Охота

Где-то в начале сентября, мы с графом Львом Николаевичем собрались на охоту. С вечера, распределив между собой обязанности, стали собирать необходимое. Мне выпала честь заняться провиантом, а непосредственно графу готовить ружья, патроны, охотничьи дудочки и другую амуницию.

Подготовка много времени у меня не заняла. Я спустился в погреб и щедро набил сумку разной провизией: маринованными грибочками, солеными огурчиками, головками сыра и ветчины, хлебом. Единственным затруднением для меня было выбрать спиртное.

В конце концов, дабы покончить с сомнениями, я взял несколько штофов водки и наливки, а также прихватил и бутылочку французского шампанского. Потяжелевшую сумку я с трудом поднял из погреба. В это время граф, напевая модную, но изрядно легкомысленную песенку, пиная щенка Никонора, чистил и смазывал ружья.

Рано поутру, с первыми петухами, позавтракав на скорую руку, двинулись в путь. Несмотря на теплую одежду, я поеживался – утро было довольно прохладным. Через некоторое время, достигнув опушки леса остановились на привал – тащить дальше провиант без отдыху у меня сил уже не было. После мы углубились в чащу и стали выискивать какого-либо зверя. Ружья держали наготове. Звери не попадались. Единожды граф заметил дятла, который методично и самозабвенно долбил ствол огромной сосны. Граф вскинул ружье, прицелился и пальнул. В дятла граф не попал, в сосну то же. Дятел, издавая горестные вопли, энергично взмахнул крылами и улетел в неизвестном направлении.

Бродили мы с графом где-то до полудня. Солнышко уже стало припекать и мне пришлось снять теплую куртку. После мы вышли на небольшую живописную полянку и опять устроились на привал - подкрепиться и выработать дальнейший план действий, поскольку наша охота постепенно превращалась в бессмысленную прогулку.

Я споро разложил провизию, расставил спиртное и позвал графа, он в это время ловил бабочек для своей коллекции. Усевшись поудобнее мы начали трапезу. Водку я разлил по стаканам. Чокнулись, закусили. Потом еще. Граф, смакуя соленый огурец, заявил:
- Вот пожрем и пойдем в ту сторону, - и махнул рукой в неопределенном направлении, - в сторону болот, - продолжил граф, - может кабанов или глухарей настреляем. Я, разливая остатки водки по стаканам, согласился. Мне уже было все равно.

Часам к трем, покончив с едой и водкой, двинулись дальше навстречу приключениям. Мне идти стало гораздо легче и веселее – сумка с провиантом ощутимо полегчала. Настроение было приподнятое.
Дальше наша тропа терялась у леса, мы двинулись наугад. Лес становился сумрачным, чем ближе мы приближались к болотам – становилось тоскливее и тревожнее. Граф вдруг остановился и поднес палец к губам:
- Тсс!
Я замер. Шепотом граф спросил:
- Слышишь шорохи? Не пойму, кабан что ли. Мне сказывали, в этом сезоне кабанов на болотах развелось тьма-тьмущая. Надо бы затаится.

Мы спрятались за упавшим деревом, приготовили ружья и стали выжидать. Шорохи становились громче и громче. Граф скомандовал:
- Приготовься! Как выскочит, я выстрелю.
Я пытался возразить:
- Лев, а вдруг это не кабан?
Граф посмотрел на меня уничижающее:
- Сам ты кабан! Кто еще по болотам может шастать? Вестимо, только кабан!

Вдруг граф дернул меня за рукав:
- Видишь тень? Точно кабан!
 Граф выстрелил, громкое это выстрела разнеслось по болотам. От неожиданности я растерялся. Граф вскочил и с криком:
- Попал! - скрылся в кустах, откуда через минуту раздался душераздирающий вопль. Схватив ружье, я вскочил и бросился на выручку.

Картина, которая представилась моему взору, повергла меня в шок. Я увидел рыдающего графа, стоящего на коленях. Рядом лежал труп какого-то человека с продырявленной дробью головой, поодаль валялась плетеная корзинка, набитая грибами и ягодами. Меня обуял ужас, я подошел ближе:
- Граф, что же вы наделали! Вы убили бедного грибника! Лев, я же вас предупреждал!
Граф поднял на меня заплаканные глаза:
- Теперь меня посадят в тюрьму. Я – убийца!

Граф поднялся с колен и обхватив голову руками ходил взад-вперед:
- Меня посадят. Точно посадят. И за что? За то, что какому-то грибнику по нелепости, видите ли, вздумалось бродить, где ни попадя. Ох, посадят! Ну что этот грибник здесь забыл? Что здесь, места, какие грибные? Мох, да болота. Ох, посадят!

Мне было невыносимо тяжело смотреть на душевные муки Льва Николаевича. Душа моя находилась в смятении. Определенно, я не знал чем помочь этому великому человеку.

И тут меня осенило! Мы же на болоте! В моей голове, словно заноза засела одна единственная мысль: Делов-то, бросим труп в болото и дело с концом. Все равно дело уже не поправишь и грибника не воскресишь. За то графа выручить можно и дело замять.

Граф от моего предложения сначала смутился, но затем, здраво поразмыслив, а попросту говоря, взвесив все за и против, согласился.

Остывающий труп мы не без труда дотащили до болота, благо до него было шагов двадцать не более, и сбросили в зеленоватую жижу болота. Потом я вернулся на место убийства взял плетеную корзинку в руку и хорошенько размахнувшись, хотел было бросить ее в болото, но вовремя одумался: - Вещь хорошая, в хозяйстве сгодится, чего добром раскидываться. Да и собранные грибочки были как на подбор - один к одному. Так корзинка с грибами осталась у меня.

После этого трагического случая мы с графом на охоту более не ходили. Грибника по обоюдному согласию не вспоминали, граф по этому поводу выразился конкретно:
- Чего прошлое ворошить?
Вместо охоты стали ходить на рыбалку да по грибы, от греха подальше.

Ружья свои продали на уездном базаре. На вырученные средства приобрели гнедую кобылку, а то кузнец более не мог катать нас, одышка его замучала. Да и хромал он все сильнее. Совсем медленно бегать стал – запряжется и не бежит. Ничего не помогало его ускорить: ни уговоры, ни плетка. За добрую службу отписали ему вольную и в город отправили на заработки. Ну его, кузнеца этого – сами посудите – на кой нам сдался хромой кузнец?
Кстати, как то сел за чтение уездной газеты "Тульскiй вестникъ" и выяснил, что трагически погибшим грибником оказался школьный учитель из соседней деревеньки. По слухам – народоволец, сосланный за изготовление адских машинок для каких-то революционеров. Газету я показал графу. Это нас с графом успокоило и примирило с собственной совестью. Навсегда.