Дирижер

ДИРИЖЕР

Мы часто ходим с друзьями в одно кафе на углу большой площади. От шума и суеты бесконечного людского потока его отделяет  зелёная  изгородь. Белые  столики свелятся в сумерках летнего вечера и разноцветные блики на боках бутылок превращают освещённое пространство  за  стойкой бара в  диковинный аквариум.  Бармен в чёрной водолазке и пёстром шейном платке плавает  в клубах табачного дыма словно экзотическая рыба. Сто лет назад кто-то сломал дурацкий музыкальный автомат и мы наслаждаемся тишиной. По крайней мере, ниоткуда не доносятся вопли современных песен. Мы сидим, заказав кофе и горячие бутерброды, и болтаем на разные темы: обо всем и ни о чем, про тех, про этих. Нам не скучно.               
С некоторых пор мы стали замечать необычного человека, который каждый раз занимает крайний столик и берет две бутылки пива, два пластмассовых стаканчика и сидит один. Всё всегда движется по намеченному плану: он - небритый, в черном длинном плаще, забрызганном грязью, - неспешно открывает обе бутылки и наливает себе дрожащей рукой. Потом расстегивает воротник. Затем медленно пьет пиво, озираясь кругом. Далее просит принести стопочку с мутной жидкостью.
Мы не раз спорили, кто это, но никогда не сходились во мнениях:
- Это, наверное, спившийся дирижёр. Манеры сразу видно - аристократ.
Но чуть погодя, он взъерошивает спутанные с проседью волосы жилистой рукой и грустно кивает, кивает несколько раз, некрасиво шевеля губами.
- Да какие у него манеры! Все в прошлом...
...Мужчина громко говорит, укоризненно покачивая пальцем, соглашается, возражает, горячится, разводит рукамм, опускает глаза, затихает, теребит воротник плаща, возвращается к оставленной теме, возбуждается, размахивает руками, показывая на что-то, чертит пальцами на столешнице пересекающиеся линии, приходит в восторг, взмахивает левой, рубит ребром ладони столешницу, изображает то ли ветряную мельницу, то ли грандиозную катастрофу...
- Да нет, он работал с глухонемыми...
При этих словах незнакомец пожимает плечами, как бы говоря: "Ладно, как хотите".
- Вряд ли, у них специальный язык, а он просто руками машет и разговаривает.
- Да ведь не с кем!
- Ну, просто сам с собой.
- ТАК сам с собой никто не разговаривает!
А он оживляется, что-то говорит.  Играет на пианино, саксафоне, отмеряет ритм дрожащими пальцами. И так весь вечер.
- Может, у мего большое горе...
- Да просто псих какой-нибудь, вот и все.
Мы сидим далеко и не слышим его, но через поляну пустых столиков наблюдаем маленький спектакль.
- Постойте, я придумала: он беседует с человеком-невидимкой!
...Задумчиво вертит в руках пустую стопку, отрицательно качает головою, закуривает, выкладывая на середину столика пачку сигарет, делает жест рукой, помахивая в темноте огоньком...
- Ага, как же, с духами общается, еще скажи.
- Ммм, если телепатически...
- "Я слышу-у-у-у гол-о-о-оссса! Они-и-и-и звуча-ааа-ат  во мне-ээ..."- издевается над версией кто-то из наших.
- Нет, он точно встречается здесь с человеком-невидимкой.
- Угу. Что же тогда второй стакан не поднимается в воздух и не опрокидывается в невидимый желудок?
- А человек-невидимка не пьет!
- А зачем же тогда второй стакан?
- Ну, из вежливости, что ли.
- Что вы к  алкашу  пристаете? Сидит, никому не  мешает, не "Стеньку" же "Разина" горланит?!
- Я все понял. Он  просто артист. Ну, который на  пенсии и вспоминает прошлые роли.
  - Сейчас Дездемону  душить примется. Смотри, смотри, и лицо страшное уже сделал.
...Грозит в сторону кулаком, неожиданно остывает, не то прислушиваясь, не то засыпая...
- Да  бросьте вы, хватит!
- Я же  говорю - псих...
Так  теряемся  мы в  догадках, и не знаем, что подумать. А он все наливает и пьет, и курит, беседуя неизвестно с  кем.
Мы уходим. Город уже переливается огнями и поток автомобилей преввращается в  сверкающую реку. Толпы прохожих редеют и нищие сворачивают свои котомки, пересыпают мелочь  из картонных коробок в карманы и исчезают в темноте. В подземном  переходе  музыкант убирает флейту в облупленный футляр и пьет из горлышка маленькой бутылочки холодный чай, сплевывая чаинки. Усталые собаки, добравшиеся наконец до вожделенных мусорных баков, деловито роются в них.
Человек в плаще поднимается и сует пустые сутылки в карманы. Потом они уходит, и лицо его морщится  от тоски. Наверное, он идет домой, где  будет совершенно один до завтраашнего вечера, ведь у него никого  нет.
Единственный, кто согласен поговорить, выслушать его - это человек-невидимка.