Так я начал писать

А вот как начал писать я.
Я начал писать сразу, как только научился читать. Нет, даже стал писать раньше, чем стал читать. А всё потому, что отец у меня был такой - всё любил подсчитывать. И время было такое, коммерцией заниматься было нельзя, а зарплата была заключена в строго определённые рамки. Вот отец мой и брал с полки книжку, открывал нужную страницу и подсчитывал: стотысячный тираж умножить на три рубля будет триста тысяч рублей. Пускай пять процентов пойдёт на гонорар, получается пятнадцать тысяч рублей, а зарплата высококвалифицированного рабочего составляла около трёхсот рублей в месяц. Но деньги всё же не были главным фактором моего начинания.
Главным же фактором было стремление к славе. Не даром же меня назвали именем Слава. На всех домах раньше висели лозунги Слава КПСС, Слава Труду, Слава рабочему классу. Старшая сестра мне читала русские народные сказки, брат рассказывал об Афганистане, отец читал вслух газету «Правда», но один раз всё же и он прочитал мне Сказку Пушкина о царе Султане… Вот поэтому в моём творчестве и зародилось сразу несколько направлений, и первые мои произведения были записаны в пятилетнем возрасте кривыми печатными буквами на разрезанной до четвертинки тетради. Вот это у меня произошло от Пушкина: «Кораблики военные, военные и золотые. Подплывают они к пристани и палят золотыми пушками». А это от брата: «Переходя границу//Переходя душманов//Переходя и РЕЛЬС//Идёт со мной хороший парень//Как лучший СВОЙ отец…» А это уже собственный стиль: «Папа рУбли получает//Мамка тратит сразу их//Папа поступил в Алтай//И достаёт там всё, что захочешь, что пожелаешь».
Потом уже, когда научился с толком читать, сразу перескочил от детских брошюр к толстенным книгам. Сначала прочитал одну страницу, затем вторую, кое-как преодолел третью. Положил закладку, закрыл книгу и печально сравнил то, что я прочитал и сколько мне предстоит. Тогда я решил, после каждой прочитанной странницы пропускать десять. Но и при таком раскладе чтение продвигалось очень медленно, тогда стал перелистывать по двадцать, потом по пятьдесят, потом перевернул ещё пол книги. Потом помню, как в комнату зашла мама и стала меня ругать, я стал оправдываться,  что мол действительно так быстро читаю, она сказала, что больше я не буду читать толстые книги, пока не придёт время, и дала мне целую стопку детских брошюр. Вот так моя Мама и отбила любовь к чтению, правда она её потом вернула эту любовь, спустя несколько лет, когда стала платить за каждую прочитанную страницу по одной копейке.
Вот такое у меня в детстве было рвение к масштабному, может, поэтому я сейчас пишу одни миниатюры, хотя думается, что к старости опять возьмусь за старое. А ведь ещё лет в шесть-семь  хотел написать большой труд и даже начинал несколько раз, но дальше третьей главы не хватало терпения. Одно из произведений было о том, как я был Лениным, как выступал на собраниях, а между выступлениями ходил домой и разговаривал с Крупской, а потом опять митинговал. Рукопись не сохранилась и, вообще, почти ничего не сохранилось от тех лет, только четвертинка тетради, которая чудом уцелела, благодаря старшей сестре, она хранила её у себя и недавно передала мне. Произведения в ней не имеют большой художественной ценности, но для меня они ценны, как память и даже больше чем память – это кусок моего детства и исток зарождения моего творчества.