Странник. Путь VI конец пути

 Глава III. БАШНИ

 Слухи и сплетни, страшные сказки
В кухне, в конюшне, в людской.
Призраки прячутся в стрельчатой башне,
Из подземелий доносится вой.
Дым без огня и душок без закваски
Вряд ли бывают – так мудрость гласит.
Ветер метет над заснеженной пашней,
В замке ночами дух голосит.

 «Нет, нет, никуда я не пойду. Если меня кто-нибудь заметит? Какой позор. Чтобы я – дочь благородного конта ночью отправилась на свидание! И к кому? К писцу свиткохранилища. Боги, я сгорю со стыда! Но он никакой не писец. Зачем, зачем он здесь? Если бы у нас был Магистр, сюда не пришел бы Странник. Почему он спрашивал о смерти деда? Может быть, он слышал эти странные истории - прислуга вечно болтает всякий вздор. Но ведь всем языки не вырвешь. Многие шепчут, что время от времени в северной башне ночами, особенно зимой, раздается тоскливый, холодящий душу вой. А в Сумерки там шаркают шаги, и что-то бормочут неясные голоса. Мы ведь и сами слышали их, когда бегали туда с Нарином…»
 Воспоминание о погибшем брате болью сдавило сердце. Нарин был на три года старше Иринии, и в детстве они постоянно играли вместе. Но так уж сложилась злая судьба: юный конт нелепо погиб полтора года назад, на втором в своей жизни турнире. Ох, не стоило ей сегодня вспоминать о покойниках! В Сумерках можно запросто повстречать кого-нибудь из мертвых родственников, пришедших навестить оставшихся в этом мире близких. Хорошо, что ей не придется идти мимо северной башни. Неужели она пойдет?
 Ириния толкнула покосившуюся дверь, та поддалась без скрипа. Девушка шагнула в слабоосвещенную огнем одной лишь жаровни каморку писца. Одноглазый клерк сидел на низком табурете перед жаровней спиной к двери, его большая черная тень слегка шевелилась на обшарпанной голой стене. Ворвавшийся в открытую дверь порыв ветра оповестил Кари о приходе гостьи, но он даже не обернулся.
 – Закрой дверь, контесса, и проходи к огню, – вполголоса сказал мнимый немой.
 Магнетическая сила его голоса полностью парализовала волю благородной дочери конта, она беспрекословно выполнила его указание, словно он был господином, а она рабыней. Оказавшись по другую сторону жаровни, Ириния вдруг осознала, насколько оскорбительным и наглым было все поведение этого человека. Кровь прилила к щекам девушки, глаза сверкнули гневом.
 – Ты хороша сейчас, как никогда, – он с восхищением рассматривал девушку, и оба синих глаза откровенно пожирали контессу.
 Гнев ее улетучился так же быстро, как и родился.
 – Чего ты хочешь? – слабым, молящим голосом спросила она.
 Ириния, как в море, погружалась в волны его воления, не в силах сопротивляться этому мощному потоку. Сюда она пришла, ведомая тою же силой: ноги сами принесли ее к порогу его убогого жилища. Странник лишь играл с девушкой, позволяя иногда вырываться из этого плена - это развлекало его. Следовало ведь хоть чем-то наградить себя за упорный труд создания портрета-воплощения. Результат превзошел все его самые смелые надежды: работа была выполнена безупречно во всех своих частях, и техника живописного исполнения и техника воплощения удались ему, как никогда прежде. Должно быть, ощущение опасности подстегнуло его мастерство.
Теперь он начал понимать темные страсти, обуревающие души Отпавших. Власть, какую мог бы дать Пронзающим их дар, была практически безграничной. То, что он сделал с контской дочерью, называлось «воровством души» и осуждалось Словом, как одно из тягчайших преступлений. Но Слово совсем не случайно не распространяется на Странников, ибо прежде, чем принять мантию Мага, Пронзающий должен пройти свой искус, прочувствовать силу, испробовать возможности своего дара и затем доказать Совету право на избранный род служения. Странник же, называющий себя Кари, имел большие амбиции: он жаждал стать полным Магом, то есть Магом-Взыскующим. И половина этой задачи ему, безусловно, удалась, он хоть сейчас мог бы быть признан Магом-Воплощающим, но этого было недостаточно.
 – А чего хочешь ты? Прислушайся к своим желаниям и подчинись им.
 От этих слов внутренний жар затопил сознание девушки, руки ее потянулись к рубиновому аграфу, удерживавшему на плечах белую мантию с пурпурной оторочкой. Щелкнула застежка, тяжелая мантия плавно соскользнула на каменный пол. Распустив золоченый пояс, Ириния с удивительной для никогда не одевавшейся и не раздевавшейся самостоятельно знатной дамы ловкостью расшнуровала рукава верхнего платья от локтя до плеч и выскользнула из него сквозь разрез, шедший во всю длину одежды с левой стороны. Теперь на ней оставались лишь полупрозрачная туника и узкие панталоны. Через минуту она стояла уже совершенно обнаженная, и в этот миг сознание ее прояснилось. Что ж, она поступила, как делали все девушки этих мест еще пару столетий назад, когда действовал, возникший в незапамятные времена, обычай до брака показывать себя мужчине, как правило, из числа друзей жениха, и даже позволять ему определенные ласки. Это и была настоящая «проба Бри». Должно быть, память прародительниц еще жила в ее крови. Клерк пальцем поманил девушку к себе, развернувшись на табурете в сторону от пылающей жаровни. В два шага Ириния встала прямо перед ним, ее упругие груди почти коснулись лица Кари. Он припал губами к левому соску, она едва не потеряла сознания, от сладостной истомы провалившись в водоворот блестящих брызг и разбегающихся звезд. Вынырнув из этого водоворота, Ириния поняла, что сидит на коленях у своего «испытателя», как когда-то называлась эта важнейшая роль предшественника мужа.
 – На самом деле Пронзающие никогда не бывали «испытателями», потому что мы можем устранять «отворотную трясучку». А ради ее выявления и появился обычай «пробы Бри», – шепнул ей на ухо Странник. – Никто другой не может прикоснуться к будущей жертве без того, чтобы несчастная не закричала, словно ее прижгли раскаленным железом.
 – Не говори мне сейчас об этом, – чуть слышно ответила контесса, подставляя свое обнаженное тело его поцелуям.
 Она уплывала все дальше, растворяясь в ласках его рук и губ.
 – Хватит, хватит, это безумие, – наконец, взмолилась она.
 – Это прекрасное безумие, контесса. Оркуллы навсегда лишили тебя возможности испытывать его, – заметил Кари, отпустив девушку.
 Ириния поспешно натягивала одежду, раздираемая столь противоречивыми чувствами как жгучий стыд и сладостное счастье.
 – Ты... ты – святотатец! И прежде испытывать мог только равный.
 – Ты забыла, контесса, что Маги любого происхождения имеют право брать в жены даже тессию, – возразил Странник.
 – Да, правда.
 Это соображение мгновенно освободило девушку от чувства стыда, полуодетая она прильнула к его груди и сама поцеловала в губы, затем порывисто отстранилась и снова принялась шнуровать упрямые рукава.
 – Зачем ты делаешь это? Ты сводишь меня с ума.
 – Помоги мне, и я помогу тебе.
 – О чем ты говоришь? Я не понимаю.
Ириния на мгновение прервала свое занятие и посмотрела прямо ему в лицо, но ничего не смогла прочесть на нем.
 – Расскажи мне о призраках северной башни, а я спасу тебя от оркуллов.
 – Ты хочешь сказать, от Монстра Пещеры Ужаса?
 – Монстр нужен оркуллам, иначе бы они не заботились так о его пропитании, – заметил Кари.
 – И ты рискнешь вступить с чудовищем в бой ради меня? – изумилась девушка: никто никогда не возвращался живым из Пещеры Ужаса.
 – Нет, конечно. Есть более простой способ спасти любую из первых девяти жертв, но он доступен только Странникам.
 – Какой?
Девушка не заметила циничной усмешки, скривившей его красивый рот.
 – Об этом после, - отмахнулся он. - А сейчас садись сюда.
 Кари усадил Иринию на табурет, на котором до тех пор сидел сам, и встал у нее за спиной. Ее свидетельство было необходимо Страннику, потому что, как оказалось, кроме членов контской семьи в замке не осталось ни одного человека, кто находился бы здесь двенадцать лет назад. Свидетели тех загадочных событий давно были расселены контом Актанием по дальним глухим селениям, либо отправились в вечное странствие по унылым полям загробного мира. Все слуги, стражники, клерки, каменщики, плотники и даже работники на скотном дворе были заменены новым контом другими людьми. Большинство рыцарей погибли в многочисленных войнах. Супруга конта уже лет десять страдала какою-то странною болезнью и никогда не покидала своих покоев. Сам конт и даже дети словно и забыли о ее существовании. Кажется, только Бруск, предшественник Кари на должности писца свиткохранилища был единственным служителем, сумевшим сохранить здесь место после смерти старого конта. Почему? Об этом можно было только гадать.
 – Вспомни, вспомни, вспомни, – не то в ушах, не то прямо в голове Иринии звучал настойчивый голос Пронзающего.
 …Ириния ловко вырвала мячик из рук замешкавшейся Диарты и, заливаясь звонким смехом, побежала через большой зал, чтобы спрятаться со своей добычей за пышной маминой юбкой. Но Нарин догнал ее посреди зала, и мячик перешел во временное владение брата. Дети носились с мячом по всему залу, а ближе к камину расположились две прекрасные молодые дамы – снохи конта Варлиса. Жена старшего сына конта, увы, была бесплодна, а трое малышей, игравшие подле дам, были детьми младшей пары. Дамы были заняты вышиванием, они присматривали за детьми и продолжали свою нескончаемую беседу обо всем и ни о чем.
 – Не понимаю, почему отец не пригласил настоящего Магистра, у этого Мастера такой неприятный прищур глаз, – поделилась с матерью малышей старшая сноха конта (отцом они называли свекра).
 – Говорят, Саринес лучший в наших краях живописец, – пожала приятно округлыми плечами супруга младшего сына хозяина. – Но, правда, когда мой отец заказывал воплощение, к нам приезжал Магистр-Воплощающий Арватас, такой красавец-мужчина.
 – Верно-верно, у моего отца в советниках был Магистр-Созидающий Каруас, уже в летах преклонных он сохранял былую красоту, но знаешь, их глаза такие страшные. И все же лучше б господин отец призвал Магистра. Ведь воплощение не безопасно. Ты будешь, может быть, смеяться, Беаль, у меня дурные предчувствия.
 – Тогда надо спросить белых верент, Орра, – без задней мысли посоветовала Беаль.
 – Нет, только не их. Я ни в чем не могу верить этим заносчивым ведьмам. Ты знаешь, это они виноваты в гибели моего неродившегося ребенка и в том, что больше у меня никогда не будет детей, – как всегда, при упоминании об этом своем горе, Орра ужасно расстроилась.
 – Ой, прости, пожалуйста, я не хотела.
 У Беаль не было никаких оснований сердиться на белых верент, напротив, благодаря их искусству она без особых затруднений произвела на свет троих детей, здоровых и красивых, а Орре просто не повезло.
 – Ах, ты еще больше расстроила меня. Последние дни я как-то не в себе…
 – Мама, мама, дождь кончился, уже солнышко светит, – подбежал к Беаль семилетний Нарин, – мы с девочками пойдем играть во двор.
 Из этого воспоминания уже больше ничего нельзя было вытянуть, Кари устал. Попробуйте восстановить воспоминание четырехлетнего ребенка о разговоре взрослых, случайно слышанном краем уха в то время, когда он сам был занят игрой. Тем более, если с тех пор минуло больше десятка лет. Клерк тронул девушку за плечо, она обернулась. По щекам контессы бежали слезы.
 – Мама, какой она была, а теперь…
 Ириния разрыдалась, уткнувшись лицом в пояс стоявшего перед ней Кари.
 – Мама, Нарин, – всхлипывала дочь конта.
 – Успокойся, сейчас все пройдет, – Странник положил руки на голову девушки, судорожные рыдания вскоре затихли.
 Он отстранился и, нагнувшись, заглянул ей в лицо. Слезы высохли, но в глазах осталась глубокая печаль.
 – Тебе пора идти. Завтра, когда женщины покинут Большой зал, ты снова поднимешься ко мне.
 – А если меня кто-нибудь заметит?
 – Никто не станет разгуливать по замку в ночь Свидания с предками, – усмехнулся Кари.
 – А как же я? Я боюсь, ведь я тоже могу встретить кого-нибудь, – содрогнулась девушка.
 – Не бойся, в коридорах мертвецов ты не встретишь, – заверил ее Странник. – Лучше остерегайся белых верент, твоя тетя была права - их следует бояться, особенно тебе.
 – Почему? – искренне удивилась Ириния.
 – Веренты помогают оркуллам стеречь их жертвы, они давно следят за тобой, и очень довольны тем, как ты шарахаешься от мужчин, – предупредил Странник.
 – О, Справедливый Армбра! – от испуга контесса произнесла редко называемое собственное имя бога Солнца.
 Пронзающий был прав, Ириния сразу вспомнила пристальный взгляд веренты Слобы, который неоднократно ловила на себе в последнее время.
 – Будь осторожна и не ищи меня взглядом в зале.
 Кари поцеловал девушку в губы и проводил по узкой лестнице вниз, через свиткохранилище он вывел ее на галерею, ведущую в господские покои.
 «До завтра», – прозвучали в ее мозгу последние слова "одноглазого" писаря.
 Добравшись к себе в опочивальню, контесса дрожала с головы до пят. Само собой в коридорах и на галереях было ужасно холодно, как и в свиткохранилище. Но дрожь ее была скорее нервной. Этот день и особенно ночь оказались полны потрясений - мир перевернулся для юной контессы. Когда безобразный писец вдруг оборачивается прекрасным спасителем, а добрая старушка верента становится пособницей злобных оркуллов, есть от чего потерять сон и покой.
 Следующий день прошел для Иринии как в тумане. С полудня она присутствовала на начавшихся церемониях Очищения и Прощания. Они проходили в специально отведенной для этих целей юго-западной башне, где был сооружен большой жертвенный алтарь. Каждый год белый конь искупал грехи и проступки всех коррильцев, накопившиеся с последнего приношения.
После утомительного дня девушка была рада скорее покинуть Большой зал, где через два часа после наступления темноты должны были начаться обряды Посвящения, куда женщины не допускались. Подумаешь, великий секрет! Не однажды они с Диартой и Нарином подсматривали за этим тайным обрядом. Никто лучше них не знал все скрытые ходы и выходы, ведущие в Большой зал. Ну, позвенят жрецы колокольчиками, побрызгают священной водой из Атайской скалы на молодых оруженосцев, достигших возраста и заслуживших доблестью и правом рождения посвящения в «солнечные стражи», попросту говоря, в рыцари, потом отец осенит их взмахом меча, примет присягу на верность за себя и за Сияющее Око Справедливости. После посвящения Нарина они уже не ходили смотреть на церемонию, надоело.
 Ириния вспомнила, сколько раз они втроем, еще дети, дрожа от холода и страха, плутали по замковым коридорам в ночь предполагаемого пришествия мертвецов, но так никого и не видели. То есть совсем никого – ни мертвых, ни живых. Нормальный человек не будет шататься в такую ночь где попало, не зря ухмылялся Пронзающий: ни придворных, ни челядь из своих комнат и мешком золота сегодня не выманить. И что только подвигало их неразлучную троицу на эти приключения? Верховодил, конечно, Нарин, а сестры следовали за ним, как привязанные.
 Сердце Иринии замерло, показалось, в узком проеме окна шевельнулся силуэт покойного брата.
 «Это я, Кари», – проник в голову беззвучный голос. – «Стой здесь тихо, веренты идут к юго-западной башне по солнечному кругу, еще поворот и вы бы столкнулись».
 «Зачем им в башню?» – удивленная мысль мелькнула в мозгу Иринии. – «Они никогда не ходили здесь в Сумерки».
 «Ходили, наверное, триста лет назад, только другие».
 «Но зачем?» – теперь контесса уже специально адресовала молчаливый вопрос безмолвствующему собеседнику.
 «Проверять сохранность вверенных им жертв, чтоб их жмурги сожрали. С завтрашнего дня за тобой будут следить с утроенным вниманием».
 «Это почему?»
 «Так, пронзение у меня».
 «Что? Ты хотел сказать, прозрение?» – мысленно спросила Ириния, словно всю жизнь разговаривала именно таким образом.
 «Нет. Прозрение бывает у провидцев, у тех же верент. Хорошо, они хоть нас в своих книгах не видят. Мы – Пронзающие, потому у нас пронзение, или пронзание, или прознание, в смысле: «Прознал я как-то днями про сговор в подворотне: прыщавый подмастерье про Мастера казну с горящими глазами двум молодцам дородным втолковывал подробно и утирал слюну». Для таких прознаний даже мысли читать не требуется».
 «Эти стишки младший менестрель для челяди складывает?» – поинтересовалась контесса.
 «Стишки? А, рифма. Так, сама выскочила. Идем, они уже далеко».
 Кари подхватил девушку под руку и повел дальше по коридору к своей башне. Ириния так и не поняла, что именно прознал про верент Пронзающий. Мысли спутника она больше не слышала, а он тем временем думал о том, что к счастью для него, в своих гадательных книгах веренты не видят не только судьбы Пронзающих, но и свои, хоть в будущем, хоть в прошлом. И теперь веренте Слобе долго придется гадать, вернее теряться в догадках, почему верента Марая до сих пор не сообщила Старшей о гибели вверенной ее заботам Избранной. И еще подумалось Страннику, что на его Пути что-то чересчур часто встречаются Священные Сосуды, что бы ни подразумевали под этим названием первых жертв Пещеры Ужаса пособницы оркуллов.
 – Ты скажешь мне, наконец, как ты можешь помочь мне, Странник? – спросила контесса, когда они оказались в относительной безопасности его коморки.
 Называть его клерком ей казалось унизительным для нее же самой, имя Кари было, скорее всего, вымышленным, ну, а спрашивать о настоящем – себе дороже.
 – Не теперь, контесса. Пока веренты вершат свои обряды, ни сделать этого, ни даже говорить об этом с тобой я не могу. Сегодняшняя ночь как нельзя лучше подходит для других дел.
 Сегодня Пронзающий был каким-то совсем другим, чем в прошлую ночь. Ириния шестым чувством поняла, что о поцелуях не будет и речи, да и сама она не чувствовала сейчас того страстного влечения к нему, что сжигало ее накануне. Напротив, его холодный тон и внутренняя сосредоточенность на чем-то для нее непонятном, показались девушке почти пугающими.
 – А что мы будем делать? – спросила она и сразу пожалела о том, что не промолчала.
 – Беседовать с теми, кто придет на Свидание.
 – С мертвецами?
 Ириния верила и не верила в то, что в Сумерки умершие приходят к живым, во всяком случае, ей не очень-то хотелось убедиться в возможности Свидания на собственном опыте.
 – С предками, с твоими предками, – уточнил он.
 – Я не хочу беседовать с предками, – слабо попыталась возразить девушка.
 Но Странника ее мнение и желания интересовали, по-видимому, мало.
 – Садись сюда.
 Кари указал ей на табурет, стоявший в центре довольно большого круга, очерченного углем на полу.
 – Не бойся, обычно это намного безопаснее, чем встреча с некоторыми живыми.
 – Они, правда, приходят?
 Контесса покорно села, куда ей сказали, но сделать это молча было выше ее сил.
 – Да. Но не все, а только неуспокоенные души, если их что-нибудь не удерживает в определенном месте. А тогда, как в нашем случае, их можно специально вызвать именно в эту ночь и только к кровному родственнику, – пояснил Странник.
 – Кого ты хочешь вызвать и откуда? – уже начиная постукивать зубами, спросила Ириния.
 – Из северной башни, я уже говорил. Я вызову ваши замковые приведения. Знаешь, кто они?
 Она отрицательно покачала головой, хотя после его вопросов о деде и дяде, более, чем догадывалась об ответе.
 – Зачем тебе это?
 – Забота о душах – дело Магов, впрочем, о телах мы заботимся тоже, также как и о многом другом. Но о телах больше заботятся веренты, порой, весьма своеобразно. Только душам они не помогут, даже если и захотят.
 – Ты ведь не Маг еще, – заметила контесса.
 – Верно. Право на звание Магистра надо заслужить, что я сейчас и делаю.
 Во время этого диалога Кари отнюдь не бездействовал. Находясь за пределами круга, защитного, как легко догадалась девушка, Странник проделывал достаточно удивительные вещи. Его руки словно танцевали хорошо заученный танец, Странник ритмично сгибал и разгибал пальцы в сложной последовательности: два на правой, один на левой, один на правой, четыре на левой, два на правой, три на левой, пять на правой, четыре на левой и так далее, постоянно меняя комбинации. Эти действия чередовались с прищелкиванием и легким постукиванием костяшками пальцев обеих рук друг о друга, круговыми движениями кистями, перекрещиванием рук и прочими мелкими движениями, которые контесса не взялась бы описать точно. Руки Странника мелькали все быстрее и быстрее, так что отдельных движений уже было просто невозможно различить. Ириния перестала задавать ему вопросы, хотя, казалось, что они совсем не отвлекали его от столь сложного занятия. Она заворожено следила за тем, как очертания рук Кари все больше расплывались в безумной скорости движения. Он резко вытянул руки вперед, сделал хватательное движение в воздухе и дернул на себя, при этом сразу же отступил назад, пересекая черту защитного круга.
За дверью что-то слабо прошуршало, и три тени просочились в коморку: две мужские и одна женская. У мужских теней вид был печальный и даже очевидно несчастный, при этом к тому же и удивленный. Их глаза, похожие на темные омуты, с вопросом и мольбой обратились в сторону девушки и вызвавшего их Пронзающего. Женский же призрак, напротив, выглядел весьма рассерженным, если не сказать взбешенным, и настроен был явно агрессивно. Полыхнув красными отсветами запавших глаз, призрак контессы Орры, метнулся к людям…
 Ириния проснулась в своей кровати. Она помнила, как Кари проводил ее до дверей, но само Свидание с призраками родных выпало из ее памяти, начиная с того момента, как они возникли в жилище клерка свиткохранилища.
 – Почему они сразу пропали? – спросила, моргая глазами, контесса, когда, как ей показалось, в следующий миг после их появления, Странник разрешил ей встать и покинуть защитный круг.
 – Они пропали не сразу, просто ты спала, – ответил Кари.
 – Так ты говорил с ними? О чем?
 – Тебе не нужно знать об этом, контесса: тайны мертвых не для живых.
 – Ты ведь не мертвый. И вообще, это же мои родственники, – отчего-то обиделась девушка.
 Она все же успела узнать тех, чьи смутные тени пришли в северо-западную башню, повинуясь колдовской жестикуляции Странника.
 – Я – Пронзающий и могу им помочь, а ты помогла мне. Поверь, мы сделали благое дело, и довольствуйся этим знанием, – жестко отрезал Кари.
 По его тону Ириния поняла, что дальнейшие расспросы бесполезны и не стала уточнять, как и в чем именно Странник собирается помогать неуспокоенным душам. Гораздо больше девушку интересовало, намерен ли он сдержать свое обещание по отношению к ней.
 – А мне ты поможешь? Ты обещал.
 – Обещал.
 «И не только тебе», – добавил он про себя.
 – Так что же? Ты сделаешь это? Или Пронзающий боится верент?
 – Боюсь. Я ведь не какой-нибудь ронт Фарсталл. Его сиятельство конт Актаний вряд ли обрадуется, если узнает, к кому на свидания бегает его дочь.
 В голосе Кари прозвучали столь странные интонации, что Ириния так и не разобрала, чего больше было в этих словах: гордыни, уничижения или насмешки. Вот чего в них не было, так это ноток трусливости, хотя опасность своего положения Странник осознавал в полной мере. У конта было достаточно оснований, чтобы предать его долгой и мучительной смерти не столько даже, как человека подлого звания, посмевшего прикоснуться к контессе, сколько как шпиона Совета Магов, разнюхавшего секрет восшествия Актания на престол отца. Хотя в случае раскрытия Странники продают свою жизнь дорого, очень дорого, Кари прекрасно знал, что не сможет справиться со всем гарнизоном и челядью контского замка.
 – Завтра я подойду к тебе в Пляске масок, за час до полуночи. Слово, которое дает Пронзающий, также крепко как Слово Магов. Мой долг – спасти тебя от оркуллов. Ты будешь жить, контесса, – подтвердил свое обещание Кари.
 Больше они не разговаривали ни вслух, ни мысленно.
 «Интересно, отчего это все так боятся Странников, если они хотят всем помочь, и живым, и мертвым?» – все еще лежа в постели, подумала Ириния. Не найдя ответа, она позвала служанок, чтобы те должным образом подготовили и нарядили госпожу к великому празднику Рождения Истинного Солнца.
 Кульминация празднества придется на рассвет следующего дня, и только когда Солнце поднимется на полную ладонь вытянутой руки от горизонта, все отправятся отдыхать. А до тех пор будет много всякого: музыка, представления, пляски, факельные шествия и обильное угощение для всей округи.


 Глава IV. ДОЛГ…

Сложив регалии и званья,
Взыскуя истину одну,
На зов откликнувшись Познанья,
Босой и сирый я пойду.

На подвиг или преступленье –
Сказать заранее нельзя –
Сквозь боль, и выбор, и прозренье
Ведет Пронзающих стезя.


 Говоря контессе о своем долге, Кари безбожно кривил душой, поскольку, как все Пронзающие, с точки зрения обычных людей, он, конечно же, был безбожником. Ни в какого Справедливого Армбра он не верил, ибо точно знал, что Солнце есть тело небесное, состоящее из раскаленного газа. Но Пронзающие не спешили заявлять об этом во всеуслышание, также как и о своем неверии. Он кривил душой потому, что единственным долгом для Странника было исполнение его Задачи, любые клятвы и обещания, идущие в разрез с достижением данной цели, попросту отметались без малейшего зазрения совести. Однако главная трудность состояла именно в том, чтобы понять свою Задачу. Кари чувствовал, что достиг (в географическом плане) цели своего Пути, именно здесь, в замке, он должен применить все свои знания и способности.
 Полтора года он шел к тому, чтобы не просто попасть в земли Коррильского владетеля так, что никто не мог бы проследить, откуда начался его Путь - в столь нелюбимой коррильцами Тарнике -, но и укрепиться в самом замке. Он долго шел на юг, потом на восток и прибыл в Кунакас со стороны Драбуара через юго-восточные ворота. Он шел, еще ничего не зная о том, куда и зачем ведет его Путь, следуя направлению своего личного зова. Больше полугода он провел в городе, гадая, что же он собственно делает в доме третьего Мастера составления чернил и красок, принимая тычки и затрещины от самого Мастера Гарутиса и побои от его семерых сыновей и троих старших подмастерьев. Ни разу его светло-синие глаза не стали темнее под градом тумаков или насмешек; тощий, прыщавый паренек на вид лет пятнадцати-шестнадцати безропотно выполнял черную работу по дому под руководством угрюмой дочери Мастера Натиссы. Эта высокая с широкой костью девица отнюдь не была уродкой, но засиделась в родительском доме (22 года уже не шутки), заправляя хозяйством всей мужской «общины». Натисса отличалась нелюдимостью, подруг не имела, лишь изредка ходила запастись целебными травами к местной знахарке веренте Марае, которая тоже в свою очередь время от времени захаживала в дом Мастера Гарутиса.
 Довольно быстро Кари обнаружил истинную причину затянувшегося девичества Натиссы и источник ее неласкового характера: девушка страдала охранительным синдромом Избранниц – отворотной трясучкой. Учитывая количество мужчин в доме, чувствовать себя несчастная должна была не лучшим образом, особенно по вечерам.
 Странник терпеливо ждал знака, который бы мог подсказать ему, в чем смысл этого прозябания, и на что должен направить свои способности Пронзающий. Знак появился на рынке, куда младшего подмастерья регулярно гоняли три раза в неделю, в виде нищего с фальшивой деревянной ногой. Через него Кари стакнулся с шайкой Душевного Круста. Вполне естественное желание доведенного едва не до рабского положения парнишки – отомстить своим мучителям – было с пониманием воспринято Крустом, недаром он звался Душевным. Каким образом прыщавый щенок прознал про тщательно скрываемое даже от собственных сыновей местонахождение заветной шкатулки Мастера, бандиту было в общем-то безразлично.
 Только трижды в неделю Кари брали с собой в мастерскую, тогда в доме по очереди оставались другие подмастерья. От этого предполагаемый срок обучения мастерству для Кари мог увеличиться в трое. Правда, паренек был на удивление понятлив, к тому же хорошо считал, что было немаловажным достоинством при исчислении пропорций и количеств для составления тех или иных красок или чернил. Однако успехи Кари не улучшали его отношений с другими подмастерьями.
 В тот день Натисса с утра собиралась сходить к Марае, но задержалась, провозившись с рассадой. Впущенные Кари грабители застали хозяйку дома, робкая просьба сосунка-сообщника не трогать девушку только развеселила людишек Душевного. Таких нечеловеческих криков, наверное, никогда не доводилось слышать даже самому Крусту. Натисса орала так, словно руки насильников были раскаленным железом, и умерла от невыносимой боли еще до того, как Круст оказался готов лишить ее девственности. Прибежавшие на крики соседи обнаружили во дворе истекающего кровью подмастерья с рассеченным лицом и вытекшим глазом, а в доме – бездыханное тело девушки и следы погрома. Мастер был безутешен: гибель дочери и потеря накопленных за долгие годы денег подкосила его здоровье. Прежде не слишком-то жаловавший младшего подмастерья Мастер, перед смертью отчего-то решил проявить заботу об искалеченном пареньке, от ужаса лишившемся еще и языка, то есть способности произносить что-то членораздельное.
 Три месяца спустя после ограбления дома Мастера Гарутиса одноглазый оборванец подошел к воротам контского замка. Некому было удивиться тому странному явлению, что за два дня пешего хода от города до замка Кари вытянулся в росте почти на локоть и видимо повзрослел лет эдак на пять-шесть.
 Никаких чувств по поводу событий, произошедших в Кунакасе, Странник не испытывал: ни злости к издевавшимся над ним хозяйским сыновьям и подмастерьям, ни радости по поводу своего «отмщения», ни жалости к Натиссе или Мастеру, ни угрызений совести в связи с "таинственным" исчезновением веренты. Все это не имело для него никакого значения. Странник нашел свою Задачу и уже приступил к ее исполнению. То, что Задача оказалась в высшей степени сложной – ему предстояло развоплотить портрет с двумя заключенными в нем душами и отпустить их, а также заставить душу самоубийцы Орры оставить тело контессы Беаль – только радовало Кари. Он был уверен в своих силах и знаниях, а чем труднее Задача, тем выше оценят его мастерство в Совете. Он даже позволил себе проявить милосердие, погрузив в сон Иринию. Зачем ей знать подробности страшного преступления отца, вступившего в сговор с Мастером-Воплощающим Саринесом, чтобы одним махом прорваться к власти, устранив и отца и старшего брата.
 Мастер действительно написал два портрета – здравствовавшего в тот момент конта Варлиса и его наследника, после чего намеренно нарушил важнейший пункт Порядка воплощения, устроив одновременное воплощение двух портретов. Как не-Пронзающий сумел полностью вынуть душу старого конта и перенести ее в тело сына, до сих пор было не ясно Кари. Тем не менее, так все и произошло, и пусть Совет разбирается с Мастером и его опасными опытами. Странник даже испытал к преступнику известную долю уважения: конечно, сумасшествие нового конта облегчило Саринесу воплощение двух душ в один портрет, но проделать такое при любых прочих условиях… Понятно, что после всего этого конт Актаний ни при каких обстоятельствах не допустил бы в замок любого Мага и никогда в жизни не пожелал бы завести себе портрет-воплощение.
 И не только об этом не следовало знать юной контессе, но и о том, что мстительный дух повесившейся тетки стал причиной загадочной болезни матери и трагической гибели любимого брата. Именно Орра, овладевшая телом коня Нарина накануне турнира, заставила скакуна взбеситься, сбросить и затоптать копытами седока. Лишив убийцу мужа наследника, Орра немного успокоилась, и Диарта счастливо успела покинуть замок, но Ириния все еще была здесь. В отношении вредительства заключенные в портрете духи, в отличие от вольной самоубийцы, были безопасны для обитателей замка. Кари отнюдь не стремился стать защитником или спасителем семьи преступного конта, просто успокоение духов было его Задачей.
 А вот спасать контессу от Пещеры Ужаса в эту задачу вроде бы не входило. До свидания с духами Кари еще раздумывал, стоит или не стоит ему связываться с контессой, мало ли что и кому он обещал за время своего странствия. С другой стороны, отчего бы и не позволить себе такого удовольствия.
 Если пленники портрета были бы счастливы покинуть свое узилище и обрести покой, то с мстительницей необходимо было договориться, поскольку сопротивление упрямого духа выдворению из мира живых могло сопровождаться не только большим шумом, но и разрушениями. Ни один Странник не бывает заинтересован в подобных последствиях его деятельности, и Кари это было нужно меньше всего. Лишь суеверие заставляет обычных людей считать, будто духи всеведущи. Пронзающие знают, что это расхожее мнение далеко не соответствует истине. Он дал Орре одно обещание, которое более или менее удовлетворило жажду мести старшей снохи конта Варлиса, после чего ее душа подчинилась заклинаниям Странника. Не так уж сложно обмануть приведение, но букву договора соблюсти необходимо, что же касается последствий, то это уже выходит за его рамки. Чтобы дух не вернулся, обещание следовало исполнить до истечения суток с момента выдворения, впрочем, тот же срок необходимо было соблюсти и по многим другим причинам. С развоплощением портрета можно было немного подождать.

* * *
 В полдень на Главного распорядителя торжеств Тлания свалилась нежданная головная боль: словно у него мало было других забот, так еще и один из участников группы «творцов» оказался не в состоянии выполнять свою роль в предстоящем действе. Кто мог предвидеть, что дюжего конюха прохватит неудержимый понос? Кем заменить в последнюю минуту не вовремя захворавшего парня? Конечно, многие юнцы были бы рады попасть в группу исполнителей «Великой битвы» и получить право на двухнедельный брак по взаимному согласию. Этот брак не требовал разрешения родителей или господ и при этом считался абсолютно законным. Если по истечении отпущенного срока молодоженов почему-либо разлучали, не позволяя вступить в брак с полным обрядом, или они сами желали расстаться, то дети, зачатые в первые дни нового года от двухнедельных мужей, признавались рожденными по закону и считались особо благословенными. Но удостоиться этого счастья можно было лишь однажды. На этот раз в замке оказалось не так уж много подходящих по возрасту и еще не вступавших в «Великую битву» слуг. Крестьяне для этого не подходили по причине тупости и неповоротливости, воинов не привлекали к игре из-за опасения членовредительства, ну а благородным господам пристало наблюдать за представлением, а не участвовать в нем. Пренебречь же количеством «творцов» было немыслимо: жди беды в следующем году - мор, голод, падеж скота, неурожай, или еще что похуже.
 На счастье, в суматохе приготовлений Тланию попался под руку куда-то спешивший новый клерк. В замке он появился всего с полгода назад и в прежние годы не мог сражаться с Бездной, по крайней мере, здесь.
 – Ты, – ухватил клерка за рукав распорядитель, – ты когда-нибудь представлял «Великую битву»?
 На всякий случай Тланий решил удостовериться в этом существенном моменте. Как человек грамотный, клерк сразу понял, о чем его спрашивают, и отрицательно мотнул головой.
 – Значит, будешь «творцом», – распорядился распорядитель, пытаясь вложить в свой тон всю суровость, на какую был способен, чтобы сходу отмести возможные возражения.
 Возражений не последовало. Да и кто бы стал возражать? Правда, одноглазому немому нелегко будет найти себе жену по взаимному согласию, но чего только не бывает в ночь Пляски масок. Для самого представления физические недостатки клерка значения не имели. Представляющие «сражались» и «творили» молча, озвучивал действие специальный хор, лица же под маской все равно не видно.

* * *

 Служанки еще трудились над праздничной прической юной контессы, когда в дверь опочивальни без стука вбежала запыхавшаяся служанка из личной прислуги супруги конта:
 – Ее сиятельство контесса, ваша матушка..., – служанка задохнулась и на мгновение умолкла.
 Вся кровь отхлынула от лица Иринии, с губ сорвалось негромкое:
 – Умерла?
 После ночного Свидания девушка все время вспоминала о мертвых.
 – Да что вы, ваше сиятельство! Наоборот, – выдохнула из тяжело вздымавшейся груди посланная, – ей стало гораздо лучше! Она зовет вас. Не в бреду, как бывало. Глаза совсем ясные и узнает всех, вот даже меня, глупую, признала.
 Служанка утерла рукавом слезы, навернувшиеся ей на глаза. Ее последние слова застали девушку уже на пороге. Как была, с наполовину распущенными волосами, Ириния бегом бросилась в покои Беаль. «Мама, мама зовет, – звенело у нее в голове, – вернулась». К чему возникло это последнее «вернулась», Ириния и сама не знала, ведь контесса никуда не уезжала, а долгие десять лет металась в странной горячке, или как это там называется. Все-таки не горячка, наверное, жара ведь у больной не было. Никого не узнавала, ничего не понимала, временами Беаль дико вращала мутными глазами и выкрикивала что-то нечленораздельное, или часами и сутками сидела, уставившись в одну точку, и мерно раскачивалась из стороны в сторону. Все равно, что ее не было.
 Беаль сидела в подушках, рядом с кроватью стоял сам конт, поодаль тихо переговаривались изумленные веренты.
 – Мама, мамочка!
 Ириния упала на колени у ложа матери и протянула руки.
 – Ириния, девочка моя дорогая!
 Они обнимались и целовали друг друга, Беаль гладила дочь по неубранным волосам.
 – Моя заколка, – сказала Беаль, – помнишь, ты взяла ее без спроса…
 – Помню, – Ириния зарыдала от счастья.
 Мама действительно вернулась, такая, как раньше, ласковая и близкая. Она даже вспомнила про эту заколку с тремя алмазными глазками и одним некрупным сапфиром, которую тайком стащила с ее столика пятилетняя Ириния.
 В это утро контесса Беаль спала на удивление долго и вдруг, проснувшись, заговорила обычным голосом, назвала служанок по именам. Сначала о чудесном исцелении госпожи сообщили конту и верентам. Последние только качали головами, бормоча что-то вроде «чудо, чудо, он вышел сам». Конт мысленно возносил хвалы Истинному Солнцу за то, что внял его покаянным молитвам и обильным жертвоприношениям, простив нечестивцу его давнее преступление. Только как же сказать жене о смерти единственного сына? Но оказалось, что Беаль уже знает и о гибели Нарина и о замужестве Диарты, хотя и сама не понимает, откуда пришло к ней это знание. Контесса пожелала видеть младшую дочь. Они долго не могли заставить себя покинуть покои вновь обретенной жены и матери, пока веренты не выставили их за дверь: Беаль слишком долго была «не в себе», и тело ее ослабело. Теперь, когда душа исцелилась, их долгом было, как справедливо заметил Странник, позаботиться о теле.
 – Идите же на праздник, ваше сиятельство, вас ждут подданные, – одарила мужа на прощание светлой улыбкой контесса. – И ты иди, Ири, теперь все будет хорошо, иди, веселись. Я скоро встану, а после Рассвета года поедем к Диарте.
 Действительно пора было открывать праздник, Рождение Солнца Всесильного никак не отложишь на потом, чтобы ни случилось. Случившееся же было замечательным поводом для радости и ликования.


 Глава V. … И ЕГО ИСПОЛНЕНИЕ

 В Большом зале все было готово к торжественному чтению поэмы о Творении (или поэмы Творения, как ее чаще называли) и представлению Великой битвы. Старший из менестрелей имел сан Посвященного для исполнения поэмы Творения без музыкального сопровождения. Когда конт подал знак, сказитель заговорил глубоким голосом, отчетливо слышным во всех уголках замершего зала:

И не было света, и не было тени,
Лишь мрак безначальный клубился повсюду,
Ни тверди земной, ни небес ясных сени,
И Бездна восстала – я буду.
Из чрева без края Покров породила
И, с ним сочетаясь в объятиях страсти,
Богов двух могучих - Кадита и Стилла -
Исторгла из пасти.
Те боги суть силы Любви и Забвенья,
К ним Ласка и Хладность добавились вскоре,
Горячих страстей стал Огонь порожденьем,
Другие же создали Море.

 Все присутствовавшие многократно слышали поэму Творения, но каждый раз она зачаровывала, словно впервые. Перед мысленным взором слушателей вставали величественные образы первозданных стихий, поражавшие воображение мощью новорожденного Бытия. От чудовищных сил первичного хаоса мироздание все больше продвигалось к определенности и порядку, вслед за отмеряющим мгновения Временем, явились День и Ночь, Суша разграничила Море, Небо простерлось над Землей. А Бездна продолжала выплевывать все новые свои порождения, и далеко не все из них способствовали закреплению равновесия и устойчивости мира. Так постепенно назревал конфликт между неограниченными силами бесконтрольного созидания-разрушения и новыми богами меры, последовательности и целесообразности. Последних возглавил Армбра – Истинное Солнце, чье родословие при чтении поэмы занимало не менее часа. Отдаленный потомок изначальной Бездны решается на Великую битву во имя преобразования мира и его созидания на твердых основах.
 К этому моменту Ириния уже слушала поэму вполуха, ведь ничего нового в ней не могло быть. В отличие ото всех прочих сказаний текст поэмы Творения не мог быть дополнен или как-то изменен - это считалось святотатством. Лучше бы она осталась возле мамы, и они без конца говорили бы друг другу: «А помнишь…». В покоях контессы Беаль сейчас не было мужчин, и там Иринии было бы намного лучше во всех отношениях, чем в полном людей Большом зале. Какое ей собственно дело до сотворения наличного мироздания в бесконечно давние времена? Сотворили, и слава богам! До Неба высоко, до Моря далеко, а Пещера Ужаса рядом. И с каждым часом приближения к началу Черного года ощущение внутренней дрожи приобретало все более отчетливый оттенок жжения. Хотелось выбежать на улицу и броситься в снежный сугроб. Ее беспокойство усиливалось тем, что в зале она не видела Странника. Что если он исчез, ушел, оставив ее на растерзание Монстру Пещеры?
 Отвлекшись своими мыслями, Ириния не сразу заметила, что голос менестреля уже смолк, и в центре зала выстроились две группы танцоров, представляющих Великую битву. По левую руку от стола коррильского владетеля накрытые огромным единым полотном зеленого цвета с нашитыми на него железными кольцами, изображавшими чешую, человек двадцать участников изображали чудовищную Бездну, оскалившуюся тремя головами. Рядом с Бездной заняли места пятеро десятируких демонов - ее порождений и помощников. Напротив выстроились четырнадцать богов-творцов, возглавляемые пятнадцатым небожителем – Армброй Сияющим. Костюмы и маски делали всех участников действа совершенно неузнаваемыми. Согласно преданию, битва состоялась в Сумерках, после чего началось победоносное шествие Творца-Солнца, под Оком которого зародилось все живое: звери и птицы, цветы и деревья, рыбы и люди… Армбра потряс копьем с деревянным наконечником, и хор жрецов сопроводил его движение соответствующим куплетом:

Гласом могучим взревел над волнами
Армбра-Смотритель Обильный лучами:
«Бесчинство твое прекращу я. Стенают
Благие начала, о мере взывают.
Ты же без меры, без правды, без края,
Чудищ плодишь, что Закон попирают»!

 Со стороны противников Солнца вперед выскочил один из демонов и отплясал короткую партию, закончившуюся непочтительным жестом. Хор жрецов прокомментировал ответный ход сторонников Бездны. Затем все повторилось. Постепенно в «перебранку» включалось все большее число богов, а после того, как каждый из демонов дал свой ответ, задвигались бутафорские головы самой Бездны. Наконец, взаимные угрозы переросли в сражение, в котором Бездна и ее пособники благополучно пали. Далее «творцы» отсоединили головы чудовища от туловища и сложили их друг на друга в центре кольца, образованного распластавшимся телом поверженной прародительницы.

Три мира он воздвиг из глав,
И в небесах на страже встав,
Вершит он Истины устав! –

 Торжественно провозгласил заключительное объяснение к действию хор жрецов и умолк.
 Участники представления покинули зал, спеша снять маски богов или демонов, получить заветный шнур вольного жениха и вернуться к началу пиршества. Только когда все расселись по отведенным местам и дружно стали подкреплять свои силы едой и питьем перед продолжением ритуальных действ, контесса обнаружила присутствие одноглазого клерка. Кари сидел в дальнем углу за столом рядом со своими собратьями клерками, старшинами каменотесов, столяров, плотников и другими наемными работниками среднего уровня. Это несколько ободрило девушку, но чувствовала она себя все хуже и хуже.
 Наконец, конт Актаний поднялся со своего места и покинул Большой зал, настало время всем переодеваться для Пляски Масок. Ириния поспешила из зала вслед за отцом.
 Для сегодняшней Пляски юная контесса избрала себе костюм богини зари Вискеры, его специально заказали в Буврете. Верхнее платье из окрашенной в розовый цвет белой шерсти, отороченной мехом красной лисы, стоило больших денег. Позолоченная тисара богини была выполнена местными мастерами, но также обошлась недешево. Хотя лицо Иринии скрыла личина, вряд ли в замке нашелся бы человек, не узнавший контскую дочь по богатству ее маскарадного одеяния.
 Пляска началась за два часа до полуночи общим хороводом под обрядовые песни, знакомые каждому с младенческих лет. Затем настало время парных танцев, но не тех вычурных бальных фигур, что годами заучивали дети благородных господ, а гораздо более простых и зажигательных плясок, распространенных среди простого народа. Пляска, она Пляска и есть. Сегодня чопорные супруги рыцарей контского двора плясали в паре с конюхами и плотниками, наряженными в демонов или духов-хранителей мест, а сами рыцари с удовольствием пощипывали кухарок и прачек, изо всех сил старавшихся сойти за богинь или хотя бы полубогинь.
 Его Ириния узнала сразу, как только они оказались в одной паре: ее руки почувствовали живое человеческое тепло, вместо отвратительной липкой слизи, которую она ощущала при соприкосновении с руками других партнеров сквозь любой толщины перчатки. Лохматый демон-трув в наряде из вывороченного шерстью наружу мехового фалдона, выделялся высоким ростом, как и положено демону этого рода. Девушке показалось, что плечи у «демона» гораздо шире, чем у не отличавшегося крепостью сложения писца свиткохранилища, впрочем, и четыре крученых рога не росли на голове клерка.
 «Твой костюм слишком заметен, контесса», – услышала посланную ей мысль Странника Ириния. – «Отзови свою служанку, ту, что изображает Лесную деву. Вы должны поменяться нарядами. Скажи, что хочешь отдохнуть, или что голова разболелась».
 В недолгом перерыве между танцами контесса сумела выполнить рекомендацию Странника. Действительно какой смысл в праздничном маскараде, если роскошь костюма выдает тебя встречному и поперечному? Как это она не подумала об этом раньше? Разрядилась как к тесанию на престоловозведение.
 Кари не случайно указал именно на эту служанку: она была замужней, и ее не мог увлечь соблазн вольного брака. В общей суматохе уже не одна парочка растворилась в густых тенях за пределами освещенных кострами площадок. Исчезновение демона-трува и одной из Лесных дев не привлекло ничьего внимания.
 – Ну, что теперь нужно делать? – спросила, задыхаясь от быстрого подъема, контесса, едва за ними закрылась дверь коморки писаря.
 – Для Избранной Девы есть только два способа не попасть в Пещеру Ужаса: умереть или перестать быть девой, – ответил из-под маски Странник.
 – То есть, ты хочешь сказать…
 – Второе обычно невозможно, но ты можешь выбирать между гибелью и вольным браком с пергаментным червем.
 Странник снял рогатую маску и уже развязывал завязки фалдона. Сегодня под маской демона не было «маски» изуродованного клерка. Истинный облик Пронзающего вполне соответствовал многочисленным рассказам о необычайной красоте Магов, что относилось не только к лицу, но и к фигуре. Плечи Странника действительно оказались шире и сложение мощнее, чем у тщедушного, хотя и длинного Кари. Странник был строен и гибок, но очевидно обладал немалой физической силой, чего никто бы не подумал об одноглазом клерке.
 – На вольный брак должно быть право, – противоречивые чувства отразились на лице контской дочери, также успевшей снять маску.
 – Об этом я позаботился, – он показал ей трехцветный шнур вольного жениха из перекрученных нитей алого, золотого и белого цветов – цветов солнечного бога, который вытащил из-за отворота куртки.
 – Ты, правда, представлял Великую битву?
 – Еще бы, сегодня я был, кажется, Татисом. Так что ничего противозаконного мы не совершим. Другое дело, что по окончании Рассвета года отец твой в случае огласки с бывшего двухнедельного зятя шкуру живьем снимет. Но это если поймает, – беззаботным тоном ответил Странник.
 Что ж, выбор, действительно был не большой и совсем не равнозначный: любовь и жизнь или боль и смерть. Возможная огласка вольного брака сейчас волновала Иринию очень мало. Какая девушка отказала бы такому вольному жениху, даже не имея той жизненно важной необходимости, которая привела контессу в объятия Пронзающего?
 Церемония была предельно проста, требовалось лишь дважды обвернуть шнур вокруг соединенных правых запястий и завязать слабый узел, через минуту шнур можно было снимать и приступать к исполнению супружеского долга.

 Когда Истинное Солнце показало краешек своего Сияющего Ока из-за горизонта, контесса стояла наверху восточной башни вместе с отцом, жрецами и приближенными конта. Хотя мужчин там было больше, чем женщин, а смотровая площадка не превышала тридцати шагов в диаметре, Ириния чувствовала себя как нельзя лучше, словно, излечившись от тяжкого недуга, вновь обрела радость жизни.
 Первый день Нового года – день Отдыха, когда, согласно преданию, небожители отдыхали после одержанной в Великой битве победы. Следующие три дня были днями Торжеств: «И пировали могучие в славе…», затем шли семь дней Творения, в ходе которых был создан облик мира – не просто Земля, Небо и Подземное царство, а горы и лощины, реки и озера, растительность и смертные обитатели Среднего царства от насекомых до людей. Последний день Рассвета года назывался днем Любования, по-видимому, завершив труды творения, Справедлиый Армбра и его соратники с удовольствием рассматривали деяние рук своих и отпускали друг другу комплименты. Действительно было чем полюбоваться, ведь мир так прекрасен, тем более, что на тот момент люди еще не успели натворить всех тех безобразий, которые позднее заставят хмуриться сияющий лик Истинного Солнца.
 В соответствии с этим порядком и разворачивался праздник. Отдохнув до вечера в день Отдохновения, обитатели замка собрались на недолгое застолье – всего часа на три – в Большом зале. Назавтра должен был начаться практически не прерывающийся трехсуточный пир, поэтому сегодня двор конта и челядь ограничились относительно скромным ужином. Пока он длился, Ириния с трудом удерживалась от желания безотрывно смотреть в дальний конец зала, туда, где сидел Кари, лишь изредка бросая мимолетные взгляды в его сторону, за что каждый раз получала мысленный выговор супруга. В этот вечер Странник почти не прерывал мысленный контакт с контессой, постоянно напоминая ей, вести себя, как прежде: едва вздрагивать при соприкосновении рук к руками партнера в танце, чуть заметно сторониться от приветствующих рыцарей, сдвигаться в кресле в сторону, как можно дальше от кресла отца. Вся сложность была в том, что Ириния перестала замечать мужчин в том смысле, что больше не чувствовала неприятных ощущений при их приближении. Изменения в ее поведении не были особенно заметны окружающим, но, безусловно, могли броситься в глаза верентам. Страннику же было необходимо, чтобы их вольный брак не был обнаружен раньше времени, до тех пор, пока он не выполнит свою Задачу полностью.
 В эту ночь Кари отослал Иринию как можно скорее, не позволив ей остаться в коморке дольше полуночи; так как спать все отправились довольно рано, контесса провела в башне клерка около двух часов. Хотя оба они были бы не против продлить свою тайную встречу (известно, что чувство опасности в подобных случаях усиливает наслаждение), но претендента на звание Магистра ждали неуспокоенные призраки северной башни.
 Что бы ни думали обычные люди о невероятных способностях и возможностях Пронзающих вообще и Странников в частности, приписывая им всепроникающую вездесущность, отнюдь не каждый Пронзающий и даже не каждый Маг умел проходить сквозь стены, запертые двери и прочие материальные преграды. Носивший в замке имя Кари просачиваться через пустоты в молекулярной структуре твердых тел не умел. Путь призвал его прежде, чем он добрался в своем обучении до этого сложнейшего приема из арсенала Созидателей, все же от рождения он больше был Воплощающим. Это было неизбежно: все Пронзающие рождались с более или менее заметным уклоном способностей в ту или другую сторону. Однако, чем заметнее была врожденная предрасположенность к Воплощению, либо к Созиданию, тем сложнее было овладевать вторым разделом Знания. Поэтому полных Магов-Взыскующих было в численном отношении намного меньше, чем Магов-Созидающих и Магов-Воплощающих. И хотя большинство полных Магов получалось из рожденных Воплотителями, у Кари эти способности были слишком ярко выражены, соответственно, ему требовалось больше времени и усилий для овладения другой стороной искусства Магов. А времени до начала Миссии оказалось недостаточно.
 Впрочем, неумение в буквальном смысле проходить сквозь стены не означало, что Маг или почти Маг – Странник не сможет проникнуть туда, куда ему нужно. Кари запросто мог ходить ночью по замку, не опасаясь быть замеченным: отвести глаза стоящему на посту стражнику, или заранее узнать о приближающемся отряде смены караула, было для него совсем не сложно.
По большому счету поймать его могли бы лишь в том нежелательном случае, если бы стали ловить всем миром, то есть замком, зная, кого они ловят. А это могло произойти по той простой причине, что одноглазый клерк лишил невинности контскую дочку. Обнаружить сей прискорбный факт могли веренты, при этом те же веренты догадались бы и о том, кем должен быть дерзкий, разбивший Священный Сосуд. Но иначе дух Орры не позволил бы исторгнуть себя из мира живых полюбовно. Таково было ее условие, вернее, это условие предложил Кари, и оно, как было сказано, удовлетворило мстительность самоубийцы. Ведь гордый конт не будет знать, что его дочь обрюхатил (кстати, этого еще нужно дождаться, исходя из законов физиологии) Пронзающий, а не обыкновенный писарь. Об Избранности племянницы покойная контесса, к счастью, не подозревала.
Теперь же Страннику следовало как можно быстрее завершить свою Задачу и уносить ноги, пока веренты не заподозрили неладное. Если Ириния будет внимательна и осторожна, он сможет пробыть в замке до окончания Рассвета года, веренты не смели открывать свои книги в течение двенадцати дней праздника.
 Создать ключи от замков запертой башни было для Кари сложнее, чем временно изъять их из спальни конта, но Странник избрал именно первый вариант, потому что ему было необходимо доказать: он достаточно владеет искусством Созидания. Попав внутрь, он убедился, что в ней находится только один портрет, правду сказать, и до этого у Кари не было особых надежд на то, что Актаний с Саринесом сохранят изображение Варлиса. Это значительно усложняло процедуру развоплощения. В нормальных условиях Маг-Воплощающий никогда не станет созидать (в смысле создавать с помощью колдовства) основу для портрета, для заказного воплощения основа всегда изготовлялась вручную. От этого зависели и само качество воплощения и безопасность заказчика. Но сейчас у Странника не было столько времени, сколько он потратил на подготовку основы для крошечной миниатюры контессы.
Поскольку на этот раз ему не требовалось ни точно рассчитывать поглощающую способность портрета, ни заботиться о здоровье воплощаемого, можно было пренебречь соображениями престижа, в роде «ни один уважающий себя Маг-Воплощающий не позволит себе опуститься до подобной халтуры». Тем более, что свое мастерство в этой области он уже доказал.
 В ночь перед днями Торжеств Странник успел создать завершенную основу. Еще трое суток понадобились ему, чтобы набросать некое подобие покойного Владетеля Коррильского. В эти дни и ночи беспрерывного застолья было не просто пропадать подолгу в северной башне, да и пробираться туда незамеченным тоже. Приходилось делать вид, будто обильные возлияния в честь Сияющего Ока и его знаменательной победы настолько переполнили организм молодого клерка, что каждая новая чаша заставляет его сползать на пол и, качаясь и падая, ползти на четвереньках к заднему выходу. Провалявшись часа три где-нибудь в коридоре, так, по крайней мере, полагали те, кто еще был способен что-либо замечать вокруг, одноглазый возвращался за стол. Эти крепкие орешки, такие, как Курносый-старший и Густобровый, были бы крайне поражены, узнай они, какие трезвые во всех отношениях мысли посылает еле держащийся на ногах немой дочери конта.
 Покидая праздничный пир, Странник не каждый раз возвращался к своей работе, ведь ему следовало выполнять еще и другой, хотя и временный долг. С каждым свиданием контесса все больше "прикипала" к своему двухнедельному мужу, попросту говоря, бедняжка влюбилась без памяти. Пронзающий еще не решил, следует ли ему умерить этот накал чувств, с помощью ее портрета-воплощения сделать это он мог в любую минуту. Будет ли ее любовь настолько неодолима, чтобы пытаться помешать ему покинуть замок, или настолько велика, чтобы отказаться от себя во имя его спасения? Но с решением этой проблемы пока можно было подождать. Сейчас перед ним стояли другие сложности.
 Живым Кари никогда не видел конта Варлиса, а дух, хотя и сохраняет сходство черт, все же значительно отличается от человека, частью которого он был. Привидение оно и есть привидение. Откуда знать живописцу, каковы были тон и структура кожи, какие шрамики, щербины или, допустим, бородавки, красовались на лице его давно истлевшей в гробу «натуры»? Ничего этого на призраке рассмотреть невозможно. Даже цвет глаз приходилось подбирать из соображений генетического сходства с потомками. Кари очень сомневался, что результат его трудов в смысле сходства удовлетворял требованиям Допустимых расхождений с оригиналом.
 Теперь, прежде чем приступить к первичному развоплощению, а точнее, к рассоединению душ, заключенных в одном портрете, Страннику следовало хорошо выспаться. Он практически не спал уже почти неделю, нормальный человек никогда не выдержал бы подобного цейтнота – заснул, сошел с ума или умер. Пронзающий чувствовал, что все его силы на исходе, и не только физические. Все труднее становилось удерживать контроль над своей внешностью и глазами, дважды его едва не застали при входе в северную башню – он упустил приближение людей (сначала пары придворных, а затем небольшого отряда стражи). Пришлось мгновенно отскакивать возможно дальше от двери и, притворяясь мертвецки пьяным, храпеть посреди коридора. Оба раза его сдвинули пинками с дороги, при чем далеко не трезвые придворные усердствовали гораздо более солдат.
 В ночь перед Творением в замке бодрствовала только стража: спокойно спал конт Актаний, как спят люди с чистой совестью, спокойно спала контесса Беаль, как спят выздоравливающие, глубоким непробудным сном спали придворные и слуги, как спят смертельно уставшие или сильно перебравшие спиртного люди. Тихо постанывала в своей опочивальне контесса Ириния – в объятиях сна ей виделись объятия Странника. Сам Странник провалился в бездонную черную пропасть, как только тело его вытянулось на драном соломенном тюфяке, столь приглянувшемся в последнее время дочери хозяина замка. После трехсуточного пирования даже «вольные» мужья не пробирались тайком к своим возлюбленным временным женам, и наоборот. Все спали в своих покоях или коморках, никто не бродил ночью по затихшему замку, только старая верента Слоба шаркала ногами по устеленному ковром полу своей комнаты.
Ее тревожили подспудные темные страхи никак не облекавшиеся во что-либо определенное. Ах, если бы она могла открыть книгу! Но нет, она не будет святотатствовать. Трудно сказать, какие силы на самом деле представляли в Среднем мире оркуллы, служа им, все равно не стоило гневить Сияющее Око. И еще нужно было всеми силами оберегать юную контессу. Конечно, в замок конта не ворвется жалкая шайка грабителей, и ей не может угрожать топор палача, но и в замках случаются пожары, и лошади могут понести контскую карету... Да мало ли какие непредвиденные опасности могут подстерегать хрупкие Священные Сосуды.

 Извлеченный из портрета сына стараниями Кари дух конта Варлиса, благополучно адаптировался в возможно не совсем удачной имитации портрета собственного, однако проведенные в отдельном обиталище три дня и три ночи заметно стабилизировали, если так можно выразиться, душевное состояние духа. То же самое можно было сказать и о духе старшего брата ныне здравствующего владетеля Коррильского. Еще день-два и можно будет приступить к собственно развоплощению. А пока клерк ублажал ночами контессу, стараясь достичь полноты выполнения своего договора с Оррой. Собственно ради будущего ребенка он и добивался солнечного шнура - его ребенок, желательно сын, должен быть законнорожденным.
Кари пытался представить, какая неразбериха начнется лет через двадцать в доме коррильских контов, когда в виду приближения совершеннолетия детей Диарты и Иринии, встанет вопрос о правах наследования. Все будет зависеть от пола детей и законности их происхождения. Что касается последнего, то у наследника ронта Фарсталла вряд ли окажется больше прав, чем у отпрыска пергаментного червя Кари. Память у Странника, как и у всех Пронзающих, была прекрасная: он не забыл того удара хлыстом, которым наградил его муж контессы Диарты. Представления о чести достаточно запутаны у разных сословий, если побои мастеровых ничуть не оскорбляли чувства собственного достоинства Кари, то в случае с ронтом все обстояло как раз наоборот. И это была одна из причин, подогревавших любовную страсть клерка при выполнении довольно приятных обязанностей, возложенных им на себя в ночь перед Рассветом.


 Глава VI. АНТАУТСКИЙ ГРИФОН

 В этом году Ириния пропустила большинство представлений, которые разыгрывались в дни Творения, она предпочитала проводить дневные часы в комнатах матери, которая уже поднималась с постели, но все еще не покидала своих покоев. Кроме естественного желания восполнить потерянные годы, когда болезнь Беаль словно отрезала ее от семьи и всего мира, находясь возле нее, Ириния хотя и постоянно попадалась здесь на глаза верентам, практически не рисковала выдать тайну своего избавления от «отворотной трясучки». Из мужчин в покоях Беаль бывал только раб-истопник, который и сам ни за что не приблизился бы к контессам ближе, чем на два лошадиных корпуса - кому охота потерять уши или остаться без носа. Актаний заходил к жене как раз в то время, когда Ириния ненадолго заменяла отца в Большом зале, должен же кто-то возглавлять праздничный стол.
 Как ни была счастлива Ириния рядом с вновь обретенной матерью, днем ее неоднократно посещали мысли о том, что время до вечера тянется слишком медленно. К тому же, к ее большому огорчению, Кари время от времени отлынивал от своих обязанностей. Например, он не позволил прийти к нему прошлой ночью, совсем. Они уже потеряли целых две ночи, он был, видите ли, слишком занят. Отпустить дух покойного дяди для него важнее, чем наслаждаться любовью самой дочери конта. Кто поймет этих странных людей – Странников?
 Когда в эту последнюю ночь Творения он провожал Иринию в ее опочивальню около трех часов ночи, Кари почувствовал опасность. Он быстро отыскал источник этого ощущения: веренты, все пятеро, спешили по направлению к покоям контессы.
 «Быстрее», – он потянул девушку за руку, и они почти побежали по коридорам замка.
 «Что случилось?»
 «Кажется, стражи твоей невинности обнаружили твое отсутствие».
 «Веренты?»
 «Да, как только доберешься к себе, немедленно раздевайся и ложись. Я помогу тебе заснуть».
 Слоба и ее помощницы, переполошенные наиболее бдительной товаркой, которая, движимая необъяснимым беспокойством, полчаса назад зашла в спальню Иринии и не нашла там контессу, застали девушку спящей спокойным глубоким сном. Было очевидно, что сон ее непритворен. Веренты бесшумно покинули покои контессы. Старшая верента чрезвычайно взволновалась этим странным случаем, у нее не было оснований не верить Урите. Но, возможно, она ошиблась? Возможно ли? Первой мыслью Слобы, когда Урита прибежала к ней бледная и запыхавшаяся, была мысль о похищении. В дни праздника охрана замка не была столь безупречна: множество народу из окрестных деревень приходило в замок и оставалось здесь по несколько дней. Никто никогда не нападет в Рассвет года на земли соседа, все военные действия вообще прекращались зимой, а праздник Истинного Солнца был священен. Однако похищение – не война и не обязательно должно сопровождаться запретным в это время кровопролитием.
 Все эти рассуждения, возникшие в голове Старшей веренты по пути в комнату контессы, оказались ни к чему. Могла ли девушка выйти куда-то ночью, например, к матери? Могла. Но зачем?
 На следующий день ближе к полудню Слоба отправилась в покои к Иринии, так как та до сих пор не появилась у контессы Беаль.
 – Здоровы ли вы, Ириния? – внимательно вглядываясь в девушку, ласковым голосом спросила верента.
 – Да, госпожа Слоба. Я немного устала за эти дни, так много людей в замке, в Большом зале порой становится тяжело дышать.
 – А не случается ли вам чувствовать жар или холод, может быть в пот бросает?
 – Да, бывает, – согласилась Ириния, именно это она испытывала довольно часто до того, как стала тайной женой клерка, – так утомительно сидеть там едва не целыми сутками. Поэтому я и стремлюсь чаще бывать у мамы. Вы были сегодня у нее?
 – Конечно, конечно, ваше сиятельство. Ей с каждым днем лучше, сегодня ее сиятельство намерена выйти вечером в Большой зал.
 – А это не повредит ей? – забеспокоилась Ириния.
 – Нет. Хвала Сияющему Оку, ваша матушка достаточно окрепла. День Любования вполне подходит для того, чтобы осчастливить подданных такой великой радостью.
 – Я счастлива слышать это, госпожа Слоба. Пожалуй, я напишу письмо сестре.
 Верента откланялась и покинула комнаты контессы, ее сомнения остались при ней. Не было никаких видимых оснований приставать к дочери конта с допросом, просто ночью они будут безотрывно следить за дверьми в ее покои, решила Слоба.
 Ириния поняла, что их едва не разоблачили, и сегодня она не сможет пойти в башню свиткохранилища. Она должна была встретиться с Кари, хотя бы в последний раз. Но как? Спасительная мысль о письме к Диарте возникла внезапно, верента сама натолкнула на нее девушку: действительно новость о первом выходе матери стоила того, чтобы порадовать ею и старшую дочь.
 К счастью, сегодня при контессе находился тот же паж, что привел к ней Кари в первый раз.
 – Аруан, – окликнула она.
 – Да, госпожа, – привычно откликнулся он.
 – Приведи мне писаря.
 – Первого, кого встречу? – уточнил мальчик.
 – Нет. Приведи, пожалуй, того же. У него почерк красивый. Кажется, он из свиткохранилища.
 – Слушаюсь, госпожа.
 Аруан поспешил с поручением контессы. На этот раз ему тоже повезло: одноглазый попался пажу на полдороге, а госпожа снова отпустила его, как только он доставил ей клерка.
 Кари молча сел за стол и приготовил принадлежности для письма.
 «Как тебе спалось, любовь моя?»
 В независимости от того, испытывал ли он к соблазненной девушке какие-то чувства, Странник старался быть с ней любезным. Впрочем, поскольку красавица-контесса, безусловно, нравилась ему, а в вечной любви он не клялся, можно сказать, что он был почти что искренен.
 «Сегодня хорошо, но, наверное, последний раз».
 «Они были у тебя?»
 «Да, Слоба. Она не спускала с меня испытующего взора. Боюсь, скоро они все узнают».
 «Завтра. Говори что-нибудь вслух», – напомнил клерк.
 – Ронтессе Диарте Таграстской от дочери конта Коррильского Иринии. Любимая сестра моя, спешу обрадовать тебя известием…
 «Почему завтра?»
 «Завтра закончится Рассвет года, и они снова получат доступ к своим книгам. Там они увидят, что ты не можешь быть названа в числе Избранниц».
 «Они нас выдадут отцу?» – поежилась Ириния.
 «Не знаю. Сначала они попытаются выяснить, кто я, и будут спрашивать тебя».
 «Я не скажу им».
 «Завтра на рассвете писарь свиткохранилища и летописец истории деяний рода владетелей Коррильских отправится в Южную крепость, просмотреть некоторые свитки, которые могут там храниться. Я уже предупредил управляющего».
 – А как же я? – вслух жалобным тоном спросила контесса.
 «Возьми его, – Кари протянул ей солнечный шнур, – он защитит нашего ребенка.»
 «Ты думаешь, у нас будет ребенок?»
 «Я знаю. Когда этого уже нельзя будет скрыть, или если веренты выдадут тебя раньше, отдай шнур твоей матери и расскажи ей все. Только ей. И про Избранность и про то, что я - Пронзающий. И еще передай ей вот это. Она закроет тебя от гнева отца».
 Странник положил на стол перед собой маленький деревянный кружок, размером с золотой, на одной его стороне было вырезано изображение грифона. Ириния, не рассматривая, спрятала шнур и печатку в мешочек на поясе.
 «Ты уходишь, наверное, не имеет смысла спрашивать, вернешься ли ты».
 «Будь готова к тому, что ты меня никогда не увидишь».
 Слезы навернулись ей на глаза, сквозь них Ириния в последний раз смотрела на прекрасное лицо своего возлюбленного, настоящее лицо Пронзающего.
 – Я тебя никогда не забуду, – чуть слышно прошептала она.
 «Ты еще будешь счастлива, Ириния. Ты будешь жить и любить. Я же ухожу по своему Пути».
 «Да, конечно. Я люблю тебя. Можешь ли ты понять это, Странник?»
 «Я понимаю…»
 «Можешь не отвечать. Твоя гибель не сделает меня счастливее. Уходи. Ты должен скорее покинуть замок».
 «Завтра на рассвете», – напомнил он.
 Письмо было готово, и ему не следовало слишком задерживаться в покоях контессы. Он долго стоял у порога, девушка неотрывно смотрела ему в глаза, глотая, катящиеся по щекам слезы.
 «Мы простимся сейчас, любовь моя. Сегодня я не приду в Большой зал, иначе ты выдашь нас. Прости».
 Он повернулся и быстро вышел, плотно закрыв за собою дверь. Он знал: контесса рыдает, зажимая рот руками, чтобы не услышали служанки в соседних комнатах. Он сделал для нее все, что мог, и больше, чем требовали соображения осторожности. Он был уверен, что Беаль поступит правильно. У него оставалась последняя ночь в замке, этого было достаточно, чтобы дать покой страждущей душе конта Варлиса и уничтожить все следы пребывания Странника, кроме, конечно, того, что выйдет на свет по прошествии девяти месяцев.
 Слоба сидела в своем кресле с высокой спинкой и, не мигая, смотрела на противоположную стену. Ее голова чуть заметно тряслась. Она сидела так уже второй час, все еще не способная до конца осознать всю невероятность произошедшего. Доверенный ее заботам Священный Сосуд оказался непригоден для высшего своего предназначения, контесса жива, но… Книга молчала о виновнике беременности Иринии, это было понятно: судьбы и дела Пронзающих не отражаются на ее пергаментных страницах. Как они были слепы, воображая, будто дух Орры своею волей покинул Беаль! Да, они давно знали истинную причину болезни контессы и знали, что исцелить ее могут только Маги, о чем и предупреждали в свое время конта Актания. Но конт не пожелал пригласить в замок Мага, а это значит, что в замке побывал Странник. Упрямство конта, в общем-то вполне понятное тем, кто читает судьбы, привело к столь катастрофическим последствиям. Веренты знали о прошлых делишках конта, знали и молчали, поскольку их это не касалось, а платил конт щедро. И надо же было Страннику явиться сюда, видимо, незадолго до объявления имен жертв. По здравому размышлению верента поняла, что допытываться у девушки, кто ее любовник, особого смысла не имеет: она может совершенно не помнить этого. А даже, если и помнит, не скажет, не даром Странники неподсудны Слову и могут проделывать с людьми все, что им заблагорассудится. Они способны внушить такую страсть, что женщина позволит распилить себя на куски, но не выдаст шпиона Совета Магов. Дочь конта, конечно же, никто пилить не будет, да и что бы дал ее искренний ответ? Невинной девой ей уже не стать, а Странник, скорее всего, теперь далеко. Так что разжигать сейчас жажду мести конта все едино бессмысленно. Что будет с опозоренной контессой, когда скрывать очевидное станет невозможным, веренту интересовало мало. Надо будет принять роды, так примут. Сейчас она гадала, какую форму примет гнев оркуллов, и как вернее отвести грозу от своей седой головы. Указывать пальцем в сторону Магов хотелось меньше всего. Известно, что оркуллы никогда не связываются с Магами, среди вторичных жертв испокон веков ни разу не прозвучало имя ни одного Пронзающего. Да и сами Пронзающие ничего не делают просто так. Не верилось веренте, что Странник объездил пораженную «отворотной трясучкой» девушку из мимолетной прихоти или банальной похоти. Пути же Магов для верент неисповедимы, и вставать поперек этих путей себе дороже.
 Лишь ближе к лету узнал конт Актаний о свалившемся на его голову позоре.

 * * *

 На третий день после окончания праздника по всему миру, освещаемому Справедливым Оком было объявлено о том, каков этот год. Но с объявлением имен жертв оркуллы почему-то задержались. Ужас и недоумение распространились повсюду. Шло время, а Избранницы так и не были названы. Люди долго шептались об этой необъяснимой странности, а когда над миром встал новый Рассвет года, все с облегчением вздохнули. Впрочем, в тот год произошло достаточно и других удивительных вещей, так что было о чем поговорить и помимо молчания оркуллов. Например, передавали, что в далеком городе Экано-Ри по приговору Совета Магов, был казнен Мастер-Воплощающий Саринес. Что такого мог натворить этот злополучный Мастер, чтобы сравниться по степени наказуемости с Магами-Отпавшими? Прежде Маги никогда не казнили Мастеров-Воплощающих, хотя, вручая кристалл Воплощения, предупреждали обо всех возможных последствиях неосторожного или злокозненного обращения с ним. После расправы с Саринесом Совет Магов разошелся еще больше: Маги отказались давать свои кристаллы в руки не-Пронзающим, а все настоящие Мастера-Воплощающие должны были вернуть свои кристаллы Магам до дня летнего солнцестояния. И это тогда, как к своим нарушителям Слова в последнее время Совет начал проявлять известную мягкость. Вот уже лет двадцать, как не было ни одной казни среди Магов, одни лишь изгнания. С другой стороны, чтобы казнить Отпавшевго, его надо сначала найти, потом схватить и еще доставить к месту казни. Что говорить, были недовольные. Кому понравится, когда у тебя отбирают кусок хлеба, причем с маслом и медом? Кое-кто из живописцев даже пытался скрыться в глухих западных лесах, уйти с кристаллом к Отпавшим. Пойманные Мастера кончали еще хуже Саринеса: им оставляли жизнь, но отбирали рассудок. Бессмысленный смешок идиотов, пустые глаза и испуганное подергивание туловища дерзких ослушников служили наилучшим способом убеждения для остальных.
 Еще ранней весной Черного года в Тарнике скончался старый тесарий, и на его трон воссел старший сын – Рабранк-Альбинос. В этом уже не было ничего удивительного, наоборот, поговаривали, что старый Рубарн зажился дольше, чем ожидал нетерпеливый наследник. Жизнь текла своим чередом и полнилась самыми разными событиями, важными для всех, как смена правителя в одном из крупнейших государств мира, или лишь для немногих, как первый поцелуй любви.
 Немало волнений и поводов для пересудов принес этот год обитателям замка конта Коррильского. Накануне праздника весеннего равноденствия, также посвященного Сияющему Оку, когда все обряды должны способствовать будущему урожаю, и наряду с Солнцем люди чествуют богиню плодородия Даурику, Ириния решилась открыться матери. Именно к этому сроку, как правило, и раскрывались последствия тайных браков и принимались благосклонно, ибо плодородие земли сродни плодородию женщины.
 Услышав первое признание дочери, Беаль в ужасе всплеснула руками, но нашла в себе достаточно любви, терпения и понимания, чтобы спокойно, без упреков выслушать Иринию до конца. Чем дальше продвигался рассказ девушки, тем большей благодарностью к таинственному Страннику наполнялось сердце Беаль. Не даром дух Орры десять лет обитал совместно с душой Беаль - освободившись от непрошеной гостьи, сознание жены конта Актания сохранило знание о преступлении мужа. И теперь умная женщина в полной мере осознала, чем они с дочерью обязаны Пронзающему: им обеим он подарил жизнь (ибо существование одержимой жизнью назвать вряд ли можно). Солнечный шнур формально защищал честь Иринии, но, увы, всем известно, что благородные рыцари давно не принимают участия в представлении Великой битвы. Хотя брак был и законный, но неравный, а, значит, контесса согрешила против достоинства своего сословия. Тайну Странника раскрыть они не смели по ряду известных причин.
 – Мама, он сказал передать тебе еще вот это, – Ириния протянула Беаль плоский деревянный кружок. – Ведь это Антаутский грифон, да? Я все время думала, что он означает?
 – Да, дорогая, это герб рода Антау, – Беаль держала печатку на левой ладони и поглаживала указательным пальцем правой руки обод вокруг изображения грифона.
 – Значит, Кари – подданный твоего брата, хертага Гидара Антау, владетеля Сантиньяна?
 – Маги уже не являются чьими-то подданными, отец твоего дитя, должно быть, теперь получил мантию.
 – Он сказал, что ты укроешь нас от гнева отца, получив этот знак.
 – О, да. И без него я бы сделала все ради вас, а этот знак говорит мне еще о некоторых обстоятельствах.
 – О чем он говорит тебе, мама?
 – Тебе знать это ни к чему, дорогая. Во всем положись на меня.
 Контесса Беаль крепко прижала дочь к сердцу. Теперь она знала, кому будет посылать тайные вести о том, как растет их общий внук, чьи родители, доводясь друг другу троюродными братом и сестрой, оба принадлежали по материнским линиям к благородному роду Антау.
 Еще за несколько дней до разговора Иринии с матерью распорядитель торжеств предоставил хозяйке замка список вольных женихов. Ей предстояло разбираться с законностью будущего урожая благословенных младенцев. Тланий решил заблаговременно предупредить хозяйку о том, что двое потенциальных отцов давно покинули замок, и если одноглазый клерк, скорее всего, скоро вернется, то молодой менестрель, что ветер в поле. Сейчас Беаль обдумывала, не будет ли лучше объявить отцом ребенка Иринии сочинителя любовных баллад. Со всех сторон выходило, что лучше. По неписаным законам менестрели занимали некое особое положение, приближающееся к сословию господ. Конечно, певец – не Пронзающий, имеющий официальное право брать в жены девушку благородного происхождения, вплоть до дочери тесария, но все же. Никто не поймет, как красавица контесса могла вступить в брак по любви с безобразного вида клерком, что свидетельствовало бы о чудовищной распущенности и непростительной неразборчивости девушки. Другое дело – обаятельный менестрель, обладающий прекрасным голосом, недюжинным поэтическим даром и вполне привлекательной для женщин внешностью. Да, эта идея все больше нравилась контессе Беаль. Таким образом, об истинном виновнике вообще никто не вспомнит. Великое ли дело, исчезновение клерка? Замерз где-нибудь на дороге, свалился в прорубь или попался разбойникам. Оставалось лишь выяснить, кому действительно напевал свои баллады темными ночами Рассвета года молодой менестрель. Для этого у супруги конта имелись свои возможности. Хорошенькую юную служанку отправили подальше от замка в маленькое селение к дальним родственникам, снабдив недвусмысленным обещанием вырвать язык, если она заикнется о том, что отцом ее ребенка был не немой.
 Когда до странствующего поэта дошел слух, что владетель Коррильский поклялся сварить его в кипятке, за то, что он якобы наградил его внуком, Аурик только пожал плечами, сочтя за благо обходить земли контоната подальше и помалкивать. Стоило ли опровергать столь лестные слухи, делавшие его героем в среде собратьев-менестрелей? Шутка ли помиловаться с дочкой одного из вольных правителей! И хотя поначалу Аурик все раздумывал, кто же это на самом деле решился на такой подвиг, вскоре перестал ломать над этим голову и даже сам почти поверил в то, что в Коррильском замке растет его сын.
 К тому времени, как Нарику исполнилось три года, конт Актаний смирился с его существованием, хотя по прежнему относился с презрением к этому «маленькому отродью». Усилия Беаль не прошли даром: пятно «нечистого», то есть неравного, брака не пристало к Иринии. В нее влюблялись, восхваляли ее красоту и добродетель. Наконец, к контессе посватался один благородный рыцарь из подданных драбуарского тесария. Сыграли скромную, но вполне приличную свадьбу. Незадолго до свадьбы Беаль сказала дочери:
 – Нарик останется со мной, Ириния. Ты начинаешь новую жизнь, не зачем мальчику вставать между тобой и твоим мужем. Ронт Пакарий добрый человек, но лучше вам воспитывать своих детей.
 Ириния признала правоту матери. С тяжелым сердцем, скрепя его порывы, она оставила первенца в родительском замке. Актаний согласился с решением супруги, не позволившей дочери взять с собой ребенка от вольного брака, но и видеть его в замке не желал. Беаль ожидала этого и давно подготовилась к разговору с мужем.
 – Я сказал, ему не место в моем замке, – жестко заявил конт.
 – Ты помнишь Мастера Саринеса, Актаний? – тихим голосом, глядя в пустое пространство за плечом мужа, спросила контесса.
 От неожиданности конт вздрогнул.
 – К чему ты вспомнила о нем, Беаль? – не понял этой перемены в разговоре владетель Коррильский.
 – Его казнили вскоре после моего чудесного исцеления.
 – Не понимаю, что ты хочешь этим сказать, – пожал широкими плечами конт, в его голосе прорвались нотки раздражения.
 – Тебе ведь была известна причина моего недуга. Твоего сообщника настигла кара Совета. Тебе не приходило в голову задаться вопросом, почему Совет Магов не выдал твоего имени и твоих преступлений Союзу Чести?
 Слова Беаль буквально заставили конта остолбенеть, он с трудом втянул воздух, смуглое его лицо посерело. До сих пор он полагал, что жена не знает правды о событиях шестнадцатилетней давности. Кроме того, она говорила еще о чем-то таком, чего он так до конца и не понял. Теперь контесса смотрела прямо ему в лицо, и от странного блеска в ее глазах по спине конта прошелся колючий холод. Он не нашел ответа на ее ошеломляющий вопрос.
 – Думаешь, Странник пожалел тебя? – Беаль не ожидала ответов мужа, наоборот, она спешила сказать все, что собиралась. – Нарик – не твой позор, он – твое спасение от позора.
 Тугоумием убийца отца и брата не страдал.
 – Почему ты решила, что этот песнопевец – Пронзающий? – наконец выдавил конт.
 – Менестрель Аурик? Нет. Его дочь родилась далеко от замка, – слегка пренебрежительно сказала контесса.
 – Отец Нарика не он?!
 – Нет. И только поэтому Союз Чести все еще не лишил тебя ее.
 После этого неприятного разговора Актаний отнюдь не воспылал любовью к внуку, он просто старался не замечать мальчика, но прекратил попытки удалить его из замка. С напускным безразличием смотрел он, как растет Нарик – сын неизвестного Странника, с молчаливого согласия конта и под вкрадчивым внушением контессы весь двор признавал мальчика законным членом контского дома. Вслух, по крайней мере.
 Пройдут годы. Конт Актаний закончит свои дни, пронзенный вражеским копьем в одной из бесчисленных стычек с восточным соседом. Но его дружина одержит победу, а вдова возьмет в свои руки правление контонатом. И пятнадцатилетний Нарик окажется ближе всех своих двоюродных и сводных сестер и братьев к пустующему контскому трону. Хотя до того момента, когда старшей из них – дочери Диарты и Фарсталла Зраате исполнится двадцать – останется еще почти пять лет, начнут разгораться страсти, связанные с вопросом престолонаследия.
 Юный Нарик станет достаточно взрослым и вполне сообразительным молодым человеком, он будет понимать, что означает заглазный шепот о «выскочке». Именно тогда, когда он фактически станет господином в замке, при том, что контонатом будет управлять любимая и любящая бабушка, для него наступят дни и ночи бесконечных душевных терзаний. А Беаль никак не сможет решиться открыть внуку, кто его настоящий отец. Хотя по праву рождения бывший Странник обладал титулом гораздо выше титула конта, само имя этого человека к тому времени будет проклято и забыто.
 Но до этого пройдет еще много-много лет...


 ВСЕ ПУТИ ВЕДУТ В СОВЕТ

 – Что же, они выполнили свою Задачу.
 – Их осталось четверо.
 – Задача оказалась сложнее, чем мы предполагали. И все же они разбили одиннадцать Священных Сосудов из четырнадцати. Те двое погибли не напрасно, каждый Странник один на своем пути.
 – Это так. Теперь цикл воспроизводства оркуллов остановлен, скоро мы сможем диктовать свои условия.
 – А мальчики хороши в деле, следует иметь их в виду на будущее, особенно того из выживших, на чьем счету две Избранницы.
 – Он в самом деле подает надежды. К тому же – брат тесария Тарники, а это, сами понимаете…
 – Мне кажется, наши мысли совпадают, Саронт.
 – Если ты считаешь, что со временем его следует принять в Орден, Ларбэр, то да.
 – Тессий раскопал проблему, о которой никто в Совете даже не подозревал. Поэтому для начала я выскажусь в Совете за то, чтобы признать его Магистром-Взыскующим.
 – Я поддержу тебя, Кантер.
 – Думаю, у Совета не будет серьезных возражений, разве что Лократ может потребовать подтверждения по созиданию.
 – Да, от блюстителей Слова можно ожидать мелких придирок. Но это не важно, их время уходит, Артан. И мы об этом знаем, а они – нет. Пока.
 Пятый из присутствующих на приватном собрани Магов не принимал участия в беседе. Как самый молодой на данный момент член Ордена, Юрд следил за тем, чтобы ни один звук, ни одна мысль не просочились за пределы комнаты, и ничей посторонний разум не проник внутрь защитного локута Магистра-Взыскующего Кантера.