ПРО 11 Ученик

Ученик


Старый волхв Никифор неспешно брел мимо дремучих муромских лесов, стараясь держаться в стороне от вековых сосен, елей и темных зарослей можжевельника. Заросшая тропка едва угадывалась в густой и жесткой траве, волхв все время оступался, попадал на норы грызунов, спотыкался и, дабы не упасть, наваливался всем телом на свой длинный узловатый посох.
По всему было видно, что старик оставил уже довольно много верст позади. Серая хламида его изорвалась, когда-то ладные дорожные башмаки теперь изорвались, длинные седые волосы старика спутались, и виднелись в них в изрядном количестве колючки репейника, сосновые иглы и прочий лесной сор.
Старик выглядел слабым и немощным, старик устал, но все же он упрямо шел вперед.
Солнце медленно ползло по небосводу, готовясь в скором времени утонуть в океане бескрайних лесов, и на прощание щедро заливало облака и землю чермным золотом и багрянцем. Жаркий летний день уходил, приближался вечер, неся с собой прохладу и сумрак.
«Хороший закат, – подумал Никифор, останавливаясь на мгновение и взглянув на небо. – Завтра будет ясный день».
Он поправил на плече дорожную суму, огляделся. Справа и впереди только лес. Дремучий красный лес, – он растянулся на много верст по землям кривичей и словен, и кто знает, что за дивные звери водятся в его непроходимых глухих чащобах, где деревья так высоки и так широки, что затмевают собой солнце, и промозглая вечная тьма царит в глубинах этого никем не проходимого, неисследованного леса. Этот лес надобно уважать, его надобно сторониться…
А по левую руку несет свои воды величавая река Волга, и яркие солнечные блики играют на водной, внешне спокойной глади. Но кто знает, что там, в глубине? Что за речной дух владычествует на илистом дне, среди коряг, водорослей да мелких рыбешек? Стоит ли говорить о том, что нужно уважать и реку?..
Закат догорел и как-то незаметно растворился в подоспевшей ночной мгле. Темнота медленно затопила небеса, звездочки вынырнули из холодной глубины, и бледная луна выплеснула молоко на зеленые луга и темный лес, острыми верхушками своих деревьев царапающий небосвод. Умолкли голоса дневных зверей, птах и насекомых. Заухали, затрещали и завыли ночные лесные жители.
«Пора подыскать место для ночлега, – решил Никифор и ускорил шаг.
Остановился волхв на лесной опушке у замшелой столетней сосны. Собрав валежника, – благо его было полно вокруг и не пришлось бродить по темному лесу, – он развел костер. Оранжевое пламя, потрескивая, жадно поедало сосновые ветви, зеленые иглы и сухие шишки. Никифор привалился к шершавой коре дерева и закрыл глаза, блаженно улыбаясь. Устав после долгого пути, он очень хотел спать. Измотанное многодневными переходами старческое тело постоянно требовало отдыха и с радостью принимало любую передышку.
Что-то прошуршало в темных кустах справа. Старик открыл глаза, вздохнул, взял свою дорожную суму и стал выкладывать из нее свою небогатую снедь. Постная ржаная лепешка – уже черствая, три наливных яблочка, подсохший козий сыр, кусок вяленого мяса. Вот и все. Вся трапеза.
Никифор отломил кусочек от лепешки, взял немного сыра и одно яблочко. Все остальное завернул в тряпицу и убрал обратно в суму. Идти предстояло еще долго. Он, конечно, не пропадет от голода в этой богатой местности, но и расточительным быть нельзя. Всякое может случиться…
Надкусив лепешку, старый волхв с недовольством вспомнил, что воды-то у него нет, а до реки идти далече, да и не дело это – бродить во тьме ночной. Но пить хотелось, и черствый кусок не лез в горло.
Но тут случилось нечто, что заставило старика в мгновение ока позабыть о еде и питье, и вскочить на ноги. Он услышал крик. Человеческий крик. Крик страха и боли.
Старик схватил свой посох и, не раздумывая, поспешил на помощь.
Ленивая луна в окружении сонма веселых звезд безразлично взирала на страшное зрелище, происходившее на лесной полянке.
Стая волков окружила молодого человека и, несомненно, собиралась очень скоро и нещадно с ним разделаться. Юноша держал в руках крепкую палку, и как только какой-нибудь волк подходил слишком близко, старался ударить его дубиной, но всегда безрезультатно. Правая рука его уже была рассечена острыми клыками. Кровь быстрой горячей струйкой стекала на землю. Юноша терял силы. Волки же, чуя кровь, становились все злее и наглее. Глаза их в свете полной луны горели беспощадным огнем, из ощерившихся пастей торчали длинные белые клыки.
Но волки не рисковали понапрасну. Они прекрасно знали, что их добыча не убежит от них, и они лишь дожидались момента, когда юноша совсем выбьется из сил, чтобы наброситься на него всем скопом и в одно мгновение растерзать. И исход этой неравной схватки между человеком и хищным зверьем был бы предрешен, если бы…
…Если бы вовремя не подоспел старый волхв Никифор, который в эту неспокойную ночь оказался рядом.
Волхв, вконец раздирая свой ветхий балахон, с треском прорвался сквозь заросли орешника на поляну, в один миг огляделся, быстро сориентировался и, громко вскрикнув: «Ух, окаянные!», взмахнул посохом.
Волки повернули к нему морды, недобро зарычали, но тут же их ослепила яркая вспышка. Маленькая звезда, крошечное солнце спустилось с небес, остановившись перед хищниками, затем вдруг стало быстро-быстро разбухать, и в тот же миг вспыхнуло, брызнув во все стороны ослепительным светом.
Волки повалились наземь, будто что-то придавило их, а затем у вожака стаи – крупного матерого волка с рубцами прошлых битв на боках и шее – ярким пламенем полыхнул хвост. Вожак взвизгнул, как младой и глупый щенок, и стремглав бросился в кусты, за ним же умчалась и вся его повергнутая в ужас чародейством старика Никифора стая.
Юноша, все еще не веря в свое чудесное спасение, удивленно озирался по сторонам, но уже через минуту в изнеможении рухнул на землю и громко зарыдал.
Никифор покачал головой и осторожно подошел к юноше.
– Ну тише, тише, – ласково сказал он, опускаясь на корточки перед ним и бережно кладя руку на его вздрагивающее плечо. – Все в порядке, звери ушли.
Юноша поднял заплаканные глаза на сердечного старика («Совсем мальчик», – подумал Никифор) и спросил, всхлипывая:
– Почему он меня здесь бросил? Что я ему сделал? Зачем он хотел скормить меня диким зверям?
– Кто? – опешил старик.
Паренек в мгновение ока прекратил плакать, уселся на траву и сердито стукнул палкой, не так давно служившей ему дубиной, по земле.
– Мой хозяин, будь он неладен! Купец-коробейник он бродячий. Ходит по деревням да городам дальним, торгует бусами многоцветными с заморскими каменьями яркими, бронзовыми подвесками, кольцами височными, оберегами и другой мелочью. Но уже успел сколотить на этом немалое богатство. А я прислужничал ему с самого детства, как подобрал он меня сиротинушку горемычного у сожженной псами-печенегами родной деревни, где и пропали батюшка мой с матушкой и две сестрицы моих младших.
Паренек горько вздохнул и понурил голову.
– За что же он тогда тебя так? – спросил Никифор, от всего сердца жалея паренька. – За что бросил в лесу темном одного? Да и где он сам? Никого не видывал я больше здесь…
– Да за Волгу он, поди, уже ушел, окаянный, – махнул рукой парнишка. – Послал меня в лес, говорит, собери веточек да хворосту всякого побольше на костер. А тут волки эти откуда ни возьмись. Я закричал, но на помощь никто не пришел. Вот только ты…
Паренек благодарно посмотрел на Никифора, улыбнулся. Никифор улыбнулся в ответ и спросил:
– Как зовут-то тебя, хлопец?
– Глеб я, – ответил паренек.
– Славное имя. Как у светлого князя Глеба, что княжит в граде Муроме.
– Да, оттуда мы и шли с хозяином моим. – Глаза парнишки вновь блеснули сердитым огоньком. – Нагулял телеса, жирный краснобай! И ведь служил я ему верой и правдой! Проклятый толстосум! Решил скормить меня злым зверям, когда я ему не стал нужен более.
Никифор опечаленно покачал головой. Надо же, вот так просто бросить мальчишку в лесу… Те волки со всей своей звериной жестокостью кажутся всего лишь безобидными щенятами по сравнению с иной людской бессердечностью.
Глеб, словно разгадав мысли старика, спросил:
– А почему ты не убил их? И как ты их напугал? Неужели настоящее волхвование? Ты что же, выходит, колдун?
Последние слова парнишка произнес вполголоса, с нескрываемым восхищением и некоторой боязнью глядя на старого волхва.
Никифор усмехнулся, незлобиво потрепал мальчишку по голове.
– Да уж, повезло тебе, встретил настоящего волхва. Никифором звать меня. А почему я не убил волков?.. – Никифор помолчал, внимательно вглядываясь в темные очи паренька. Вздохнул тяжело. – Они всего лишь звери, – пожал плечами Никифор. – Хотя мне так и непонятно, с чего это они вдруг летом решили напасть на человека. Не зима ведь, еды всем хватает. Они ведь осторожные, понапрасну не рискуют. Волки – умные лесные жители.
– Зверье они дикое – вот и все! – сердито выкрикнул Глеб и вскочил на ноги. – Будь моя воля, я бы их всех на шкуры пустил! Только сперва бы хозяина своего скормил им, чтоб тот знал, как меня оставлять на погибель.
Никифор молча поднялся вслед за пареньком.
– А куда ты идешь? – живо спросил его Глеб. – Можно мне пойти с тобой?
– Можешь поесть со мной, провести ночь у костра моего, но утром я пойду своей дорогой, а ты своей, – решительно отвечал Никифор.
Глеб открыл было рот, чтобы ответить, но решил все же промолчать, отвернувшись и угрюмо повесив голову.
– Ну, ну, не серчай, – сказал Никифор ласково, заметив обиду паренька. – Не могу я тебя с собой взять, другая у меня дорога. Да и ты один, думаю, не пропадешь. Здесь поблизости дорога прямоходящая до самого стольного Киева, а по ней много людей ходит, обязательно к кому-нибудь прибьешься, не бросят тебя люди добрые в беде.
– Но что делать мне дальше? – проворчал Глеб. – Куда деваться? Опять становиться холопом у какого-нибудь толстосума, который при случае решит меня скормить псам иль волкам? Зачем ты тогда спас меня, чтобы опять бросить?
Никифор не ответил. Он точно знал, что не может взять с собой паренька. Таковы правила, таков закон и его ни в коем случае нельзя нарушать…
Вдвоем, старый волхв и спасенный им паренек, вернулись к уже потухшему костру, но Никифор быстро дал жизнь новому огню. Веселое пламя заплясало на сухих сосновых веточках, заботливо подложенных стариком, и разогнало в стороны плотную тьму летней ночи.
Паренек по просьбе волхва охотно сбегал за водой к реке. Никифор поделился с ним своей скудной трапезой, вдвоем они и отужинали.
Глеб все время молчал, будто глубоко задумавшись о чем-то. Никифор же не собирался лезть в душу пареньку, утомлять его расспросами или пустыми россказнями. Поев, он прикорнул у корней сосны, опустив голову на мшистый камень. Ему показалось, что закрыл глаза он всего лишь на минуту, но когда открыл их, солнце уже осветило восточный край неба, и утренние птахи разноголосо радовались возвращению света и тепла.
Никифор вздохнул, покачал головой, поминая недобрым словом старость, и медленно поднялся.
А парнишка, спасенный ночью от волков, как ни в чем не бывало стоял, привалившись спиной к дереву, сложив руки на груди, и ничуть не заспанными глядел на волхва. Будто не он несколько часов назад пережил страшное потрясение, и не он рыдал перед незнакомым человеком, спасшим его невиданным волхованием. Глеб был свеж и абсолютно спокоен.
– Что же это, ты совсем не ложился спать? – удивленно спросил его Никифор.
– Ну почему же, так… вздремнул немного, – уклончиво ответил Глеб.
Никифор отряхнулся, оправился, поднял свою суму, повесил ее на плечо и поглядел на Глеба.
– Ну что ж, видимо, теперь нам пора расходиться. Тебе к людям, а мне… – Волхв махнул рукой вдоль леса. – А мне вперед и подальше от дорог, городов и деревень. Сам понимаешь, почему.
Паренек молча кивнул.
– Дать тебе в дорогу что-нибудь? – спросил тогда Никифор. – Еды? – Старик с готовностью раскрыл свою суму.
– Нет-нет! – замотал головой Глеб. – Ничего не нужно. Я ведь почитай всю жизнь брожу по вольной земле да глухим лесам, не пропаду уж как-нибудь.
Глеб улыбнулся и добавил несмело вполголоса:
– Но если я мог бы пойти с тобой…
– Нет! – решительно заявил Никифор. – Хватит об этом! Не знаешь будто, какая молва о нас ходит среди простого люда. Мол, ведуны да волхвы заманивают детей малых да путников заблудших в леса темные да топи болотные, и там вместе с упырями мы устраиваем пиршества дикие, разгульные да кровавые.
– А это разве не так? – чуть слышно спросил Глеб.
– Нет, конечно! – гневно воскликнул Никифор. – Что за чепуху люди иногда выдумывают, лишь бы объяснить себе чудеса природы-матушки. И вообще, хватит об этом, мне давно пора в путь-дорогу. Прощай, Глеб.
Старик поправил суму на плече, взял посох и быстро зашагал по направлению к рассвету. Парнишка проводил его задумчивым взглядом…
...Более десяти дней шел старый Никифор полями да лесами, пока наконец не перешел реку Великую и не вступил в глухие и неизведанные, западные леса дремучие за небольшим городком по названию Псков. Чуть дальше проживали латгалы, но и они не захаживали в странные леса, о которых ходила недобрая молва и у них и у русичей. Однако старому волхву как раз и нужен был этот лес. Лес темный и пугающий. Лес, в котором живут дивные звери, и обитает дикий чудной народец, создающий себе жилища среди корней вековых сосен и елей. Лес, в глубине которого, по поверьям, собирают хороводы берегыни, грызутся между собой упыри да оборотни, жгут костры ведьмы и лешие, и русалки плещутся в заболоченных водоемах. Это лес, от которого за версту веет нечистым духом и злобной ворожбой. Поэтому простой люд и не суется в этот лес. Да и что там делать? Пройдя его, можно выйти лишь к темным водам холодного Варяжского моря, до которого имеются и другие, более безопасные и успешные подходы. Да, нечего делать простому человеку в этом лесу, но сейчас волхв направлялся именно туда. Ведь он – не простой человек?
Перед тем как вступить в темные владения леса, старик провел своим посохом над землей плавную дугу, едва касаясь им пурпурно-розовых цветков Иван-чая. После этого деревья всколыхнулись, зашуршали ветвями, мощные стволы их заскрипели и медленно разошлись в стороны, пропуская старого волхва. Никифор неторопливо вошел в колдовской лес.
Сзади что-то прошуршало. Старик оглянулся. Но это всего лишь деревья вновь заняли свое обычное местоположение.
Опираясь на свой посох, Никифор двинулся дальше. Деревья и кустарники почтительно расступались перед ним, травы, папоротники и мох стелились мягкий ковром перед старым волхвом. И странное дело: когда старик входил в лес, в ясном небе светило жаркое полуденное солнце, сейчас же его окружала полуночная мгла и, казалось, даже полная луна мелькала далеко вверху меж густых ветвей. Воистину, в странный лес вошел Никифор!
Но волхва самого, похоже, не заботили никакие чудеса. Он устало брел по мягкому ковру услужливо расстилающихся перед ним трав, тяжело опираясь на посох и глядя только себе под ноги.
Наконец впереди послышались многочисленные голоса, и уже через минуту Никифор вышел на широкую поляну.
Кого здесь только не было! Тут и «заурядные» волхвы, ведуны и знахари, всех пород и мастей, либо черпающие силушку свою от лесов, полей, рек и ветра вольного, либо приготовляющие в строгих обрядах да по особым рецептам таинственные зелья, исцеляющие любой недуг или же напротив приводящие к мучениям и ужасной смерти. Неподалеку от них, поблескивая чешуей хвостов в лунном свете, заливисто смеялись русалки, оборотни и упыри переговаривались между собой в тени, и прыгали на своих козьих ногах бесы возле костерков, противно посмеиваясь и поругиваясь. Боровики и лешие собрались на бревнышке, мирно обсуждая свои дела, и в темной вышине, летая и раскачивая вершины сосен, протяжно выли навьи. Молодежь водила хороводы, пела песни, веселилась и заигрывала друг с другом.
Никифор остановился на краю поляны, поднял голову и осмотрелся. К нему тотчас подскочила молоденькая ведьма и весело спросила:
– Дедушка Никифор, а что это ты в этот раз так припозднился? Все только тебя и ждут. Даже полевик Малур прибыл раньше тебя, а он ведь обычно все в делах да в делах. Ну, сам он так говорит, конечно.
Ведьмочка засмеялась, схватила старика за руку и потащила за собой.
Увидев Никифора, вся нечисть, все колдуны и ведьмы, все лесные, полевые, водяные и прочие духи прекратили разговоры, смех и забавы, посерьезнели и стали неторопливо сходиться в полукруг, возле большого костра. Никифор встал вместе с остальными, ссутулившись и двумя руками опершись на посох.
– Что случилось? – спросил его вставший рядом маленький дряхлый старичок в не подпоясанном зипуне и с клюкой в руке – леший Астапан. – Два дня как одного тебя ждем. Думали уж не приключилось ли чего с тобой, хотели послать кого-нибудь, чтобы проведал.
Никифор тяжело вздохнул.
– Это все старость, – ответил он с грустью в голосе. – И ничего с этим не поделать. Стал хуже видеть и слышать, зато, к своему же удивлению, много и без просыпу сплю. Вот скоро засну как-нибудь и не проснусь более…
– Да что ты такое говоришь! – возмутился рядом какой-то оборотень, наполовину человек – наполовину волк. – Переживешь еще нас! Да и молодых тебе надобно учить. Нашел себе ученичка-то? Думаю, пора бы уже. Ведь обязательно надобно кому-то знания свои передать.
Никифор не успел ответить, потому что в этот момент к костру вышла высокая худощавая женщина с длинными, до пояса, пепельными волосами – могущественная ведьма, уже долгое время возглавляющая Собрание.
Она внимательно оглядела всех собравшихся строгим взглядом и начала говорить:
– Каждый год мы собираемся вместе, чтобы, отринув прочь различия в происхождении, возрасте, могуществе и отношении к тем или иным законам бытия, обсудить наше место в этом мире, наше предназначение и попытаться разобраться в затянувшихся спорах и разрешить возникшие конфликты.
Ведьма замолчала и вновь оглядела собравшихся колдунов, ведьм, добрых духов и нечистую силу, пристально вглядываясь в каждое лицо, морду, выделяя на призрачных ликах ярко горящие, либо чернеющие, словно бездонные провалы, очи, словно стараясь угадать, о чем же думает каждый из всех этих разнородных существ.
Произнесла она отнюдь не новые слова, вступление это было всем давным-давно знакомо, кроме разве что самых молодых, впервые оказавшихся в этом лесу на Собрании. Но каждый без исключения серьезно отнесся к сказанным словам. В этом лесу, на ежегодном Собрании всевозможных магов, чародеев, волхвов, злых и добрых существ и духов, никто не враждовал, здесь, напротив, пытались разрешить всевозможные и извечные конфликты между силами Добра и Зла. Здесь устанавливался своеобразный паритет между Тьмой и Светом. Равновесие это было очень шатким, неустойчивым, но и оно позволяло на время забыть о междоусобицах и обратить свои взоры, и нередко свой праведный гнев на бесчинствующих кочевников и других врагов Руси.
– Сегодня мы должны обговорить неприятную ситуацию, – продолжила говорить ведьма, – сложившуюся у границ Руси с Болгарским царством, между реками Днестр и Прут. Наверное, вы уже слышали о том, что лесовик Парий рассорился с ведуном Маврилом, и результатом этой неясной вражды стала уже массовая гибель скота у тамошних крестьян, порча урожая, нашествие саранчи и грызунов. Что прикажите делать с таким безобразием?
Ведьма строго поглядела на низенького, толстенького и розовощекого лесовика Пария, беспечно улыбающегося во весь рот, затем перевела взгляд на высокого, поджарого, мрачного и угрюмого ведуна Маврила, с надменным видом взиравшего на нее. Неудивительно, что Парий и Маврил рассорились – такими разными были даже на вид эти два создания.
– Обычные люди не должны страдать из-за их вражды, – высказался кто-то.
– Чем больше костей, тем лучше!!! – злобно прошипели рядом.
– Что нам люди, давайте займемся лучше своими бедами. Вот поговаривают, что двигается на нас с запада некая силушка, невиданная ранее…
Оборотень, стоявший рядом с Никифором вдруг повел своим волчьим носом, принюхался, шумно втягивая в себя воздух, зарычал глухо.
– В чем дело? – спросил его Никифор.
– Чую что-то, – глухо ответил ему оборотень. Он обернулся назад, вгляделся черными, поблескивающими в лунном свете глазами во тьму лесную. – Кто-то здесь скрывается, и этот «кто-то» точно не из наших… Запах другой. Человеческий запах…
Оборотень в один миг превратился в настоящего волка и ринулся в кусты. И уже через секунду оттуда с криком и плачем вывалился знакомый Никифору паренек – Глеб.
Собрание мигом было прервано. Все внимание сейчас было обращено на испуганного паренька. Никто не ожидал увидеть здесь постороннего.
Глеб же, приметив Никифора, сразу же кинулся к нему. Никифор положил руку на плечо пареньку и прижал его к себе.
– Кто это? – строго спросила его пепельноволосая ведьма, сверля недобрым взглядом мальчишку.
– Откуда здесь взялся обычный человек? – зарычал кто-то справа. – Как он сумел пройти в наш лес?
– Растерзать, загрызть мальчишку!!!
Особо лютые существа двинулись к Никифору, чтобы исполнить собственно вынесенный беспощадный приговор. Но одно движение главенствующей на Собрании ведьмы, остановило их и они, недобро поглядывая в сторону паренька, тихонько поругиваясь, отступили.
Никифор поглядел в испуганные глаза мальчика и невольно вспомнил его слова: «Зачем ты тогда спас меня, чтобы опять бросить?»
Старый волхв вздохнул и ответил, повернувшись к Собранию:
– Это всего лишь мой ученик. Я решил, что ему еще рано присутствовать на Собрании, но отпустить, сами понимаете, я его не мог. Вот он, видимо, и затаился в кустах, полюбопытствовать решил.
Главенствующая ведьма с сомнением поглядела на Глеба, затем перевела взгляд обратно на Никифора. Как-то измученно улыбнулась.
– Что ж, если так… – она тяжело вздохнула, – если он твой ученик… Если это действительно так, то пускай постоит в сторонке, пока мы не закончим, а после познакомишь его с нами.
Никифор кивнул и еще сильней прижал к себе паренька…
…После Собрания старик Никифор, сославшись на чудовищную занятость и свои старческие болезни, быстро удалился вместе с Глебом, которого представил всем как своего ученика. Всю дорогу он молчал, но как только они отдалились от колдовского леса, Никифор отвесил юнцу хороший подзатыльник.
– Ах ты, глупый мальчишка! Куда же ты полез, этакий плут! Глупец! Тебя же могли погубить, не вмешайся я!
Глеб обиженно пробубнил себе под нос:
– Ну и что такого? Я, может, на самом деле хочу стать твоим учеником.
– Что?! – воскликнул Никифор и еще раз наподдал Глебу. – Да ты даже не понимаешь, о чем говоришь! Быть учеником волхва – это тебе не лапти на печи сушить. Это тяжкий труд! Тебе придется забыть о людях, о молодецких игрищах и забавах, долгое время ты посвятишь страшной рутине…
– Но я смогу стать настоящим волхвом? – осторожно перебил старика Глеб.
– Сможешь, коль умения хватит. – Никифор серьезно поглядел на паренька. – А ты что, действительно, набиваешься в мои ученики?
– А возьмешь? – робко спросил Глеб. – Я не боюсь никаких трудностей, да и терять мне уже нечего. И к людям меня не особо тянет… У меня же больше никого нет…
Никифор в задумчивости почесал седую макушку.
– Неуверен я… Не так ведь надобно подыскивать себе учеников, но уж коли ты повстречался мне, да еще пришлось солгать ради тебя всему Собранию нашему… А-а, ладно! – Никифор махнул рукой и улыбнулся. – Будешь учиться у меня волхованию, коль так сильно желаешь этого!
– Конечно, хочу! – воскликнул Глеб, и черные глаза его радостно засияли.
Жил Никифор в светлом лесочке близ полных вод Волги, у самой границы с волжскими болгарами. Небольшой домик его буквально растворился среди зелени кудрявых березок, кленов и осин.
– Вот здесь я и живу, – сказал, улыбаясь, Никифор, показывая на незаметную избушку – почти землянку – погрузившуюся в зелень деревьев, кустарников и цветущих трав.
Избушка была живой. Она словно вросла в землю, пустила корни, и теперь на двускатной крыше произрастали кустики дикой малины, из замшелых бревенчатых стен тянулись молодые веточки с липкими, пока что нераспустившимися почками. Вокруг не было видно ни поленицы, ни срубленного деревца, ни следа былого костра. Только живая природа, первозданная благодать и пьянящее умиротворение, разливавшееся в воздухе подобно лесным запахам и трелям лесных птах.
Однако, похоже, Глеба лесная тишь да красота нисколько не умиляли. Он огляделся, отчего-то насупился и спросил волхва:
– А когда ж мы приступим к обучению?
– Ух, хлопец, какой ты резвый! – засмеялся Никифор, радостно глядя на паренька. – Только прибыли, не отдохнули даже, не отобедали, а тебе уже науку подавай. Завтра утречком всем и займемся, а сегодня дай уж мне, старику, передохнуть с дороги.
Глеб молча кивнул и прошествовал вслед за Никифором в избу. Изба, к его большому удивлению, оказалась довольно просторной и светлой. Ни печи, ни каменки здесь не было, впрочем, холода и ветра не проникали сюда, а для приготовления пищи Никифору не требовался огонь – своим волхованием он мог в один миг согреть воду, испечь хлеб или высушить одежу.
Глеб на все чудеса смотрел открыв рот, и глаза его в предвкушении предстоящего обучения радостно блестели, ведь очень скоро эти чудеса должны были стать доступны и ему… И не только эти…
На следующий день встали рано. Старик был не в меру возбужден от предстоящего испытания в новом для себя качестве учителя, да и сам ученик его в томительном, но и сладостном ожидании неотступно ходил за Никифором, не в силах сдерживать любопытство, и намереваясь в этот день повидать как можно больше чудес. Однако чудес и волшебства не было…
Устроившись на солнечной лужайке перед избушкой, Никифор внимательно поглядел на Глеба, подошел к пареньку, придирчиво одернул рубаху на нем, отошел на два шага, снова оглядел своего ученика с ног до головы и, видимо удовлетворившись его видом, улыбнулся.
– Ну вот и все, пожалуй, можно начинать, – сказал старик. – Вот только с чего начать?
Никифор задумчиво почесал подбородок. Глеб молчал, все внимание обратив к своему учителю.
– Наверное, сперва следует рассказать чему я, собственно, смогу тебя научить. Так вот. Я обучу тебя пониманию знаков неба, солнца, звезд и облаков. Деревья и травы станут показывать тебе путь и в случае необходимости укроют от опасностей. Ты научишься понимать зверей и птиц…
– Я смогу разговаривать с ними? – живо поинтересовался Глеб.
– Нет, нет, – засмеялся Никифор. – Только понимать их. Разговаривать с ними даже я до сих пор не могу. Но согласись, иногда понимание куда лучше и важнее, чем пустые разговоры.
– Ну да, ну да, – кивнул Глеб, но без особого энтузиазма.
– Жить в единении с природой – вот мое призвание, – продолжал Никифор. – Надеюсь, и ты последуешь моим путем. Первое правило – не обижай лес и его жителей…
– А как же те волки, что ты мог убить, когда спасал меня? – снова перебил учителя Глеб.
Никифор покачал головой.
– Даже при всем желании, я не смог бы им сильно навредить. Подпалить хвосты этим лихим бездельникам – это, наверное, верх моего чародейного искусства. Я мирный волхв. Всю свою жизнь я посвятил изучению природы-матушки и ей же я и служу. Когда я умру, мое тело отойдет к земле, а моя внутренняя сущность растворится в воздухе, и подхватит меня вольный ветер, и обрету я тогда полную свободу. Я вольюсь крошечной частицей в этот прекрасный мир и стану неотъемлемой его частью.
– Но как же ты защищаешься? – продолжал допытываться Глеб. – Ведь полно на земле водится и хищного зверья, и лихие люди промышляют у дорог, и всем им нужно вовремя дать отпор, нужно проучить их!
– Да, много зла вокруг нас, – тяжко вздохнул Никифор, – но это совсем не значит, что мы должны отвечать злом на зло. Лично я стараюсь вообще ни во что без крайней нужды не вмешиваться. Лишь иногда я пытаюсь образумить впавших в бессмысленную вражду моих сотоварищей. Но тебя я, конечно, научу всему, что знаю. Покажу, как можно отпугивать обезумивших животных и людей.
И Никифор действительно принялся обучать парнишку своему волшебному умению. Дни и ночи ходил он с ним по лесам, по светлым дубравам, часами просиживал у мелких речушек, вглядываясь в их сверкающие на солнце прозрачные быстрые воды. Волхв заставлял Глеба вслушиваться в голоса птиц, зверей и насекомых, учил распознавать небесные знаки, по определенному расположению облаков на небе предсказывая дождь или же изнурительный зной. Но не замечал старый волхв, что ждет паренек от него абсолютно другого.
Со скукой собирал Глеб разные корешки и травы, с неизбежной обреченностью следил за осенним листопадом и подсчитывал количество звезд, упавших со времени восхода луны на вершину небосвода до проблеска первых лучей солнца. Но Никифору не в чем было упрекнуть парнишку – выполнял тот всю работу старательно и прилежно, – и не мог нарадоваться старик своим способным учеником, и не замечал его разочарования в колдовской науке.
Наступила зима. Глеб по-прежнему продолжал постигать основы мирного сосуществования с природой, в глубине души все еще надеясь, что у старого волхва найдутся тайные и опасные знания, что он просто-напросто не желает рано поведывать о них своему молодому ученику.
Частые снегопады засыпали избушку, но Никифор показал Глебу, как можно не только расчистить снег волшебством, но и как посреди мерзлой земли создать живописный цветущий летний сад.
– Все дело в том, как ты ощущаешь землю, воздух, воду и все живое, что тебя окружает, – говорил Никифор. – Важно ведь только заметить, прочувствовать ту животворную силу и направить ее себе во благо и во благо природы-матушки, дающей тебе свою силушку всецело и безвозмездно.
Глеб уныло кивал, без особого интереса наблюдая, как восстают из-под снега красные, желтые тюльпаны, и молодая поросль стремится ввысь к холодному зимнему солнцу.
Но вот пришла весна. Зашумели вешние воды, в воздухе запахло липкими почками. Домик Никифора расцвел, покрылся душистыми ландышами, и теплое солнышко согрело озябший от зимних ветров и холодов лес.
И скоро старый волхв сказал Глебу:
– Уже прошел почти год, как ты стал моим учеником. Пора тебе получить свой посох.
– Что за посох? – спросил Глеб, наблюдая, как медленно и лениво ползет одинокое сивое облако по голубому небосводу. Чуть прикрыв рот ладонью, Глеб зевнул.
– Узнаешь, – ответил Никифор и лукаво подмигнул парнишке. – Отправляйся сейчас в лес да забреди поглубже. Найди деревцо хорошее и молодое, возьми от него веточку да потолще и подлиннее, чтоб на посох ладный сгодилась.
Глеб перечить старику не стал. Молча ушел он в лес, и бродил там до самой ночи. Старик уже обеспокоился, не приключилось ли какое несчастье с его учеником, однако только стал он собираться на поиски паренька, как Глеб вернулся сам. В руках он держал черную, неживую ветвь, давно умершего дерева. Однако ветвь была хорошей, не трухлявой, и вполне бы сгодилась на хороший посох. Но она не понравилась Никифору.
– Где ты нашел такое дерево? – спросил он Глеба.
– А-а, там, – уклончиво ответил паренек, – в лесу. Я не стал рубить живое дерево, взял веточку от уже мертвого.
– Ясно… – Никифор вздохнул, погладил по голове своего ученика. – Но твой посох должен жить вместе с тобой, тебе нужно было живое дерево. Мой посох, как видишь, уже высыхает, значит, и мне недолго осталось… – Старик хрипло засмеялся. – Если я помру, то придется искать тебе другого учителя, иначе нельзя. Нельзя быть недоучкой в нашем деле. Именно поэтому я намерен завершить твое обучение. А посох… – Никифор покрутил в руках мертвую ветвь. Покрутил, а после отшвырнул от себя в сторону. – Тебе нужен хороший посох, эта ветвь не сгодится. Ну да ладно, как-нибудь потом. А сейчас пойдем-ка почивать…
Старик устало побрел в избу. Глеб же некоторое время в задумчивости стоял под ночным небом, раздумывая над словами волхва. Потом вдруг встрепенулся, быстро подошел к выброшенной мертвой ветви, поднял ее и бережно погладил.
– Хороший выйдет посох, – прошептал он, и черные глаза его сверкнули в неясном лунном свете, – вот только учитель мне попался дурной, несведущий.

– Каждый год мы собираемся вместе, чтобы, отринув прочь различия в происхождении, возрасте, могуществе и отношении к тем или иным законам бытия, обсудить наше место в этом мире, наше предназначение и попытаться разобраться в затянувшихся спорах и…
Длинноволосая ведьма вдруг смолкла и обратила свой суровый взор на вышедшего из-за деревьев паренька.
– Ты? – удивилась она. – Ученик волхва Никифора? Где же сам Никифор? Уже три дня минуло, как он должен был появиться, а его все нет и нет.
Паренек вздохнул, переложил свой черный мертвый посох из руки в руку и ответил горестным голосом:
– Старик, к нашей великой скорби, скончался…
Глухой ропот прошел среди всего Собрания.
– Знал старик, знал ведь, что близится его последний час, – покачал головой оборотень, что в прошлый раз ободрял старого волхва. – Вот и вышло, как говорил он… Жаль… Добрый был человек, я его действительно уважал.
– Теперь мне нужен новый учитель, чтобы завершить свое обучение, – сказал паренек и внимательно оглядел все Собрание. – Никифор говорил, что есть среди вас хорошие учителя и посоветовал мне найти учителя по моим требованиям и способностям. И раз я выбрал темный посох…


ПРО_11
32000 зн.