Полгода боли, полгода печали

Полгода Боли, Полгода Печали.

   Света, Света, Света… Сколько уже прошло? Семь месяцев. А я всё ещё помню тебя. Я помню каждую секунду, проведённую с тобой, каждое твоё слово. Помню твой голос, тихий, спокойный и мягкий, полный любви и нежности, помню твой запах, лёгкий аромат роз, всегда исходивший от тебя. Ты пахла розами даже тогда, 27 июля. Даже сквозь резкий запах крови я уловил тогда запах роз.
    Мы познакомились с тобой в Ставрополе, совершенно случайно. Вечером, я возвращался из кинотеатра и услышал твой слабо зовущий на помощь голос, доносившийся из тёмной подворотни. Какой-то упившийся мужик тщетно пытался тебя раздеть. Чёрт, ты бы и сама его легко оттолкнула, если бы страх не сковал тебя так сильно. Он еле держался на ногах, но когда я «грозно» окликнул его, он довольно ловко ударил меня ножом по лицу, оставив длинный тонкий шрам, прошедший уже через две недели. Я, я, ни разу до этого не дравшийся, трясущийся при виде любого парня шире меня (а почти каждый парень был шире меня),  в лучших традициях карате двинул насильника-неудачника по коленке, от чего он рухнул в лужу, обрызгав мои джинсы.
     Ты тогда посмотрела на меня как на героя. Да я и был «героем» - спас прекрасную принцессу от злого разбойника. А ты была прекрасна, когда мы вышли на свет, я по достоинству оценил твою красоту – я восхищённо (и, к стыду своему, похотливо) разглядывал твоё милое доброе испуганное личико, твои кроваво-красные волосы, твои небесно-голубые глаза, твои тонкие розовые губки. Ты не менее восхищённо улыбнулась мне и поблагодарила за спасение. Я счёл что, как спаситель, заслуживаю награды… И я, всегда боявшийся даже близко подойти к красивой девушке, предложил тебе сходить в кино. Я как раз купил пачку билетов для себя и друзей на премьеру третьего Терминатора. Решив, что «добрая подруга Нина» уступит мне билет, я предложил тебе посмотреть премьеру вместе со мной. А ты, к моему удивлению и радости, согласилась.
     Я провожал тебя до дома и мы непринуждённо болтали. Впервые я разговаривал, да ещё и так свободно, с девушкой, да ещё и такой красивой, как ты. Ты помнишь тему нашего разговора? Я – помню… Мы обсуждали мускулы Шварценеггера. Я хохотал, а ты упорно втолковывала мне, что он – перекачанный. Я всегда буду помнить этот разговор. Хотя всё ещё с тобой не согласен.
     Проводив тебя, я кое-как (с трудом ориентируясь в большом городе, сам-то живу в маленьком) добрался до дома своих друзей. Дверь мне открыла моя троюродная сестра Катя, удивлённо глядящая на моё растянутое в улыбке до ушей лицо. Она впустила меня внутрь и встала рядом, ожидая объяснений моему радостному настроению – обычно-то оно у меня подавленное. Я гордо посмотрел на неё и выложил всю свою нехитрую историю, переврав, правда, в свою пользу эпизод защиты от насильника. Получилось, что их было трое и все они были абсолютно трезвые. «Шрам» (царапина) на лице послужил веским доказательством неравности поединка. Катя, хитро улыбаясь, выслушала меня, а потом радостно заорала:
 - Макс, Зер, Нинка, Зая, Дашка, идите сюда, Зил (это я) девчонку подцепил!
      Рёв со второго этажа (жили мы в особняке Зера) и оглушительный топот по лестнице немного подпортили моё настроение, потому что я понял – сейчас будут издевки и пошлые расспросы. Они не заставили себя долго ждать:
 - Вы уже целовались, Зил?! – Зайка трясла меня за плечи, ожидая честного ответа.
 - Не..
 - А ты уже щупал её задницу? – Нина нагло тыкнула меня в живот локтем и хитро ухмыльнулась. – Готова поспорить ты её тут же за зад схватил, только повод подвернулся!
 - Ты ч…
 - Ай-да молодец!!! – Зер радостно хлопнул своей широкой мощной ладонью по моей хилой спине и я полетел вперёд, упав на Нину. Она насмешливо посмотрела на меня.
 - Ты смотри, как он на баб кидается… После той-то гормоны в голову-то бьют? Или ещё куда?
       Я встал с неё и, отпихиваясь от своих любимых друзей и в частности от обкуренного Макса, пытавшегося сделать мне «сливу», подробно пересказал им историю, приумножив число насильников – их стало пять. Катя насмешливо посмотрела мне в глаза и громко заявила, что я стесняюсь своей непомерной силы и что насильников было десять и все они были из спецназа, вооружённые автоматами. Все захохотали и я расслабился – допрос был окончен. Правда, потом ещё пришлось рассказать, как всё было, главной достопримечательности Зеровского особняка – трёхлетней (но смышлёной не по годам) Даше, плоду любви Зайки и Макса. Затем извинялся перед Ниной и упрашивал её отдать билет. Она на удивление быстро согласилась.
       Светик… Помнишь, что было потом? На следующий день я в шесть часов утра припёрся к тебе и потащил в кафе, чтобы «познакомиться поближе». В кафе разговор получился довольно грустный – ты рассказала мне о своих брате-наркомане и матери-алкоголичке, я – о своём отце-алкоголике. Зато потом я догадался пригласить тебя в гости к себе и познакомил со своими любимыми друзьями. Правда, Макса и Нину пришлось запереть в спальне, чтобы не мешали знакомству (правда они там устроили довольно шумную оргию – нравы у нас были вольные, спали все кто с кем хотел). Света, покрасневшая от избытка внимания со стороны Зера, Кати и Зайки и от стонов, доносившихся сверху, уделила всё внимание Даше. С ней они легко и быстро нашли общий язык. Затем Катя отвела тебя на кухню «сказать пару слов» и вернулись вы аж через полчаса, обе чем-то довольные. Ты мне так и не рассказала о подробностях разговора, только что Катя сказала, что двери этого дома для тебя всегда открыты. Вот видишь? У тебя всё могло бы получиться и без меня… Почему же ты прыгнула, Света, почему… Не нужно было… Ведь «двери этого дома для тебя всегда открыты»… Только ты уже в них никогда не войдёшь… Да и входить больше не к кому… Дом пуст. Хотя сейчас его, возможно, уже купили.
       Ещё один день мы с тобой провели в радости и счастье, наслаждаясь обществом друг друга. В нас всё было схоже – и судьбы, и характеры, и интересы, и взгляды на жизнь. У нас даже оказалась общей привычка грызть бумагу. Наши души были зеркальным отражением друг друга.
       Потом настал тот вечер, когда мы пошли в кино. Катя, Зая, Макс и Зер сидели и обсуждали фильм, а мы молча и смущённо смотрели друг другу в глаза. Весь фильм. Все два часа, включая перерыв. Друзья смотрели на нас как на идиотов, а мы сидели и не говорили друг другу ни слова. Всё и так было понятно. Мы дьявольски влюбились друг друга. Мы просто поняли, что рождены друг для друга, что мы не можем друг без друга, что мы и есть половинки друг друга, что мы – одно целое.
       А потом мы и стали одним целым, во всех смыслах этого слова. Ты проявила инициативу первой, неожиданно для нас обоих. Ты подошла ко мне, обняла меня и сказала, что хочешь быть моей, что хочешь быть со мной, что хочешь чувствовать меня всем сердцем и душой, а потом смущённо помолчала и добавила : «и телом»… Мы долго и страстно любили друг друга. Ты была девственницей, но я знаю – больно тебе не было. Тебе было так же хорошо, как и мне.
       Долго мы ещё лежали голые в постели, прижавшись друг к другу и рыдая от счастья обладания друг другом. Мы наслаждались каждой секундой этого вечера. Вечера 27 июля.
       А потом меня ледяным стержнем ударила в сердце мысль – мне пора. Мне действительно пора уезжать… Уезжать домой, в Ахтубинск. 29 я уже должен был уехать. У нас был впереди ещё день, но это послужило для меня слабым утешением. Я грустно посмотрел на тебя. От моего взгляда твоё радостное личико сразу опечалилось, хотя ты ещё не сразу поняла, в чём дело.
 - Что случилось, Зил?
 - Света… Послезавтра я должен уехать.
    Ты испуганно посмотрела на меня, решив, что это глупая шутка. Затем ты сглотнула и тихо прошептала, заранее зная ответ:
 - А когда ты вернёшься?
 - Я уже никогда не вернусь. Света, я живу не здесь, а в Ахтубинске, это в Астраханской области. Это не так далеко отсюда, но вряд ли я смогу приезжать – у меня просто нет времени. Я должен готовиться к поступлению в ВУЗ, должен налаживать дела в школе. Я буду иногда звонить, хотя моя мать конечно же пожалеет денег.
     Ты покачала головой, словно не желала и слушать о подобном. Ты уверенно и твёрдо посмотрела мне в глаза и чётко произнесла:
 - Возьми меня с собой.
 - Ты что, Светик, куда я тебя возьму? – я удивлённо посмотрел на тебя, не ожидав такого поворота (хотя ожидать следовало).
 - Возьми меня к себе в Ахтубинск. Если ты меня любишь – возьми. Возьми. Меня. С собой. – произнесла ты.
 - Света, не будь дурой! – неожиданно резко для себя произнёс я.
    Эти слова эхом пронеслись в головах у нас обоих. Я не хотел этого сказать, но мой рот меня не слушался – он говорил то, что я не думал:
 - Я не могу тебя взять с собой. Не глупи. Куда я тебя возьму? Что я скажу родителям? Что переспал с тобой? Что? Я не могу тебя взять. Ты останешься здесь. – меня самого поразил холод своего голоса.
       Ты неподвижно смотрела на меня, две ровные сверкающие струйки хрустально-чистых слёз побежали по твоим белым нежным щекам. Твоё дыхание ничуть не сбилось, твой нос не начал хлюпать, просто ты тихо плакала, молча и не шевелясь. Плакала и смотрела на меня. Я догадывался, какие мысли были у тебя в голове – что я тебя использовал. Так оно и выходило. Против твоей и моей воли. Потом ты встала и стала одеваться. Теперь недвижим был я, настала моя очередь не верить своим глазам и ушам. Если бы я тогда догадался, что произойдёт дальше, я бы всё равно не смог тебя остановить – так сильна тогда была ты и так слаб я. 27 июля я оказался самым слабым человеком в мире…
        Ты взяла со стола, стоявшего у кровати, ручку и лист бумаги, грустно посмотрела на меня, прошептала «прощай» и вышла. Часто я сейчас слышу это «прощай» - твоё последнее слово, произнесенное в этом мире, последнее слово – произнесённое для меня.
         Через некоторое время я решил, что всё должно было закончиться не так, и вышел вслед за тобой. Я хотел извиниться, попрощаться по-человечески. Попросив Зера сопровождать меня, я побежал к твоему дому, надеясь догнать тебя по пути или хотя бы застать дома. Всё вышло иначе – Зер хлопнул меня по плечу и указал на недостроенное здание невдалеке от нас. На крыше здания, освещённая слабым светом заката, стояла фигура. Тогда я ещё не понял что к чему, не успел среагировать. А фигура упала вниз. Зер схватил меня за шиворот и побежал к месту падения, шипя мне в ухо «шевелись, идиот». Мы пришли к забору, окружавшему здание, и я своими глазами увидел ужас во плоти… Света, я увидел тебя, свисающую с длинных металлических стержней забора… Я увидел струи твоей крови, текущие из твоей спины и пробитой насквозь головы… Не чувствуя своих ног, я, сам плохо осознавая происходящее и свои действия, подошёл к забору и посмотрел на тебя… Один стержень насквозь пронзил грудь, другой – затылок и вышел через глаз… Резкий запах крови и лёгкий запах роз… Я просунул руки между стержней и снял, вернее содрал тебя с забора, с ужасом услышав хруст твоих костей… Я держал тебя на руках и повернулся к Зеру, он печально наблюдал за мной, дрожащими пальцами набирая номера скорой и милиции на сотовом. Я  рухнул на колени, ты упала с моих рук на землю. Я, рыдая, перевернул тебя и посмотрёл в твоё когда-то милое, а теперь искажённое смертью лицо… На твоих бледных губах замерла грустная улыбка. Твой глаз бессмысленно смотрел в небо, на котором уже загорались звёзды. Из груди, изо рта, из раны в голове ручьями текла кровь. Она залила мне всю одежду, но я не замечал этого. Я непонимающе, неверяще смотрел на тебя, в твоё изуродованное лицо. Я плакал, звал тебя, тряс… Вдыхал резкий запах крови и лёгкий аромат роз… Потом я прижался к твоей пробитой груди и так просидел до тех пор, пока меня не оттащил от неё милиционер. Он сказал мне «зря ты тело трогал, дурень». Я развернулся и что есть мочи дал ему по морде. Он удара наверняка почти не почувствовал, но попёр на меня с явным намерением то ли ответить, то ли  арестовать. Зер встал между нами, сам в два раза больше этого милиционера и протянул ему деньги, заминая недоразумение. А я вернулся к тебе. Я снова сел на колени,  сел рядом с разочарованно качающим головой врачом, сел и вновь посмотрел в твоё, по-прежнему милое для меня, лицо… Я осмотрел тебя и взял из твоей руки записку, ещё не успевшую попасть в лужу крови… Затем снял с тебя чудом не заляпавшийся в крови крестик… Чёрный неосвященный крестик, который я подарил тебе… Признак отринувших господа… Мы оба отринули господа – и мы оба поплатились за это… Твою записку я прочёл только когда приехал домой в Ахтубинск. Она всегда со мной, лежит в кармане штанов, затёртая и немного порванная. Я часто перечитываю её… «Зил, радость моя! Лапочка, ты даже не представляешь как я тебя люблю! Мне так жал, что у нас никогда ничего не получится. Ведь ты навсегда уезжаешь от меня! Я люблю тебя и не устаю это повторять. И хотя наша любовь была короткой – всего 5 дней, поверь мне, я ни о чём не жалею. И меньше всего я жалею о той ночи. Ты был у меня первым, ты же стал и последним. Поверь мне, если бы ты сделал мне предложение, я бы пошла за тобой. Хоть на край света. Большое спасибо тебе!!! Всего за неделю ты сделал меня самой счастливой Светой на свете. Из нас бы вышла прекрасная пара, но ты не захотел взять меня с собой. Я на тебя не в обиде. Я люблю тебя больше всего на свете: больше себя, больше своей бессмысленной жизни, больше Бога!!! Я тебя люблю, люблю, очень люблю! Зил, ни здесь, ни там – нигде я никогда тебя не забуду. Я всегда буду помнить о тебе… Для меня ты лучший. Моё сердце навеки твоё. Навеки твоя, Света Краснова aka Redhat»… Я так люблю тебя, Света…
        Зер похлопал меня по плечу. Я последний раз вдохнул твой лёгкий аромат роз и встал. Нетвёрдо стоя на ногах, я осмотрел всё вокруг, будто впервые здесь очутился. Зер сочувственно подхватил меня под руку и повёл домой. Дверь, как всегда, открыла Катя и без разговоров подхватила меня, измазанного кровью и слезами, потащила к дивану. Весело поначалу спускавшиеся друзья тут же молча окружили меня. Зер отвёл Нину в сторону и всё ей рассказал так, чтобы услышали и другие. Услышал и я. Я отвернулся к спинке дивана и вновь зарыдал. Зер поднял меня на руки и отнёс в комнату, отведённую мне, уложил меня одетого на кровать, укрыл, запер окна, чтобы я не выбросился ненароком, выключил свет и ушёл, заперев дверь. Я молча лежал и смотрел в потолок, слушая, как Зер раз за разом во всех подробностях пересказывал случившееся. Я услышал, как заревела Даша и Зая принялась её успокаивать, как заревела она сама. Через два часа всё стихло и они разошлись по комнатам. Трахаться никому не хотелось. Через полчаса уснул и я.
        Утром я проснулся. Катя тихо сообщила мне, что Зер всё устроил, что всё списали на несчастный случай и тебя хоронят сегодня, 28 июля, как обычного человека, а не как самоубийцу. Она сказала, что они с Зером идут на твои похороны, спросила, пойду ли я. А я молча лежал и глядел в потолок, ничего не понимая и не воспринимая. Я так провалялся весь день. Временами ко мне в комнату заходила Даша, ложилась ко мне на грудь и смотрела в мои пустые глаза, тщетно пытаясь утешить. Но каждый раз она не выдерживала и начинала рыдать, а Зая, тихо извиняясь, выносила её. А я лежал и думал о тебе… Вспоминал запах роз…
        А наследующий день я уехал домой. Катя сказала моей матери о том, что у меня умерла девушка, мать отнеслась к этому холодно, но меня трогать не стала, оставив наедине с депрессией. В школу я пошёл как никогда мрачный и долго выслушивал насмешки одноклассников в адрес моего угрюмого вида. Но мне было плевать. Мне уже было на всё плевать. Я думал о тебе, Света, я ждал встречи с тобой. И при помощи лезвия я пытался приблизить эту встречу. Но все попытки окончились безуспешно.
        А потом, 4 октября, мне позвонила Нина. И с грустью в голосе сообщила, что от передозировки наркотиков моя любимая троюродная сестрёнка Катя попала в реанимацию где и лежит без сознания. Я выслушал и молча повесил трубку. Потом лёг на диван и вновь вспомнил о тебе… 6 октября Нина вновь позвонила мне и дрожащим от плача голосом рассказала, что Катя скончалась, так и не придя в себя, что Зер, не выдержав, выпил пузырёк йода и, отмучившись час, удавился цепью, что они не в силах вынести все эти потери и решили тоже совершить групповой суицид, что они уже совершили его, что Макс по их же воле убил своих жену и трёхлетнюю дочь, а себе по рукоятку засадил в горло нож… И что она, Нина, на этот час последняя выжившая, но это тоже ненадолго, потому что в её желудке быстро растворяется удесятерённая доза снотворного. Нина сказала, что ей очень страшно, что ей очень жаль за тебя и меня, за всех нас. Но разговор окончить не получилось. Её голос оборвался на полуслове и я услышал, как она упала, как трубка стукнулась о тумбочку. Теперь я стоял и думал, что все мои лучшие друзья только что умерли.
       Я любил свою сестру и своих друзей, но тебя я любил больше всего на свете. Ты, Света, всегда была, есть и останешься самым дорогим для меня существом на земле. Мне жаль их, я скучаю по ним, но это ничто по сравнению с той болью, которую подарила мне ты. Я живу с этой болью и буду жить с ней ещё долго, до самой нашей встречи. Потому что пока я этой встречи просто не заслужил.
       Ты научила меня очень многому, Света. Ты научила меня Добру и Злу, Любви и Ненависти. Я ненавижу окружающих, но мои новые друзья говорят, что я очень добрый. Я знаю, если нужно будет убить младенца, я без колебаний убью его как угодно мучительно. Но до тех пор я буду водить бабушек через дорогу и помогать слабым, протягивать бомжам свои немногочисленные карманные деньги и утирать слёзы с лиц тех же младенцев. Я часто задаюсь вопросом, кто я – добро или зло? Наверное я и то, и то. И во мне это переплелось причудливее, чем в ком-либо другом…
       Моим лучшим другом стал Дьявол. Моей постоянной спутницей стала Печаль. Жажда смерти, своей и чужой, стала одной из немногих мыслей в моей голове. Не о многом теперь я думаю. Я думаю о тебе. О смерти. О нашей встрече после смерти. Я живу для этого, живу ради тебя, живу для этой встречи. Я живу ради смерти. Часто меня спрашивают – что останавливает меня? Почему я ещё не умер? Я пытался… Тонкие шрамы на моих руках – память о тех попытках. А теперь я понял – пока я не докажу, чего стою – к тебе меня не пустят. И я живу, доказываю, ради тебя, для тебя. Больше мне ничего не нужно. Мне нужна только ты. Я люблю тебя, Светлана.
       Помнишь, как мы звали тебя Красной Шапочкой за красные волосы и детский характер? Я – помню. Ты была самой чистой, самой прекрасной, самой доброй и умной, самой нежной девушкой на земле. Самой любимой. Я любил тебя так, как невозможно любить. Это было неземное чувство. И оно осталось во мне. С каждым днём любовь всё больше распаляет мою изъеденную болью душу. Я медленно заживо сгораю от печали и любви. И я верю, что даже сейчас – эта любовь взаимна.
       А теперь у меня есть настоящий друг – тоже девушка. Она похожа на тебя. Такая же чистая и добрая, такая же ласковая. Я часто хочу её увидеть и иногда у меня проскакивает мысль – а не полюблю ли я её? Нет. Я всегда буду любить только тебя, Света. Никто мне тебя не заменит. Наша любовь – вечна.
      Знаешь, ты часто снишься мне. Обычно – в кошмарах. Я часто вижу в своих снах повторение вечера 27 июля. Но на кануне Дня Всех Влюблённых ты приснилась мне живой и светлой, такой, какой ты была в первый день нашего знакомства. Удивлённая и напуганная, но такая красивая. Спасибо тебе за этот подарок. Это был мой первый подарок на День Святого Валентина. Я люблю тебя, Света.
        Света, Света, Света… Сколько уже прошло? Семь месяцев. А я всё ещё помню тебя. Я помню каждую секунду, проведённую с тобой, каждое твоё слово. Помню твой голос, тихий, спокойный и мягкий, полный любви и нежности, помню твой запах, лёгкий аромат роз, всегда исходивший от тебя. Ты пахла розами даже тогда, 27 июля. Даже сквозь резкий запах крови я уловил тогда запах роз.
         Полгода боли, полгода печали. Полгода любви. Я жив только ради тебя. Я умру только ради тебя. Всё, что я делаю – я делаю для тебя. Ты никогда не уйдёшь из моего сердца, из моей памяти. Моё сердце – целиком твоё. «Ни здесь, ни там – нигде я никогда тебя не забуду». Я могу сказать тебе тоже самое, Света. Я всегда буду помнить тебя, всегда буду любить тебя, Света.
         Света, Света, Света… Всегда.