Анфиска

Анфиска.

- Посмотри, почему плачет ребенок, - страшным голосом заорал из ванной комнаты Гена. Никто не отозвался.
- Ты, что не слышишь? Посмотри, что с ним.
- Сам не можешь? – ответил из комнаты сонный женский голос.
Анфиска тяжело ступая, нехотя и пошатываясь, направилась  в открытую дверь соседней комнаты. Там, на неубранной, несмотря на поздний час, постели, путаясь руками в грязных простынях, во все горло орал младенец. Ему  было не больше трех месяцев, хотя выглядел он почти как новорожденный, до того был мал. Лицо его было синюшного цвета от продолжительного плача. Она взяла его на руки. От резкого запаха детского кала Анфиса сморщила лицо.
- Ох, горе, ты мое горе… - протянула она. С ребенком на руках она направилась в ванную.
- Вода теплая?
- Да, - вытираясь полотенцем, ответил Гена.
Брезгливо вымыв ребенка, она вернулась в комнату, и быстро уложив его, еще орущего обратно на кровать, пошла на кухню.
- Ты сначала ребенка успокой, - крикнул Гена. Анфиска зевнув, ничего не ответила.
 Гена взял на руки маленького Мишу и неуклюже ходя по комнате, качал его на руках.
- Может он есть хочет? – сказал он, уже вернувшейся и успевшей развалиться перед телевизором Анфиске.
- Я кормила. Он все равно сейчас не будет есть.
- Когда кормила? - повысив тон, спросил Гена.
- Не помню… под утро, кажется… часов в семь. Разбудил меня в такую рань. А тебе, что? Спишь как убитый. Хошь в барабаны бей…
- Одиннадцатый час, и ты думаешь, он еще не будет есть? Дура! Родила на свою голову. «Кто обо мне позаботиться когда ты уедешь… Будет мне опорой в старости…», передразнивая Анфису сказал Гена. Да ты вырасти его для начала. Где его бутылка?
- На столе, на кухне. Да, че ты на меня орешь вообще, я жена тебе что ли? Последнюю фразу она сказала абсолютно спокойно, лениво растягивая слова, потому что говорила ее всегда, каждый раз, когда он говорил с ней  в таком тоне. – Вот на нее и ори, - пробубнила уже про себя Анфиска.
- Помолчала бы лучше…
Накормив ребенка, весь взвинченный и голодный он пошел на работу.

Каждое утро одна и та же история. Он не знал, что делать с Анфиской, чтобы она перестала пить. Гена уже и не знал, куда прятать от нее спиртное, Анфиска всегда находила. А если не находила, то отправляла соседского хромого мальчугана в магазин, торжественно вручая ему необходимую сумму, и долго разъясняя как незаметнее от любопытнейших соседей ее пронести. Предусматривая и это, Гена прятал  деньги, но она экономно собирала их, так, чтобы он не знал. Он не раз думал бросить ее, еще до того, как она родила. Полный решимости приходил вечером домой, чтобы все открыто ей сказать. Видел весь этот бардак дома, неубранные с утра постели, горы немытой посуды на кухне, и как всегда на ужин ничего не приготовлено… убеждался в правильности своего решения. Опускались руки. Затем видел ее, спавшую беспробудным сном на диване и ему… до боли становилось жалко эту женщину, опустившуюся на самое дно жизни, как ему казалось.  А теперь еще и Мишу. От нее за километр несло перегаром. Он всегда, возможно в силу своей брезгливости и врожденной чистоплотности, открывал окна, чтобы проветрить комнаты.
- Что ты шумишь, ни минуты покоя, - спустя некоторое время доносился до его слуха ее глухой сиплый голос. Лежа, она поправляла свои несвежие, как всегда, волосы. А затем присев, приглаживала старую, неудобно, сбившеюся на бок, майку.
- Налей чего-нибудь… Вот там есть…, - неизменно говорила она и рукой указывала на шкаф.

Когда она заявила, что не собирается делать аборт, у него от ужаса на голове зашевелились волосы. И не оттого, что у него будет незаконнорожденный сын или дочь, нет, скорее не поэтому. Просто он представить себе не мог как Анфиса, вечно пьяная Анфиска его родит. Рожать ей было просто не безопасно. Во-первых, она действительно была алкоголичкой, всю свою жизнь жила так словно  никогда не собиралась иметь детей. Во-вторых, она была больна, у нее был ревматизм, она трудом передвигалась даже дома. На улицу всегда шла в чьем-нибудь непременном сопровождении. В-третьих, возраст. Ей было 32 года, а эти годы при ее здоровье превращались в серьезную преграду для того, чтобы родить ребенка. Имея все эти недостатки и болезни, решиться на такое могла бы только не разумная. Она и решилась. Ей было неважно, что все кругом ей говорили. Она твердо решила родить. Возможность рождения нездорового, умственно неполноценного ребенка, в лучшем случае, или мертвого, в худшем, а также возможность неудачных родов, с фатальным для нее же исходом, Анфиску вовсе не страшила. Хотя, может, она и испугалась бы, если б на секунду над этим серьезно задумалась. Но она не думала, так как от начала своей беременности и до конца пребывала или в нетрезвом виде или же спала, и думать была не в состоянии.
В итоге родился недоношенный семимесячный малыш, на которого без содрогания нельзя было и взглянуть. На момент рождения он весил 1800 грамм.  Увидев его, врачи ахнули, и странно закачали головами. Анфиска же и не думала расстраиваться. Она торжественно объявила, что нарекает малыша Михаилом. В честь своего дедушки, как она подчеркнула, и сказала, что будет звать его не иначе как Мишуткой. При выходе из больницы врачи запретили ей даже глоток спиртного, страша тем, что ребенок может не выжить. Она первое время отчаянно старалась не пить, но ее терпения хватило лишь на две с половиной недели. Молоко, вообще появившееся к всеобщему удивлению наблюдавших врачей, сразу же исчезло. Не курившая из-за сильного токсикоза она вновь с облегчением закурила. Для ребенка иметь рядом такую мать, было бы равносильно тому, что вовсе ее не иметь, и не иметь ее было бы даже лучше. Поэтому Гена был вне себя, но что-либо изменить, он не мог, а может, вовсе и не пытался.
Ему было тяжело понять психологию этой женщины. Они познакомились лет десять назад, когда он, тридцатитрехлетний преуспевающий предприниматель приехал в качестве иностранного специалиста по закладке и строительству нефтегазовых труб в город, где она жила. Место ему сразу же обеспечили, и он был очень им доволен, а самое главное устраивала зарплата. Гене было необходимо содержать семью, которую он оставил на  родине. Первое время он и подумать не мог о любовнице. Слишком живы были воспоминания о недавно отгремевшей свадьбе и о молодой жене. Он даже привез с собой  семейную фотографию, на которой были он и Наташа, с малышкой на руках. Теперь он и не помнил, куда запихнул эту фотографию. Первое время он все собирался перевезти их сюда. Да что-то не заладилось, все так и осталось в его планах. Вскоре он зажил спокойнее.
Анфиска была очаровательной веселой подругой его друга. На какой-то вечеринке произошло их первое знакомство со всеми вытекающими отсюда последствиями. Она была не навязчива, всегда в хорошем настроении, любила шумные компании и красивую жизнь. Он и не предполагал с ней дальнейшие отношения, считая их неуместными в его положении, она и не настаивала. Но все же Гена бессознательно тянулся к ней, возможно просто нуждаясь в чьей-то любви и заботе. Вскоре она, по их обоюдному согласию переехала на его квартиру. Мать Анфиски его недолюбливала, называя «проходимцем» и обидным «Дон Жуаном», но материальную помощь с его стороны принимала без лишних слов, и даже очень охотно. Ему почему-то всегда не везло с «тещами». Мать Наташки тоже по непонятным ему причинам его ненавидела, а Наташа, на его скромные и осторожные жалобы, по поводу злой тещи, всегда смеясь, пожимала плечами. Приходилось мириться и искать на праздники различные отговорки, чтобы не ехать к злой теще.
Надо сказать что, Анфиска и тогда бывала часто навеселе, но тогда он не придавал этому значения, да и молода она была пока. Теперь в ее тридцать два года, в положении молодой мамаши это выглядело, мягко выражаясь, немного не эстетично.

Вечером, придя, домой он застал гостей Анфиски – две законченные алкоголички, пропахшие насквозь дымом дешевых сигарет и водкой. Сидя за столом, они допивали то, что осталось от целой бутылки. На столе лежала сковородка с жареной картошкой, соленые огурцы и нарезанная ломтиками копченая колбаска. Он невесело обвел глазами представшую перед его глазами,  довольно привычную картину. Анфиска неуклюже вскочила на ноги, и подбежав к Гене бросилась ему на шею, напрашиваясь на поцелуй. Он попытался развести ее, сцепившиеся на затылке, кисти. Ему не удалось и пришлось ответить на ее поцелуй.
- Видите… как он меня… любит, - пьяным голосом заявила Анфиска. Пьяные подружки прыснули смехом. Гена выпил предложенную тут же рюмочку. Сел за стол, не забыв предварительно открыть окно.
- А что не верите? Скажи, Генка, как ты меня любишь, свою Киску…ну скажи им…дурам старым. Гена, странно улыбнувшись пьяным, ничего не соображающим гостьям, кивнул в знак согласия и принялся за ужин. Анфиска расплылась в самодовольной улыбке, обнажив свои беззубые десны.
- Иннуся, а я его тоже люблю… Знаешь как, во как…, - показала руками.
Из комнаты послышался детский кашель. Гену передернуло.
- Врач приходил сегодня? – обращаясь к Анфиске, спросил Гена.
- Как же… приходил…еще ка-а-а-к приходил, - думая, что передразнивает Гену, сказала Анфиска.
- Что сказал насчет его кашля? – не обратив внимания, спросил Гена.
- Да… это… как его там… ну вот этот… ну грипп, простудился. Ты же его каждый вечер гулять таскаешь. Ну, вот теперь…сам видишь. Он там целый список… этих… ну лекарств написал. Там на телевизоре.
- А почему плачет постоянно?
- Ну, что-то… это у него что-то с головой… от нервов. Давление… Давление… ну, как его там?
- Внутричерепное?
- Да, да. Вот это… внутри… да вот давление… Я и говорю… Да он там все написал, не волнуйся.
Икая, Анфиска долго ему рассказывала о том, что сказал ей врач. Потом, встав, запихнула в руки Гене рецепт, оставленный врачом, боясь, что  забудет про него. Слушая ее прерывистую и бессвязную речь, он начинал нервничать.
- Я схожу за лекарствами, - сказал Гена, комкая в руках рецепт.
- Ага, да, да. Нужно, да… сходи. Еще водочки, не забудь, - крикнула вслед Анфиска, подстрекаемая подругами.
Иннуся, одна из гостей, была женщиной лет пятидесяти. Весь внешний ее вид, конечно, оставлял желать лучшего. На ней была выцветшая красная кофточка, с пятном от коричневой помады на плече, черная юбка. Чулки ее в двух местах были украшены круглыми дырочками, с обведенными лаком для ногтей, краями. Другая гостья, Лена, выглядела более прилично. Это была двоюродная сестра Анфиски и жила в соседнем дворе вместе с Иннусей. Она, спустя пару лет сыграла важную роль в жизни Анфиски и ее Мишутки.
- Как думаешь, он купит?
- Думаю, да.
Пьяные подруги втроем хитро перемигнулись и захихикали.
Как только за Геной захлопнулась дверь, Иннусе пришла в голову замечательная, как ей показалось идея. Весь смысл которой, заключался в том, чтобы довести Анфиску. Когда Анфиска ревновала Гену, с ней происходило что-то невероятное. Она начинала придумывать всевозможные истории, почище любого сумасшедшего из психушки, воображающим себя Наполеоном или каким-нибудь Эдисоном. Точно также она воображала себя обманутой мужем женой или своей близкой подругой, довольно убедительно играя эти придуманные роли.  Иннуся задала Анфиске свой провокационный вопрос, зная, что здорово посмеется, и заодно хотела рассмешить Лену. Правда, она не рассчитала реакцию Анфиски.
- А что это Гена такой, серьезный? У вас что-то случилось? – специально, загадочным тоном произнесла она.
Анфиску как ошпарило.
- С чего ты взяла…?
- Хм… Да, так просто.
- Нет уж…  Скажи, с чего ты взяла? Вечно су…суешь свой нос, куда не надо… -  заикаясь,  крикнула Анфиска, схватив первый попавшийся под руку предмет – пустую бутылку.
Иннуся не ожидала, что Анфиска так быстро выйдет из себя, и уже пыталась дать задний ход.
- Анфис, да я шучу. Она неестественно улыбнулась, усугубив тем самым ситуацию, и не вполне соображая, что  такое происходит.
- Какие к черту шутки? Что ты хотела этим сказать? Анфиска встала и грозно направилась на подругу.
Иннуся выкатив свои прозрачные серо-голубые глаза, уставилась на Анфиску, периодически переводя взгляд на ее руку с бутылкой, и не зная, что ей дальше делать. Лена попыталась вмешаться в их разговор.
- Девочки, вы чего? Поздно уже. Почему она сказала, что поздно, никто из них не понял, да и сама она тоже не поняла.
- А ты не вмешивайся, - прошипела  Анфиска.
Лена испуганно забилась в угол, жалея о своей жалкой попытке установления мира. В эту минуту вошел Гена.
- В чем дело? – поглядывая на Анфиску, спросил Гена.
Иннуся несказанно обрадовавшись, бросилась к Гене, и, встав у него за спиной, поглядывала на Анфиску. Та, увидев Гену, стала приходить в себя.
- Взбесилась она, вот и все? – уже осмелев, ответила Иннуся.
- Ничего,… а что ты спрашиваешь? – резко опустив руку, ответила вопросом на вопрос Анфиска.
- Не знаю, у вас вид какой-то странный, - сказав, он повернулся и пошел на кухню, не дожидаясь ответа.
- Дура, - прошипела Анфиска.
- Сама… 

- Дамы,  а вам не пора? – вернувшись через пару минут, спросил Гена. Он никогда не стал бы так выпроваживать гостей, но с гостями Анфиски он особо не церемонился, поскольку они почти никогда не понимали сарказма или какой бы то ни было иронии в силу своего нетрезвого состояния.
Ответа не последовало. Иннуся уже спала и  вероятнее всего видела десятый сон, а Лена сонно смотрела телевизор, и беспорядочно тыкала на кнопки пульта, в надежде найти что-нибудь интересное. Анфиска была с Мишкой, который отчаянно ревел все это время. Разбудив Иннусю и растормошив Лену, Гена проводил их до такси. Заплатив, сказал водителю, куда везти дам, а сам решил пройтись. Когда вернулся домой, Анфиска уже спала. Поговорить опять не удалось.
Неделю назад его назначили на новое место - полбеды. Гену, как квалифицированного и весьма ценного работника отправляли в Европу, а точнее в Германию. Теперь он действительно, оказался лицом к лицу с жестокой реальностью. Отказаться было бы весьма глупо и непрактично, что было совсем ему не свойственно. Нужно было срочно говорить с Анфиской. Но, он ни как не решался. Видимо он понимал, что этот разговор будет началом неизбежного конца. И странно, то, что ему было страшнее говорить с Анфиской, чем, например, с Наташей, или еще хуже с мамой, которая с трудом смирилась и с этим отъездом. Что с ней будет, что с ней будет? Что будет с Мишкой…? Он сел на кресло и постепенно засыпал, предаваясь невеселым размышлениям.
Утром Анфиска заявила, что поедет на пару дней к матери. Гена, ничего не сказав, согласился, и, вернувшись в обед, домой, отвез ее с ребенком к маме. Два дня, в мучительном и вынужденном одиночестве, он напряженно думал. Как было тяжело ему идти на сделки с совестью, знал только он сам. Он мучился, как никогда в своей жизни. Наконец решил… Взяв лист бумаги он написал письмо Анфиске. Вложил его в конверт. Немного подумав, пошел в другую комнату. Вернулся, неся в руках деньги. Он аккуратно вложил их в конверт и долго думал, куда же его положить, чтобы Анфиска  увидела, и, зная ее рассеянность, ни как не мог найти подходящего места. В конце концов, положил его на стол, поставив сверху детскую бутылку. Затем, поспешно собрав вещи, он ушел…

«Мне трудно было решиться. Я не хочу тебе делать больно и не бегу от ответственности, ты знаешь, как я люблю Мишу. Я его очень люблю, Анфиса. Я не отказываюсь ни от тебя, ни от него.  Если тебе потребуется моя помощь, я всегда помогу. В конверте я оставил денег. Это на первое время. Если потребуются еще, позвони. Номер моего телефона я оставил на телевизоре. Надеюсь, ты меня поймешь. Я сделал все что в моих силах… Прощай.
                Геннадий»
***
Анфиска удивленно читала письмо. Таких писем она еще никогда не получала. Деньги, в конверте, показались ей неимоверно огромной суммой. Она все пересчитывала их, не веря своим глазам. Гена никогда не оставлял ей большие суммы, зная заранее, как безбожно она ими распорядиться. Теперь же, видя эти зеленые бумажки, она только раскрыла от удивления рот. И только этот факт убедил ее в том что, все происходящее не какая-нибудь шутка, а кое-что посерьезнее. Но, едва ли она осознавала всю проблемность своей ситуации. Мишка все пищал в соседней комнате. Положив письмо, она пошла к нему…
Судьба не предсказуема, жестока и расчетлива. Думаю многим приходилась хотя бы раз в жизни убеждаться в этом. Убедился в этом и Гена. Меньше всего в жизни он был готов к тому что случилось. Эта встреча его изменила. Он понял это впоследствии, уже в глубокой старости, и от этого знания ему сделалось больно и страшно. Ведь было уже так поздно что-то либо исправлять…

****
 Спустя пару лет, Гена, встретил случайно на улице Анфиску, ему было стыдно смотреть ей в глаза. Она же с трудом его вспомнила, а, вспомнив, лишь равнодушно смотрела в его растерянное лицо. Он растерялся не только оттого, что увидел ее, но и от того, какой он ее увидел, а еще больше от ее безразличного взгляда. Анфиска представляла собой жалкое зрелище. На ней была грязная, старая одежда. Волосы заметно поседели, а от крыльев носа вниз тянулись две унылые, глубокие морщины. Она все переминалась с ноги на ногу, по старой привычке, появившейся от болезни.  Прохожие оглядывались на эту странную пару, застывшую на остановке.
Какая смешная штука - жизнь! Как последовательна человеческая судьба. Встретить опять Анфиску в этом огромном городе…как смешно. Ведь он  лишь на три дня здесь, можно сказать проездом. И вот тебе… опять встретить ее. Уехав из города, он в течение трех лет звонил, и аккуратно по мере надобности посылал ей деньги. Но вдруг звонки прекратились. Анфиска перестала просить денег, перестала звонить, а когда звонил он, часто угрюмо отмалчивалась. Так отношения сами по себе прекратились. И вот, последние два года он о них вообще не слышал. Гена попытался забыть все, что было связано с ней.

- Как ты? Как живешь?
Анфиска криво улыбнулась беззубой улыбкой.
- Отлично. Лучше не бывает, - саркастически сказала Анфиска.  – Твои-то как?
- Хорошо…
Она не дала ему договорить.
- …Жена, ребенок? В ее голосе он явно слышал иронию. Гена что-то невнятно ответил. Он предложил куда-нибудь зайти. Она насмешливо поблагодарила и отказалась.
- Как Мишка? – спросил Гена.
Анфиска побледнела. Насмешливая улыбка слетела с ее губ.
- Ты слишком поздно стал интересоваться ребенком. Как ты считаешь, не права ли я?
Гена промолчал.
- Мишутка теперь живет не со мной.
- А с кем? – Гена вздрогнул от ее слов.
- Что вспомнил свои отцовские обязанности? Поверь, они сейчас  ему уже не нужны.
- Анфиса, с кем он живет?
- Это, можно сказать, не твое дело.
- Пожалуйста, я хочу знать.
- Зачем? Я не вижу смысла в том, чтобы ты знал.
- Мне действительно хочется знать, но если ты считаешь, что я не заслужил, ты вправе не говорить.
- Ха, какие мы благородные! Конечно, не заслужил. Но это еще мягко сказано. Ты не стоишь того, чтобы знать, где твой сын. Гена молчал. Через минуту Анфиска, с заметной дрожью в голосе, стала говорить.
- Мишутка сильно болел после того, как ты уехал. Все твои деньги ушли на лекарства и лечение. Ему не становилось лучше. Ленка и Аркадий забрали Мишку. Мама настаивала. Ты ведь помнишь их? Они сказали, что так будет лучше. Я ничего не смогла сделать. Оставшиеся деньги я отдала им на дальнейшее лечение. …Ты знаешь, у него что-то с сердцем?
- Как? – ему показалось, что он слишком громко спросил, но, оказалось, просто беспомощно пошевелил губами.
- …Почему ты не сообщила мне? – еле выдавил из себя Гена.
- А зачем? Тебе ведь безразлична судьба твоего незаконнорожденного ребенка.
- Ты знаешь, что это неправда.
- …Ему сейчас пять лет. Она заплакала.
- Он такой славный. Я его иногда вижу. Знаешь, как он меня называет? Тетя Анфиса. Представляешь? Анфиска закусила губы, чтобы  окончательно не разрыдаться посреди улицы. – Они пока не говорят ему, что я его мама. Говорят, так лучше для него…
Гена стоял весь бледный. Казалось, что он упадет тут же. Ему безумно хотелось бежать отсюда со всех ног, не видеть и не слышать ее голоса.
- Я хочу его увидеть, - глухим голосом отозвался Гена. Анфиска пристально посмотрела ему в глаза.
- Лена и Аркадий будут против… И я не хочу…, - сказала Анфиска. - …и тебе не зачем. Прощай.
- Подожди, Анфиса!
Она резко отвернулась от него, и осторожно ступая больными ногами, чтобы не упасть, начала медленно удаляться. Гена хотел броситься за ней… Но не бросился. Она ни разу не оглянулась. Когда ее худая фигурка исчезла за поворотом, он вздохнул. Оказывается, он все это время задыхался. Да, он чуть не задохнулся в этом наваждении из прошлого. Гена быстрыми шагами пошел в противоположную сторону, и до вечера бродил по набережной, чтобы забыть весь этот день.  Через день он спешно уехал, чтобы уже никогда не возвращаться в этот город.

2003