Душа

Комната еле освещена, и с трудом можно различить отдельные предметы. Беспорядочно стоят на полках, прижимаясь друг к другу,  керамические вазы и глиняные статуэтки; огромный стол до верху завален рисунками, эскизами, кусками холста; на полу разлита краска; в тёмных углах прячется от метлы мусор; где-то скребётся мышь. Эта комната давно позабыла, что такое  настоящая уборка и забота хозяина.  А вот и он.
За дверью мастерской слышаться шаги, долгая возня с замком, недовольное бормотание. За свою неподатливость  дверь  была распахнута с такой силой, что ударилась о стенку и отбила кусок штукатурки. На пороге показался художник, в одной руке он держит чашку с кофе на блюдце, в другой – кисти и мольберт зажатый под мышкой. Он делает два шага в глубь комнаты и спотыкается о банку с белилами. Подобно акробат в цирке проделывает трюк и ему удаётся спасти половину содержимого чашки. Но не успевает перевести дух, как его левая нога наступает на тюбик с клеем и всё повторяется: боясь упасть, он, как канатоходец, пытается сохранить равновесие,  беспомощно размахивая мольбертом, и описывает чашкой с кофе круги и восьмёрки. Горячий напиток проливается на руку, чашка выскальзывает и падает на пол, за ней следом чертыхаясь, падает художник. На секунду комната содрогнулась, пол зазвенел битой посудой, стоящие на полках банки с краской подпрыгнули от смеха, мышь спасается бегством. Не  переставая чертыхаться, перепачканный художник пытается подняться, опираясь на своего деревянного товарища - мольберт. Художник, уже не известно в который раз подумал, что не мешало бы, навести в мастерской порядок. Но уборщицу приглашать никак нельзя, после её злодеяний половине вещей придётся провести остаток своих дней на свалке, а вторую половину невозможно будет отыскать. Придётся самому начать войну с хаосом. Но для того, чтобы  убрать всё с пола надо освободить одну из полок. Остаётся вопрос, что можно выбросить. Тут взгляд художника падает  на полку с глиняными статуэтками. «Вот их не жалко, здесь первые мои работы и почти все неудачные. Зачем только моя сестра их расставила, стоят, пылью покрываются и место занимают».  Поразмыслив таким образам, художник достал из-под  стола большое ведро для мусора, поставил его под полкой и одним махом скинул в него всё, что сделал когда-то в юные годы. Ведро довольно зазвенело, наполняясь глиняными черепками. На полке кроме слоя пыли ничего не осталось. Художник стал протирать её рукавом. Вдруг неожиданно за спиной он услышал горестный вздох, по спине пробежал холодок, обернулся – никого нет, только его тень дрожит на стене из-за неровного света масленого светильника: « Переутомился,   пора спать. Завтра, хорошо отдохнув, примусь за новый заказ. » Через несколько минут светильник был погашен, дверь заперта, и маленькая серая мышь снова принялась скрестись в углу.
Несмотря на свою усталость, художник спал плохо: стоило ему закрыть глаза, как к нему начинали подкрадываться ночные кошмары. Вздрагивая, он переворачивался с боку на бок и плотнее закутывался в одеяло.
На следующее утро художник пришёл в мастерскую, собрал с пола все банки и тюбики, разместил их на свободной полке, взял кисть в руку, поставил мольберт по середине комнаты, простоял перед ним целый день, но так ничего и не нарисовал. Что-то не давало ему покоя, какое-то волнение закралось ему в сердце и заставляло дрожать руки, поэтому работу он отложил на следующий день. Погуляв до позднего вечера в парке, он вернулся домой. Дома было темно и сыро: « Надо затопить, ишь ты, осень решила пробраться ко мне в дом, ничего, я её быстро выгоню». Художник набрал поленьев и направился к камину в гостиной. Проходя мимо мастерской,  он услышал доносившиеся из-за двери всхлипывания, в комнате  кто-то плакал. Дрожащими руками опустил дрова на пол, распахнул  дверь, но никого не увидел, кроме старого мольберта одиноко стоящего посреди комнаты. «Почудилось», -  подумал художник.
  На другой день художник поехал за город, чтобы отдохнуть от шумной жизни. Гуляя, он забрёл на старое заброшенное кладбище. Проходя между могилами, машинально читал вслух даты смерти и некоторые имена на полуразрушенных памятниках,  проводил рукой по  надгробным плитам. Но вот он замирает, чувствуя пристальный взгляд на своей спине, резко оборачивается. Неподалёку, возле памятника окружённого кипарисами, кто-то в чёрном  пристально на него смотрит. Художник хочет уйти, он снова поворачивается к незнакомцу спиной, делает несколько шагов по направлению к выходу, но любопытство берёт верх. Теперь он поспешными шагами направляется  к памятнику, подходит почти вплотную к каменной статуе, осматривается – никого нет. « Это тени кипарисов и игра моего воображения».
Мольберт по-прежнему стоял посреди мастерской, но на холсте не появилось ни одного мазка. Художник приходил сюда каждый день, стоял неподвижно с кистью в руках, но ничего не мог нарисовать. Прогулки не развеивали его печаль, ночь не приносила спокойный сон.
На девятый день недвижимый, задумчивый художник стоит перед мольбертом, но всё также безрезультатно. На полу разлита краска, разбита банка с белилами, по видимому, этой ночью петлям надоело держать тяжёлую полку, и они позволили ей упасть. За стенкой часы пробили полночь, заскрипели старые половицы. Луна заглянула в мастерскую чтобы посмотреть, как работает художник, голыми вишнёвыми ветками застучал ветер в окно. Художник  чувствует, что кто-то стоит сзади, он оборачивается и вглядывается в тёмные углы мастерской. «Кто здесь?» - спрашивает он преодолевая страх. Бледнеет, отступает на шаг назад, опрокидывает мольберт, роняет   кисть и палитру. Из угла в полосу лунного света медленно выходит фигура с головы до ног закутанная в чёрный саван:
- Кто вы?
- Я твоя душа.
- Никогда не думал, что ты у меня такая… чёрная.
- Совсем недавно я была светла и весела, но сейчас у меня траур.
- Траур? - еле слышно спросил художник и вытер капли холодного пота со лба   
-  Да, ты убил моих детей! Мои слова может подтвердить твоя совесть. Девять дней назад ты пришёл в эту комнату и безжалостно уничтожил их просто из-за своей прихоти. Девять дней я приходила сюда оплакивать их. Ты чувствовал, что я мучаюсь, страдаю, не даю тебе покоя ни днём, ни ночью…И, хотя, далеко не во всём, что сделано твоими руками, есть часть меня и твоего таланта,   но именно эти работы я любила больше всего, радовалась  вместе с тобой, когда ими восхищаются другие. Неужели ты забыл, как  счастлив был в те далёкие, юные дни, сколько нежности и тепла вложил в холодную глину? Как впервые  влюбился, и как у тебя не было  денег на подарок? Помнишь, ты набрал глины, с ног до головы вымазался, и всю ночь лепил. Только под утро сделал для неё страстные фигурки танцующих испанок. Твоя любимая была красива той неуловимой красотой, которая менялась ежеминутно, и ты не смог бы сделать её портрет. Её красоту нужно было передавать в движении.  Каждая фигурка выражала её как мгновенный всплеск огня, освещала какую-то часть страстной души твоей возлюбленной и воплощала в себя твои самые чистые порывы. Твой талант вылился в  идеальную форму, и ты раскрыл себя полностью, не учеником, а Мастером.
- Но, я думал, разбитые статуэтки не были чем-то особенным, ведь я тогда ещё ничего не умел… Я смогу сделать для тебя новые, гораздо лучше, и ты забудешь о своём горе.
- Разве мать может забыть о смерти своих детей… Если бы тогда, двадцать лет назад ты успел сделать подарок, они были бы живы. Но ты не успел, встреча не состоялась: девушка, неожиданно для тебя, уехала навсегда.
Художник упал на колени, по его щекам потекли слёзы.
- Умоляю, прости меня, прости, если сможешь.                Душа подошла к художнику, прикоснулась прозрачной рукой к его волосам.
- Как странно, разве ты просишь прощения у своей руки или ноги, когда порежешь или ударишь её, - нет, ты не просишь прощения у самого себя, а ведь я - это ты. Когда я радуюсь, ты счастлив, когда мне плохо, вмести со мной, болеешь и ты. А теперь прощай, мне пора.
Окно мастерской распахнулось, порыв вера подхватил видение и унёс.
- Нет, не уходи, я не смогу без тебя …
Художник остался один в мастерской, он продолжал стоять на коленях, обхватив голову руками. Ворвавшийся ветер растрепал его длинные волосы. Неподвижный, бледный, с широко раскрытыми глазами,   он походил на безумного.
«Ведь я - это ты… Значит, мне надо найти себя ».


Женщина поправила шляпу на голове и вышла из купе, оставив своего мужа в одиночестве доставать с полок чемоданы. Дверь за ней щёлкнула, теперь она могла стоя во весь рост перед окном поезда провожать взглядом мелькающие деревья, серые, ещё спящие дома, ограды, телеграфные столбы. Ей не терпелось приехать в город, по которому она так долго тосковала; сойти на узкую платформу; вдохнуть утреннюю свежесть; пройтись по тихим улицам…Этот город неизменно манил её, и с каждым годом желание приехать сюда всё росло. И когда её муж, полковник в отставке, наконец, согласился переехать поближе к тёплому морю, чтобы поправить здоровье жены, она впервые за многие годы обрадовалась. Сразу собрала чемоданы и настояла на том, чтобы ехать первым же поездом. Им не с кем было прощаться, ни детей, ни друзей. У неё нет ничего кроме мужа с тяжёлым характером, теперь уже отставного военного и одежды, которая вместилась в два чемодана. Хотелось только одного -- вернуться в город, где она когда-то могла быть счастлива, откуда двадцать лет назад, вскоре после навязанного замужества её увезли. Конечно, все хотели как лучше: отец, братья. Возможно, она и смогла бы оценить их старания, если бы не увидела счастье так близко, если бы не полюбила… Как знать, что бы произошло, если бы назначенная встреча состоялась.
Поезд замедлял ход, вагон устало закряхтел, подъезжая к вокзалу. Она продолжала смотреть в окно, вспоминая несколько коротких, безумных встреч в летнем парке. Тот юноша был особенным, добрым, искренним. Жаль, что познакомились они слишком поздно, она уже была несвободна.
Дверь купе открылась, пропуская мужчину с чемоданами в руках.


- Прошу Вас проходите, - человек небольшого роста, одетый строго по-деловому, открыл дверь, пропустил немолодую супружескую пару вперёд – осторожно, тут порог, не споткнитесь. Как видите, я говорил правду, дом небольшой, но очень уютный. Там гостиная с камином, тут кладовые, комната для прислуги, там кухня, лестница на второй этаж приведет вас к двум спальням, выше --- чердак…
- А что здесь? - поинтересовался  покупатель. Его жена была красивой, высокой и смуглой женщиной лет сорока. По всей видимости, женщину не интересовало отношение окружающих к её красоте. На грустном смуглом лице не было видно даже малейших следов макияжа. Муж её намного старше --- лет семидесяти-семидесяти пяти. Скорее всего, супруги были бездетны, это чувствовалось по какому-то виноватому выражению на лице мужчины, которое, по-видимому, стало многолетней привычкой.  У женщины в глазах  была безнадёжность, губы иногда подёргивала какая-то едва заметная брезгливая улыбка. 
-  О, эту комнату ещё не успели убрать, прежний хозяин использовал её, как мастерскую. Художник и порядок не уживаются под одной крышей.
-  А почему он решил продать дом? Не случилось ли тут несчастье?
- Нет, нет, не беспокойтесь. Этот художник мой старый приятель, поручая мне продажу дома, сказал, что ему нужно срочно уехать на поиски самого себя. Понимайте это, как Вам будет угодно. Может, ему нужен отдых, может, новые впечатления для вдохновения, кто этих художников поймёт.
- Куда он уехал? – не переставал задавать вопросы придирчивый покупатель.
- В какую-то богом забытую глушь на севере, не припомню названия...
Разговор был прерван женским вскриком. Оба вбежали в мастерскую. Женщина стояла напротив мольберта.
- Что случилось, дорогая?
- Эта картина… Прошу уйдём отсюда.
 Женщина взяла своего спутника за руку и потащила к входной двери.
- Но вы не осмотрели второй этаж…
 Только и успел сказать потерпевший фиаско продавец.


«Ладно, посмотрим, что там за картина», человек деловито подошёл к мольберту, прищурил правый глаз, почесал бородку, отошёл на пару шагов назад, и остался доволен работой друга.
На холсте отдельными мазками был изображён нечёткий чёрный силуэт:
«Может, я  и мало смыслю в искусстве, но в этой картине что-то есть, - отсутствие красок только усиливало впечатление от картины, заставляя работать воображение  - пожалуй, забиру её к себе, пока она всех покупателей не распугала. Хотя лично я, ничего страшного в ней не нахожу, скорее она слишком грустна, но я так мало смыслю в живописи…»
И тут на его лбу углубились морщины, брови вздрогнули. С холста смотрела та самая женщина, которая была недавно в комнате. На её лице не было маски холодной брезгливости, за которой она, по всей видимости, скрывала свою боль.  Горе, настоящее горе о том, чего нельзя вернуть, о прожитой жизни, о так и не рождённых   детях и слишком скорой и безнадёжной старости. Всё это было написано на её красивом, но уже немолодом лице. Но, в то же время,  это была настоящая женщина, прекрасная, и бесконечно желанная…Её волосы развевались; чёрные глаза сверились страстью; чуть приподнятый подбородок, говорил о гордости и независимости; она была похожа на испанку… на  женщину, которая несколько минут назад выбежала из мастерской, испугавшись своего портрета.

Силой своего таланта художник преодолел годы и сумел увидеть свою возлюбленную в том времени, в котором она жила сейчас, а сила его любви сделала видимым то, что так тщательно скрывалось от посторонних глаз и пряталось даже от близкого человека, её мужа, с которым были прожиты долгие годы. Душа художника, вложенная когда-то в его первую и единственную любовь, воплотилась в любимом образе, и образ этот менялся со временем, но, как и прежде, оставался недосягаемо прекрасным и желанным.

Как больно может задеть прошлое, и как больно к нему возвращаться, особенно, когда знаешь, что всё могло сложиться по-другому.