рассказ из повести

БУРАН

До нового 1965 года оставалось два дня, а морозы никак не слабели. Утром термометр, висевший в сенях, показывал уже 37 градусов, и теперь Лёшка, слушая радио, надеялся, что из-за погоды уроки отменят. За окнами было темно, по всей квартире горел свет, казалось, что ночь не кончилась, и немножко хотелось спать. Лёшка зевнул, потянулся и вновь приник к радио: пошла сводка погоды! Холодно было везде —  в Ныде, в Яр-Сале, в Тазовском… И вот по радио сказали, что занятия в младших классах — с первого по чет-вёртый — отменяются. Лёшка встрепенулся, радостно вскинул вверх кулачок.
— Вот так-то! — воскликнул он, как будто торжествуя победу над теми, кто заставлял его учиться. — От-меняются!
А когда голос по радио объявил, что ожидается усиление мороза и снежная буря, то он просто взвился от счастья.
— Буря! — кричал он. — Буря! — И при этом, надув щёки и раскинув руки, с воем носился по комнатам, задевал этажерки, опрокидывал стулья, расшвыривал газеты, одежду, обувь. Кроме него дома никого не бы-ло: отец — в командировке, мать — на работе, сестра — в детском садике. Покуролесив так, Лёшка скоман-довал себе одеться и проверить снежную крепость, которую он соорудил возле дома: ей предстояло испыта-ние боем, потому что мальчики сговорились сегодня в полдень играть в войну; кто-то будет наступать, кто-то держать оборону. Как в кино о крестоносцах. Он оделся и вышел.
Было уже совсем светло. Хмурое небо роняло редкие снежинки. Под ногами, обутыми в валенки, звонко и протяжно скрипел снежный наст. Лёшка прошёлся вокруг крепости. Всё было цело — и стена, и пещера под нею, и потайной ход в пещеру. «Сам делал! — гордо сказал он про себя. — Никто не помогал». Внутренний голос подсказывал ему, что надо бы водой полить крепость, чтобы она была ещё прочней и неприступней, но ему было лень, и он отговаривался: так сойдёт! Между тем внутренний голос не унимался, тогда Лёшка разбил лёд сверху в бочке, стоявшей в сенях, зачерпнул в ней ведро воды и вылил на стену крепости. От воды на морозе пошёл пар, снег сначала потемнел, затем посветлел и покрылся шершавой корочкой льда. Лёшка ещё раз обошёл крепость, подождал некоторое время, не явится ли кто на войну. Никто не шёл, тогда он, устав от напрасного ожидания, вернулся в дом.
— Буду играть в самолёт, — сказал он себе. Уложив на пол два стула, он соединил их так, что любой бы понял, где тут мотор, где крылья, где хвост и где кабина пилота. Затем он нацепил на себя настоящие, лёт-чицкие вещи, которые отец держал дома: ракетницу, кожаный шлем, очки от солнца, — выпуклые, как глаза у стрекозы, огромные перчатки-краги и планшет с картой. Вот он уселся в кабину, скомандовал вслух: «От винта!» — и, громко взвыв, «взлетел». В его воображении это был самолёт По-2, в самом деле похожий то ли на составленные вместе стулья, то ли на этажерку.
Несколько часов летел Лёшка, а под крылом всё так же расстилалась тундра, без конца и без края, всё тот же белый снег и редкие, точно вешки, деревья. Голосом Лёшка изображал, как работает двигатель. Мотор монотонно урчал, время от времени разражаясь воем усиленных оборотов, но вдруг в его работе начались перебои, вот он фыркнул, взревел, и залопотал —  всё тише и тише.
— Бензин кончается, — вслух произнёс пилот и связался по радио с диспетчером:
— Земля, я борт Полсотни Шесть. Как слышите меня? Приём.
— Полсотни Шесть, я Земля, слышу вас хорошо. Приём.
— Земля, у меня кончается топливо. Разрешите вынужденную посадку. Как понял, приём?
— Полсотни Шесть, я Земля. Вас понял. Посадку разрешаю, приём.
Пилот высунулся из кабины, высматривая внизу место для посадки. Увидел замёрзшее озеро и на послед-них каплях бензина посадил самолёт. Вот он вылез из кабины, «выстрелил» в воздух из ракетницы и услы-шал, что где-то стучат. Бум, бум, бум — стучали в дверь с улицы. «Отец приехал!» — со страхом и радо-стью подумал пилот, мгновенно превратясь в Лёшку, который метался по квартире и наводил порядок.
Но это был не отец, а Вовка Ратнер, Лёшкин одноклассник, весь холодный, с румяными щёками, запы-хавшийся.
— Еле достучался, — громко говорил он, входя за Лёшкой в дом и снимая с головы заиндевелую шапку. — Что не отпирал-то? Глухой, что ли?
— Да я это… на самолёте летал.
Показав на стену, за которой жили Жильцовы, Лёшкины соседи, Вовка спросил:
— Жильцовы когда будут?
— Они в Лабытнанги концерты дают!
— Да знаю я. В клубе спрашивают: где Жильцовы? Сегодня генеральная репетиция. Обещались быть.
— Сами ждём, — важно ответил Лёшка и тут же прихвастнул: — А мы с ними Новый год встречать бу-дем!
Вовка задумался. Как и Жильцовы, он участвовал в художественной самодеятельности и теперь готовил концертный номер, в котором играл немецкого офицера. Успех был обеспечен: когда он выходил на сцену в приталенном пиджаке с витыми погонами, в отутюженных брючках-дудочках, — форму пошила мать — то даже мальчишки с восхищением и завистью смотрели на него и думали: вылитый фашист! Красавчик!.. А теперь на душе было тревожно. Если Жильцовы не приедут, то некому будет играть партизан. Вовка взялся за шапку.
— Ты куда? — придержал его за руку Лёшка.
— В клуб надо.
— У нас подожди. Жильцовы приедут, услышим, — Лёшка показал на стену, за которой жили соседи, и, видя, что Вовка никак не решится: уходить ему или оставаться, спросил вкрадчиво: 
— Ты когда-нибудь прыгал с парашютом?
— Как-то нет... 
— Тогда будем тренироваться на диване. Скидывай пальто. Да не бойся ты, дома же никого!
Чтобы прыгать «с парашютом», надо было встать на спинку диван-кровати и, оттолкнувшись, как можно выше, — плюхнуться на сидение. Падать было не больно, потому что пружины смягчали удар. Как они пели и дребезжали под обшивкой сидения! А как старались Вовка с Лёшкой подпрыгнуть до потолка! После три-надцатого прыжка диван разъехался и стал просто плоской кроватью. Лёшка попытался его сложить попо-лам, но он никак не складывался.
— Видать, сломался, — сказал, утирая пот, Лёшка. —  Здорово мы подурели, да?
Вовка кисло улыбнулся и молча начал одеваться. Впрочем, Лёшка тоже засобирался на улицу, когда смек-нул, что отец, приехав из командировки, пожалуй, вздует его: диван-то был совсем новый! Выйдя из дома, Вовка с Лёшкой на миг задержали дыхание, — так продирал мороз. Некоторое время они постояли, глядя на дорогу: не приедут ли Жильцовы? Но все проезжали мимо. Казалось, и машинам было холодно, так надсад-но они выли, волоча за собой большие белые клубы дыма.
— Буран обещали… — сказал Лёшка. — Сегодня будем в войнушку играть, а завтра в школу, наверно, опять не пойдём. Скажи, везёт!
— Да, везёт… А вдруг и концерт отменят…
— Не выдумывай, Новый год не отменяют!.. Ну и пусть, буран, — верёвками привяжемся — не сдует!
Лёшка выразительно похлопал в рукавицы, а потом похвастался, показывая на крепость в низинке:
— Видал? Моя работа. Хочешь, подземный ход покажу?
— Меня в клубе уже, наверно, потеряли... — робко начал Вовка.
— Да ладно ты, успеешь. Всего-то пять минут. Я такую берлогу вырыл, — закачаешься.
И Лёшка, ухватив его за рукав, с силой потянул за собой. Вовка вынужденно подчинился.
— Настоящая пещера! — постукивая по снежному своду, представлял своё детище Лёшка, когда они за-ползли внутрь, под крепость. — Скажи?
— Впоряде! — искренно восхищался Вовка, озираясь вокруг, а, увидев чёрную копоть на снегу над голо-вой, спросил:
— Костёр, что ли, жёг?
— Свечки. Представляешь, какой случай. Я рою берлогу. Темно уже. Ну, зажёг две свечки. Рою себе и рою. По дороге идёт дядька. Видит — два огонька в норе светят. Ну, думает, волк! Струсил и так это ходу, ходу… А я снег-то толкаю лопатой — вжик-вжик! Вжик-вжик! Дядька слышит и думает: волк точит когти. Ка-ак закричит: «Волки! Волки!» И почесал по дороге — только пятки сверкают! Вот умора, да?
— На волков с вертолёта охотятся, — тоном знатока заметил Вовка.
— С самолётов тоже, — подхватил Лёшка. — Лётчики стреляют, чтобы волки оленей не жрали. Мне отец рассказывал.
Сделав скучное лицо, Вовка полез из берлоги наружу, ему очень хотелось срезать Лёшку какой-нибудь необычайной историей, чтобы тот не задавался. Сочинять они любили. Раз даже поспорили, кто кого пере-врёт, и часов пять без перерыва они плели небылицы друг другу, но так-таки не выяснили, кто же был луч-ший враль.
— Между прочим, у охотников есть специальные домики, — солидно произнёс Вовка, отряхнувшись от снега, когда они вылезли из-под крепости. — А там —  во! И дрова, и спички, и порох, и поесть что-нибудь...
— Даром?
— Даром, конечно. Всегда оставляют запас. Такой закон. Мало ли что: например, устал на охоте... Или за-блудился, или ещё как…
— Впоряде, — мечтательно протянул Лёшка, — побывать бы в таком домике… У нас таких, наверно, и нет…
— Есть. Я знаю.
— Врёшь?..  Где?
— За рекой на острове.
— У-уу... — разочарованно протянул Лёшка. — Далеко!..  А ты видел?
— Охотники рассказывали. 
— Так ты раньше-то чего молчал, давай сходим?
— В другой раз…
— Да давай сейчас, — умолял Лёшка, — пока нас не опередили.
— У меня репетиция...
— Тоже мне, народный артист! — Лёшка в запальчивости даже ногой притопнул. — Ты пойми, это — на-стоящий домик охотников, а не что-нибудь!..
Он сыпал словами и заглядывал в глаза, пытаясь убедить Вовку, а тот отворачивался и молчал, будто ар-шин проглотил. Обиделся на народного артиста. К ним подошли двое мальчиков из первого класса — Си-ма Корнейчук и Ваня Калинкин, оба в снегу, точно в мукé, у каждого в руке по палке и фанерке, что подра-зумевало — меч и щит.
— В войнушку будем играть? — звонко спросили они.
— А как же!? — воскликнул Лёшка и, точно очнувшись, спросил: —  Кто знает, сколько времени?
— Час, — ответили подошедшие мальчики.
— Ух, ты! Уже час… И никто не идёт…
— Саньку Инусова из дома не пускают.
— И Валерку Рывко. А на меня чуть собаку не спустили!..
Сима и Ваня докладывали, точно из разведки вернулись. Тень заботы легла на чело Лёшке. Он разрывался в своих желаниях: хотелось и в крестоносцев сыграть, и к охотничьему домику сходить. Надо было выби-рать что-то одно. Узнав, что уже час пополудни, Вовка встрепенулся, заохал и повернулся к дороге, чтобы уходить. Лёшка, заметив этот манёвр, ухватил его за плечо и почти обречённо спросил: 
— Будешь в войнушку играть?
— Отвяжись, — огрызнулся Вовка и, стряхнув с себя Лёшкину руку, припустил по направлению к клубу.
— Без сопливых обойдёмся! — крикнул ему в вдогонку Лёшка.
 Он было расстроился. Играть с одними младшими, которых он был старше на два года, его не манило. Какой азарт, когда заранее знаешь, что всё равно победишь? Но и дома сидеть — скучно. Вспомнив об охотничьем домике, Лёшка обратился  к мальчикам:
— Кто хочет в полярную экспедицию?
— Я! — поднял руку Сима.
— Я! — подхватил Ваня.
— Отлично! Пойдём на тот берег. За реку.
Ваня и Сима переглянулись: лучше бы полярная экспедиция была поближе.
— Пацаны, там стоит домик охотников, настоящий. Понимаете? Дрова, печка, ружьё, патроны… Еды на-валом! Живи, как Робинзон Крузо! Он двадцать лет жил один на необитаемом острове. Я читал. Классная книжка: корабль разбился, все утонули, а он спасся, дом построил. Его чуть не сожрали людоеды… И такой домик — на том берегу, представляете?!
Глаза у ребят разгорелись. Решили выступить в экспедицию — не медля и тайно. Родители должны были думать, что мальчики сидят по домам друг у друга. Сборы были недолгими, и вот спустя полчаса «экспеди-ция» во главе с Лёшкой двигалась по направлению к реке. Шли  мимо Клуба геологов. Деревянное здание было украшено гирляндами из подкрашенных лампочек, наверху на фронтоне из них же были составлены цифры — «1965», когда стемнеет, их зажгут. Пониже даты трепетало красное полотно с надписью: «Вперёд, к победе коммунизма!» Изнутри звучала то ли музыка, то ли песня. Мальчики остановились и, припав ухом к запертым дверям, послушали. Это была песня:
Утверждают космонавты и мечтатели,
              Что на Марсе будут яблони цвести…
 Наверно, репетировали карнавал. Ах, как хотелось, чтоб поскорей наступил праздник! Они готовы были два дня стоять здесь на ступеньках клуба, чтобы первыми попасть на концерт. Сима предложил посмотреть, как  репетирует Вовка Ратнер, но Лёшка, вспылив ревностью, напомнил мальчикам о цели экспедиции. Мальчики нехотя поплелись за Лёшкой.
Едва они вышли на берег, как небо потемнело, поднялся сильный ветер, снег повалил крупными хлопья-ми, а бескрайняя белая равнина реки стала как будто уже. Мальчики всмотрелись в мутную, едва различи-мую полоску вдалеке — это был их остров — и, уверив себя, что это рядом, они спустились к реке. Чтобы не поморозить лицо, повязали друг другу шарфы, сделав узел на затылке. Шли по заснеженному льду, при-держиваясь накатанного машинами пути — это была взлётная полоса,  которой пользовались самолёты, взлетавшие прямо с реки. А в стороне от их пути, вправо, лежал «зимник», по которому автомобили, прямо по речному льду, ездили в Лабытнанги и обратно в Салехард. Ветер толкал в спину, и Лёшка весело гово-рил:
— Ноги сами идут, ветер нам помогает. Не бойтесь, пацаны, быстро смотаемся туда и обратно!
— А если там медведь живёт? — спросил его Ваня.
— У нас нет, медведи в тайге...
— А ружьё, правда, есть? — уточнял Сима.
— Спрашиваешь! — с обидой в голосе сказал Лёшка. — Пацаны, а кто Новый год любит?
— Я! — воскликнул Сима.
— Я! — подхватил Ваня.
— Мы с папкой в Новый год будем салют пускать из ракетницы.
— А у нас «бенгальские огни» есть!
— А у нас хлопушки!
Идти было всё труднее. Снег забивался под одежду, таял и, замерзая, превращал её в доспехи, точно у ры-царей. Дыхание на морозе сворачивалось в клубок пара, и вскоре иней выступил на ресницах, шарфах и шапках, и дети были похожи на неуклюжих снеговиков, бредущих цепочкой. Лёшка жадно смотрел вперёд, в снежную круговерть. Казалось, рукой подать до той черты, где небо встречается с землёй, и не терпелось поскорее добежать туда, чтобы заглянуть за край мира. Но чем быстрее шёл Лёшка, тем дальше отодвига-лась черта. Мальчики примолкли. Никто не говорил о Новом годе, бенгальских огнях и хлопушках. Всё ча-ще стали сбиваться с твёрдого пути и делать остановки, чтобы то одному, то другому помочь выбраться из сугроба.
— Есть хочу, — объявил Ваня. — Я совсем замёрз. Хочу домой!
— Не ной, — сказал Лёшка. — Скоро придём. Печку растопим, поедим, согреемся...
Он старался говорить бодрым голосом, хотя тревога в душе нарастала всё больше и больше. Откуда-то донеслось подвывание.
— Волки! — вскрикнул Сима. Остановились, прислушались. Выл ветер. Лёшка первым продолжил путь. Похлопал рука об руку — варежки стучали, как каменные. Чтобы согреться, он усердно двигал пальцами на ногах и руках и представлял себе Новый год: как он с родителями и сестрой Любочкой будет в гостях у Жильцовых… Они весёлые. Настоящие артисты, не то что воображала Вовка… Тут Лёшка обернулся и уви-дел, что за ним шёл только Ваня. Лёшка спросил: где Сима? Ваня молча и безучастно покачал головой. Ста-ли искать. Снег, точно взбесившись, налетал со всех сторон. Симу нашли в сугробе. Он сидел и с плачем говорил, что замёрз и что его ждут дома. Тут и Ваня заплакал.
— Вы что, пацаны, — растерялся Лёшка, — мы же столько прошли! Немного ведь осталось... Сима, Ва-ня…
Однако его не слушали. Ваня за руку поднял Симу из сугроба, и они двинулись прочь от Лёшки — в про-тивоположную сторону.
— Вы хоть знаете, куда идёте? — спросил он, и вдруг как будто над ухом услышал: «А сам-то знаешь?» Лёшка вздрогнул и оглянулся: никого! Померещилось. Стало страшно. Он нагнал мальчиков. Побрели вме-сте. Они давно уже потеряли счёт времени. Вдруг Ваня споткнулся и упал, а когда его стали поднимать, он отказался вставать, говоря сонным голосом:
 — Отстань-те!.. Не мешайте… Пережду здесь… Под снегом тепло будет…
— Вставай! — кричал Лёшка. — Дурак окочуришься, вставай, так тебя, перетак!
 Матерно ругаясь, он толкал и бил Ваню, а тот, свернувшись калачиком, даже не защищался. Лёшка вко-нец разозлился, когда Сима, обводя медленно взглядом вокруг, завыл в полный голос:
— Куда ты завёл нас… Мы пропа-а-али... Куда ты завёл…
— Так тебя, перетак, переэтак. Вставай, покуда жив! — вскричал Лёшка на Ваню и одёрнул Сима: — За-ткнись! Лучше помоги.
 Они подняли Ваню и повели под руки.
— А куда мы идём? — спросил Ваня. Они остановились. Не было не видно ни зги. И тут Лёшка в отчая-нии заплакал. Когда они вышли из города, ветер дул в спину, но теперь… теперь дуло отовсюду. Кажется, они действительно пропали. Холод пробирал до костей, хотелось лечь, укрыться с головой, и будь что бу-дет. И вдруг откуда-то справа точно звук мотора донёсся.
— Слышите! Вон там, — обрадовался Лёшка, простерев руку. — Машина, слышите? Там дорога!
Мальчики оживились: действительно, порывы ветра приносили звук работающего автомобиля. Они разом повернули вправо и, как им казалось, побежали. На самом деле они двигались чуть быстрее прежнего, за-стревая в сугробах. Между тем мотор вдали внезапно умолк. И несколько минут кто-то жал  на клаксон, точно взывая о помощи. Потом и этот жалобный, смертный звук пресёкся. Мальчики продолжали торопливо идти, стараясь не сбиться с направления, туда вправо, где, как им казалось, была дорога. Снег больно сёк лицо. Они шли, подавшись вперёд под углом, потому что ветер норовил оторвать их от земли, подхватить и кубарем унести по воздуху. И вот, когда уже силы оставили мальчиков, под ногами почувствовалась дорога. Вышли на «зимник». А вскоре из вьюжного полумрака проступили очертания домов. Город! Вот и первый фонарь… Мальчики заплакали от радости: дошли-таки!
Когда Лёшка переступил порог дома, Зоя вскрикнула: «Живой!» — и бросилась его раздевать. Пальто, валенки, штаны, падая на пол, гремели, как жесть. Мальчиков давно хватились и хотели город поднимать, но не знали, где искать. Никто и подумать не мог, что они пойдут за реку.
— Что тебя понесло туда? — кричала Зоя.
— Вов-ка Рат-тнер сказ-зал, что там сто-ит охот-тни-чий дом-мик, — отвечал Лёшка, выбивая зубами аз-буку Морзе. Его всего трясло, а пальцы на руках не гнулись.
— Дурак твой Ратнер. Где он видел домик?
— На острове. Как у Робинзона Крузо.
— Вот тебе остров! Вот тебе Робинзон Крузо! Я чуть не умерла от страху! — Зоя  ремнём «выбивала дурь» из Лёшки.
Буран забрал-таки несколько жизней. Утром следующего дня нашли трёх студенток и шофёра. Они не-много не доехали — до города оставалось метров триста. Замёрзли! Это их автомобиль слышали мальчики на реке. Позже нашли и Жильцовых. Они действительно торопились домой, в Салехард, чтобы успеть к ре-петиции, ехали по зимнику, пока буран не остановил. Шофёр остался в кабине, а Жильцовы пошли пешком. Шофёр замёрз в машине. А Жильцовых нашли в снегу. Они лежали в обнимку. Ноги у мужа были укутаны шалью, которую жена сняла с себя.
— Мы эту шаль вместе покупали, — говорила Зоя, со слезами вспоминая Милу Жильцову.
Несколько дней Лёшка плакал оттого, что болели помороженные уши, нос и пальцы на правой руке. Сна-чала уши опухли и были похожи на большие пельмени, а потом кожа на них стала отрыватьсь полосками. Сима поморозил ноги, Ваня — руки.
— Взрослые люди пропали, — корила мать Лёшку. — Это чудо, что вы остались в живых. И как это вы машину услышали?! А если б её не было?