Белые ступени

Белые ступени.

Надо было, спускаясь вниз, перепрыгнуть все белые ступеньки. Наступать лишь на серые. И еще избегать красных кафельных плиток между лестницами, на площадках.
И тогда будет все хорошо, тогда ничего плохого не случится. Тогда можно смело бросаться на улицу, распахивать дверь ногой и, прежде чем дверь отскочит обратно, соскакивать с крыльца. Потом, щурясь от солнечного света, перебежать дорогу и со всей скорости вскочить на знакомое дерево. И где-то по дороге привычно ощутить, как желудок сводит от бескрайнего счастья, как дрожат руки в ожидании предстоящих событий.
Это уже потом, наверху, в штабе можно успокоиться и просто наблюдать за картиной боевых действий.
На этот раз боевые действия не обрадовали Митьку: ковбойцы, во главе с рыжим Лехой из соседнего дома, теснили наших индейцев к самым гаражам. Еще бы! У них вот какие пистолеты, литра по три, не меньше.
Даже Митьке, хоть он и сохранял нейтралитет, было немного боязно. Вообще, Митька всегда старался сохранять нейтралитет. И совсем он не был трусом, просто ему очень слово это нравилось «НЕЙТРАЛИТЕТ». Он еще всегда добавлял – «как Швейцария». Год назад, когда Митька был еще совсем маленьким, он был уверен, что нейтралитет - это такое что-то секретное, что Швейцария хранит в своих знаменитых банках (что это за банки такие?). Но потом дедушка объяснил ему. Причем все очень понятно. Дедушка всегда все понятно объясняет.
И вообще, у Митьки замечательный дедушка. Митька папе так и заявил, а папа ответил, что дедушка мировой. Митька с этим категорически не согласен. Он точно знает, что дедушка у него не мировой, а его, Митькин, личный. Сказал об этом дедушке и тот заметил, что это вполне справедливо. Например, кому еще дедушка такой велик подарил, как ему? Какой еще дедушка кому-нибудь такой велик подарит? У них в классе таких нет. Может, где-то далеко, через дорогу, ну, или там, в Америке есть еще один такой дедушка. А у нас точно нет.
И еще дедушка был очень мудрый. Многие люди приходят за советом к нему. Один его товарищ приходит почти каждый день, и карман у него подозрительно оттопыривается (Митя был уверен, что там пистолет, они же с дедом однополчане). Когда этот милый дедушка уходит, на прощание он произносит громким голосом, чтобы, наверное, родители услышали: «Ты, Вить, голова! Ты, Вить, глыба!». Папа очень не любит эти «советы в Филях», как он выражается. А Митька горд за своего дедушку. И мудрость дедушкина видится ему такой большой глыбой белого мрамора…
Таким образом, Митька размышлял, пока последние отзвуки битвы затихали вдали, у большого мусорного контейнера – неистощимого источника различных сокровищ. Было похоже, что индейцы потерпели окончательное поражение.
Беда. Ковбойцы сейчас вообще зазнаются, а Леха еще и приставать со своими дурацкими шуточками начнет. Дурак он, этот Леха. А еще наши: Женька, там, Гога станут Митю обвинять в том, что он трус и вообще не за них. А он, Митька, не трус. У него, у Митьки, быть может, нейтралитет соблюдается. Но разве объяснишь это малявкам, которые еще и читать-то, наверное, не умеют в своем детском саду. Митька грустно смотрел по сторонам.
Из подъезда вышел папа и как-то растерянно огляделся. Это все было очень странно: еще минуту назад, когда Митька выскакивал из своей квартиры, папа просто сидел на диване и читал какую-то книгу. Дом он покидать не собирался.
Митьке очень хотелось верить, что папа его не какой-нибудь там инженер, а самый что ни на есть секретный разведчик. Хотя, что можно разведывать на своей же территории Митька плохо себе представлял. «Наверное, в Центр вызвали. У разведчиков не бывает выходных», - думал Митька.
Однако вопреки ожиданиям папа не свернул на улицу, как делают это все взрослые, а подошел прямо к штабу (Митька-то считал, что он совсем не заметен для окружающих). «Пойдем домой, Митя», - очень тихо сказал папа.
На лестнице Митька шел позади и с ужасом смотрел, как папа наступает практически на одни белые ступени. Он даже не мог себе представить, какая кара падет на его папку. Именно поэтому он ничуть не удивился, когда мама встретила их еще на лестничной площадке и молча завела в квартиру. Она даже не поздоровалась с тетей Вероникой, соседкой. Даже не взглянула. А зря. Митька взглянул и увидел – странная эта тетя Вероника – у нее на лбу какую то надпись. Мир определенно терял свои привычные очертания…
В квартире было холодно и непривычно гулко. Во всех комнатах как-то торжественно и печально горел свет. Как это получалось Митька, объяснить не мог, да и не пытался. Ему просто было очень страшно.
«Дмитрий, сядь на диван! - сказала мама. - Нам надо с тобой поговорить». Митя знал, что, если его назвали Дмитрием – дело добром не кончится.
«Мить, ты только не волнуйся, - начал папа - понимаешь, Мить, так уж получилось… в общем…в общем, дедушка умер. Он уже очень старенький был. Ты понимаешь?»
Митька даже не спрашивал, какой дедушка. Тот, мамин, астраханский дедушка Гурен был сейчас так далеко, что с ним просто ничего не могло произойти. Митя знал, что умер его любимый деда Витя, который жил всего лишь в соседней квартире. Папа - давно еще – рассказывал, что он тоже там жил, с дедушкой, а потом перебрался жить к маме. Тогда они и поженились.
«Митя, почему ты молчишь? Ты понял, что мы тебе сказали?». Митя еще никогда не видел маму с такими круглыми глазами. Разве что один раз, когда он на прогулке испачкал штаны и испугался возвращаться домой. Митя до самой ночи бродил по темным дворам. Однажды даже издалека увидел папу, который что-то высматривал в темноте, но не побежал к нему (хотя очень хотелось). Глаза у папы были напряжены, а взгляд бессмысленно шарил по всем кустам. И во всей его позе, в том, как он вытянулся в струну, в том, как бестолково стоял на одном месте, жило тоскливое предчувствие горя. Митя просто не мог приблизиться, окунуться в это горе.
 Потом Митька, проскользнув боком мимо своей квартиры, пришел к дедушке. А тот, предатель, сразу позвонил маме. Когда мама пришла, у нее были такие же глаза. Она ударила Митю по щеке, а дед лишь покачал головой.
Вот и сейчас Митька вдруг подумал, что она его ударит. Он молча сполз по дивану в сторону. «Почему ты молчишь? Тебе что, все равно? Ты что, не любишь дедушку? Тебе его не жалко?»
«Мама, можно я пойду погуляю?» Митя очень любил свою маму, любил дедушку, но в эту минуту ему хотелось быть подальше отсюда.
Мама села на край дивана (Митя подумал, что они сейчас перевесят, и диван грохнется) и закрыла лицо руками. «Митя, ты очень жестокий мальчик. Если бы умерла я или папа, ты тоже бы пошел погулять?» «Ну вы же не умерли», - подумал про себя Митька, а вслух сказал лишь: «Ну, пожалуйста!» - и, не дожидаясь ответа, тихо выскользнул во двор, привычно обойдя все белые ступеньки.
 Во дворе уже никого не было, лишь из окна пятого этажа на него тоскливо смотрел мудрый кот Бублик. Наверное, наступило время обеда, и все разбежались. А Митькина семья теперь, наверное, не будет есть вообще и умрет от великой скорби. И Митька тоже. Он забрался на свое дерево и, хотя оно уже не служило надежной защитой, спрятался среди ветвей. Нет, думал Митька, лучше ему жениться не на маме, а на тете Веронике, хотя она и странная. А еще лучше на Женьке с пятого этажа. Она ничуть не хуже тети Вероники, а  даже еще и моложе. Только больно глупая, но это ничего, «не всем же быть догадливыми», как сказал Малыш в Митькиной любимой книге.
 Когда они вместе читали эту книгу, папа очень смеялся, а Митька не понял почему. Ведь Фрекен Бок и вправду была не такая уж догадливая, а  Малыш ее приободрил.
Папа маме в таких случаях говорит: «Не стоит обижаться на очевидные вещи». А маму это очень сердит…
Когда через несколько дней дедушку выносили из его квартиры в гробу, Митька стоял и грустил. Ему было очень жаль всех этих людей, людей, что собрались проводить дедушку. Они все стояли под серым небом и по ним нельзя было понять, кто плачет, а кто - нет. Дождь одинаково заливал их скучные и печальные лица. На самом деле, Митька был уверен, что всем им в какой-то степени плохо. И ему даже было несколько досадно, что умирая, дедушка причинял столь многие горести.
Митька еще в церкви, на проповеди после отпевания слышал от священника: «Во многия мудрости – многия печали…». И только сейчас смысл этой чудной фразы начал доходить до него. «Наверное, - думал Митька, – когда ты мудр, многие приходят советоваться с тобой, как с моим дедом. И многие огорчаются, если ты совершаешь дурной поступок, умрешь, например. Чтобы никогда не огорчать маму и папу, Митька тут же торжественно поклялся не становиться мудрым. Для этого он трижды до боли зажмурился. И тотчас перед глазами встал образ дедушкиной мудрости, и Митька понял, что та глыба – всего лишь ступенька в подъезде. «Дедушка, я тебя очень люблю…» - повинился Митька перед усопшим. И дождь на его лице приобрел горьковатый привкус.
Позже, когда все садились в автобус, чтобы уехать с кладбища. Митька заметил, как отец, думая, что никто не видит, сунул конверт тем незнакомцам, что несли гроб и копали могилу. «Шифровка!» - восхищенно подумал Митька.