Пёрышко часть вторая и эпилог

Часть вторая:

Осторожно промелькнув в открытые ставни, луч света упал на лицо молодой девушки. На улице было уже светло, но кто хочет вставать в такой прекрасный солнечный день? Тем более, если тебя мучили кошмары. Три дня подряд она просыпалась среди ночи в холодном поту, с растрёпанными волосами и мутным, усталым взглядом. После этого ей было тяжело заснуть, веки смыкались только к рассвету. Влажный тёплый воздух, томно наполнял комнату каждый раз, когда она открывала окно. Каждый день, уже впитавшийся в каждую каплю крови ритуал: как только солнце заливает лицо золотой краской, должны открыться глаза; потом зрачки должны сфокусироваться на серой грубой массе потолка, они должны оставить на ней свой отпечаток, две чёрные точки, пустые и в то же время полные вечным хаосом и непокорностью; тонкая материя простыни, похожая скорее на вуаль, плавно соскальзывает на левую сторону кровати, ту, которая дальше от окна, и, оголяя нежное тело, укладывается водной рябью на полу; она медленно и грациозно, как бы подплывает к стеклянной глади окон и должна распахнуть их настежь.
После этих трёх ночей она обнаружила под окном белоснежноё пёрышко; в нём переливалась радуга. Она улыбнулась, слегка, ведь если появилось пёрышко, то значит, оно из кого-то выпало, кто-то его потерял, а это всегда грустно: терять частичку себя, возможно, самую прекрасную. Уже несколько лет её мучили ночные кошмары, одни длились неделю, другие растворялись темноте за два дня, но всегда, каждый раз, на утро она находила под окном белоснежное пёрышко, оно всегда переливалось радугой. Тогда она шла к старому шкафу и нежно прикасалась к дверце, потом открывала её и тогда комната как-то менялась. Запах мяты и кокоса наполнял комнату. В стеклах окон играло море, а пол таял и рассыпался, превращаясь в мягкий песок, белизна которого сродни белизне первого снега. Звуки переставали существовать и вязкая тишина сковывала движение, и мысли, и чувства, она сковала сама себя и становилась гуще. Всё погружалось в некую нирвану и то, что происходило вокруг теряло своё значение, теряло свою актуальность. Дверца шкафа мерно покачивалась в такт времени, у которого нет ориентиров, кроме расписанных человеком, но есть жизнь, а значит, есть ритм. Дверца скрывала нечто дорогое, то, что  складывают с особой любовью и берегут от чужих глаз, то, о чём боятся даже думать лишний раз, дабы не погубить священный ареол. За дверцей шкафа были уложены перья, в них был радуга.
Каждое утро девушка подходила к шкафу и напевала старинную грустную песенку, потом проверяла, плотно ли он закрыт, а затем плотно закрывала глаза и поворачивалась спиной к шкафу. Ещё один ритуал. Девушку звали Альба.

Утренняя заря расползлась по серовато-голубому небосводу,  пронизав небо золотыми нитями, на которых блестеле молочные капельки редких облаков. Внизу берюзовым шёлком колыхалось море. Альба шла босиком и песок обволакивал её стопы. Она шла к заре, шла, неторопливой походкой, свойственной лишь истории, времени. Ей некуда было спешить, когда у тебя есть мечта, время теряет всё свою значение, имет значение лишь цель, цель ради которой можно прожить вечность, цель, ради которой можно умереть. Ведь смерть, это лишь начал…
Когда солнце стояло в зените, стараясь изо всех сил подарить тепло белоснежным сахаринкам песка и океану, а пальмы впадали в сладкую дрёму, медленно покачивая своими громадными перестыми листьми, Альба сидела на мокром песке. Прибой ласково гладил её ноги и щекотал пальцы ног. Её руки погружались в песок, а потом, зачерпнув горсть, придавали рассыпчатой массе черты человека. То была некая игра с океаном: каждый день Альба лепила песочного человека и давала ему имя, а океан с новым приливом, забирал её творение к себе в царство; и так было каждый день. Океан не мог говорить, и по-этому не мог сказать Альбе спасибо, вместо это, он оставлял каждое утро красивые ракушки, переливающиеся перламутром и нелепые осколки коралов. Как приятно находить подарки, особенно утром, когда полусонные глаза впитывают, словно морская губка, цветные картинки природы. И много ли от кого можно получать подарки каждый день? Но океан всегда щедр. Он кормил своим телом множество живых существ на протяжении многих миллионов лет, что в природе щедрее океана? По всей земле он запустил свои руки, он питает деревья и траву, он даёт пищу животным… но лишь одно не способен дать океан, он не способен подарить чувства. И как бы близок он не был, рядом с ним всегда ощущаешь одиночество, всегда ощущаешь его превосходство. Но Альба старалась не думать об океане, в её голове вертелась карусель из детских мечтаний и красочных надежд; одна за другой мелькали мысли и планы на будущее. Ей надо было немного подождать, и пусть даже это будет тысяча лет, но эту тысячу лет она решила прожить без огорчений. Лицо песчанного человека уже было готово; Альба взглянула на него, глаза… они были мёртвыми. Что будут делать мёртвые глаза на океанском дне, когда там так много некогда живых? Альба тихо улыбнулась: вот и прошла сегодняшняя встреча с океаном. Он послала ему воздушный поцелуй и направилась к тонкой зелёной линии, за коорой возвышались стройные стволы пальм.
В тёплых краях волшебство случается чаще, иначе как обьяснить, почему всё небо усыпано звёздами? Или почему туманная пелена застилает разум, почему хочется спать, а во сне… Как объяснить то, что музыка просачивается через каждую веточку, через каждую песчинку, а дирежёр сама природа? Ветер тонет в ветвях деревьев и мирно посапывает, а его мерное тёплое дыхание пробуждает сказочных существ, в которых когда-то верили, когда то любели, но теперь забыли как бывает забывают тряпичную куклу, подаренную бабушкой, уже повзрослевшие, но потерявшие цель люди. В тёплых краях, эти сказочные существа пытаются согреться, ведь раньше их согревало человеческое сердце, а теперь оно стало холодным.
Альба сидела облокотившись на подоконник и смотрела на звёзды. Что их разделяло, миллионы киллометров или мысль, пространство или мечта. По матовой поверхности оконной рамы полз чёрный муровей. Он упрямо пытался протиснутся сквоизь призрачную массу стекла, но она не пускала его; тогда он пробегал ещё пару своих маленьких, почти незаметных шажков и повторял попытку. Куда он рвался? Быть может, его тоже манило бесконечное величие звёзд; быть может он рвался на землю. У него был его муравейник, у него была его тропинка, по которой он тоскал кусочки листьев, наполовинну съеденные гусиницами, и кокосовые ворсинки. Быть может, если бы он смог достигнуть звёзд, он бы тоже потащил бы их в муравейник. У него была его королева… И он верит, что у него это есть до сих пор. Он будет верить, пока его не раздавят или порыв ветра не унесёт его к солённой воде океана… Звёзды, Альбу тянуло к звёздам. Мечты наполняли её, как бездонный сосуд. Но можны ли долететь до сверкающих точек на одних лишь мечтах? Ведь были те, кто готов был вереть и надеятся, они собирали свои мечты по частям и строили из них летучюю гондолу и, наслаждаясь баркаролой немого ветра, пускались в путь по воздушным каналам к небесной сфере. Но вскоре они теряли управление и их продолговатые гондолы разламывались на две части, словно сухая ветка. Они стремительно падали вниз и разбивались насмерть об холодные взгляды и непонимание. Они становились тенью, обречённое на вечные блуждания среди непонятливых и невежественных лиц… Их веры было не достаточно, для твёрдой веры нужна жертва, но только не собственная. Тот, кто отдаёт частьичку себя, не может не потребовать её взамен, но тогда теряется любовь; вера теряет смысл без любви.
Разрезав бархотную черноту неба, алой искрой промелькнула комета, она осветила лучики одиноких звезд, а те, в свою очередь, улыбнулись маленькой земле. А на земле была ночь. Альба смотрела на то, как неведомый сеятель рассыпал по небу миллионы горящих зёрен, которые потом произростали в цыле всленные, создавая планеты и, возможно, цылые цивилизации. Яркая птичка, хвост которой схож и пылающим косором, вспорхнула на матовые листья пальмы. Всё вокруг погружалось в вязкую тресину сна. Сон накрывал своим тёплым одеялом всё вокруг, согревал грёзами о будущем, о новом дне; всё засыпало. Ресницы Альбы стали тяжёлыми, а глаза влажными, и она, как бы под гипнозом, побрела к мягкой пучине кровати; что за сны ждали её? За окном стрекотали свою колыбельную цикады.

Солнечный свет опять премешался со всем, что находилось в комнате: он прошил золотоми нитками постельное бельё; расскарасил яркими красками давно уже увядший букет цветов; он сделал потолок, похожим на белый песчинный пляж с его меленькими барханчиками, таким пляж, должно быть, видят опяьнённые солнцем птицы. Альба потянулась и солнце осветило её волосы; словно хлебные колосья на поле они колыхались при слабом дуновении не весть откуда взявшегося ветерка. Повторив свои маленькие ритуалы, Альба взяла спелый плод манго. Поддев ногтем кожецу, она легко отделила её от оранжевой, как вечернее солнце, мякоти. Душистые капли окрасили пол пятнашками, вся комната наполнилась дивным ароматом.
Весь пляж был усеян маленькими норкам, как будто воронками от дождя, но только глубокими; они уходили глубоку в песок, насколько глубоко может казаться маленькому крабику. Крабики были повсюду. Как будто они вышли из пены прибоя, прозрачные, молочно белые, они хаотически мельтешили по пляжу. Альба наблюдала за одним, размером с косточку лича, крабом. Он карабкался на горку песка, которую альба заботливо для него подготовила. Другого крабика она огородила небольшим рвом, третьего она запутала в вынесенных на берег водорослях. Иногда, игрась на пляже, она представляла себя вершителем судеб этих суетливых и несмышлёных существ: одним она оставляла на съедение косточки от фруктов, других она закапывала в мокрый песок; она могла ряспоряжаться кому из них жить, а кому нет, а они, в свою очередь, верили в её существование и боялись, но вряд ли могли объяснить. Но ирагры ей быстро надоедали, и Альба оставляла крабиков жить своёй жизнью.
Тропинка терялась в рваных контурах тропического леса. Древний лес, которой помнил как кораллы перемалывались под временем, как они собирались тесным кольцом вокруг занесённого ветром семени, которое затем стало ростком, лес жил свой жизнью, он беседовал с ветром и солнцем по утрам, он вторил игривому прибою, он говорил с тропинкой, а та отзывалась ему шуршанием чьих-то ног. Лес разговаривал клювами птиц, потрескованием стволов деревьев, когда тех расскачивал ветер; лес разговаривал тысячей своих обитателей. Каждый уголок на его вечнозелёном теле был создан природой, лишь тропинка была чужеземцем; она была протоптана человеком. Тропинка рассказаывала о тёплых пятках, и об отрывистом дыхании, а лес говорил тропинке о вечности. Они не понимали друг-друга, ведь тропинка была молода, а лес был стар и хотел говорить о вечном, ибо он сам был не вечен. И что ему босые ноги человека? Он слишком сильно беспокоился о вечном, слишком долго, и слишком бессмысленно…
Что чувствует человек, в предверии чего-то важного, быть может, более важного чем его смерть? Всё жизнь мы пишем дневник лишь затем, чтобы в самом конце написать пару слов о том, что мы успели и не успели сделать, чтобы закончить повествование нудным монологом, к которому готовились всю жизнь и всю жизнь обдумывали. Потом мы ставим нашу подпись и оставляем дневник, или его отражения на маленьких полочках сознания наших родных, друзей. Со временем страницы покрываются пылью, чернила расплываются от влаги и вскоре уже с трудом можно прочитать написанное; потом всё рассыпается в пыль, в прах, откуда и возрадилось. Но что если оставить дневник не законченным, что если высеч слова и буквы в небесной глазури, сложить из звёзд, как из янтарных камушков своё имя? Сколько уставших и потерявшихся сердец будут читать эти знаки и видеть в них своё спасение? Ведь стоит углядеть самую яркую звезду и поверить, что она пренадлежит тебе, как мир вокруг меняется. Но это будет потом, а пока Альба стояла с закрытыми глазами перед окном. Ещё один маленький ритуал. Руки ложились на стекло, которое впитало тепло солнца, и медленно скользили вверх. Потом Альба открывала глаза и улыбалась, сегодня она улыбалась последний раз закату. Больше она не увидет кровавую вуаль заходящего солнце, только зарю. Как прекрасно начинать новый день, никогда не заканчивая старый! В окне отражалась радуга.

Ночь покрыла сажей всё вокруг, лишь волны океана колыхали святящуюся плёнку планктона, а на небе горели звёзды. Луна поспешила спрятатся за тучи и от туда тихо  посмеевалась над суётностью мира. Сегодня оуна решила не появляться на глаза, хотя всё её круглое тельцо наполнилось бледно-золотым свечением, и казалось, она вот-вот разорвётся. Чёрным пламенем горели верхушки пальм в ночи, колышемые ветром. Можно было подумать, что ветер раздулся до необычайных пределов и поглотил всю землю, всё находилось внутри его невиданного брюха; казалось, что весь мир раздулся в ожидание чего-то. Как утомительно ждать, и счасливы те, кто способен не мучить себя ожиданием, благославенны те, кто не натягивает пространство на каждую секнду, для кого мир остаётся прежним! Какая страшная участь надблюдать за происходящим и ждать, ждать. И кто тогда несчаснее звёзд? Она смотрят на маленькую планету всю вечность. Что они предвкушают? Зачем они согревают своим светом и надеждой?.. Молодой ветер был в смятении. Он пытался найти ответы у леса, но тот отвечал про вечность; он взывал к океану, но тот упивался своей властью. Всю ночь ветер кружился в вальсе с прибрежным песком, а на утро он заснул сладким сном, последним сном.

Серый песок на пляже начал розоветь, а длинные тени возникать из под плотного поркрова сумерек. На тоненькой чёрточке начало появлятся розовое пятно и расплозаться, буд-то кто-то пролил краску и она растикалась по небу, мокрому от тоски и слёз по дождю. Всё вокруг начало оживать, деревья и пальмы протянули свои листья навстречу восходящему солнцу, жадно вюирая его лучи. Ведь как приятно снова увидить нечто дорогое и любимое после разлуки, пусть и недолгой, но всё же разлуки… а может в этом и кроется любовь? В вечной череде дня и ночи, в вечном ожидании. Что ожидала природа? Солнце бережно огибало камни, ласкало жухлую траву и вот, один неосторожный лучик заглянул через окно.
Бывает, что ночные кошмары перемешаются с реальность; тело отказывается подчинятся и видения уходят по маленькой горной тропинке и с каждым шагом замечаешь, что там, где секунду назад была твоя стопа уже молочная бездна. С одной стороны пропость, с другой стена, и тропинка ведёт к неизбежному концу. И не важно, кто или што снился, на утро просыпаешься в холодном поту и веки становятся свинцовыми. И невозможно вспомнить, о чём был сон. Простыня прилипла к нагому телу Альбы; её взъерошеные волосы закрывали её лицо, и слабую улыбку. Это был её последний кошмар.
На травянистом лугу паслись огромные черепахи. Словно закованные в вечные латы, древние титаны с сногами схожими со стволом дерева, они медленно пердвигались в различных направлениях и пережёвывали высохшую на солнце траву. Альба любила этих черепах. Бывало, когда тоска пускала свои цепкие корни в её душе, а небо заволакивали тяжёлые тучи, она подолгу сидела среди этих молчаливых собеседников и радовались их безмятежности. Казалось, что всё их существоание исполнено вековой мудростью, которой так не хватало ей. Теперь она знала своё предназначения, она познала эту мудрость и настала пора прощаться. Она обняла каждую кожанистую и грубую морду и высыпала им свежей травы, припасённой зарание. Потом Альба двинулась к океану. Он негодовал и пенистые волны разбивались и мкокрый песок, волны вздымались так высоко, что, можно было подумать они пытаются сорвать звёзды. Альба слепила ему из песка последнего песчаного человечка, прекраснее всех тех, которые у неё получались до этого и океан вмиг поглотил его. Альба прощалась с лесом, с тропинкой, с упрямым ручейком и звонким, как звон серебрянных монет, водопадиком. Как приятно бывает прощатся! Как будто сбрасываешь с тела всю одежду и остаёшся нагим; ты волен идти куда угодно и ничто не сковывает движения. Но как же тоска по тому, к чему привязался? Но ведь всему найдётся маленький уголочек в сердце, ведь сердце при раасставание необъятно и каждое воспоминание делает его ещё больше.  Так зачем грустить! Пусть каждый оставит частичку самого дорого, а что может быть надежней, чем сохранить это в сердце.
Всё вокруг менялось: в небе зогорелась разноцветными огнями радуга, желтая трава наливалась соками и её стебельки гордо выпрямлялись. Алба шла нагая, лучи солнца очертили её формы, а за спиной блестели первым снегом крылья. Сколько величия в её стане, в том как она шагала, как волосы развивались при ходьбе оголяя груди. Что за блеск был в её глазах! Что за улюбка была на её лице! Она приближалась к тому, о чём мечтала всю жизнь, чего вожделала с самого детства, когда впервые увидела ночное небо и яркие камушки звёзд. И она оттягивала этот момент, с каждым шагом её движения замедлялись и становились более плавными. Вот он, последний миг, взгляд, запах моря, тепло песка, последний раз она вдыхает этот воздух. Альба закрыла глаза, пытаясь вспомнить всё, что у неё было, и то, чего она так никогда и не получит. Вмах крыльев, и вот только кончики пальцеа ног чуть касаются рассыпчатой поверхности пляжа, ещё взмах, потом ещё, и Альба летела. Она летела на встречу звёздам, навстречу вечности, на встречу своей мечте и тому, что принесло столько страданий другим. Она не оставит землю, она будет смотреть на неё, у неё будет целая вечность. И каждый раз она будет улыбаться, когда новая звезда упадёт вниз, или кто-то, потереят белоснежное пёрышко, в ворсинках которого будет играть радуга.

Эпилог:

Когда тоска съедаёт душу и поттачивает ваш разум, посмотрите на ночное небо. Видны ли на нём звёзды? Смотрите на ту, кторая горит ярче всех, смотрите на неё, эта звезда приносит удачю. Но сможите ли вы до неё дотянутся? Смотрите на небо, сосчитайте звёзды, и не верьте тем, кто говорит, что их нельзя сосчитать. Всё возможно, но достаточно ли сильно вы желаете этого. Смотрите на небо, и загляните в себя. Небо смотрит на вас всеми своими звездами, знаете ли вы чего хотите? Смотрите на небо а потом забудьттесь, окунитесь в сон, зукутайтесь в его чары, а когда проснётесь забудьте обо всём. И главное, никогда не побрайте белоснёжные перья в которых играет радуга.