 г.) на встрече с руководителями средств массовой информации и творческих союзов

"Самые острые вопросы надо обсуждать, уважая друг друга. Даже в самой крайней точке зрения есть что-то ценное, рациональное, ибо у человека, отстаивающего её честно, проявляется беспокойство за общее дело. Вы помните ленинскую мысль о том, что надо уметь анализировать позицию своего оппонента, даже классового противника, потому что никто так глубоко и остро не ставит вопросы, никто так настойчиво не отыскивает слабостей в твоей позиции как твой противник. Ну, а у нас это не классовая, не антогонистическая борьба, это поиск, это дискуссия как нам выйти на широкую дорогу перестройки, как ускорить шаг и сделать его твёрдым, сделать наше движение необратимым. Поэтому я не вижу никакой драмы в полемике, в сопоставлении точек зрения. Это нормально."
Ну, что ж, прекрасно.  А вот дальше:
"Гласность, демократия ... это не вседозволенность. Гласность призвана укреплять социализм, дух нашего человека, укреплять мораль, нравственную атмосферу в обществе. Гласность - это и критика недостатков. Но это не подкоп под социализм, под наши социалистические ценности."
Как вот только различить - где гласность, а где "подкоп под социализм, под наши социалистические ценности"?

449

11 июля вечером мы с Сашулей и Митей отправились на авиаперекладных в Крым. Прилетели сначала в Киев, где к своему удивлению без проблем устроились ночевать в трёхместном номере Бориспольской гостиницы для транзитных пассажиров, той самой, где когда-то останавливались уже дважды. Митя впервые оказался в гостинице и ему очень понравилось. А утром уже перелетели из Киева в Симферополь, оттуда автобусом в Севастополь со своими фиктивными командировочными удостоверениями, и в обед были на Северной стороне.
Павел был в командировке почти всё наше время пребывания в Севастополе, а посему мы никуда с Северной и не вылезали практически. Образ жизни вели преразмереннейший: бег у нас с Митей утром и вечером по обычному маршруту (через дачи и по обрыву над морем к "камушкам"), у Сашули зарядка утром на берегу моря у "камушков", купание утром и вечером после бега и днём просто так, валяние на пляжах с чтивом (Милочка носила журналы), у меня мемуары часа по три в день между завтраком и дневным купанием, у Сашули шитьё, у Мити валяние на диване с чтением или рисованием - вот и все наши развлечения.
В самом конце нашего пребывания Люба с Андрюшкой появились, Павел приехал, отметили Андрюшкино 18-летие без спиртного (а на Митин день рождения я в одиночку спирту накушался тёплого до небольшого отравления), Павел и Милочка по-прежнему блюли сухой закон.
Хоть и без ярких в этот раз впечатлений, но отдохнули отлично, здоровье поправили, форму спортивную восстановили.
Вернувшись в Калининград, Сашуля вышла на работу, а я остался догуливать свой 48-дневный отпуск, да ещё у меня с прошлого года полотпуска неиспользованные сохранились - это я решил на зиму для рыбалок отложить. К Сашулиному дню рождения я купил ей в подарок пару пластинок новых (Никитиных и Окуджаву), но к величайшему огорчению своему убедился, что слушать их на нашем проигрывателе невозможно - игла не держится, скачет, особенно в начале пластинки, Сашуля-то давно им возмущалась уже.
Пришлось в добавок к пластинкам новый электрофон покупать - "Вегу-109"с колонками, проверенный аппарат, он у Кореньковых, Шагимуратовых и Милочки есть. Теперь и у нас стало можно музыку слушать, а то обходились всё "Ригондой" - первым нашим крупным семейным приобретением "из мебели", сделанным ещё в 1966 году.
12 августа Сашуля улетела во Владимир (пришлось взять отпуск в счёт отгулов) - маму её положили на операцию по удалению желчного пузыря (камни), она очень переживала и просила Сашулю приехать. Операция прошла благополучно, и 21 августа Сашуля вернулась, а до того мы жили мужской компанией - я, Митя и Гена Бирюков, который приехал 14 августа к нам в гости на две недели провести часть своего отпуска.
Гену мы приобщили к физкультуре (в молодости-то он очень спортивным парнем был, а сейчас забурел): каждое утро зарядку делали втроём во дворе 24-й школы и бегали вокруг озера. Гена при этом сразу ногу себе повредил, но продолжал терпеть наши истязания. И говорил, что ему нравится.
Отдыхали мы с Геной и Митей очень активно: и за грибами ездили, и на рыбалку, и за малиной, и за янтарём, и просто на море купаться, и на футболы ходили, и в теннис настольный с Михалычем и Димой играли.
16 августа ездили во Владимирово. За два часа набрали две трети корзины (30 подберёзовиков, 4 подосиновика, лисички, сыроежки). А после леса, пообедав, ходили ещё на футбол "Балтика"-"Звейниекс" (Лиепая) 1:0. Гол Арсеньев забил со штрафного в своём стиле.
17 августа ездили на заставу. Грибов нет, набрали немного янтаря. Потерял в лесу джемпер от синего шерстяного спортивного костюма и очень расстроился. А на следующий день куртка нашлась дома - в лесу её Гена со своей спутал и сунул к себе в сумку.
18 августа ездили на рыбалку с Геной и Серёжей к лодочной станции, что перед Взморьем на морском канале. Лодочника не было дома, и лодочная станция, как таковая, не функционировала - выходной. Но мы предусмотрительно погрузили в коляску Серёжину резиновую лодку и переправились на ней через канал на левый, то есть ближний к Калининграду остров. Причём при посадке в лодку увалень Гена вывалился из неё в воду, но, будучи в проолифенке, не промок.
Переправлялись мы сразу втроём, сидя с рюкзаками чуть ли не друг на дружке, и не перевернулись лишь благодаря отсутствию волны и судов на канале.
Температура воздуха была плюс 16 градусов, давление 743 мм, пасмурно, ветер юго-восточный, слабый. Серёжа позакидывал спиннинговые донки с обеих сторон острова - в залив и канал, а мы с Геной поставили в заливе полтора десятка балбер метрах в ста пятидесяти - двухстах от острова.
Через час поехали проверять. Сняли одного хорошего угря, а почти все остальные крючки оказались обглоданными. Мы их наживили заново червями и, объехав все балберы, начали проверку по второму кругу. Выловили леща. И так на каждом круге чего-нибудь снимали. Кроме угря поймали двух крупных окуней, одного подлещика, одну плотву крупнющую - граммов на 800, и пять лещей.
А Серёжа с берега ничего не поймал, и поклёвок не было. Пробовал он и с лодки спиннинги забрасывать - ничего. Волной качает, поклёвок не видно. Так и остался на нулях. Мы ему пару лещей отдали в утешение.
Обратно ехать - оказалось, что я в очередной раз ключ зажигания от мотоцикла потерял, вечно карманы дырявые. А стемнело уже. Мучился с палочкой, да ещё цилиндр один заглох, и цепь растянулась до невозможности - вовсю стучала: щас порвусь! Я ведь так и не сменил её, хотя и в прошлом году ещё в Севастополе новую купил.
Но доехали кое-как сначала до Серёжиного дома, а потом и до гаража. Я дал себе слово заняться мотоциклом и больше не рисковать с такой цепью.
На следующий день я чистил, жарил рыбу и варил уху (а перед этим мы своими грибами кормились - супом и жарёхой), а вечером ходили на футбол. "Балтика" встречалась с лидером зоны - клайпедским "Атлантасом", но выиграть не смогла - 0:0. К этому времени она третье место вышла в зоне, очень лихо несколько матчей дома сыграла в июле, пока мы в Севастополе были.
Днём Гена играл в настольный теннис с Михалычем и Димой. Михалыч ему очень понравился, а Диме он удивлялся:
- Ну, и зять у тебя! Как не получается у него - злится, нервничает, переживает так, словно последнюю корову проигрывает...
А я на Иринку разозлился. Просил её забрать рыбу придти, чтобы своих там на Зарайской угостила, отложил им крупного леща. Явилась только к вечеру (уже сутки как рыба поймана) с Мишей, поели у нас жареной рыбки с удовольствием, а туда нести - сморщила нос: её ещё чи-и-стить надо! На готовенькое - с удовольствием, а самой приготовить - не очень-то...

20 августа Митя с Геной поехали в компании с Серёжей Лебле, Лёшей Буздиным и его дочкой Катькой на дизеле в Богатово за грибами, а я остался в гараже с мотоциклом возиться - цепь менял. Грибники наши - Митя с Геной привезли полный рюкзак и полкорзины молодых опят, 11 подберёзовиков, 6 белых и 5 польских. Но и поплутали там в крапивных джунглях. Шли, шли, шли и пришли в такое место - ров с трёх сторон с водой глубокий, хоть обратно иди по дебрям. Ели перебрались по какому-то бревну хилому.
Дети держались геройски, вот только на обратном пути в дизеле Катька извертелась вся и Мите ни минуты покоя не давала, приставала, щипала...
21 августа приехала Сашуля. Без неё я, надо сказать, подзамаялся слегка - и в мероприятиях участвовать, и грибы-рыбу чистить, и с мотоциклом возиться, и готовить, и посуду мыть, а Гену с Митей привлекать - только сутолоку на кухне создавать, дольше объяснять - чего да как, да где что лежит, чем самому всё сделать. А тут ещё эта прорва опят! Сашуля их нажарила и по банкам разложила, одну Гене с собой дала.
22 августа целый день в гараже искал, где у меня коротит электрическая цепь в мотоцикле, извёлся весь. Оказалось - крышка картера, снятая при замене цепи, на клемме катушки зажигания лежала, точнее, касалась её. А я в фаре все соединения перебирал до посинения!
А Сашуля с Геной и Митей на заставе малину собирали. Набрали много и крупной.
17 февраля 1987 г., кирха
23 августа я ездил с Митей и Мишей в Зеленоградск (Гена по гостям в Ладушкин отправился). Температура воздуха была плюс 26 градусов, а воды в море - 17. Миша с визгом носился голышом по краешку мокрой песчаной полосы, омываемой волнами, опасливо забегая по щиколотки в воду в промежутках между набегавшими бурунами, и орал, счастливо возбуждённый:
- Я купаюсь! Я купаюсь!
Когда шли по Зеленоградску, и Миша отстал от нас с Митей на несколько метров, чем-то увлекшись, то, увидев, что мы слишком удалились от него, завопил на всю улицу:
- Деда! Подожди!
Это "деда!" как-то странно откликнулось во мне: неужели, в самом деле, я - дед? До сих пор привыкнуть не могу, хоть уже и третий год внуку. Вот, идут они с Митей - чем не братцы?
Иринка с Димой уехали в Ленинград. Зятёк мой любимый и от Рамхена ушёл со скандалом (а писал ли я, что Дима со "Скорой" к Рамхену перешёл работать? Он ведь и на "Скорой" просто не ужился, поскандалил с кем-то - то ли с больным, то ли с врачом) - поругался с медсестрой, оскорбился или сам оскорбил, психанул, ушёл с дежурства, и даже Михалыч не смог его уговорить вернуться. Потом они с его мамочкой куда-то ходили, в райздравотдел, кажется, характеристику положительную для института выпрашивать, а как с Рамхеном расстались - даже не знаю.
Вот козёл! И, главное, осталось-то всего ничего дотянуть, знает же, что вся эта работа его только ради справки, чтобы в институте восстановиться. А не восстановят - и Бог с ним. Пусть тут сам под приглядом матери будет да Мишу пасёт, хоть в этом от него толк какой-то может быть. В Ленинграде же он Иринке только мешать заниматься будет со своими фокусами.
Вот и сейчас Иринка с ним поехала в Ленинград раньше времени - каникулы ещё не кончились, чтобы опекать его там, пока он восстанавливаться будет, а Мишу в ясли сама так и не поводила - на бабулю, то есть на Сашулю повесила приучать его к яслям. Тоже птица!
Ей, конечно, не позавидуешь - с мужем больше приходится няньчиться, чем с сыном.
26 августа мы с Митей и Геной ездили на лодочную станцию, брали там лодку и ставили балберы на том же месте, где и в предыдущую удачную рыбалку. И погода примерно такая же была, только поймали мы в этот раз всего одну плотву заблудшую. И у других рыбаков с балберами тоже глухо было. Говорят, ЦБЗ гадость сбросил какую-то, и вся рыба, которая не подохла, слиняла из этих мест.
27 августа уехал Гена, вполне довольный проведённым отпуском.
31 августа - последний день лета, последний день Митиных каникул. Ездили с ним на мотоцикле в Правдинск и на Правдинскую ГЭС. Никак к ней сначала подобраться не могли, то с одного берега Лавы пытались подъехать, то с другого, но пробрались всё же, и на самой плотине побывали, Хоть и не большая ГЭС, конечно, но всё равно впечатление производит. Хорошо прокатились, понравилось обоим.
А Миша в этот день впервые пошёл в ясли. С рёвом с бабулей расставался, и рёв этот стал у него правилом.

Сентябрь выдался холодный. Температура воздуха днём бывала в пределах от плюс 8 до плюс 18 градусов, но чаще всего плюс 13. Грибов практически не было. Подтвердилась примета, которую Митя вычитал в "Лесном счастье": если опята ранние, а после них сыроежки пошли - грибов не будет. Так и оказалось. Ещё в начале сентября во Владимирове одиночные подберёзовики попадались, а к 20-му числу лес там напрочь опустел, да и на базаре грибов не было. Впервые мы на зиму без солёных-маринованных грибов остались, так, чуть-чуть, груздей, сыроежек и горькушек засолили.

На "Балтику" мы до конца сезона с Митей ходили регулярно, не пропустили ни одной игры. После ничьей с "Атлантасом" "Балтика" все домашние игры выиграла, да и на выезде сыграла лучше, чем в первом круге, у "Днепра" в гостях реванш взяла (2:0, кажется) и закончила в итоге соревнования в зоне на 3-м месте полсе "Нистру" и "Атлантаса".
"Балтика" - почиён!" - как Миша говорит.
Сезон этот был, конечно, сезоном Арсеньева. Да и остальные ветераны хорошо сыграли - Бирюков, Войтюк, Артёмов. А вот молодёжи яркой не появилось. Блеснул Чагин в двух играх, да неплохо вроде бы вписались Гуменюк с Цветиновичем, но и только.
А про "Зенит" и писать даже не хочется. Еле удержался в высшей лиге, чемпион! Просадил "Брюгге" на Кубок УЕФА в гостях 0:5!

450

С 20 сентября по 6 октября выезд в командировку Москва-Ленинград-Москва. В Москве в ИЗМИРАНе предзащита Вани Карпова на секции и работа с Людмилой Евгеньевной в редакции. Ей я привёз свои долги - перепечатанный текст 1-й главы и прочие исправления, которые она велела сделать при нашей первой встрече летом. Она начала читать и править рукопись, у неё появились вопросы и замечания, над ними мы с ней и работали.
И, надо сказать, я общался с ней просто с удовольствием: замечания дельные, грамотные (и по стилю изложения, и по оформлению, и даже ошибки (описки) в формулах она находила). Чувствуется профессионализм, и контактировать с ней легко - никаких бабских штучек, капризов, раздражительности, даже когда я не соглашался с ней. Но чаще я соглашался. Несколько листов я опять забрал и отправился в Ленинград, договорившись об очередной встрече примерно через месяц.
18 февраля 1988 г., кирха
В Ленинграде я поселился поначалу у Б.Е., и мы с ним занялись, наконец, текстом моих последних глав, которые мы до сих пор так и не обсуждали. Людмила Евгеньевна до этих глав ещё не добралась, и какие-то небольшие изменения пока не поздно было внести. Кроме того надо было подготовить список обозначений и предметный указатель.
Составляя их, мы с Б.Е. всё время препирались. Он боролся за краткие списки под тем предлогом, что мы и так уже перебрали объём, а я за подробные, более удобные для читателя, в расчёте на то, что сократить, в крайнем случае, всегда успеется, если в редакции потребуют, а если пройдёт, то будет лучше.
Упрямый Б.Е. соглашался неохотно, но и я не очень-то уступал, и мы бились чуть ли не за каждое слово. Удивительно, как мы до этого сумели согласовать 700 страниц машинописного текста? Иногда на нас находило такое - неуступчивость в мелочах каких-нибудь.
В Ленинграде в эти дни Пудовкин проводил в ААНИИ (в новом здании в Гавани) семинар "Конвекция в ночной магнитосфере", который мы с Б.Е. посещали. Я исправно, а Б.Е. нет, ссылаясь на то, что ему лучше мои тексты почитать, пока я здесь.
Участников семинара селили в интуристовской гостинице "Карелия", и Б.Е. рекомендовал мне на время семинара туда переехать, там, мол, удобнее мне будет. Он, наверное, устал от меня, к тому же Людмилы Михайловны не было (уехала в Венгрию по приглашению), и Б.Е. приходилось заботиться о кормёжке для нас двоих.
Я перебрался в "Карелию" с тем большей охотой, что мы поселились в одном номере со Славой Ляцким, правда, не вдвоём, а в трёхместном номере с Мишиным-старшим, Виленом Моисеевичем, иркутянином из СибИЗМИРа, известным магнитологом лет под шестьдесят, которого Слава всё время подначивал, приставая с объяснениями, почему он, Слава, когда-то там давно, будучи председателелм какого-то семинара, не дал Мишину времени на выступление больше, чем другим, как тот просил, за что Мишин на Славу очень обиделся, а зря, Слава к нему хорошо относится, но демократия для Славы превыше всего.
И, действительно, Слава даже своё выступление на семинаре превратил в лекцию про демократию и закончил призывом поддержать начавшиеся в стране демократические преобразования. Они с Юрой (он тоже был здесь на семинаре) в связи с перестройкой находились в состоянии, близком к той эйфории, которую они испытывали 20 лет назад по поводу событий в Чехословакии, строившей "социализм с человеческим лицом" (до вторжения туда наших войск, разумеется).
У себя в ПГИ под лозунгом борьбы за демократию они затеяли грандиозную борьбу с Распоповым и его приспешниками, сотрясавшую институт уже несколько месяцев и расколовшую ПГИ не на два даже, а на несколько лагерей, из которых наиболее консолидированным было Добровольное Общество Содействия Перестройке (ДОСП), в которое входили Слава, Юра, Володя и Тамара Козеловы, Витя и Галя Мингалёвы, всего 11 или 12 человек.
Ещё весной они начали с того, что распространили по институту анкету с вопросами, касающимися деятельности дирекции ПГИ и лично Распопова, и результаты вывесили на всеобщее обозрение. Результаты для дирекции оказались очень неутешительными.
Большинство опрошенных признало Распопова несостоятельным как директора, не имеющим научного авторитета и не удовлетворяющим общепринятым моральным нормам. Досталось и Кузьмину - заму по Апатитам, и Леонтьеву, Учёному секретарю института, бывшему члену Славиной теоргруппы, который, выбившись в начальники, совершенно переродился, по словам Славы и Юры. ДОСПовцы повели кампанию за перевыборы всей дирекции.
Тема выборности директоров институтов в Академии Наук занимала в то время не только их одних. "Литгазета" публиковала требования учёных признать за ними право выбирать себе руководителей, уж если такое право предоставлено рабочим, взывала к Президенту АН Марчуку, но тщетно.
- Директоров и так выбирают, - отвечал Марчук. - Академики. Им же виднее. В конце концов, институты принадлежат Академии Наук, а не каким-то там научным сотрудникам.
Может, он буквально и не так отвечал, но смысл этот.
Разумеется, рьяных полярных перестройщиков попытались обуздать. В ПГИ была направлена комиссия от Президиума АН, в которую вошли Мигулин (директор ИЗМИРАН), Гальперин (от ИКИ), Трахтенгерц (от НИРФИ), ещё кто-то. Комиссия вела разъяснительную работу, главным образом, вызывая по отдельности научных сотрудников, выспрашивая у каждого, чем он лично недоволен, и что ему лично не нравится в Распопове, и объясняя недовольному, что при всех его, быть может, и справедливых претензиях к Распопову лучшего директора всё равно не найти. И если перестройщики свою бузу не прекратят и добьются даже снятия Распопова, то им сверху могут такого солдафона прислать порядок навести в институте - не обрадуются, и Распопов им лучше всякого покажется.
Что заставляло комиссию защищать Распопова - непонятно. Инструкция, данная в Президиуме? Неприятие самого факта попытки свергнуть назначенного Президиумом директора? Этим можно было бы объяснить позицию Мигулина. Но Гальперин, Трахтенгерц - люди, хорошо знавшие и Распопова, и Ляцкого, высоко ценившие Славу как учёного, - почему они теперь и слушать не хотели его доводов (а Слава, разумеется, считал, что хуже Распопова никого быть не может)?
Интересно, однако, что и Б.Е. прислал в комиссию письмо в поддержку Распопова, чем ужасно огорчил Славу. Отношение же Б.Е. к событиям, происходившим в его родном ПГИ, мне было известно. Б.Е. считал, что Славу судьба ПГИ, как института, совершенно не волнует, ему важны его демократические игры сами по себе и важно свалить Распопова, претензии к которому у Славы, конечно, справедливы, но и окрашены личными мотивами.
Альтернативы же Распопову в ПГИ нет. Наиболее вероятной кандидатурой на место директора является Лазутин, секретарь партбюро, который спит и видит как бы распоповское кресло занять, но Лазутин - хуже Распопова. В этом Б.Е. убеждён. Под началом Распопова Б.Е. десять лет отработал и знает, что с ним ладить можно, его можно нейтрализовать, у него связи в Президиуме, а у Лазутина нет авторитета ни в низах, ни в верхах. Короче, Распопов лучше Лазутина, а других кандидатов Б.Е. и вовсе не видит.
Тут Людмила Михайловна добавляла, что Распопов, действительно, дискредитировал себя тем, что всё своё директорство свёл к непрерывным поездкам за границу за тряпками, которыми потом и хвастается откровенно, но не Славу же директором посадить!
Перестройщикам и в самом деле некого было предложить вместо Распопова кроме Лазутина. В этом была их главная слабость. В ПГИ докторов-то вообще - раз, два и обчёлся: Распопов, Лазутин, Горохов, вот Мальцев теперь и всё. Научный авторитет объективно самый высокий у Ляцкого и Мальцева, но они теоретики, и им чужды конкретные заботы огромной армады экспериментаторов, относящихся к этим снобам - Ляцкому и Мальцеву с недоверием, просто как к пижонам. И общественная репутация у них сомнительная, большинство вряд ли пойдёт за ними. Да и опыта административного у них никакого нет.
Горохов, хоть и доктор, но скромная фигура. Лазутин же активен, доктор, давно заведует одной из самых крупных лабораторий - космических лучей, но и его очень многие не любят. Про остальных же и говорить нечего - мелки для директорства, во всяком случае не выделяются чем-либо заметно среди таких же завлабов, кандидатов наук.
Перестройщики рассчитывали на варягов, в числе возможных кандидатов фигурировали, например, Фельдштейн и даже я, но конкретных договорённостей, хотя бы предварительных, у них ни с кем не было. Да и попробуй такого варяга найти, чтобы им подходил и согласился бы ехать на Север возглавлять такой бузотёрный институт.
Ко всему прочему существовал ещё некий антагонизм между мурманской и апатитской частями ПГИ по поводу предполагавшегося в относительно скором будущем переезда апатитской части в Мурманск, где строилось новое здание ПГИ. Апатитяне в большинстве своём в Мурманск переезжать не хотели, главным образом, из-за того, что, поскольку в Мурманске хуже с жильём, переезд наверняка будет связан с потерей части жилплощади, да и прочих преимуществ в Апатитах много - нет проблем с городским транспортом, гаражи у всех рядом, жёны (или мужья) и дети пристроены, снабжение даже лучше, чем в Мурманске, воздух чище и климат суше, и т.д., и т.п.
Мурманчане же, напротив, были заинтересованы в том, чтобы институт, а точнее, дирекция были бы  не в Апатитах, куда за каждой бумажкой или печатью мотаться нужно за 200 вёрст, а в Мурманске. Да и с помещениями у них было плохо, и они с нетерпением ждали окончания строительства нового здания.
Распопов был за скорейший переезд, и в этом его поддерживали мурманчане. Лазутин был против, и поэтому против него была настроена часть мурманчан, боявшихся, что Лазутин, придя к власти, притормозит дело с новым корпусом.
Всё это и сыграло в конечном итоге свою роль в том, что, когда комиссия устроила - не выборы, а что-то вроде плебисцита по вотуму доверия Распопову в институте, большинство (почти 60%) проголосовало за него (в том числе и Володя Власков, например), не взирая на то, что анкета с противоположными результатами опроса общественного мнения продолжала висеть в институтском коридоре на 2-м этаже апатитского здания.
Тем не менее нельзя было сказать, что вся затея перестройщиков лопнула. Были достигнуты и некоторые положительные результаты: Распопов перебрался в Мурманск, подальше от этих апатитских смутьянов, Кузьмин вообще ушёл из института, а на октябрь были назначены выборы (!) замдиректора по апатитской части. К этим выборам теперь и готовилось ДОСП.
Кандидатами были Ляцкий, Мальцев, Мингалёв и Черноус. Лазутин в замы к Распопову идти отказался. Первые трое входили в ДОСП, и любой был готов отказаться в пользу сообщника. Слава, в частности, говорил, что снимет свою кандидатуру в пользу Мальцева или Мингалёва - у кого больше шансов будет, а, скорее, их будет больше у Мингалёва: был начальником ВЦ Кольского филиала АН, имеет опыт административный.
- А ты не согласился бы к нам в директора пойти? - спросил меня Слава. - Только учти, власть у директора будет сугубо исполнительная, он во всём должен подчиняться Учёному Совету. И через пять лет - перевыборы. Не пройдёшь - не обессудь.
- Спасибо, Слава, за честь, - рассмеялся я. - Только объясни, пожалуйста, мне-то это зачем?
- Я понимаю, всё не так просто. Но ты подумай, пожалуйста.
19 февраля 1988 г., кирха
На семинаре была и Аллочка. Она передала мне приглашение от коллектива пудовкинцев провести вечер с ними и избранными гостями семинара на квартире у Свет Санны Зайцевой.
- Я знаю, что ты со Славой живёшь, - сказала мне Аллочка. - Его тоже приглашают, но ты скажи ему, что и я там буду.
И на этот же вечер нас со Славой пригласил к себе Саша Чертков, тоже пудовкинский сотрудник, но державшийся особняком, приятель Димули. Мы со Славой решили убить двух зайцев - побывать и там, и там, чтобы никого не обидеть.
Сначала мы заявились к Свет Санне в громадную подзапущенную квартиру на Васильевском острове, недалеко от Академии Художеств, оставшуюся ей с матерью от отца-художника, профессора живописи. Сохранилась и мастерская художника, где гости могли рассматривать картины и книги.
За столом было скучновато. Я попытался было привлечь публику к идее, которую Слава развивал в номере "Карелии" в разговорах с Мишиным, - о создании Союза Учёных, а для начала Геофизического Союза наподобие Американского, с тем, чтобы поставить на демократическую основу издание журналов, проведение конференций и т.п., но успеха не имел. Игорь Алексеев из НИИЯФа заявил, что в геофизике и так всё достаточно демократично. Все мы сами  рецензенты в своём журнале "Геомагнетизм и аэрономия", чего ещё надо?
Отсидев ради приличия час, мы со Славой смылись потихоньку и перебрались с Васильевского острова на Невский проспект. Чертков жил недалеко от Елисеевского гастронома, тоже в старом доме, тоже вдвоём с мамой, только в малюсенькой совсем квартирке, выкроенной, наверное, из какой-нибудь коммуналки.
В гостях у Саши был ещё его дипломник, которого Слава тут же взялся просвещать по части демократии. Я не активно участвовал в разговоре - отвлекался на телевизор, передавали футбольные матчи на европейские кубки ("Зенит" в этот вечер как раз отличился в Бельгии с "Брюгге"), и оказалось, что Сашина мама заядлая болельщица, ужасно переживает за "Зенит", в то время как сам Саша к футболу совершенно равнодушен.
Всё же меня достали - попросили высказаться, что такое социализм. Я ответил, что понятия не имею.
- Ну, а всё-таки, что для тебя стоит за этим словом?
- Думаю, что это абстрактное понятие, не насыщенное конкретным содержанием, плод воображения мечтателей конца прошлого века. Существует, конечно, такое определение, что это - общественная формация, в которой средства производства принадлежат народу, то есть отсутствует частная собственность на средства производства, и действует принцип распределения по труду, но ни того, ни другого я лично представить себе не могу.
Что такое общественная собственность на средства производства? Где она более общественная - в так называемых странах социализма или в капиталистических странах? Что вообще значит - общественная? Почему собственность какого-нибудь акционерного общества менее общественна, чем, допустим, наш знаменитый Байкальский ЦБЗ, который вся наша родная общественность закрыть не может?
Если собственность обществом не контролируется (общество ею не располряжается), то можно ли утверждать, что она ему принадлежит? Выражают ли Госплан и Минфин интересы общества? Там, где нет демократии, нет и общественной собственности.
А что такое распределение по труду при социализме? Какова мера общественной или вообще какой-либо полезности этого труда?
Я знаю только один вид социализма - тот строй, который конкретно имеет место у нас и в странах соцлагеря, но он под приведённое определение не подходит, а какой бы подходил - не знаю, не могу себе представить. Да и стоит ли себе голову ломать над чьими-то фантазиями? Разве что для того, чтобы придти к такому забавному выводу, что современный развитый капитализм как раз больше всего и отвечает исходному определению социализма...
Но оказалось, что я этим высказыванием увожу беседу куда-то в сторону от намеченной Славой линии, и мне было позволено продолжать смотреть футбол.
А второй раз я включился уже более активно, когда услышал, как Слава ляпнул, что Христос был великий политический деятель. Я запротестовал:
- Христос - Бог, а не политический деятель!
Слава, конечно, не согласился, и мне пришлось доказывать ему, что существует разница между религией и политикой (хотя они и проникают взаимно друг в друга), и что, если уж он не признаёт Христа Богом, то во всяком случае религиозным проповедником следовало бы его признать, а никак уж не политиком.
23 марта 1988 г., кирха
Это как раз многие из слушавших Христа иудеев принимали его за политика, объявившего себя Мессией (Спасителем, Избавителем) в том смысле, что он избавит иудеев от римлян и сделает их царство великим и всемогущим. Убедившись, что это не так, то есть разочаровавшись в Христе именно как в политике, они и сопровождали насмешками его путь на Голгофу и казнь. Но ведь Христос воскрес! И имя его живёт отнюдь не благодаря каким-либо его политическим деяниям...
От Черткова я проводил Славу до Московского вокзала, он отправился поездом к себе в Апатиты, а я - ночевать к Б.Е., чтобы с утра опять усесться с ним рядом над рукописью.

Побывал я в гостях и у Ирины с Димой. Комнатку им дали в общежитии малюсенькую, но больше той, в которой мы с Сашулей жили на Добролюбова, правда, у нас предбанник кухонный ещё был. Во всяком случае у них две кровати и шкаф поместились, жить вполне можно. По внешней видимости у них пока всё было нормально. Иринка выкроила какие-то свободные деньки, съездила во Владимир, навестила бабулю Тоню после операции, та ей очень обрадовалась. Иринка помогла ей по хозяйству - уборку сделала, постирала кое-что и приволокла прорву варенья и компотов в награду за труды.
(продолжение следует)