Его звали Море

                Посвящается Карамбе.

Его звали Море. Именно так имя, данное ему при рождении, переводилось с испанского. И, подобно неподвластной никому морской стихии, он был изменчив и одинок. Изменчив, потому что душа и тело непрерывно искали нового, и клонировали измены, невероятно похожие одна на другую: разговор за барной стойкой, чашечка кофе у нее дома со всеми вытекающими из этой чашечки последствиями, затем летящая в него цветочная ваза (чашка, тарелка, кастрюля, ночной горшок... и т.д. и т.п.) и угрожающее требование развода. Заканчивались такие конфликты мирным урегулированием - покупкой шубы или изящного колечка с нежно-голубым сапфиром, жена млела, мурлыкала и ластилась по-кошачьи, а его на время покидала жажда чего-то нового, необычного, неизведанного. Семейная идиллия длилась пару месяцев, а затем – где-то за неделю до нового «марш-броска по девочкам» Море мрачнел, впадал в тускло-серое уныние, изредка разводимое небольшим количеством алкоголя, становился раздражительным и вспыльчивым, нетерпимым по отношению к близким и «далеким», порою срывался на хриплый скандал. Заканчивалось все по сценарию – бар, кофе, цветочная ваза...
Море был одинок. Семейное благополучие, завидное положение в обществе, головокружительный взлет по карьерной лестнице, точнее в скоростном карьерном лифте, двухэтажный дом в самом престижном районе Города, новенький бентли у него и юркая яркая мазда у жены, трое детей, порнозвезда в постоянных любовницах – все это давно стало пресным, не радовало, но и не огорчало, просто было, существовало как должное. Его ненаигранная усталость, словно магнит, притягивала женское внимание, завораживала и создавала ореол роковой загадочности, будоражила, цепляла, подчиняла, порабощала, да просто на просто – влюбляла. Море спокойно, без лишних эмоций пользовался этим, не прилагая особых усилий, скорее позволяя действовать ей – случайной, малознакомой, забытой на следующий день...

Наступило обычное пасмурное октябрьское утро, первые лучи солнца, скользнув по крышам домов, просочились тонкими струйками сквозь паутинку оконной сетки, сонные улицы зашуршали, зашевелились, наполнились привычным шумом, распахнулись ставни, повеяло свежей выпечкой и обжигающим горьким кофе.
Вереницы машин, обгоняя друг друга, потянулись на работу, в институт, в школу... Забегали работники компаний по своим офисам, заверещали факсы и телефоны. Радиостанции возвестили о наступлении еще одного дня, заиграли последние хиты. Кто-то проснулся от чьего-то поцелуя и спросонья накрылся одеялом с головой, кто-то впрыгнув в шорты и кроссовки, побежал по утреннему городу вслед за здоровьем и стройной фигурой, кто-то поднялся со звенящей головой, на полусогнутых побрел в ванную, где, увидев себя в зеркале, долго вспоминал события прошлой ночи.
Город пробудился, отряхнулся от цепких объятий ночи и зажил новым днем новой жизни.
Спустя полчаса Море, поправляя галстук, выглянул из окна своего офиса и увидел Её.
Она сидела на крыше соседнего дома, укутавшись в яркий мохеровый плед и курила сигару. Море усмехнулся – оригинальное зрелище. Она поежилась, передернула узкими плечами и, ловко спустившись по пожарной лестнице, юркнула в едиственное открытое окно. Он увидел как она, скинула плед, и, оставшись в тонкой шелковой ночной, села на полу у камина.
С того утра Море стал наблюдать за ней. Каждое утро в одно и тоже время она взбиралась по пожарной лестнице на крышу то с книгой, то с сигарой, то с бутылкой пива, а он, сквозь полоски жалюзи, наблюдал за тем, как страница за страницей, затяжка за затяжкой, глоток за глотком, менятеся выражение ее лица, как тонкие полупрозрачные пальцы убирают непослушную прядь, упавшую на лицо. Вскоре Море знал все ее привычки наизусть, его рука сама рисовала тонкую линию ее плеч, все ее движения стали для него иероглифами, таинственный смысл которых отныне понимал он, только он...
Он мчался на работу, разгоняя свою темно-синюю бентли словно на гонках Формулы-1, влетал в офис и замирал у окна, прижавшись лбом к холодным металлическим жалюзи.
Пятое ноября. Этот день запомнился ему на всю жизнь : они столкнулись на одной из маленьких извилистых улочек близ ее дома, она впервые улыбнулась ему, чуть виновато, механически, из вежливости, но улыбнулась... И впервые за много лет Море оробел. Он промолчал. Не вспомнилась ни одна из дежурных фразочек бывалого обольстителя...
«В следующий раз,» - раздосадованно подумалось ему, когда она скрылась за поворотом.
Но незаметно проходили дни и недели, а он все наблюдал, ничего не предпринимая. Море стал задерживаться на работе, долгими вчерами наблюдая, подсматривая, запоминая, растворяясь в чужой жизни, которую он стал уверенно воспринимать как часть своей собственной.
Однажды морозным декабрьским вечером, он увидел в комнате мужскую фигуру, присмотрелся и узнал своего шефа. Они пили шампанское, танцевали под какую-то заунывную песню, обрывки которой ветер доносил даже до раскытого окна его кабинета, потом она смеялась и куталась в прозрачный персиковый шарф. Море не верил своим глазам, тучный сорокалетний шеф – убежденный холостяк, почти что женоненавистник, веселил ее какими-то историями, подливал в бокал шампанского, дурачился и проделывал в танцах уморительные па.
Они стали встречаться каждый вечер, и каждый вечер незримый Море наблюдал за каждым их шагом.
Спустя месяц, шеф вызвал его к себе, обсудил какие-то контракты, просмотрел отчет и вручил нарядную небесно голубую открытку.
«Что это?» - не сразу понял Море.
Шеф, краснея и бледнея, сбивчиво поведал ему историю о том, как он ежедневно наблюдал из окна своего кабинета за чудесной хрупкой девушкой, живущей в доме напротив, и в начале ноября, столкнувшись с ней на улице, решился таки заговорить, отношения, развивавшиеся молниеносно, неминуемо привели к свадьбе, на которую он приглашает Море и весь коллектив компании.


На свадьбе Море напился, заклеил тощую бледную с синеватым отливом, подружку невесты, отведал той же ночью традиционную чашечку кофе, под утро еле увернулся от горшка с фиалками, вечером навестил ювелирный магазин, где приобрел изысканый комплект из черного жемчуга, помирился с женой и облегченно вздохнул – жизнь вошла в прежнюю колею.