М. Амирагов

ПРО НАШУ ДЕРЕВНЮ ОСУЙСКОЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ

Надо Вам сказать, что я окончательно потерял надежду найти дом в деревне в красивом месте да еще подешевле, и тогда за дело взялась Елена Афанасьевна - любезная моя супруга. В тот же момент свалился откуда-то некий Орлов, сердечный друг чьей-то подруги, со своим хвастовством, как он едет два дня в какое-то Александрово за Торжком, и это Александрово того стоит. Ночью приезжает в Торжок, снимает номер до утра в самой что ни есть уютной чистенькой гостинице, затем автобусом среди деревенской поклажи, в том числе кур и петухов, едет в никому неизвестное Скрылево, а там уж рукой подать до мест, где продают по немыслимо низкой цене почти целые деревенские домики, брошенные хозяевами. Как мы ему поверили, одному богу известно, ведь так не бывает. Однако, в дальнейшем, все сошлось, включая и пустые дома ценой по пятьдесят рублей.
Долго ли, коротко ли, помню только, что мы (мы и наша восьмерка) встретились где-то в начале мая вечерком, эдак в полседьмого, в Тушине с говорливым Орловым с рюкзаком и маловероятным рассказом, что свою вполне сносную избу он приобрел за 500 рублей. Хотя за нее просили только 300, но ему такая цена показалась обидной и он сам ее повысил до достойной, по его мнению, цифры. И прочая и прочая.
В общем, в нашей машине оказались мы с Еленой Афанасьевной, упомянутый выше домовладелец Орлов и наш неизменный спутник в путешествиях и в принятии самых авантюрных решений Александр Семенович Некрасов. И двери захлопнулись. В сумерки решили заночевать в Калининском тогда еще кэмпинге, но из-за дороговизны пустились дальше. Потом был совсем темный и диковатый Торжок и окончательная неразбериха с выездом из Торжка на искомое Скрылево. Даже, кажется, решали, а не повернуть ли обратно. По дороге на горизонте были видны какие-то просветы между облаков, но в Скрылеве встретила нас такая темнота, хоть глаз выколи. Там мы бросили у магазина, впоследствии сгоревшего, нашу машину, нагрузились чем бог послал и тронулись за Орловым, зажегшим во лбу фонарик, по перепаханному полю в полную темень. Я, как всегда, был последним и поэтому совсем ничего не видел, спотыкался и падал, а на меня - тяжеленный рюкзак с тем, чем бог послал. Вставать совершенно не хотелось. Куда мы шли? Кажется в Александрово.
И вдруг возникла Орловская изба с дверью где-то у земли и сбоку. Дверь долго не отпиралась и открылась тогда, когда всем стало ясно, что мы и не туда, и не оттуда. За дверью вроде бы низенького дома оказалась гигантская зала вроде цирка Шапито. В углах были циклопические лари и ограды с сеном для рослых, наверное, Александровских коров. Лампочка под потолком светила с огромной высоты. В дом из этой залы вела высокая лестница, т.е. жилая часть находилась в бэльэтаже, хотя окна (пять окон) были расположены почти на уровне земли. Дом был поделен на четыре равных части. Из них одна четверть, жилая, состояла из небольшой кухни с огромной русской печью и огромной кроватью, а также из крохотного стола. Из кухни можно войти в комнату метров ста площади. И это все составляло только одну четверть Орловского дома. В остальных четвертях были расположены великолепной архитектуры столы, буфеты, лари и другие деревенские поделки. А где это все находится, как мы сюда попали в полной темноте, было абсолютно неясно.
В общем, ничего себе Александрово, не хватало только Бабы яги и Кащея бессмертного, явно припрятанных у Орлова в самом темном месте.
Утром картина перестала быть такой таинственной как в темноте, но прогулка к реке Осуге снова заставила усомниться в действительности происходящего с нами, уж очень необычен и необитаем был расположенный по направлению к реке сосновый лес. В лесу не слышно шагов из-за мягкого мохового покрытия на земле. Стволы сосен отмечены вертикальными параллельными рубцами. Только воронки для сбора смолы снизу рубцов не позволяли увериться, что бедные деревья пострадали от когтей неизвестного зверя.
Набережная Осуги при солнечном свете - это особенная картина, мы нашли ее бесценным приложением, из-за которого стоило ехать в эту темноту и даль, настолько все здесь было иначе. Чем-то берег этой реки напомнил Чудское озеро, но только напомнил, потому что был он сам по себе. И все же, если не такие напоминания, то откуда взялись бы авантюры вроде поездки в Александрово ночью?
Посмотрим теперь на панораму, открывшуюся нам по дороге из Скрылева в Раменье. Справа вниз и до горизонта серым войском лежат Торжокские леса. И посреди лесов как средневековый рыцарь в шлеме, то ли предводительствующий, то ли воюющий с этим войском, расположился огромный даже с большого расстояния древний храм. Блестящая иллюстрация или памятник бывшему когда-то дружному и доброму народу. Думаю, что впечатление это было тогда у нас такое же сильное, как когда-то у открывателей инкских пирамид.
Позже узнали мы, что сей великолепный и позорно заброшенный храм лежит на старой лесной дороге, в бывшем селении Николо Бор посреди сосен, полян с черникою и белыми грибами и принадлежит только одному Николе угоднику, защитнику всех непутевых и заброшенных, какими и мы себя сочли, оказавшись поблизости. А ранее, неужто и правда так было, и храм, и дорога соединяли собой ряд деревень: Никольское, Осуйское, Кресты и самый Николо Бор, входивших в некогда богатый приход. Несмотря на свою заброшенность и отсутствие хоть одной целой настенной фрески храм наш оказался так велик и так ясен своей грандиозной идеей, что даже мне - легкомысленной стрекозе, захотелось перекреститься.

ПРО НАШУ ДЕРЕВНЮ

Надо Вам сказать, что в нашей деревне, нашем Осуйском и в его окрестностях, несомненно, располагаются разные прекрасные вещи. Например, наша единственная улица, наша бревенчатая избушка с почерневшим от времени потолком, русской печью и протекающей иногда крышей, под которой селятся летом ласточки. В нашу сторону, к Осуйскому, мимо старого православного храма в Николо Бору ведет лесная дорога.
Там растут стройные сосны и ели, окруженные мхами и травами, зарослями малины и черники. Под осень сама собой наберется в этих местах корзинка белых грибов. Там же и клюквенное болото, и заросший цветами берег реки Тверцы. А также живописные изгибы впадающей в Тверцу Бабановки, разделяющей нашу деревню и нашу улицу на две части.
Попав сюда в первый раз или после долгого перерыва, как нельзя более ощущаешь необычность и таинственность окрестностей деревни Осуйское. Несомненно, что здесь помимо зайцев и лис поселились какие-нибудь гномы. В Осуйском веришь охотничьим рассказам и явным небылицам.

  В Москве, стоит присесть за стол, как на бумагу сами собой ложатся строчки маленьких Осуйских рассказов, которые также сами по себе назвались Осуйками.


ПРО ОСУЙСКОЕ

На краю моей деревни
лоси водят хороводы и медведи.
На лугу в моей деревне
колокольчики звонят к обеду.
А над лесом и деревнею моею
облака кружат и тонут в синем небе.
Посреди моей деревни
собрались ватагой баньки
на Бабановки зеленых бережочках.
И поверх моей деревни
   во полях
цветы цветут
и жаворонки виснут в карауле.
Все гудит, звенит,
поет, летает, кружит.
Это лето.
А как солнце прилипает на закате
к нашей крыше,
как туманы выползают тихо, тихо,
так и звезды,
зажигаясь, сны приносят,
день продляя.



ПРО ВОСХОДЫ

Надо Вам сказать, что восходы в Осуйском начинаются возле ивы у нашего колодца. Ива против света совсем черная, да не совсем, ее узорные ветки постепенно украшаются какими-то золотистыми ниточками, которыми так долго любуешься, как глаза позволяют. Насмотревшись, перейдем к галкинскому дому и окажемся опять против солнца перед самым красивым деревом в деревне. Вообще-то это всего только больших размеров ветла. Если прибавить, что крона ее идеально круглая, ствол слегка наклонен и толщиной как у баобаба, а перед ней из пяти жердей изящная изгородь, да через листья ее кроны летят во все стороны брызги утреннего солнца, тогда станет понятно, что восход в Осуйском без нашего дерева не состоялся бы. Но он, восход, состоялся и Вам хочется запеть, нам тоже. Нам вместе с птицами в нашем лесу.
Птичье пение не сравнить ни с какой другой музыкой, это и не классика, и не народная музыка вроде деревенских частушек. Подпевать не так просто, потому что выбранная мелодия не имеет ритма или припева, однако музыкальнее ее не бывает. Наш концерт сопровождается как в хорошем оркестре перекличкой одинаковых голосов различной громкости с нескольких сторон. А вот и кукушка, она имеет инструмент громче всех, но очень кстати. Хорошо бы она куковала подольше. И было бы это весной. И цвела бы черемуха, разливая свои духи по всему лесу. И всегда хотелось бы петь. Не забудем, что звуки музыки приходят к нам в лучах восходящего солнца. Умытая солнцем листва – это горсти наших осуйских драгоценностей, разбросанных там и тут на темном фоне хвои. А если посмотреть на свежие чешуйки сосновой коры, опять же против света, уж очень они напомнят золотую монету. Ох, как они светятся эти монеты! Казалось бы, с собой их не унесешь, на них ничего не купишь. Только неправда  это, осуйские деньги, собранные на восходе солнца, не убывают и не теряются, они всегда с Вами. Только ими можно платить за билеты в наш концерт.
 

НА ТВЕРЦЕ



Тверца в последнее время сильно обмелела. Только хуже не стала. Появились новые пляжи. У берега собрались валуны, на которых хорошо посидеть с удочкой или без удочки, чтобы посмотреть, как плещется рыба. Как-то мы пришли сюда к самому закату над нашей рекой. Вместе с нами были Тема и Марина. Десяти и восьми лет. Нашли сухую березу, выброшенную в половодье на наш высокий берег, и стали на ней устраиваться. Один край дерева свешивался над водой, поэтому между нашими храбрыми друзьями возник спор, кому на этом краю оказаться.  Спор утих, когда все  залюбовались заходящим за розовые облака солнцем.
Стало темнеть. И тут на противоположном берегу, там, где сосновый бор, появились охотники с ружьями. Нам сразу захотелось домой. По дороге попали в туман. В это время послышались выстрелы. Жуть какая-то! Только почувствовав в своей руке маленькую ладошку Марины, мне стало ясно, что нам совсем и не страшно.


ОСУЙСКИЙ МЕД


Малыш у Саши Зверькова уже второй год. Это очень красивый черный в желтых подпалинах пес. Верный Сашин друг. Малыша любят все. Занятые своими делами хозяйки всегда находят для него минутку и подбрасывают ему при случае что-нибудь вкусненькое.
У Саши небольшая пасека и в конце июля он откачивает мед. Пчелам это не нравится, и Саша ходит весь перекусанный. В тот вечер после сбора «урожая» он зашел к нам сам не свой. Подлечившись малость по методу г-д Дж. Даррелла и Брынцалова,  Саша рассказал, что после снятия рамок пошел переодеваться. Сняв с себя рубашку, услышал жалобный визг Малыша, облепленного, как оказалось, целым роем пчел. Пока голый по пояс Саша отбивался за двоих, пчелы здорово их покусали. Они с Малышом, мучась от жара, сидели дома до самой темноты. Наконец, стемнело. Потихоньку выйдя из дому, отправились остывать на Бабановку. Да не дошли, потому что, услышав знакомое жужжанье, Малыш кинулся в прибрежные заросли, и на Сашин зов не откликался.
В общем, бедной собаки не было пять дней. Сашу все ругали за небрежность, как это он не спрятал Малыша. «Да он сам всегда от них прятался» – говорил Саша, не поднимая головы, и на него лучше было не смотреть. На шестой день, когда потеряны были все надежды, Малыш вернулся домой. Сильно исхудавший он еле двигался, голоса не подавал и забился в свою будку. Только воду пил. Однако потихоньку поправлялся.
Саша повеселел, вспомнил, что собрался жениться, даже сбавил цену на мед. Дорогой Осуйский мед.

КУЗЯ


Кузя к нам попал с лестницы. Котенок тигровой окраски и еще зеленого
цвета. Голодный и тощий. Поев, стал выражать благодарности и подлизываться. Сердце любезной нашей супруги Елены Афанасьевны растаяло, ну и так далее. В общем, в доме завелся котенок. По приезде в деревню Кузя быстро освоился, на третий день поймал мышь, а на четвертый залез на чердак по отвесной стене и стал гонять ласточек. Теперь, когда Кузя выходил из избы на волю, на него обязательно пикировала ласточка. Видя это, он прижимался к земле, а потом высоко прыгал и хлопал вслед храброй птичке передними лапами. На десятый день Кузя показал почтенной публике, как бегать по забору. И до того разогнался, что врезался в угол забора головой и с писком свалился. Кузя был явно неравнодушен к женщинам. Со мной он ходил гулять по деревенской улице не далее как за пятьдесят метров от дома. А когда гуляло по лесной дороге дамское общество, он это общество сопровождал до второго ручья и дальше. Причем постоянно о себе напоминал: то путался под ногами, а то прятался в кустах, пока его не позовут. Знают настоящие коты, как понравиться женщинам.


ТУМАНЫ

Надо Вам сказать, что наше и так живописное Осуйское становится сказочной декорацией, когда в летнее время вечерами из болота вытекают туманы. Причем в каждом месте их движение происходит в свою сторону и самым разнообразным образом, сопровождаясь появлением таинственных действующих лиц этой не написанной никем сказки. Совсем к ночи туманные реки разливаются так плотно, что от деревни остаются одни крыши и тускло просвечивающие окошки. В эти часы всякий ветер совершенно затихает и наступает такая жуткая тишина, что в голову лезет разная чертовщина. Иногда веришь в действие потусторонних сил, иногда чувствуешь себя единственным на всем белом свете, а иногда понимаешь, почему в Осуйском не растут яблоки, гибнущие от холода и сырости.
В один из таких вечеров в результате обсуждения Осуйского климата и видов на урожай мы с закадычным моим другом, Евгением Васильевичем Зверьковым, пришли к выводу, что в это лето нечего ждать яблок и даже слив. Искать их надо, где повыше, например, в Попове.
Так мы с Евгением Васильевичем собрались в Попово на промысел. С дороги Попово совсем незаметно. Ну, холм и холм. Только поднимаясь к его вершине, проникаешься уверенностью, что вся Тверская область, без сомнения, видна с Поповского холма и не зря съезжались именно сюда когда-то окрестные помещики наблюдать закаты. Яблок здесь не так много, однако, почти весь холм зарос сливами, в том числе и золотистыми. Только малая часть плодовых деревьев – за изгородью трех-четырех полуразвалившихся домиков, где безо всякой надежды на удобства поселяются каждое лето дачники. Настоящие Поповские патриоты, так как в Попове нет ни воды, ни света, а есть только сливы да закаты.
Наполнив весь багажник нашей машины, мы с моим спутником отчалили из Попова с намерением посетить по дороге Степурино и Толмачи, где, по слухам, созрели яблоки. В Степурине мы на время разошлись. Оставив Евгения Васильевича среди ничейных яблонь, я пешком отправился осматривать единственный дом в Толмачах известный своими резными наличниками. Вернувшись, застаю Евгения Васильевича чуть не в слезах. Что такое? Забыл в Попове любимую шапку с козырьком. И самое обидное, пока я ходил осматривать Толмачи, Евгений Васильевич успел бы в Попово и обратно, но не мог бросить машину без присмотра, тем более полную слив.
Далее события развивались в обратном направлении, но, слава Богу, в нашу пользу. То есть прибыли мы к себе в Осуйское и со сливами, и с яблоками, и в шапке.
Остается только заметить, что в Попове и в Степурине места и плодородные, и по-своему неповторимые. Скажем, на Поповском холме можно по примеру эстонцев, как на их Медведь-горе – Муннамяги, построить маленькую колокольню для почитателей Торжокской старины, чтобы каждый имел возможность оповестить округу о своем пребывании. А такой искусной резьбы по дереву, как в Толмачах, нигде более не найдешь.
Но нашу деревню мы ни на что  не променяем и любим в самой превосходной степени, хотя и не за сливы, а должно быть потому, что здесь хорошо во все стороны. Сюда посмотреть – дремучий лес, а сюда – ни с чем не сравнимое Осуйское болото. И все это таинственно преображается, когда выползают туманы.



ПРО КОЛОДЕЦ


Надо Вам сказать, что вода, которую все мы пьем в нашем Осуйском, это ведь не такая простая штука. Этому постулату мы найдем подтверждение в трудах широко известных в нашей деревне старинных греческих философов Аристотеля и Демокрита, из коих последний отмечал, что в одну речку (к примеру, в нашу историческую Бабановку) совершено невозможно вступить дважды. Оно и понятно, т.к. если в нее, т.е. в Бабановку, раз вступить, то сначала из нее надо вылезти, а это не так просто, скажем при высоком разливе, и еще просохнуть. После чего ищи дурака снова вступить в воду. Что до Аристотеля, то оный старец справедливо рассматривал воду на равных с огнем, а это, после лесного пожара 92 года,  безусловно и справедливо.
Достигнув консенсуса между древней греческой философией и исторической правдой, почерпнутой в глубинах нашей Тверской жизни, перейдем к проблемам практического обеспечения водой, хотя бы к примеру, жителей деревни Осуйское на период 80-х - 90-х годов нашего бедового столетия.
Казалось бы, воды вокруг так много, хочешь посмотреть на реку, пожалуйста, хочешь на ручей, на тебе два, захотел напиться, сходи на колодец. Вот и вся проблема. Но...
Первое дело, как мы поселились в Осуйском, расположенным на поросшей лесом огромной песчаной дюне вдоль крупнейшей в Европе реки - Тверцы, я пошел под гору за водой. И увидел за старой-старой пострадавшей от молнии ивой, усаженной многими певчими птицами, полуразвалившееся строенье, в котором плескалась на редкость прозрачная водица, правда, с листьями, травой и другими лишними в колодце предметами.
Очистка воды и благоустроение колодца стало нашей наипервейшей задачей. Мы с моим лучшим приятелем по охотам, рыбалкам и другим молодецким затеям, Юрием Петровичем Ероховым, в два счета одним ведром, какие же мы были здоровые в те годы, вычерпали всю воду, грязь, сгнившие доски и проч. Дошли до родничков, играющих крупными зернами песка, сочли, что навели порядок и уехали, не догадываясь, что возмутившаяся вода в колодце недели две будет непитьевой. В эти две недели в деревне появился незнакомый с нами сосед через улицу - Владимир Яковлевич. С ним мы и познакомились в следующее посещение Осуйского.
Не успели прибыть, как направляется нам навстречу некое малозаметное в сумерках дитя природы, ну впрямь, по заросшей внешности БОМЖ с Курского вокзала, и, не здороваясь, заявляет: "Что Вы сделали с моим колодцем?" Особо не растерявшись, задаю вместо ответа встречный вопрос: "Не хотите ли забрать Ваш колодец себе? А на его месте я уж новый выстрою". И оставляю сразу непонравившегося соседа придумывать достойный ответ.
Консенсус о совместном владении водяной собственностью был достигнут при деятельном участии Евгения Васильевича Зверькова, изготовившего к колодцу новый сруб с крышкой и лавочкой для установки наполняемого водою ведра. Конечно, нужен бы журавль, но все равно – это  настоящий колодец с превкусной родничковой водой, пробивающейся, наверное, из болота через песок нашей деревенской дюны.
И, тем не менее, у колодца должен быть один хозяин, а не два. По этой причине после долгих неудачных экспериментов с изготовленными мною по какой-то книжице рогульками я таки вырыл еще один колодезь, свой. Но не там, где эти рогульки показали, а просто у молоденькой ветлы примерно на уровне существующего колодца. Вода, слава богу, там оказалась и на глубине не более метра. Вот только надо бы сделать сруб.
Такие же как наш родничковые колодцы расположены вдоль всей деревни до Бабановки. А уж за Бабановкой, где глина, колодцев не строили, ходили на нашу сторону. Очень хороша была когда-то вода у Балашовых, но до того времени, как они построили баню. Построили недалеко от своего колодца и повыше. Ходить за водой вроде бы близко, но вода-то после банного дня попахивает у них теперь мылом. А все потому, что не читали Балашовы древнегреческих философов.
Самый значительный колодец начал строить наш сосед Анатолий Борисович Шувалов. Размах был побогаче, чем у меня. С рогульками он не стал возиться, а там, где понравилось, вырыл под колодец огромную яму экскаватором, а не лопатой, как я. Размер ямы составил метров пятнадцать, глубина до плавуна - не менее шести. Вскоре подошел подъемный кран c десятиметровой железобетонной трубой, оставшейся лишней после ремонта дороги на Николо Бор и прокладки труб для первого и второго ручьев. Установленная вертикально гигантская труба возвысилась над уровнем земли метров на пять, чуть-чуть погрузилась в плавун и остановилась. В этот момент дорожные рабочие утомились, потребовали угощенья, а далее незаметно испарились.
С целью обсуждения плана дальнейшей работы Анатолий Борисович созвал ученый совет,  в котором участвовали все имеющиеся на нашей стороне деревни специалисты, а также Евгений Васильевич, хотя Зверьковы проживают, как известно по ту сторону Бабановки. Однако, как же без Евгения Васильевича? Судили-рядили, но так и не договорились.
Евгений Васильевич отказался залезть в довольно узкую трубу, чтобы, вычерпывая плавун, добиться ее опускания на целых пять метров под тем предлогом, что через один-два метра плавун может кончиться. Предложение Анатолия Борисовича укоротить трубу взрывом не нашло сторонников, т.к. побоялись, что у соседей, не считая самого хозяина, вылетят от ударной волны все стекла. А моя уверенность в том, что труба постепенно осядет под действием силы тяжести до нужного уровня, не нашла поддержки. И верно, как показали измерения через год, труба даже немного подросла. А еще через год замеры оказались утеряны.
Так и возвышается эта историческая постройка для добычи воды в глубокой яме, представляя собой как бы памятник неосушествленному грандиозному замыслу. И являясь прямым доказательством всей сложности добычи воды там, где захочется, а не там, где подскажет инженерный расчет, рогулька опытного лозаходца или знание древнегреческой философии.




ПРО ПОЖАР


Надо Вам сказать, что у нас в Осуйском не все так гладко. Например, собрались мы с Еленой Афанасьевной в отпуск. Обычно это бывает в июне, когда зелень самая свежая и нас обычно встречают целыми клумбами незабудки и анютины глазки. А вдоль реки на Осуйской набережной столько ярко-зеленой травы, что только кандидаты математических наук могут подсчитать, сколько КРС (это значит: сколько коров, овец, коз и лошадей и прочей домашней и недомашней живности) будет проживать и размножаться вокруг одной только нашей деревни в 2013 году. А тут, уж не знаю по какой причине, отпуск получился в июле. Жара стояла немыслимая, да к тому же полная сушь. Наконец собрались. Было четвертое число июля месяца.
И вот при подъезде к Тверецкому в передние тормоза нашей машины подряд раза три попадают камушки. К чему бы это? Величиной камушки не более горошины, а визг такой, что хоть святых выноси. И каждый раз приходилось разбирать все переднее колесо, пока не извлечешь этих подлецов мал-мала меньше. На третьем камушке рядом останавливается хозяйка соседнего по деревне дома и жутким таким голосом объявляет, что вокруг деревни пожар, все в дыму, и она эвакуируется из опасной зоны вместе с внучкой, оставляя героя-мужа сохранить от пожара дом на самой опушке горящего леса.
Кажется, я собрал свое колесо в считанные секунды. И вот наша тихая деревенька. Никогда я не видел в ней такого, как тогда беспорядка, такого множества техники и столько угрюмых мужиков-пожарных. Наша лесная дорога от второго ручья вся перевернута и проходит мимо горелых и догорающих снизу сосен. А мох, неповторимый мягкий зеленый ковер в нашем лесу, весь в огоньках и дыму или обуглился до черноты.
Не помню, как мы остановились у нашего дома. Отложилось только, что пробежал я в лес, оказался на болоте у знакомого черничного островка и ничего не смог узнать. Все вокруг сильно пострадало. Рядом с бывшим островком молча сидели на земле пожарные. Увидев меня, кто-то из них заметил, что все несчастья и пожар тоже - все от дачников. В ответ я на них, уставших и обгоревших, накричал, настаивая на том, что трактористы, как я много раз видел, гоняли сено по лесу без пламегасителей. Пару раз на ходу сено загоралось. В общем, накричавшись на незнакомых пожарных, я малость успокоился. Спасибо им за их терпение. Я запасся лопатой и стал засыпать песком огоньки. Весь сгоревший черничный островок был окружен теперь безобразной канавой. Деревья повалены. Пахло дымом, было душно и сыро.
К вечеру пожарные уехали, доверив лесной огнетушитель, состоявший из прорезиненного рюкзака литров на тридцать и велосипедного насоса, который давал струю метров на пять. Нас с моим верным другом и героем всех моих маленьких сочинений, с Евгением Васильевичем Зверьковым, оставили на ночь дежурить. За разговорами провели мы всю ночь на нашей террасе. Несколько раз вспыхивало пламя. И мы кидались тушить. В лесу было даже светло. Если не огоньки тлеющего мха, то светили зеленым светом светлячки. Так много их не было никогда. Создавалось впечатление, что в нашем несчастии не виноваты ни дачники, ни трактористы, а только эти светлячки. Кто бы там ни провинился, легче не становилось.
В ночных дежурствах прошла неделя. Огонь, казалось, утих. Евгений Васильевич переселился к себе. Каждое утро я обходил горелое место с лесным огнетушителем, тушил редкие костерки и привыкал к обезображенному лесу и болоту.
Однако.
Числа так 15 июля было ветрено. Утром я уже без огнетушителя обошел лес. Огня не было. Пошел проведать Евгения Васильевича на другой конец деревни. А примерно через час с новой силой разгорелся огонь, примчавшийся, как потом оказалось, со стороны второй дороги от тлевшей торфяной жилы. Все деревенские жители бросились тушить. Пламя шло на нас высотой до десяти метров, потому что деревья горели сразу по всей своей высоте. Ничто не помогало, огонь, поддерживаемый сильным ветром, двигался на деревенские дома и сенной сарай, где наш сосед Балашов накопил несколько тонн сена. Я вывел из гаража машину, протянул шланг от сильно обмелевшего колодца. Запомнились чумазые лица, выражавшие чуть ли не восхищение стихией. Выстрелы сухих веток. Как мы тогда все не сгорели?
Спас деревню голова всей нашей местности, Рыбаков, увидевший издалека столб дыма над Осуйским и пославший на пожар все наличные трактора.
Трактористы обнесли край болота песчаной защитной полосой, и пожар о нее разбился и утих. По-моему, гореть больше было нечему.
А дальше сохранились только воспоминания о бывших черничных кочках, о нетронутой красоте и героях-пожарных.
К извечным темам разговоров за столом прибавилась еще одна: кто виноват? И каждый раз я настаиваю на том, что это светлячки виноваты.




ПРО СЕЛИГЕР


Надо Вам сказать, что от нашего Осуйского до озера Селигер совсем рукой подать. Дорога туда через Торжок самая хорошая. Поехали мы на новой синей машине, взамен нашей вечной красной машины, которая служила нам, служила, да состарилась. А вот, говорят, синие машины никогда не стареют. По озеру Селигер - пароходики, все вокруг да около островов, заливов, проток и сказочных историй. Здесь и про то, как поссорился Селигер с братом, как оставил о себе на память до жути сколько островов, и как жили и любили на островах люди. Все как в сказке. На самих островах тоже озера, на острове Хачин есть и Черное и Белое озера, и все бы посмотреть. Может там есть и васильковая поляна тоже. Та, про которую так романтически спел Андрей Никольский. Правда, без указания места. Никогда с такой поляной не встречался.
       Под мелкий дождичек пароходик провез нас мимо песчаной косы Городомли, зеленой травы Хачина и мимо возникшей прямо из серой воды Ниловой пустыни к Трясецкому озеру. Вокруг – черника, озеро все в соснах и зелени и до него рукой подать от пристани о двух досточек. Только оно совсем другое, не Селигер-море, а тихое-тихое с круглыми берегами. Пройти бы подальше, так и берега станут кисельные и ложки берестяные найдутся. Недаром к Трясецкому озеру столько на машинах съехалось народу, не за киселями ли? А еще посмотришь внимательно на озеро, увидишь, как по поверхности большими треугольниками рассыпаны кругленькие серебряные монетки. Только что не звонят, а так - серебряные. Вот и озеро называют некоторые Серебряным. Эх, бы…
        Только вот пароходику пора обратно. На пароходике много молодежи и как на всех океанских, так и у нас тут, пара молодоженов с фотоаппаратом, поцелуйчиками и обязательным маленьким телефоном на ниточке.
Все поют. Один мальчик пел так хорошо, что на наших глазах в него влюбилась хорошенькая такая красавица лет не более пятнадцати. Совсем тростиночка. И в мальчишьей шапочке с большим козырьком, и из-под него золотистые локоны. А тут ему выходить, а ей-то с мамой дальше. Такая любовь, хоть плачь. Прямо шербурские, т.е. селигерские зонтики.
И еще Нилова пустынь с отражениями. Сон? или нет его? Только ведь и вода наша, и земля просыпаются. И дай бог.


Столько чудных картинок увезли мы с собой с Селигера, столько музыки под селигерским дождичком, столько серебра и столько счастливых лиц. Что что-то взамен должно было случиться. И случилось. На обратном пути в Осуйское встала наша новая синяя машина.
Раньше она все по городу.  Да по делам. А теперь-то какие переживания! Никакие нервы машинные не выдержали, и потек откуда-то бензин. И пока она, наша синяя, не успокоилась, и мы ее не уговорили, никак найти не могли дырочку бензиновую. А нашли, залатали, и пошла дальше. Привыкай, милая, не век в городе скучать. Дальше не то еще посмотрим.
 Например, не махнуть ли нам будущим летом на о-в Хачин – искать васильковую поляну. Может, там и А. Никольского послушаем. Или на озеро Сиг.



ХОРОШИЕ МУЖИКИ


Надо Вам сказать, что печка в деревенской жизни занимает отдельное и немаловажное место. Русская печка на картине Кившенко «Совет в Филях» вроде бы и ни к чему. А вот детские глаза, внимательно и с надеждой глядящие на Совет и на нашего Светлейшего с русской печки, так трогательны и так о многом говорят, что дальнейший ход событий в ту Отечественную ясен и без слов. А ведь не было бы печки, не было бы детей и Совета.   
Русская печка в огне не горит, поэтому даже если сгорело все деревенское хозяйство, печка с трубою цела.  Зрелище страшное, но все-таки небезнадежное. Ведь печка-то уцелела!
По моему не особо, конечно, авторитетному мнению, лежание на теплой печи это совсем не бездумье, а источник глубоких мыслей, добрых намерений и грандиозных планов. Именно лежа на печи, мечтал наш Емеля об автоматизации сельской жизни. Но это не только пункт самовозвеличения и самолюбования, а еще и место принятия решений. Лежа на печи, я пришел к мысли, что надо бы нашу старенькую печь перебрать, а то ведь мало ли что может случиться вслед за появлением копоти и дымов из многих трещинок. Правда жалко нашу старую, получится, конечно, не лучше. Как с нашим домом после реконструкции: он, наш дом,  совершенно потерял свои героические черты и стал каким-то современным пряничным домиком-дачкой.
В обсуждении реконструкции печки проходило время, а дымы все пробивались. Наконец, я решился на обследование, для чего оделся погрязнее, подставил пару табуреток и нырнул внутрь через хайло нашей печи, вытянув вперед руки. Там было очень темно, но поразительно чистый сухой воздух. Маленько подмазав глиной щели, ох, сколько их было, я попытался вылезти задним ходом, но смог это сделать только с помощью Елены Афанасьевны, вытащившей меня за ноги. Сначала, правда, пришлось немного полежать, т.к. надо было еще дозваться любимую супругу. А голос из печки даже самый музыкальный, как например, у меня, не так уж слышен.
Как считал Козьма Прутков, приняв решение, соберись с духом. Однако, как же без совета-то? И вот, собравшись,  я и пошел на тот край деревни к главному советчику - Евгению Васильевичу Зверькову. Встретились, обсудили последнее заседание Думы, горячие новости о личной жизни американского президента и многое другое. В частности, как занят наш главный герой в настоящий момент и в ближайшем будущем. А, кроме того, что для строительства печи нужен запас кирпича, глины и речного песка.
С кирпичом было сложно, куда-то ехать (не ближе Торжка), заказывать, оплачивать и только потом ждать, да еще привезут бог знает когда, конечно после отпуска, или совсем не привезут. Глина и песок были ближе, глина – у второго ручья, а песок – у Колена. Но как доставить? Короче говоря, проблемы. Но было бы желание.
Кирпич нашелся прямо под носом. Стали вдруг разбирать воловню у Стрелок, кирпича целое море. Возникло, правда, опасение, что новая печка замычит. Но для Осуйского, где ни одной коровы, сколько я себя помню, не было, очень это даже было бы натурально. Вскоре рядом с нашим домом появилась огромная, на пять печек, куча кирпичей. Осталось отбить с них засохший раствор и отобрать лучшие. Но это мы с Еленой Афанасьевной, любезной нашему сердцу супругой, мигом – за пару дней и с песнями про кирпичики. И вот пара тысяч кирпича с отметинами, инициалами, небьющегося - готовы.
Еще через неделю кучи песка и глины, можно сказать, сами выросли, у нашей калитки.
Осталось дождаться Евгения Васильевича – лучшего печника в округе. Прошло пару лет, Евгению Васильевичу все было некогда, да и, наверное, не под силу с его больной, когда-то сильно застуженной спиной.
И тут нашелся какой-то печник из Будова. Вроде печник как печник. Скрипя сердце, соглашаемся. Срок? Две недели. Посмотрим. В общем, месяца через три печка готова. К седьмому ноября едем на смотрины. Открываем дом, печка встречает такая нарядная, вся ладная и ровненькая, но сырая. Топим, топим дня три, и все сырая. Все бы хорошо, но хайло великовато и квадратное, под самый свод. Из печи при топлении вылетают снопы искр и даже огня, никакого обратного завихрения пламени перед выбросом в трубу, как должно быть, не происходит. Передняя балочка оставлена старая, наполовину обгоревшая. При появлении огня - дымится. И самое главное, сколько дров не подкидывай, дома холодно. Словом, работа, как говорит Евгений Васильевич, на троечку, да с минусом.
Эх, Евгений Васильевич, друг ситный, всех печек, конечно, не построишь. А вот в тех, что успел построить, душа твоя и память о тебе. Где еще найти такого как ты мастера? В Осуйском больше печников нет. У нас если не умеют чего, то не берутся, а что делают, то на совесть. Такой у нас порядок в Осуйском. Совсем как в эстонском городке Хяядэмястэ, что в переводе значит «хорошие мужики».


ПРО ЗАКАТЫ

Самые таинственные явления на закате происходят на набережной Тверцы. На нашей реке мы видели, то странные пять исходящих из одной точки лучей огненных цветов, то расцвеченные до красного параллельные друг другу волнистые полосы облаков. А то и целые битвы цвета: как синие и черные цвета наступали на розовые и ярко красные. В промежутке между ними воевали между собой голубые и яркозеленые гаммы. Про скопления сверкающих тарелок уж и говорить нечего. И все это свето- и цветопредставление  нередко заканчивается знакомством с таинственными фигурами явно иноземельного происхождения, прячущимися в полосах тумана.
На закате в Осуйском лесу птицы поют глуше, чем на рассвете, деревья потемнели. И в самой их, потемневших деревьев, глубине светится какой-то кустик, на него просто больно смотреть, так ярко сверкает он своими бриллиантами. До него уже не дотянешься,  не добежишь, не успеешь.


ПРО НЕБО И ЗВЕЗДЫ


Надо Вам сказать, судя по Воронцову-Вельяминову и другим литературным источникам, что любящий астрономию жрец обычно живет в пустыне и изучает небо и звезды, и солнечные затмения, обязательно питаясь финиками. А вот у нас в Осуйском, особенно в августе, для астрономии никаких фиников не надо. Здесь небо такое ясное и звезд так много, что и не будь ты астроном, только совсем очевидно, что звезды сильно отличаются от других дальних огней. Какая здесь луна! Видны на ней все кратеры и моря, и я не удивился бы, если она бы обернулась как-нибудь обратной стороной к Осуйскому. Видны также спутники и большие самолеты в огнях. Гула никакого до нас не доходит, но  настолько тихо, что если вслушаться, то можно уловить сонные разговоры пассажиров.
Вообще-то ночью постоянно дает о себе знать какая-нибудь птица, например козодой, иногда слышны и другие птичьи голоса. А то залает из-за реки собака. Но все это никак не мешает заниматься астрономией.
Луну, пожалуй, совсем не слышно и тем более звезды, несмотря на происходящие на них атомные процессы. То, что здесь не все ладно, в Осуйском особенно очевидно, поскольку наша Фирсова баба Дуня неоднократно замечала, что луна поднимается совсем не там, где надлежит.
Это ночью. А вот утром солнце всегда восходит из-за реки и садится под вечер тоже за реку, только в другом месте. Закаты у нас обычно длятся долго, и по просветам между облаков всегда узнаешь, какая завтра погода. Если просветы розовые - к теплой ветреной погоде, а лиловые или голубые - к холодам.
В раньшее, т.е. советское время по небу всегда сильно летали вертолеты, причем обычно они заходили от конюшни и опускались совсем низко над заводями, где, как известно, никого не боясь, проживают бобры. Часто эти вертолеты проходили над нашей крышей совсем низко и в соответствующих случаях мы махали им бутылками и позванивали о них стаканами. Но наши храбрые вертолетчики, к их чести будь сказано, ни разу к нам не опустились.
И все-таки самое интересное с небом происходит ночью. К примеру, сидим мы где-то около полуночи в доме и дуем на чай из нашего пузатого самовара. Как вдруг залилась отчаянным лаем все видящая собака Джанна. Выбежавши по этой причине во двор, обнаруживаем невысоко на небе странные светящиеся следы и как за старую ветлу у колодца уплывает невиданный оранжевый шар. Такие, знаете, бывают у нас по ночам небесные явления. Посему поэтому уверенно ожидаем контакта с иными цивилизациями. Представляете, как тогда прославится наша деревня! Только мы, по скромности, совсем этого не хотим.


ПРО МЕДАЛИ И ПРО СОСНЫ


Надо Вам сказать, что у нас в Осуйском пора бы учредить новые медали.
Самую первую медаль надо бы назвать «Петя Ростов» и назначить бы ей девиз «Смелость до безрассудства». Первый номер медали выдать бы г-ну Матиасу Русту, хотя он в свое время пролетел над и мимо Осуйского, и сел на Красную площадь. И тем не менее, такого смельчака наше Осуйское не знало со времен безрассудного Пети. В нас упомянутые смелость и безрассудство спят по сей день беспробудным сном, и пробуждаться не собираются. А про Руста, совершившего ошибку мимо деревни Осуйское, давно все забыли. По сей причине, медаль Пети Ростова с изображением летящего над Кремлем самолетика и заказывать нечего. А жаль.
Вторую медаль в память о Мартыне Эдельвейсе из Набоковского Подвига назвать бы «Подвиг без Надежды». И ее с изображением самого красивого заката солнца над Тверцой заслуженно было бы вручить незабвенному другу нашему Евгению Васильевичу Зверькову, который никого и никогда не боялся, да и вся жизнь Евгения Васильевича – это несомненный подвиг. Подвиг, выполняемый изо дня в день, хотя он твердо знал, победить нельзя. А вот Мартын-то думал как раз наоборот. Только все равно и там и тут подвиги совершались безответно, это несомненно. Для чего? А для того, чтобы росли грибы и клюква, стояли сосны, протекала Бабановка, водились бы в ней щуки. А по дороге на Николо Бор гуляли бы дачники, ничего и никого не опасаясь.
О третьей медали мы подумали на этой лесной дороге. Там всегда найдешь какое новое место, где душа грустит неизвестно о чем и радуется неизвестно чему. Например, около двух рядом стоящих коренастых сосен, охраняющих дорогу. Кора их стволов обгорела на пожаре, нижние сучья потеряли уж хвою, но тянутся к Вам, выражая свое достоинство и уверенность. Но нет в нашем царстве-государстве третьей медали с таким девизом «Достоинство и уверенность». Только у нас в деревне оценили бы медаль, на которой попросить бы художника Шишкина нарисовать две наших сосны, чтобы дарить ее на память отличившимся в борьбе со стихией. Да нет уж упомянутого выше великого художника, нет Евгения Васильевича и Мартына, нет поэтому такой и других медалей. Есть только сосны, которые останутся навсегда.


 


ПРЕДИСЛОВИЕ

Надо Вам сказать, что я окончательно потерял надежду найти дом в деревне в красивом месте да еще подешевле, и тогда за дело взялась Елена Афанасьевна - любезная моя супруга. В тот же момент свалился откуда-то некий Орлов, сердечный друг чьей-то подруги, со своим хвастовством, как он едет два дня в какое-то Александрово за Торжком, и это Александрово того стоит. Ночью приезжает в Торжок, снимает номер до утра в самой что ни есть уютной чистенькой гостинице, затем автобусом среди деревенской поклажи, в том числе кур и петухов, едет в никому неизвестное Скрылево, а там уж рукой подать до мест, где продают по немыслимо низкой цене почти целые деревенские домики, брошенные хозяевами. Как мы ему поверили, одному богу известно, ведь так не бывает. Однако, в дальнейшем, все сошлось, включая и пустые дома ценой по пятьдесят рублей.
Долго ли, коротко ли, помню только, что мы (мы и наша восьмерка) встретились где-то в начале мая вечерком, эдак в полседьмого, в Тушине с говорливым Орловым с рюкзаком и маловероятным рассказом, что свою вполне сносную избу он приобрел за 500 рублей. Хотя за нее просили только 300, но ему такая цена показалась обидной и он сам ее повысил до достойной, по его мнению, цифры. И прочая и прочая.
В общем, в нашей машине оказались мы с Еленой Афанасьевной, упомянутый выше домовладелец Орлов и наш неизменный спутник в путешествиях и в принятии самых авантюрных решений Александр Семенович Некрасов. И двери захлопнулись. В сумерки решили заночевать в Калининском тогда еще кэмпинге, но из-за дороговизны пустились дальше. Потом был совсем темный и диковатый Торжок и окончательная неразбериха с выездом из Торжка на искомое Скрылево. Даже, кажется, решали, а не повернуть ли обратно. По дороге на горизонте были видны какие-то просветы между облаков, но в Скрылеве встретила нас такая темнота, хоть глаз выколи. Там мы бросили у магазина, впоследствии сгоревшего, нашу машину, нагрузились чем бог послал и тронулись за Орловым, зажегшим во лбу фонарик, по перепаханному полю в полную темень. Я, как всегда, был последним и поэтому совсем ничего не видел, спотыкался и падал, а на меня - тяжеленный рюкзак с тем, чем бог послал. Вставать совершенно не хотелось. Куда мы шли? Кажется в Александрово.
И вдруг возникла Орловская изба с дверью где-то у земли и сбоку. Дверь долго не отпиралась и открылась тогда, когда всем стало ясно, что мы и не туда, и не оттуда. За дверью вроде бы низенького дома оказалась гигантская зала вроде цирка Шапито. В углах были циклопические лари и ограды с сеном для рослых, наверное, Александровских коров. Лампочка под потолком светила с огромной высоты. В дом из этой залы вела высокая лестница, т.е. жилая часть находилась в бэльэтаже, хотя окна (пять окон) были расположены почти на уровне земли. Дом был поделен на четыре равных части. Из них одна четверть, жилая, состояла из небольшой кухни с огромной русской печью и огромной кроватью, а также из крохотного стола. Из кухни можно войти в комнату метров ста площади. И это все составляло только одну четверть Орловского дома. В остальных четвертях были расположены великолепной архитектуры столы, буфеты, лари и другие деревенские поделки. А где это все находится, как мы сюда попали в полной темноте, было абсолютно неясно.
В общем, ничего себе Александрово, не хватало только Бабы яги и Кащея бессмертного, явно припрятанных у Орлова в самом темном месте.
Утром картина перестала быть такой таинственной как в темноте, но прогулка к реке Осуге снова заставила усомниться в действительности происходящего с нами, уж очень необычен и необитаем был расположенный по направлению к реке сосновый лес. В лесу не слышно шагов из-за мягкого мохового покрытия на земле. Стволы сосен отмечены вертикальными параллельными рубцами. Только воронки для сбора смолы снизу рубцов не позволяли увериться, что бедные деревья пострадали от когтей неизвестного зверя.
Набережная Осуги при солнечном свете - это особенная картина, мы нашли ее бесценным приложением, из-за которого стоило ехать в эту темноту и даль, настолько все здесь было иначе. Чем-то берег этой реки напомнил Чудское озеро, но только напомнил, потому что был он сам по себе. И все же, если не такие напоминания, то откуда взялись бы авантюры вроде поездки в Александрово ночью?
Посмотрим теперь на панораму, открывшуюся нам по дороге из Скрылева в Раменье. Справа вниз и до горизонта серым войском лежат Торжокские леса. И посреди лесов как средневековый рыцарь в шлеме, то ли предводительствующий, то ли воюющий с этим войском, расположился огромный даже с большого расстояния древний храм. Блестящая иллюстрация или памятник бывшему когда-то дружному и доброму народу. Думаю, что впечатление это было тогда у нас такое же сильное, как когда-то у открывателей инкских пирамид.
Позже узнали мы, что сей великолепный и позорно заброшенный храм лежит на старой лесной дороге, в бывшем селении Николо Бор посреди сосен, полян с черникою и белыми грибами и принадлежит только одному Николе угоднику, защитнику всех непутевых и заброшенных, какими и мы себя сочли, оказавшись поблизости. А ранее, неужто и правда так было, и храм, и дорога соединяли собой ряд деревень: Никольское, Осуйское, Кресты и самый Николо Бор, входивших в некогда богатый приход. Несмотря на свою заброшенность и отсутствие хоть одной целой настенной фрески храм наш оказался так велик и так ясен своей грандиозной идеей, что даже мне - легкомысленной стрекозе, захотелось перекреститься.

ПРО НАШУ ДЕРЕВНЮ

Надо Вам сказать, что в нашей деревне, нашем Осуйском и в его окрестностях, несомненно, располагаются разные прекрасные вещи. Например, наша единственная улица, наша бревенчатая избушка с почерневшим от времени потолком, русской печью и протекающей иногда крышей, под которой селятся летом ласточки. В нашу сторону, к Осуйскому, мимо старого православного храма в Николо Бору ведет лесная дорога.
Там растут стройные сосны и ели, окруженные мхами и травами, зарослями малины и черники. Под осень сама собой наберется в этих местах корзинка белых грибов. Там же и клюквенное болото, и заросший цветами берег реки Тверцы. А также живописные изгибы впадающей в Тверцу Бабановки, разделяющей нашу деревню и нашу улицу на две части.
Попав сюда в первый раз или после долгого перерыва, как нельзя более ощущаешь необычность и таинственность окрестностей деревни Осуйское. Несомненно, что здесь помимо зайцев и лис поселились какие-нибудь гномы. В Осуйском веришь охотничьим рассказам и явным небылицам.

  В Москве, стоит присесть за стол, как на бумагу сами собой ложатся строчки маленьких Осуйских рассказов, которые также сами по себе назвались Осуйками.


ПРО ОСУЙСКОЕ

На краю моей деревни
лоси водят хороводы и медведи.
На лугу в моей деревне
колокольчики звонят к обеду.
А над лесом и деревнею моею
облака кружат и тонут в синем небе.
Посреди моей деревни
собрались ватагой баньки
на Бабановки зеленых бережочках.
И поверх моей деревни
   во полях
цветы цветут
и жаворонки виснут в карауле.
Все гудит, звенит,
поет, летает, кружит.
Это лето.
А как солнце прилипает на закате
к нашей крыше,
как туманы выползают тихо, тихо,
так и звезды,
зажигаясь, сны приносят,
день продляя.



ПРО ВОСХОДЫ

Надо Вам сказать, что восходы в Осуйском начинаются возле ивы у нашего колодца. Ива против света совсем черная, да не совсем, ее узорные ветки постепенно украшаются какими-то золотистыми ниточками, которыми так долго любуешься, как глаза позволяют. Насмотревшись, перейдем к галкинскому дому и окажемся опять против солнца перед самым красивым деревом в деревне. Вообще-то это всего только больших размеров ветла. Если прибавить, что крона ее идеально круглая, ствол слегка наклонен и толщиной как у баобаба, а перед ней из пяти жердей изящная изгородь, да через листья ее кроны летят во все стороны брызги утреннего солнца, тогда станет понятно, что восход в Осуйском без нашего дерева не состоялся бы. Но он, восход, состоялся и Вам хочется запеть, нам тоже. Нам вместе с птицами в нашем лесу.
Птичье пение не сравнить ни с какой другой музыкой, это и не классика, и не народная музыка вроде деревенских частушек. Подпевать не так просто, потому что выбранная мелодия не имеет ритма или припева, однако музыкальнее ее не бывает. Наш концерт сопровождается как в хорошем оркестре перекличкой одинаковых голосов различной громкости с нескольких сторон. А вот и кукушка, она имеет инструмент громче всех, но очень кстати. Хорошо бы она куковала подольше. И было бы это весной. И цвела бы черемуха, разливая свои духи по всему лесу. И всегда хотелось бы петь. Не забудем, что звуки музыки приходят к нам в лучах восходящего солнца. Умытая солнцем листва – это горсти наших осуйских драгоценностей, разбросанных там и тут на темном фоне хвои. А если посмотреть на свежие чешуйки сосновой коры, опять же против света, уж очень они напомнят золотую монету. Ох, как они светятся эти монеты! Казалось бы, с собой их не унесешь, на них ничего не купишь. Только неправда  это, осуйские деньги, собранные на восходе солнца, не убывают и не теряются, они всегда с Вами. Только ими можно платить за билеты в наш концерт.
 

НА ТВЕРЦЕ



Тверца в последнее время сильно обмелела. Только хуже не стала. Появились новые пляжи. У берега собрались валуны, на которых хорошо посидеть с удочкой или без удочки, чтобы посмотреть, как плещется рыба. Как-то мы пришли сюда к самому закату над нашей рекой. Вместе с нами были Тема и Марина. Десяти и восьми лет. Нашли сухую березу, выброшенную в половодье на наш высокий берег, и стали на ней устраиваться. Один край дерева свешивался над водой, поэтому между нашими храбрыми друзьями возник спор, кому на этом краю оказаться.  Спор утих, когда все  залюбовались заходящим за розовые облака солнцем.
Стало темнеть. И тут на противоположном берегу, там, где сосновый бор, появились охотники с ружьями. Нам сразу захотелось домой. По дороге попали в туман. В это время послышались выстрелы. Жуть какая-то! Только почувствовав в своей руке маленькую ладошку Марины, мне стало ясно, что нам совсем и не страшно.


ОСУЙСКИЙ МЕД


Малыш у Саши Зверькова уже второй год. Это очень красивый черный в желтых подпалинах пес. Верный Сашин друг. Малыша любят все. Занятые своими делами хозяйки всегда находят для него минутку и подбрасывают ему при случае что-нибудь вкусненькое.
У Саши небольшая пасека и в конце июля он откачивает мед. Пчелам это не нравится, и Саша ходит весь перекусанный. В тот вечер после сбора «урожая» он зашел к нам сам не свой. Подлечившись малость по методу г-д Дж. Даррелла и Брынцалова,  Саша рассказал, что после снятия рамок пошел переодеваться. Сняв с себя рубашку, услышал жалобный визг Малыша, облепленного, как оказалось, целым роем пчел. Пока голый по пояс Саша отбивался за двоих, пчелы здорово их покусали. Они с Малышом, мучась от жара, сидели дома до самой темноты. Наконец, стемнело. Потихоньку выйдя из дому, отправились остывать на Бабановку. Да не дошли, потому что, услышав знакомое жужжанье, Малыш кинулся в прибрежные заросли, и на Сашин зов не откликался.
В общем, бедной собаки не было пять дней. Сашу все ругали за небрежность, как это он не спрятал Малыша. «Да он сам всегда от них прятался» – говорил Саша, не поднимая головы, и на него лучше было не смотреть. На шестой день, когда потеряны были все надежды, Малыш вернулся домой. Сильно исхудавший он еле двигался, голоса не подавал и забился в свою будку. Только воду пил. Однако потихоньку поправлялся.
Саша повеселел, вспомнил, что собрался жениться, даже сбавил цену на мед. Дорогой Осуйский мед.

КУЗЯ


Кузя к нам попал с лестницы. Котенок тигровой окраски и еще зеленого
цвета. Голодный и тощий. Поев, стал выражать благодарности и подлизываться. Сердце любезной нашей супруги Елены Афанасьевны растаяло, ну и так далее. В общем, в доме завелся котенок. По приезде в деревню Кузя быстро освоился, на третий день поймал мышь, а на четвертый залез на чердак по отвесной стене и стал гонять ласточек. Теперь, когда Кузя выходил из избы на волю, на него обязательно пикировала ласточка. Видя это, он прижимался к земле, а потом высоко прыгал и хлопал вслед храброй птичке передними лапами. На десятый день Кузя показал почтенной публике, как бегать по забору. И до того разогнался, что врезался в угол забора головой и с писком свалился. Кузя был явно неравнодушен к женщинам. Со мной он ходил гулять по деревенской улице не далее как за пятьдесят метров от дома. А когда гуляло по лесной дороге дамское общество, он это общество сопровождал до второго ручья и дальше. Причем постоянно о себе напоминал: то путался под ногами, а то прятался в кустах, пока его не позовут. Знают настоящие коты, как понравиться женщинам.


ТУМАНЫ

Надо Вам сказать, что наше и так живописное Осуйское становится сказочной декорацией, когда в летнее время вечерами из болота вытекают туманы. Причем в каждом месте их движение происходит в свою сторону и самым разнообразным образом, сопровождаясь появлением таинственных действующих лиц этой не написанной никем сказки. Совсем к ночи туманные реки разливаются так плотно, что от деревни остаются одни крыши и тускло просвечивающие окошки. В эти часы всякий ветер совершенно затихает и наступает такая жуткая тишина, что в голову лезет разная чертовщина. Иногда веришь в действие потусторонних сил, иногда чувствуешь себя единственным на всем белом свете, а иногда понимаешь, почему в Осуйском не растут яблоки, гибнущие от холода и сырости.
В один из таких вечеров в результате обсуждения Осуйского климата и видов на урожай мы с закадычным моим другом, Евгением Васильевичем Зверьковым, пришли к выводу, что в это лето нечего ждать яблок и даже слив. Искать их надо, где повыше, например, в Попове.
Так мы с Евгением Васильевичем собрались в Попово на промысел. С дороги Попово совсем незаметно. Ну, холм и холм. Только поднимаясь к его вершине, проникаешься уверенностью, что вся Тверская область, без сомнения, видна с Поповского холма и не зря съезжались именно сюда когда-то окрестные помещики наблюдать закаты. Яблок здесь не так много, однако, почти весь холм зарос сливами, в том числе и золотистыми. Только малая часть плодовых деревьев – за изгородью трех-четырех полуразвалившихся домиков, где безо всякой надежды на удобства поселяются каждое лето дачники. Настоящие Поповские патриоты, так как в Попове нет ни воды, ни света, а есть только сливы да закаты.
Наполнив весь багажник нашей машины, мы с моим спутником отчалили из Попова с намерением посетить по дороге Степурино и Толмачи, где, по слухам, созрели яблоки. В Степурине мы на время разошлись. Оставив Евгения Васильевича среди ничейных яблонь, я пешком отправился осматривать единственный дом в Толмачах известный своими резными наличниками. Вернувшись, застаю Евгения Васильевича чуть не в слезах. Что такое? Забыл в Попове любимую шапку с козырьком. И самое обидное, пока я ходил осматривать Толмачи, Евгений Васильевич успел бы в Попово и обратно, но не мог бросить машину без присмотра, тем более полную слив.
Далее события развивались в обратном направлении, но, слава Богу, в нашу пользу. То есть прибыли мы к себе в Осуйское и со сливами, и с яблоками, и в шапке.
Остается только заметить, что в Попове и в Степурине места и плодородные, и по-своему неповторимые. Скажем, на Поповском холме можно по примеру эстонцев, как на их Медведь-горе – Муннамяги, построить маленькую колокольню для почитателей Торжокской старины, чтобы каждый имел возможность оповестить округу о своем пребывании. А такой искусной резьбы по дереву, как в Толмачах, нигде более не найдешь.
Но нашу деревню мы ни на что  не променяем и любим в самой превосходной степени, хотя и не за сливы, а должно быть потому, что здесь хорошо во все стороны. Сюда посмотреть – дремучий лес, а сюда – ни с чем не сравнимое Осуйское болото. И все это таинственно преображается, когда выползают туманы.



ПРО КОЛОДЕЦ


Надо Вам сказать, что вода, которую все мы пьем в нашем Осуйском, это ведь не такая простая штука. Этому постулату мы найдем подтверждение в трудах широко известных в нашей деревне старинных греческих философов Аристотеля и Демокрита, из коих последний отмечал, что в одну речку (к примеру, в нашу историческую Бабановку) совершено невозможно вступить дважды. Оно и понятно, т.к. если в нее, т.е. в Бабановку, раз вступить, то сначала из нее надо вылезти, а это не так просто, скажем при высоком разливе, и еще просохнуть. После чего ищи дурака снова вступить в воду. Что до Аристотеля, то оный старец справедливо рассматривал воду на равных с огнем, а это, после лесного пожара 92 года,  безусловно и справедливо.
Достигнув консенсуса между древней греческой философией и исторической правдой, почерпнутой в глубинах нашей Тверской жизни, перейдем к проблемам практического обеспечения водой, хотя бы к примеру, жителей деревни Осуйское на период 80-х - 90-х годов нашего бедового столетия.
Казалось бы, воды вокруг так много, хочешь посмотреть на реку, пожалуйста, хочешь на ручей, на тебе два, захотел напиться, сходи на колодец. Вот и вся проблема. Но...
Первое дело, как мы поселились в Осуйском, расположенным на поросшей лесом огромной песчаной дюне вдоль крупнейшей в Европе реки - Тверцы, я пошел под гору за водой. И увидел за старой-старой пострадавшей от молнии ивой, усаженной многими певчими птицами, полуразвалившееся строенье, в котором плескалась на редкость прозрачная водица, правда, с листьями, травой и другими лишними в колодце предметами.
Очистка воды и благоустроение колодца стало нашей наипервейшей задачей. Мы с моим лучшим приятелем по охотам, рыбалкам и другим молодецким затеям, Юрием Петровичем Ероховым, в два счета одним ведром, какие же мы были здоровые в те годы, вычерпали всю воду, грязь, сгнившие доски и проч. Дошли до родничков, играющих крупными зернами песка, сочли, что навели порядок и уехали, не догадываясь, что возмутившаяся вода в колодце недели две будет непитьевой. В эти две недели в деревне появился незнакомый с нами сосед через улицу - Владимир Яковлевич. С ним мы и познакомились в следующее посещение Осуйского.
Не успели прибыть, как направляется нам навстречу некое малозаметное в сумерках дитя природы, ну впрямь, по заросшей внешности БОМЖ с Курского вокзала, и, не здороваясь, заявляет: "Что Вы сделали с моим колодцем?" Особо не растерявшись, задаю вместо ответа встречный вопрос: "Не хотите ли забрать Ваш колодец себе? А на его месте я уж новый выстрою". И оставляю сразу непонравившегося соседа придумывать достойный ответ.
Консенсус о совместном владении водяной собственностью был достигнут при деятельном участии Евгения Васильевича Зверькова, изготовившего к колодцу новый сруб с крышкой и лавочкой для установки наполняемого водою ведра. Конечно, нужен бы журавль, но все равно – это  настоящий колодец с превкусной родничковой водой, пробивающейся, наверное, из болота через песок нашей деревенской дюны.
И, тем не менее, у колодца должен быть один хозяин, а не два. По этой причине после долгих неудачных экспериментов с изготовленными мною по какой-то книжице рогульками я таки вырыл еще один колодезь, свой. Но не там, где эти рогульки показали, а просто у молоденькой ветлы примерно на уровне существующего колодца. Вода, слава богу, там оказалась и на глубине не более метра. Вот только надо бы сделать сруб.
Такие же как наш родничковые колодцы расположены вдоль всей деревни до Бабановки. А уж за Бабановкой, где глина, колодцев не строили, ходили на нашу сторону. Очень хороша была когда-то вода у Балашовых, но до того времени, как они построили баню. Построили недалеко от своего колодца и повыше. Ходить за водой вроде бы близко, но вода-то после банного дня попахивает у них теперь мылом. А все потому, что не читали Балашовы древнегреческих философов.
Самый значительный колодец начал строить наш сосед Анатолий Борисович Шувалов. Размах был побогаче, чем у меня. С рогульками он не стал возиться, а там, где понравилось, вырыл под колодец огромную яму экскаватором, а не лопатой, как я. Размер ямы составил метров пятнадцать, глубина до плавуна - не менее шести. Вскоре подошел подъемный кран c десятиметровой железобетонной трубой, оставшейся лишней после ремонта дороги на Николо Бор и прокладки труб для первого и второго ручьев. Установленная вертикально гигантская труба возвысилась над уровнем земли метров на пять, чуть-чуть погрузилась в плавун и остановилась. В этот момент дорожные рабочие утомились, потребовали угощенья, а далее незаметно испарились.
С целью обсуждения плана дальнейшей работы Анатолий Борисович созвал ученый совет,  в котором участвовали все имеющиеся на нашей стороне деревни специалисты, а также Евгений Васильевич, хотя Зверьковы проживают, как известно по ту сторону Бабановки. Однако, как же без Евгения Васильевича? Судили-рядили, но так и не договорились.
Евгений Васильевич отказался залезть в довольно узкую трубу, чтобы, вычерпывая плавун, добиться ее опускания на целых пять метров под тем предлогом, что через один-два метра плавун может кончиться. Предложение Анатолия Борисовича укоротить трубу взрывом не нашло сторонников, т.к. побоялись, что у соседей, не считая самого хозяина, вылетят от ударной волны все стекла. А моя уверенность в том, что труба постепенно осядет под действием силы тяжести до нужного уровня, не нашла поддержки. И верно, как показали измерения через год, труба даже немного подросла. А еще через год замеры оказались утеряны.
Так и возвышается эта историческая постройка для добычи воды в глубокой яме, представляя собой как бы памятник неосушествленному грандиозному замыслу. И являясь прямым доказательством всей сложности добычи воды там, где захочется, а не там, где подскажет инженерный расчет, рогулька опытного лозаходца или знание древнегреческой философии.

ПРО ПОЖАР

Надо Вам сказать, что у нас в Осуйском не все так гладко. Например, собрались мы с Еленой Афанасьевной в отпуск. Обычно это бывает в июне, когда зелень самая свежая и нас обычно встречают целыми клумбами незабудки и анютины глазки. А вдоль реки на Осуйской набережной столько ярко-зеленой травы, что только кандидаты математических наук могут подсчитать, сколько КРС (это значит: сколько коров, овец, коз и лошадей и прочей домашней и недомашней живности) будет проживать и размножаться вокруг одной только нашей деревни в 2013 году. А тут, уж не знаю по какой причине, отпуск получился в июле. Жара стояла немыслимая, да к тому же полная сушь. Наконец собрались. Было четвертое число июля месяца.
И вот при подъезде к Тверецкому в передние тормоза нашей машины подряд раза три попадают камушки. К чему бы это? Величиной камушки не более горошины, а визг такой, что хоть святых выноси. И каждый раз приходилось разбирать все переднее колесо, пока не извлечешь этих подлецов мал-мала меньше. На третьем камушке рядом останавливается хозяйка соседнего по деревне дома и жутким таким голосом объявляет, что вокруг деревни пожар, все в дыму, и она эвакуируется из опасной зоны вместе с внучкой, оставляя героя-мужа сохранить от пожара дом на самой опушке горящего леса.
Кажется, я собрал свое колесо в считанные секунды. И вот наша тихая деревенька. Никогда я не видел в ней такого, как тогда беспорядка, такого множества техники и столько угрюмых мужиков-пожарных. Наша лесная дорога от второго ручья вся перевернута и проходит мимо горелых и догорающих снизу сосен. А мох, неповторимый мягкий зеленый ковер в нашем лесу, весь в огоньках и дыму или обуглился до черноты.
Не помню, как мы остановились у нашего дома. Отложилось только, что пробежал я в лес, оказался на болоте у знакомого черничного островка и ничего не смог узнать. Все вокруг сильно пострадало. Рядом с бывшим островком молча сидели на земле пожарные. Увидев меня, кто-то из них заметил, что все несчастья и пожар тоже - все от дачников. В ответ я на них, уставших и обгоревших, накричал, настаивая на том, что трактористы, как я много раз видел, гоняли сено по лесу без пламегасителей. Пару раз на ходу сено загоралось. В общем, накричавшись на незнакомых пожарных, я малость успокоился. Спасибо им за их терпение. Я запасся лопатой и стал засыпать песком огоньки. Весь сгоревший черничный островок был окружен теперь безобразной канавой. Деревья повалены. Пахло дымом, было душно и сыро.
К вечеру пожарные уехали, доверив лесной огнетушитель, состоявший из прорезиненного рюкзака литров на тридцать и велосипедного насоса, который давал струю метров на пять. Нас с моим верным другом и героем всех моих маленьких сочинений, с Евгением Васильевичем Зверьковым, оставили на ночь дежурить. За разговорами провели мы всю ночь на нашей террасе. Несколько раз вспыхивало пламя. И мы кидались тушить. В лесу было даже светло. Если не огоньки тлеющего мха, то светили зеленым светом светлячки. Так много их не было никогда. Создавалось впечатление, что в нашем несчастии не виноваты ни дачники, ни трактористы, а только эти светлячки. Кто бы там ни провинился, легче не становилось.
В ночных дежурствах прошла неделя. Огонь, казалось, утих. Евгений Васильевич переселился к себе. Каждое утро я обходил горелое место с лесным огнетушителем, тушил редкие костерки и привыкал к обезображенному лесу и болоту.
Однако.
Числа так 15 июля было ветрено. Утром я уже без огнетушителя обошел лес. Огня не было. Пошел проведать Евгения Васильевича на другой конец деревни. А примерно через час с новой силой разгорелся огонь, примчавшийся, как потом оказалось, со стороны второй дороги от тлевшей торфяной жилы. Все деревенские жители бросились тушить. Пламя шло на нас высотой до десяти метров, потому что деревья горели сразу по всей своей высоте. Ничто не помогало, огонь, поддерживаемый сильным ветром, двигался на деревенские дома и сенной сарай, где наш сосед Балашов накопил несколько тонн сена. Я вывел из гаража машину, протянул шланг от сильно обмелевшего колодца. Запомнились чумазые лица, выражавшие чуть ли не восхищение стихией. Выстрелы сухих веток. Как мы тогда все не сгорели?
Спас деревню голова всей нашей местности, Рыбаков, увидевший издалека столб дыма над Осуйским и пославший на пожар все наличные трактора.
Трактористы обнесли край болота песчаной защитной полосой, и пожар о нее разбился и утих. По-моему, гореть больше было нечему.
А дальше сохранились только воспоминания о бывших черничных кочках, о нетронутой красоте и героях-пожарных.
К извечным темам разговоров за столом прибавилась еще одна: кто виноват? И каждый раз я настаиваю на том, что это светлячки виноваты.




ПРО СЕЛИГЕР


Надо Вам сказать, что от нашего Осуйского до озера Селигер совсем рукой подать. Дорога туда через Торжок самая хорошая. Поехали мы на новой синей машине, взамен нашей вечной красной машины, которая служила нам, служила, да состарилась. А вот, говорят, синие машины никогда не стареют. По озеру Селигер - пароходики, все вокруг да около островов, заливов, проток и сказочных историй. Здесь и про то, как поссорился Селигер с братом, как оставил о себе на память до жути сколько островов, и как жили и любили на островах люди. Все как в сказке. На самих островах тоже озера, на острове Хачин есть и Черное и Белое озера, и все бы посмотреть. Может там есть и васильковая поляна тоже. Та, про которую так романтически спел Андрей Никольский. Правда, без указания места. Никогда с такой поляной не встречался.
       Под мелкий дождичек пароходик провез нас мимо песчаной косы Городомли, зеленой травы Хачина и мимо возникшей прямо из серой воды Ниловой пустыни к Трясецкому озеру. Вокруг – черника, озеро все в соснах и зелени и до него рукой подать от пристани о двух досточек. Только оно совсем другое, не Селигер-море, а тихое-тихое с круглыми берегами. Пройти бы подальше, так и берега станут кисельные и ложки берестяные найдутся. Недаром к Трясецкому озеру столько на машинах съехалось народу, не за киселями ли? А еще посмотришь внимательно на озеро, увидишь, как по поверхности большими треугольниками рассыпаны кругленькие серебряные монетки. Только что не звонят, а так - серебряные. Вот и озеро называют некоторые Серебряным. Эх, бы…
        Только вот пароходику пора обратно. На пароходике много молодежи и как на всех океанских, так и у нас тут, пара молодоженов с фотоаппаратом, поцелуйчиками и обязательным маленьким телефоном на ниточке.
Все поют. Один мальчик пел так хорошо, что на наших глазах в него влюбилась хорошенькая такая красавица лет не более пятнадцати. Совсем тростиночка. И в мальчишьей шапочке с большим козырьком, и из-под него золотистые локоны. А тут ему выходить, а ей-то с мамой дальше. Такая любовь, хоть плачь. Прямо шербурские, т.е. селигерские зонтики.
И еще Нилова пустынь с отражениями. Сон? или нет его? Только ведь и вода наша, и земля просыпаются. И дай бог.
Столько чудных картинок увезли мы с собой с Селигера, столько музыки под селигерским дождичком, столько серебра и столько счастливых лиц. Что что-то взамен должно было случиться. И случилось. На обратном пути в Осуйское встала наша новая синяя машина.
Раньше она все по городу.  Да по делам. А теперь-то какие переживания! Никакие нервы машинные не выдержали, и потек откуда-то бензин. И пока она, наша синяя, не успокоилась, и мы ее не уговорили, никак найти не могли дырочку бензиновую. А нашли, залатали, и пошла дальше. Привыкай, милая, не век в городе скучать. Дальше не то еще посмотрим.
 Например, не махнуть ли нам будущим летом на о-в Хачин – искать васильковую поляну. Может, там и А. Никольского послушаем. Или на озеро Сиг.



ХОРОШИЕ МУЖИКИ


Надо Вам сказать, что печка в деревенской жизни занимает отдельное и немаловажное место. Русская печка на картине Кившенко «Совет в Филях» вроде бы и ни к чему. А вот детские глаза, внимательно и с надеждой глядящие на Совет и на нашего Светлейшего с русской печки, так трогательны и так о многом говорят, что дальнейший ход событий в ту Отечественную ясен и без слов. А ведь не было бы печки, не было бы детей и Совета.   
Русская печка в огне не горит, поэтому даже если сгорело все деревенское хозяйство, печка с трубою цела.  Зрелище страшное, но все-таки небезнадежное. Ведь печка-то уцелела!
По моему не особо, конечно, авторитетному мнению, лежание на теплой печи это совсем не бездумье, а источник глубоких мыслей, добрых намерений и грандиозных планов. Именно лежа на печи, мечтал наш Емеля об автоматизации сельской жизни. Но это не только пункт самовозвеличения и самолюбования, а еще и место принятия решений. Лежа на печи, я пришел к мысли, что надо бы нашу старенькую печь перебрать, а то ведь мало ли что может случиться вслед за появлением копоти и дымов из многих трещинок. Правда жалко нашу старую, получится, конечно, не лучше. Как с нашим домом после реконструкции: он, наш дом,  совершенно потерял свои героические черты и стал каким-то современным пряничным домиком-дачкой.
В обсуждении реконструкции печки проходило время, а дымы все пробивались. Наконец, я решился на обследование, для чего оделся погрязнее, подставил пару табуреток и нырнул внутрь через хайло нашей печи, вытянув вперед руки. Там было очень темно, но поразительно чистый сухой воздух. Маленько подмазав глиной щели, ох, сколько их было, я попытался вылезти задним ходом, но смог это сделать только с помощью Елены Афанасьевны, вытащившей меня за ноги. Сначала, правда, пришлось немного полежать, т.к. надо было еще дозваться любимую супругу. А голос из печки даже самый музыкальный, как например, у меня, не так уж слышен.
Как считал Козьма Прутков, приняв решение, соберись с духом. Однако, как же без совета-то? И вот, собравшись,  я и пошел на тот край деревни к главному советчику - Евгению Васильевичу Зверькову. Встретились, обсудили последнее заседание Думы, горячие новости о личной жизни американского президента и многое другое. В частности, как занят наш главный герой в настоящий момент и в ближайшем будущем. А, кроме того, что для строительства печи нужен запас кирпича, глины и речного песка.
С кирпичом было сложно, куда-то ехать (не ближе Торжка), заказывать, оплачивать и только потом ждать, да еще привезут бог знает когда, конечно после отпуска, или совсем не привезут. Глина и песок были ближе, глина – у второго ручья, а песок – у Колена. Но как доставить? Короче говоря, проблемы. Но было бы желание.
Кирпич нашелся прямо под носом. Стали вдруг разбирать воловню у Стрелок, кирпича целое море. Возникло, правда, опасение, что новая печка замычит. Но для Осуйского, где ни одной коровы, сколько я себя помню, не было, очень это даже было бы натурально. Вскоре рядом с нашим домом появилась огромная, на пять печек, куча кирпичей. Осталось отбить с них засохший раствор и отобрать лучшие. Но это мы с Еленой Афанасьевной, любезной нашему сердцу супругой, мигом – за пару дней и с песнями про кирпичики. И вот пара тысяч кирпича с отметинами, инициалами, небьющегося - готовы.
Еще через неделю кучи песка и глины, можно сказать, сами выросли, у нашей калитки.
Осталось дождаться Евгения Васильевича – лучшего печника в округе. Прошло пару лет, Евгению Васильевичу все было некогда, да и, наверное, не под силу с его больной, когда-то сильно застуженной спиной.
И тут нашелся какой-то печник из Будова. Вроде печник как печник. Скрипя сердце, соглашаемся. Срок? Две недели. Посмотрим. В общем, месяца через три печка готова. К седьмому ноября едем на смотрины. Открываем дом, печка встречает такая нарядная, вся ладная и ровненькая, но сырая. Топим, топим дня три, и все сырая. Все бы хорошо, но хайло великовато и квадратное, под самый свод. Из печи при топлении вылетают снопы искр и даже огня, никакого обратного завихрения пламени перед выбросом в трубу, как должно быть, не происходит. Передняя балочка оставлена старая, наполовину обгоревшая. При появлении огня - дымится. И самое главное, сколько дров не подкидывай, дома холодно. Словом, работа, как говорит Евгений Васильевич, на троечку, да с минусом.
Эх, Евгений Васильевич, друг ситный, всех печек, конечно, не построишь. А вот в тех, что успел построить, душа твоя и память о тебе. Где еще найти такого как ты мастера? В Осуйском больше печников нет. У нас если не умеют чего, то не берутся, а что делают, то на совесть. Такой у нас порядок в Осуйском. Совсем как в эстонском городке Хяядэмястэ, что в переводе значит «хорошие мужики».


ПРО ЗАКАТЫ

Самые таинственные явления на закате происходят на набережной Тверцы. На нашей реке мы видели, то странные пять исходящих из одной точки лучей огненных цветов, то расцвеченные до красного параллельные друг другу волнистые полосы облаков. А то и целые битвы цвета: как синие и черные цвета наступали на розовые и ярко красные. В промежутке между ними воевали между собой голубые и яркозеленые гаммы. Про скопления сверкающих тарелок уж и говорить нечего. И все это свето- и цветопредставление  нередко заканчивается знакомством с таинственными фигурами явно иноземельного происхождения, прячущимися в полосах тумана.
На закате в Осуйском лесу птицы поют глуше, чем на рассвете, деревья потемнели. И в самой их, потемневших деревьев, глубине светится какой-то кустик, на него просто больно смотреть, так ярко сверкает он своими бриллиантами. До него уже не дотянешься,  не добежишь, не успеешь.


ПРО НЕБО И ЗВЕЗДЫ


Надо Вам сказать, судя по Воронцову-Вельяминову и другим литературным источникам, что любящий астрономию жрец обычно живет в пустыне и изучает небо и звезды, и солнечные затмения, обязательно питаясь финиками. А вот у нас в Осуйском, особенно в августе, для астрономии никаких фиников не надо. Здесь небо такое ясное и звезд так много, что и не будь ты астроном, только совсем очевидно, что звезды сильно отличаются от других дальних огней. Какая здесь луна! Видны на ней все кратеры и моря, и я не удивился бы, если она бы обернулась как-нибудь обратной стороной к Осуйскому. Видны также спутники и большие самолеты в огнях. Гула никакого до нас не доходит, но  настолько тихо, что если вслушаться, то можно уловить сонные разговоры пассажиров.
Вообще-то ночью постоянно дает о себе знать какая-нибудь птица, например козодой, иногда слышны и другие птичьи голоса. А то залает из-за реки собака. Но все это никак не мешает заниматься астрономией.
Луну, пожалуй, совсем не слышно и тем более звезды, несмотря на происходящие на них атомные процессы. То, что здесь не все ладно, в Осуйском особенно очевидно, поскольку наша Фирсова баба Дуня неоднократно замечала, что луна поднимается совсем не там, где надлежит.
Это ночью. А вот утром солнце всегда восходит из-за реки и садится под вечер тоже за реку, только в другом месте. Закаты у нас обычно длятся долго, и по просветам между облаков всегда узнаешь, какая завтра погода. Если просветы розовые - к теплой ветреной погоде, а лиловые или голубые - к холодам.
В раньшее, т.е. советское время по небу всегда сильно летали вертолеты, причем обычно они заходили от конюшни и опускались совсем низко над заводями, где, как известно, никого не боясь, проживают бобры. Часто эти вертолеты проходили над нашей крышей совсем низко и в соответствующих случаях мы махали им бутылками и позванивали о них стаканами. Но наши храбрые вертолетчики, к их чести будь сказано, ни разу к нам не опустились.
И все-таки самое интересное с небом происходит ночью. К примеру, сидим мы где-то около полуночи в доме и дуем на чай из нашего пузатого самовара. Как вдруг залилась отчаянным лаем все видящая собака Джанна. Выбежавши по этой причине во двор, обнаруживаем невысоко на небе странные светящиеся следы и как за старую ветлу у колодца уплывает невиданный оранжевый шар. Такие, знаете, бывают у нас по ночам небесные явления. Посему поэтому уверенно ожидаем контакта с иными цивилизациями. Представляете, как тогда прославится наша деревня! Только мы, по скромности, совсем этого не хотим.


ПРО МЕДАЛИ И ПРО СОСНЫ


Надо Вам сказать, что у нас в Осуйском пора бы учредить новые медали.
Самую первую медаль надо бы назвать «Петя Ростов» и назначить бы ей девиз «Смелость до безрассудства». Первый номер медали выдать бы г-ну Матиасу Русту, хотя он в свое время пролетел над и мимо Осуйского, и сел на Красную площадь. И тем не менее, такого смельчака наше Осуйское не знало со времен безрассудного Пети. В нас упомянутые смелость и безрассудство спят по сей день беспробудным сном, и пробуждаться не собираются. А про Руста, совершившего ошибку мимо деревни Осуйское, давно все забыли. По сей причине, медаль Пети Ростова с изображением летящего над Кремлем самолетика и заказывать нечего. А жаль.
Вторую медаль в память о Мартыне Эдельвейсе из Набоковского Подвига назвать бы «Подвиг без Надежды». И ее с изображением самого красивого заката солнца над Тверцой заслуженно было бы вручить незабвенному другу нашему Евгению Васильевичу Зверькову, который никого и никогда не боялся, да и вся жизнь Евгения Васильевича – это несомненный подвиг. Подвиг, выполняемый изо дня в день, хотя он твердо знал, победить нельзя. А вот Мартын-то думал как раз наоборот. Только все равно и там и тут подвиги совершались безответно, это несомненно. Для чего? А для того, чтобы росли грибы и клюква, стояли сосны, протекала Бабановка, водились бы в ней щуки. А по дороге на Николо Бор гуляли бы дачники, ничего и никого не опасаясь.
О третьей медали мы подумали на этой лесной дороге. Там всегда найдешь какое новое место, где душа грустит неизвестно о чем и радуется неизвестно чему. Например, около двух рядом стоящих коренастых сосен, охраняющих дорогу. Кора их стволов обгорела на пожаре, нижние сучья потеряли уж хвою, но тянутся к Вам, выражая свое достоинство и уверенность. Но нет в нашем царстве-государстве третьей медали с таким девизом «Достоинство и уверенность». Только у нас в деревне оценили бы медаль, на которой попросить бы художника Шишкина нарисовать две наших сосны, чтобы дарить ее на память отличившимся в борьбе со стихией. Да нет уж упомянутого выше великого художника, нет Евгения Васильевича и Мартына, нет поэтому такой и других медалей. Есть только сосны, которые останутся навсегда.