Кошка

Ивкина Катирута

Кошка
Может быть пиесой с прологом и эпилогом. А частей в данном, с позволения сказать, произведении много… нет смысла ни в событиях, излагаемых здесь, ни в изложении, нет морали, а только сплошные пародии. А что такое пародия? Лишь ПАР и ОДИЯ, а одия – это издевательская ода, а пара много спускается в отношениях… Но если то произведение, то должно что-то производиться. А если ничего не производится, то нужно спросить позволения так называть свой опус… Вот опус – это все ж точнее, потому как развитие отношений не возносится, но ОПУСкается……Сначала опусКАЕТСЯ, а потом и автор кается…

- Слушай, а что заставляло вас в юности наделять друг друга собачьими кличками? Я ни как этого понять не могу?
- Не знаю… Может, верны были, как собаки друг другу, хотя это и пошло звучит… Или имен не хватало, чтобы выразить отношение к себе и миру…
Из разговора.

Пролог.

Распространение кошек на земном шаре не имеет границ ареала. Кошка обыкновенная домашняя – животное вездесущее и неизменное. Грифы же почему-то в природе встречаются реже…
Она сидела на перилах крыльца института и блаженно щурилась на солнце. До начала лекций оставалось десять минут, день обещал быть теплым, и решительно ничего не предвещало никаких неприятностей. Обмен новостями с соучениками, обычный щебет, который раздается на любом крыльце любого института перед началом лекции.
- Кошка! Привет!
- Кошка! У вас сейчас что? Счастливые, у нас вышка…
- Кошка!
Она потянулась и закурила. Отдала пакет с конспектами одногруппнику, который решил идти сразу в аудиторию:
- Кошка, ты что тут сидишь, пошли учиться!
- Лалаюшка, захвати мой пакет, я покурю и поднимусь.
- Опять на солнце греешься? Ну-ну.

1.

В уже выцветшем небе осени плыли облака, тихо-тихо, как они обычно и плавают в безветренный день и мысли были спокойные, сонные.
- Кошка! – подошел еще один приятель со старших курсов, улыбнулся
- Познакомься: это Гриф, Гриф, это Маша.
- Иван.
Глаза серые, стальные, острые. Губы узкие, лоб человека, знающего, чего хочет. И она зачем-то спрыгнула с перил и поправила юбку, и опустила голову и даже покраснела.

2.

Ну что общего может быть у кошки и грифа? Это просто биологический нонсенс какой-то, попытаться их объединить. Кошки, они же красивые звери, а грифы – просто птицы какие-то беспонтовые. И все же…
И все-таки он стал в числе прочих приходить к ней в гости. И даже чаще других. А еще они слушали музыку. И гуляли по городу. Но так, как со всеми, Кошка девушка общительная.
- Ванюш, слушай, тут такой косяк получается… - она лениво потянулась, сидя на койке общежития в его комнате.
- Где? – он испуганно оглядел свой дипломный чертеж.
Она досадливо поморщилась.
- Да не у тебя косяк, какой ты эгоистливый, только о себе думаешь… Тут человека того гляди из института попросят, а он только на свой диплом и глядит… - она деланно надула губки и засмеялась. – Не получается из меня что-то капризная стервочка…
Он оторвался от своих записей и внимательно посмотрел на нее. Нерадостный смех почему-то был, деланный какой-то.
- Все бы ты играла, актрисуля. Но я согласен, стерва – не твое амплуа. Поэтому колись, что у тебя случилось.
Маша насупилась.
- Фигня случилась. Не знаю, как профиль по геодезии чертить, а через неделю экзамен.
- Проснулась! Давай сюда задание, начерчу. А как так получилось, что не знаешь? – глаза у Ивана хоть и холодные, но внимательные, - У тебя вроде с геодезией нормально все было?
- Было! – Мария начала злиться. – Это когда было? Потом расписание сменилось, геодезия стала первой парой…
- У тебя и конспектов выходит нет? – Иван встревожился не на шутку. – Не реви! Не реви, я тебе говорю!
Маша кусала губы и отворачивалась.
- Ты мой почерк понимаешь?
- Так то да, а что?
- Я сейчас дам тебе свои старые тетрадки, ты будешь учить, а я чертить. Делов-то!
Как здорово и просто решает он проблемы. Со всеми бы так. Геодезия – это только следствие проблем, причина осталась, но как о ней сказать… Как ему рассказать о соловьиных ночах мая, об этих чудесных светлых ночах!
- И все таки, Мария, как так получилось, что ты перестала ходить на лекции? – Спрашивал Иван, чертя уже ее карту. – Может, у тебя еще что-нибудь запущенно? Давай признавайся сразу.
Может она бы и призналась. Но он не понимает.
- Да все у меня остальное хорошо. Меня недавно на общую геологию аж пинками Димка проводил, я никак проснуться не могла, а он такой упертый! – она наконец засмеялась, - ты же сам знаешь, какой он настойчивый.
- Да-а. Соня. – он тоже засмеялся, потому что знал – влюбленный Димка не то что пнуть Кошку не сможет, он и разговаривать с ней, без пылающих щек и заикания не способен. – Общая-то вроде у вас третьей парой…
И далее рассказывать смысла тоже вроде нет. Читатель помнит суету летней сессии, когда сутки приобретают бесчисленное количество событий, а время несется со скоростью цунами, угрожая вынести тебя за пределы учащейся молодежи, а по вечерам еще и целоваться надо успевать, и не перепутывать, кому и что обещала…

3.
Они шли по лесной тропинке, просто шли, иногда останавливались, и Кошка что-то записывала в блокнот.
- Будь проклят тот день и час, когда я поступил в Горный, - сказал Игорь, взваливая на плечи рюкзак с образцами. – Будь проклята та минута, когда я доверил отбор образцов девчонке, - сказал он же, немного подумав.
Машенька повернулась к нему и насупилась:
- Ты что бурчишь, я шаги считаю, сбиваешь.
- Ага, бурчишь! Зачем мы столько булыжников по твоим указаниям набрали? – Игорь остановился. – Давай выбросим половину.
- Давай. – Маша согласилась спокойно. – Давай тогда отчет о практике писать будет тот, кто образцы сейчас выбрасывать будет.
Ответом было слово короткое, хлесткое, произнесенное, правда, тихо, под нос, и Кошке не слышимое. Игорь одел лямки снятого было рюкзака и пошел дальше молча.
На опушке леса Игорь спросил:
- Куда мы сейчас? К тебе домой, или в общагу?
- Давай домой.
- А что не в общагу? – Игорь попытался изумиться. – Посидели бы, пивка попили с ребятами, завтра по домам…
- Я сначала отчет напишу, а послезавтра со спокойной душой появлюсь у ребят.
Они бодро шагали на автобус. Дорога домой – самая короткая из всех дорог, особенно если дома давно не был. Игорь вроде уже перестал обращать внимание на тяжесть за плечами, Машенька улыбалась каким-то своим мыслям.
- Знаешь, Игорь, все таки интересно, первые мы закончили с практикой, или нет. Когда смыкали маршрут с Лалайчиком, он говорил, что им еще дней на пять…
Игорь хмыкнул.
- Они же не гнали, как некоторые. А мы куда торопились?
- Домой.
Домой… Сладкое слово – «домой». Они ехали на задней площадке автобуса, пассажиры старательно обходили их.
- Сейчас приеду, залезу в ванную, а по дороге куплю мороженку. Буду лежать в воде и есть.
- А я включу телевизор и буду смотреть, смотреть, смотреть…
- А я свет еще везде включу…

На площадке возле ее квартиры они простились. Машенька попыталась двинуть ногой рюкзак, ушибла ногу, тихо ойкнула и оставила попытки. Поправила бейсболку, провела руками по щекам, что должно было по ее мнению очистить их от грязи, улыбнулась и позвонила в дверь. Как водится при возвращении, мама запричитала и заулыбалась, и захлопала руками и побежала на кухню, а не добежав – в комнату:
- Ванечка, посмотри, она правда вернулась сегодня! А на кого похожа стала за неделю! Господи, ты наверное с голоду умираешь?
Иван вышел из комнаты и улыбнулся. Вообще, он редко улыбался почему-то.
- Да-а… Мы почти геологи…
- Группа МПГ-93, - привычно ответствовала Маша и добавила  - А вы что-то имеете против?
Удивительное зрелище она представляла собой. Зачем описывать джинсы, узнавшие, каково это – скатываться по мокрой глине отвалов, зачем говорить о длинном висящем на поясе молотке, и тем более – о рюкзаке, все так же одиноко стоящем на площадке? Зачем, если можно сказать проще – Машенька вернулась со своей первой геологической практики…
- А ты что здесь? – спросила она у Ивана, после всех поцелуев в щеки.
- К маме твоей заходил, помочь.
- А… Молодец, хороший мальчик. А мне поможешь отчет написать?
- Запросто.
Она лежала на полу, болтала в воздухе ногами и писала «Пояснения к отчету». Ваня за столом, как обычно, чертил ее карты.
- Кошка, ты по Бобруйскому не соскучилась? – Спросил он, не отрываясь от чертежа. Бобруйский был одногруппником Ивана, защитив диплом, он уехал за полстраны от института.
- Соскучилась. Редиска Вадик – получил диплом, уехал, даже не написал не разу. – Маша возмутилась и приподнялась на локтях. – Вы вообще все хитрые – закончили, бросили меня, а я мучайся еще четыре года!
Иван подумал о том, что мучаются, пожалуй, больше окружающие, но будучи человеком осторожным – промолчал. Кошка же молчать уже не хотела – отчет надоел, да и вообще, не было у нее такого недостатка, как молчаливость.
- Слушай, Гриф, а давай играть, что Вадька приезжает! Пойдем его встречать на вокзал…
- А если он не приедет? Он вроде не должен. – Иван уже откровенно улыбался ее ребячеству. – Ты же расстроишься.
- Ничего я не расстроюсь. Он же и не должен приехать, но мы пойдем на вокзал, чтобы как будто встречать Вадика. И погуляем заодно. Ну пожалуйста!
- Да пойдем, пойдем, конечно. – Иван попытался уклониться в сторону, но было поздно и Кошка сидела уже у него на коленях и отбирала карандаш из руки. – А во сколько? Может, успеем доделать?
- А во сколько поезд из Самары приходит?

На вокзале она загрустила. Холодно, ветер, скучно. Люди уезжают, приезжают, она же остается здесь и встречает друга лишь понарошку. Нечестно так-то.
- Ну что, давай ты будешь смотреть вправо, а я влево. – Иван все делал в своей жизни обстоятельно, даже играл. – И тогда мы его не пропустим.
Она отвернулась от него и зябко поежилась. «Какой он все-таки не чуткий» - подумала она о Грифе. Поезд остановился, из него стали выходить люди.
- Кошка! – призывно закричал один из приехавших, она сощурила свои близорукие глаза, посмотрела…
- Ванечка! – прошептала, спрятавшись за спину Ивана и не на шутку испугавшись, - Ванечка, он правда приехал, или я с ума схожу?
- Кошка! Гриф, вы чего стоите?
- Беги, Мань, это правда Вадик.
Она скакала вокруг Вадика и Вани, заглядывая им в глаза, идя спиной вперед, чтобы видеть их обоих одновременно, брала в свою ладонь то руку Ивана, то руку Вадика, ни на секунду не оставаясь спокойной:
- И, представляешь, приходим мы на вокзал, играя, будто ты приезжаешь, а ты и на самом деле – приехал! Правда, здорово?
- Здорово, конечно, - устало улыбался Вадик, поправляя сбившуюся курточку Кошки.. Он снова вернулся в ставший уже своим город. Машенька – такое же дитя. – Только почему вы меня встречали понарошку? Я же дал телеграмму Грифу?
И как Вадику объяснить, что Ваня – такое чудо?

4.

Она шла по скверику и не спеша оглядывалась по сторонам. Хиппи, металлисты, школьники, студенты – лето, центр города, лавочки, фонтаны. Можно подойти к любой компании и все будут рады сначала, а потом можно будет просто лениво трепаться и курить, сидя на спинке лавочки и смотреть на проходящих. А потом пойти на концерт. А можно просто брести до тех пор, пока не остановит высокий и стройный парень, встав на пути, и не скажет:
- Кошка, привет!
И ты ему ответишь:
- Привет, Дворник!
Вы будете стоять напротив друг друга и танцевать приветственное па де де:
- Кошка, ты кто?
- Кошка.
- А может ты панк?
- Нет.
- А может ты хиппи?
- Нет.
- А может ты металлист?
- Нет!
- Кошка, ты кто?
- Кошка!
Ты смеешься щеками, глазами, и даже ушами, а он держит тебя за руки и деланно серьезно смотрит в глаза.
- Дворник, ты кто?
- Дворник.
- А может, ты притворяешься?
- Нет…
- А, может, ты забыл?
- Нет.
- А может, ты сегодня проснулся другим?
- Нет.
- И кто же ты?
- Дворник. – Он делает самое серьезное лицо, на какое только способен и падает на одно колено. - И я тебя люблю.
Ты целуешь его в макушку. Вы отдали дань традиции.
- Я тебя тоже. Но это не интересно.

Он обнял ее за плечи и они отошли к одной из скамеек, чуть в глубине сквера. От основных людских потоков их слегка отделял легко спитый художник дядя Витя, который уже несколько лет подряд продавал здесь свои акварели…
- Кошка, а почему ты без очков? – Спросил Никита участливо усаживая Машу на скамейку.
- Потеряла. Или разбила. Или в речке утопила…Нету… - и она развела руками, и даже вздохнула. – А что Дворнику до моих очков?
- Дык узнать, где разбила и идти осколки убирать – я ж Дворник!
- А…
Вдруг Машенька начала ерзать и пытаться загородить Никитой – себя. Делала она это несколько хаотично, дергая Дворника за его куртку. Если быть точнее, то она просто мотала одежкой Никиты из стороны в сторону. Озадаченный Никита стоял на месте, наблюдая за попытками Кошки оторвать полы его куртки.
- Кошка, ты не в туалет случайно хочешь? Что ерзаешь? – Никита хорошо знал Машу – не тот она была человек, чтобы прятаться от кого бы то ни было.
- Дурак, там Бутсов с девушкой. Встань передо мной и не оглядывайся, чтобы они нас не заметили. – видимо, что-то изменилось в ее жизни, раз она перешла на этот шепот. Никита взглянул через плечо на пару, неспеша шествующую по скверу и неопределенно хмыкнул.
- А… Хочешь, я тебя сейчас страстно поцелую, чтобы он увидел?
- Глупый… - она снисходительно улыбнулась. – Я не хочу, чтобы он меня видел. Лучше посмотри, что за девушка с ним – я без очков, сам понимаешь – увы…
Никита взглянул на проходящую невдалеке пару, тихонько присвистнул, изображая восхищение, и равнодушно спросил:
- А тебе есть разница?
- Да, есть – Машенька начала злиться.
- Тогда не скажу! – Никита был очень вредным пацаном, но кроме этого…
- Ну пожалуйста! – заканючила Маша, опять заставляя страдать куртку своего собеседника.
- Ты же его не любишь? – серьезно спрашивал он, а Маша не замечала иронии.
- Не люблю.
- И никогда не была влюблена?
- Никогда.
- Тогда какая разница? – ловушка захлопнулась и Маше осталось только взвыть с досады.
- Интересно же – проявила она редкое для себя самообладание.
- Любопытство – свинство, - проинформировал Никита. Кошка надула губы и села в позу вороненка – коленки к груди, голова – в плечи. Начала задумчиво рассматривать что-то на земле, проводя веточкой туда – сюда. Дворник засмеялся, глядя на обиженку, но решил все же быть немного милосердным. Он повернулся немного в сторону, поднял одну руку вверх, на манер древнегреческих ораторов и патетически произнес:
- Каков Бутсов! Супер! Казанова! Дон Гуан! – Никита скосил глаза на Машу, чтобы убедиться, что она на него смотрит и продолжил – Меняет девушек, как перчатки! Сначала Кошкино сердечко разбил, теперь по Никиному колошматит.
Машенька не смогла спокойно перенести эту тираду и, вскочив, начала пихать Никиту в грудь, что видимо должно было олицетворять драку.
- Дурак, не разбивал он мне сердца!
Дворник уворачивался, но все равно был настигаем праведным гневом. Он получил два подзатыльника ( от третьего нагнулся, Кошка по инерции чуть не упала, но он ее поймал), одну подножку и… И ничего более. Маша устала.
 - Слушай, Никита… Ты что-то путаешь, говоря, что Бутсов с Никой, – сказала Машенька, отдышавшись и вновь паинькой сидя на скамеечке. – Ника – девушка Центра.
- Была… - равнодушно заметил Дворник.
- Как?
- А вот так. – Никите эта тема была неинтересна. Тебе ли удивляться, что нет вечной любви, Кошка? – он засмеялся. – Вон еще один потерпевший идет…Позвать Дениса? – В стороне шел молодой человек без девушки но с гитарой. Испуг на лице у Маши был неподдельный. Можно было подумать, что речь идет не о безобидном пареньке, а о стрекозе, которых боялась Маша, как смерть преждевременную. Увидев такую реакцию, Никита пожалел свою куртку и сам встал, загораживая Машу.
- Не надо его звать. Он сейчас петь начнет.
Никита рассмеялся.
- Если мы его не позовем, он у твоего подъезда петь будет. Учти, он сегодня особо опасен, у него гитара с собой.
Маша начала злиться.
- Да хоть на лестничной площадке пусть воет, я-то здесь!
- А соседей не жалко?
- Мне себя жалко. А еще кто куда идет? – Кошка с интересом и надеждой посмотрела на своего собеседника.
- А еще дождь сейчас пойдет – смотри какая туча надвигается! Не желаешь пойти в сторону дома? Я тебя даже провожу…
- Постой. – Она нетерпеливо дернула плечом, не поворачивая головы. – Там не Ваня идет случайно?
- Он самый. – Настроение Никиты почему-то испортилось. Ну не любил Дворник Грифа, не любил и не хотел ничего делать со своей антипатией.
- Иван! – она призывно помахала рукой.
- Значит, проводить тебя есть кому – сказал Никита, глядя на приближающегося Ивана. - А я пойду все-таки – чего и тебе желаю – нахлещет сейчас дождем.
Он пошел, слегка ссутулившись, а Маша не заметила исчезновения приятеля. За что и любила нежной сестринской любовью -–Никита всегда был, когда нужен, и исчезал, когда мог помешать.
Гриф подошел и обнял Машу. Она привычно и сухо поцеловала его в щеку.
 - Ты откуда?
- Александру провожал. Хочешь, тебя сейчас провожу? Вроде дождь собирается…
Как они утомили этим дождем!
- Не хочу. Хочу промокнуть под дождем, простудиться и умереть.
Он взглянул на Машеньку и рассмеялся.
- Интересно было бы посмотреть на мокрую кошку…
Упали первые тяжелые и горячие капли. Маша подставила ладонь к небу.
 - Слушай, давай погуляем под дождем! Я сейчас Бутсова видела, у него новая любовь – к чему-то добавила она.
- Давай погуляем. – несколько минут назад Александра сказала:” Я тебя ненавижу. Холодной спокойной ненавистью” Но Кошке об этом знать не нужно.
- А по лужам бегать будем? – она лукаво улыбалась. А ведь Бутсов был… Да что там, сама же сказала Бутсову, что не любишь его. И предложила быть друзьями.
- Будем, конечно.
Капли начали падать чаще. Мимо них начали сновать туда-сюда люди, щелкать зонтами и разворачивать полиэтиленовую пленку. Глядя на эту суету, Кошка засмеялась. Вода, с силой стекая с неба, ударялась об асфальт и отскакивала от него. Иван смотрел на хохочущую Кошку и думал, что черт с ней, с Александрой.
- Побежали! – кричала Кошка, перекрикивая раскат грома. Ее глаза пылали, щеки порозовели, прелестна – как все девчонки в семнадцать лет… Мокрое платье прилипало к ногам, позволяя обозревать все подробности ее фигуры. Они шли, увлеченно наступая в лужи так, чтобы брызги поднимались как можно выше. Ливень уже стих и оставался только маленький дождик.
- От таких дождей растут… - сказала, задумчиво Машенька. – А может, это был дождик счастья… У меня такое ощущение, что он смыл с меня какую-то горечь…
У Ивана было такое же ощущение. Он забыл про девушку с карими глазами по имени Александра, которая так смотрела, что сжигала что-то внутри, он не думал ни о каких заботах. Были только дождь, потоки воды и она – мокрая кошка. Он обнял ее. Через мокрую ткань казалось, что одежды на ней нет. Его руки, казалось, огненно горячие. Она замерла под его руками. Иван набрал воздуха, задержал дыхание и прижал ее к себе сильнее. Маша не дышала.
- Машенька, я…
- Молчи –прошептала она и подняла лицо ему навстречу. Ее глаза почему-то были темными, почти карими… Очень близко.

- Мокрицы. – Сказала Машина мама. Переодевайтесь в сухое, пока не простыли.

5.

Так что же объединило Кошку и Грифа, таких разных и несхожих, объединило, соединило и сплавило во едино, поправ все законы зоологии, да и человеческие тоже?
- Кошка, лето прошло. Скоро ты залезешь на печку, греться, и перестанешь кружить головы мальчикам, будешь ходить на занятия в институт и пить пиво после лекций с одногруппниками – говорил Ваня, сидя у нее в гостях.
- А ты скоро уезжаешь? – спросила она с тревогой.
- Да. Завтра.
Только не плачь. Лето прошло. Скоро начинаются занятия, будешь курить между парами и кокетничать с ребятами, ходить в походы и не вспомнишь ни разу про странную птицу гриф.
- Ты хоть пиши… Иногда.
В Хабаровске ждут уже месяц, что ты делаешь здесь, рядом с ней? Сейчас еще заплачет… Завтра на поезде въедешь во взрослую жизнь, кстати, хорошо бы найти подругу уже, на роль жены. Или рано еще? И чего смотрит такими глазами?
- Ага, пиши. Я до места доехать не успею, ты замуж выскочишь.
Будет новое лето и новый теплый ливень, да и тебе когда-нибудь придется уезжать, не плачь, кошки не плачут!
- Не выскочу. Хочешь, я даже за Рабиновича не пойду, хотя мы заявление уже подали?
Господи, что ты говоришь! Кошка, посмотри на него, ты полгода резала сердце о рельсы, а Женька бился о вагоны, вы полгода любили метры между Питером и Свердловском, а сейчас ты какой-то глупой птице готова пообещать забыть об этом? Кошка, что с тобой твориться, Кошка!
Голова метнулась, как от пощечины. Какая непосредственность в распоряжении судьбой. Ребячество? Легкомысленность? Желание сделать больно? Причем тут боль, зачем тебе этот котенок? Наверное, забавно с ней общаться, но более того?
- Ну, тогда напишу конечно.
Бегать на почту за конвертом, придумывать события, пытаться отвечать… И жить. Она взяла с полки камень и начала задумчиво крутить в руке.
- Что это? – Иван слегка улыбнулся, - ты же знаешь, я как-то в вашей минералогии не силен…
- Камень из-за пазухи. Я на тебя обиделась, ты меня бросаешь.
Она смеялась. И даже вроде стала выше. Пускай уезжает. Оставаться, конечно, плохо, но плакать при нем? Он просто птица…
И, как с вышки в воду, как спиной – со скалы дюльфером, как в пьяную драку – один против троих с ножами:
- Маша, поехали со мной.
Вот теперь становится ясно, почему в Хабаровске так долго тебя ждали. И ты уже спокоен.
Ну почему так поздно он позвал?

6.

- Тусклая лампочка в конце коридора играет блюзы…
Машенька сидела в старом кресле, поджав одну ногу и смотрела на лампочку, лишенную абажура. По неясным причинам само это кресло стояло в строительном вагончике. По стенам висели диаграммы соцобязательств, или как там они сейчас называются, может «кап обязательства»? Вообще, обстановка в данном помещении была еще та. Стол для посуды. Письменный стол. Стеллаж. Несколько табуреток. Диван. Да что вы, строительных вагончиков, где живет сторож не видели ни разу? Машенька пришла в гости к Саше, который и был ночным сторожем на стройке. Услышав Машину фразу, он отвернулся от разобранной электроплитки, лежащей на табуретке.
- Твоя сентенция скучна и надумана. Три с минусом. Не быть тебе поэтом. Впрочем, у тебя есть вторая попытка, – сказал в ответ Виктор, не отрываясь от перебирания струн гитары.
- А мне нравиться – возразил Саша. – Такие лампочки, они действительно мигают в блюзовом размере.
- А тебе вообще единица. Чинил бы лучше свою груду металлолома…
Саша вздохнул и опять отвернулся к плитке.
- Все равно я ее починю – сказал он в пространство. Машенька потянулась и подошла к столу. Вытащила из банки кипятильник, налила воды в чашку. Посмотрела на своих приятелей, сосредоточенно занимающихся каждый – своим делом, вздохнула и опять села в кресло.
- Ты думаешь? – спросил ее Виктор.
- Ага, – ответила она, продолжая разглядывать висящие на стенах репродукции Валенджио. – Слушай, Сашка, тебя не просили снять со стен эти картины?
- Нет, работягам нравится… А прораб вообще сказал, что круче телок он не видел…
- Ну, если под таким соусом, то тогда да…
Витя, напевает себе под нос ни к кому не обращаясь:
- Если бы-ы к нам се-ейчас при-ишел Де-енис, он бы-ы что-нибудь при-идумал, чем заняться… Что нам делать, как нам быть, чтобы вечер сей убить?
- Но, к сожалению, он суетлив и чрезмерно деятелен, – парировала тут же Маша. Около Саши что-то сгрохотало.
- ****ь!
- Кто? Где? – тут же спросила Маша.
- На моей ноге. Больно, между прочим!
Добрая Машенька равнодушно зевнула.
- А… А я уж подумала, ты обо мне или  Денисе… - Витя хмыкнул, а Саша попытался возмутиться, не ожидая такой черствости от девушки. Но Маша прервала его попытку. – Ладно, слушайте вторую попытку. Немного грязной эстетики. Я буду долго вспоминать со светлой и радостной грустью глаза моего ласкового друга, одиноко лежащие на асфальте.
- Мд-да… Нежная ты наша… - Саша растерялся.
- А ты чини дальше свою груду металлолома. – Тут же ответствовала Мария.
Саша попытался возмутиться:
- Она такая же моя, как и твоя! Ее, между прочим, сюда твой Денис приволок!
- А Денис такой же мой, как и твой! – Маша вскочила, Виктор решил, что пора и ему вмешаться – у Сашки под руками отвертка, а Машенька умеет бить ногой в челюсть.
- Кстати, о ваших. Я тут вчера Бутсова видел. – Машенька метнула гневный взгляд, но Витя сделал вид, что не заметил. – Типа с дамой. То есть с, но дама типа.
Саша спросил, глядя из под лобья:
- И чего это ты вдруг про эту встречу вспомнил?
- Не знаю… Глаза на асфальте навеяли…
- А я еще и на машинке вышивать умею… - протянула Маша.
Саша отобрал у Вити гитару и произнес:
- Надоели. Кошка, давай споем?
- Давай – с готовностью подхватила Маша. Вроде Бутсов у Сашки девушку увел?
- И что мы будем петь?
- Без разницы. Начинай, я подпою…
Мусорный ветер, дым из трубы,
Плачь природы, смех сатаны,
А все от того, что мы
Любили ловить ветра и разбрасывать камни…

Потом, потом ты вспомнишь не раз, Кошка, эту песню и этот вагончик. И как тебе было хорошо… А пока слушай Витю и не забудь вступить вторым голосом:
Ты умна, а я идиот
И не важно, кто из нас раздает
Даже если мне повезет
И в моих руках будет туз – в твоих будет джокер…
Так не бойся милая, ляг на снег
Слепой художник напишет портрет
Воспоет твои формы поэт
И станет звездой актер
Бродячего цирка…
А еще ты вспомнишь, как провожали тебя эти ребята до дома и Саша сказал: «Машенька, все равно ты ангел. Может, с взъерошенными крыльями и ирокезом панка, но ангел – это без вопросов». Ты смеялась в ответ и готова была расцеловать весь мир.

7.

Гриф – Кошке
Привет, Маша!
Начну, как обычно, при встречах с тобой, с извинений, что не смог приехать и довольно долго не давал о себе знать. Привожу оправдания: 21 ноября (поздравляю от души, целую, желаю всего) мы с Лягушатиным болтались в море вокруг о.Итуруп (где сейчас и пребываем), ожидая хорошей погоды, дабы выгрузиться. При этом Леха, позеленевший от качки лежал на полу салона и ни на что не реагировал, а я, заглушая угрызения совести, а так же по поводу дня артиллерии, допивал его спирт и слушал байки попутчиков про то, как плохо там, куда мы едем. Через несколько дней, поколесив по острову обосновались в одном из лучших его мест – п.Китовый (на западном берегу). Ну а там началось… По началу казалось, что попал за границу, все говорят вроде бы по-русски, но невозможно их понять. Впрочем, освоились быстро. Вспоминаю просьбу Посидеева «не пропадать» как Ливин, Баранов (который на Чукотке) и другие, кто уехал далеко и начинаю их прекрасно понимать. Писать письма здесь очень трудно (уже знаю, что не только мне). Причину сформулировать сложно, это и обычная вечерняя апатия, когда долго нет полноценной работы или полноценного безделья. Кроме того, в зависимости от настроения, ощущаешь себя либо «отрезанным ломтем» когда писать вроде бы не о чем и нет смысла, либо же воспоминания о оставленных на материке вгоняют в такую тоску другая крайность), что нормального письма не напишешь. Я пока что этого избегаю, может потому что живу здесь недавно.
В начале прошлой неделе нас с Лехой заслали на какие-то сборы лейтенантов-двоечников(двухгодичников) на другой конец острова – п.Горный с перспективой загорать здесь до нового года, хотя обещали вернуть в эти выходные. Здесь не так интересно, как в Китовом. Дома у нас(дом, правда, временный) один вид из окна на штормящее Охотское море и вулкан неподалеку снимает все вопросы типа «что я тут делаю» и «зачем я сюда приехал» и т.д. А здесь (грязное ругательство) не видно ни хрена, кроме сугробов на плацу и бамбука за забором. Я, кстати, рад был сюда свалить ненадолго, чтобы сорвать программу моего перевоспитания трудовой деятельностью, которую решил устроить мне комбат, после того, как я пару раз несвоевременно «ушел в себя». Сборы кончаться 30/XII Леха говорит, что знает где спереть лыжи, чтобы уйти в Китовый своим ходом, километров 80 по океанскому берегу и дорогой через горы, поскольку дорогу к тому времени засыпет безнадежно. Меня в этом деле устраивает только прогулка на лыжах, поскольку в Китовом мне – точно, а Лехе – возможно, новый год придется встречать в наряде или карауле. Лучше я буду торчать здесь в казарме.
Сегодня воскресенье(слава Богу, уже кончается). Нас здесь человек 30 бывших студентов. Делать, конечно, нечего – деньги пропиты, подворотнички подшиты, сапоги начищенны, спать я долго не могу (завидую Лехе) Он спал до обеда, потом мы резались в бридж и ссорились, надоело – обсудили проблему «лыжной прогулки» - поссорились еще больше. Леха ушел смотреть телевизор(«охотники за приведениями» все таки) а я вот письмо пишу и все мне сочувствуют. А завтра мы будем мерзнуть на стрельбище, а потом кто-нибудь со звездами побольше наших, будет объяснять нам как уничтожать японцев, если они сюда высадятся(бедные японцы). Я эти занятия ценю за возможность перенять у лекторов некоторые лингвистические обороты(матерные конечно). Ладно, всю эту армейскую фигню описывать не буду, посидеевских рассказов хватит. Пиши лучше ты, если соберешься, хоть об Антарктиде. На этот счет я при своем мнении – самое прекрасное здесь, например, то до чего не дошли наши руки. По Свердловску и всем нашим не то, чтобы соскучился, просто интересно, как у кого все складывается. У тебя, наверное тоже – каждый день – судьбоносные перемены, поделись.
Кстати не поможешь ли ты, как надеюсь, не бывший химик проконсультировать бывшего геофизика по вопросу  получения качественного спирта из одеколона «Тройной». Дедовский метод(слить по железяке на морозе) не подходит т.к. морозы здесь небольшие, хотя дует иногда так, что летать хочется. Пробовал перегонять, все равно не очищается, даже с фильтром противогазным.
А еще большой привет тебе от Лехи. Адрес наш измениться, захочешь писать – позвони, пожалуйста родителям, 21-плюс минус 3. Вот пока и все. Привет маме и всем нашим.
Иван.
Остров, где трясет не только с похмелья.

8.

- Андрюшка, хорош в кассетах рыться, садись к столу, чай стынет. Лешка, кроме варенья полагается еще и булочки кушать, - Машенька достаточно быстро накрыла на стол и сейчас загоняла за него своих неожиданно пришедших гостей. Андрюша, староста группы, отличник и просто красивый мальчик, повернувшись к ней спросил:
-  А что ты сейчас слушаешь?
- Вас, милый.
Лешка хмыкнул, и продолжил налегать на варенье. Машенька с умилением глядела на своих друзей. Аппетит хороший. На лицах улыбки. Похоже, лукавили, когда говорили, что «случилось такое!»
- И что ж привело ко мне моих славных друзей, в сей неурочный час? – спросила Маша, облокотясь на ладони. – Надеюсь, не сдобные булки?
- Ты представляешь, Лалайчик попал в секту! – сказал Андрюша, его тут же перебил Леша:
- И ладно бы в какую добрую, а то он стал христианином!
- Ты должна его спасти!
- Любыми путями!
Она зажала уши и тихо спросила:
- И как? Как я должна спасать? Вроде я на мать Терезу не похожа…
Андрей выдвинул табуретку на середину комнаты и сел на нее верхом.
- А он сейчас к тебе придет, мы ему сказали, что тоже типа хотим и все такое. И договорились встретиться у тебя. И главное, он хочет спасти твою душу. Вообщем, начнем разговаривать, и ты его переубедишь, и Лалайчик вернется в цивилизацию.
Лалайчик вошел в комнату своей обычной походкой, весь его вид говорил: «Я вас люблю, вы меня любите, и я среди своих». Собравшиеся всегда могли поделиться всем друг с другом и принимали каждого таким, каким он был. Но сегодня Женя шел в засаду и даже не подозревал об этом. Кошке стало стыдно. Она еще не осознала о причинах этого стыда, но смутно догадывалась, что то, что они собирались сделать ущемляет свободу Лалая. Но опять же – секта. Ими детей в наше время пугают. И Женька – все такой же улыбчивый.
- Понимаете, просто Бог – это любовь, как его ни назови, Христос или Магомет, Будда или Кришна. И любовь эта первоосновная. Я просто это понял ясно-ясно, я объяснить не могу, но чувствую. Я бы хотел, чтобы вы это тоже поняли, особенно ты, Машенька, но я не могу вам пропроведывать или вступать в дискуссию о правоте. Все дискуссии и споры, и поиски истины – от отсутствия чувства. Пока я чувствую именно так, но я не знаю, как я буду чувствовать завтра.
- Жень, но почему – секта? Ты не мог пойти в нормальную церковь?
- Не мог. Ведь то, что я вам сейчас говорил – чистой воды ересь, вы и сами это понимаете. И потом, в нашем братстве остается свобода веры, я смогу сменить религию, или молиться другому Богу, или еще что-либо, главное – это все-таки чувствовать эту глобальную любовь.
- Жень, а я? Ты меня уже не любишь? – это удар ниже пояса, от этого стыднее, но он уже сделан и ничего изменить нельзя.
- Люблю еще сильнее. И мне так больно, что ты не видишь истины и света… И я переношу любовь к тебе на весь мир. И облака – твои глаза, и небо и все… Но Бог уже не ты и я этому, признаться честно, рад.
Вот и нет у тебя боевого подруга с ударением на первом слоге Жени Лалайчика. Не суть…

9.

Гриф – Кошке
Машенька, милая, здравствуй!
Получил от тебя очередное письмо. Первые письма пришли вместе, я их немного не дождался, заказал переговоры, а за два дня до переговоров получил письма. Кстати, поясни как-нибудь, что это за номер телефона и когда тебя можно по нему застать. Хотя в ближайший месяц у меня не будет возможности позвонить, завтра мы с Лехой уезжаем на сборы артеллеристов, на срок около месяца. По этой же причине пишу наскоряк, в полевом лагере будет не до писем. Если бы ты знала, Кошка, как меня бесит собственное бессилие, причина которому дурацкие тысячи километров между Екатеринбургом и кочкой в море с названием о.Итуруп. Думаю, что мои слова мало чем тебе помогут но все равно Кошка, пожалуйста не отчаивайся. Да ты и не сдаешься, я знаю. Жаль, но не бывает жизни без несчастий, и приходят они, по-моему, чтобы попытаться застремать человека. Мне трудно тебе что-либо советовать, тем более отсюда. Конечно, и у меня бывало так, когда знаешь – еще один маленький шаг и больше не встанешь. Последняя моя осень на материке тоже тому пример, хоть и не последний (здесь тоже уже успел наворотить делов). Знаешь, в этом случае, когда душа испытывает не просто боль, а скорее шок из-за стыда, страха или нечистой совести (неважно) и не дает даже пальцем пошевелить, мол бесполезно дергаться или еще хуже сделаешь, приходилось поступать очень просто. Берешь и натравливаешь себя против себя же, и становишься зрителем собственной судьбы, что ли. Очень забавно смотреть, как (в зависимости от ситуации) придурок, подлец, негодяй Ваня делает кучу тщетных попыток поправить положение, спасти то, что еще можно спасти, тем более, что много про него знаешь. При этом провоцируешь его на такие поступки, которые будь он самим собой никогда не смог бы сделать. Через некоторое время, в случае успехов, говоришь ему: «не ожидал от тебя» и становишься с ним заодно.
Ладно, прекращаю делиться своими примитивными взглядами на жизнь. Эх, увидеть бы тебя сейчас…
Между прочим, сегодня 8-е марта. Запоздало поздравляю. Вчера мы с Лехой крепко выпивали по этому поводу. Правда женщин в нашей компании (я да Леха) не было, поэтому выпивали большей частью за улицу, где стоят наши общаги. По этой причине буквы в этом письме немного прыгают, Леха же весь день твердит, что умрет через несколько секунд, а сейчас его вызвали готовить тягач на завтрашний выезд и он ушел. Жизнь у нас прежняя -–зима. Я это понял еще вчера, когда купался на спор в море, спьяну конечно. И сглазил, дурак, погоду. Через несколько часов задул тайфун. На завтра обещают снег и ветер 50 м/с. Так что может и не доедем, ну и наплевать. Пытались недавно зайти на вулкан, опять погода не дала. Около суток шарахались по сугробам, как слепые котята, переломали лыжи, потеряли мой компас. Вернулись утром, немедлено выпили, показали свои рожи на утреннем разводе и целый день отсыпались в моей каптерке. Я уже привык к постоянному безделью. Последний месяц служба состоит из одного преферанса в компании Лехи и еще двух артиллеристов, хотя наше пехотное начальство бореться с этим не на жизнь, а на смерть. На сборах будет то же самое, только там никто мешать не будет и не надо ходить в наряды. Завтра перед отъездом  - строевой смотр, ответственное дело. Командир батальона заставит нас с Лехой подстричься, докопается до того, что у Лехи нет расчески в кармане и носового платка (детский сад же), а так же докопается до моей бирки на сумке противогаза – она у меня не покрыта лаком и пришита белыми, а не зеленными нитками. Он всегд до нее докапывается, посмотрел бы лучше, что у меня в этой сумке вместо противогаза. Вообщем, смысл моей жизни временно утерян, да и черт с ним. Если бы твое желание – меня увидеть сейчас выполнилось, ты бы нашла мало интересного. Круглая, небритая рожа с сигаретой в зубах с равнодушной кривой улыбкой оживляется только при предложении выпить или расписать пулю. Остальное – средней грязноты и помятости х/б (пахнет соляром), стоптанные говнодавы, солдатская шапка на затылке, значок СГИ, руки в карманах. Леха с виду такой же. Так что о нас пока все, причем надолго вперед. Спасибо вооруженным силам – великой школе равнодушия. Письмо, надеюсь, успеет ко дню геолога, от души поздравляю. Где ты живешь хоть сейчас? Если в общаге – передавай поздравления и привет всем нашим: альпинистам-туристам, студентам-двоечникам, пьяницам и наркоманам, офицерам и тусовщикам, если же дома – большой привет маме.
Что еще. Отпуск мне и Лехе раньше октября-ноября не светит. В гости пока тоже не зову – это не Антарктида.
До встречи. Целую, Гриф.

10.
В доме пахло ванилью, мандаринами и хвоей. От распахнутой настежь двери в комнате прогуливался медленной походкой сквозняк, покачивая елочные игрушки и обнимая своими прохладными невидимыми руками присутствующих.
- Вовка, хорош в телевизоре ковыряться, мы опоздаем! – Машенька стояла по середине комнаты, нарядная, причесанная, благоухающая, готовая на выход и даже топала ножкой. Володя с головой нырнувший в недра старенького телевизора что-то ответил ей оттуда.
- Сегодня 31, все хотят новый год встречать дома, если мы не поторопимся, мы не уедем!
Володя опять что-то ответил, а потом громче, чтобы его наверняка услышали попросил подать паяльник.
- Я не хочу пешком идти, я хочу новый год встречать у твоего Дениса!
- Ну ты же с ним даже незнакома… - Вова поднял голову из чрева агрегата  и протянул руку в ожидании паяльника.
- Ты долго еще?
- Успеем. А у тебя локон из прически выбился и тушь размазана…
- Где?
Машенька убежала к зеркалу, а довольный и коварный Володька вновь занялся телевизором.
Наконец-то (да, Маша никогда не отличалась терпением и более всего не любила ждать) они уже шли куда-то по тихой заснеженной улице. Погода соответствовала числу, снег падал огромными тяжелыми хлопьями, рождественская открытка начала века – синие сумерки, хлопья снега и брат с сестрой, идущие среди этого благолепия. Куда идут – какая Кошке разница, лишь бы продолжалось движение, только не ждать и не останавливаться…
- А Денис симпатичный? – Машенька держала Володю за руку и, одновременно, второй рукой пыталась незаметно засунуть снежок ему за шиворот.
- Ах, так! – видимо, ее цель была достигнута. – Подожди!
Володя состроил зверскую гримасу и поднял Машеньку на руки. Она визжала и дрыгала ногами, но очень скоро сидела на заборе, руками пытаясь все же удержаться за своего спутника.
- Так как же с Денисом? А то закинул меня на забор, я того и гляди упаду… А про Дениса не говоришь…
- Да зачем тебе знать заранее? Через полчаса увидишь… - Вова повернулся спиной к Машеньке и легко принял ее на плечи.
- А чем он занимается, кто по профессии?
- Машка, Денис женатый, а ты вроде в Грифа влюбленная!
- Жена не стенка… А Гриф…Где я, а где он?
- Мария! – терпение Вовы лопнуло, он снял Машу с плеч и увидел, что она плачет.
- Машенька, дурочка…Он же приедет… Или ты к нему поедешь после зимней сессии, хочешь? – Володя сидел на корточках перед ней и вытирал платком глаза, осторожно, пока не потекла краска с глаз. – Нет, правда, давай я тебя к нему отправлю на каникулы? Сдашь хорошо сессию – и поедешь. Хочешь?
- Не надо. – Машенька отвернулась, сглатывая слезы, - он меня не зовет. Так и пишет « К себе не зову, это тебе не Антарктида». У него опять есть женщина. Зачем я поеду?
Володя смутился. Трудно что-то возразить. А женщина… Тоже вероятно, у Ивана их всегда умататься и ума не хватает скрыть их наличие от Маши.
- Но он тебя любит?! – Володя повернул опять лицо Маши к себе и продолжил манипуляции с носовым платком. Хотелось заявить оптимистично, эдак утвердительно-положительно – «Он тебя любит!» а сорвался на вопрос… Как ни странно, именно вопросительная форма успокоила Машу.
- Любит. Просто странно как-то, когда это ему надо…
Володя внимательно посмотрел на сестру.
- Ты знаешь, мне это не нравиться. Потом все расскажешь подробнее. И подумаешь, может, действительно, съездишь туда на каникулы… А сейчас не плачь и пошли. С Денисом не кокетничай, жена приревнует, а среди гостей будет некий Семен… Рекомендую. Поиграй с мышонком, Кошка!

11.

Кошка – Грифу.
Вчера гуляла по городу. Ты знаешь, как я люблю гулять – без цели и смысла, просто идти, идти, идти… И смотреть по сторонам. И вот вчера, попадались мне на пути лишь те светофоры, что не работают. Будто городу глаза выкололи. Ни желтого мигающего, ни смены красного с зеленым, стоят, с мертвыми глазницами. Это было так невыносимо! Я разбила очки (специально, взяла и бросила их на лед), но даже звон разбивающихся линз не вывел меня из того ступора, в котором я оказалась, увидев слепые глаза города.
Я не поеду к тебе еще раз – позовешь ты меня, не позовешь. Я не могу больше так – идти, опираясь рукой на стену не видя ничего вокруг. Все знают, что я жду твоего возвращения – и я стала окруженной каким-то покрывалом, на котором напечатано: «Она ждет возвращения Грифа». Меня будто похоронили заживо.
Весна не торопиться к нам. Вот уже третий год, в следствии отсутствия интереса, весна, лето и осень – отменены. Осталась только зима. Холодная, рвущая льдом душу – зима. Почему ты не возвращаешься? Я бы хоть ударила тебя, за эту бесконечную зиму…

12.

А почему я вообще назвала этих придурковатых представителей фауны Иваном и Машей? Да просто без имен обойтись трудно, а данная пара созвучна, и звучит патриотично и натужно романтично вроде «Иван да Марья», цветок такой есть. И отношения у них были такие же натужно романтичные, хотя и далекие от какого-то ни было патриотизма. И он получил диплом и уехал. Она съездила к нему в гости, вернулась и все же вышла замуж, хоть и не за Рабиновича, но тем не менее. Но они встречались и разговаривали. И не подумайте ничего плохого, он даже не поцеловал ее ни разу. А она, с риском намотаться на колеса, тормозила мотор и спешила на вокзал встречать его. Или в аэропорт. Встречать – и сразу провожать, потому что бывал он в ее городе только проездом. А любила ли она его когда-нибудь? И способны ли кошки любить? Однажды на вокзале, продуваясь всеми ветрами, он сказал ей: «Не плачь. Мы были бы вместе, но слишком, наверное любим. Тела мешают. В следующей жизни родимся электромагнитными волнами и никогда не расстанемся. Будем вместе вечность. Недолго, наверное, осталось ждать.»Сказал. И уехал. К женщине, с которой жил в то время. А она вытерла слезы и пошла домой. К мужу.
А потом она вдруг сама поехала в город Ивана. Ей просто необходимо было увидеть его! И, стоя на вокзале она набрала такой простой его телефонный номер – 21плюс-минус три. И он взял трубку. «Машенька! Ты откуда? Стой там, где стоишь, я сейчас подъеду!» И она улыбалась и глотала слезы. «Машенька, маленькая, да как тебя одну отпустили за 250км? Солнышко мое, решительная женщина!» И она чувствовала себя вновь пятнадцатилетней, какой она всегда была рядом с ним. И они опять разговаривали, разговаривали, разговаривали, и уговаривали каждый себя, что не хотят быть вместе. Тем более, что у Ивана была неземная любовь. А Манечка? Да что с нее взять, Манечка и есть Манечка, не умела она бороться за свое женское счастье, которое, как известно, когда милый – рядом, а не за тридевять земель.
13.
Кошки любят сидеть на подоконнике, отгородясь от комнаты шторой и наблюдать за движением на улице. Ветер пошевелил листвой. Машина проехала. Мужик с овчаркой на поводке идет. Или овчарка с мужиком? Девчушка какая-то побежала навстречу парню. Бежит, дурешка, ног под собой не чует. Встретились, обнялись. Кошка вздохнула. Поджала коленки к подбородку, закурила. В квартире тишина – звенит. Странно. Только сейчас узнала, как это – звенящая тишина. Этот звон и магнитофон не заглушает. Затянулась, потянулась. Звенит ведь! Что за напасть! Сходить к соседке, помешаться? Поболтать ни о чем, о девичьем? Или книгу почитать? Не охота… И что за напасть этот звон?
Стук в дверь. Не открою. У меня сплин. Кошки тоже депрессуют. Настырные. Еще и по телефону пытаются достать. Да иду! Иду! Открываю.
- Мария! Мы тебя любим! – не давая слова сказать, оттесняя от двери, проходя в кухню, комнату и заполоняя все пространство – Мы пришли к тебе с вином, закуской и цветами. Одевай лучшее платье, сегодня мы гуляем! И здесь посидим, и по злачным местам пойдем, и в милицию попадем на пятнадцать суток!
Может, это даже счастье – шумные друзья?
- Шампанское в холодильник, Петька, двигай стол по центру, Мария, ты еще не одета? Долой женщин с кухни, не нужны нам в компании кухонные тетки, Вась, режь колбаску, водку в морозилку, Петя, ты не знаешь, где у этой женщины скатерти лежат?
Музыка гремит, что-то падает и все смеются. Машенька танцует. Машенька на кухне принимает клятвы в вечной любви. Машенька поет. Машенька кидает в Славу апельсином. Машенька пьет на бундершафт. У Машеньки кружиться голова. Покачиваясь, рука к телефону.
- Да, я слушаю Вас.
Лицо бледнеет, и хмель игристого куда-то пропадает.
- Здравствуй. Конечно, узнала. Я всегда рада тебя слышать. Конечно. Да. На всегда твоя. Конечно, шутка. Ты этого хочешь? Приезжай. Я буду тебя ждать.
Трубку положила, провела ладонью по лицу, улыбнулась:
- Господа! Прошу Вас меня покинуть на сегодня!
Теперь музыку можно выключить.
Кошка – Грифу
Я шла с работы усталая-усталая, с суток. Не знаю, говорила я тебе или нет, но я сейчас тружусь на службе государевой – таможня, на досмотре. Я ж все –таки эксперт. Зашла в киоск, купила бутылку вина, знаешь, пристрастилась, каюсь, после развода выпивать бокал вина в пустой квартире, сидя на окне. Впрочем, эта привычка (сидеть на подоконнике) у меня старая. Но не успела я уютно устроиться, как пришли всякие разные гости. И я уже пьяна, весела, безрассудна – и твой звонок. Ты не представляешь, как я обрадовалась, что ты приедешь! Правда! Я очень по тебе соскучилась. Дабы не разводить эту свою радость, всех выгнала тут же, а места себе найти не могу, хочу танцевать, кружиться и прыгать до потолка. И откуда силы? Вроде с суток… Не знаю, как я дождусь тебя. Конечно, займу себя делами. Впрочем, это ведь недолго, ждать? Новый год через две недели…Интересно, я сильно изменилась? Когда я приезжала, ты говорил, что ни капли. Ты мне льстишь. Я постарела на 7, нет, на 777 лет, проведенных без тебя. Хотя, ты, наверное, прав. Ни на сколько я не изменилась. Разве что похорошела несказанно. Замуж меня зовут все так же часто. Представляй. Каждый вечер я гуляю с собакой. Ну, это вполне естественное поведение, коли есть собака. А гуляю я в компании с одним простым новым русским, эдаким ударником капиталистического труда. Миша зовут. Не то, чтобы я специально подбирала себе компанию, просто у нас собаки подружились. Они играют, мы рядом стоим, с ноги на ногу переминаемся, на собак своих смотрим. Дня два просто смотрели, потом разговаривать начали. Естественно, говорили тоже о собаках. О кормлении там, пищеварении. Можешь представить себе эти высокоинтеллектуальные беседы: «Что Вы, что Вы, Дарлинг слабит, уж лучше для этой цели свеклу сырую на терочке потереть и дать собачке со сметаной…» «Нет, нет, моей свеклу нельзя, пигментация шерсти может измениться…» Ну и далее, и в том же репертуаре. Продолжалось это не то, чтобы долго, но месяцев эдак 5. Каждый вечер. Я уже о веревке и куске мыла начала подумывать, как вдруг, оп-паньки, выдает мне этот самый Мишаня следующую фразу: «Машенька, вы знаете, мы проводим вместе каждый вечер… Я не молод, но и не стар, достиг определенного положения в обществе… Машины, квартиры, Вы все знаете… Выходите за меня замуж!» И что мне делать? С одной стороны, я конечно, как порядочная женщина, должна принять его приглашение. Ведь он прав, провожу с ним каждый вечер, наверное, скомпрометировала… Ну я и уточнила, когда выходить, прямо сейчас, или домой можно зайти, собаку завести, переодеться. Обиделся. Говорит, острю. А я и острить-то не умею. Вопрос – то принципиальный. Или я сейчас замуж иду, тогда лапы собаке помыть надо, неловко как-то замуж – с грязными лапами, или собаку все-таки домой завести надо – в загс с собаками вроде не пускают.
А если серьезно, то не хочу я замуж ни за кого… Только-только жить свободно стала…И никто не говорит мне «Надень тапочки», и ни перед кем не нужно стоять с видом нашкодившей собачонки, объясняясь за очередную проделку, и так далее, по списку... Оказывается, быть одной -–клево…Но тебя я жду.
.
14.
Он обещал приехать на новый год. Приехал в марте, заодно поздравил с днем менструации, днем женской солидарности, то бишь. В апреле она поздравила его с днем геолога. Потом опять приезжал Иван и уговорил ее поработать один сезон с ним, в геофизической партии – минералогом Мария была неплохим, как бы то ни было.. Потом опять съездила к нему она, потом он, и они вместе – наконец-то вместе – уехали работать в поля. На все лето. Грязный барак, вечно пьяные рабочие, карты, профиля, канавы, мокрая глина. Усталый и злой Гриф, приходящий с маршрута. Счастливая Кошка, сидящая по ночам над микроскопом…

Они встретились в середине октября. Утром. Зябко кутаясь в плащ, она шла с ним по парку и пинала листву. Со стороны они выглядели очень романтично. Ему надоело слушать стук ее зубов и он предложил зайти куда-нибудь в кафе. Она не возражала. Может, ей даже все равно было.
Грифа тоже не случайно Иваном назвали. Ванек и есть, он продолжал думать, что не любит ее, а любит совсем других женщин, и вообще, Машенька – не его тип. Но она рядом – и все получается. Сезон досрочно закрыли. Правда, вроде нечестно как-то было говорить ей что-то про любовь…
- Что ты будешь пить? – Иван усадил Марию за столик и устроился сам. – За встречу вино, или с утра грешно?
- Сок, яблочный. Только попроси кислый, - Машенька смущенно улыбнулась, - а больше ничего не хочется…
- Опять голодовка? Я не согласен! – Ваня традиционно возмущался ее плохому аппетиту и любовался стройной фигурой одновременно. Вот только платье она какое-то одела… Куда талию девало?
- Я правда не хочу ничего. Меня тошнит.
- Тебя хоть не от моего вида подташнивает? У терапевта была? Ты вроде еще в поле печенку посадила… - и не дожидаясь ответа, продолжил. – Вообщем, жизнь идет потихоньку… Отчеты предварительные за сезон я привез, посмотришь потом, будешь ласка? Кстати, курить в сем злачном месте можно, как ты думаешь?
- Нельзя. Вообще, не кури при мне, я бросила.
- Да? Похвально… А я семь раз бросал, заметил странную вещь – чем больше бросаешь, тем больше потом куришь.
- Может, и я потом начну. Потом. – Голос кошки был блеклый, лишенный эмоций, могло показаться, что ей трудно говорить, или, что она хочет сказать совсем не то. Зато гриф говорил громко, четко, отрывисто и энергично-энергично. Будто все силы их двоих оказались у него одного, а кошке осталось так, немножечко, чтобы ходить, дышать…
- А ты не беременна часом? Знаешь, всякое бывает? – до ужаса остроумно.
- Часом. Но вроде это к делу не относится… Давай уж свои отчеты, сделаю начисто…
А оно Грифу надо?
- Маш, ты знаешь… - глаза ребенка, у которого отняли куклу.
- Я разве тебе что-нибудь говорю? – попытка гордой и снисходительной улыбки, на деле – жалкая гримаска.
- Может, нам нужно пожениться?
- Разве ты этого хочешь? По-моему, нет...
- Слушай, давай я тебе денег дам на аборт? И ты уверенна, что от меня?
Не надо было ему этого говорить! А, может, наоборот, необходимо. По-крайней мере все становится ясным. И появляются силы. Она встала. Рывком.
- Ты сейчас куда?
- То есть? Мы вроде затронули серьезную тему? – Иван не заметил, что в Мане что-то изменилось – и не договорили…
- Мне нужно подумать. Я не готова к продолжению разговора. Зайди перед уездом, я провожу тебя на вокзал.
Можно написать, что Иван долго смотрел ей вслед, но она не оборачивалась. Написать-то можно. Но Гриф никогда никому вслед не смотрел.
Ах, как не кстати, и все нелепо – думал он и чертил круги из пролитого кофе. Но мелочи, пустяки это все. Машенька умная женщина, все поймет и сделает аборт. Не курица-наседка же она, а кошка. А на кой ляд ей котята? В ведро и жизнь прекрасна снова. По переживает, конечно, поплачет. Но память у нее короткая. Весна смоет снег и печаль с ее души. И снова все будет прекрасно.
Но Маша сказала, что об аборте не может быть и речи. Что ей не семнадцать лет, и это ее первая беременность. И замуж она тоже ни за кого не собирается. Были, плавали. И вообще, езжай, уже, Ваня, скорее. Кажется объявили посадку на твой паровоз.
А он посоветовал беречь себя. И через месяц, когда лицо у Маши было сухое и горячее, потому что слезы закончились, он позвонил. Позвонил, чтобы сказать, что если она настаивает, то он готов на ней жениться. А она вновь сказала, что замужем неинтересно.
- А ты? Вернее вы?
- А я опять одна я. Зачем кошкам котята? – и она засмеялась.

15.

Лето бывает разное. В иные годы хочется просто сказать, что лето бывает. В иные годы хочется просто сказать, что лето бывает. А потом долго-долго заверять: «Правда-правда, бывает!». Где-то в другое время, в другие годы, в других краях, но бывает!
Летом принято купаться, загорать, пить теплое пиво, ходить за грибами, промокать под слепым дождем и быстро высыхать, есть холодную окрошку и курить белыми ночами на балконе, потому что спать – нелепо, душно, невозможно, оно ведь пройдет быстро, это лето, а вы говорите – спать… Летом не прилично влюбляться, решать серьезные проблемы, быть серьезной, думать о будущем – оно ведь пройдет, это лето…
Она гуляла с собакой и рассказывала ей про то, что в подобную погоду приличные собаки на улицу хозяек не выгоняют, что дома хорошо, ничего не льется на голову и не задувает такой противный ветер. И совсем не надо верить календарю, что лето. Не бывает такого лета! Нет значит лета! Вернее, оно есть, но где-то в другом месте.
Ветер хлестал ее по щекам какой-то мелко моросящей дрянью, а она даже не пыталась уворачиваться.
Но ее собака относилась к тем странным созданиям, которые более склонны верить написанному, чем себе. Лето – значит лето, поэтому они пошли на пляж.
Мокрый песок, ветер, еще более сильный, чем в городе, гоняет по песку обрывки бумаги, смятые жестяные банки, волны с барашками – и над всем этим – музыка из репродуктора: «Крепитесь, люди, скоро лето». Где оно, лето?
Собака застыла на пирсе, вглядываясь куда-то в даль, длинная шерсть полоскалась в воздухе. Она стояла долго-долго, вглядываясь в даль, вытянувшись навстречу ветру. Она чего-то ждала?
Потом они вернуться домой, конечно, вернуться, и залезут с ногами на диван, завернуться вместе в плед. Собака будет грызть косточку, Кошка – пить горячий чай, держа кружку двумя руками, в ладонях, как птицу, они будут слушать ту же музыку: «Крепитесь, люди, скоро лето…».
Она закурила. На горизонте показался парус. Рыбацкая шлюпка то приближалась, то удалялась, браконьеры ставили сети – погода подходящая…
- Мыша, Пойдем домой, - просила она свою романтичную собаку.
Когда она допьет чай, собака сбросит кость на пол и положит голову ей на колени. А она будет читать вслух. Грина. Потом снимет со стены гитару. «Крепитесь, люди, скоро лето…»
- Мыша, пойдем домой, - канючит она.
Вечером зайдет кто-нибудь из старых друзей, быть может, Игорь. Она испечет пирог с черникой, он сядет напротив нее за столом и будет что-то говорить, говорить, говорить… Она зажжет свечи и будет молча смотреть на него. Тихо спустятся сумерки, собака о чем-то вздохнет глубоко. Друг попросит ее спеть, но она покачает головой и нажмет кнопку магнитофона. «Крепитесь, люди, скоро лето…»
Не успела она раздеться с улицы, как телефон призвал к себе. «Нет меня. Я моцион свершаю!» – подумала она, наливая в таз воды и начиная мыть собаке лапы. Телефон не поверил. «До чего же люди бывают дурно воспитаны, правда, Мышонок? Может мы не хотим ни с кем разговаривать…». Телефон продолжал выводить свои трели.
- Смольный. Я слушаю вас. – Побледнев и испугавшись, она продолжила через паузу. – Здравствуй. Твой звонок – из позапрошлой жизни… У меня все хорошо. Вернулась только что с прогулки. Работаю. Семья? Живу с собакой. А ты как?
Как обычно, его речь напоминала роботов из старых фантастических фильмов – короткие фразы, сухо, без эмоций:
- Здравствуй, Кошка. Как ты? Ты здорова? Семья есть? Я хотел тебе сказать, что за все эти годы мы заслужили право на искренность. Почему ты меня обманула в прошлый раз? Впрочем, не говори, я узнал, у тебя ведь выкидыш был, на позднем сроке? Чуть не год по больницам?
- Зачем ты звонишь? Ну зачем ты опять мне звонишь? – она сидела на полу около телефона и старалась не завыть. Тихонько так не завыть, на одной ноте. – Просто ты не о чем меня не спросил… Сейчас все хорошо. Я…
- Знаешь, у меня случилось несчастье, непоправимое, и, как ты знаешь, я только после встряски становлюсь человеком. Я должен тебе помочь. Я сейчас хорошо поднялся, давай я приеду…Тебе же деньги нужны, давай привезу…
- Что у тебя случилось? Как родители? Папа?… Ванечка, держись. Конечно, приезжай, если тебе будет легче, только попозже – сейчас твое присутствие нужно маме. Я? У меня все хорошо. Работаю. Зарабатываю кучу денег. Весело прожигаю жизнь – как спичку…
- Гордая птица, ты сама-то, как спичка… Я приеду. Тебе нужна моя помощь.
- Твоя? Нет. Извини.
И тихо – трубку на рычаг. Вот теперь можно плакать. А можно и не плакать, а кинуть с размаху чашку в стену, а следом – тарелку, и еще одну. И громкость на магнитофоне – до предела, и кружиться по комнате со шваброй, убирая осколки: «Ах, како-ой был полковник! Тра-ля-ля! Ах, какой был мужчина!». Так-то вроде лучше, чем реветь?
Вечером пришел Игорь.
- Пироги не пекла, ничего не делала, чай пьем из разовых стаканчиков, - с порога радовала Кошка гостя.
Он флегматично раздевался и тихо спрашивал с улыбкой:
- Опять буйствовала? – ее буйства были ему милы, если, конечно он не попадал ей под горячую руку.
- Угу! – кричала она уже из кухни, где ставила чайник. – Всю посуду перебила, всю квартиру перемыла, сейчас с тобою чай попьем и сяду на телефон – друзьям звонить, движения наводить.
Лихорадочное возбуждение Машеньки настораживало Игоря, обычно оно предшествовало затяжной депрессии. Хотя, с некоторых пор, она и так почти не улыбалась…
- Понимаешь, я не хочу ничего о нем слышать, что ты скажешь. Это половина моей души, может и не лучшая, но моя. И зная, насколько не лучшая – мне остается лишь сострадать и ему, и себе. Не до улыбок, - сказала она Игорю как-то. Лежала в больнице, врачи давали пару шансов из ста, что она выкарабкается, Игорь молился за нее – а она – за Грифа.

- Ну и пои меня чаем без пирогов из разовых стаканов! – сказал Игорь, заходя на кухню.
- С какой-то стороны, это и лучше… Посуду мыть не надо… Но опять же мусор чаще выносить придется… Но опять же с собакой лишний раз погуляешь… Кстати, ты мне так и не рассказала, как ты решила дать ей столь дурацкую кличку?
- Сам такой, - отвечала Маша привычно. – Если я – Кошка, почему бы ей не стать Мышкой…
В обществе Игоря было легко и привычно. Самый верный друг. Соратник. Брат, просто названный. Обижаешь ты его часто, Кошка, гнобишь просто. А он ничего, терпит твое общество. Сидите вы с ним на кухне, старый холостяк и синий чулок, а пламени страсти не разгорается. Да и откуда ему взяться, пламени, от двух-то головешек выгоревших?
- Слушай, а может, нам пожениться наконец? – вдруг спросил Игорь.
- А может, не надо? – спросила в свою очередь Маша.
- Может…
Вот и договорились.
- Кошка, помурлыкай чего-нибудь, а? – Игорь протянул гитару и сел в кресло, напротив. Натянула плед на колени, обняла родную шестиструнку.
- Знаешь, еще час тому назад, все, что бы я тебе спела – это гремяще-орущую «Истому». А сейчас…
Не отрекаются, любя.
Ведь жизнь кончается не завтра,
Я перестану ждать тебя,
А ты придешь, такой внезапный…
Она резко оборвала песню, и зажала струны рукой.
- Нет, все равно, подпевай, - и, ломая ногти:
Ах, истома, ты истома,
все зовешь меня из дома
все зовешь, зовешь меня из дома-а!
Больше нету, нету проку
Запрягу я лучше лошадь,
Серую мою-ю лихую лоша-адь!
Мы ворвемся на ночь глядя,
Громко крикнем: «Эй, вы…тети!»
А вокруг шампанское реко-ю-ю
Все вокруг смеется, плачет,
Жизнь моя ничто не значит
В этот самый чудный
Пьный ве-ечеер!
Она вскочила и побежала к телефону.
- И пить будем и гулять будем! Я же обещала тебе шумную компанию, кипеш и мордобой на выходе! – кричала Маша листая блокнот.
- Алло! Я могу услышать Алексея? Солнце, через ночной магазин – ко мне!
- Сашка! Как твое ничего? Я пить желаю! По взрослому! Ага, через 30 минут я тебя жду.
- Влад! Ты ли это, свинтус эдакий, сколько я тебя не видела! Не женился? Как здоровье, печень? Ничего? Тогда готовность номер один, тебе 40 минут на одевание, умывание, покупку и доставку шампанского до моей скромной обители…
Игорь вздохнул, достал из книжного шкафа томик Цветаевой. Открыл по закладке, прочел:
«Зубы – втиснула в губы.
Самую крепость – в самую мякоть.
Только не плакать.»
Мд-да… Это Кошка… Похоже, в ее жизни опять проявился Гриф. Морду, что ли ему набить?
- Игорь! Игорь, подойди ко мне, я кричать не хочу. – Тише, почти шепотом – а завтра я в Н-ск поеду, к Грифу. Ему сейчас очень плохо…
Кошка, а Кошка! Зачем тебе в Н-ск, тебя и здесь неплохо поят! Кошка! Где твоя гордость, да и стерва на самом деле ты порядочная… Эх, Кошка…
- Кошка, может не стоит ехать… Зачем все бередить? – осторожно спросил Игорь, обняв ее за плечи.
- Понимаешь, это мне необходимо, ехать к нему сейчас. А бередить… Да не насыплю я соли на рану, все давно быльем поросло…
Кто такой этот самый Гриф? Приятель детства. Воплощение юности. Сейчас все по-другому.

16.

Она сидела за столиком «Огней Урала» и отчаянно мерзла.
- Может, ты мне закажешь грамм этак 250 родной сорокоградусной? – она подняла голову и взглянула в глаза Грифу. Он попытался прочитать ее взгляд, но не обнаружил ничего, кроме вызова. Вообще всегда было забавно читать ее мимику, движения, взгляды – они как иероглифы, такие прозрачные. Вообще, в женщине интересна загадка, недомолвенность, намек. В Маше, увы, все это отсутствует по определению. Ее слова и мысли ясны и логичны, а если что и останется недосказанным – так она проговорит, чтоб внести ясность.
- А что ты будешь кушать? Только не говори, что ее, родимую…
Она засмеялась. Щелкнула зажигалкой, затянулась. Он отметил, что курит она так же по-мужски. «Господи, но ведь могла бы быть красивой бабой! Девочкой была – забавный пацаненок, а выросла…» – подумал он устало.
- Что выросло, то выросло, сейчас не исправишь – ответила она на его мысли фразой из старой оперетты. Он вздрогнул. Она всегда читала его мысли, он всегда пугался этого. Но странно – он ведь тоже мог угадать о чем думает она, правда не так четко…
- Знаешь, я почему-то замерзла, вот и хочу водки выпить. А на счет закуски… Здесь солянку подают?
- Обижаешь… Я тебя привел в самое модное заведение Н-ска, здесь подают все!
- Тогда давай оставим стол на плечи официанта…
Подошла девушка с блокнотом. Маша посмотрела на нее внимательно.
- Милая, мы хотим выпить водки. Хорошей. Будь добра, вспомни о том, что хорошая водка не может быть не ледяной, а так же слова профессора Преображенского… Я на тебя надеюсь…
Маша отвернулась от официантки, потеряв к ней интерес и опять взглянула на Грифа.
- Знаешь, чему я в тебе удивляюсь? – она откинулась на спинку стула и затянулась. – Знаю тебя уже столько лет… И все равно удивляюсь?
Он пожал плечами. Откуда ему знать, чему она удивляется. Вот его самого всегда изумляли те свои поступки, которые он не мог объяснить. Что его заставляет снова и снова звонить ей? Дома ждет Лариса. Славная женщина. У Ларисы – красивая грудь, мягкий характер. Она никогда не задается вопросами и читает иронические детективы. Эта же – сплошное недоразумение, с ней всегда – как на вулкане, она дала когда-то отставку только потому, что увидела неработающий светофор, она… Маша – не жена, не спутница. С ней жизнь была б – как на вулкане, и при этом она так любит… Хотя, что за чушь. Она никогда никого не любила. Кошка – кошка и есть, с юности – сегодня с этим, завтра – с третьим.
- Меня все время удивляет только одна вещь – зачем мы с тобой снова и снова встречаемся, причем по твоей инициативе? Тебя что, как серийного маньяка, на место преступления тянет?
Добрая девушка Маша.
- Я… Прости.
Руку клади на его ладонь, а второй рукой волосы ото лба откинь, улыбайся.
- Подожди, не выливай свои комплексы и извинения. Давай сначала по сто.
Действительно ведь сто выпила. Улыбнулась, вместо того, чтобы поморщиться, как всякий нормальный человек, начала молча есть солянку. Ну что за человек она, в конце концов, где женственность ее дремлет?
- Итак, сегодня, Вам, батенька, хреново. Вы вспомнили про меня, но так, ненавязчиво. Кста, почему?
- Подумал, что могу помочь тебе…
- А…
Поболе равнодушия в голосе. Может, он ни в чем перед тобой не виноват? Нелепые обстоятельства… Да хоть как. Он тебя бросил, а до того – не звал к себе.
- Ванечка, не занимайся самоедством. Я все прекрасно понимаю. Бывает благой порыв, ты искренне хочешь быть хорошим, но потом начинаешь  делать все так, как хочешь. Это правильный подход. Никто никому ничего не должен. Жить нужно так, чтобы было максимально комфортно. А заботиться о чужих интересах – аморально, т.к. поощряет чужую праздность, - опять улыбка, пауза, чтобы солянку проглотить… - как я понимаю, когда ты меня уговаривал в поле с тобой ехать ты ведь тоже не хотел со мной жизнь связывать?
- Не хотел, – что тут говорить? Все равно ведь знакомы слишком давно, обмануть не получится. И отмолчаться не даст…
Ах, как хочется плеснуть в лицо ему из графинчика! Но надо быть спокойной. Надо узнать наконец-то правду! Спокойно, так плавно и спокойно, налить себе еще пятьдесят. Вопросительно поглядеть на него, налить и ему. Не чокаемся сегодня, любовь хороним. Но – улыбаться! На уровне приказа, улыбайся!
- А зачем? Зачем я тебе надобилась на целое лето рядом?
- Ты хороший минералог – это он едва слышно. Сволочь!
Падальщик! Одним словом – гриф, не зря его так с юности все звали.
- Ванька! – с энтузиазмом, весело. – Да ты классный кадровик! И гениальный менеджер, в смысле – управленец. Ты действительно не щадя члена своего купил на сезон хорошего работника. Обычно мне за тот объем работ платили в семь раз больше. Я не обижаюсь, это было здорово.
- Ты действительно не сердишься? – попробовать придать голосу сарказм…
- О господи, Ванечка, сколько времени прошло! – Побольше энтузиазма. - Я не умею долго сердиться. Расскажи лучше, чем ты сейчас живешь?
А через час, другой, когда уже на каждого по пол-литра, облокотясь на его плечо, потому что ноги – не держат, хотя и в голове все ясно – от боли водка не пьянит, задумчиво спроси его:
- Ну Ванька, ну почему ты такой гад?

17.

Вадим – Денису
Вообщем, что у меня с работой и семьей, тебе понятно. От комментариев можешь воздержаться – и так понятно, что ничего хорошего ты про меня не скажешь. Теперь разреши немного посплетничать – то бишь обменяться новостями про общих знакомых.
С общими знакомыми у меня  как-то – ах. Одни работают так, что встретится и водки попить уже как-то не получается, другие – телефонов не имеют, а являться без звонка предварительного уже как-то неудобно. И среди ночи завалиться со словами: «А вы не ждали нас?» -  тоже уже моветон. Вот и сидим сычами в пустых квартирах, коротаем вечера в обществе докучной семьи, бутылки пива и телевизора. Поделился этими мыслями с Кузенковым, он мне руками развел – «Се ля ви», говорит. Вот и я думаю – или се ля ви, или она вас. Меня пока она. Лолаюшкин родил ребенка, изображает из себя менеджера и зуб дает на отсечение, что он более никогда не будет геологом и в поле от семьи не скроется. Я же чувствую, что коротать ему беззубую старость – уж больно часто зубы на отсечение дает.
Видел недавно Игореху – мы смыкали с ним границы партий, геологи же, где бывшие одногруппники встретиться могут, как не в тайге? Места подходящего как-то более нет. Он вкалывает, как бобик, ничего менять в своей жизни не хочет, как впрягся в тележку когда-то, так и везет. Это честно конечно, но уж больно как-то угрызения совести, глядя на него, мучить начинают. Сам понимаешь, встречаешь такого монаха от геологии, не мужик – а останец гранитовый. Всем доволен, уверен в своих богах по фамилиям Обручев и Ферсман, молится святому Вахрушеву и читает на ночь Библию – «Инструкцию по проведению геологоразведочных работ». Сам он, конечно, уверен, что «верит лишь себе и природе». Смотришь на него – и становится мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Больше него, во мне рождает комплексов неполноценности только Гриф. Ну, да о Грифе вообще разговор особый – он похоже и маму свою способен обменять на новую каротажную установку, настолько геофизик-геофизик, что уже не веришь, что он тоже человек. Я не удивлюсь, если Гриф при жизни в святцы мировых придурков от горного дела попадет. И не нужно меня осуждать – разочарован я в профессии, разочарован. Не хочу я более подрываться по весне в поля, не хочу идти мимо и сквозь людей. Пойми, мы не супермены, мы – нелюди. Ищем камни, собираем камни, и сами души свои в камень превратили. Да, Игорь мне сказал, что Кошка (помнишь, Машеньку Сударевскую, самую популярную девочку нашего института? Конечно, помнишь, ты тоже был в нее влюблен) погибла. Нелепо, непонятно. Мы собирались у нее накануне, она буйствовала – знаешь, как только она это умела: «Приходи, пить желаю! По взрослому! И чтоб со злачными местами, мордобоем на выходе и песнями под гитару!». На следующий день, похмельная уезжала зачем-то в Н-ск. Утром я ее провожал – посадил на автобус, она уехала, обнимая бутылку с минеральной водой. Игорь говорит – когда она приехала, то перерезала себе вены. Более никто о ней из наших говорить не желает – мы ж не любим самоубийц. Пока она била посуду, пила с нами горькую и ломала ногти о струны, пытаясь до нас доораться – она была нам мила и приятна, а что там ее волнует – это же моветон обсуждать, гораздо лучше спросить у нее, как у минералога экстра класса про особенности перекристаллизации кварца. А как умерла, разбившись о наши каменные души – так мы ее не любим. Боюсь, мы вообще любить не умеем.

18.

- Глупая ты животина, Машка, - Игорь стоял возле сосны и разговаривал с собою. – Глупая. Оставила меня, Мышонка… Зачем ушла? Из-за него? Ему все равно…
Ветер тихонько перебирал верхушки травы, тихо стрекотали кузнечики – в природе имело место то, что зовется иногда благодать. Мышка, роскошная борзая, насторожилась.
- Что, зайца чуешь? – спросил Игорь у собаки. – Беги тогда. Я здесь постою, не уйду.
Собака бесшумно удалилась.
- А была ли Мышь? А может, Мышки не было? – по давно выработанной привычке он проговаривал все свои мысли вслух. Иногда, в городе, это смотрелось нелепо, но по той же старой привычке он не обращал внимания на чужие взгляды. – Я видел его, Маша, как-то. Он подошел ко мне сам, протянул руки, а когда я не ответил на его приветствие, не смутясь, обнял меня. «Сочувствую. Ты ее любил. Завидую. Ты ее любил. Тебе не повезло – она любила меня. Мне тоже не повезло – она меня любила. Одной ей повезло – смерть минералога не разлучает, а объединяет с профессией – из праха приходим, в прах уходим, и мир минералов, столь знакомый, становится твоим». И ушел. Я не успел даже ударить его.

Эпилог.

На крыльце института на перилах сидела девушка. Выглядела она молодо и все, что можно было сказать про ее возраст, что ей больше двадцати, но нет двадцати семи. Она болтала ногами, щурилась на солнце и курила. К ней подошел высокий седой старик.
- Привет, Кошка. Долго ждала?
У старика были глаза стального цвета и смотрел он ясно и твердо – не взгляд – острия клинков.
- Долго. Я вечно тебя жду. То ты уезжаешь, то ты не возвращаешься… Хоть сейчас мог поторопиться?
- Не мог, дела были. Пойдем?
Она достала из сумки камешек, подкинула вверх, поймала.
- Знаешь, что это? Или ты до сих пор не силен в нашей минералогии?
Старик улыбнулся.
- Знаю. Камень из-за пазухи. Ты на меня обиделась. – Он посмотрел вокруг и присел рядом с ней на перила. – Кошка, куда торопиться-то было? У нас же сейчас вечность.
- И мы будем электромагнитными волнами? – спросила она с плохо скрываемой иронией.
- Как хочешь. - Он пожал плечами.
- Ты сволочь, – она улыбнулась. – Но я на самом деле люблю тебя.
- Ты – Кошка. Я, оказывается, тоже люблю тебя.
Они шли вверх по улице, мимо старого монастыря, мимо рощи, шли. Рядом бежала собака по прозвищу Мышка.
- К нам будут приходить гости?
- Если захочешь.
- Не захочу. Хочу быть только с тобой. И с ней – кивок в сторону собаки. – И больше никого.
- Значит, так и будет.