ЧП чрезвычайное поручение

О собственной гибели я узнал в конце семидесятых. В экскурсии, которую я вёл, оказались двое моих земляков, визитёров из уральской столицы, муж и жена. Как они умудрились в те людоедские антисионистские времена, да ещё из такого гебистского города, каким был Свердловск, прорваться в гости в Израиль, Бог весть, но они сюда прибыли и записались на поездку по Негеву и вдоль Мёртвого моря.
В те уже почти легендарные годы я страстно предавался новому моему увлечению: возил и водил экскурсии по стране. Интерес к вновь приобретённой родине был у свежих репатриантов огромен, отрывочные и зачастую далёкие от истины знания о земле предков, которые они черпали друг у друга и охотно ими делились, приводили меня то в восторг, то в уныние, но, вместе с тем, почти всегда – в умиление; люди тянулись к каждой крупице информации, которую им удавалось раздобыть, зачастую торопливо записывали всё услышанное в блокнотики или на диктофоны. Жаль, что это чудо почти кануло в небытие: и репатрианты нынче другие, да и мы, израильтяне*, тоже – им под стать. И – главное – страна с тех времён изменилась до неузнаваемости – в лучшую ли или в худшую сторону, как знать?..
Расплачивались экскурсанты со мной любовью искренной и щедрой. До сих пор встречаю старожилов той закваски. «Вы меня не помните? – удивляется такой израильтянин (такая израильтянка). – Да я же ездил (ездила) с вами на Мёртвое море, вы тогда нам...» – и начинается пересказ тех благоглупостей, в которые я в те годы и сам верил, и другим внушал увлечённо и настойчиво. К счастью, меня ещё никто не побил.
И в тот раз я, как обычно, безумолку тараторил, а мои “клиенты”, ульпановская группа свежих репатриантов, слушали с замиранием сердец, – это было видно по блеску их глаз.
Улучив коротенькую – на-перевести-дыхание – паузу, туристка-свердловчанка, дама средних лет (25-55), убедительных форм и породистой нордической внешности, вклинила в лившийся из меня «поток сознания» своё требовательное, хотя и вежливое «простите, пожалуйста...» Я запнулся:
– Да-да, пожалуйста.

* Так исторически сложилось, что понятием «израильтяне» обозначаются две группы населения страны: её уроженцы «сабры» (что буквально переводится «кактусы» – нежные и, словно ананас, сладкие внутри и, как пятка, толстокожие, да, к тому же, колючие снаружи) и «ватики», старожилы. (Кстати, от этого же еврейского корня произошло название цитадели «старейшин» католицизма – «Ватикан».)
К понятию «израильтяне» относятся также «олим хадашим», т.е. новые репатрианты (в точном переводе словосочетание «олим хадашим» означает «новички, впервые взошедшие в Сион»).
– Наши приятели... тоже свердловчане... Они хотели бы... Они попросили разыскать... Они просили найти могилу друга, он погиб в Семидневную войну на Голландских высотах. (Осведомлённость в вопросах истории и географии Израиля являлась, по всей видимости, предметом гордости моей собеседницы, – очень уж легко, как-то демонстративано-залихватски, оперировала она названиями.) Понимаете, – продолжала она, – он сгорел в танке. Дотла. Как герой. Подумать только! Приехал – и вот тебе!.. Они очень просили... Может быть, вы посоветуете, вы, наверное, слыхали... – я вздрогнул: она назвала моё имя. И мою фамилию. Обвела траурной рамкой. Прогремел залп боевых орудий. Оба супруга замерли в ожидании моего сочувственного вздоха, выспренной тирады, проникновенного повествования о героической гибели друга их приятелей на обагрённых еврейской кровью голландских полях Великой Ближневосточной Семидневной войны – за свободу и независимость родного Израиля и вековечной его столицы города-героя Тель-Авива.
Ситуация складывалась нелепая.
– Видите ли, – замямлил я, – могилы нет, потому что... (мои имя и фамилия) жив, здоров и... и в данный момент беседует с вами.
– Они очень просили... – вступил в беседу муж, невысокий еврей с брюшком и плешью, отороченной жидким дымком. Заведомо предполагалось, что против такого натиска никто и ничто устоять не сможет, и тут же на серебряном подносе с позолоченной каймой будет подана могила национального героя с величественным обелиском над ней. Я, однако, держался:
– Сожалею, но... вам придётся некоторое время подождать.
Она:
– Что вы! Мы не можем, нам скоро возвращаться в Свердловск.
Он:
– Они – очень-очень просили... Они очень-очень-очень хорошие, они просто очень замечательные люди.
Она:
– Они в высшей степени порядочные люди. Аиды.
Я:
– Охотно вам верю. Но – при всём желании...
Она (понизив голос и оглянувшись по сторонам, почти шёпотом):
– Они очень любят Израиль.
После такого признания мне, конечно, следовало немедленно лечь костьми, возложив свою жизь на алтарь любимого Отечества. Я же оганичился короткой репликой:
– Это трогательно! Оставьте, пожалуйста, их адрес, и как только... то я непременно сразу...
Моих собеседников такой вариант не устроил, и, перебивая друг друга, они заговорили:
– Всё-таки... в порядке исключения... учитывая чрезвычайность обстоятельств... краткость нашего пребывания... сгорел в танке... могилу... очень-очень-очень-оч... исключительно в порядке исключительного исключения...
– Нет-нет-нет, не может быть и речи. Нет-нет-нет, я никогда не соглашусь на такое, ни-ког-да!
– Какой же вы, право... Ни капли милосердия... к людям, которые... Последовали препирательства; ситуация, однако, в конце концов прояснилась. Супруги рассказали, что в газете «Советская Россия» их друзья прочитали статью, в ней сообщалось: такой-то растакой бывший советский гражданин, бывший ведущий инженер и бывший свердловчанин Имярек променял давшую ему всё социалистическую Родину на «сионистский рай»; западные «доброхоты» с помощью лживых баек, состряпанных в Сохнуте, Галуте, Шин-Бэте, Мосаде, ФБР и ЦРУ, заманили его на мнимую «историческую родину» в призрачную «страну предков», призвали в «армию агрессоров» и использовали в качестве «пушечного мяса», вследствие чего он без остатка сгорел в танке, подбитом славными сирийскими воинами и миролюбцами. Погиб – в назидание другим отщепенцам, предателям и просто наивным, доверчивым людям еврейской национальности.
В девяностые годы, когда туризм и репатриация из осколков Советского Союза пошли косяком, мою могилу разыскивали, без преувеличения, десятки (даже, пожалуй, сотни) прибывших на Святую землю моих бывших земляков-уральцев и давних друзей и приятелей.
Пусть ищут – долго, как можно дольше. Говорят, это добрая примета.