ЕСЛИ...

И если ты способен все, что стало
Тебе привычным, выложить на стол,
Все проиграть и все начать сначала,
Не пожалев того, что приобрел…
(Р. Киплинг, «Если», пер. С. Маршака)



1. Ева и Адам   

Если бы ты не зашел ко мне,
я должна была бы сама зайти к тебе.
А. Милн. «Винни-Пух и все-все-все»

Деревня наша, до того, как красноармейцы переименовали ее в поселок Буденновский, называлась Тырчь. Что такое «тырчь», сказать не могли даже старожилы. Хотя дед Семен утверждал, будто на языке кочевников, что топтались здесь еще в те времена, когда Калигула блаженно гукал в колыбельке, это слово, больше похожее на плевок сквозь зубы, означало «бездонный колодец».
Колодец, стоявший посреди Тырчи, был отнюдь не бездонный, а просто высохший. Местные алкоголики, как выяснил однажды случайно бездельник и хулиган Васька Пертищев,  прятали в его стенках бутылки с заначкой. Кто первый догадался выдолбить в этих стенках дырки, а может, они и были там уже тогда, когда по полям носились кочевники, история умалчивает.
Васька полез в колодец на спор. По глупому. Красавица Шурка Дроздова обещала поцелуй за самый безумный поступок. Начиталась романов, дура. Вообразила себя донкихотовской Дульцинеей.  В тринадцать много разной мути в голову лезет. Пертищев в Шурку был влюблен по уши еще лет с семи. Долговязый и неуклюжий, в двенадцать он напоминал подъемный кран, особенно когда вытягивал вперед костлявые руки.
Чью-то шутку о том, что в бездонный колодец только и прыгать с таким ростом, народ подхватил с удовольствием. Васька с каждым днем мрачнел все больше. Но отступать было поздно.
Поход в колодец назначили на воскресенье. Деревенская детвора стягиваться к «месту происшествия» начала часа за два. Все обсуждали: сдрейфит Васька или нет. Ближе к полудню решили, что все-таки сдрейфит. Шурка стояла перед колодцем, наряженная, как свадебная кукла.
В четверть первого неизвестно откуда нарисовалась шпана из соседней деревни. Тоже прослышали про спор. Пришли с миром, принесли яблок-антоновок. Сели, захрустели. Наши косились на них с недоверием и на всякий случай выискивали глазами в траве дрын покрепче, если дело дойдет до рукоприкладства. Шпана бездействовала.
Минут через пятнадцать появился Васька. Сборище заметно оживилось. Одет он был колоритно: болотные сапоги выше колена, ядовито-зеленый комбинезон с чужого плеча и тельняшка. На шее нес веревку с крюком.
«Страховка», - шепотом поведал кто-то из знающих.
Толпа уважительно расступилась. Бездельник и хулиган Васька поплевал на руки и только потом поднял взгляд на Шуру.
– Слышь, пацан, там сбоку в колодце лестница есть, скользкая правда, – неизвестно зачем произнес кто-то из шпаны.
Не отрывая глаз от Шуры, Васька обронил:
– Сам знаю.
Потом закрепил крюк на стенке колодца и перекинул ногу через бортик.
– Только чур: до дна, – сурово сказала Шурка.
Васька  презрительно пожал плечами и полез вниз. Крюк предательски заскрипел. Девчонки ойкнули.
– Да тут лестница ремонтировалась недавно! – Гулко сообщил нам из колодца голос Васьки. – Так что, Шурка, целовать тебе меня - не перецеловать.
Все заржали. Шурка стояла красная, как рак.
– Ниче-ниче! – Подбодрил ее кто-то из соседской шпаны. – Это поначалу неприятно и слюняво, а потом даже нравится.
– Ух ты! – Неожиданно завопил Васька. – А здесь мужики склад сделали. Эй, киньте веревку какую-нибудь!
Трое или четверо пацанов бросились на помощь. Через пару минут из колодца были извлечены бутыли с мутной жидкостью.
– Самогон, – голосом знатока провозгласил Тихон, сын кладбищенского сторожа Игната. Ему мы верили. Дед Игнат исправно закладывал за воротник, и уж кто-кто, а Тихон знал и как выглядит самогон, и как пахнет.
Быстро организовали нехитрую закусь. Неизвестно откуда появились помидоры, огурцы. Кто-то смотался домой за рыбными консервами
– Ой, достанется от мамани тебе за рыбку, – протянул Васька. Только ты не думай. что и тебе нальют. – Он стоял с гордым видом зрелого человека. Пьют только те, кто постарше.
– А до дна ты так и не долез, - поджав губы, сообщила Шурка.
– Да он теперь герой, что ему с тобой целоваться, - весело заржали вокруг. 
Шурка гордо вздернула голову и направилась в сторону дома.
Самогон оказался крепким. Пили часов до пяти вечера. Развезло всех будь здоров... Домой идти не хотелось: перед мысленным взором маячили отцовские ремни. Шпана из соседней деревни уже отчалила, спотыкаясь на каждой кочке. Последнее, что мы услышали из-за деревьев, было: «В родничок окунуться надо, протрезветь, что ли…»
Потом Шурка вернулась.
– Вася, твоя пришла!
Бездельник и хулиган Васька икнул и попытался оторваться от земли. Неудачно. Шурка вздохнула и попыталась взвалить на себя воздыхателя. С трудом, как штангист-тяжеловес, она встала и пошла вперед. Васькины ноги волочились сзади, оставляя на земле две линии.
– Ой, деточка, да что ж с ним приключилось-то? – Охнула бабулька, продававшая вареную кукурузу возле пивного ларька. – Не поранился-то хлопец?
– Нажрался он, - угрюмо крякнула Шура.
Тащить по главной улице пьяного Ваську предстояло еще метров пятьсот.
– Ух ты, девка с малого возраста к семейной жизни привыкает! – Хмыкнул попавшийся навстречу поддатый мужичок.– Помочь, что ли?
– Сама справлюсь! – Огрызнулась Шурка.
За спиной мирно посапывал Васька. Он не проснулся, даже когда Шура стряхнула его с плеч под порогом дома.

2. Следящий за тобой

Если бы я мог представить себя богом, я бы стал им!
А. и Б. Стругацкие – «Трудно быть богом»

– Видеть тебя не хочу, что ты мешаешься под ногами!
Она смотрит на меня тем взглядом, который я давно научился понимать. От «иди ко мне, мой хорошенький» до «убирайся, грязная сволочь» прошло чуть меньше года. Изменился я, изменилась она. Да, я не тот обаяшка, что попался ей посреди улицы холодной мартовской ночью. Я другой. А чего она хочет? Чтобы мир оставался прежним? Но ведь и она изменилась. А я до сих пор смотрю на нее снизу вверх. Мне никогда не стать такими, как они – те, кто приходит к ней.
Они не знают, что я наблюдаю за ними. Но  иногда, когда она бывает в духе, и зовет меня к себе, я слышу вопрос:
– Мне кажется, что ты знаешь намного больше, чем притворяешься. Разве не так, хитрая твоя рожа?
А я как всегда молчу. Впрочем, это естественно. Я привык, что стал жилеткой.
Поджав колени, она сидит и нервно курит длинную сигарету в деревянном мундштуке. В глазах ее – печаль и тоска. Я знаю, почему. Только вчера жаловалась мне на этого своего… Жоржика. Мерзкий и слащавый, как его имечко. И ее он все пытался назвать как-то на свой манер.
– Альхен, привет! – Телефон у нее дома с громкой связью, и она ленится снять трубку. В кнопку ткнуть проще. Посторонних ушей здесь нет. Я не в счет. Я свой.
– Если ты меня еще раз так назовешь…
– То что? – В его голосе звучит ничем не прикрытая насмешка. – Ты меня бросишь? Девочка моя, меня женщины не бросают. Это я ухожу и прихожу, когда захочу.
Она зло поджимает губы.
– Придешь, когда захочешь и отдашь мои кассеты, урод!
– И больше ты от меня ничего не хочешь? А если… – Он отпускает привычную сальность. Какие они все пошлые! Впрочем, сама виновата. Прыгает в постель чуть ли не к первому попавшемуся… Лишь бы только у него была тачка и шуршащие бумажки. А такие говорить ни о чем не умеют. Разве что о тачках и бумажках. 
Несколько дней назад слышал, как она разговаривала со своей подружкой. Обсуждали какого-то Славика. Подружка просто млела:
– Ой, он такооой хаароошенький… У него такаааая милая «Хонда»…
Все они такие… И чего она в них находит? Вот один был приличным человеком. Это ее бывший однокурсник, кажется. Или одноклассник. Забавный парнишка. Хотя, какой он парнишка… Он же ее одногодка. Значит, ему тоже под тридцать.
Они пришли, когда шел дождь. Мокрые оба – с ног до головы. Она злая и нервная. Он, наоборот, веселый несмотря ни на что.
– Меня раздражает эта твоя привычка лыбиться по любому поводу!
– Да брось ты! А что, надо все время ходить букой? Жизнь и так достаточно проблемная штука. Еще и отвлекаться на разные мелочи! Ну подумаешь – дождь. Грибы зато растут. Давай завтра-послезавтра за грибами в лес, а? Ну брось ты эту свою фирму и шефа-идиота!
– Дурак ты…
– Хорошо, дурак. Мокрый. А если ты мне дашь полотенце и я вытрусь, то буду сухим дураком. Мой интеллект от этого не изменится, зато мокрых пятен у тебя на полу будет меньше.
Она пошлепала в ванную. Он начал стягивать брюки и рубашку.
– Раздеться мог бы и в другом месте!
– Ой-ей-ей! Мы никогда не видели мужчину без брюк!
Мне со своего места не только все слышно, но и видно. Я смотрю в его глаза и понимаю, что его веселость – напускная. Кажется, он в нее влюблен. Давно и безнадежно. Она этого или не понимает, или делает вид, что не понимает.
– Иди в ванную, прими душ.
Он неожиданно хватает ее за рукав халата.
– Вместе с тобой.
–  Слушай, ты совсем обнаглел!
– Естественно. Я всю жизнь таким был. Но наглость не стала моим вторым счастьем. – Он подхватывает ее на руки и выносит из комнаты. Купаются они долго. Даже, пожалуй, слишком долго. Ладно, я не лезу в ее личную жизнь. Я просто друг. Тот, кому можно сказать все, и который все простит. Тем более, что я ее боготворю. И она это знает.
Влезть в ее шкуру я не могу. Знать бы, что она чувствует… Почему выбирает не тех, кого надо?
Они выходят из ванной.
– Только прошу тебя: не оставайся. У тебя деньги-то есть?
– Не волнуйся, на метро мне хватит. А что ты так быстро меня выгоняешь? Любовника ждешь, что ли?
– Уходи. Уходи, пожалуйста…
Ну, почему… Почему??? Я ведь видел его глаза, я знаю обо всех его чувствах. Ведь не предаст же, а? Что ей еще надо?
Снова телефонный звонок. Опять Жоржик? Или Славик? Нет, это ее шеф. Он же -  «главный». Он же – «старый вонючий похотливый козел». Я сначала думал, что это разные люди. Оказалось – один и тот же.
– Я к тебе приеду на выходные.
– Не стоит.
– Ты забыла, сколько я тебе плачу? За красивые глаза, что ли?
– Я тебя выставлю за порог.
– Попробуй.
– Попробую. И еще как попробую…
– Отбой.  Привет этому… как его… Буратино… Или Арлекино…
– У тебя еще и склероз.
Она нервно курит сигарету и меряет шагами комнату.
– Как они меня все достали, как они меня все достали…
Такой я ее не видел еще ни разу. Ссутулившаяся, с погасшим взглядом, руки – как две плети. Взяла бумажку, прочла, скомкала, выбросила. Начала вытирать пыль. Потом бросила тряпку в угол, забралась на диван, закрыла лицо руками. Ее плечи вздрагивают.
– Да сколько же  это будет продолжаться… Почему все эти козлы – на одну меня?
Утром она ходит с таким же блуждающим взглядом. Возможно, я излишне восприимчив, но ее напряжение передается и мне. Я понимаю, что надо что-то сделать. Что-то сделать… Но что? Я не она, мне тяжело принять правильное решение.
Всю вторую половину дня она лежит и читает какой-то из многочисленных дурацких романов, разбросанных по нашему дому. «Дурацкие романы» – это из фраз того, который одноклассник. Он сильно удивился, когда увидел целую полку таких книжек.
– Зачем ты читаешь этот мусор? Тебе ведь нравился Достоевский?
Она только пожала плечами. Ничего не ответила.
Звонок в дверь. Она снова вздрагивает. И тогда я принимаю решение. Неслышно выбираюсь из своего укрытия и осторожно лезу вверх. Интересно, она знает об этом моем «секретном месте»? Открыл я его давно, но все не мог понять, почему оно мне так нравилось. Теперь, кажется, понимаю. Это идеальная позиция для нападения.
Он заходит. Я вижу его широкую спину и бритый затылок со складками. И еще я вижу ее испуганные глаза.
– Я тебе больше предлагать ничего не буду. У тебя два варианта. Или да, или нет. Если нет, то завтра мы с тобой распрощаемся, и я посмотрю, где ты найдешь работу. Я рекомендую тебе ответить «да».
Она облизывает сухие губы. Я вижу, как нервно пульсирует жилка на ее шее.
– Но это же подло…
– Это правильно. Это рыночные отношения.
И тут он поворачивается, открывая самую незащищенную часть.
И я прыгаю. Я целюсь ему в горло и в глаза.
– Падла!!! Убери своего кота! Убью!!! Убью!!!
Краем глаза я вижу, как она хватает утюг. Это единственная тяжелая вещь, которая есть под рукой. Неужели кинет?
– Базилио, брысь! Отпусти его, дурак!
– Убью, тварь! – Орет старый вонючий козел. Я знаю, что мне нужно сделать только одно движение…
Но тут на меня обрушивается потолок. Я медленно сползаю вниз. Глаза застилает кровавая пелена.
… А потом меня трясет в какой-то колымаге, и я пытаюсь открыть глаза. Но на них кто-то положил две маленькие желтые луны, и они тяжеленные – не открыть веки. Ворочаю башкой.
– Лежи, лежи, дуралей, - всхлипывает она, и я успокаиваюсь.
– Вот живучая животина! Надо будет потом с ним побеседовать и узнать секрет долголетия.
– Я ненавижу, когда ты лыбишься по любому поводу!
– Ты мне это уже говорила…


3. Лицо Горгоны
Если бы что тому воспрепятствовать захотело,
он препятствие удалит, разрушит и приобретет желаемое.
А. Радищев. Путешествие из Петербурга в Москву

– …Да заплатите ему, сколько скажет. Две недели осталось, денег не считать!
Василиск раздраженно бросил трубку и  протер воспаленные глаза. Шли вторые сутки без сна. И судя по всему, домой он не попадет и сегодня. Он снял трубку и набрал номер.
– Дорогая, ужинайте и ложитесь спать без меня.
– Искандерович, а может, ты вообще от нас съедешь на время этой твоей чокнутой предвыборной кампании? – Промурлыкал в трубке голос.
По батюшке его величали только супруга и ближайшие друзья. Почти все остальные, не считая официальных лиц и клиентов, – Василиском. Это прозвище к нему приклеилось намертво еще много лет назад, в школе. Ныне покойный преподаватель литературы Михаил Шлигельман (хотя какой он Михаил – сразу по носу и ушам видно, что Мойша), только придя в школу, выделил из тридцати учеников одного.
– Как-как, юноша, вас звать-величать? Нет, по имени-отчеству, пожалуйста, вы, в конце концов, уже все взрослые молодые люди. Искандерович? Ух, какое редкое имя у вашего батюшки! А вы получается... Хе-хе... А вы – Василиск. Знаете, что это за зверь такой?
...В который раз его взгляд вернулся к вырезке из «Энциклопедии мифологических существ». Подарочек подсиропили сотруднички. Юмористы, чтоб их…
«Василиск рождается из петушиного яйца, высиженного жабой. Он обитает в расщелинах скал, пещерах; является хранителем кладов. Он не нуждается в пище, ему достаточно полизать камень, чтобы утолить голод. Василиск обладает смертоносным взглядом, который проникает сквозь стены и обращает все живое в камень. Но взгляд василиска смертелен и для него самого: он умирает, увидев свое отражение в зеркале».
Прозвище, что называется, "пошло в народ". Из школы оно перекочевало в институт, потом в армию, затем опять в институт. Василиск – рядовой Тихонов – "дед" Василиск. К двадцати восьми он удивленно озирался, когда его окликали по имени. К сорока годам из "товарища Тихонова" он превратился в "г-на Тихонова, заведующего консалтинговой фирмой "Юджин Фэйвор". Фирмочка росла, ширилась и подавала надежды вырасти со временем в финансового монстра. 
Василиск поймал свое отражение в окне и отвел глаза. Он сильно оплыл за последние годы, сидячая работа свела на нет былую подтянутую фигуру. От прежнего молодого Василиска остался только тяжело-свинцовый взгляд глубоко посаженных глаз.
  Этот взгляд исподлобья ему понадобился еще не раз. И в армии («Слышь, салага, ты чего это от деда решил бабки спрятать?»), и потом, в райкоме («А книжечки эти у тебя откуда? Не знаешь? А если по зубам дам, вспомнишь?»). Веселое было время… Василиск потянулся и зажмурился. В голове мелькали воспоминания бурной молодости. Да, сейчас так не повеселишься. И плеск речки уже не тот, и дым костра другой… И смех заливистый, по реке разносящийся далеко-далеко, распугивая  рыбу и пробуждая матерящихся рыбаков.
Да и вообще, люди не те. За идею не работают… Деньги, деньги, деньги… Суета, все суета…
Он приоткрыл  глаза и уставился на фото кандидата. Вялый подбородок и пухлый указующий перст упирались в  смотрящего. «Ты голосуешь за бандитизм? Тогда нам не по пути!». Дурацкий плакат. Откровенно слабый. Отталкивающий. Но клиенту нравится.
«Нет, ну кто заставлял тебя, старый дуралей, идти начальником предвыборного штаба! - В который раз мысленно выругал себя Василиск.  – И этот наш любитель депутатского кресла – тоже не ахти. Вот же бабье лицо, до чего противно…
Неймется молодежи, легких денег им подавай, – он закурил и глубоко затянулся. – Нет чтобы пойти куда паяльником помахать! Оба же – совсем зеленые. Один, правда, успел в армии отметиться. И деньжонок себе порядочно сколотил. Но наш-то, наш… Эх! Папина деточка!»
Василиск в сердцах сплюнул. Клиент у них был капризный, но со связями. Папа занимал важный пост в Москве и хотел иметь в местной законодательной власти прикормленного родственника. А тот мало того, что дурак, так еще и с амбициями. Строит из себя нувориша. Вчера отмечал день рождения. Ну знаешь же, что предвыборная кампания идет, вел бы себя тихо! Нет, решил поиграть в русского барина. В ресторан приехал с цыганами, да еще и медведя притащил. Дурик. Медведь отвязался и такой погром устроил…
Василиск недобро усмехнулся. Мишка оказался славной цирковой зверюгой, хитрой и не без чувства юмора. Вломился в дверь не куда-нибудь, а прямо к имениннику, аккурат в тот момент, когда сразу две официантки готовились обучать его премудростям Кама-Сутры.
Девки в визг, кандидат чуть лужу не сделал. Мишка тоже, кстати, перепугался. Одну официантку в больницу увезли. Сердце слабое…
Василиска снова разморило. О работе думать не хотелось.
«И девчонки уже не те. Вот Сашенька была – это да… Такие, как Сашенька – одна на миллион. Да что там миллион! Одна на поколение. И дерзкая, и скромная, и умная, и не стерва. Ах, Сашенька, Сашенька… Не получилось все с тобой – вот же жалость какая. А все твой папаша, идиот сопливый, очкарик».
Василиск брезгливо поморщился.
В Сашеньку он влюбился совершенно неожиданно для себя самого. Дело шло к окончанию института, он упорно обхаживал дочку заместителя председателя исполкома, и та вроде как даже была готова, потому что прекрасно понимала: с таким лицом не то что замуж выйти – хорошо, если просто разрешат на улице появляться. Но он галантно за ней ухаживал, дарил цветы и при случае вспоминал высказывания великих о том, что главное не внешняя смертная оболочка, а вечная душа… Барышня млела, и на ее лошадином лице появлялось выражение экстаза.
Свадьбу назначили на май. Вопреки суеверию  «в мае повенчаться – век маяться». А в феврале, как раз четырнадцатого числа, на день всех влюбленных, он встретил Сашеньку. Она стояла вся в снегу и заливисто хохотала, крича что-то светящимся окнам пятиэтажки.
– Подвезти? – Он услужливо распахнул дверь «Волги».
– Ой, спасибо! А я-то думала, придется пешком через весь город идти! 
Так и познакомились. Через две недели он с удивлением понял, что ни разу не зашел к своей невесте, хотя та обрывала и домашний, и рабочий телефоны. Сашенька заняла все его мысли.
Это был безумный роман. Дикий, безудержный… Он вел себя как мальчишка, сходил с ума, забывал приходить на работу и был безумно счастлив. Исполкомовская дочка постепенно превращалась в далекий мираж. Каждый день он собирался с ней объясниться, и все время откладывал это дело на завтра…
Потом Сашенька познакомила его со своим отцом. Василиску тот не понравился с первого взгляда, особенно когда завел шарманку насчет современного устройства общества. А когда ни с того ни с сего перескочил на классиков марксизма-ленинизма, разговор приобрел угрожающие нотки.
– Уверяю вас, я читал в оригинале и Ницше, и Гегеля! Вот это умы! Это сила! Хваленый Маркс и вполовину не дотягивает до их уровня!
Сашенька только тихо улыбалась. А потом, ночью, когда он, вздрогнув, неожиданно проснулся, она тоже подхватилась.
– Тебе кошмар приснился, да? Бывает. Это, наверное, все папины разговоры. Не успокоится он никак.
Через неделю Василиск встретил знакомого по школе. Тот давно уже расстался с университетом и, по слухам, стучал в КГБ. За кружкой пива он наклонился и тихо проговорил:
– Что за девка у тебя на Чкалова? Ты б там поосторожнее, а то  в том доме живет один придурок, не сегодня-завтра его увезут в черном воронке.
– Что за придурок? – Как можно небрежнее спросил Василиск.
– Да диссидент какой-то. Худой, как швабра, и в очках. Интеллигенция недобитая, мать их!
… С тех пор он Сашеньку не видел. Закончил с отличием институт, удачно получил распределение. Уже через три года поехал на курсы повышения квалификации в Москву, да там и остался. Женился, вырастил сына. 
Но с каждым годом его все сильнее тянуло на родину. И когда подвернулась возможность поработать на выборах, сам не зная почему согласился. В работу он окунулся привычно, с головой, за месяц сколотил мощную команду, готовую из фирмы-однодневки неожиданно превратиться в предвыборный штаб. Кандидата "раскручивали" по полной программе. К началу кампании подошли во всеоружии, удачно оттеснили слабых конкурентов и теперь, по сути, боролись с двумя кандидатами. Если бы не странные события последней недели, все можно было назвать предсказуемым и понятным.
Василиск набрал номер начальника охраны, старого друга и сослуживца. После армии их пути разошлись. Пожалуй, Марат был одним из немногих людей, которым Василиск доверял безраздельно.
– Марат, это я. Что-нибудь выяснили?
– Искандерович, ты не поверишь! Просто мистика какая-то! Ощущение, что в штабе Барабашка работает...
– Етить... Марат! Документы-то аховые! Там же прописана вся контра на следующие дни.
– Да знаю я, знаю! Что ты мне как маленькому по сто раз повторяешь! Я уже по типографиям прозвонил, заказы на всякий случай заморозил. Не дай Бог поймают нас за руку. Контрагитация – не игрушка,  за это дело могут и по башке настучать.
– Заморозил –это ты правильно... Но мать-перемать, какая же падла...
– Искандерович, да не дергайся ты так! Все найдем. Узнаю, кто у тебя со стола упер папку – лично голову сверну.
– А вот этого не надо, Маратик. Ты мне эту паскуду доставишь пред светлые очи. И он пожалеет, что на свет родился.
– А почему "он", Василиск? В штабе девах полно; где гарантия, что не кто-то из них?
Василиск потер левой рукой висок. У него начиналась мигрень. В последнее время приступы головной боли становились все сильнее.
– Не знаю, Марат. Интуиция. Вот просто уверен, что это мужик. Ладно, дежурь дальше. Пойду приму что-нибудь...
– Искандерович! – В голосе начальника охраны послышалась тревога. – У тебя опять начинается?
– Отвали! Все равно до конца кампании в больницу не лягу!
– Твое дело, Искандерович...
Василиск медленно положил трубку на рычаг. Пульсирующая боль огненным кольцом начала сжимать голову. Он открыл ящик стола и забросил в рот сразу три таблетки.
"Все пройдет, все скоро пройдет", - эту фразу он повторял как заклинание.
А вообще-то, Марат прав. Надо лечь на обследование. Последний раз приступ у него был лет семь назад, и тогда именно старый друг на удачу оказался рядом, погрузил в машину и домчал до больницы. Два месяца он провалялся на койке, слушая непереводимую русско-латинскую скороговорку докторов. Он так и не знал до сих пор, что же произошло внутри его черепа. Врачи настоятельно рекомендовали раз в год брать две-три недели и проводить их в больнице. Но для бизнеса эти потерянные дни могли вылиться в такой финансовый  крах... И Василиск все откладывал и откладывал обследование на потом. А головные боли становились все чаще и все сильнее. Правда, до потери сознания, как тогда, дело не доходило...
"Нет, закончатся выборы – ей-Богу пойду полежу", - пообещал он себе. – "Свалюсь еще чего доброго".
Боль потихоньку отступала. Василиск придвинул к себе сегодняшнюю почту и начал быстро пролистывать. Заявка от телекомпании... Договор... Счет.. Еще одна заявка...
– А это еще что такое?
Василиск тупо уставился на очередную бумажку. Не глядя, он ткнул в кнопку телефона. Аппарат затрещал, набирая последний номер.
– Марат, у нас проблемы... Мне пришла почта от какого-то ООО "Визирь". Так там счет на пять штук баксов. Подожди, не перебивай... тут стоит моя подпись. Моя, Марат, понимаешь? И датировано вчерашним днем... Срочно выясни, что это за шарашкина контора. И заодно – какая гнида подделала мою подпись.
Он швырнул трубку на рычаг и хрустнул пальцами. Игры начинались серьезные. Если оппоненты взялись за подделку документов, надо срочно переходить к крайним мерам. Поколебавшись еще минуту, он вытащил из кармана мобильный.
– Але! Колян! Базар есть. Сколько твои бандюки возьмут за то, чтобы пугнуть человека? Чего? Ни хрена ж себе! Я ж не замочить его прошу, а так – пугнуть... Чтоб свою кандидатуру снял. Сам понимаю, что крайние меры, но тут такая свистопляска начинается... Ладно, фиг с тобой, бабки будут. Только смотри – чтоб пугнули качественно. Без синяков и прочей мишуры. А то с этих урлопанов станется. Ну, ладно. Бывай.
"Ой, вляпаемся", - мысленно сказал он себе, убирая мобильник обратно. Он прекрасно знал, что связи с криминалом на выборах ни к чему хорошему не приводят. Но, видимо, ставки сильно поднялись, раз пошла такая катавасия.
Василиск закрыл глаза и задремал. Сонливость была привычной защитной реакцией организма на головные боли. Главное, чтоб не было приступа... Второго он, наверное, не переживет.
Мобильный телефон разразился звонкой трелью.
– Слушаю. Кто? А, доброго здоровья, Алексей Андреевич! Хе-хе... Ну кому же желать здоровья, как не врачу. Вы мне можете перезвонить на городской? Хорошо, тогда лучше я вам...
Швырнув сотовый на стол, он быстро набрал номер доктора Ларикова. Именно этот врач лечил его, когда Василиск лежал в больнице. Периодически доктор звонил ему и справлялся о здоровье.
– Еще раз здравствуйте, Алексей Андреевич.
– Здравствуйте-здравствуйте, болезный наш, – проскрипело в трубке. – Что ж вы так себя не цените? Обещали позавчера зайти, проконсультироваться – и как в воду канули.
– Кто обещал? – Оторопело спросил Василиск.
– Голубчик, да вы прямо как в том анекдоте... "Доктор, у меня провалы в памяти". – "И давно они у вас?" – "Кто?" – "Провалы". – "Какие провалы?"
– Ничего не понимаю...
– Вы не помните? На прошлой неделе вы забегали ко мне, мы с вами выпили полбутылочки замечательного коньяка, кстати, еще раз вам за него спасибо... Я вас просто не узнал – вы были не бодрый и энергичный, как всегда, а просто сонная муха какая-то! Я вам назначил встречу, позавчера вы должны были подойти к нам в больницу...
У Василиска все поплыло перед глазами.
– Алексей Андреевич, я прошу прощения... Кажется, мне нехорошо.  Я вам позже перезвоню...
Он повесил трубку и еще некоторое время беззвучно шевелил губами. На стук в дверь он даже не повернул головы.
– Искандерович, тут такая ситуевина... Чем дальше, тем интереснее, – сказал Марат, усаживаясь в соседнее кресло. – ООО "Визирь" – подставная фирма, через которую идет финансирование Клягина.
Нервы Василиска натянулись как арбалетная тетива. "Визирь" – карманная фирма кандидата-оппонента! Однако... Дело пахнет керосином.
– Но это еще не все. Мои орлы подсуетились и кое-что удалось выяснить. Юрисконсульта "Визиря" видели пару-тройку раз возле нашего штаба. И она определенно кого-то ждала. Посмотри: это ее физия, – Марат швырнул на стол фотографию.
Взяв ее в руки, Василиск почувствовал, как из-под ног уходит земля. С карточки на него смотрела женщина. Постаревшая, погрузневшая, но все еще с тем же ярким блеском в глазах – та, которую, казалось, он забыл навсегда...
– Искандерович, с тобой все нормально?
Судорожно облизнув пересохшие  губы, Ваисилиск ответил:
– Ничего-ничего... Это сейчас пройдет.
Перед его глазами клубился туман. Словно со стороны он слышал голос, гаснущий, будто растворяющийся в пространстве. Голос – свой и чужой одновременно:
– Доктор Джекил и мистер Ха... ха-ха-ха... Хайд. Это же я... Я... Я...
Комната перекосилась и начала заваливаться вбок.
– Василиск, эй! Не вздумай! – Кричал из какой-то дали Марат.
Со стола спорхнула карточка. Улыбнувшись, Василиск произнес последнее слово в своей жизни:
– Сашенька...
А потом в голове у него зазвучала прекрасная музыка.
… И неожиданно оборвалась.


4. Иначе
Если бы не разгорячили и  не  вывели его 
почти из себя, -  не позволил  бы он себе так обнаженно 
и  торопливо  высказать  вслух  иные 
догадки  свои  и   излишние откровенности.
Ф. Достоевский, «Идиот»
– Аээ ыыааа… Аэээ ыы ааа…
– Это он пытается произнести мое имя. Хорошо, хорошо, все спокойно, не волнуйся. Давай мы оденемся и выйдем.
– Ыых! Ыых Аэээ ыы аа.
– Я тебе удивляюсь. Здоровая красивая баба, возишься с этим психом. Других у тебя дел нет, что ли?
– Считай это моим личным бзиком. Зато он меня по-настоящему любит.
– А то тебя твой не любил…
– Любил бы – простил.
– Ох, мать, как же у тебя все не просто с моралью… Бросить психа не можешь, а мужу изменить – как на тебе здрасьте.
– Не согрешишь – не покаешься, не покаешься -  в рай не попадешь.
– Ну у тебя и принципы!
– Принципы? У меня? Я тебя умоляю! Какие принципы в двадцать пять лет? Ну, хорошо, хорошо, мой беспокойный, куда ты рвешься! Гулять хочешь, я знаю. Только в воду не лезть! Еще мне не хватало, чтоб ты утонул в фонтане…
– Он по-прежнему неровно дышит к воде?
– Он все еще считает, что он Васко де Гама и пытается найти дорогу в Индию через Африку… Или чем он там прославился?
– Ну вот и спроси у своего путешественника… Ладно, мне уже пора. Убежала.
– Пока. Заходи, если что… Все никак руки не дойдут до энциклопедии. Надо бы, кстати.
Она идет по летнему городу неспешным шагом. Васко де Гама семенит за ней, держась за руку и ворочая огромной головой.
– Аээ ыыааа…
– Нет, я тебя туда не пущу. На набережную даже не просись. Еще мне не хватало, чтобы ты с причала сиганул. Ты помнишь, откуда я тебя в последний раз вытащила?
– Ыххыы ааа… Ааа.. Коааыыы…
– Корабль… Сам ты корабль, горе мое луковое.  Хочешь, я тебе подарю фотоальбом с кораблями? Фрегаты там разные, парусники… Чтоб к рыбакам в лодку больше не лез. Как они тебя не пришибли – просто удивляюсь.
– Иыаа.. ыыы..
– Да, конечно, пираты… Браконьеры, наверное. Перетрусили больше тебя, небось. Ну, куда ты лезешь, куда! Спасибо вам большое, молодой человек! Я уж думала, что сейчас придется его домой вести, отстирывать. Ох ты, Боже ж мой!!!
– Алеся, это ты, что ли?
– Ой, привет! Сколько лет, сколько зим! Ты все там же?
– Да куда я денусь… Ты от нас ушла, жалко, контора теперь работает из рук вон плохо, без огонька. А ты до сих пор возишься со своим?
– Как видишь.
– Самоотверженная ты женщина.
– А некоторые говорят, что глупая.
– Да нет, ты просто мыслишь иначе. И чувствуешь, наверное.
– Он вот тоже… чувствует иначе. Кстати, ты не знаешь, чем знаменит Васко де Гама?
– А его послал этот.. ну, король Эммануил Великий.
– Эх, если бы я становилась великой каждый раз, как меня посылают…
– Не, его послали морской путь открыть, кажется, в Индию. Не помню уже. А, вспомнил! Он еще обогнул мыс Доброй Надежды.
– Жила была девочка Надя. Она не отказывала ни одному моряку, и поэтому то место, где стоял ее домик, матросы прозвали мысом Доброй Надежды.
– А ты все такая же…
– Не меняюсь. Эй, стой, ты куда! Тьфу, заговорилась с тобой. Стой! Стой!
– Не надо! Он сейчас сам остановится. Что ты за ним на дорогу рвешься! Осторожно, назад!
Визг шин и крик большого неуклюжего мужчины совпали. Он стоял и орал, протянув руки к распростертой на земле женщине. Потом уронил круглую лысую голову на грудь, и она словно потянула вниз все тело. Он рухнул на землю и забился в крике:
– Аээ ыыааа… Аэээ ыы ааа…
Водитель «Ауди» сидел за рулем бледный, как мел, и только беззвучно шевелил губами – наверное, ругался последними словами. 
– Аээ ыыааа… Аэээ ыы ааа…
– Слышь, ты, отойди!  Скорую вызывайте!
– Аээ ыыааа… Аэээ ыы ааа… Алы… Алы…  Алые… Алыеся! Алыеся!
Она улыбнулась, не открывая глаз. Потом скривилась от боли. Его руки безвольно шарили по асфальту, как будто здесь могло лежать какое-то чудо-лекарство, способное повернуть время вспять.
– Алеся! Алеся!
– У тебя все будет хорошо. Все будет хорошо… Вот видишь, имя мое уже произнес. Только не беги сейчас к фонтану, слышишь… Не беги…


июль 2003 – январь 2004 г.