Олень или приснившаяся жизнь

   … Мы жили в уютной летней квартирке с заставленной цветами кухней, с вечно горячим чаем, пряниками и компотом.
   Нас было трое - три подруги, которых случай свел под одной крышей. Собственно, свел он двоих, начинающих дизайнеров, пробующих себя в самостоятельной практике, третья, Алина, была поэтом, даже готовила к выходу свою первую книжку стихов. В общем, три молодых творческих личности превесело проводили время.
   Собственно, попали мы в эту квартирку не случайно. Однажды директор местного зоопарка, с которым все трое были «на короткой ноге», предложил пожить в его пустующей квартире за мизерную плату, но с условием: пусть Алина (почему выбор пал на нее, остается догадываться) изображает из себя Оленя  - настоящего, благородного, с рогами; публика будет приходить в квартиру, смотреть на редкое животное, которого нет в зоопарке, кормить его булкой, травой – в общем, как это все и происходит, главное, чтобы никто не заподозрил подмены.
   Реакция, естественно, была противоречивой: во-первых, чтобы девицу приняли за оленя, как-бы она себя не изменила, какая должна быть публика?! С другой стороны, если это предлагает солидный человек «в трезвом уме и твердой памяти», значит как-то это все-же возможно!.. Короче говоря, решили мы пойти на это условие, если уж Алина согласна, да и жилплощадь нужна была срочно.
   …Проходили дни, месяцы, все как-то образовалось; поначалу  Алина уставала, было душно по полдня ходить в плотном фетре, постоянно боясь, что какой-нибудь любопытный мальчишка заглянет оленю под живот и разглядит аккуратно вшитую молнию, или мамаша, оттаскивая малыша с мороженым от оленьей морды, вдруг опытным глазом признает в «живой коже» обыкновенную ткань. В общем, для Алины это была тяжелая работа. Если от детей и мамаш она могла спасаться тем, что просто отходила в край вольера (коим служила освобожденная от всего ванная комната) дабы на расстоянии те любовались общим видом, а не деталями, то настоящим испытанием для нее служили инспекционные проверки. Проводились они внезапно, и бедная девушка, уже 8 часов отгарцевавшая перед отдыхающими пионерами, собирала в кулак остаток воли и чисто оленьим движением протягивала ветеринарам то одну переднюю ногу, то другую, имитируя звериное нетерпение, лишь бы опытный глаз и рука врача, прощупывая копыто, не определило-бы искусственность осматриваемого объекта. Но лето в тот год выдалось удивительно жаркое, и инспекторы сами были настолько вымотаны, что для заключения им хватало простого наличия всех четырех конечностей.
   Трудное было лето. Поток детей начинался часов с 11-ти и не угасал к 7 вечера; бывало, какой-нибудь плачущий малыш тянул уставшую бабушку к «красивому оленю» и в 9-м часу, а когда, сжалившись, его пускали к вольеру, он считал своим долгом лично скормить животному весь брикет мороженого. Бедная Алина, весь день переминавшаяся с конфет на траву, жевала это мороженое беспомощно и почти не притворяясь.
   Мы как подруги жалели ее как могли. Нам было неловко из-за невозможности хоть как-то облегчить Алинино существование. Мы приносили ей воду, обтирали ее, чтобы не было слишком жарко; однажды расстегнули молнию, высвободили плечо, и чуть не поранили ее, едва успев опять застегнуть, т.к. внезапно прибежал целый школьный класс с таким гамом, что мы отползли в изнеможении на кухню отпаиваться чаем. Об Алине было больно думать, благо она воспользовалась святым оленьим правом и укрылась в углу вольера, отчего детей как принесло, так же быстро и унесло.
   С течением времени стали происходить странные метаморфозы. Мы уже привыкли к Алининому облику, почти научились владеть молнией, хотя она просила об этом все реже. Алина, чтобы не рисковать, почти не снимала свой костюм; у нее выработались повадки и привычки животного стоящего на четырех ногах. Она почти привыкла к своей роли. А мы с любовью и аккуратно зашивали дырки на фетре и плюшевых ногах и поражались актерским способностям и самопожертвованию нашей подруги.
   …Было яркое июльское утро. Мы с Мариной пили чай на кухне. Солнце пробивалось сквозь густую листву на подоконнике и весело прыгало по светлым обоям. Из ванной доносился привычный топоток – это Алина ходила из угла в угол в ожидании первых посетителей. Она все реже и реже покидала вольер. Будучи поэтом, она часто уносилась в свои миры, подолгу оставаясь одна, задумчиво глядя в пространство…
   Мы смеялись, нам было весело; мы обсуждали какие-то свои человеческие дела, не думая о том, сколько времени прошло с тех пор, как Алина отошла в мир фауны. Мы привыкли к ее топотку…
   Вдруг дверь ванны с шумом распахивается, оттуда выбегает Алина-олень с  огромными горящими глазами и с криком: «Дайте мне снега!!!» кидается на стены. О, что это был за крик! Он прозвучал у меня в мозгу, в подсознании. Это был не человеческий голос, ЭТО БЫЛ ГОЛОС ОЛЕНЯ!..
   Алины больше не было, во всяком случае, переодетой Алины. Это было прорвавшееся наружу горе зверя, привыкшего к северной свободе и запертого в душной «хрущевке» на потребу глупой публике есть мороженое, оплачивая своею жизнью какую-то квартиру.
   Ужас позднего раскаяния взорвался в нас, озарив истинное положение вещей леденящим светом. Мы кинулись к ней, пытаясь поднять ее, упавшую на пол, но она вырвалась, отбиваясь копытами, и бросилась на другой угол, пытаясь пробить рогами потолок. «Дайте мне снега!..» звучало как вопль о помощи умирающего гордого зверя.
Со слезами взирали мы на метания по кухне, не в силах пошевелиться… Обдирая себя в кровь, Олень бросался на стены, падал и бросался вновь. В конце концов, обессиленный, упал посреди кухни и затих…
   Рыдая, испытывая глубочайшее раскаяние, как можно бережнее мы подняли Алину и отнесли на диван, думая по дороге:
            «ЧТО ЕСТЬ «МЫ»?  И ГДЕ ЕСТЬ СНЕГ?»…