все вокруг

Визажи,
Виза в жизнь,
Визажизнь


Гостил у осени февраль,
 Обманутый годов теченьем,
Солений толстый стол накрыв,
Стай птичьих атмосферный взрыв,
Ветвей зеленая печаль,
Их угощала звезд печеньем,
Устал ямщик,
И тот, что должен был вчера,
Устало небо  и луна,
Но встал как щит,
Будильников веселый звон,
В ветвях угасших,
Не незачем, а так.



Военнопленные мысли, заключенные в уме,
Их книг словесный надзиратель,
Им снятся окна,
С видами отсюда,
 Им снятся  окна,
С видами домой.

 Вашему вниманию предлагается уникальный набор. Он состоит из электровыбрасывателя вещей, спрэя «Антивид» и замечательного беспроводного окружателя с комплектом съемных квадратиков и треугольничков. Теперь вам не придется самому выбрасывать свои вещи, электровыбрасыватель сделает это сам. А если вы хотите, чтобы ваши вещи просто вышли из вида, тогда вам необходим баллончик спрэя «Антивид». Его уникальная формула с тригидроксидомсульфатанатрийфосфаткалия состоит только из природных компонентов и абсолютно безвреден для детского питания. Ну а если вам нужно кого-то или что-то окружить, то новая модель беспроводного окружателя  марки «Сомнение», легендарного лидера в производстве окружателей, разрешит вашу проблему всего за четыре месяца и пять дней.


В 12 лет четырехмесячный Коля Колупай решил отправиться на Северный полюс, но в последний момент его заметила проводница и выгнала из вагона.
Весной прошлого года Татьяна Такилииначе решила изменить свою жизнь, но в последний момент передумала.
Три недели назад художник Краскин захотел улучшить этот мир, но в последний момент его постиг синдром биржевого маклера.
В апреле 1975 года группа монтеров горэлектросети решили достичь идеала, но в последний момент были уволены.
Недавно Тарас сказал, что не намерен более допускать в своей жизни ошибки, но в последний момент своей жизни он умер.
Команда волейболисток поставила себе целью сделать заготовки на зиму, но в последний момент вылетели из турнирной таблицы.


-Разрешите мне наградить Вас орденом святого Колхозника за вашу бесконечность. Наше братство Удлинителя преклоняется перед Вашими заслугами.


 Колосья снега в волосах ветвей,
Забот атака водяная,
Слепая насыпь на плацкарте,
Словарь окурков, что уже себя,
Ворота музыки пернатой,
Ботинки роз, четыре трети,
Валюта сказок уходящих,
Доска пропитана молчаньем,
Мешок дверей, хотя не поздно


Вихрь и точка покоя. Я - метеоролог. Меня  очень интересует этот вопрос – есть ли точка покоя в самом центре смерча. Я где-то слышал об этом. В эпицентре бушующего, клокочущего, рвущего и уничтожающего все вокруг явления есть точка, где находится абсолютный ноль, ноль движения, ноль давления. Наверное, так. Наверное там, внутри этого смерча можно находиться в абсолютной безопасности и покое. Там, в этой точке, тебе ничего не угрожает. Идешь себе внутри смерча, как в костюме, прогуливаешься, а вокруг тебя все разрывается на части, рушится, ломается, вздымается вверх, кружит и падает, разбивается. А ты даже этого не видишь. И тебя никто не видит, хоть голым ходи.
   Сегодня смерч налетел на наш город. Кругом свист, рев сирен, паника, ураганом сносятся крыши, дома, деревья. Гигантские воронки, поднимаясь высоко в небо, ходят по городу, как ноги огромного страшного монстра. Ходит по городу, а город разрушается.
   Я сидел дома и смотрел на все это. Стихия за окном, страх, смерть, страх смерти, смерч страха, смерч смерти. Наверное внутри этого урагана идет сейчас какой-нибудь человек, проходит через наш город без преград, препятствий – стен, заборов, домов, деревьев. Какой-нибудь метеоролог. Да еще и голый.


Граф и зима.
Выпал снег,
Вышел человек,
Иди,
Следи,
Обратно,
Приятно?

Замок,

Замок,
Звонок,
Заходи.


Вы спрашиваете, кто такие писатели? Наверное, те, кому с Вами не интересно разговаривать.


В далекой Африке, о которой мы ничего не знаем…

Жили и вечно враждовали два аборигентских племени. Первое племя – Undo, возглавлял сын старейшины, молодой Undo. Второе племя – Redo, возглавлял глава племени Redo, глава Redo. Бескрайняя пропасть противоречий племен состояла в Preferences и Customize, древних талмутах толкования жизни и существования, идеях вечной обратимости и случайности происходящего. Долгая история кровопролитных войн этих племен покрывала историю Африки, о которой мы ничего не знаем, слоем жирного неразогретого кровавого борща. Бескомпромиссный и жестокий, деспотичный Undo вел уничтожающе отступательную тактику ведения войны, уводя свое племя все дальше и дальше в глубины Африки, о которой мы ничего не знаем. Как не знал о ней и самоуверенный Redo, бросавший свои войска все дальше и дальше в эту неизвестность. Отправленные им в погоню за Undo войска никогда еще не возвращались, никто не знал, что с ними было дальше. Если можно было бы тогда взглянуть на Африку из космоса, со специального африканского спутника, можно было увидеть длинную черную тропу, полосу, испещряющую весь Африканский континет. То была тропа, которой уходило племя Undo, то самостоятельно оставляя пепелища на месте своего последнего пристанища, то племя Redo, едва нагоняя противника, не оставляло африканского камня на африканском камне. Африка, о которой мы ничего не знаем, превратилась в пораженную болезнью оболочку.  Другие африканские народы, живущие в этой оболочке были вполне нормальными, спокойными и дружелюбными, лишь война Undo против Redo смертельным вирусом отравляла всю операционную систему Африки. Но никто из других племен и африканских народностей никак не мог призвать воинствующие племена к  Дефрагментации. Нашелся лишь один смелый и мудрый вождь Save as…, король самого зажиточного и развитого, в плане цивилизации, племени, сумевший искоренить извечные противоречия Preferences и Customize и объединить все, ныне живущие в Африке племена в Соединенные Племена Африки, о которой мы ничего не знаем. Конечно же, это было не так легко сделать, как описывается в этом рассказе, не смог бы, конечно же, Save as…, сколько бы мудрым он ни был, поставить на Дефрагментацию всю Африку. Будучи профессиональным политиком, прирожденным дипломатом и просто опытным хозяйственником, Save as…, сформулировав концепцию Объединенной Африки, опирался не только на себя и свое ближайшее окружение. В создании и процессе подписания соглашения о Всеафриканской Дефрагментации участвовали также тайные советники тайного совета .bak  и .tmp  из племени Temp. Некоторое участие в Дефрагметации Африки принял и .rar, хотя его полномочия в решении данного судьбоносного решения были довольно сжаты. Вот так, объединив Африку, о которой мы ничего не знаем, мудрый Save as…, стал первым правителем всех племен.

     О том, как два человека стали недвумя нечеловеками.

-В гости, так в гости, - сказал он в очередной раз.
Женился на ней, родил ей четверых детей. Теперь, спустя время, чувствует себя почти как дома.
Вот засыпает он рядом с ней, халат на спинке висит. А из карманов прошлое так и проглядывает, заснуть мешает. Все это время казалось, что они одно целое. Главное было  - уложить друг друга спать, чтобы смотреть в одну точку – сон.
   Утро освещалось лучами надежд, но ночью луна сомнений и неразделенности освещала комнату бессоницей.

    Теперь бессоницей в душу наступала разница. Жизнь, махровая на ощупь, становилась вафельной, кухонной.
Он встал, одел халат, и ушел навсегда.

Мое настроение медленно на парашюте опускается вниз.


   Хэппиэндов, с пятницы до воскресенья, то есть в выходные дни, пил водку. Стрессы снимал после рабочей  недели, отдохну, мол, наконец.
    Хотя среди недели он тоже пил пиво, вино, водку тоже, иной раз и самогоном не побрезгует, когда денег на альтернативу нет. Грустно ему было одному, некому разделить все мытарства и переживания рабочей недели, никому не интересно, чем эта неделя кончилась, как и начиналась.  Приходилось заканчивать рабочую неделю самому ( как и начинать новую ). Конец недели заканчивался полной отключкой – отключкой от недели, от дел, от всех, кто к этим делам касателен, от самого себя, так зависящего от всего этого. После наступала апатия ко всему этому – к недели, к концу этой недели, к началу новой. Было жалко времени, денег, потраченных вчера ( как и позавчера ), жизнь проходила сквозь Хэппиэндова. Он просто нажимал кнопку «Пуск», выбирал « Завершение  работы» и нажимал «ОК».  Еще в его кнопке «Пуск» были развлечения, в разделе «Стандартные».
    Знакомая ситуация. Многим, по крайней мере.
    Но вот, что примечательно здесь: как только он запирался в своей крохотной квартирке, начинал пить водку, бегающая за окном детвора, то есть дети, начинали спотыкаться, цепляться за углы здания и просто  за торчащие откуда-то штыри и палки, падать, разбивать колени и всячески калечиться. Что-то находило на них. Иногда они просто падали, что называется, на ровном месте. Никто ничего понять не мог. Родители вечером встречали на пороге своих ревущих и изувеченных детей в подранной одежде, грязными, с ранами различной степени тяжести. Хэппиэндов этого, естественно, не замечал, своих детей у него не было. А дворовая жизнь его не интересовала вовсе. Для него все эти дети были вечно бегающими, кричащими и падающими моторчиками, он никогда не знал кого-то из них лично. Он продолжал сидеть взаперти от внешнего мира, лишь время от времени вступая в контакт с продавцом в ближайшем магазине. А дети продолжали расшибаться обо все вокруг и никто никакой закономерности связи Хэппиэндова с травматизмом детей увидеть не мог. Но тем не менее, связь, явно, существовала. В чем она конкретно заключалась, трудно сказать, ее можно просто озвучить примерно так: он пьет, а дети падают. Наверное, дело было в следующем: Хэппиэндов сидел в своей каморке, пытаясь как можно меньше относиться к окружающему пространству, пытаясь занимать как можно меньше места, сгруппироваться, сесть в угол, прижать колени к подбородку, падать ему было некуда. Будь он сто раз пьян, а падать он не мог, потому что сидел. А вместо него во дворе падали трезвые дети.


Самый грустный Бог

Жил –был Бог, хотя про бога, наверное, надо рассказывать как-то по- другому. Если мы говорим, что жил-был Бог, то есть жил, может сложиться ощущение, что он жил и умер. Но Боги, как известно, не умирают, следовательно и не живут. Ну так вот, есть один Бог, то есть, он есть не один, он есть один из Богов. Зовут его Еслибы. По древним сказаниям, он отчим Бога Надобыло, но речь пойдет о Еслибы.
   Очень трудно живется этому Богу на своем Олимпе, потому что людям, верующим в него, он никогда не мог ничего дать, оправдать их веру, вселить надежду или осуществить их мечты. Он был Богом упования,. и грустно ему было смотреть на людей со своего Олимпа. И хотя он был Богом, но он все-таки немного завидовал другим Богам с Олимпа – Дахренсним, Дапошлооно, Всебудетхорошо, потому что они принимали активное участие в жизни людей, они могли двигать их жизнь вперед. А Еслибы оставался в тени мироздания, лишь изредка откликаясь на редкие упоминания. Так что это самый грустный Бог. Вот.


У него заболела жизнь. Все в ней было как-то не так. Он шел сквозь годы, прихрамывая на свой жизненный опыт.


Краткая Биография.
С утра я проснулся и , как правило, отвел себя в детский сад. В детском саду был завтрак, прогулка, потом тихий час, потом обед, потом игры, потом опять тихий час, потом надо было забирать себя из детского сада. Я забрал.
Потом я проснулся и проводил себя в школу. Была осень, было темно и холодно и немного страшно. Было страшно проснуться в тихий час в детском саду. А ты уже сидишь в первом классе, или десятом, или одиннадцатом.
   Я забрал свой аттестат и забрал себя в армию. В армии мне было плохо, не хотелось войны в этом мире. Тогда я демобилизовался, поступил в институт. Институт я окончил, устроил себя на работу.
   Работал я, работал, и тут, вдруг, понимаю, я начинаю жить, то есть стареть, то есть умирать. И тогда я умер и похоронил себя. Мне было себя очень жалко, но ничего не поделаешь, жизнь есть жизнь, смерть есть смерть. Я умер, и теперь мне ничего не жалко, потому что я мертв. До свидания.

Временная вечность.
Сегодня Палкину было тридцать четыре, хотя вчера еще утром было пятнадцать, а к вечеру подкатывало уже к пятидесяти шести. Завтра, возможно, будет и двадцать семь, хотя что уже тут загадывать. Он был наедине со временем, они играли в поддавки. В двенадцать он умылся и пошел на работу к десяти. В семь у него уже была назначена встреча. Тогда ему будет около двадцати двух. В сорок можно уже быть дома. В четырнадцать лечь спать. А просыпаться когда? Да хоть в сто. А сколько вообще жить Палкину? Сколько влезет. Палкин в своих отношениях со временем, а время с Палкиным. В таких отношениях ничего не скажешь наперед.

Встретились как-то пять шестиструнных гитар. Напились, подрались, и домой вернулись только две. Трехструнных. Балалайки.
Ведро, полное стаканов, вышло во двор, огляделось по сторонам  и брякнуло ручкой: «Эх, хорошо!»

Человек-АПЛ.
   Это обозначает «Человек – Атомная Подводная Лодка».
   Знал я одного такого. В школе вместе учились. Никто с ним дружить не хотел, слишком он был огромный, да и мерзкий тип, на самом деле, он был. А я с ним все-таки как-то подружился. Не то, чтобы из жалости, скорее интересно было. Тем более, немного зная историю кораблестроения, я знал, что плохих атомных подводных лодок не бывает. Все хороши, по-своему. Я даже в гостях у него как-то был, семья  у него приличная, младший брат человек – ракетоносец. Дома у него замечательная коллекция торпед и пьяных матросов. Он с гордостью показывал их и рассказывал о каждом экспонате. Интересный, в принципе, был человек. Почему был? Да, говорят, подорвался он недавно, и теперь его нет. С АПЛ такое бывает, ничего не попишешь, хотя я пописал. Хоть кто-то вспомнит о Человеке – Атомной Подводной Лодке. Ведь не каждый день такие люди рождаются. А звали его, кстати, Андрей.


Жили–были яблоки в саду. Их звали Сергей. Они висели на дереве и очень любили яблоки с соседнего дерева, которые звали Таня. Когда они созревали, в сад выходил Егор Степаныч, срывал с дерева Сергея и Таню и складывал их в корзину. Спелые Сергей и Таня лежали в корзине, переливаясь на солнце гладкой красной кожицей и робко улыбались Егору Степанычу. Они очень красиво смотрелись в корзине, ароматные, спелые, любящие. Старик сидел на завалинке и улыбался, лукаво щурась в солнечных лучах, радуясь такой красоте яблочной любви. Даже есть не хотелось.


У меня вчера в компьютере произошла страшная драка. Мегагерцы страшно избили килогерцев. Так страшно, что теперь монитор вообще не показывает.
И еще. Если все, что есть, распечатать один к одному на А4, то этими листами можно обложить всю планету и все, что есть. Вот.

Не помню, кто первый предложил называть ее «Стас». Но ей это, почему-то жутко не понравилось, она дулась каждый раз, когда ее называли «Стас». Что такого плохого в «Стасе», никто не мог понять. Чего обижаться? Дура, что ли? Наверное, дура. Надо было и назвать ее – «Дура». Или «Дура какая-то». Можно и так сказать.

Мой ужин закрылся на ремонт. Обед закрылся на перерыв. Слава богу, я не завтракаю, а то так можно и от голода помереть.

Как забрать ВСЕ?
Нужно посмотреть на ВСЕ повнимательней. Нужно немного напрячься, мысленно представить, что это ВСЕ ТВОЕ. Потом раздвинуть ладоши как можно шире, пытаясь создать максимальную охапку, брать ВСЕ  и убегать.


Между девятью и двенадцатью была разница. Ее звали Три. Но это мог знать только хороший первоклассник. А еще, когда разница большая, как например между одним и миллионом (ее соответственно зовут Девятьсотдевяностотысячдевятьсотдевяностодевять) ее можно назвать проще –Колоссальная, хотя это уже философия.

В море Слез плавают рыбы – Грусть, Жалость, Обида и Боль.

Только утром.

Вернется, бывало, Получкин вечером в свое «недалеко от работы», переоденется, на кухне заварит «есть можно» и в спальню идет. Там постель раскинет на свою «надо новую купить», подушек накидает в кучу и под одеяло залезает. Возьмет с пола книжку, развернутую со вчера, да и читает, из миски своей ужин прихлебывая. Любил он вот так, вечером, лечь, почитать перед сном. Почитает-почитает, а там и засыпает, чтоб завтра пораньше встать. Книжку раскрытую перевернет лицом вниз, на пол бросит, подушки раскидает, одну-две под головой оставит и спать.
А иной раз заснуть не может. То ли мысли какие-то в голове вертятся, то зашумит что-нибудь на улице, то ли мешает что-то, неудобно. Поворочается, посопит, свет зажжет и еще почитает. Чтоб мысли свои отбросить. Потом поворачивается, подушки снова разбрасывает, головой на них мостится. Свет выключает, ложится. Лежит, а сна все нет, что такое? Мешает что-то, неудобно (ворочается), переворачивает подушку и одеяло прохладной стороной, а все равно неудобно (ерзает). Конечно, вся постель-то в крошках после ужина. Встает, зажигает свет, оттряхивает. Выключает свет, засыпает.
А тут вот какой случай – изменилась жизнь у Получкина. Теперь он вовсе заснуть не может. Лежит с ним в постели огромная крошка. Пришла, да так спать в одежде  повалилась и уснула. Ни почитать тебе, ни поесть в постели, лежишь да мучаешься. Она спит беспробудно, спокойно, а он нервничает беззасыпно. Потом она еще храпеть начинает, к краю кровати во сне Получкина спихивает, а он лежит сам не свой, а что делать с этим никак в толк не возьмет. Жарко лежать рядом, а она еще в одежде, кислым чем-то пахнуть начинает. Совсем невмоготу. Что же это? Что делать? Стряхнуть? Да неудобно как-то, ночь на дворе. Теперь только утром, крошка, только утром.


Мне срочно нужен был труп. Я позвонил в агентство, но там все еще были живы. Поубивал бы всех… Что делать? Очень мне нужен труп. Позвонил друзьям, знакомым, все живы. Ага, вот кто-то трубку не берет… Приезжаю, катафалку заказал, а нет, просто дома никого. Что же это такое? Как не везет. Хоть ложись и умирай. Придется пойти обходным путем, обратится в темные силы. Звоню: «Алло». Надо же, опять живые, но деваться некуда, терять уже нечего. Говорю: «Вопрос жизни и смерти… Так, мол, и так, нужен труп…» Они говорят: «Сию минуту, если очень нужен, мы его хоть из под земли Вам достанем!» Вот это я понимаю, а то все жизнь, жизнь.


В городе Шестикамске было шесть камней. Собственно, поэтому его так и назвали. Больше там ничего не было. Люди жили в шести камнях, работали в них, ходили в магазин и отводили детей в детский сад. Шестикамчане, так называли жителей этого города, ездили на машинах по шести камням, а кто-то добирался с работы и на автобусах.  На завтрак, обед  и ужин Шестикамчане ели по шесть камней, зарплату получали  одинаковую, шесть камней. А что им оставалось еще делать, если больше ничего у них не было?


Железный разговор.
У нас с ним состоялся железный разговор.
- Это железно?, -  немного недоверчиво спросил он.
- Да, железно,- уверенно, даже , может, слишком, ответил я.
- Ну, ладно, давай… - он пожал мне своей железной рукой мою железную руку.
- Давай, - ответил я железным голосом.
Мы с ним были железные друзья. Наша дружба была железная. И все, что мы обещали друг другу, было железно. Наши обещания и слова были железными. А как иначе? Только так. Все железно.


 -Алло, да, приходи. Давай.
- Да нет, Алло, не приходи, то есть не приходи Алло, а приходи ты. Поняла? Алло.
- Нет ты не поняла, Алло. Ты приходи, а Алло пусть остается. Алло.
- Да нет, я с тобой разговариваю, а не с Алло. Алло ко мне не придет. Приходи ты.
- Нет, Алло не со мной. Просто между нами этот чертов Алло, понимаешь? Алло.
- Нет, я не люблю Алло, я в другом смысле, что Алло между нами, понимаешь?
- Ты хочешь, чтобы я поговорил с Алло? О чем? Рассказать правду? Какую, о чем ты говоришь? Алло.
- Да нет, я с тобой разговариваю. Какой в жопу Алло?  Забудь об Алло. В жопу его, да, в жопу. Ты забудь, и я забуду.
- Да никогда я его не знал, о чем ты говоришь? Да никогда я его не помнил, чтобы забывать о нем, понимаешь? Что? Ты помнила? О чем? Что об Алло? Ты его всегда боялась? Почему?
- Да нет, я не знаю, почему его не надо бояться, я вообще о нем ничего не знаю. Ну его в жопу, да в жопу, в жопу, да.
- Ты что-то знаешь об Алло? Что? Да ты что?
 В жопу, все в жопу, в жопу, да.


- Бабуля, это классика?
- Не знаю, внучек, сложно сказать. Дай-ка подумаю, внучек. Бабуля это что? На Бабулю надо посмотреть, посмотреть повнимательней, поглубже, внучек. Представим себе, внучек, Бабулю в какой-нибудь конкретной ситуации и будем ее рассматривать как объект действия и воздействия, она объект внутреннего действия и внешнего воздействия. Так, внучек? Ну так вот, что делает Бабуля? А, внучек? Я это вижу так: Бабуля стоит на балконе, поздняя весна, и перебирает лук в корзине. Что сохранилось с зимы? Стоит, шелушит шелухой, нагнувшись. Что мы в ней видим? Как ты думаешь, внучек? Что есть Бабуля? Из чего она состоит? Да, из платка. Платок, скорее всего, это первое в Бабуле. Платок какой? Да, пуховый? Это классика. Далее что? Халат. Или два халата, один поверх другого и, может, шаль. Да, шаль тоже бывает. Так, далее… Вот она нагибается над луковицами, и мы видим что? Ночнушку под халатом(ами). Да, ночнушку. Какую ночнушку? В рюшечку, старомодную, выцветшую, с кружевной полоской внизу. Это классика. Что далее? Далее носки, сложная комбинация старых, дырявых вязанных со старыми, дырявыми синтетическими, покупными, поверх – гетры. Это тоже классика. Вся эта конструкция вливается в тапочки, как правило, из старых обрезанных босоножек. Или галоши. Или валенки. Тут не знаю, тут по ситуации. Но тоже классика. Так что, внучек, Бабуля, скорее всего, классика. Я ответила на твой вопрос? А, внучек? Внучек?
 
Соседи.
-Доброе утро, извините, ради бога, у вас не найдется, случайно три, а лучше четыре бутылочки пива? А то, представляете, собрался попить пива, глядь в холодильник, а нет, кончилось. Но я завтра на рынок пойду, на оптовый, и вам сразу пять верну. Спасибо большое, извините, пожалуйста.

   Вчера в городском парке культуры и отдыха произошла очередная разборка. Группировка А, Б, В, Г, Д, Е, Ё, Ж, З, И, К, Л, М, Н  в борьбе за сферы влияния уничтожила группировку О, П, Р, С, Т, У, Ф, Х, Ц, Ч, Ш, Щ, Э, Ю, Я. Как заявил Ь, в расследование данного происшествия будут брошены самые мощные силовые структуры и будут приняты самые жесткие меры по борьбе с последующей неграмотностью. Расследование возглавляет Ъ.

Внимание ! Новинка! Для мусорных ведер и мешков! Новый наполнитель! Теперь его потребуется гораздо меньше! Мало того, он начинает действовать еще до того, как вы его приобрели. Поэтому звоните прямо сейчас: XII-VI-IIV


Придумано в кабаке.
Девушки, которые не любят сверху.
Девушки, которые привыкли сзади.
Девушки, которые привыкли.
Девушки!
Девушки!?




Поломанный хвост топорщится чуть в сторону. Одно ухо надкусано собакой – расплата за котеночью наивность и доверчивость. Туловище длинное, худое, спина выгнута вверх, немного сутулая, на длинных худых ногах. Потерянно-глуповатый взгляд огромных круглых глаз. Кошка с поломанной грацией.


Он стоит перед печкой, мешает вилкой в кастрюле. Я сижу на табуретке за столом, читаю варианты гимна какой-то маркетинговой компании. Он варит макароны, приговаривая: «Полакомимся, полакомимся…». Достает соль из шкафчика, причмокивая солит. Я читаю тексты о знаменах наших дел, о возмездии рассудка, о торжестве маркетинга над слепой бездарностью. Что-то в этом есть. «Полакомимся, полакомимся». Леонид Львов, поэт и писатель, автор макарон. «Готово, сынок». Ставит кастрюлю на стол, на досточку. «Здорово, спасибо». Леонид Львов, поэт и писатель, автор макарон, мой отец.


In vino veritas.
Под крики: «…дь!» падает бутылка красного вина, кровью разливаясь по столу. Все в вине: винный блокнот на столе, винная пачка сигарет, винная тарелка, винный дистанционный пульт, фотография в рамке, книга, компакт-диски, коробка спичек, пачка таблеток, тетради, черновики, мысли, чувства – все в вине.


Ночь, зима, холод, гололед. Темно, холодно, скользко страшно. Она идет по темной улице, идет медленно, вглядываясь в землю, боясь поскользнуться. Он идет за ней, идет медленно, вглядываясь в землю, боясь поскользнуться. Она слышит медленное шарканье за спиной, ей страшно оборачиваться, страшно поскользнуться, упасть, страшно идти одной поздно ночью зимой по темной улице. Страшно впереди, страшно под ногами, страшно за спиной. За спиной он медленно шаркает, разбирая дорогу под ногами, и питается ее спинным страхом.


Сто одиннадцать рублей,
Что же будет с суммой сей?
Двести словно убежали,
Триста словно потеряли,
От пятисот теперь ни звука,
О тыще думать - просто мука,
Когда сто баксов было – это,
Воспоминания поэта,
Было и двести и пятьсот,
Но где теперь весь этот счет?
Нет ни покупок, ни вещей,
Нет пива кружек, нет лещей,
Нет и последствия угара,
Как и солярия загара,
Нет женщины, что виновата,
За непомерные растраты,
Нет денег, нет еды и нет идей,
Что же случится с суммой сей,
Лежащей преданно в кармане,
 А может быть на стенку в раме,
Повесить, восхваляя верность,
Тех денег, что уже не бедность,
Любить ее и верить ей,
Той сумме в сто одиннадцать рублей?
Но нет, на то они рубли,
Чтобы с теченьем уплыли,
Бурлящей жизни, чтобы не напрасно,
Искать мне завтра двести баксов,
Чтоб поменять их на рубли,
Которые опять бы уплыли.

Я у Бога попросил,
Дать еще немного сил.
А мне Бог ответил: «Нет,
Почитай-ка мой завет!
В Библии все сказано,
Как все в жизни связано…»
Я ответил Богу: «Знаешь,
Может, ты все сам расскажешь?
Я, конечно не ленивый,
Только нету сил на чтиво.
Жить осталось мало мне,
Так хотя б узнать о ВНЕ…»
Бог смотрел, лениво щурясь,
Видно думал, что за участь,
Уготовил он рабу,
Как лежать ему в гробу?
Он смотрел, припоминая,
Что за смерть моя такая,
Сгореть мне или утонуть,
Или попросту вздремнуть,
Оставив газ в печи включенный,
Или жить я обреченный?
Иль на дуэли на отважной,
Мне попадется порох влажный,
Иль солдатом на войне,
Мне суждено попасть во ВНЕ?
Он вспоминал, в глаза мне глядя,
Перебирая в пальцах пряди,
Своих божественных волос,
Какой-то сложный был вопрос.
И тут он вспомнил, оживился,
Взять за руку поторопился,
Сказав: « Пойдем, раб божий, покажу,
О ВНЕ тебе я все скажу…»
И вот я где-то в небесах,
Где ангелы летают в рясах,
Лечу  с проводником моим,
На промо-акцию к мирам иным.
Сначала в ад, где сковородки,
Полны соблазнов, женщин, водки,
Шипят они без масла на костре,
Какое масло может быть во ВНЕ?
Вдали слышны страданья крики,
Суровые святые лики,
Забором оградив сей ад,
Не выпускают мучеников назад.
Там плохо, на то оно и ад,
Но не пора ли в райский сад?
Где арфы, херувимы, облака,
Младенцы пухлые из мяса-молока,
Ласкают слух своим чудесным пеньем?
Где угощают всех вареньем,
Из лепестков опавших роз,
И я надеялся всерьез,
Что попаду сюда, а как же?
За что и кто меня накажет,
За ту всю жизнь, что тяжело далась мне?
Надежда пряталась в кармане,
Моей души, а я молчал,
Вдали стояла колонча,
Святой охранник, не потупя взор,
Смотрел на с Богом сокровенный разговор.
Мне Бог сказал: « Ну, что, сынок,
Пора заканчивать урок,
Пора делами заниматься,
И нам не скоро здесь встречаться,
Поскольку участи твоей,
Я не рассматривал, ей-ей,
И жить тебе довольно долго,
Но только помни ты о долге,
Что нахождение во ВНЕ,
Ты не храни в самом себе,
Неси в народ, что не читали,
Мои священные скрижали,
Непросвещенных просвети,
О неисповедимости пути.»
Вернулся я к себе домой,
Здоровый, сильный, молодой,
Сел, написал вот эти строчки,
А в окончании … (три точки).


Муха села на варенье,
Белка села на печенье,
Ворон сел на угощенье,
Зубр сел на возвращенье,
Клест пошел на повышенье,
Голубь лег на излеченье,
Бабка села на гособеспеченье,
Сом пошел на приглашенье,
Крот читал про развлеченья,
Ученик сел за ученье,
Волк позавтракал сеченьем,
Дорога расплылась мощеньем,
Осина плакала прощеньем,
Буйвол сел на соглашенье,
Чайка села на теченье,
Лайка села на сомненье,
Трутень сел на иждивенье,
Тигр сел на извещенье,
Вот и все стихотворенье.

Где пальмы слов, и нет бананов оправданий,
Где исполнение моих желаний,
Где гитарист поет гитарно,
Где парам, вроде, и не парно,
Где соблюдаются мечты,
Желаний музыка несется с высоты,
Где нет сомнений и забот,
Лишь поцелуем сыт мой рот,
Стою я, глупо глядя в лужу,
Кто я такой, кому я нужен?
Но ты подходишь, затаясь,
Толкаешь в спину, мордой прямо в грязь,
О, эльдорадо, мягкая земля,
Своим лицом я чувствую тебя,
Быть может я, еще в тебя влюбясь,
Вдруг окунусь в ту мягкую, но грязь.



Наступал рассвет, начинался новый день. Люди просыпались и выходили на улицу с растерянным видом. Они оглядывались по сторонам, соображая, где они, и немного постояв, начинали куда-то идти. Пройдя до остановки они задумывались и шли обратно к дому. Они не знали, что делать сегодня. Не проснувшись от снов, где кто-то умел летать, а кто-то нашел кучу денег и драгоценностей, кто-то всю ночь убегал от погони людей с автоматами, кто-то плавал в море с дельфинами, они не знали, что делать сейчас. Они бессмысленно циркулировали по улицам города, не зная, куда идти. На работу? Нет. В магазин? Да тоже не надо. В кино, в театр? В восемь утра? Никуда не надо. Ничего не надо делать. Вслед за ними проснулись их дети. Им снились велосипеды, жевачки, куклы, аквапарки и лимонад. Сегодня им ничего этого не хотелось, сегодня им это было не нужно. Они также растерянно выбегали на улицу, бегали и кричали. Больше делать было нечего. Взрослые ходят молча и задумчиво, дети бегают и орут. Это был день, когда никто не знал, что делать.


Мартышка искала очки для Крылова,
Для Пушкина рыбка ждала рыболова,
Тургеневу мальчик дрова нарубил,
Толстому Кутузов французов разбил,
Барсук обжег свой нос барсуковский,
Чтобы об этом написал Паустовский,
Студент совершил поступок свой мерзкий,
Чтобы об этом написал Достоевский,
И дал Солженицину Сталин ГУЛАГ,
Доктора вызвал  Б.Л. Пастернак,
Гоголь критично смотрел на свой нос,
У Ильфа-Петрова кто-то стулья унес,
У каждого в жизни случится фигня,
Не исключаю, что и у меня.


Есть маленькая лошадь по кличке Тпрррру. Что можно рассказать про нее? Она родилась и выросла в конюшнях. С детства она слышала покрикивания конюхов, команды жокеев, подаваемые ее родителям. Она смотрела на родителей и старших лошадей и училась понимать эти команды. А что людям от лошадей надо? Какие человеческие команды должна выполнять лошадь? Ходить, бегать и останавливаться. И все лошади, в принципе, легко с этим справлялись. Справлялась с этим и маленькая лошадь Тпрррру. Но, так как она была маленькая, никто ходить и бегать ее не заставлял, да и вообще, казалось, внимания на нее никто не обращает. Никому от нее ничего не надо было. Она ходила сама по себе по двору, бегала по пастбищу и щипала траву. Лишь изредка, когда она пробегала мимо какого-нибудь конюха, он крикнет ей: Тпрррру! Тпрррру останавливалась и с интересом смотрела на конюха: Что? А конюх шел дальше, и ничего ему от маленькой лошади не требовалось. Так что, никто от Тпрррру ничего не хотел, лишь чтобы она вот так изредка останавливалась и смотрела. Поэтому ее, наверное, и назвали Тпрррру.