Сын камня хамид

«Наконец камень треснул,
осколки разлетелись, и
выпал из сердцевины
камня пылающий ребенок»
Эпос «Нарты». Рождение Сосруко
...Недалеко от горного ручья лежал камень. Он вроде бы не отличался от других камней, но все-таки его особенностью было то, что лежал в укромном месте излучины реки. А также тем, что, сидя на нем можно было передохнуть и усталому путнику, и охотнику. Более всего камень отличало то, что был заряжен энергией, которую дарует Космос редкому Счастливцу... И лежит на каменистом берегу горной реки, в тихой излучине «Большая купальщица» и смотрит вдаль, в тот самый Космос, который даровал Душу камню. И нет в мире ничего красивее и теплее этого разноцветного, по-матерински ласкового и потому незаменимого берега горной речушки. Коих великое множество в горах. Тех горах, в которых провел детство Хамид Савкуев, где играл с мальчишками и девчонками во всякие детские игры на берегу Лескена. Все начинается как и тогда, много тысячелетий назад, как повествует о том адыгский эпос «Нарты», с того, что тонкобровая Сатаней полоскала в реке белье. Пастух, увидевши ее с другого берега, изумился красотой, ловкостью и статностью женщины; возжелал ее и послал на другой берег семя, которое упало на камень. И стал этот камень утробой будущего героя эпоса «Нарты» Сосруко. И звучит по эпически спокойная, древняя и неувядаемая как мироздание «Молитва пастухов». Может они молят «Большую купальщицу» о том, чтобы она сберегла не только Душу сына камня, но и весь мир от зла, ненависти и несчастий. От всего того, что разрушает. Как кора земли в засуху изборождены подошвы ног, лицо, ладони одного пастуха; голова другого, как и валуны покрыта пеплом Времени. А другие заваливают белого «Жертвенного быка». Каждый выбирает свой путь к Небу. Одни молятся, воздев руки, стоя на коленях; другие приносят в жертву душу животного. И то, и другое - поиски Бога, отношение к миру, способ решения своих проблем. И простые люди - те, которые пашут землю, пасут стада, в ежедневном изнурительном труде добывают хлеб насущный, - решают проблему отношения к Богу, Мирозданию также естественно, глубоко, по эпически спокойно, как и живут. Ведь они рождены «Большой купальщицей» в горном селении и суетиться да витийствовать лукаво не пристало им. Ибо Природа, великая Праматерь, не любит суеты. Ибо все лишнее отсекается, когда руки возделывают Землю, а глаза и душа смотрят в Небо. Просто когда нужно вброд перейти бурную горную речку надо сосредоточиться, почувствовать ее, эту воду, ее каменистое дно. И не чувство страха или наигранной патетики помогут всадникам -- а без коня горную речку не перейти, - а спокойная сосредоточенность («Брод»). Мир камней также живет, дышит, как и все живое на земле. Это тот мир, в котором можно создать сад. Сад камней. Можно сочинить поэму. Поэму о камне. Но... Камнями забрасывают пастухи, абреки себе подобного. Наверное, бросая камни в другого, бросающие стараются избавиться от своих потаенных болей, страхов, пороков? Может в этом великая библейская истина «Бросающих камни»? Только ослик белоногий, закрыв глаза, спокойно ждет, пока не закончится избиение, камнепад. Пока с такими же закрытыми глазами древняя старуха, вся изборожденная прожилками времени, не возьмет у девушки-подростка еще одну фигурку и не прицепит ее к сухому дереву («Двое»). Новолуние и день Весеннего Равноденствия. День, который по древнеадыгскому языческому обряду считается гранью, разделяющей отвердевшую землю от неба, Космоса, Вселенной. В который украшали сухую веточку и резали черную курицу. Языческий Новый год. В этот год было сухое лето. И по языческому обряду молят о дожде Всевышнего. Дети водят по селу чучело, распевая: «Хьэнций гуашэ зыдошэрэ, ди тхьэ, уэщх къегъэщэщэх» (Мы водим по селу куклу-русалку, а потому, ниспошли нам Всевышний, дождь). Взрослые обливают вызывателей дождя, угощая затем чем Бог послал. А чучело, которое после завершения обряда ставят на поле той семьи, где закончилось шествие, возьми да влюбись в молодую, красивую, ладную и работящую хозяйку («Влюбленное чучело»). Мольбы детей дошли до Бога; послал он людям, земле, камням столько дождя, чтобы был хороший, ядреный урожай. И как камни на берегу реки эпически спокойно лежат на поле огромные тыквы. Те тыквы, которые столько дней и ночей охраняло от ворон чучело и ждало того часа, когда придет, теперь уже в последний раз, чтобы убрать богатый урожай, красивая женщина. И вся любовь чучела ушла на то, чтобы труд женщины не пропал даром, чтобы всю зиму через эти тыквы дарить ей свою преданность. А женщина не забыла о чучеле, тыквах, но... Дыни и арбузы держит в руках Помоне («Помоне»). И улыбается миру спокойно, едва заметно, неся во всем своем облике столько жизни, плодородия, любви... На самом деле пастораль. И пастушок опять сидит на камешках, собравшись извлечь из свирели волшебные звуки. Момент зарождения жизни и в улыбке Помоны, и в облике пастушка. («Пастораль»).
Долгий путь не короткий. Иногда в пути не хватает иголки, иногда она бывает лишней. И в заплечном рюкзаке путника все, что нужно ему и кошке в клетке («Идущий»). Пусть дорогу осилит идущий... Может, удастся ему еще раз встретиться с собой в то самое время, когда хотелось посидеть вечером у реки на теплом валуне и послушать речку. Ведь вечером, когда уже почти никого нет на берегу, она говорит совсем по-другому. Не так, когда мальчишки и девчонки ватагой выбегают на берег из ледяного потока озябшие, посиневшие от обжигающего холода воды и плюхаются на горячие камни. По другому, как со взрослым, равным себе. И слушает мальчик, который целый день пас овец на берегу реки, звуки Вселенной и не думает ни о чем. Просто сидит и слушает («Половодье»), и не знает, что на берегу Черной речки стоит девочка с туго заплетенными косичками и тоже слушает Космос. («Черная река»). Даже удод - птица деловая - не улетает, сидит на камне и смотрит на девочку. На цветные, яркие камни, которыми усыпаны берега. А два валуна с мордами китов целуются много столетий подряд.
«Рыбаки». Абрек, с напряженными глазами, закатанными рукавами и штанинами, другой человек и черная собака ловят руками в каменистой черной реке рыбу. Наверное, форель. Собака и абрек уже схватили по рыбине, но очарованные разноцветными камнями, лежащими в прозрачной горной речушке, застыли на мгновение. Миг удивления - миг тишины - миг гармонии. И только острокрылые черные птицы, летящие плотной стаей, напоминают о тревогах и темных полосах в жизни, судьбе. Наверное, это происходит в начале реки, там, где мягкий поворот, где спокойная вода; рыбаки не знают, что так много персонажей расположилось по руслу реки. И девочка, вернувшись домой, забыла о черной реке и села лущить кукурузу для белой курочки. Все мироздание замерло в старинных глиняных кувшинах и нежных, сильных руках девочки-подростка. Предчувствие любви, судьбы, прислушивание к звукам Природы; от картины веет вселенским покоем и незыблемостью, но вместе с тем приходящестью всего сущего. Так захотелось вернуться туда, где «Девочка с кукурузой»; туда, где незамутнены надежды, но уже душа трепещет от ожидания чуда, наслаждения им. Может ей дано Богом иметь много детей, мечтать об их счастье и относиться как к чуду к произрастанию в своем чреве ли, в картофеле ростков новой жизни. Груша, похожая на скрипку или суденышко с маленьким флагом в бурном океане страстей земных напоминает о несостоявшихся романтических мечтаниях. Ну да ладно! «Проросший картофель» так кстати, хотя... Натруженные руки, напряженные плечи выдают в ней великую труженицу. Соседка ее, «Портниха», мечтает о красивом платье. Вот придумает себе новый, модный фасон и... Груши для нее не издают звуков скрипки. И мечтает портниха о чем-то земном, реальном, доступном. Наверное, о том, что рыцарь ее сердца, управляющий с соседней фазенды, управившись с мощными быками по мужски ладно и споро, прискачет к ее окну, чтобы обменяться для нее якобы мимолетным, а для него вожделенным взглядом. И вся внешняя суровость его и угловатость улетучатся как капельки росы от ее быстрого, но острого как дамский кинжальчик взгляда. А «Загон» его и не чувствует о страстях и нежности, на которые способно сердце сурового укротителя бесконечного моря свирепых быков. И конь его - такой же упрямец - верноподданный служака.
...Умерло грушевое дерево («Смерть дерева»). Рассыпанные плоды еще лежат у кроны, листочки поедают белые козочки, а корни, как китайские иероглифы, рассказывают историю жизни дерева. Из его ствола можно теперь сделать многое; музыкальный инструмент, мебель, утварь. И смотрит старик с сожалением на дерево и думает о том, сколько еще тепла и красоты оно могло бы принести, если бы... А это дерево вырвал из земли «Ветер». Плотный, настойчивый, холодный. Который не мог еще справиться с могучим дубом, но одолел силу жизни грушевого дерева. Ветер, который как шахтер настойчив, силен и угрюм; который еще не стихия, но может ею стать. И рукава ветра, как аэродинамические трубы усиливают силу его страсти к разрушению. «Покорители неба» зная великую силу ветра, идут плотным рядом, в одежде, повторяющей форму трубы; только наклонена она к земле и является силой, способной оттолкнуть решительных людей от земли. И столько настойчивости, решимости, но вместе с тем и спокойствия в достижении ими небесных высей. Они смотрят на горизонт, увидя в нем край земли.
Дорогу осилит идущий. И идут покорители, вернее, познаватели мира. По лестнице, плотным рядом, с камнями; много сил, терпения, упорства и веры нужно каждому, чтобы удержать свою ношу и одолеть дорогу к Храму («Лестница»). У «Беженцев» нет времени, чтобы соразмерить свои силы с ходом событий. И мчатся они, оставляя за спиной все, что нажито, все, что делает человека членом общества. Возникает чувственная аберрация и теперь уже женщину не заботит улетающий подол платья; динамика картины не в крутящихся колесах велосипеда, а именно, в закрученном ветром подоле женщины и задранной вверх косе.
Герои романа Хамида Савкуева, как и его эпические прапредки нарты, играют в свои олимпийские игры: «Футбол», «Чехарда», «Переполох», музыкальная игра в «Танце». Нарт Сосруко предложил на хасе сыграть в «Пеший-конный»,
«Состязаются друг с другом
Нарты в ловкости и силе,
За руки держа друг друга
Пляшут нарты-исполины»
Танцуют «Хьэжыгъафэ» (древнеадыгские скоморохи») так истово, красиво, подбрасывая в воздух каменные шары, что земная твердь становится ажурной.
Долгий путь - удел мыслителя, ажурный путь - удел поэтов. Путь, уводящий в глубины подсознания, в этническое прошлое, неповторимого аромата народного эпоса - удел художника.
Хамид Савкуев образованный, мастеровитый и вместе с тем с первобытной интуицией и по адыгски точно вымеренной эмоцией не ищет свой Путь, а идет по тому, который предначертан Всевышним, Космосом. Да осилит дорогу идущий. Осилит. Ибо на то воля Неба, сила разума и глубина души сходятся у Хамида в той точке, которая называется словом «творчество». И «Возвращение блудного сына» из дальних странствий - тема великого Рембрандта - всегда  запредельна для  человека  идущего  по тернистым дорогам поиска истины. Можно в Пути собирать камни, гадать на них, вспоминая не только прошлое, но и будущее, ибо... («Воспоминание», «Собирающие камни», «Гадающие на камне»).
...«Полная луна» будоражит кровь, вызывая из прадалекого прошлого магические желания, ощущения, состояния, уводит в дальний Путь. И снова дорога, снова аромат ночных запахов и томительных звуков Вселенной становятся неизбывными ориентирами художника в поисках сути, Вселенской правды.