Очаг

Двое. Один исповедуется. Другой наблюдает.

Дыхание: тяжелый  вдох и выдох. Изо рта выплывает сизый дым, поднимается в высь и исчезает во тьме. Идет снег и, кажется, что это не снежинки падают,  а летят миллионы инопланетных захватчиков, год от года пытающихся упрямо охватить всю землю своим белым воинством.
Кругом пустота и бесконечность, виден лишь горизонт, проходящий черной линией между темно-синим небом и серой пустыней снега…

Моя мать родила меня в тридцать пять лет, я был поздним ребенком, отец сразу же уехал на Печору, за деньгами. Мать осталась одна. И восемь лет жила каторжным трудом: ходила за скотом, колола дрова, со мной нянчилась, носила воду, а ведь она была уже старенькая. Но никто ей не помогал, никто. А когда мне стало восемь лет, колоть дрова начал я.

Ветер усилился, снег с ожесточением падал в лицо, попадал в рот, растворялся горьковатой жидкостью на языке. Показались рыбаки: черные мазки на сером полотнище снега, сгорбленные, застывшие в разных позах они были похожи на призраков, сторожащих вход в сердце Севера…

К четырнадцати у меня появились деньги, а с ними друзья и бабы. Я напивался до чертиков. Было время, когда я беспробудно пил целый месяц. Два раза меня приволакивали домой. Один раз я приполз сам: я полз на четвереньках несколько километров,  была зима, жуткий холод, а я был в одной кожанке, она была грязной, колючей от нее тащило, я подполз к дому и лег на крыльцо, потому что не мог сделать больше ни шагу и почувствовал как меня начинает морить сон. Если бы тогда я заснул, я бы больше не проснулся…

Становилось холодней.  Идти было больно и тяжело, стоять – тепло и приятно. Горизонт исчез, небо потемнело и слилось с серой пустыней снега. Рыбаки исчезли. Пространство утратило перспективу, время реальность, жизнь значимость….

Ты когда-нибудь голодал, хотя бы, четыре дня? Нет? А я голодал две недели. Денег не было, я прогуливал школу, а мать отказывалась брать в долг. Она была гордой. Потому что эти сволочи  могли ей сказать, мол,  у тебя муженек уехал на Печеру, там давно завел себе другую семью и высылает вам гроши, вот поэтому вы и побираетесь…. Я знал, что это не так, отец приедет, и они все заткнуться, все…

Костер. Желанный, горячий, близкий и такой далекий переливался зеленой травой, красным солнцем и голубым небосводом. Он жил, что бы согревать уставших и замерзших путников. Жил ради жизни других. Мне захотелось упасть на снег и  зарыдать.

Однажды, когда я смотрел телевизор…

В дверь одиноко постучали.

Я услышал, как мать вскрикнула…

Это был уставший, замученный человек…

«Папка», - закричал я, - «и кинулся к нему на шею».

Сердце отца дрогнуло…

Я был рад, что он снова был снами. Он приехал. Но после первой радости посыпались упреки, почему так долго? Почему …? А ведь они и в правду все заткнулись и бабы и мужики. Особенно мужики. Я помню, как они спросили тогда отца: «Че на Печере то не остался». А он посмотрел на них, так посмотрел. И они сразу заткнулись…
 
Я закрыл глаза, и пустыня заалела множеством костров. У каждого из них сидели люди…и ждали. Среди этих костров я узнал свой  и  побежал к нему, словно дикий зверь, падал и вновь бежал, падал и бежал, падал….Снег кружился над головой, словно в безумном хороводе, костер прыгал, а я все бежал и бежал, пока видение не исчезло …
Дыхание: тяжелый  вдох и выдох. Изо рта выплывает сизый дым, поднимается в высь и исчезает во тьме. Идет снег и, кажется, что это не снежинки падают,  а летят миллионы инопланетных захватчиков, год от года пытающихся упрямо охватить всю землю своим белым воинством.
 Ничего, я дойду, все равно дойду  до своего костра, очага, дома, только ждите, РАДИ БОГА, ЖДИТЕ!