Симфония for nobody

“Привет, я.

Если я читаю это письмо, значит я умираю. Я пишу сейчас это вовсе не потому, что у меня предчувствие смерти, я просто не исключаю, что могу внезапно умереть.

Сейчас же всё хорошо, осень.. правда, небо серое, и солнце закрыло тучами.. но это ничего, так бывает. Зато воздух очень странный: как будто моток прозрачных ниток.. разными слоями, оттенками, звуками, запахами. Необыкновенный воздух. Моя самая большая мечта – искупаться в этом воздухе. Ах, как это было бы прекрасно!..

Голубь! Влетел в открытое окно и сел на крышку моего рояля. Я слышала, птицы любят музыку.. я сыграю ему, если у меня еще останется немного времени. Теперь ведь так приходится спешить. Иногда так горько становится от того, что всё, что я люблю, приходится делать в спешке. Раньше ведь я так любила распахнуть окно – и играть, играть… играть в пустоту, но чтобы весь мир слышал, как я счастлива. Птицы замолкали. Они любили Шопена. А вот ветер стихал, как только слышал Шуберта.. забавно, даже у природы есть свои вкусы, свои предпочтения.

Когда я вырасту, я обязательно поеду в Вену. У меня теперь две мечты – искупаться в мотке воздуха и поехать в Вену. А лучше всего – и то, и другое сразу. Иногда мне снится, что я сижу за белоснежным роялем и играю Баха перед раскрытым окном, а внизу – вода. Наяву теперь приходится даже закрывать окна – становится холодно… Я боюсь, как же смогу зимой без воздуха. Я не помню, как было в прошлом году… кажется, мне каждую осень становится страшно.

Голубь расправил крылья, но не улетел почему-то… я всё-таки ему сыграю. Он, наверное, этого и ждет.. сидит и смотрит на меня прозрачными глазами.

Ну, вот и всё… не знаю просто, что писать дальше. Надеюсь, я никогда этого не прочту.

Пока”.

Он сухо кашлянул и глянул на своего собеседника.

-Ну что? – спросил Собеседник. – Вы сможете?

Он ответил не сразу. Сначала ему пришлось тщательно изучить поверхность стола, провести по ней ногтем, затем протереть глаза и сжать пальцами виски. После этих бессмысленных движений Он сказал:

-Мне нужно знать причины.

-А без них обойтись нельзя? – почему-то обиделся Собеседник.

-В данном случае нет. Это слишком крупная для меня цель.

Собеседник раздраженно вздохнул. Ему явно не хотелось обо всем рассказывать, и Он это чувствовал. Но необходимо было прояснить ситуацию, выяснить всё до мелочей.

- Причин, в общем-то, несколько… но они все мелкие. Как я уже говорил, она пианистка. Каждый день она играет у открытого окна.. Играет она ужасно… она хочет меня убить. Она пишет письма самой себе… она, кажется, ненормальная. Ее отец был банкиром, а она думает, что музыкантом.… Ее мать работает в маленьком магазине неподалеку. Она приходит домой вечером, уставшая.. а девчонка садит ее рядом с роялем и играет, играет, играет… Абсолютно безумную музыку, лишенную всякого смысла... "Я хочу быть похожей на отца”, - говорит она.. а мать отвечает, что ее отец был не музыкантом…а девчонка не верит…сходит с ума.. У нее в комнате на обоях нарисованы овцы. Я встречаю ее иногда в прихожей, когда прихожу к ее матери… Она смотрит на меня такими черными глазами… нет, она определенно планирует убийство…ей это под силу…девчонка…

У Собеседника был совершенно безумный взгляд, щеки раскраснелись.

Он коротким жестом прервал речь Собеседника, взял ручку и вписал в графу “Цель” “пианистка”, а в графу “причины” – “заказчик боится смерти”. Собеседник вспыхнул, но ничего не сказал.

- Ситуация вполне ясна, - медленно произнес Он. – Я возьмусь за дело. Но всё вполне непросто, по вашим словам девочка умна…умней всех нас вместе взятых. Это может занять больше недели.

Собеседник обрадовался, выпрямился на стуле.

-Конечно-конечно, меньше я и не рассчитывал. Я вам щедро заплачу, будьте уверенны..

-Это всё потом, - резко прервал его Он. – После того, как я всё сделаю. Это будет сложно, и возможны даже кое-какие непредвиденные ситуации. Но в целом я думаю, что мы справимся.

Собеседник встал, немного поклонился и вышел, а Он так и не поднял головы.

“Привет, я.

Сегодня я играла симфонию для голубя. Он сидел и слушал.. но как только понял, что я играю ему его взгляд, дернул головой и выпорхнул в окно. Жаль. Я так хотела посмотреть, чем же это всё кончится. Раньше такое бывало с людьми.. с отцом.. но с птицами – никогда. Наверное, это особое ощущение, когда душишь звуками птицу.

Я сегодня попросила маму купить мне зеркало. Она никогда не разрешала мне смотреться в зеркало… с раннего детства. И не объясняла почему. Вот и сейчас… “Дорогая, так будет лучше”. Лучше ей? Или мне?..

А воздух сгущается, я чувствую. Наверное, скоро придется закрывать окна на ночь.

В последнее время я часто вижу человека у магазина. Странного черного человека в черном плаще. Стоит и смотрит…мне в глаза. Так еще никто не смотрел мне в глаза, будто примериваясь, куда бы можно было больнее ударить. Неприятный взгляд. Так и хочется сказать: “Пойдем ко мне на чердак, я тебе сыграю”… Ха. Невозможно.

До завтра”.

Он молча смотрел, как она сидит за роялем. Она не видела его, он был уверен, но в то же время довольно часто оборачивалась в его сторону и хмурилась, как будто чувствовала, что за ней наблюдают. Если бы не ее глаза, ее можно было бы назвать красивой. Бледная кожа цвета слоновой кости, длинные черные волосы, точеные руки. Но глаза.. Темные и глубокие, они затягивали в свою пропасть.

Ему стало жутко. Он знал, что будет делать, но никак не мог решиться.. Если она не поймет, всё пропало. Пропал и он, и Заказчик. Если же ему повезет, и девочка окажется именно такой, какой он ее себе рисует, она умрет.

“А что, если не получится? – подумал он испуганно, хотя почти не чувствовал страха раньше. – А что, если я не успею, и ей удастся сыграть свою симфонию?”

Тем временем она положила руки на клавиши, как будто впитывала энергию в рояль. Он в отчаяние зажал уши руками, но музыки не последовало. Она убрала руки и засмеялась. Громко, звонко и счастливо.

“Сумасшедшая”, - подумал он.

 

“Привет, я.

Моцарт и Сальери. Сегодня я вспомнила эту дикую историю..

Ко мне снова прилетел голубь. Он сел на крышку рояля и глянул мне в глаза. И тут мне стало холодно. Да так холодно, что я даже не могла двинуть пальцами, опустить их на клавиши… Голубь просто пронзил меня своим взглядом насквозь, прошил мое сердце до позвоночника вязкими нитками своих глаз. Наверно, именно так люди чувствуют самый настоящий страх.. Странно признаться, но я никогда ничего так сильно не боялась.

Голубь смотрел внутрь меня недолго.. но мне казалось, что прошла целая вечность. И тут я поняла. Это был не просто голубь. Это была смерть. Та самая серая птица, которую я нежно кормила убийственными звуками… Та самая, которую я натравляла на беззащитных людей. И вот она прилетела и ко мне – ей видимо надоело мне безоговорочно подчиняться. Но что же теперь она хочет от меня?

Она смотрела в меня не просто так.

По крайней мере, она ясно дала мне понять, что теперь поводок натягивает она. Она, а не я, будет теперь диктовать правила игры. Я знала, что скоро так случится…

Она ясно дала мне понять, что я должна сыграть для себя самой. Как Моцарт… написать Реквием себе. Забавно, когда я раньше слышала эту историю, я гладила себя по рукам. Мои руки могут написать Реквием для мира. Теперь мне совсем не смешно.

Я пишу это письмо, а скоро уже не смогу писать. Голубь улетел, но его взгляд остался там навсегда – на пыльной крышке моего рояля.

Прости, я. Пока”

В спину толкнул взгляд толпы под окнами, солнечное сплетение пронзает острое как ревность дежавю. Он равнодушно и небрежным шагом прошагал в комнату, залитую светом по самый потолок. Равнодушно провел пальцем по светло-серой лакированной поверхности. Как же я люблю музыку, подумал Он. И такая тонкая граница была проведена в тот момент – от меня до того, что я сам нарисовал. До смерти. Нужно было очень постараться, чтобы убить, и всего лишь остаться на месте, чтобы не убивать.

- Это было бы очень просто.

- Я знаю. Но, увы, не получилось сразу и навсегда. Верите?

- Это было бы слишком просто.

Охотник. Он умеет смотреть, словно видел эту жизнь уже сотни сотен раз, но каждый раз по-своему. Он умеет смотреть, как будто ему смертельно скучно, и это всё не для него. Он умеет смотреть. Он любил смотреть на Заказчика взглядом, пронзающим насквозь, прошивающим сердце до самого позвоночника. А Заказчик дрожит до робости, страха и восхищения. Охотник. Именно он руководит собою, а значит – всем. И вот Он беззвучно говорит, предупреждает, что дальше будет что-то еще.

- Так вот. Это было смертельно трудно.. так, что чуть не умерли все сразу.

- Умер только один?

- Умер только один. Да и то не совсем. Ее нагнали, когда она уже думала, что охота закончена. Но она еще и не начиналась..

-Простите.

-Ее солнечная кровь полностью перечеркнута мудрыми цензорами. Ее жизнь запятнана. А мы здесь… Вы обещали щедро заплатить.

-Заплачу… но какова цена вашей работы?

- Звуки. Музыка.

Убита. Завяла и расслоилась как свежий моток воздуха.

Теперь осталось только на свободу.

 

“Привет, я.

Я читаю это письмо, а значит, я умираю. Я пишу это вовсе не потому, что у меня есть какое-либо основание так говорить, это просто факт, и я не исключаю, что могу больше не прожить ни дня.

Сейчас же всё хорошо, почти зима. Правда, небо – уже не небо, и окно не открыть. Мама попросила столяра заколотить мне все окна на чердаке. Но это ничего, так бывает. Зато воздух странный: как будто моток сгнивших ниток. Обволакивает меня своим ржавым запахом плесени, необыкновенный воздух. Моя самая большая мечта – распутать этот воздух, убежать из него. Ах, тогда бы всё было по-другому!

Ворон! Бьется в заколоченное окно грязными крыльями и что-то бормочет. Но я не понимаю. Я слышала, вороны ненавидят музыку. Поэтому я сыграю ему, если останется у меня хотя бы немного времени, чтобы пожить. Теперь ведь так приходится спешить. Иногда так горько становится от того, что всё, что я люблю, приходится делать в спешке. Раньше ведь я так любила распахнуть окно – и играть, играть… играть в пустоту, но чтобы весь мир слышал, как я его ненавижу. Птицы замолкали. Они умирали от Шопена. А вот ветер стихал, как только слышал Шуберта.. забавно, даже у природы есть свои вкусы, свои предпочтения.

Я никогда не вырасту и никогда не поеду в Вену. Теперь у меня нет мечты. И это даже хорошо. Иногда мне снится, что я сижу за белоснежным роялем и играю Баха перед раскрытым окном, а внизу – вода. И она умирает от моей музыки. Наяву теперь я не могу даже открывать окна… Я боюсь, как же смогу без воздуха. Я не помню, как было в раньше… кажется, мне всю жизнь страшно.

Ворон в последний раз посмотрел на меня. Он больше меня не увидит. Я не смогу ему сыграть. Он, наверное, этого и ждет.. сидит и смотрит на меня угольными глазами.

Ну, вот и всё… не знаю просто, что писать дальше. Последнее слово все равно всегда останется не за мной. А жаль.

Пока”.