Записки рыболова-любителя Гл. 463-465

463

Через Сестрорецк мы созвонились с Ириной и договорились съездить вместе в воскресенье к Бургвицам. Ирина сообщила, что Люба здесь, в Ленинграде, приехала к Андрюшке, которого забирают в армию, и который поэтому забросил учёбу, бренчит на гитаре и не хочет сессию сдавать - вернусь, мол, из армии, пойду снова на второй курс, всё равно забуду всё, что учил.
Так Любка приехала, чтобы заставить его заниматься и сдавать сессию, взяла отпуск для этого специально. А с 1 июня Жора приедет - помогать Андрюшке готовиться к экзаменам.
Я позвонил Розе Мартыновне - Жориной маме, у которой жил Андрюшка, а сейчас и Любка. Её там не оказалось, ушла в гости, разговаривал с Андрюшкой. Тот заверил, что у него с учёбой всё в порядке, только по английскому хвост - "тыщи" не сданы, и дал мне номер телефона приятелей Любки, у которых она сейчас находится. Любка ужасно мне обрадовалась:
- Ой, Санька, как ты кстати тут, я уж думала написать тебе, что ли! Слушай, Андрюшку в армию забирают... - и дальше то, что я изложил уже выше. - Жорка с ума сойдёт, если он сессию не сдаст, - заключила сестра свой рассказ.
- Ну, и зря, - ответил я ей. - Подумаешь, ничего страшного. Может, Андрюшка даже и прав - в том, чтобы вернуться на второй курс. Благодари лучше Бога, что его в Афганистан не пошлют, а остальное - ерунда, мелочи!
- Правда, что. Это уж точно.
Я предложил Любке поехать вместе со мной и Иринкой в Сестрорецк в воскресенье, Андрюшка-то пусть занимается. Любка с радостью согласилась. Мы разговаривали с ней около семи часов вечера, потом мы с Б.Е. продолжили работу, потом, как обычно, программа "Время", после неё оба Брюнелли остались у телевизора, я вернулся к корректуре, а где-то около одиннадцати вечера меня позвали к телефону - Любка звонила от Розы Мартыновны.
- Слушай, Санька, у меня здесь маленькая есть, ты далеко отсюда находишься? Может, я к тебе приеду?
- А как ты номер телефона этого узнала, я же тебе не давал?
- А я Аллочке Ляцкой позвонила, и она мне сказала.
- Ну, молодец, догадливая. Только я от тебя далеко, час езды, это район Ржевки-Пороховые, тут дядя Серёжа Мороз недалеко живёт, никак не могу к нему выбраться. Да и поздно уже. Так что ты маленькую с собой в Сестрорецк бери, там раздавим.
Любке всё же не терпелось со мной поговорить, и мы ещё с полчаса разговаривали с ней по телефону. Больше она, конечно, говорила, и всё про Андрюшку, на деда нашего сетовала - абсолютно внуком не интересуется, никогда не позвонит, правильно его мамочка наша покойная в нечуткости обвиняла.
- Да и ты такая же, в него пошла: сама-то им много интересуешься, часто звонишь?
Но Любку трудно переубедить, кто кому звонить должен. В отношении деда она, конечно, права, но и сама хороша тоже.
Местом нашей встречи с Иринкой и Любой я назначил выход с эскалатора метро "Финляндский вокзал" на улицу Боткина, там цветочный базар, цветочки чтобы купить тёте Тамаре. К назначенному сроку я чуть-чуть опоздал, минуты на три. В условленном месте стояли и разговаривали Люба, Иринка и Андрюшка. Меня они заметили лишь, когда я подошёл совсем близко.
Первой сделала движение в мою сторону Ирина, но тут Любка её опередила с радостным ржанием:
- А где же животик? - и похлопала меня по пузу. Я поцеловал её и в тон ей ответил таким же похлопыванием по Иринкиному животу:
- А вот он куда перебрался, - имея в виду, что Иринка никак не восстановит свою былую стройность.
И тут моя дочь отмочила номер. Лицо её, и до того какое-то напряжённое, слегка покрасневшее, вдруг покраснело ещё больше, исказилось злой гримасой, глаза налились слезами, она оттолкнула мою руку и бросилась бежать, сначала к выходу из метро, потом куда-то по цветочному рынку.
Я за ней.
Представляете картину? Рыдающая девица бежит, а за ней мужик - в очках и светлом пиджаке гонится с чёрной сумкой на боку. При полным-полно честного и всякого прочего народу.
Да-а. Незабываемо.
Догнал я её-таки, поймал, взял за локоть, держу крепко.
- Ты, что, Ирина, с ума сошла совсем? Очумела? Тебе лечиться надо.
- Никуда я с вами не поеду, езжайте, езжайте сами в Сестрорецк, обсуждайте меня там!
- Да никто тебя в Сестрорецк не тащит! Не хочешь, не езди.
Тут до меня дошло, что появление в назначенном месте нашей встречи кроме меня ещё Любы и Андрюшки явилось для Иринки неожиданностью (я ведь не сообщил ей, что пригласил Любу в Сестрорецк), она рассчитывала, наверное, наедине пообщаться со мной. А тут я ещё и поцеловал сначала Любку, а родную дочь несчастную зачем-то по животу стал хлопать издевательски, не понимая, что ей не до шуток.
- Ты, что, Ирина, шуток совсем не понимаешь? Или разозлилась, что я Любу пригласил? Но она моя родная сестра, мы с ней давно не виделись, я здесь в цейтноте, времени мало, почти нет свободного, и Бургвицев надо навестить, и тебя, и Морозов хорошо бы, так что - что тут предосудительного? И в любом случае - истерики прилюдные закатывать, - куда это годится? Ты же врачом собираешься быть, должна же знать, как со своими нервами бороться. Пей успокоительные - валерьянку, пустырничек почаще. Психотропные, наконец, средства принимай - элениум, там, реланиум.
- Я и так днём всё время засыпаю, ночью потому что не сплю, - продолжала всхлипывать, но уже не так бурно Ирина.
22 июля 1988 г., поезд Таллин-Ленинград
Люба с Андрюшкой тем временем вышли вслед за нами из метро и прогуливались неподалёку по цветочному базару. Я повёл Ирину к ним.
- Видали, что моя дочь вытворяет? Представляю теперь, каково её мужу с ней, если она с любимым папочкой себе такие фокусы позволяет, заставляет за ней как за курицей носиться.
- Вот я Андрюшке и говорю: не вздумай жениться! - сказала Любка. - Женишься - не знаю, что с тобой сделаю.
- А чего ты его с собой сюда притащила? Ему ведь некогда сейчас по Сестрорецкам разъезжать - заниматься надо.
- Да он в Сестрорецк и не поедет. Просто я захотела, чтобы ты ему наставления прочитал.
- Наставления я ему уже читал по телефону. Могу повторить. О том, что будет после армии, когда вернёшься, - сейчас не думай. Сказано, ведь: "Не заботьтесь о завтрашнем дне, завтрашний день сам о себе позаботится". Или как Жванецкий перефразировал: "Товарищи, давайте переживать неприятности по мере их поступления". Вернёшься, и будет ясно - на третий курс тебе идти или снова на второй. А сейчас надо сдавать сессию хотя бы заради испереживавшихся за тебя родителей. Обещаешь?
Андрюшка кивнул головой.
- И в армии права не качай, терпи, там за справедливость бороться бессмысленно, понял?
Андрюшка опять кивнул головой.
- Ну, вот и все мои наставления. Можешь быть свободным.
Мы расцеловались, и я отпустил его с Богом. Любу я отправил купить цветочки для тёти Тамары, пока мы с Ириной повыясняли - поедет она в Сестрорецк или нет.
- Так, что, Ирина, с чем связана твоя истеричность? Опять у вас с Димой нелады? Почему нужно было Михалыча в Ленинград вызывать? Что же это вы до сих пор так и не научились в своих проблемах самостоятельно разбираться!
25 июля 1988 г., Сестрорецк
Отвечала Иринка сбивчиво, не успокоившись ещё окончательно, но ничего особенно нового я от неё не услышал, разве что будто Дима себе по пьянке вены резал якобы из-за неё, что это при Михалыче было, но Михалыч мне ничего такого не говорил.
Про остальное всё я в общем-то знал. Диме якобы угрожала армия (а, может, и не угрожала, Иринка этого даже не знает наверняка: то ли в самом деле так, то ли он ей просто голову морочит, ему ведь соврать ничего не стоит, он всё время врёт), и потому он запил (это же говорил Михалыч), учёбу опять забросил, но от армии его освободили, сейчас он вроде бы занимается, но хвостов у него много, неизвестно ещё - выйдет ли на сессию... Отец его, Михалыч, его совершенно не знает и не понимает...
- Ирина, так я тоже не пойму, ты из-за чего переживаешь: из-за того, что его в армию не забрали? По твоим словам вы друг другу только страдания причиняете, сколько раз уже о разводе заговаривали, так тогда что ты на него злишься, что он учёбу забросил? Ну, в армию заберут - или забрали бы - тебе же только легче бы стало, не мешал бы тебе самой заниматься. Или отчислят если - ну, вернётся в Калининград, будет Мишу няньчить, у него это хорошо получается, и тебе легче, и нам, особенно маме, легче - чего же тут переживать?
- Ну, а дальше-то что, если его отчислят? Что же это у меня за муж будет такой непристроенный?
- Это его дело, в конце концов. В ансамбле будет играть, например, чем не дело? Там не меньше можно заработать, чем в медицине, скорее больше. Я думаю, что проблема не в том, что потом будет, а в том, как сейчас вашу семью сохранить. У вас хоть какие-то остатки тёплых чувств друг к другу сохранились?
- Сохранились.
- Вот вцепитесь в них, держитесь за них, сохраняйте их, укрепляйте их - это самое главное. Остальное всё ерунда, мелочи.
- Какие же это мелочи, если я, например, в общежитии на кухне ужин готовлю, а он в это время в чьей-то компании на этом же этаже пьянствует, песни распевает? Что люди подумают? Хороша семейка!
- Ты же сама его компаний избегаешь! Считай, что люди подумают: вот семья какая - каждый при своём деле, и друг на друга не обижаются. А вот когда ты к девочкам ночевать убегала, а он туда ломился, тебя заботило, что люди подумают? Похоже, что не очень. А зря. Или вот сейчас - я за тобой тут носился. Не видно было, чтобы тебя волновало, что люди подумают. К мужу претензии предъявлять за тобой не залежится, а сама-то ты безгрешна, что ли? Одна истеричность твоя чего стоит! Да я бы от такой жены давно сбежал, как ещё Дима тебя терпит!
27 июля 1988 г., Сестрорецк
Подошла Любка с цветами и подключилась к разговору:
- Ирина! Мужчине надо свободу давать, они без этого не могут. Подумаешь, у приятелей задержался! Что ему - с тобой только рядом сидеть и на тебя любоваться?
- Это у неё идеал такой: она сидит перед телевизором и вяжет, а рядом муж. И ещё вкусненького  чего-нибудь поесть.
- Да ты, Ирина, мещанка настоящая! Так нельзя.
В Сестрорецк Ирина согласилась всё-таки поехать, и разговор продолжался в электричке. Мы с Любкой вдалбливали моей дочери, что мужьями в наше время не бросаются, что у Димы, конечно, прорва недостатков, но и у неё самой их хватает:
- Как, скажи, я ему могу нотации читать, если он в любой момент мне может возразить: воспитывайте лучше свою собственную дочь - и будет прав! Наконец, у вас сын, с которым у него хороший контакт. О сыне-то ты думаешь или нет? Родила, не подумавши, и дальше так же собираешься? На маму надеешься?
В Сестрорецке у Бургвицев за обедом распили Любкину маленькую. Иринку, разумеется, оставили в покое, отвечали тёте Тамаре на её расспросы, сами расспрашивали про их жизнь, про дяди Вовино здоровье - слава Богу, неплохо сейчас, тьфу-тьфу!
На обратном пути в электричке опять наставляли Ирину, нам почти не возражавшую и не оправдывавшуюся. Люба вышла на Ланской, мы с Ириной простились в метро у Финляндского.

 464

Закончив с Б.Е. читку корректуры, я позвонил в редакцию и узнал, что реклама будет готова только 2 июня. В Москву, следовательно, ехать сейчас отсюда, из Ленинграда, как я планировал, не было теперь смысла. Я поехал в железнодорожные кассы предварительной продажи на канале Грибоедова и, к своему удивлению, взял билет до Калининграда на следующий день, то есть на 26 мая.
Приезжаю домой, открываю дверь в квартиру и вижу такую картину: рыдающая старушка со 2-го этажа из нашего подъезда, взъерошенный Митя и Сашуля о чём-то дебатируют. Выясняется: Митя оттолкнул старушку, вырываясь от неё, и она лицом ударилась о перила. А схватила она его за то, по её словам, что он нарочно в квартиру ей позвонил (или хотел позвонить) и бросился бежать.
Такие шутки - любимое развлечение Вовы Прокопьева, а, поскольку он к Мите ходит, и Мите за него доставалось. Митя же объяснял ситуацию так: он спускался по лестнице и был как раз около квартиры старушки, когда сверху его позвала мама. Он бросился обратно наверх, а в это время старушка выглянула из двери своей квартиры. Когда же он снова спустился вниз, старушка караулила его на площадке, схватила его за руку, Митя вырвался, а старушка ударилась о перила.
Как ни оправдывался Митя, как ни уверяла Сашуля, что шуток со звонками он никогда не устраивает, старушка стояла на своём и была безутешна. Похоже, что и звонка-то никакого не было, просто увидев убегающего от её дверей Митю, она уверилась, что застала его на месте готовившегося преступления.
- А ты что вырываться-то стал? - строго спросил я Митю. - Так ведь и покалечить человека можно!
- Ты же знаешь, я не люблю, когда меня хватают!
- А если бы покалечил?
- Я не подумал об этом, как-то само собой получилось.
- Не подумал! Надо думать.
У старушки никаких следов ушиба видно не было, но причитала она очень горько, грозилась вызвать скорую, чтобы видели, что с ней наш сын сделал. Я не выдержал и высказал ей своё замечание:
- А Вы не хватайте хулиганов за руки, видите, как это опасно!
Сашуля посоветовала мне помолчать лучше и повела старушку домой, обещая сделать ей компресс и наказать хулигана.
Ох, дети, дети! То одна, то другой сюрпризы преподносят.
На следующий день, 28 мая, была суббота. Митя сдал последний экзамен за седьмой класс, я прошёл техосмотр, и после обеда мы с ним ездили на мотоцикле под Головкино, ловили на канале с шести до девяти вечера. Поймали одну плотву, одну густеру, одного окуня и десятка два ершей.
За год Митя вышел в отличники, но в последней четверти ему угрожала четвёрка... по географии! Причём в году уже была одна четвёрка по географии за четверть. По географии!!
- Митя! Позорник! Как ты умудрился? С шести лет по картам целыми днями ползал, всех взрослых за пояс затыкал в географические игры, и вдруг - на тебе!
- Да у меня две четвёрки за контурные карты - за грязь и одна пятёрка. А вызывать - не вызывают.
- Ты, наверное, выпендриваешься перед учительницей, вот она и ставит тебе четвёрки, чтобы не задавался.
- Ничего я не выпендриваюсь.
Мы не стали выяснять Митины отношения с учительницей, тем более что и за последнюю четверть, и за год ему поставили пятёрки.

С 29 мая по 2 июня - Рейган в Москве. Очень любезен, всё ему нравится. Наша гласность, конечно, ещё не доросла до того, чтобы передать по ТВ его встречи с диссидентами и студентами МГУ, но хоть сами эти встречи были - и то достижение.
Резко контрастировали пресс-конференции Рейгана и Горбачёва после окончания встречи. Первый управился за полчаса, говорил чётко, коротко и по существу. Второй два часа разливался соловьём, варьируя на разные лады банальности из арсенала "нового мышления".
Его спросили про интервью Ельцина какому-то из западных информагенств, в котором он якобы обвинил Лигачёва в консерватизме, в том, что тот тормозит перестройку. Горбачёв сознался, что, будучи очень занят визитом Рейгана, он про это интервью ничего не знает, но Ельцину, как члену ЦК, зададут по первое число за такие интервью, а Егора Кузьмича он в обиду не даст.
Чтобы продемонстрировать прочность положения Лигачёва, наверное, ЦТ передало в программе "Время" репортаж о его выступлении в Тольятти, в котором Егор Кузьмич кричал:
"Нам подбрасывают идейки об оппозиции, но этот номер не пройдёт! Мы гордимся своими достижениями, и эта гордость есть наша движущая преобразующая сила!"
И это, когда по экранам страны прошла рязановская "Забытая мелодия для флейты", в которой герои-бюрократы пели:
Мы не пашем, не сеем, не строим,
Мы гордимся общественным строем...

Чтобы было ещё больше чем гордиться, в конце той же программы "Время" сообщили об очередном "достижении" железнодорожников - взрыве в Арзамасе трёх вагонов со 120 тоннами взрывчатки. Яма глубиной 27 метров, 68 погибших - не окончательная цифра, окончательных я не знаю, сообщали ли?
Отец мой, кстати, ещё недавно защищавший Сталина и считавший дураками Хрущёва и особенно Брежнева, под влиянием гласности эволюционировал в своих возрениях до вполне логичных выводов: во всём виноваты Ленин и революция. Разве расстреливать без суда при Сталине начали? Разве церкви при Ленине не сносили?
А теперь - вот, действительно, достижение - к 1000-летию крещения Руси, ныне широко празднуемому, новую церковь в Москве заложили.
У нас в Калининграде православная церковь начала действовать, с настоятелем её - отцом Аркадием (выпускником Ленинградской духовной семинарии, кстати) интервью в "Калининградской правде" опубликовано - тоже достижение.

465
28 июля 1988 г., Сестрорецк
Ещё в Ленинграде, сидя рядом с Б.Е. за чтением корректуры, я обратил внимание на то, что Б.Е. в своей части книги находит гораздо меньше опечаток, чем я в своей. Я сказал ему об этом. Б.Е. ответил, что дело в том, что у него текст проще. Тогда я прочёл одну первую попавшуюся страницу, уже проверенную Б.Е., и с ходу обнаружил три незамеченные им ошибки. Б.Е. расстроился. Я утешил его тем, что время у нас ещё есть, и дома я пробегу его часть всю от начала до конца.
Этим я и занимался в Калининграде. Оказалось, что около трети ошибок было не замечено Б.Е., даже таких, например, как дважды подряд напечатанное "конференция электронов" (вместо концентрация электронов). Закончить до очередного отъезда в Москву я всё не успел, занимался этим даже в поезде, и в гостинице ИЗМИРАН.
В Москве был с 6 по 10 июня. Работал в очень плотном режиме. С Павловым и Соболевой закончили, наконец, программные дела и распределение пригласительных билетов. Соболева всё норовила пристроить в программу семинара "блатных" - опоздавших вовремя представить тезисы (вроде Гивишвили или Минуллина) или отвергнутых программным комитетом (вроде Иванова-Холодного с Непомнящей), чем возбуждала нервного Толю Павлова, который жаловался мне, а я проявлял твёрдость и убеждал Соболеву, что мы не вправе что-либо менять после того, как программный комитет уже отзаседал и принял решение.
В "Науке" с Людмилой Евгеньевной мы закончили просмотр корректуры, она нашла несколько ошибок сверх того, что обнаружили мы с Б.Е. Но более всего сил я потратил на рекламу, на розыски тиража, на извлечение нескольких сот (около 600) экземпляров со склада Академкниги и на их рассылку.
Рекламка была сделана красиво, на хорошей бумаге, только вот в аннотации вместо Калининградский университет (где читался курс лекций по физике ионосферы) было напечатано Калининский, и я на всех рассылаемых экземплярах вручную исправлял Калининский на Калининградский, раскладывал по конвертам, надписывал их и рассылал по всем известным и малоизвестным геофизическим конторам и персонам.
На этом, кажется, эпопея с книгой закончилась: мы с Б.Е. сделали всё от нас зависевшее и теперь уже были не в состоянии повлиять ни на полезность, ни на популярность нашего сочинения...
30 июля 1988 г., Сестрорецк
12 июня - 24-я годовщина нашей с Сашулей свадьбы. Год осталось дотянуть до серебряной. Дотянем?
День солнечный, но холодный, с прозрачным - осенним воздухом, ощутимый северный ветер, температура воздуха плюс 12-15 градусов. Тем не менее мы с Сашулей, Митей и Мишей поехали в Зеленоградск загорать. У моря свежесть особенно ощущалась. На основном пляже было почти пусто, народ весь забился в "сковородки" - защищённые от ветра песчаные углубления среди низких дюн, поросших мелким сосняком.
Нашли и мы себе ямку на стыке пляжа и сковородок, где ляжешь - ветра нет, солнышко печёт, загорать чудесно, а сядешь - ветерок освежает вместо купания. Никто и не купался. Мы тоже, разумеется.
Вечером явился единственный гость (никого не приглашали) - Серёжа. Один. Они теперь с Людой порознь к нам приходят. Люда чаще. Серёжа совсем редко. Он теперь больше в Ленинграде пропадает, в командировках как бы. Люда говорила, что его подруга уже сюда приезжала, Серёжа ей Калиниград показывал, чуть ли не на кафедру водил, с Кшевецким знакомил, вроде бы и к нам с ней собирался... Но не рискнул.
Если Люда всем, касающимся её беды, делится с Сашулей, то Серёжа мне - ни слова о своём новом счастьи, и я ему вопросов на эту тему не задаю. Нет желания.
15 июня приехала Ирина - сдала сессию досрочно, одна четвёрка - по политэкономии, остальные пятёрки. Тётя Тамара рассказывала, что, по словам Иринки, на экзамене политэкономша её спросила:
- Вам Ужгин кто приходится?
- Муж.
- Ну и олух он у Вас.
Довёл он, видать, её своими спорами и пререканиями.
Дима на сессию вышел, хвосты подтянул, сдал два экзамена, и два ещё осталось. А Иринка ему своих забот навесила. Потеряла какую-то методичку, ей обходной не подписали из-за этого и направление на практику не выдали. Так она всё это утрясти Диме поручила и укатила домой - устала, мол.
18 июня были всем семейством на заставе, янтаря нет, хоть и дул накануне приличный западный ветер. Вода ледяная.
Смотрим футбол, чемпионат Европы. Впервые транслируют все матчи. Красота. Голы хорошие забивают. Герои этого чемпионата - голландцы. Гуллит, Ван Бастен, братья Куманы.
19 июня ездили с Митей на мотоцикле на заставу в расчёте на то, что янтарь подошёл. Но расчёт не оправдался. Зато подошли с моря какие-то сверхнизкие облака, клочьями стелились, цепляясь не то, что за деревья - за землю! Удивительная картина. А от моря отъехали километров десять - ясно, никаких следов облачности.
31 июля 1988 г., Сестрорецк
С 24 июня я ушёл в отпуск. В этот день мы с Сашулей смотрели "Фанни и Александр". Сашуля недоумевала:
- Зачем этот секс? У меня эти кадры вызывали чувство протеста!
- Ну, ты даёшь! Это с непривычки. Вот ведь сцена порки мальчика у тебя, наверное, протеста не вызвала? Тот факт, что это показано? А это же жестокость, в сущности, ужасное зрелище! Каково наше воспитание: эротика на экране вызывает протест, а насилие - нет.
- Но зачем это нужно в фильме? - продолжала недоумевать Сашуля.
- Затем же, зачем и порка Александра, чтобы ярче противопоставить эти два мира: весёлую жизнелюбивую греховность одного и злобную, хоть и внешне набожную греховность другого. Бергман симпатизирует первому, и, думаю, намерен уверить зрителя, что в первом случае это богоугодная греховность, если так можно выразиться.
27 июня мы с Митей ездили на мотоцикле на 18-й километр Балтийского шоссе к лодочной станции с целью опробовать нашу собственную резиновую лодку ("Омегу"), которую я приобрёл-таки, наконец, этой зимой (давно собирался) и даже зарегистрировал, приобретя официальный статус судоводителя маломерного судна и получив соответствующий билет.
К лодочной станции мы поехали потому, что там удобно оставлять мотоцикл, да и место проверенное в части балбер, на заливе. К тому же Мите интересно корабли разглядывать, что по каналу ходят. А сама лодочная станция не должна была в этот день работать - понедельник выходной.
Однако, оказалось, что она функционирует: моложавая жена одноглазого Василия Захарыча принимала лодки у рыбачивших с ночёвкой. Я предложил Мите:
- Давай, возьмём деревянную лодку, всё понадёжней и вместительней для нашего барахла, на своей-то ещё наплаваемся.
Митя согласился.
Погода была чудесная, ветерок слабенький, волны нет, плюс 25 градусов. Переправились через канал, прошли между островами и поставили 15 балбер в заливе недалеко от прохода, на том месте, где мы с Геной Бирюковым в прошлом году удачно рыбачили, а потом причалили к острову и улеглись там загорать.
Через два часа отправились проверять балберы. Увы, нас ждало разочарование. Ни один червяк не был тронут. Вернулись на остров, но надежд я уже не питал и на вечер: похоже, что рыбы здесь вовсе нет, вода подванивает даже в заливе, а в канале аж пенится от любого гребка, не говоря уже - от винтов кораблей: за ними прямо белая дорога кружевная тянется. Опять сброс гадости какой-то учинили. Или просто ветры не позволили обычно отравленной воде стечь в Приморскую бухту.
Мимо наших балбер медленно прополз катер и сделал рядом с ними круг: похоже, рыбнадзор. Пошёл дальше вдоль острова, а потом развернулся и прямо к нам:
- Ваши балберы?
- Наши.
- Пять лишних, снимите.
- Нас же двое!
- 10 штук на лодку положено, независимо от числа рыбаков. А вот с 1 июля - по 10 штук на нос.
- Ладно. Снимем. Рыбы-то всё равно нет. Где она сейчас, не знаете?
- Неделю назад здесь была, у островов, а сейчас у Прибрежного, на той стороне, и лещ, и угорь.
- Спасибо за информацию.
В заливе у нас так никто и не тронул червей. Для очистки совести мы перед завершением рыбалки поставили на часик балберы в канале, у материкового, правого берега, но и там результат был нулевой.
Ладно. Не повезло с рыбой. Зато позагорали и на лодке покатались вдоволь.
(продолжение следует)