Вакантное место

– И что ты сказала своему блудному муженьку?
«Вот глупые. Разве ж можно так громко?» Ступенька. Еще одна. Площадка. Другой голос.
Нога замерла в воздухе.
– Прощения просил...
Красивый голос. О таких говорят – грудной. Это от красивой груди. Точнее – двух.
– ... до полуночи говорили... – смущенный смех.

Стена прохладная. Спине и затылку приятно. За углом голос. Там подоконник. «Окно – в парк...», – вялая мысль.
Голос ровный. Памяти три месяца:
– Мужчина! У вас зажигалка есть?
Не курю. Но – есть. Можно прикурить и от меня. Мозг пытается сопротивляться: «После тренировки ты всегда красный... Зачем ей сигарета после шейпинга? Подруга тоже курит?»

Сауна. Чай с мятой. Смеются. Округлые холмы под белой тогой. Дерзкие вершинки грозят прорвать ткань. Рука придерживает край у плеча. Синяя венка на шее. Бьется часто.

Никогда не ходить к женщине на работу, если тебя не просили.

Темнеет рано. Наступила зима. Темны и мои окна. Это хорошо. Ты уже не из тех, о чьей нравственности пекутся жены. Тебя не высматривают в окно, подозрительно не вглядываются в лицо, не готовят издалека каверзных вопросов. Не перлюстрируют почту.
Дома тепло. Перламутровый "демон геофагус" сквозь стекло пытается разглядеть выползающий из принтера лист. Строгие буквы интересуют его больше их смысла. Плавники чуть шевелятся. Что день грядущий нам готовит?

Щека прохладная. упругая, в капельках. Очень тонкий запах.
– Какая погода! Уф-ф...– Серые облачка в глазах. Зрачки чуть дольше обычного изучают мои, убегают в сторону.

– Роскошная... Душевная. – Отвечаю. Губы посмеиваются.

Вздрогнула? Нет... показалось.

Щелчок. Дверь в ванную. Пропускаю. Дама должна туда заходить одна.

Взвизгнула дверца духовки. Смазать. Еще минут десять. Национальное блюдо. Любимое. Так говорила. Но никогда не пробовала.

Влажный запах хвои и моря в лицо. Большие смеющиеся глаза навстречу – серые облака в них растаяли.
Жемчужная пена. Афродита с азиатскими скулами.

Ступня розовая, горячая. Меньше ладони. Губка осторожно скользит от пальчиков по подъему. Жарко краснеет освобожденная от пены кожа.
Тихий смех. Палец приклеивает на бороду гирлянду пузырьков. Виден красный лак ногтя.

От моего дыхания зависит жизнь множества миров сомкнувшихся стенками. В каждом – видны люди. Тыльной стороной ладони снимаю пенку.
Чего дергаюсь? Похоже, у меня уже условный рефлекс – уходить от боли. Точнее – от ее источника. Трус. Хмыкаю – мастер спорта.
Грустно мне, второй. Вроде ж, родственник... а безнадежно туп.

Зеленая губка кружит по смугловатой коже. Живот – как чаша. Вот только с чем?
Красиво. Но высокие скулы напряглись.
– Ты задумчива...
Вслушиваюсь в тихую музыку из колонки над дверью. Там «Море» Дебюсси. Здесь – пена и морская соль.

– Допоздна сидела. Баланс... – Глаза закрыты.
Понимающе киваю. Баланс. Подведение итогов... Лгунья. Маленькая.
 
– Не выспалась? – Тишина.
Что ж, пора привыкнуть: это право женщины – не отвечать на неудобные вопросы.
 
Смотрит. На стене задрожали и вспыхнули с последним аккордом огоньки музыки. Отразились красным в глазах. Кудряшки густых волос. Непокорные.
О муже – ни слова. Как не знал про него никогда, так и не буду знать. Уже со вчерашнего дня. В колонке плачет Стинг. De me, de te.

Сверкающие лезвие уходит вглубь, разделяя целое надвое. Слой за слоем. У каждого свой аромат. Коротко напахнуло морем. Нож уперся в дно формы, захрустел корочкой. «Все-таки передержал...».

– Ты прекрасно готовишь...

Мышцы напрягаются. Сокрушенно развожу руки в стороны. Каюсь. Или пытаюсь удержать?

Взгляд. Нравится до сих пор?! Через шнуровку футболки – волосы. Густые, курчавые, черные. До горла. Женщин так и манит дотронуться – нечаянно.
Странная женская душа! Стану орангутангом – проходу не дадут?

– Это для тебя... Я обещал.

Это тебе. За обещания, которыми ты кормила меня. Натуральный обмен – зародыш торговых отношений.

Пальцы ломают шоколад. Белый. Пористый.

– Сладко... – Счастливо жмуришься. На щеках ямочки.

Права. Но ты ещё не знаешь: Это – компенсация за предстоящую горечь.

Сомкнутые за спиной руки. Под лопатками тепло. Поднятое лицо. Как будто ей мало моего роста... Продолжает изучать.
– Ты очень похож...
Знаю. Не хватает только серьги в ухе. И кольца в носу. Для поводка.

 Халат ползет с плеча. Ритуал. После ванной комнаты его место на кресле в спальне. До нее – четыре шага. Дверь. За стеклом – ужас. Она не знает. Смотрю в затылок.
 
Резиновое колесико бесконечно долго едет в стену. Умер. Родился. Колесо переехало границу... Умер. Viximus nuper.

«Это место вакантно».
Маленький плакат на подставке у тахты смотрится дико.

– У тебя есть женщина?! – Неверяще.
– Была. Три месяца. С двадцати одного ноль-ноль первого сентября до двадцати одного ноль-ноль первого декабря. Включительно. Время местное.
– Почему?

Что – почему? Или, почему – что? Игра слов. Потому что... всё игра.

– Еще будут ходить троллейбусы.

Ты сволочь, Асов. Смелости тебе не хватает. Женщины любят прямых и дерзких. Ты же – всегда был утомительно деликатен с ними.

Гордый поворот головы, греческий профиль. Рука к вешалке. Откуда столько силы в этой маленькой женщине на стройных ножках? Завидуешь, брат – твои трясутся.
Она чмокнула в шею. Самая красивая женщина моей жизни, но она не только красива, но и умна: она прекрасно разобралась, почему я поднял голову.

В глазах напротив – мука, но губы разомкнулись не сразу. Тонкие пальцы на ручке двери.
– Salut d’adieu...

Понял. Страдание возвращает нас к богу, а ложь – к дьяволу. Женщина пришла, женщина ушла, женщина всегда остается женщиной. Cosi fan tutte. О чем же тут говорить?

Ну улыбнись же! Ведь она помнит тебя мягким и пушистым.

Скалю зубы:
– Будь здорова...




De me, de te - обо мне, о тебе (лат)
Viximus nuper - мы жили раньше
Cosi fan tutte - так поступают все женщины.