Волшебник эпизод второй

Свадьбу собирались сыграть в середине мая.

Будущие тесть и теща  недоверчиво восприняли предстоящего мужа своей дочери. Расспрашивали с пристрастием, их волновало абсолютно все: как Саша живет и где живет, один ли, не один, кем работает и сколько получает, каковы перспективы, и что он себе видит в будущем. Ну и так далее. Больше всего их смутила туманность ответов касаемо работы, но здесь энергично вмешалась Ксения и заявила, что Саша коммерсант и у него свое дело. После чего ее родители - рядовые представители рабочего класса бывшего Советского Союза и люди высокоморальных принципов, любезно вбитых в них все тем же государством - несколько успокоились и, выведав, по их мнению, все интересное, торжественно дали свое согласие-благословление. И Ксения в тот же день переехала жить к нему.

Наступила суетливая пора подготовки к свадьбе. И вот здесь-то Саша и Ксения впервые разошлись во мнениях.

…Однажды он влетел в квартиру с горящими глазами и, возбужденно размахивая руками, вместо приветственного поцелуя, скидывая куртку, восторженно прокричал:
- Ксенька! Я сделал это, я сумел! Я молодец!

- А поцелуй где? – она встречала его в дверях, появившись из кухни, где творила ужин, руководствуясь поваренной книгой.

Вслед за ней в прихожую выплыли ароматы, будоражащие аппетит. Он нетерпеливо чмокнул ее в щеку и, не обращая внимания на запахи, ухватил ее за руку, потащил в комнату.

- Я сумел… Я сделал…

- Куда, куда в ботинках! – запротестовала она.

Он лишь отмахнулся и, оставляя грязные следы, с энтузиазмом массовика-затейника проник в стерильную чистоту комнаты. Огляделся, прикидывая что-то, одному ему известное, отодвинул в угол журнальный столик, чуть было не свалив стоящую на нем вазу, поставил Ксению  посередине, напротив трюмо, сам плюхнулся в кресло, потер руки и, загадочно улыбаясь, сказал:
- Раздевайся, солнце!

Она непонятливо захлопала длинными ресницами и беспомощно посмотрела в сторону кухни.

- А… как же картошка, сгорит ведь… - пролепетала она, – ужин, вот, сама готовлю.

- Да черт с ней, с картошкой! Сейчас сама увидишь, раздевайся.

- Совсем? – неуверенно спросила она.

- Не, белье оставь. Хотя… давай полностью, так даже лучше будет! Заодно увижу, не напортачил ли где…

Весь из себя таинственный, он разжег в ней любопытство и, гадая, что за сюрприз может быть, Ксения обнажилась и осталась стоять в полумраке комнаты, самую чуточку стеснительно прикрываясь руками и вопросительно глядя на него.

- Ух! Какая ж ты все-таки красивая у меня! Какое тело! Теплый мрамор! Царица!!! Обожаю тобой любоваться. Ты знаешь, что на тебя можно смотреть целую вечность, забыв обо всем на свете и нисколечко не уставать? – с восхищением проговорил он.

- Знаю, - довольно сказала она, - но картошка…

- Забудь! Значит так, закрой глаза, сосчитай до десяти, а потом открывай.

- А что будет?

- Сюрприз, солнышко! Сама увидишь.

Она закрыла глаза и начала отсчитывать, слушая его неразборчивое бормотанье.

- Стоп, стоп. Подожди-ка, не считай… Я вот здесь чуть изменю… – он взял ручку, достал из заднего кармана джинсов сложенный бумажный лист, весь испещренный линиями и значками. - Так… Это сюда вставим… ага! ага…ага-а.

- Ну, что? – нетерпеливо спросила она.

- Минутку, любовь моя! Переставим местами, …тэк-с… точно! А это в конец… Все. Сейчас я сверюсь. …Готово! Нет, глаза открывать не надо, а по новой счет нужно вести. Только, прошу, не открывай глаз, угу? Итак, начали!

Она вновь стала считать.

На произнесенной цифре «десять» она почувствовала, как тело стало обволакивать нечто невесомо-нежное, невыносимо приятно ласкающее кожу, а в комнате разлился медово-цветочный аромат.

Она открыла глаза, увидела свое отражение в зеркале и ахнула, всплеснув руками и широко распахивая глаза: на ней было надето платье! Из самых настоящих цветов!!!

Платье! Из живых цветов!!!

Она впала в краткое оцепенение, не веря своим глазам и ощущениям.

Она гладила цветы, она полной грудью вдыхала божественный запах, она, забыв обо всем на свете и ощущая себя маленькой девочкой, крутилась перед зеркалом, разглядывая платье.
Платье, без рукавов, из белых орхидей и ландышей плотно облегало ее точеную фигурку. Основу платья составляла тончайшая нить лунного цвета, -
даже не нить, а скорее невесомые и туманно-прозрачные лунные лучики, испускающие в полутьме комнаты слабое сияние и именно лунное, какое бывает ясной и звездной ночью. Из нити росли цветы ландышей и орхидей с редкими вкраплениями незабудок. Ближе к подолу незабудок становилось больше, а по краю подола шли чайные розы. Декольте украшали бутоны тех же чайных роз. Фата состояла из нежных утренних росинок, а к плечам двумя фиалками крепился длинный шлейф тоже из росинок, но уже вечерних - менее прозрачных, чем на фате. Голову венчала легкая диадема, в центре которой переливался всеми цветами спектра на множестве граней овальный кусочек чистейшего и нетающего льда. На обнаженных руках, подчеркивая их изящность, были длинные, до локтей перчатки, из тех же лучиков, причем перчатки были не просто сотканы, а по ним скользили, перетекали один в другой, трудно уловимые глазом узоры. Удивительно, но, несмотря на пышность цветов, платье нисколько не полнило ее, а наоборот только подчеркивало неоспоримые достоинства фигуры.

Он с бесконечной нежностью смотрел на нее и не чувствуя квартиры парил где-то на седьмом небе, упиваясь ее красотой, ее радостью, ее ощущениями. И упивался до тех пор, пока картошка, встревоженная отсутствием внимания к себе, обиженно не вплела в наполняющий комнату цветочный аромат свой собственный, подгоревший.

- Упс, кажись того… - пробормотал он, вскакивая с кресла.

- Картошка! – воскликнула она, отрываясь от созерцания. – Сгорела! Я же предупреждала!

- Бегу… Да ты-то куда, я сам!

…Картошка сгорела капитально. Да не одна, а в компании с шампиньонами в сметане и овощной смесью. Сизый дымок заполнил собой кухню и вольготно висел в воздухе ленивым туманом.

Саша спешно выключил все конфорки и поднял крышку сковороды. То, что ранее было картошкой мстительно исторгнуло скопившуюся под крышкой гарь. Он мужественно поморщился и пихнул сковороду в раковину, под холодную воду. Раскаленная сковорода подмигнула скукоженными коричнево-черными кольцами лука и весело плеснула в лицо паром. Он отшатнулся, выронил сковороду и метнулся к кухонной двери. Плотно закрыв ее, чтобы гарь не полезла хозяйничать в комнату, он устремился к окну и широко раскрыл одну створку окна. Однако сизый дым не имел абсолютно никого желания улетучиваться – ему здесь было хорошо, уютно и тепло, не то, что на улице в конце марта.
А на плите вопросительно потрескивали еще две сковородки помельче объемом, с тем, что недавно называлось шампиньонами и овощной смесью.

Саша взял газету и принялся ей махать, выгоняя дым наружу.
Ага, как же, выгнал. Дым деликатно расступался перед газетой и смыкался вслед за ней, завиваясь радостными клубами.

Поняв, что бессилен справиться с дымом, он сдался и, горестно вздохнув, покинул кухню, по пути задержавшись в коридоре и сменив ботинки на мягкие тапочки.

- Сгорело? – обреченно спросила она.

- Угу, - он покаянно кивнул головой, стоя в ореоле протянувшейся за ним гари.

- Жаль… Я так старалась… - ей действительно было жалко пропавшего ужина, которым она надеялась встретить его.

- Малыш, ну не расстраивайся ты. Неважно ведь, есть ужин или нет его, ты ж действительно старалась и я ценю это. Правда-правда, очень ценю! И мне очень приятна твоя забота обо мне, - он подошел к ней и, приподняв фату, хотел поцеловать в губы.
 
Она в последний момент обидчиво отвернула лицо, и он лишь поцеловал щеку.

- Ну, не сердись, я больше не буду… дай в губки поцелую! Я волшебное слово знаю – по-жа-луй-ста! А? Дай поцелую… Потом самолично сделаю вкуснейшую яичницу, вот! …Все, больше не расстраиваешься?

- Расстраиваюсь! – буркнула она.

- Ну, дай поцелую и все пройдет – он обнял ее за талию.

- Цветы помнешь!

- Не помню. Они вообще не мнутся. В платье можно хоть лежать и ничего не станется ему. Я старался все учесть. А теперь поцелую, а?

Она сочла, что он уже достаточно проникся степенью своей вины и прочувствовал горечь ее обиды. Ведь она, толком не умевшая готовить, первый раз сама - сама! - сделала ужин, по ее мнению, превосходно-замечательный и, несомненно, вкусный – не зря ж по телефону пытала маму в течение сорока минут и мусолила поваренную книгу. И который был так равнодушно загублен. Ну как здесь не расстраиваться? Нет, правда, неужели так сложно было подождать какие-то десять минут?!

Конечно же, она позволила ему поцелуй, и мир был восстановлен, хотя где-то в глубине продолжал шевелиться некий червячок, но тот вскоре благополучно испустил дух, потрясенный платьем.

- Я целый месяц над заклинанием работал. И, вот он, результат, – гордо поведал он. – Ты в нем чудо как хороша!

Она вновь вертелась перед зеркалом, уже при включенном верхнем свете, рассматривая детали. Но при искусственном свете платье несколько теряло свое очарование и даже приобретало некую обыденность. Поэтому свет пришлось погасить, вместо этого он щелкнул пальцами, пробормотал короткое заклинание, и в комнате появилось несколько зажженных разноцветных свечей. Причем свет пламени отличался от цвета свечи, но гармонировал с ним…   

А потом сказку пришлось закончить – заклинание пока было недолговечным, всего-то на пару часов, и это была лишь примерка, по его словам - он хотел довести платье до совершенства, что на ее взгляд было излишним, потому как она не видела в платье абсолютно никаких изъянов. Он опять попросил закрыть глаза и сосчитать до десяти, не желая, чтобы она видела, как исчезает платье, как бледнеет лунная нить, как цветы… Впрочем, это действительно никому неинтересно, пусть чудо останется чудом, без технически-бытовых, хотя и магических подробностей…

А потом она вновь стояла перед ним, полностью обнаженная и невыносимо привлекательная, призывно глядя на него…

А потом он зацеловывал ее всю – от розовых пяток до макушки, покрывая поцелуями каждый сантиметр ее тела… 


…А потом они обессиленные лежали на ковре, постепенно возвращаясь откуда-то оттуда, из необъятной вселенной, из звездного хоровода, сюда, в этот мир, к своим телам. И он, унимая гулко стучащее сердце, легонько скользил губами по влажным плечам, по шее, мягко целовал в прикрытые глаза, осушая  остатки слез в уголках, и шептал ей те самые слова, которые кому другому могли б показаться полной чушью, но ею вполне понятные…

…А потом она, утолив жажду апельсиновым соком и устроившись у него на левом плече, курила длинную сигарету, старясь пускать дым в сторону от него некурящего, а он говорил. Он рассказывал о чем-то ею трудно уловимом, да это было и не столь важно, она просто слушала его голос и расслабленно пыталась удержать постепенно угасающие ощущения.

В комнате горели всего две оплывших свечи – желтая свеча с зеленым огоньком и зеленая с желтым. Воск, даже тающий, слегка флюоресцировал, а огоньки трепетали и раскачивали причудливые тени.

В незанавешенное окно скреблась любопытная тополиная ветвь, в такт с танцующими тенями покачиваясь под деликатными порывами весеннего ветерка. А из-под прикрытой двери ощутимо сквозило с кухни.

Она слегка поежилась.

- Тебе холодно? – обеспокоился он. – Сейчас…
Он бережно убрал плечо, порывисто поднялся на ноги и прошлепал босыми ногами к шкафу. Пока он, открыв дверцу, копался в шкафу, она из-под полуопущенных ресниц томно разглядывала его тело. 

Он вернулся с тем самым, ее любимым мохнатым пледом, укрыл ее и вновь устроился рядом.

- А ты? – спросила она.

- А мне еще слишком жарко, - улыбнулся он, целуя ее в мочку уха. – Так вот… слушай дальше.

Она затушила сигарету о блюдце, отпила еще сока и опять уютно устроилась на плече.

- Саш, а прибавь света, пожалуйста. Только не много, еще пару свечей зажги, ага?

- Без проблем. - Он щелкнул пальцами, выговорил мудреное слово, и зажглись еще две свечи.

- Значит, весь ритуал известен. Сейчас расскажу, как все будет выглядеть… - и он, отсутствующе глядя в потолок, начал говорить:

- Мы с тобой поженимся на заре. День я еще точно не знаю, надо посчитать, сейчас это не так важно. Обязательно на рассвете – нас солнце будет мм… ну как бы благословлять. У подъезда будет ожидать белая карета с запряженными в нее тремя тоже белыми конями. Думаю, в гривы коней будут вплетены ленточки. И карета повезет нас за город. Тут недалеко есть замечательная березовая роща, а в центре ее, не загаженная этими… гуляками, полянка. А! Как из города выедем, у нас на запятках кареты появятся два ангелочка. В городе их появление как-то не очень воспримется, как мне кажется, поэтому они прилетят за городской чертой. Правда, это не совсем ангелочки, но вид у них вполне соответствующий… Вот… Мы доедем до рощи и там выйдем из кареты. В предрассветных сумерках будет темно для тебя, но это не беда - дорожку, по которой мы пойдем, будут отмечать огоньки. Они будут загораться перед нами, и гаснуть позади нас, а вокруг нас будут летать светиляки. Мы возьмемся за руки и под тихую музыку лесных фей пойдем на поляну, к алтарю и шлейф твоего платья будут нести эти самые ангелочки. Ты не беспокойся, ни ветки, ни корни мешать не будут, только толстый слой травы будет покрывать нашу дорожку. А в центре поляны, нас будет ждать свадебный алтарь – украшенная магнолиями хрустальная беседка, с колокольчиками, и там будет мой учитель, он-то и совершит свадебный обряд с первыми лучами солнца… - он прервался и внимательно вгляделся в ее лицо, - что-то не так?

- Почему не так? Очень красиво!

- Нет, я же чувствую, что что-то не так. Ты против?

Она замялась.

- Саш, я чуточку по другому представляла себе нашу свадьбу…

- А как? – с живостью спросил он. – Внесем коррективы, если нужно.

- Понимаешь, мне всегда хотелось, чтобы свадьба была, как положено, только, конечно же, лучше! Белые лимузины, много гостей, центральный дворец бракосочетания, свидетели, зал в ресторане, обязательно с живой музыкой. Что бы все было торжественно и красиво!

Он молчал.

- Нас будут поздравлять и дарить подарки… Я вот думаю, пусть лучше деньгами дарят, мы вполне сможем на машину набрать, пусть не на новую, а все же! У меня много друзей придет, человек пятьдесят, если с родственниками считать… Представляешь? – она приподнялась на локте и через него потянулась за сигаретами.

- Представляю… - тускло ответил он, чиркая зажигалкой.
Она прикурила, не замечая изменения его настроения.

- Я даже фасон платья уже прикинула. Оно будет самое красивое! Из белого с голубым отливом атласа… А потом, после празднования нас со свидетелями увезет лимузин и мы будем кататься по ночному городу, пить шампанское… А еще было бы здорово первую нашу официальную брачную ночь провести в самой лучшей гостинице в люксе, ты и я… и больше никого! Не хочется мне в квартире, честно… Согласен?

Он молчал.

- Саш, ты чего, спишь уже?

- Нет, не сплю. Думаю.

- А похоже, что заснул, - засмеялась она, вскакивая на колени. – Такой притихший и сопишь, ровно-ровно! Сейчас я тебя разбужу.

Она нагнулась к нему, ласково провела рукой по щеке и потянулась губами к нему. Он ответил на поцелуй и отстранил ее.

- Подожди, Ксень.

- Аюшки?

- Давай, мы совместим эти два дела. Вначале в рощу поедем, к учителю, а потом распишемся и так далее… как ты хочешь.

- Не, не получится у нас с утра. Я же в последнюю ночь девичник соберу, как положено! Да и поспать же немного, а надо будет! День, он хоть и радостный, а тяжелый очень. Мне, вон, Ирка рассказывала, когда они с Костиком женились, так она к концу дня еле ноги таскала! И если, совсем честно, ну не нравится мне роща и тому подобное. Безумно красиво, конечно. Не спорю, но мне не нравится… Милый! А давай без нее обойдемся, а? Давай? – она опять наклонилась к нему и, целуя, скользнула ниже.

- Подожди, Ксень, – он остановил ее. – Ты не хочешь провести этот ритуал?

- Я ж ни твоего учителя не знаю, ни вообще… да и странным мне кажется твой ритуал. Обычная свадьба привычнее как-то.

- Так и я странный, между прочим.

- Не-а, ты не странный, ты мой! И я тебя люблю. Ну, пожалуйста, Саш, давай, как у всех сделаем! Я об этом дне так мечтала… А твое чудесное платье я одену на второй день, девчонки попадают просто… Саш?

- Знаешь, я чего-то устал сегодня, ты уж прости, день тяжелый выдался, – отозвался он. – Может, я вздремну пару часиков?

- Как скажешь, милый, - она встала, взяла с дивана две подушки. Одну заботливо положила ему под голову, другую себе:

- Я тоже с тобой подремлю.

Залезла под плед, обняла, уткнулась ему в шею и практически сразу уснула.

А он так и не смог заснуть.

…А потом, в мае, была у них свадьба.
Такая, какая ей и хотелась. Такая свадьба, о какой она мечтала. Были лимузины, торжественность, друзья, зал с музыкантами, подарки и теща, периодически начинающая плакать горькими слезами, и даже номер в люксе был. И не было ни рощи, ни кареты, ни зари. Да и кому, действительно, это нужно? Свадьба есть свадьба. Наверно правильно это, ведь все должно быть, как у людей…

Как и все люди перед таким событием он напрягся, неизвестно откуда достал деньги и обеспечил ей настоящий праздник. Лишь бы она была счастливой. Сам он сдержанно улыбался, принимал поздравления, до одури целовался под вопли «горько!» и играл в нелепые игры, которые придумывал местный и не пьянеющий тамада. Тупо смотрел на разгоревшуюся драку, ближе к закату празднества, единственный, кто не участвовал в драке и не разнимал схлестнувшуюся на недопитой почве воинственную во хмелю молодежь…

Только был он один, вроде со всеми, но один. Никого с его стороны среди гостей не наблюдалось, кроме пары знакомых, приглашенных им ради приличия, которых собственно и били.

А еще была дикая головная боль, которую он не мог унять, не то что таблетками, но и применив свои необычные способности…

А еще было странное ощущение пустоты и неправильности… 

А еще… она была счастливой!!!