Две истории с Барином

ДВЕ ИСТОРИИ С БАРИНОМ

Барин и революционеры

Владимир Петрович Боротянский приехал в село уже как с год. Карьера в городе не задалась, хотя закончил энский университет и с неплохими отметками. Была возможность остаться, место хорошее отцовские друзья обещали, с места того можно было совершить приличный подъём, но не захотел. Вернулся под предлогом, что после отца некому стало хозяйством заниматься. На самом же деле пресытился городской суетой и мечтал вести спокойную размеренную жизнь. Земли имел порядочно, также доля в сахарном заводе и толстенькая пачка железнодорожных облигаций. Всё это досталось Владимиру в наследство от отца, человека образованного и оборотистого, не растерявшегося после освобождения крестьян и сумевшего приспособиться к новой жизни.
Даже преуспел, из-за чего говорили о тайных еврейских корнях сей дворянской фамилии. Только после того, как отец его спился от тоски за умершей матерью, слухи поутихли и стало ясно, что русский человек. Вместо отца делами стал руководить приказчик Сергеев, человек честный, но совращенный немцами в штунду. Регулярно посылал молодому барину деньги, подробно описывал положение дел и невзначай агитировал за свою секту.
Владимир на эти агитации внимания не обращал, жил раздольно, строил себе сердечно-карьерные планы завидного свойства, рассуждал, как и все, на волнующие темы современности и даже немножко чувствовал, что призван врачевать язвы общества. Но потом, сейчас же был молод и жаждал удовольствий. Однажды на масленой повстречал одну прелестную девицу и увлёкся со всей страстию, как и полагалось молодому человеку, читающему благородные романы. Девица была вроде благосклонна, охотно принимала букетики, иногда дарила поцелуи и умела восхитительно хлопать ресницами, да так, что таял самый крепкий человек. Владимир подумывал о свадьбе, хотя девица была из небогатой семьи и знатности подозрительной. Но он то был не сноб, понимал, что не в происхождение дело, а при слове "деньги" презрительно вздыхал, показывая свою далёкость от низких побуждений.
Девица тоже была вроде бы не против, и тоже, исключительно из глубоких сердечных чувств. Весна неотвратимо близилась, Владимир уже посетил магазин свадебных платьев и выбрал церковь для венчания, когда произошла вдруг грязная история. Сначала пришло письмо, полное всяких гнусностей про невесту и с адресом. Боротянский возлюбленной верил, письмо порвал и поехал на дружескую пирушку. Там ему подсунули второе письмо, а товарищи с него дружно хохотали. Он с пирушки уехал, на полпути домой вышел, взял другого извозчика и поехал по адресу. Там оказались съёмные комнаты, пахнущий потом старик с одним глазом. Шепотом предложил девочек. Владимир рассмеялся и ушёл, уверенный в абсурдности письма. Будучи в хорошем настроении, решил зайти в кондитерскую недалеко. Вдруг в проезжающем экипаже услышал смех. Вроде бы её. Экипаж остановился около нужного дома. И вышла она, вместе с каким-то напомаженным хлыщом. Владимир простоял минут пять, пока один дворник не поинтересовался, не плохо ли барину. Очнулся и пошёл к комнатам. Старик, увидев его, рассмеялся и захрипел о чудесной гувернанточке и каких-то немках. Сунул ему рубль и поднялся по лестнице на второй этаж. Куда идти дальше не знал, но опять её смех. Подошёл к двери и услышал знакомые звуки. Он несколько раз посещал публичные дома, пока не увидел зарезанную проститутку.
Разогнался, чтобы выбить дверь. Он знал, что увидит, но надеялся. Что она вскрикнет и покраснеет, расскажет, как пошла на это ради проворовавшегося отца. Дверь оказалась открытой, вломился внутрь, от неожиданности упал. Когда встал, то увидел её презрительное лицо и хлыща, целящегося из пистолета. Она засмеялась, следом и хлыщ. Владимир его узнал, тот служил, кажется в суде. Мелкая сошка. Развернулся и ушёл. По дороге домой встретил пьяного и мертвую лошадь. Ему вдруг открылось, что всё плохо. Что город чужой, лохань, полная мерзости и греха. Как он этого раньше не замечал. Проклятый город, ему стало душно на этих грязных улицах. Бежать, бежать отсюда.
Три дня он не выходил из дома, строя разные планы. Сначала хотел застрелить хлыща, пистолет был и у него. Но вспомнил её распатланные волосы и блестящие глаза. Блудливая тварь, даже смешно было ради неё убивать. Пусть живут, он забыл, их. А из города он уедет. Доучится и бросит всё. Домой, где всё проще и чище.
Владимир порвал со всеми связями, отвадил немногих товарищей, не выходил в свет, кроме занятий сидел только дома и читал книги. Чтобы не обрюзгнуть, купил гантели и по утрам занимался упражнениями. Ещё играл в шахматы с соседом врачом. Чаще проигрывал, но из уважения не обижался. Полюбил ходить в церковь. И до этого там бывал по большим праздникам, а то зачастил каждый день. Любил стать в уголке и духовно млеть в теплом полумраке, следя губами за песнопениями. Сам имел голосище сильные и слегка мечтал, чтобы стать дьяконом да как ввалить, аж стёкла задрожать. Но это после службы, а во время возносился невиданно и становилось так светло, что даже город не страшил. Ставил свечку, подавал нищим и шел по улицам, улыбаясь. Обязательно одаривал ребятню пятаком, помогал заблудившемуся старичку найти дорогу, творил другие добрые дела. Дома обедал и ложился отдохнуть.
Мечтал, как приедет в село, поселить в большом родительском доме, будет ездить на бричке в церковь, помогать крестьянам и наставлять в вере. Приказчика решил непременно гнать, потому, как батюшка объяснил губительность сект в делах спасения. Боялся, как бы не раскидал свои зловредные сети по селу.
К осени закончил учебу, завершил все дела и, нагрузив две телеги имуществом, поехал в отчий дом. Одет был в черное пальто строго покроя, с бородкой и длинными волосами даже походил на лицо духовного звания, чем был доволен. Бросил курить и сосал леденец, чтобы не тянуло к трубке. Смотрел в окошко экипажа на окрестные поля, большей частью убранные. Одни сахарные буряки остались. Урожай на них ожидался преотличный, так что можно было заработать и с земли и с завода. Владимир часть денег рассчитывал отдать сельскому батюшке на постройку дома для воскресной школы, чтоб детишки крестьянские вредных идей не напитывались, а с детства приобщались к Богу. Другую часть будущих прибылей хотел определить на покупку крупорушки нового образца. Читал про неё в одном журнале, написано было, что способна давать хорошие деньги. Так вот и обернётся славно, для Господа и для себя.
В благовейных мыслях задремал немного, дорога была мягкая, от дождя чуть размокшая. Извозчик иногда бодрил кнутом лошадей, каркали вороны, ища около скирд просыпавшееся зерно. После утра было свежо и встающее солнце приятнейшим образом грело. Домой приехали к обеду, огненный борщ, как папаша любили, графинчик самодельной водочки, настоянной на травах, кулебяка и ватрушка с творогом. Владимир сразу вспомнил произведения господина Гоголя, особенно несравненный второй том "Мёртвых душ", хлебосольного помещика, не то Петуха, не то Петухова. Вот там было описание кулебяки такое, что человек не пробовавший, сразу понимал, что потерял полжизни. Кухарка Евграфовна сделала, конечно, кулебяку поменьше, но оттого не менее вкусную. Наверное.
После сытнейшего обеда и словесно-водочных возлияний, молодой хозяин с часок соснул, а потом вышел прогуляться пешком. О ходьбе всегда слышал самое доброе и даже немецкий философ Ницше, хоть и весь злонамерен, но её одобрял, как хорошее средство для взбодрения головы и приискания правильных мыслей. Владимир наоборот думать при ходьбе не мог, мысли разлетались в разные стороны и поди их поймай. Зато благодушествовать при ходьбе очень даже легко. То щуриться от солнца, то подымать плечи, пряча голову от холодного ветра, то смотреть, как жеребёнок дурачится. Словом тихая сельская жизнь с первого же дня стала оправдывать его мечты.
И урожай получился добрый, хотя денег много взять не удалось, потому что цены упали. Зато с завода больше пришло. Купил крупорушку, благо, что батюшка за школу изрядно благодарил, но отказался, ссылаясь на занятость. Приказчик попытался было этим воспользоваться, но Владимир его осадил и сказал, что штунды в доме не потерпит и в селе тоже. По городам сети свои ставьте, это пожалуйста, там всё равно грех один, а девственное сельское население трогать не сметь. Даже пробовал Сергеева переубедить и в спасительное лоно церкви вернуть, но тот оказался слишком подвержен гордыне и ясное видеть отказывался. Однако свои поползновения прекратил. Только раз просил заступиться перед полицией за старшего сына. Владимир, как христианин и для поучения, в полицию съездил, дело уладил. Благо имел репутацию крепкую и хоть молодой, а во всяком безобразии, для его сверстников любопытном, не замечен. Знали, что в церковь ходит, царя-батюшку чтит и крупорушку поставил. Надежный человек.
Притом не кровопийца, что особенно радовало либеральную интеллигенцию уезда в лице доктора и управляющего завода. Оба они были люди образованные, окружающими свинцовыми мерзостями тяготились, но и к бомбистам склонности не имели. Хотели изменений, но как-то так хитро, чтобы ничего не потерять, а только приобресть. Напуганные газетными рассказами о злонамеренной молодежи, они сперва и в Боротянском подозревали скрытую скверну. Если не террорист, то хотя бы мечтатель и сеятель вредных идей. А оказалось, что свой человек. Крестьян не обижал, но держал в строгости, церковь посещал, жертвовал на подобающие цели. И собеседник хороший, в компании подходящ. На темы рассуждает полезные и душеспасительные. Один только недостаток имелся, ходили слухи, что с крестьянкой одной связался, но ведь слаб человек, кто ж из нас без греха.
Да и события последующие, все сомнения развеяли. Случилось это зимой. Владимир как раз с заутренней ехал, в настроении преотличнейшем и состоянии благовейном. Денек выдался солнечный, морозный, снежок переливался, будто серебро и так тихо было, что даже ушам непривычно. Ни ветерка, только полозья скрипят да лошадка фыркает. Слева лес чернел сосновый, справа рощи березовые, за нами через версту железная дорога, в которую отец покойный деньжата поместил. Мудр был, тогда ведь все местные дворяне заопасались, дурацкое дело казалось деньги на землю с щебенкой тратить и кто будет теми дымовозами ездить, ежели на лошадке не в пример приятней. Оказалось, что будут, до сих пор ездят, отчего доход крепенький происходит.
Знал, что деньги лёжки не любят, и себе приискивал местечко, куда их пристроить в дело. Собирался несколько рощиц на сруб купить да ссудить одного соседа. Тот в городе жил, похабно до невозможности, пил, блудил, в неких тайных сектах состоял, где сатане фимиам воскурят и в разврат впадают. Поиздержался на грехи, нужду в деньгах имел и приезжал намедни оддолжаться. Владимир согласился, только вексель потребовал. У соседа этого именье запущено, но есть четыре пруда для рыболовства очень удобные. В журналах вычитал, как под это дело научную основу подвести и вместе с рыбой прибыля уловлять. Потом еще карьерчик глиняный есть, тоже запущенный, но при подходе правильном, многообещающий. То есть имеется что брать в имении соседском, только по-умному надо всё.
Только про умность думать стал, как выстрелы услыхал. В здешних местах такого и быть не должно. Охотиться тут негде, леса давно уж извели, а в оставшемся, Черном, дичи нет, одна нечистая сила. В полях же только зайцы. Но по зайцам так густо стрелять не возможно. Владимир был раз на охоте, видел. Тут же будто целая орда охотников стреляет или война. Со стороны железной дороги. Войны быть не могло, во все стороны на многие сотни верст империя, орде охотников тоже нечего здесь делать. Любопытство взяло, сани повернул и поехал узнать, чего это там происходит. Притом что стрельба не стихала, значит что показалось и речи быть не могло. Ехал на выстрелы, бодрил лошадку. Бояться не боялся, потому что жил в краях тихих, разбойники и те редко когда забредали, а такая стрельба, может войска манёвры делают. Когда стал к дороге подъезжать, то ухнуло что-то два раза и стрельба почти утихла. Обидно, как бы совсем не прекратилась, не зря же крюк сделал. Вдруг из небольшого овражка выбежала женщина. По виду городская, бежала по снегу, длинное платье путало ноги, несколько раз упала.
Владимир был человек с воспитанием, дам уважал, не распространяя на всех плохие качества своей гадкой невесты. Потому лошадь стеганул и поспешил навстречу. Подкатил, спрыгнул, взволновался, что барышня собой хороша и глаза дерзкие.
-Сударыня, что с вами?
-Руки вверх.
-Простите, что?
Тут он только увидел маленький пистолет, торчащий из меховой муфты. А до того, румяные щечки, колечки светлых волос и носик - само очарование.
-Руки вверх!
-Вы шутите, сударыня!
-Ничуть нет! Руки вверх!
Он засмеялся, щелкнул курок и рука с пистолетом выпрямилась.
-Я вас застрелю, если не будете слушаться.
-Вы что, разбойница?
-Возьмите лошадь за поводья и ведите к оврагу.
-Вот уж не думал, что разбойницы бывают такими очаровательными.
-Берите лошадь!
-Хорошо.
Вёл лошадь и не знал, что думать. Помниться читал одно весёлое произведение про княгиню-разбойницу, но ведь понятно, что сказка. А тут посреди снежного поля интеллигентного вида барышня с пистолетом и приказывает идти в овраг. А перед этим стрельба была. Наверно и появлению монголов каких-то меньше бы удивился.
-Может, поясните, в чём дело?
-Идите.
-Если вам нужна помощь, то я помогу, зачем этот пистолет?
-Идите! Евгений! Евгений!
До оврага было метров двадцать, оттуда выглянул человек, судя по шинели железнодорожник. И с пистолетом.
-Сейчас!
Исчез в овраге и скоро появился, таща третьего. Этот был раненный, стонал, на снегу оставались следы крови. Раненого погрузили на сани.
-И что теперь вы намерены делать?
-Ты кто такой?
-А вы кто?
-Ты кто такой?
Курок щёлкнул, желваки по щекам ходят.
-Владимир Боротянский, местный помещик.
Раненный закряхтел. К нему нагнулись и выслушали.
-Вот это повезло. Манна небесная прямо таки. Вези нас Владимир на свою усадьбу.
-Вам в больницу надо.
-Мы сами знаем, куда нам надо. Поехал.
Взгромоздились на сани и быстро зарылись в сено.
-Поезжай!
Сидел и чувствовал у спины дуло.
-Вы бы убрали, а то может тряхнуть и застрелите.
-Не тряхнёт.
-Вы грабители?
-Езжай и молчи.
-Если так, то у меня вам не спрятаться. Не один ведь живу, сразу донесут в полицию.
-Слушай, Владимир! Твоё дело нас везти, а не рассуждать!
Повёз. Из-за неопытности даже не испугался. Представлялось ему, будто во сне это происходит. Где ж ещё, кроме сна. Барышня с пистолетиком, стрельба, раненый. О том, что и его могли убить, даже не думал. По причине благости жизни не оставлял для смерти самого малого места. Уж тем более и подумать не мог, что смерть может его задеть. Слишком в жизни был, напридумал всего на будущее. И сейчас даже не дрожал, чувствую спиной дуло пистолета.
Когда приехали, то разбойники приказали заехать прямо в сарай. Там вылезли, завернули раненого в рядно, потом уже перетащили в дом. Расположились в комнате покойного отца, предварительно зашторив окна. Пока барышня возилась с раненым, второй разбойник показал Владимиру бомбы и пистолет.
-Учти, если пронюхает полиция, всем хуже будет. Нам терять нечего, будем отбиваться, тебя застрелим непременно и дом твой сожжем. Так что позаботься, чтобы никто про нас не узнал. Товарищ наш поправится, тогда и уйдем. Тихо, мирно. Будешь дальше бездельничать. Так что подумай перед тем, как будешь из себя героя строить. Герои, когда живые, а когда труп, так ничего героического в этом нет.
-Я то не против, чтобы вы остались, я человек прогрессивный и очень даже поддерживаю, чтоб против несправедливости. Но у меня тесть, полковник отставной, вас, революционеров, на дух не переносит. Он заедет сегодня и молчать не станет.
-А мы его свяжем и в подвал.
-Завтра ему в город ехать, по делам, так что мигом неладное заподозрят.
Человек глянул Владимиру прямо в глаза и рассмеялся. Громко, невежливо. Хлопнул ладошами.
-Красиво врёшь. Нужно некоторым нашим товарищам поучиться. Тюфяк тюфяком, а сообразил, что лепетать.
-Почему это я вру?
-Потому что неженатый ты, следовательно, и тестя у тебя нет. Так что иди сейчас на кухню, прикажи горячей воды поставить. Потом простынь принесёшь. А попробуешь убежать, застрелю без сожаления. Понял?
-Понял.
-Из кухни бегом сюда. И смотри, чтоб кроме кухарки в дом никто не входил.
-Скажу.
-Ну, пошевеливайся, пошевеливайся. Да, ещё вот что. Про сейф я знаю и чуть что, бомб жалеть не стану. Сожгу всё к чертовой матери.
Засмеялся и щёлкнул курком. Владимир пошел в кухню, шатаясь от горячих волн, прокатывающихся по телу. Не сказка. Совсем не сказка. Откуда могли знать всё. Что тестя нет, это ладно. Помещик крупный, в этих краях известный, многие матушки с дочками набивались, дело известное. Но про сейф несгораемый как могли узнать! Ведь никому и полслова. Заказал в губернии, привезли его в деревянном ящике, так что и не разберешь что такое. Сам установил в тайном месте, за картиной. Купил на случай пожара, чтоб не очутиться гол как сокол. Думал, что тайна. А оно вот как.
И план ведь был. Высадить в кухне окно, под забором к пруду, там через лёд к селу, взять лошадь и мчать за полицией. Успел даже подумать про суд, как красноречиво выступит с осуждением разбоя и гордыни человеческой,  для барышни попросит снисхождения. Красивая барышня. А в сейфе денег порядочно, за осенний урожай да сахарные, ещё пачка бумаг ценных, украшения родительские, золото, серебро, камни драгоценные. Бомбами всё добро напрочь изведут. Ещё и дом сожгут. Без всего то не оставят, землю не спалишь. Но жалко было как-то нажитое родителями терять. Тем более, что ведь застрелит. Как пить дать застрелит. Разбойник тот. Им, бунтовщикам, жизнь человеческая в копейку ценой. Переждать лучше. Всё равно далеко не уйдут. Отсюда пусть только уйдут, сразу в полицию сообщит. И долг исполнит и цел останется и богатство сбережёт.  Сейф то полный почти. Это ж столько тысяч, что и подумать страшно.
-Евграфовна, поставь-ка воды греться, хочу помыться я.
-В баньку бы съездил.
-Ты же знаешь, не люблю я баньки. Отвык в городе.
-А батюшке вашему нравилось. Всё покойный просил, чтоб посильней его отходили веничком. А уж в таком пару сидел, что жизни нет, а он всё кряхтит.
-Папенька, упокой господи его душу, офицер был, привычный к разным жесткостям. А я человек партикулярный, мне лучше без дёрганий, а чтоб спокойно. В тёплой воде помоюсь и рад. Ты вот что, Евграфовна. Мне занятия привалило. Встретил дружка университетского, тот попросил кое в чём помочь. Так что ты мне не мешай и другим ответствуй, что барин занят.
-Хорошо, уж скажу. Даже Полинке говорить, что занят?
-Даже ей. Передай, что как освобожусь, так сам приеду.
-Уж примчишься, сомнения нету. Так запал на девку.
-Евграфовна!
-Ладно, молчу. Уж и слова нельзя сказать. А ужинать то гости будут или нет?
-Про гостей молчи. Нет никаких гостей.
-Так ведь видела.
-Ну что, подумаешь, видела. Я раз тоже человека видел, который уже год, как помер. Показалось. Тебе тоже показалось.
-Показалось, так показалось.
-Но ужин готовь на четверых.
-Хоть не мертвые они?
-На что мёртвым еда?
-Да кто его знает. Сейчас времена муторные, всякое случается. Могут и мертвые есть начать.
-Живые они, живые. Только вроде их нет.
-Беды бы не было.
-Бог не выдаст, свинья не съест. Готовь.
Постоял еще чуток на кухне и пошёл к разбойникам. Дрожал, потел, руку при сердце держал, чтоб не выскочило от переживания. Вспомнил о смирении. Это его крест, нужно смириться, с Божьей помощью всё вытерпеть. И может быть даже положительно подействовать на бесноватых. Батюшка говорит, что люди все хорошие, только некоторые дела плохие творят. По слабости или незнанию. Владимир в это верил и даже мог представить, что барышня городская тоже не гадкая была. Грех отдельно, человек отдельно. Потому нельзя на человеке крест ставить. Всякий человек может грех отринуть и Богу повернуться. В этом нужно заблудшим помогать. Ещё в детстве читал в житии какого-то святого, как тот обратил в веру христианскую дерзких язычников, угрожавших смертью. Он то не святой, но как человек верующий подействовать постарается. Зашел в комнату. Раненый стонал на кровати, рядом хлопотала барышня, третьего не было видно. Потом дуло уперлось сзади.
-Заходи, заходи.
Впихнул и плотно притворил дверь.
-Я за тобой смотрел, чтобы не глупил ты. Но вижу, человек серьезный, не хочешь с добром расставаться.
-Вашему товарищу врач нужен.
-Не нужен.
-Он же умрёт!
-Не умрёт. Да и тебе то какое дело.
-Как же, жаль ведь человека.
-Не ври. Ничего тебе не жаль. Ты бы нас, как миленьких перестрелял, если бы мог.
-Неправда.
-Правда. Елена, а ведь повезло нам. Думал, что не уйти, а тут на тебе, подарок какой. На санях и с домом. Чудеса.
-Я за Сашу беспокоюсь.
-Всё в порядке, поверь мне. Крови он потерял много, но в тепле и при хорошем питании сил наберется быстро. А питание барин нам обеспечит, правда ведь?
-Вы от полиции прячетесь?
-Прячемся.
-Лучше сдайтесь, я буду ходатайствовать, чтобы вас простили. Если сами раскаетесь, то может и отпустят.
-Ты дурак или притворяешься?
-Я попросил бы не оскорблять меня.
-Тогда не говори глупостей. Отпустят, мы пятерых застрелили, петля нам гарантирована, так что не отпустят.
-Пятерых?
-Может и больше, кто их считал.
-Но зачем!
-Они почтовый вагон охраняли, а мы его грабить собрались.
-Вы убийцы?
-Нет.
-Значит, вы не убивали?
-Убивали, но тут всё дело в причинах.
-Убивать, это же гнусно!
-Да нет, нормально, даже азарт проснулся некоторый.
-Не похоже, чтобы вы голодали. Тогда зачем вам деньги?
-Для нашего дела. Мы революционеры, готовили несколько акций, понадобились деньги, вот и решили наведаться в вагон.
-Вы мерзавцы.
Неожиданный удар в грудь, перехватило дыхание, боль, согнулся.
-Ты не ругайся, дурачок. Лена, присмотри за ним, я домом пройдусь.
Ушел. Через несколько минут Владимир открыл глаза. Барышня сидела на кровати и целилась пистолетом. Она была хороша собой, только сейчас заметил, что её левая рука в крови.
-Вы тоже ранены?
-Чепуха.
-Вы стреляли в жандармов?
-Стреляла. Они сами виноваты. Мы планировали сделать всё тихо, взять деньги и уйти, но не получилось.
-Это же грех - убить человека.
-Нам ничего не оставалось. Не мы их, так они нас. А тут ещё офицеры.
Она вспомнила свой испуг. Сначала всё шло по плану. Постучала в дверь вагона, наврала, что к ней пристаёт пьяный мужик. Поверили, открыли, выпученные глаза при виде пистолета. Жандармов поставили около стены, оружие кучкой лежало на полу. Александр и Евгений возились у сейфа, когда вдруг зашёл офицер. Он мигом всё понял, но пока расстегивал кобуру, получил пулю. Прямо в лицо. Упал. Наконец-то открыли сейф, бросали в мешок пачки денег, когда началась стрельба. Ещё офицеры. Отстреливались. Поезд стал тормозить, план рушился. Они должны были выпрыгнуть через несколько вёрст, в условленном месте, там ждала подвода, но поезд останавливался.
Евгений всегда соображал быстро, приказал выпрыгивать на ходу, так хоть будет шанс уйти. Было страшно, но она шагнула. Катилась по снегу, больно ударилась, выстрелы из проезжающих вагонов. Мешок с деньгами раскрылся и часть высыпалась, оставили. Бежали, увязая в снегу. Поезд отъехал значительно и ушли бы, но несколько преследователей тоже выпрыгнули. Кричали, что нужно сдаваться, стали стрелять. Тогда и ранили Александра. Евгений подстрелил одного толстого жандарма, оставил деньги и потащил товарища. Дотащил до оврага, там спрятались, подпустили ближе, бросил две бомбы. Оврагом же и стали уходить. Погоня отстала, боялись снова нарваться на бомбу. Барахтались в снегу, она плакала от обиды, понимала, что не уйти, что скоро прибудут казаки и найдут, когда заметила сани. Сначала подумала, что чудо и их человек перепутал место, ждал раньше.
Оказалось действительно чудо, но другого свойства. Наткнулись на барина да ещё знакомого. Сашин отец у него управляющим работал. Известно было, чем припугнуть человека. Про сейф не раз говорили. Они хотели этот сейф взять, даже план разработали, но тут Сашу арестовали неожиданно. Несколько прокламаций нашли и быть бы неприятностям, но тут этот барин вмешался. Отпустили Сашу и он сказал, что грабить не сможет, не порядочно, не хорошо грабить выручившего. Евгений пытался разубедить, что чепуха, но Саша твёрд был. Поэтому решили ограбить вагон. И вот на тебе, круг какой получился, всё равно оказались в этом доме.
Скрипнула половица. Спохватилась и подняла пистолет, но барин сидел на полу. Тюфяк, а ведь мог воспользоваться её задумчивостью и напасть. Трус, боится за свою шкуру. Вот Саша, он ничего не боится. Даже от выстрелов не вздрагивает и всегда спокоен. Сейчас другой бы стонал, жаловался, что умирает, а он только зубами скрипит и молчит. Только когда сознание теряет, начинает стонать.
Пришёл Евгений.
-Вроде бы всё спокойно, но нам нужно быть готовыми. Непременно будут окрестности прочесывать и сюда пожалуют. Ты, барин, выйдешь и успокоишь. Помни, что если самому тебе и удастся спастись, то дом сожжем. А потом и тебя товарищи наши достанут. Так что в твоих интересах беду от нас отвести.
-Никто не в силах беду от вас отвести, потому что убийцы вы и будете судимы Господом.
-Никак барин верующий?
-Христианин.
-Это приказчик твой тебя затащил?
-Он сектант, а я православный.
-Ух ты, давненько уже не видел я православных. Сейчас это как-то стыдно, а ты чего же?
-Глупцы вы. Кто по гордыне, кто по слабости, но глупцы.
-А ты, значит умный?
-Убивать людей грех.
-А в скотах их держать не грех?
-Скота человеком можно сделать, а вот мертвого нет.
-Знаешь, что я сейчас сделаю?
-Что?
-Не буду с тобой спорить.
-Боишься?
-Неинтересно. Поди-ка лучше дров принеси, камин разожжем.
-Не буду я вам прислуживать.
Опять ударил сильно под дых, Владимир упал на пол, выпучив глаза и загребая воздух ртом.
-Ты сильно хвост не подымай. А то беда будет. И не думай, что больно нам нужен. Чуть что не так, застрелим и уйдем. Неси дров.
Владимир поднялся, постоял немного и вышел. Евгений, цинично улыбаясь, смотрел ему вслед.
-Сейчас он себя Иисусом представляет. Хотя нет, пока ему просто больно, а обоснование он потом найдёт. Встречал я таких скотов. Везде блаженства ищут. Хорошо ему, значит богу угоден и молодец. А плохо, так то от дьявола и он будет терпеть, уповая на воздаяние. Тварь разжиревшая.
-Ты его не бей, всё-таки подобрал он нас, приютил.
-Как же, подобрал. Если бы не ты, так десятой дорогой объехал бы. Он же на тебя среагировал. Святоша чертов, небось, готов про царство божие разглагольствовать, а сам крестьянок за пуд муки портит! А потом их мужьям ещё и про добродетели рассказывает. Навидался я такой швали. Будем уходить, обязательно застрелю.
-Не хорошо так.
-Хорошо. Если будет у него возможность, то пристрелит нас, даже на секунду не засомневается. Поэтому надо быть осторожными, когда будем уходить, его на тот свет, деньги заберем.
-Как грабители.
-Уже не раз говорили на эту тему. Грабители это если ради денег, мы для революции.
-Хорошо, пусть. Я за Сашу беспокоюсь.
-Всё будет хорошо. Он у нас крепкий, кровь идти перестала, заражения быть не должно. Думаю, дней через пять на ноги станет и уйдем отсюда. Пока возьми пистолет и садись за шкафом, лампу притуши, я пойду, гляну на хозяина нашего.
Вышел и приник в коридоре к окну, смотрел, как Владимир несёт охапку дров. Ещё ведь молод, а уже толстый. Лет через пять и вовсе расплывётся, от наливок нос прожилками красными пойдёт, одышка появиться. Потом жениться на деньгах и пудах шести живого веса, дальше будет счастье половником кушать. Свинья. Нет животного более самодовольного. Будет интересно посмотреть на его глазенки перед смертью. Обделается это обязательно, пот каплями по лбу, дрожь, ноги будет целовать, о пощаде молить. Такие жизнь любят.
-Зажигай камин, я домом пройдусь. И не вздумай дёргаться, Елена стреляет отлично, недаром дочь военного.
Владимир зашел в комнату. Намял бумаги, сверху несколько щеп, зажег огонь. Вспомнил отца. Он очень любил сидеть с матушкой около камина. Она вязала, он читал книги о путешествиях. Топили всегда яблоней или грушей, папа утверждал, что от них целебный дым. Бывало, жарили себе на специальной решетке кусочки хлеба. Очень вкусно, особенно если намазать их густым сливовым вареньем и запивать парным молоком. Раненный застонал.
-Может ему лекарства нужны? У меня от родителей осталась аптечка.
-Спасибо, не надо.
-Вы, вы, правда дочь офицера?
-Нет, мой отец был солдатом.
-Вы не похожи на простолюдинку.
-Я воспитывалась в генеральской семье.
-Вас там обижали?
-Упаси боже. Они считали меня родной, очень любили.
-У генерала был родной сын?
-Нет, у них совсем не было детей.
-Тогда что же вас толкнуло на этот путь?
-Правильное воспитание.
-Разве от него идут на убийства?
-Я не смогла смириться с окружающей мерзостью.
-Я тоже! Но я не стал убивать! Я просто ушёл от неё.
-Сбежали.
-Но не убивал.
-От грязи нельзя убежать. Можно либо очиститься, либо погрязнуть. Так как человек существо коллективное, то невозможно ему очиститься самому.  Нужно всеобщее очищение.
-У погибших были дети.
-Погибшие были мертвы уже давно. Скот не может жить, скот мертв, он только аппарат по переработке пищи в отходы. Всё.
-Вас научил этому тот ужасный человек?
-Евгений один из самых достойных людей, которых я когда-то встречала. Он живёт только революцией, можно сказать, что он её монах. Монахов то вы уважаете.
Он отвернулся. Он очень нехорошо смотрел на неё, ничего не мог с собой поделать. Вместо того, чтобы увещевать грешницу, он смотрел на неё и сам переполнялся грехом. Ему стало страшно. Вдруг понял свою слабость и пустоту вокруг. Как же хорошо было думать, что силён, идёт верной дорогой в царствие небесное и заслуженная благодать. А оказалась, что слаб, что дьявол легко одолевает его. Владимир видел его косозубую улыбку среди светлых кудрей и в тонких губах и едва румяных щеках. Смотрел на огонь, подкладывал дрова, хмурил лоб.
-Вас ведь все равно поймают.
-Скорей всего да. Евгений говорит, что до революции ещё лет двадцать, вряд ли, чтобы нам удалось скрываться всё это время.
-Вас отправят на каторгу.
-Повесят. Нас слишком ненавидят.
-Не страшно умирать?
-Страшно, когда не за что умирать.
Едва слышные шаги сзади и противный смех. Этот несносный Евгений, он ещё и разговоры подслушивает.
-Страшно, когда страх смерти имеет животную основу. Вот ты, ты даже не знаешь почему, ты просто боишься умирать. Как корова, мычащая на бойне.
-Я не боюсь умереть.
-Боишься.
Владимир встал и пошел на Евгения. Тот ухмылялся, взвёл курок. Владимир шел, едва не теряя сознание от страха. Удар ногой, прямо в пах, Владимир опять упал. Он прикрывал грудь и не ждал коварства.
-Ишь ты, барин у нас оказывается герой, смерти не боится. Но пока поживи, ты нам нужен. Лена, как Александр?
-Заснул.
-Это хорошо. Меня только тревожит, что до сих пор сюда никто не приехал. Явно ведь прочёсывают округу и до сих пор никого. Впрочем, может, полиция уверена в нашем хозяине? Ладно, это не важно. Ложись и спи, я пока пободрствую, потом меня сменишь.
-Я не хочу спать.
-Дело не в хочу. Один из нас должен бодрствовать, чтобы не сморило, нужно спать по очереди. Так что ложись на кушетку и постарайся заснуть. Так нужно.
-Хорошо. Только я прошу тебя, не бей его. Это, это низко.
-Хорошо, ложись.
Минут через пять Владимир немного отошёл от боли. Он не привык к боли. За всю жизнь ни разу не дрался. Естественно не пороли. Несколько случаев, когда ударялся и раз, когда обжегся. За этот день наверстал многое. Когда боль чуть отхлынула, почувствовал страх. Мерзкий собачий страх перед человеком с пистолетом, перед его побоями. От ненависти к себе даже заскрежетал зубами. Сейчас бы встать и плюнуть хаму в лицо. Но неизвестная сила заставляла лежать, двигаться медленно и даже голос утончала.
-Вставай.
Вывел из комнаты.
-Принеси еды.
-Не буду.
-Не лезь на рожон. Через несколько дней мы уйдем, быстренько обо всем забудешь, будешь жить дальше. А пока выполняй. Ты ведь не хочешь оказаться хозяином пепелища?
-Нет.
-Ну, так давай обойдемся без эксцессов.
Владимир ушел, Евгений посмотрел на пистолет. Хотел, очень хотел пристрелить эту самодовольную тварь с претензиями на героизм. Ведь знал, что не выстрелит. Им сейчас нужно сидеть тихо, не до стрельбы. С гарантиями можно и героизм показать. Про бога рассказывать начал. У него ведь бог в кармане. Раз деньги идут, значит, благосклонен бог. Скотина. Думал, как бы проучить. Ведь такой живчик, что в любом случае выкрутиться. Даже дом сжечь, сейф ограбить и то земля у него останется, быстро дела поправит. О потерянном начнёт думать, как о кресте, сколько, мол вытерпел, а веру не потерял. Снова будет прав и в накопление пуститься. Ничем его не возьмешь. Туп для спора, ничего ему не докажешь. Пристрелить. Когда будут уходить, пустить ему пулю в лоб и поджечь дом. Сначала опустошить сейф. Деньги ведь все равно нужны. Сумка из почтового вагона осталась в снегу, возместят здесь.
Вспомнил, как вздрогнул, увидев раненого Александра. До того был уверен, что выкрутятся. А тут истекающий кровью товарищ и бросить нельзя. Не потому что он мог предать, если попадет в руки полиции, нет. Но она не бросила бы, Елена бы непременно осталась. А уж её не смог бросить. Ненавидел себя за эту слабость, но, кажется, был влюблён. Идиотское слово, в пору только для возрастных ёрзаний гимназистов, но как сказать по-другому не знал. Понимал, что нужно бросить раненного и спасаться самим. Не ради себя, для революции. Пусть лучше погибнет один, чем трое, но она бы не бросила. Тоже остался, тащил раненного, грузнул в снег, отстреливался, швырял бомбы. Погоня отстала, но ничуть не обольщался. Если бы летом, то хоть маленький шанс затеряться в листве, спрятаться. А так зима. След, сдобренный кровью. Прискачут казаки и просто будут идти по следу. Можно будет сшибить нескольких, но уйти нет. Или застрелят или виселица. Как же умирать, если столько дел ещё впереди. Страна, словно болото, страна далека от революции. Нужно раздувать и раздувать огонь борьбы. Он хотел бороться, а не глупо умереть в снегу от пуль казаков. Смерти не боялся, знал, что с ним или без него, но революция победит. Революция не зависит от отдельных людей, революция это непреложная сила.
Хотя почему тогда чуть не выл, загрузая в снегу. Почему кричал ругательства и скрежетал зубами, чувствуя, что выхода нет. Она. Это был идиотизм, знал, что настоящие бойцы Революции не обращают внимания на прихоти тела. Он долго отворачивался от неё, говорил, что ничего нет, просто чувство товарищества. Просто они делают одно дело, а все его волнения и терзания - это от предчувствия революции. Того огненно-прекрасного времени, когда грязь будет повержена, когда скотство будет навсегда выжжено из человечества, и оно, очищенное, двинется вперёд, навстречу счастью.
Он ничуть не успокоился. Он бил себя по щекам и клялся застрелить своё похотливое тело. Он должен был победить мерзкую плоть. Если он не может победить скотство в себе, то как же он будет бороться. Революции нельзя служить наполовину. Или ты борешься или ты гниёшь. Он развернулся и стал давить свою слабость. Он сильнее, он не отступит. И не предаст дело Революции. Не отступит от похода за счастьем. И она. Она восхищается им, верит, что он настоящий борец. Без тени слабости, без сомнений. Не может её обмануть.
Владимир принёс еды.
-Поставь в комнате.
Потом запер его в библиотеке. Дверь под стул и пусть сидит. Сам прошелся домом. Останавливался у окон, глядел на улицу. Ничего подозрительного. Тишина. Вспомнил о своем первом налете. Было точно также. Он караулил снаружи, пока товарищи освобождали от лишних денег тамбовского купца. И вдруг из темноты вышел жандарм. Даже моргнуть не успел, как выхватил пистолет и нажал на курок. Сухой щелчок, удивленный жандарм посмотрел в его сторону, снова щелчок, жандарм соображал, что происходит, много щелчков, но пистолет не желал стрелять. Тогда бросился вперёд и ударил рукоятью в зубы. Жандарм упал на колени, обливаясь кровью. Повалил его на живот, прижал лицом к мостовой и приказал молчать. У самого едва сердце не выпрыгнуло от волнения. Дождался, пока товарищи выйдут, оглушил и ушёл. Именно ушёл, негоже было убегать от паршивого жандарма. С тех пор о нём пошла слава, как о человеке без страха, даже в самые отчаянные моменты, сохраняющем хладнокровие. Его посылали на самые опасные задания и он шёл. Он ненавидел болтунов, говоривших, что раз революция обязательно будет, то незачем лезть под пули. Революция обязательно будет, но когда. Если даже на день раньше от их борьбы, то бороться стоит.
Он верил, что не на день. На годы, может даже десятилетия раньше наступит день, когда несправедливость будет повержена, когда настанет общее счастье. Естественно не в смысле, жрать и пить без меры. Не счастье скотов, а счастье справедливости, счастье, где не будет боли. Он запомнил плачь прачки, над погибшим сыном. Бежал за экипажем, споткнулся, покатился как раз под колеса следующего. Купцы гуляли, мчали за город к хористкам, кажется, даже не заметили. Окровавленного мальчика принесли матери, она страшно кричала. Пришёл доктор, посмотрел и велел звать попа. Она бросилась на колени, молила спасти. На похоронах стояла почерневшая, с пустыми глазами, следующей зимой умерла. Он тогда очень переживал, плакал и обещал себе, что будет бороться со смертью. С этой страшной холодной змеёй, забирающей человека навсегда. Когда вырос, то смеялся над поповскими бреднями о жизни вечной. Обычное жульничество. Ты потерпи, потом заплачу. Никто не видел жизни вечной, а кости видели все.
Уже когда учился в Университете, понял, что смерти не нужно боятся. Смерть естественна и беда не в ней. Беда в жизни. Беда в несовершенном устройстве жизни, в том, что даже в небольшой отведенный кусочек существования человек в изобилии хлебает горя. Большинство, а некоторые счастливы и довольны. За счет других. В жизни царствует несправедливость и боль. Человек тысячи лет жил, как скот. Тысячи лет только терпел. Но главное отличие человека от скота, именно то, что человек может бороться. Вышвырнуть терпение вон и строить жизнь, как нужно. Он верил, что жизнь будет построена, как нужно. Знал, что сам вряд ли доживёт, но ничуть не завидовал будущим поколениям. Потому что он тоже будет в будущем. Правда, что человек умирает, но не правда, что полностью. Человек лишь песчинка, песчинка может исчезнуть, но песок останется. И он останется в будущем, во многих тысячах счастливцев. Люди родственны друг другу, не по крови, но родственны. И он будет в тех счастливцах, кто доживёт до революции. И будут там те, кого он убил. Поэтому смешно говорить о преступлении. Убивая сейчас, он приобщает их к счастью в будущем. Он делает нужное дело. И обязательно наступит день Революции. Когда боль и несчастье будут низвергнуты.
Вернулся в комнату. Александр во сне что-то хрипел. Лоб был горячий, но не сильно. Кажется, всё должно обойтись. Лена спала на диванчике. Прикрылась пледом, где-то рядом пистолет. Она не расставалась с пистолетом. Знал о её страхе быть арестованной. Предпочитала умереть. Она была самым ценным бойцом группы. Именно она. Добывала информацию, входила в доверие. Все ожидали бомбистов в виде бледных длинноволосых остолопов, а тут красивая барышня со звонким смехом. Она очень легко сводила с ума людей. Играла людьми, при этом в ней не было самодовольства. Ничуть. Она вертела людьми, только потому что надо было, не получая ни малейшего удовольствия. Она была далеко от туповатых самок, сплошь и рядом встречающихся в жизни. Он же иногда не сдерживался и смотрел на неё, как самец. Мерзкая похоть. Особенно тяжело было со снами. Виделась даже голой и никак не избавиться от этого наваждения, пока не проснёшься. Утром проклинал себя за эту грязь. Грязь, которой он соединялся со скотами.
Он старался одолеть похоть. Однажды пошёл в дешевый бордель, лёг в постель с толстенной потной бабой, у неё плохо пахло изо рта и бородавка на щеке. Блевал прямо на неё, думал, что наконец то ушёл от власти похоти. Но когда видел её, то начинал бросать жалкие взгляды, будто голодный пёс. Отвернулся. Взял с подноса колбасы и сыра. Водки пить не стал, мало ли что ожидать от этого Бортнянского, ещё снотворного подсыпал.
Потушил свечу и сел в уголке около окна. Тишина. Слышно было, как скрипели половицы в библиотеке. Ищет пистолет. Дурак. Очень хорошо, что попали на него. Знают обо всём. Ещё когда собирались грабить этого барина, вызнали, где деньги лежат, где оружие. Как же он разочаруется не найдя свой немецкий пистолетик. Хотя на самом деле обрадуется, что не нужно лезть под пули. Терпеть будет, почитая за подвиг. Скот просто терпит, бездумно, естественно терпит и боится поднять голову из-под ярма. А скоты с хитростью придумывают себе оправдание и подвиги. Даже обидно немного было, что потом этот скот в общем числе человечества войдёт в счастье. Ведь ни на грамм недостоин. Разве что если деньги заберут да убьют, чтобы не сдал полиции, так и заслужит себе право на будущее счастье. 
Снова пошел по дому, но там было тихо. Всё удивлялся почему нет погони. Болотное государство, даже здесь быстро сработать не смогли. Казаки видимо были пьяные, жандармы испугались, пока солдат пригонят, тогда только искать начнут. Если бы не Саша, то ушли бы. Если бы не она. Елена настоящий боец, не знает слабостей, ничего не боится, ничего не хочет, кроме победы революции. Он как-то спросил, а что потом? Победит революция, счастье установится и дальше что? Разойдутся по домам в счастье жить? Так это вроде по-скотски. Она сказала, что не знает, но так как счастье будет общее, потому расходится по домам не нужно будет. Один дом на все человечество, всё человечество, как один. Разумный, бессмертный человек, пребывающий в счастье. Песчинки потеряют свои скорлупки и станут единым камнем.
-Счастье сожмёт людей, сорвёт шелуху каждого, очистит и спрессует в единый камень человечества.
Она смотрела прямо в глаза, это её умение, убийственно действовавшее на мужчин. Они думали, что прожженная развратница с лицом девственницы и готовы были на всё, лишь бы добиться её благосклонности. А она просто была чиста. В ней была только революция и никакой грязи. Чистый человек прямо смотрит в глаза, не опасаясь показать свои грехи. Обычный же человек боится прямого взгляда. Глаза говорят о душе, душа нечиста и обуяна мерзостями, человек прячет глаза. Есть такие, что наглостью заполонили стыд, они смотрят тебе прямо в глаза, но ты видишь лишь две маленькие помойки. Две выгребные ямы. Ёе глаза были похожи на горный лёд. В детстве бывал на Кавказе, видел эту абсолютную чистоту, не замутнённую ничем. Похабное поповское слово да другого нет - она была святая. Революции. Её судьба погибнуть за революцию. Представлял, как какой-нибудь толстый жандарм выпустит в неё пулю и будет представлен к награде. Елена лежит на грязном снегу, рядом толпятся зеваки, рассуждающие, что экая красивая баба. Она мертва, глаза открыты, она встретит свою смерть с открытыми глазами. Два осколка чистоты, гаснущие в море грязи. Он дал себе зарок, что погибнет, как только отомстит за её смерть. А до того должен жить. Обязан. Хотел подождать до утра и только тогда разбудить, но она проснулась сама и сказала, что будет дежурить. К утру надо быть готовыми, утром придут.
-Где барин?
-Я его запер в кабинете.
-Через окно не уйдёт?
-Они зарешечены.
-Хорошо, ложись спать, я подежурю.
Не хотел спать, лежал бы в темноте и смотрел на неё, но следующий день предстоял тяжелый. Нужно было заснуть, нужно ради неё. Лишь через полчаса смог уговорить себя и тихо засопел. Она встала и подошла к двери кабинета, проверила стул, прислушалась. В кабинете была тишина. Ни звука. Вернулась в комнату, а Владимир спал. Сначала он полез за пистолетом. Ящик был пуст, бандит забрал пистолет. Откуда он всё знали? И сейф и ящик с пистолетом, это откуда-то? Притом ведь случайно столкнулись. Едь он позже или испугайся, то и не встретились бы. Непонятно это было. Вдруг они насквозь человека видят. Говорят, есть такие снадобья, что съешь и видишь человека, все мысли, как на ладони. Владимир в магию не верил, но сейчас приходилось. Хотел думать про то, откуда узнали, но не вышло. Мысли то около его вертелись. Как ему быть. Он ведь мог окно выломить, знал, где решеточка плохо закреплена, давно хотел укрепить да всё руки не доходили. Можно было дверь запереть изнутри, стулом окно вывалить и убежать. Но не хотел.
Она. Чертовая барышня, полонила ведь. Даже не про дом думал и деньги, а про неё. С содроганием думал. Ведь злодейка, а он готов ей руки целовать и следом пойдёт, если прикажет. Побежит. И где всё его благодушествование и довольство? Где сила против греха? Только и вертится в голове, что Лена, Лена, Лена. Ведь ненавидел это имя, казалось верхом паскудства. Ту, городскую, тоже Лена звали, как только слышал это имя, сразу её вспоминал и тошнило даже. А то аж сладко во рту, будто пирожное кушаешь. Лена. И стоит перед глазами, чистое наваждение. Где-то на окраинах молил себя очнуться, но сам уже почти пал, мысли одна скверней другой лезли. Уже додумался, что сошайников её убьёт, а её из греха возьмёт и женится. Будут жить припеваючи. Может, она случайно на мятежный путь стала. Не похожа она на убийцу, совсем не похожа. Уже и поверил, уже возрадовался, но глаза её вспомнил. Как камешки, драгоценные, но камешки. 
И осёкся, затих. Грех, грех, грех! Молиться стал. Это всегда помогало. Шептал слова, надеясь заполучить спокойствие с радостью, а без толку. Будто в пустоту. Бубнил и только сомнениями наполнялся. Тогда примостился на диванчике, накрылся скатеркой со стола и лёг спать. Этому его один монах научил. Когда победить дьявола не можешь, то лучше уклонись от борения. Хоть не проиграешь. Когда на добро не способен, хоть неделанием зла спасайся. А потом подкопишь сил и победишь. Если же безрассудно броситься, то проиграешь, в отчаяние впадёшь, а это для дьявола открытая дорога. Хитростью надо одолеть рогатого, коль силы душевной не хватает. С головой накрылся и через время заснул.
Утром разбудил Евгений.
-Вставай! Полиция приехала. Учти, что если предашь, то сегодня же дом потеряешь, а товарищи наши тебя позже достанут. Иди, поговори с ними.
Владимир успел немного одежду поправить да глаза протереть, на крыльце уже полицмейстер стоял, крепкий дед, ещё отцовский товарищ.
-Здравствуйте, Григорий Никитич.
-Здравствуй Володя, как поживаешь?
А сам глазами шарит.
-Да вот только встал. Вы проходите, сейчас скажу Евграфовне, чтоб завтрак подавала, по рюмочке окоротим, а то свежо на улице.
-Спасибо, Володя, в следующий раз, сейчас некогда.
-В город едете?
-Нет, злодеев ищу.
-Зарезали кого?
-Против государя злодеи. Хотели почтовый вагон ограбить, но не получилось, они нескольких человек убили и выпрыгнули около дома обходчика. По снегу далеко не уйдут.
-Возле дома обходчика?
-Не волнуйся, там никого не тронули. Ушли быстро, сани их подобрали.
-Сообщники что ли ждали?
-Вроде того. Дороги мы перекрыли, не должны были далеко уйти, по домам ищем.
-Вот и до нас бунтовщики докатились. Когда же на них управу найдут?
-Не знаю, Володя, не знаю. Ты пистолет наготове держи, ночью никому не открывай. Если заметишь что подозрительное, езжай в село, там, у старосты, пост казацкий будет стоять.
-Тесно то у старосты.
-А что делать?
-Там склад рядом, сейчас пустой, скажу приказчику, чтоб открыл, пусть остановятся казачки.
-Холодно в складе.
-Там печь есть, дровишек могу направить.
-Что ж это хорошо, спасибо.
-И если рядом будете, не премините пожаловать, попрошу Евграфовну карасей в пиве поджарить, знаю, что любимое ваше блюдо. Настойка на березовых почках, всё как полагается.
-Ох и соблазнительные вещи говоришь. Ваши настоечки особенно хороши.
-Почки то с Рыжего яра.
-Оттого и вкус особый. Но пока не найдём бунтовщиков, то не жди.
-Тогда удачи вам Григорий Никитич.
-С богом.
Полицмейстер бодро пошагал к саням, около них горячили лошадей шестеро казаков. Поехали, Владимир вернулся в дом.
-Молодчик, артист прямо. Если так и будешь себя вести, то разойдёмся миром.
-Как раненый?
-Жив.
-Хорошо. Завтра мне надо ехать в банк, сделку одну оформить.
-Если не поедешь, так они заподозрят?
-Заподозрят. Я в делах обязательный, а тут неспокойно в окрестностях.
-Никуда ты не поедешь, а если наведаются, скажешь, что заболел.
-Не похож я на больного.
-Это точно. Ну да ничего, притворишься, ты это умеешь.
Владимир не ответил. Ничуть он не притворялся. Он честно говорил со старым полицмейстером и ни йоты не соврал. Он действительно жалел, что вредные идеи пришли в здешние места, действительно желал, чтобы убийц поймали. Не для наказания, для вразумления. Он был против смертных казней, которые рождали в преследуемых новые силы, а в населении плохую радость. Самое страшное, что людей лишали жизни. Лишали возможности покаяться. Даже из самого страшного греха есть дорога обратно, хоть и трудная. И ведь бывали же случаи, что даже самые страшные кровопийцы, одумывались и вставали на путь праведности, вымаливая у Господа прощение.
Как и хотел, с утра Владимир проснулся вновь сильный. Сомнения преодолел, искушения развеял, в истинах утвердился, ответы приобрёл. Правильно, что не попытался подать знак Григорию Никитичу. Он старик на мысли не быстрый, мог бы не понять и нарваться на пули. Пусть уж сидят и уходят, а там, даст бог, поймают их без кровопролития. Может, случится чудо и найдут силы раскаяться.
-Барин, скажи, пусть завтрак несут и растопят сильней, а то холодно.
-Чтоб растопить, нужно мужика звать.
-Зови, он же в покои не заходит. И пусть сперва еду принесут.
Владимир пришёл на кухню, Евграфовна уже металась там в пару. Поздоровались, она спросила про самочувствие.
-Хорошее, спал крепко.
-А раненый как?
-Евграфовна, говорил же тебе, что нету тут никого кроме меня. Если что видели, то показалось и ты об этом не говори ни мне, ни кому другому.
-Как скажешь, барин. Что на обед сварить?
-Что хочешь, деньги то есть.
-Мне и в долг везде дадут.
-В долги входить не надо, это дело опасное, будто трясина.
-И откуда вы барин всё знаете?
-Книги умные читаю, Евграфовна.
-Книги то умные, а сами пускаете в дом, кого ни попадя.
-Евграфовна! Нет никого в доме, нет! Поняла?
-Поняла.
-Скажи Федьке, пусть дров принесёт для камину да протопит котёл хорошенько, а то холодает вроде.
В доме было установлено паровое отопление, единственное в округе. Поначалу смеялись все над ним, за чудачество считая его намерение поцепить в доме батареи и обогреваться не печкой. Некоторые даже заподозрили вредные веяния, но управляющий Федотов подтвердил, что никакого бунта в паровом отоплении нет, в столице весьма распространено, в лучших домах. Первую зиму все соседи ждали, что замёрзнет Владимир, но ничуть не бывало. Мало того, что в тепле жил, так ещё и дров расход меньший. К тому же без чада. Многие и себе захотели устанавливать. Всё на следующий год грозились.
Вернулся к бунтовщикам. Те сидели над раненым и разговаривали. Значит, в сознание пришёл. Владимир в медицине не смыслил, но понимал так, что если очнулся, то жить будет человек. Обрадовался этому. Вовсе не желал смерти раненому. Даже бунтовщику. Смерть страшна тем, что лишает человека свободы. Мёртвый уже не может покаяться, мёртвый не может победить грех. Мёртвый может лишь ответить на Страшном суде. Люди должны жить.
-О, Саша, к нам пожаловал наш наследный князь.
-Я не князь.
-Прошу прощения, принц.
-Вы паясничаете.
-А ты сейчас будешь говорить очередные глупости про покаяние.
-Это не глупости!
-Заткнись и не мешай.
-Вы боитесь говорить, потому что боитесь правды.
-Я не люблю говорить, я отдаю предпочтение действиям. И прекратим этот пустой спор. Ты болтун, обычный трусоватый болтун, не способный на дела. Поэтому сиди и молчи.
Владимир хотел ответить. Был переполнен аргументами, уверен в своей правоте. Но смолчал. Сел возле окна и взял в руки журнал по агрономии. Почувствовал в голосе преступника агрессию и побоялся, что снова будут бить. Хватит вчерашнего. И не нужно озлоблять их. Кротостью нужно брать.
Раненый стонал и хрипел, что всё в порядке. Она говорила о том же. Несколько дней и уйдут, спрячутся где-то на квартире, есть знакомые врачи, всё будет нормально. Будь Владимир человеком опытным, то встревожился, что при нём бунтовщики говорят о планах. Но он смотрел на Елену и превращался в мёд. Уж хороша, как хороша. Он то думал, что в мечтах да делах извёл в себе похоть, которая исключительно от безделья появляется.
Кожа то белая, ой какая белая, будто снежок. А волосы то, волосы какие! Песня, а не волосы. Владимиру вдруг сделалось хорошо до неприличия, всякая злоба прошла, так что, наверное, и главного мучителя своего бы обнял, от нахлынувшего чувства. Светло-светло стало. И представилось, как направит он сих заблудших людей на путь покаяния, а Елену возьмёт в жёны. И превратится она из гневной валькирии в кроткую голубку, детишек заведут, будут благолепно житийствовать. Представил, какие у неё груди и в краску бросило. Чтоб в конец не расклеится, вышел из комнаты вон.
Евгений на цыпочках за ним. Проследил, как уселся барин у окна и голову на руки опер. Тихонько назад.
-На крючке наш благообразный. Смотрит на тебя, как пьяница на водку. Как же всё вышло хорошо. Могли на виселицу попасть, а тут и живы и с деньгами.
-Всё-таки нехорошо его грабить.
-Елена, говорили уже.
-Может попросить у него денег?
-Так он тебе и даст! Да этот же кровосос за копейку удавиться! Это ж новая формация. Помесь барина с торгашом. Иисуса за сребреник купит, за 33 продаст, потом свечку в церковь, барыши считает и душой возносится!
-Ну, тогда лучше приставить пистолет к голове и прямо деньги забрать.
-Елена! Деньги у него ведь не в голове. А в сейфе. Который можно открыть, только зная код.
-Мы его напугаем, он и расскажет код.
-К сожалению, он не дурак. И знает, что нам не нужно шума. Тихо уехать отсюда и спрятаться. Убить его мы не можем, потому что это сразу выдаст нас. Елена, мой план наилучший. Я знаю, что тебе неприятно лгать, но ведь это ради нашего дела. И совсем недолго.
-Мне это очень неприятно.
Она резко отвернулась, чуть покраснев. Когда не смотрела на него, то вмиг расклеивался. Куда девалась сила воли, его знаменитая решительность и убеждённость. До того доходило, что смотрел на неё и мечтал о каком-нибудь домике на окраине и голопузых детишках. Потом тошнило. Потому что завести детишек ума большого не надо, а вот обеспечить им счастливую жизнь желающих мало. Белая-белая шея. Больше всего он хотел обхватить её пальцами, привлечь к себе и целовать.
Она развернулась неожиданно и была чуть удивленна его расплавленным видом со слюнями изо рта. Чтобы как-то извернуться, он закивал головой.
-Хорошо.
-Что хорошо?
Он не знал и тут пригодилось его умение быстро соображать.
-Мы попытаемся ему пригрозить. Точнее я. А ты вроде бы защищай его, уговаривай меня не стрелять. Добавит правдоподобия к моим угрозам и на случай, если не скажет, будет тебе хороший задел, чтобы его охмурить.
-Я не собираюсь никого охмурять!
-Елена, ты же понимаешь о чём я.
-Да, прости.
-Я пошёл за ним.
Вышел в соседнюю комнату, прижался спиной к стене и выдохнул. Стал утирать пот и крутить головой. Он видел её развратной девкой из кабинетов. Сидевшей на коленях, смеющейся сальным шуткам и грубому лапанью, в нужный момент раздвигающей ноги. Проститутка, которую можно отодрать и забыть. Он несколько месяцев бродил по борделям, надеясь найти похожую на неё. Потратил много партийных денег, но знал, что это не воровство. Что ему нужно успокоиться, избавиться от желания к Елене, иначе сойдёт с ума или полезет насиловать или ещё бог весть что. Хотел найти копию Елены, переспать с ней и освободиться от своего влечения. Но сифилис подцепил, а облегчения не нашёл. Хотя бабы похожие были. Равнодушно спал с ними, даже зевал. Потом видел Елену и снова как в ад попадал.
Чтобы дальше не раскисать, приказал себе думать о деле и пошёл искать барина. Тот сидел за письменным столом и что-то считал, щелкая костяшками.
-Прибыли считаем?
-А вы думаете, что лучше убытки?
-Ух, ты какой грамотный.
По опыту многих налётов знал, что главное сразу затоптать человека. Чтоб испугался, не вспомнил и не возомнил, а сразу в состояние дрожащей твари. Поэтому с размаху ударил кулаком по губам. Барин свалился с кресла на пол и стал беленькими своими ручками трогать лицо. Взял его за шиворот и потащил к сейфу.
-Говори шифр.
Барин замотал головой.
-Говори шифр или буду бить.
Замахнулся снова, но тут барин вдруг ударил ногой и Евгений, подсечённый, упал. Барин сверху и стали кататься, рыча и ругаясь. Только Евгений был опытный в драках и быстро барина сбросил, скрутил руки и приставил к затылку пистолет.
-Шифр!
Рукояткой по затылку.
-Шифр! Не скажешь, я ж тебя пристрелю! Хочешь умереть?
Владимир хотел привести аргументы, что им нельзя стрелять, что если убьёт, то денег точно не получит, ещё много чего, но вдруг представил, что умрёт. Вот сейчас. Пуля разворотит затылок, как у того казначея из железнодорожного общества, который допустил растрату. И всё. Он умрёт. То есть он не боялся за дальнейшее, грешил он вполне умеренно, молился, обильно церкви помогал и потому ада мог не опасаться. Но хотел жить. Всё ведь так наладилось! И умирать! Лучше отдать, пусть берут. Те же акции всё равно оставят, потому что их легко не продашь. И землю не заберут. А деньги, деньги можно снова заработать!
-Евгений не нужно!
Даже и не слышал, как вошла она. Завертел головой, чтобы хоть как-то вытереть кровь с лица о ковёр. И про смерть как-то забыл.
-Евгений, не убивай его!
-Елена, ты же знаешь, что мне это легче легчего.
-Не нужно.
-Он сам виноват - не хочет говорить шифр. А нам нужны деньги.
-Погоди. Пусти его, дай поговорить.
-С ним не о чём разговаривать, пусть говорит шифр и всё!
Но отпустил, поднял барина и усадил на стул.
-Ещё раз полезешь драться - пристрелю без предупреждения.
Владимир закрыл правый глаз, чтобы не был виден нервный тик и попытался принять уверенный вид. Хотя лицо было разбито в кровь и сам весь дрожал. Но она была рядом и, невесть откуда взявшиеся, петушиные инстинкты требовали показывать, что всё в порядке. Даже смерть куда-то отступила. Решил шифр не говорить. Ладно в приватной обстановке рассказать, чтоб спасти себе жизнь. Но при ней - ни за что. Не хотел позориться. Потому собрался с силами и выплюнул из себя.
-Можешь стрелять, но я ничего не скажу!
И напряженно затих, затылком ощущая холод пистолета.
-Зачем ты его избил?
-Он сам виноват.
-Это же низко.
-Елена, ты сама знаешь, что революция не делается в белых перчатках! Постереги пока его, а я пойду запрягать лошадей. Вечером нам нужно уезжать, с такой физиономией барин как указатель на нас. А ты подумай о шифре. Срок до сумерек. Потом или ты всё отдашь или жизнь. Шевели мозгами, наш ты благонамеренный.
Остались одни. Владимир хотел сказать что-то умное и сообразное ситуации, но не мог ничего придумать. Она вдруг подошла и стала вытирать платком его губы. Нежно и умело. Он даже не подумал, что может сейчас броситься на неё и отнять пистолет, она ведь слабая женщина. Затаив дыхание, следил за её движениями. От напряжения судорога прошла по затылку и дёрнул головой.
-Вам больно?
Он смог только покачать головой. Отошла. Тишина.
Нужно было что-то сказать, ему казалось, что она ждала его слов, но их не было. Тужился, тужился и ничего.
-Вы действительно не боитесь смерти?
Он хотел сказать, что не боится, что жил с чистой совестью и вообще боится только Бога. Но в её голосе не было восхищения. Не всё так просто.
-А вы?
-Не боюсь. К сожалению.
-Почему к сожалению?
-Потому что мне нечего терять в этой жизни. Я не боюсь смерти не по смелости, а от отчаяния. Впрочем, давайте прекратим этот разговор.
Впечатление, будто дверь захлопнулась перед самым носом. Но Владимир был настроен на взлом.
-А я боюсь смерти. Вот только что, когда ваш товарищ грозился меня убить, я очень испугался. Я не хочу умирать.
-Вам нравится жить?
-Да. Точнее я хочу жить.
-А я нет.
-Почему?
-Я устала. Я оказалась слишком слабой для революции. Я прониклась нею, поверила в неё, стала бороться, но не рассчитала своих сил. До революции ещё долгие годы, ещё многие должны погибнуть, чтобы она настала. В том числе и я.
-Это совсем не обязательно!
-Обязательно. Это борьба и тут нет места жалости.
-Можно уйти от борьбы.
-Уйти. Хоть я и слаба, но никогда не пойду на предательство. Лучше застрелиться.
-Это никакое не предательство. Вы же сами сказали, что революция придёт обязательно. Независимо от того, будете ли вы бороться и уйдете!
-Но если так будет поступать каждый и все будут сидеть по углам, то она никогда не наступит!
Владимир не знал, что ответить. Он бы заявил, что и без революции жить очень даже можно. Но промолчал.
-Я прошу Вас, чтобы этот разговор остался между нами.
-Конечно!
На дворе заржала лошадь. Владимир икнул, тронул пальцами вспухшие губы и выдохнул.
-Вы были откровенны со мной, позвольте это же и мне. Елена!
-Не кричите.
-Прошу прощения. Елена. То что я скажу может прозвучать глупо, но…, но…., но я прошу Вас остаться со мной.
-Что?
-Я хочу Вам помочь. Я согласен дать вашим друзьям денег и пусть уезжают. А вы, если вы устали, я с удовольствием буду гостеприимным хозяином.
-Вы что хотите меня купить? Как корову или крепостную?
-Нет! Что вы! Елена, я просто хочу вам помочь! Если вашим друзьям нужны деньги, я дам денег. Если вы устали, хотите уйти, я с большим удовольствием помогу вам.
-Почему?
-Что почему?
-Почему Вы вдруг взялись мне помогать? Я одна из тех, кто ворвался в ваше жилище, избивает вас, хочет ограбить, может даже убить! С чего это вы собрались мне помогать?
-Вы будете смеяться, вы человек другой жизни, но я хочу быть откровенен с Вами. Предельно откровенен. Кажется, я влюбился в Вас.
-Что?
-Елена, я влюбился в Вас. И я прошу Вашей руки.
-Но это же смешно!
-Я знаю. Но это правда. Только увидел Вас, ещё там, на поле, сразу сердце моё радостно забилось. Может даже раньше. Я человек осторожный, никогда бы на выстрелы не поехал, а то,  как будто верёвкой меня туда тянуло. Мне кажется, что это была верёвка судьбы.
-Вы говорите глупости.
-Но это правда.
-Вы хоть понимаете кто я? Вот просите моей руки, а ведь эта рука с кандалами!
-Если бы я Вас покупал, тогда бы и смотрел, что за рука, с чем рука. На ярмарке действительно присматриваешься ко всему, проверяешь. Но чувства - дело другое. Сердцу не прикажешь. И я люблю Вас, какая Вы есть!
-Вы просто плохо знаете жизнь. Напридумывали себе всякого и в нём витаете. А когда жизнь постучит в дверку, то все ваши замки мигом обрушатся, окажетесь на развалинах и будете волосы рвать, что стали таким дураком.
-Ничего не разрушиться!
-Вы упрямый ребёнок. Только из чувства ответственности я не могу сказать Вам да.
-Я прошу Вас!
-Не Вы просите. Просит некий идеал Ваших представлений, который вы усердно играете. И просите вы не меня, а некую принцессу, тоже выдуманную вами, с которой у меня только и общего, что внешность.
-Я ничего не выдумал!
-Выдумали. Это так благородно и красиво, протянуть руку падшей женщине, помочь ей выбраться из болота. Но вы даже не задумываетесь, что болото может засосать вас!
-Не засосёт, я никогда не стану бунтовщиком.
-Этого и не требуется. Вас засосёт болото другого рода. Ваше болото. Представьте, что я соглашусь. И мы даже обвенчаемся. Дальше что? Вы об этом думали?
-Думал.
-Я же преступница, меня разыскивает полиция всей империи. Нам придётся уехать отсюда. Бросить всё это, дом, земли, что там ещё вы имеете, всё бросить и уехать!
-Не бросить, а продать. Я уже всё обдумал. Даже если спешить и не особенно торговаться, продать всё чохом, то можно выторговать тысяч сто-пятьдесят, а то и двести. Этого нам хватит для безбедной жизни до самой старости.
-Вы готовы бросить всё это и уехать?
-Готов. И это не пустые слова! Я готов! Не потому, что сумасшедший, а потому что люблю Вас! Елена, я, если бы вы знали, как я сейчас счастлив!
-Я же ещё ничего не сказала.
-Я надеюсь.
-На что?
-На правду. Я хочу, чтобы вы поступили так, как действительно хотите.
-А вы знаете, чего действительно хотите?
-Да знаю.
-Счастливый человек.
-Только благодаря вам. Он идёт, что вы скажете?
-Не знаю, не могу вот так просто всё решить. Потом.
-Но сейчас вы уедете!
-А разве потом я не могу прийти к вам с ответом?
-Конечно, можете!
Вошёл Евгений. Он был одет в зипун, ватные штаны и валенки. Ещё шапку меховую напялил, став вылитым крестьянином. И шёл в развалочку.
-Ну чё, барин, скумекали гроши отдавать, али стрелять вас придётси!
И говорил, точно мужик.
-Не сможешь ты стрелять, казаки то рядом, услышат.
-Ну, тогда зарежу тебя, ножи то есть.
-И что толку? Денег не получишь, ещё и погоня будет, потому что прислуга сразу всполошится.
-Ишь ты, какой грамотный. Но и мы не дураки. И просто так не уйдём, нам деньги нужны.
-Я дам вам денег.
-Значит согласен?
-Не из сейфа, его я при вас ни за что не открою.
-У тебя ещё деньги есть?
-Есть. В тайнике, про который вы не знаете. Отложил на покупку одну. Я их вам отдам и вы тихо уедите.
-А ты не такой слюнтяй, как я думал. Сколько денег?
-Почти семь тысяч.
-Мало. В вагоне было больше тридцати.
-Больше не дам.
-Не забывай, что ты у нас в руках.
-А вам нужно уезжать. Если приедет полиция, то они не поверят, что это я упал и губы разбил.
-Мы будем отстреливаться и сожжём дом.
-Я знаю.
-Ладно, давай деньги и напиши письмо от своего имени, что я везу в город твою двоюродную сестру. Вдруг наткнёмся на казаков, придётся объясняться.
Владимир отдал деньги. Не все, в тайнике ещё оставалось тысяч пять. Написал вроде бы рекомендательное письмо своей двоюродной сестре для председателя Дворянского собрания. Помог погрузить в сани раненого. Его хорошо укутали и заложили баулами с одеждой, в которую собирались переодеться в городе. Когда стемнело, бунтовщики уехали. Успел шепнуть Елене: "Я буду ждать вас!".
Заперся в своём кабинете, зашторил окна и достал бутылку коньяка, оставшегося ещё от отца. Залпом выпил две рюмки, заел пастилкой и стал ждать, пока опьянеет. Стало хорошо и замечтал о ней. Какая она красивая и нежная. Как будет целовать и прочее. Хоть и небольшой, но опыт имел. Притом подозревал, что девицы с воспитанием не в пример пикантнее, чем простолюдинки. Красивая. Голос какой. Он улыбался. Вот если бы она сейчас вернулась. Прямо сейчас. Почему-то верил, что она вернется. Постучит в окно, он выбежит, подхватит на руки и настанет счастье. Она придёт. Сама же сказала, что ей надоела бродячая жизнь. Придёт.
Владимир прилёг на диван, укрылся пледом и быстро уснул, думая о скором счастье с Еленой. Проспал часа два и затекли подогнутые ноги. Проснулся и перешёл на кровать в спальне. Протрезвел уже и стал побаиваться, как бы не поймали их казаки. Хоть и мороз на дворе, но могут по дорогам разъезжать. Конечно письмо, только казаки может и читать не умеют. Заподозрят и потянут для разбирательства. А это уж точно поймают.
Зарылся в одеяло, что-то протоплено слабо. Вдруг поймают. Они ведь отстреливаться будут и погибнут. Она умрёт. Стал отгонять от себя плохие мысли.
Их не поймали, потому что отъехали едва на версту и спрятались в рощице. Подождали, чтоб в селе легли все спать. Потом Евгений остался с раненым, она пошла обратно. Не спешила и думала. Ей действительно надоело. Она устала. Революция уже не воспринималась, как нечто близкое и стоящее, чтобы ради этого тратить жизнь. Она долго боролась со своей слабостью, пыталась себя убедить, заставить поверить вновь. Но ничего не получалось. Тут ещё Саша. Он не хотел видеть её. Товарищ, товарищ и всё. Таких товарищей сотни и она была одной из сотен. А хотела быть единственной. Но он был занят революцией, верил и ждал. Революция была его единственной любовью. Это было глупо, но злилась от этого ещё больше. Как бы даже ревновала его к революции. Как бы она хотела…. Впрочем, это было давно. Теперь она разуверилась и перестала мучаться. Ей представился хороший шанс. Вместо виселицы уехать на воды. Окрутить этого великовозрастного ребенка, забрать у него деньги и всё в порядке. Ей плевать на революцию. Плевать.
Она даже остановилась удивленная величиной своей ненависти. И на его плевать. Пусть борется, пусть жаждет, она лишняя, она уйдёт. Представляла, как будут ждать её, час, два, потом поедут в дом, а там пусто. Она с барином уедет в ночь, спрячутся в губернии, продадут всё и отбудут заграницу. А там уж устроится как-нибудь. Она мечтала о пансионате, своём пансионате, чтобы она хозяйка и никто не мог ей указывать. Этого дурачка найдёт, как спровадить. Подошла к дому, постучала в окно спальни. Долго не выходил, потом спросил из-за двери кто там.
-Это я.
-Ты вернулась!
-Да, я решила.
Быстро открыл дверь и впустил.
-А они где?
-Ищут меня. Я сказала, что отойду по надобности и побежала сюда. Нужно быстрее уходить, иначе скоро нагрянут.
-Я закрыл двери.
-Они полезут через окна, теперь их ничего не остановит. Они убьют и тебя и меня.
-Хорошо, я возьму деньги и уйдем.
-Забирай всё, они постараются взломать сейф.
-Всё?
-Да.
-Хорошо, следи за окнами.
Побежал к сейфу, набрал шифр, открыл и остановился. Он не хотел брать всё это и уходить. А вдруг они догонят. Пистолета у него нет. И ведь дом могут сжечь. Владимир испугался. Ещё когда спал, то снилось всякое. Что вроде их поймали, нашли его письмо. Позор, суд, каторга и лишение имущества. Ведь это может быть. Даже сейчас. Встретят их казаки на дороге, россказням не поверят. Он потеряет всё. Ради чего?
Заметался в мыслях, будто крыса в кладовой. Стал лазить по мозгам, ища объяснений, что это он вытворяет? Ухватился было за любовь. Но поосёкся. Даже не представлял, что говорил. Продавать всё, ехать. А потом что, чахнуть на чужбине, оставив по себе позор? И что дальше.
-Володя, вы скоро?
Сказала это исключительно противным голосом. А он представил, что убийца. Она ведь убивала. Офицеров, жандармов. И его может убить, что ей стоит. Она ж ради революции, им всё можно. Захлопнул сейф и стал взывать к своей уверенности. Куда ж она запропастилась, почему позволила ему в такую глупость упасть.
-Володя?
-Сейчас, складываю всё. Их не видно?
-Пока нет, но скоро будут, спеши.
Владимир почувствовал себя совершенно спокойным. Вдруг открылось, что нужно делать. Он проявил слабость и поддался бунтовщикам. Но вовремя опомнился и нужно исправляться. Нужно, чтобы их схватили, прекратить их смертоносный путь и дать шанс даже сим закоренелым бунтовщикам исправиться. Сами они не могут задуматься, может быть стены тюрьмы заставят их раскаяться в своих грехах. Ей тоже.
-Елена, подойти, помочь нужно.
Она зашла в комнату, чуть злая, что он так долго возится. Не знал, как нападать на женщину, поэтому ударил в живот, свалил на пол, руки за спину и стал вязать снятым с брюк ремнём. Она кричала, пробовала вырываться, но без толку. Потом заткнул ей в рот кляп, вытер слёзы с лица, забрал пистолет и пошёл на улицу. Спрятался в сарае и стал ждать. Они появились только к утру. Раненный остался в санях, Евгений заглядывал в окна. Выстрелил три раза и бунтовщик упал.
-Женя, Женя!
-Сдавайся! Сдавайся, кому говорю! Казаки уже едут, сдавайся!
Раненый выстрелил несколько раз в темноту и затих. Владимир решил из сарая не выходить, опасаясь подвоха. Дождался казаков, объяснил им в чём дело и только тогда уж выяснилось, что застрелился человек, которого называли Александр. К утру, когда приехала полиция, Владимир уже придумал, что говорить. Ворвались, угрожали, хотели ограбить, еле спасся.
Через два месяца был суд. Её приговорили к тринадцати годам каторги, хотя шум был неимоверный в газетах, некоторые даже осмеливались называть Владимира Иудой. Однако большинство одобряло, даже ходатайствовали о присвоении ордена. Отказался, заметив, что выполнял долг, как это положено гражданину. Как христианин, нанял для Елены адвоката, который и отбил от виселицы.
Ведь оказалось, что преступница вопиющая, не одного на тот свет отправила и ничуть не покаялась. Похудела, осунулась, постарела, сидела в клетке своей злобы и видеть ничего не хотела.
Владимир только и был на суде, когда показания давал, а потом не ездил, потому что хоть и прав, но загвоздку какую-то чувствовал. Тут ещё оказалось, что застрелившийся Саша был сыном управляющего сектанта, тем самым, которого Владимир выручил. Поэтому и про пистолет и про сейф знали. Такое вот переплетение.
Потом говорили, что умерла она на Сахалине от чахотки, перед тем успев родить дочь неизвестно от кого. Владимир туда денег отослал, чтобы хоть так невинной сиротке помочь. Про заблудшую мать же не вспоминал, предпочитая думать о полезном.

                БАРИН И ПОЛИНА

Было это зимой, перед самым Крещением поехал Владимир рощицу одну посмотреть. Прикупить собирался, а лес хорошо зимой смотреть, когда всё видно, изъяну спрятаться трудно. Утречко было морозное, поел, набросал в сани одежды, да укутанную бутылку с горячим вином и поехал. Сидел в шубе, обложенный башлыками, ещё и сено. Погонял лошадку и думал, что сколько бы потерял, если б в городе остался. Пялился бы сейчас в засиженный мухами потолок да зарабатывал геморрой на чиновном поприще. И разврат там, гнилые люди. Одни блудят мозгами, другие телесно, твердыни веры отсутствуют и не жизнь, а мерзкое небокопчение. Тут же он сам себе хозяин и причин для благодушествования во множестве.
Кряхтел, угреваясь в тулупах, на солнце поглядывал и снежные дали по обе стороны дороги. Вспомнил, виденный на выставке в губернии экипаж. Немцы придумали. Такая вроде как карета, но побольше и с печкой. Самой настоящей печкой, которую в дороге можно растопить и греться. Железом оббита, симпатичная такая. Это как же славно будет! Кругом мороз, деревья даже трещат, а тут тепло и лежанка есть, чтоб над печкой лечь и весь жар на себя принимать. И о вознице позаботились, трубу провели так, чтоб мог спину греть. Чудо экипаж, для наших морозов самое приятное изобретение, только одного немцы не учли, что на колёсах по снегам не проедешь. Сани нужно было ставить под экипаж, а так только смотрели люди, покупать не покупали. Да и дороговато.
Владимир деньги ценить научился, разбрасывать не собирался. И на обычных санях хорошо, сколько едет, а всё тепло. Достал часы, поглядел и почти сразу дым впереди увидел. Там должен быть домик обходчика, который и покажет рощицу. Нащупал в кармане пистолет. Про обходчика этого ходили слухи непонятного свойства. То ли душегуб, то ли плут, не разберёшь, но бережёного бог бережёт. Хлебнул вина из бутылки, чтоб согреться, кнутом по снегу хлопнул, лошадка быстрей побежала.
Когда подъехал к домику, то сразу видно стало, что недобрый человек обходчик. Домик запушенный, деревья не обрезаны, на огороде бурьяны так и остались с осени. У хорошего хозяина такого не будет. И собак нет, хотя место то глухое, безлюдное, нужны собаки. Наверно сам такой душегуб, что никого не боится. Даже не по себе чуть стало, но вспомнил, что с нами крестная сила, да и пистолет под рукой, с саней слез, лошадь привязал и полез утопая в снегу к воротам. Даже снег не чистил, сучий сын. И забор, что дуршлаг, одни дыры. Долго провозился, пока открыл фортку, потом по двору вяз, добрался таки до дверей, постучал.
Почти сразу открыли. Молодая и красивая баба, глазищи большие, ладная. Владимир растерялся, что-то лепетать начал, упёршись глазами в пол, потом вспомнил, что прелести от дьявола и в сём гнезде греха такая и должна быть. Грубо хозяина потребовал.
-Нет его, за дровами уехал.
-Ну, так я подожду.
-Он поздно вечером будет, а может и заночует у кума, так что долго ждать.
-Что ж мне, ещё раз приезжать!
-А что делать?
И так она тихо и виновато говорила, что хотел заругаться на неё, показать, что нельзя его пинать так вот, но словами подавился. Тут ещё почуял её запах. И сердце загупало, а на лбу вена, будто струна. Ужо пахла, так что землетрясение во Владимире сделала. Даже было искушение, чтоб шагнуть да обнять её, а ведь Владимир был человек смирный и воспитанный прилично, упаси боже, чтоб моветон какой совершить. И уж было шагнул, но она улыбнулась так беззащитно, будто ребёнок, ему стало стыдно и побежал прочь. В снегу завяз, несколько раз падал, пока добрался до саней, завалился, лошадку понукнул, а она ни с места. Кнутом её, а стоит. Тут только дошло, что привязанная, сам же в кольцо поводья задел. Встал, начал отвязывать, а пальцы не слушаются, кровь к голове приливает и жарко. Бросил шапку в сани, расстегнул шубу, возится, чтоб поскорей от этой прелести улизнуть, когда вдруг подумал, что врёт она. В горячке своей похотливой, даже не сообразил, что как же мог поехать обходчик, если следов нет, ни саней, ни человеческих. А снег уже два дня как не шёл. Какие уж тут дрова, если два дня никто из домика не выходил. Врёт!
Тут уж Владимир разозлился. Больше то за слабость свою, что вот так едва в искушение не впал. А тут ещё голову ему морочат, за дурака держат! Ну, он им покажет, где раки зимуют! Владимир был размеров самых внушительных и потому чувствовал себя уверенно, зная, что если надо, любого в зубы успокоит, тем более и пистолет в кармане. Снова лез по снегу, преисполненный праведным гневом и желанием проучить дерзких обманщиков. В дверь стучал сапогом. Немецкие сапоги, с мехом внутри, железом подкованы, силище, а не сапоги. Чуть дверь не выломал, пока снова открыла.
-Чего тебе, барин?
-Ах, ты ж мерзавка! Врать надумала! За дурака принимаешь!
И напирает на неё, уж вошёл, но смотрит по сторонам и дышит ртом, чтоб не околдовала собой. Домик изнутри ещё хуже, чем с наружи, ободрано всё и грязно. Знать плохая хозяйка, лентяйка и грязнуля. 
-Уехал он, уехал!
-Разве что улетел! Или может он у тебя нечистая сила, бесследно передвигается!
-Не кричи барин.
-Хочу и кричу! Где хозяин?
-На печи лежит.
-Дрыхнет значит, буди!
-Не разбудишь его, пьян сильно.
-Ежели не мёртвый, так разбужу!
Рукой толкнул её, так что отлетела в сторону, шагнул к печи, давно не мазанной и диво ещё не развалившейся. В волнении занавеску откинул и узрел на полу лежащего мужика. Бородка редкая, гадостная, волосьё липкое, глаза на выкате, пена изо рта. Неказист до страшности, хоть на ярмарку веди да за деньги показывай. И по виду чудище. Дёрнул его за ногу. Потом и кричал и по щекам хлестал, даже воды холодной плеснул и всё без явного результата.
-Чего это с ним?
-Перепил очень. Не трогай его, теперь никакой силой не разбудишь, пусть проспится.
Дёрнул чёрт опять на неё глянуть и тут же зацепился, оторваться не смог, смотрит и смотрит на неё. Хороша мерзавка, ой хороша. Он мужчина крепкий, а давно уж без женского внимания и как не крепился, а чувствовал, что распаляется с каждой секундой и уж не хозяин телесам своим разохотившимся.
-Может самовар поставить?
Таким же голоском говорит, тихеньким да нежным, ну что птичка. И сама будто ребёночек, в ситцевом платье да телогрейке, простоволосая, на шее ожерельице дешевое. Щёки румяные, губки, зубки и всё такое приятное, только в руки и просится. Неопытный был Владимир в делах любовных, но в таком разгаре был, что кровать приметил и вот бы подхватить сию птичку и препроводить в перинный чертог страсти. Это не он так поэтически думал, у него всё в голове перемешалось и не до метафор, это автор старается, потому что тоже человек не железный.
-Чай у нас хороший.
Ай голосочек, ай красопета, надвигался на неё расплавленной лавой. Она засмеялась.
-Ты чего?
Отбежала к столу. Владимир шёл на неё, полный решимости в своей похоти, как вдруг плеснула холодной воды из кружки. Остановился, вроде как из глубины вынырнул. Стало ему нестерпимо стыдно, как представил, чего хотел утворить. Развернулся и прочь из проклятого дома. Во дворе сунул голову в сугроб, чтоб уж напрочь дурь выморозить. С минуту там держал, потом на сани и погнал лошадку. Уже отъехав порядочно, сообразил, что рукавицы теплые забыл, но возвращаться не решился. Быстрей домой бы. Страшно было и подумать, что могло быть. Силён сатана, силён. Ведь если б не плеснула, то был бы грех, точно был, уж не остановиться. Чертовка, как голову заморочила и думать про всё забыл. А ведь думал, что силён духом, может искушения превозмогать и вот те на. На первом же едва не пал. Кутался в шубе и лошадёнку гнал.
Дома нехотя поел и в постель. Сказал себе, чтоб к обходчику больше ни ногой, пропадай пропадом рощица, о бабе забыть. На ночь выпил пару стопок, хотя ранее такого себе не позволял, помня об отцовской судьбе. Но крепкий сон требовался, чтоб в сумятице дум не пребывать.
Поутру умылся холодной водой, оделся чинно и поехал на заутреню, от душевных грехов очищаться. Никого не расспрашивал об обходчике, вроде не знал и не ведал. Бежал от греха как мог. Но следующей ночью приснились собаки с окровавленными хвостами. Невзначай сказал Евграфовне. Она была бабка знающая и определили, что собаки те суть грехи, которые преследую человека и когда настигнут, то растерзают на части. Спросила, не было ли во сне дерева. Дерево обозначает крест и около него единственное спасение. Дерева во сне не было, снежное поле, на солнце блестело, аж глаза кололо и очень тяжело бежать, чуть не по пояс увязал, собаки же бежали легко, будто по тверди. Нехороший сон, но решил ему не доверять, потому что происхождение снов сомнительно, может даже от сатаны, который на всё пойдёт, чтобы смутить силы человеческие и победить. Укоротил цепочку на крестике, стал дополнительно и дома молиться, чтоб усилиться как можно значительней. Вроде бы три дня всё хорошо шло, нюхал обильно нашатырь, чтоб запах забыть, когда вдруг Евграфовна пришла.
-Барин, там к вам просятся.
-Кто?
-Сестра обходчикова. Я бы её прогнала за дерзость, да говорит, что рукавицы ваши принесла, мне отдавать не желает. Может прогнать лучше? Тёмные они люди, не нужно с ними яшкаться.
Владимир то должен был просто кивнуть рукой, что гони и дальше делом заниматься, вроде не обратив даже внимания на эту малозначительность. Но вместо этого вскочил, как ошпаренный.
-Я с ними и не яшкаюсь, а рукавицы забыл, когда насчёт рощицы ездил.
-Так пустить?
Хотел крикнуть нет, но словом подавился и махнул головой. Евграфовна покачала головой и вышла, сразу сообразив в чём тут дело, что барин так заволновался. Владимиру как-то радостно стало, что сестра. Думал - полюбовница. По-хорошему, так никакой разницы не должно было быть, но обрадовался. Дрожал весь будто собачонка намокшая, не знал, куда самому деться. Вскочил из-за стола, потом опять сел, снова встал. Тут вошла она, с мороза, румяная, что яблоко. И пахла. Владимир в Москве разок бывал, посетил там французские магазины с духами и притираниями, но хоть как хорошо там ни пахло, а сюда далеко.
-Здрасьте, барин. Я вот рукавицы вам принесла.
 Поклонилась ему, протягивает рукавички. А он подумал, что чему быть, тому не миновать. И даже не расстроился слабости своей, даже не вспомнил про искушения дьявольские, а шагнул к ней, схватил жадным хищником и понёс, что ягнёнка к себе в комнату. Не помнил, говорила ли чего-то или молчала. Вроде бы не сопротивлялась. Тут я могу засвидетельствовать, что не сопротивлялась и случилось всё по доброй воле, в доказательство чего тот момент, что когда Владимир от избытка чувств растерялся и не смог вставить, так девица в этом ему помогла.
Когда очнулся он, будто из забытья, лежала рядом смугленьким котёночком и тихо смеялась. Засмеялся и Владимир, подгрёб её ближе, укрыл периной и снова стал целовать в тёплом раю. Потом говорили, спросил про братца.
-Что за человек такой? Очень уж плохие слухи про него ходят.
-А чего, брат, как брат.
-Пьёт сильно?
-Редко.
-А я сперва подумал, что он тебе муж.
-Брат.
-Что вы так живёте захолустно?
-Не знаю, как живём, так и живём.
-В церковь не ходите.
-Брат не хочет.
-Он хоть у тебя не смутьян?
-Это как?
-Бомбы в погребе не делает?
-У нас погреба нет. А бомбы что такое?
-Адские машинки.
-Нет, не смутьян.
-Где ж вы припасы храните, если погреба нет?
-У нас и припасов нет.
-Чем же тогда питаетесь?
-Чем есть, а бывает, и голодаем.
При хорошем настроении на печальные темы разговаривать не хотелось, поэтому Владимир перевел разговор в сфере более приятные, хотя и наметил мешком муки помочь. Скоро она засобиралась уходить.
-Как же ты домой доберешься?
-Меня брат довезёт, он с города будет ехать и захватит. Ещё он говорил, что денег дашь?
-Каких денег?
-Не знаю, сказал, чтоб, когда уходила, напомнила.
Владимир немного растерялся, то есть даже сильно растерялся. Человек он был романтический, как говорится, любовь нечаянно нагрянет, а тут деньги просят, будто в каком-то борделе. Но она глядела так невинно, будто так и надо. Шагнул к столу, вынул оттуда два червонца и сунул ей.
-Это не много?
-А сколько надо?
-Не знаю, просто спрашиваю.
-Бери.
Проводил её до порога и вернулся назад в состоянии очень смешанном. Всё так хорошо было и вдруг деньги. Это была самая настоящая проституция, следовательно, неприкрытый блуд и грех. Зачем он тогда из города бежал, если здесь тоже самое. С таким же успехом мог и там в публичные дома ходить. Это плохо. А хорошо, что молод, девка то какая красивая. Но какая-то червивость в отношениях. Он этого боялся, чувствовал, что вслед за червивостью и гниль пойдёт. И вдруг почувствовал, как ладони вспотели. Такое бывало, когда в шахматы играл и вдруг узревал выгоднейшую комбинацию. И тут узрел. Жениться. Грех с плеч, как старое пальто и можно не вспоминать. Жениться. Обвенчаться в церкви, всё чин чином и жить далее в законном браке, без греха и терзаний. Что простого рода, так не страшно. Сейчас время передовое и хоть он не сотрясатель устоев, но мнение своё имеет. И лучше грех таинством попрать, чем ради сословной спеси блудить.
Сам сходил в погреб за яблочками, большими краснобокими, из сада, заложенного ещё дедом. Любимое лакомство, которым наградил себя за правильное решение. Жениться и вся недолга. Хрумтел на диване, мысленно предвкушая будущее счастье. Понятно, что не всё просто будет. Самое главное её воспитать, чтоб из легкомысленной и не очень трудолюбивой девицы получилась примерная жена. Ведь плохая жена - вина мужа. Где-то такое читал и поразился глубине изречения. Потом внешние перипетии. Обдумывал, как их можно будет уладить, какие слова говорить, чем обосновывать. Сел за стол, к вечеру исписал своим меленьким почерком несколько листов, памяти не доверял, хотел все умные мысли зацепить на бумагу.
Спал крепко, как и ожидал, приснились сплошные цветочки и вроде весна. Утром нежился в постели и подумывал, кому бы из местных портных заказать свадебный костюм. Невесте платье решил покупать в городе. Ехать туда уже не боялся, поскольку чувствовал себя сильным. Вспомнил, как в одном из душещипательных романов, влюблённый герой, в огне страсти, шепчет имя возлюбленной. И самому захотелось, но вдруг оказалось, что имени её и не знает. По будущей благости пошла вдруг большущая трещина. Не хорошо выходило, как у собак. Переспали, а имён не знают.
Мигом приказал запрячь лошадь, прыгнул в сани и помчал. За два часа добрался к дому обходчика, с саней спрыгнул и тут только остановился. В затруднении был, как войти, что говорить. Притом, что и обходчик может дома быть. Придумал, что за рощицей приехал и кашлянул. Как-то странно пахло вокруг. И знакомо. Глянул на синеватый дым из трубы, но запах был не самогонный. А химический. Когда в университете учился, то бывал и в лабораториях, вот там, что-то похожее и нюхал. Тут же встревожился. Нескольких студентов тогда арестовали за самовольное делание взрывчатки. Как бы и тут бунтовщицкой заразы не обнаружилось. Пошёл во двор, долго стучал, пока открыли. Обходчик, кривил своё синеватое лицо и кашлял.
-Чего тебе?
-Я рощицу приехал посмотреть.
-Ну и смотри, я причём?
-Так ты же знаешь, откуда и куда.
-Ничего я не знаю!
И запер дверь, хлопнув перед самым носом. Владимир стал стучать, потом вспомнил, что забыл взять пистолет и осёкся. Заскрипели завесы.
-Ты, барин, не хами. Говорю, что ничего не знаю, значит, не спрашивай. А рощица там вот, через поле. Езжай вдоль насыпи, увидишь, там почти сплошь берёзы.
-Погоди, а сестра твоя где?
-Она тоже про рощи не знает.
-Да не закрывай ты двери, поговорить надо.
-Не о чём нам говорить. Ты барин, мы люди маленькие, так что поезжай.
-А ты мне не указывай, что делать! Мне нужно с твоей сестрой поговорить.
-Нечего говорить.
-Я сам знаю чего! А если не дашь поговорить, то поеду в полицию. Расскажу, чем ты на жизнь зарабатываешь. Посадят тебя в каталажку, мигом вежливым станешь.
-Ты мне не грози.
-Дай с ней поговорить.
-Нельзя с ней говорить, не может она.
-Что, значит, не может?
-Не может и всё.
-Может ты её побил?
-Лучше завтра приезжай.
Владимир ещё больше таинственностью этой взбудоражился, обходчика отшвырнул и вбежал в домик. Сначала в комнату, но там одни реторты ёжились, вернулся к печи и там, на полу, нашёл её. Лежала и точно без сознания, но синяков не видно и водкой не пахнет и не горячая. Просто лежит, вроде спит, но как мёртвая. Он и кричал и за руку дёргал, а без толку.
-Говорил же, что не поговоришь.
-Что с ней?
-Приступ. От отца болезнь нам передалась. Ничего, ничего, а потом как прихватит и ни жива, ни мертва. К завтрашнему утру отпустит, потом ещё дня три отходить будет.
-Что за болезнь такая?
-Не знаю, говорю же, что от отца.
-А врачи что говорят?
-Ничего, нет у меня на врачей денег.
-У меня есть, сейчас отвезу.
-Положь на место!
-Что?
-Не трожь её. По хорошему прошу, не трожь. Врачи уже брата моего угробили, сестру не отдам.
-Дурак ты.
Владимир изготовился девицу подхватить, но мельком увидел нож и отпрянул к плите.
-Уходи, барин, не доводи до греха. Подожди несколько дней, а потом она придёт. И в полицию лучше не жалуйся. Потому что тогда уедем и не найдёшь нас. Лучше уйди.
Владимир вышел из дома, лошадь отошла к небольшому стожку. Сел в сани, вожжи в руки и поехал домой. Мысли его преследовали самые печальные. Больная, если от отца перешло, то и детям не уберечься. А он ведь детей хотел. Плодитесь и размножайтесь, хорошее семя да растёт. Больная. Может всю крепость его рода испортить. Мало того, что простолюдинка, так ещё с припадками. Осыпалась любовная картинка, пошла мелкими трещинами. Так-то всё красиво придумывалось, а теперь бог знает что.
Пока домой приехал, решил Владимир не дурить, остепениться, про девку забыть, а если уж так бурлит организм, так найти себе невесту подходящую и жениться. Без брака грех будет, это уж понятно, человек то молодой. На том успокоился, дома хорошо отобедал, посмеиваясь над бурчанием Евграфовны, недовольной его поездками.
-Держись от этого обходчика подальше! Такое про него говорят, что не приведи господь. Страх прямо. Вроде людскую кровь пьёт и мясом закусывает. И сестра его странная. Вроде как полоумная.
-Евграфовна, обещаю, что больше туда ни ногой. Рощу осмотрел, что мне теперь там делать.
-Знаю, какую рощу смотрели.
Далее Владимир разговор прервал - врать не хотел, а правду говорить ему было неприятно. Перешёл в кабинет и прилёг на диванчике, укрывшись пледом. Задумался о происходящем. Что ж это такая за прелесть, что сметает добрые его намерения, будто разлившая река ветхий мосток. И неужто нельзя ей никак противостоять, кроме как избегать? И по всему выходило, что не никак, не даром же и монастыри основаны, для уединения от грехов мирских. Правда дьявол и в монастырях не отпускает, ещё пуще свирепствует. Чтоб выйти с ним на борение,  сила нужна неимоверная, где такую и взять. Владимир явно чувствовал, что вот вроде человек благонравный, хорошего корня и воспитания, вроде и старается поменьше грешить, а вот случается такое и падает. Видать и вправду говорят, что может мышь слона повредить. Слоны это животины такие огромные, из южных стран, размером как десяток самых больших быков сложить, так и то может больше будут. Казалось бы, такому великану ничего не страшно, львы их обходят, о других хищниках и говорить не стоит. Но есть у слонов опасность от мышей. Когда спят великаны, то малые грызуны могут нагрызть им подошвы да так, что не могут слоны потом ходить и помирают обездвиженные. Вот и здесь выходило так, что Владимир, уважаемый в округе человек, хозяин, потомок славного рода, а какая-то вертихвостка малоразмерная, крутит им как хочет.
На уговоры, что сдержится, Владимир уже не надеялся. Помнил, как прошлые разы сдерживался. Решил просто держаться от неё подальше, чтоб не давать страстии захлестывать здравый рассудок. И жениться поскорей, чтоб напряжённый организм не повергался в амурные крайности. Засел за дела, до вечера досидел и на следующий день вроде ничего, а потом как взяла тоска по ней. Уже узнал, что зовут Полиной. Евграфовна проболталась. Полинка. Что делать не начнёт, а она всё перед глазами мерещиться и в штанах неподобство происходит, что при людях и вставать стыдно. Владимир всегда себя за спокойного человека считал, козлоподобного сластолюбия в себе не замечал, а то ж торчит, будто рычаг какой.  Вдобавок и сон пропал. Ночь валялся, места себе найти не мог, едва за рукоблудие не принялся для успокоения, но тут уж честь дворянская взыграла.
С утра решил в город ехать. Дела там имеются и отвлечётся. А то закис у себя в имении, зимой то работы немного, вот и думает, бог знает о чём. Отбыл, всё поделал, хотел на ночь оставаться, но такое беспокойство взяло, что решил в ночь возвращаться. Темно, луны не видно почти, снежок сыпать начинает, лошадка фыркает. Волки ей что ли мерещатся.  Владимир пистолет достал, курок взвёл, чтоб проверить, действует ли. Боялся именно волков, о разбойниках в этих местах было не слыхать. Разве что смутьяны по городам шумели, но это редко и всё больше в губернии.
Снег начал сильнее сыпать, а ехать далеко ещё, лошадь молодая, как бы с дороги не сбилась. Владимир то следил, но не видать почти ничего, только на лошадь и надежда. Снег между тем так и припускает, пурга начинается. Уж и пожалел Владимир, что выехал. Мог бы ночевать в городе, в тепле, добре, так нет же, попёрся, ещё и без особой надобности. Колобродило его и заставило ехать, хоть ему и ни к чему. Теперь вот пропадёт, ещё не дай бог. Истинно, что грех до добра не доведёт.
Ветер всё сильнее, снегом так в глаза и метается. То было мало что видно, а сейчас совсем ничего, даже лошади не видать. Только успевает Владимир от снега отряхиваться, а оно всё сыпет и сыпет. Тут ещё стало сани трясти. Верный признак, что на паханное выехали. Сбилась с дороги лошадь и тащит теперь, бог знает куда. Стал придумывать, где это они есть, местность то знал. Но получалось очень примерно да и без толку, потому что всякое направление потерял, мог бы кругом ездить. Ещё послушал, может собачий лай слышно, но только ветер завывал. Такая погода на дворе, что сидят собаки по будкам и глазу наружу не кажут.
Другой бы и растерялся, но Владимир про такие переделки слыхал и знал, как спасаться. Лошадку распряг, сани перевернул, снегом их обложил, вроде хатки сделал, сено на снег, сам сверху, в одежды укутался и жить можно. Оно конечно, если бы мороз сильный, так до утра бы и пробрал, тогда пришлось бы костерец зажигать, сперва сено, а потом и сани жечь. Были случаи, когда до утра все сани и выжигали. Потому что жизнь важнее. Но тут в такой крайности надобности не было, мороз слабенький, поэтому сидел себе в одеждах да подрёмывал.
Когда вдруг лошадь как давай храпеть да дёргаться, сани с места стронула, Владимир еле вылез. Успокаивает её, чего взбеленилась, в такую ведь погоду волки на охоту не выйдут. И вдруг слышит, плач детский. Явно так. Вроде перерывчик малый в пурге получился, снег падает, ночь и плач детский. Село рядом что-ли какое? Не должно быть села, но плачь то несомненно слышал. Владимир пистолет взял и пошёл посмотреть. Положил себе двести шагов пройти и не больше, а то ещё от саней заблудится.
И половину не прошёл, как вдруг плачь совсем уж близко услыхал. Детский плач. Будто насмешка какая, чтоб среди ночи в поле младенцы плакали. А плач всё ближе. Владимир пистолет достал, крестится, изыди нечистая сила. И тут тень какая-то рядом. Вроде волк, а в пасти у него сверток и плачь оттуда. Трусит себе хищник. Владимир от неожиданности обомлел, потом сообразил стрелять, раз пухнул, второй уж в темноту. Взвыл хищник, Владимир понадеялся, что попал, следом побежал, но ничего в темноте не нашёл и плача больше не слышал. Ветер прекратился почти, падает себе снежок густо-густо. Пошёл Владимир обратно дорогу искать, на силу нашёл сани. Там лошадка дрожит вся, как увидела его, так давай копытами бить да ржать, радость свою показывать. Испугалось то волка.
Владимир под сани залез, стал из бурок своих снег вычищать, а то ноги подмерзать начали. Пока управился и тут только думать стал над случившимся. Ведь точно волк и точно младенца пёр. Как в сказках. Владимир был человек с образованием, про науку знал, а тут белиберда какая-то. С чего бы волку младенца живого нести и как волк его похитил. Это ж не овца, что в сарае. Младенец в доме лежит, попробуй туда доберись. Ладно, если бы малец, мог на двор выбежать и там его волк подхватил. Но это ж младенец был, такой дальше люльки не выйдет. Чертовщина какая-то. И жаль, что не подстрелил его, мерзавца такого. Может бы и ребёнка спас. Поздно сообразил. Но вины в себе не чувствовал, потому что волк с младенцем в пасти хоть кого в смятение приведёт. Решил с утра поехать к приставу полицейскому и рассказать, что видел. Это уж совсем волки обнаглели, что на младенцев охотятся. Может облаву надо сделать, усмирить серых. Владимир помнил, как участвовал в одной такой вместе с отцом. Крестьяне шли цепочкой с факелами и выгоняли волков, а помещики да офицеры с удобных позиций стреляли волков. Большую стаю тогда перебили, за двадцать голов.
До утра боролся со сном, опасался засыпать, когда волки кругом и нельзя на морозе. Чуть только рассвело, запряг лошадь и поехал. Следы волчьи замело, но в одном месте кровь была, то есть ранил хищника. Только рядом был лес, там не найдешь серого. Развернул сани и поехал обратно в город, чтоб полицию известить. Приставом был старинный отцовский друг Григорий Никитич.
-По важному к вам делу.
-Что за дело такое?
-Не знаю даже с чего начать, странное дело. Вам может даже смешно покажется, но ведь трезв был и сам видел.
-Да вы рассказывайте, Володя, рассказывайте.
Он и рассказал всё про волка.
-Хотите верьте, хотите нет. Но сам видел, сам стрелял, поутру и следы крови обнаружил. Смешно, конечно, но видел волка с младенцем.
-Мало смешного, Володя.
-Что это могло быть?
-Что видели.
-Волк?
-Да.
-Но младенец!
-За последние два месяца уже шесть случаев, когда пропадают младенцы по окрестным сёлам.
-Пропадают? Как пропадают?
-Таинственно. Вечером есть, утром нет. Ни следов, ни свидетелей.
-Как же так может быть?
-Не знаю. Сам выезжал на место, смотрел. Непонятно как и кто. Всегда ночью, всегда когда снег идёт, пурга, пробирается в избу, похищает младенца и скрывается.
-Зачем ему младенцы?
-Это главный вопрос. Теперь вы рассказали про волка, значит он их ест.
-Но это же глупо. Волку куда легче добыть овцу, чем лезть в избу!
-Это особенный волк.
-Что значит особенный?
-Про оборотней слыхали?
-Бросьте, Григорий Никитич, это ж всё сказки, сейчас точно известно, что оборотней нет.
-Извольте вашу версию предложить. Кто или что может в пургу пробираться в крестьянские избы, так что никто не замечает, похищать младенцев и бесследно скрываться? Вы в университете обучались, знаете всё, так скажите, кто и зачем это делает, если оборотней нет?
-Право, не знаю.
-Я тоже. И это меня сильно тревожит. Младенцы исчезают. Пусть в крестьянских семьях это невелика потеря, там умирает много детей, одним меньше, одним больше. Но всё равно уже начинаются разговоры и ещё несколько таких случаев и боюсь как бы не случилось возмущений. Знает, как бывает у нас, что копит народ, копит, а потом как выплеснет да так, что без солдат и не обойтись. Ладно бы жиды были, на них можно было свернуть, что кровь христианских младенцев, так ведь и жидов нет.
-Страшно то как, Григорий Никитич, страшно. И не за что не скажешь, что безобразие какое здесь, тишь да благодать, а такое случается.
-Это всегда так, Володя. По столицам дела громкие идут, но не существенные, а в каком-нибудь глухом куте такое произойдёт, что и подумать невозможно. Разница в том, что в Петербурге кто-то кашлянёт и все газеты про это пишут, а тут Нерон объявится, город спалит и тишина, будто ничего и не было.
-Так что ж делать? Надо же как-то волка этого приструнить, а то ведь и будет младенцев невинных истреблять.
-Не знаю пока. Делать надо, чтобы уж наверняка. Сейчас если нижние чины поднять да казаков попросить, так скандал будет и больше ничего. Продумать надо всё. Вот иди сюда, смотри.
Полицмейстер достал из стола карту и предъявил.
-Гляди, вот где крестьянских детей крали. Видишь, круг вроде и волк где-то должен в кругу этом быть.
-Волк должен в лесах прятаться.
-Если оборотень, так может жить себе, никто и не заподозрит.
-Я его ранил. Может по ране искать?
-В кругу четыре села, не считая выселков. Это ж тысячи три народу. Осмотреть то можно, только под каким видом? Придумать надо, чтоб подозрительно не было. А куда ты его ранил?
-Бог его знает. В туловище скорей всего, но не сильно, потому что крови немного.
-Надо побыстрее, чтоб зажить рана не успела.
-Надо бы. Я пока у себя в селе мужиков поспрашиваю, нет ли раненных.  Хоть и не в кругу село, а всё ж таки.
-Только осторожно Володя и никому не говорите, чтоб слухов не было. Тут со смутьянами бед хватает, ещё эта напасть.
-Никому не слова, скажу, что вора подстрелил и ищу, про волков ни слова.
На том и расстались, ехал домой Владимир грустный. Жалко ему было детей. И страшно, что вот бродит такое чудовище, что и на детей руку подымает. От этого не по себе было и хоть день-деньской, а всё проверял на месте ли револьвер.
По приезду, стал расспрашивать мужиков, не слыхали ли про раненого. Сбрехал, что, будто в городе подстрелили сторожа возле винного склада. Но раненых не обнаружилось, а больше рассказывать не захотел, сказал только, чтоб двери получше закрывали, а то появилась вроде шайка с Орловщины.
Потом настали времена поспокойнее, Полина не приходила, говорили, что брат её захворал от пьянства, Владимир старался делами побольше заниматься и о дури не думать. А через недельку произошли события, описанные в "Барине". Надолго они баки забили Владимиру. Что касаемо похищений младенческих, так то ли из большого количества войск, искавших преступников, то ли по другим основаниям, но прекратились они и больше в этих краях не возобновлялись, так что все про них с облегчением забыли.
Забыл и Владимир, оказавшийся в центре известных событий и претерпевший основательно. Много он думал о происшедшем и только уж весной, когда цвели вокруг сады да вовсю зеленела трава, приснилась ему как-то Полина, в голом виде, катающаяся, будто жеребёнок, по этой самой зелёной траве. Проснулся Владимир в очень тоскливом состоянии и даже хотел выпить наливочки, но потом сообразил, что с утра пить дело похабное и решил взяться за дела. Таковых оказалось немного да и те, валились из рук, ничего не выходило, всё смугленькая Полинка по траве катается и смеётся. Хорошо ведь мерзавка. Экий братец квазимодо и она алмаз в пыли придорожной.
К обеду созрел Владимир, что плюнуть на всё и ехать к ней. грех, конечно, только попробуй человеку проживи без греха. И пусть будет сей грех, чем из-за неё с ума сходить и глупости вытворять. Решил её к себе брать. Потому что весна, работы много, за всем проследи, некогда будет к обходчику ездить. Запряг пролётку и помчал. Пока верхами, так ничего, просохло там, а в низинах распутица ещё, грязи по колено, едва проехал.
Домик обходчика весна не украсила и даже наоборот, подчеркнула убожество его свежей зеленью. Всё в таком же запустении было. Даже удивительно, чем же он занимается. Поездов то ходит немного, участок небольшой, время есть, чтоб порядок навести. И Полина тоже хороша, в таком запустении жить. Ему, впрочем, было всё равно, идею жениться на ней он отбросил, а решил побаловать только некоторое время, пока не найдёт себе приличную пару.
-Есть кто дома? Вот хозяева и коня привязать не к чему.
Все колья в изгороди были прогнившие и держались едва-едва, грозясь пасть от малейшего движения лошади. Пришлось бросить пролётку просто так, надеясь, что далеко лошадь не уйдёт. Постучал в дверь.
-Открывай, что попрятались, как мыши!
Шорох сзади.
-Чего тебе барин?
Владимир аж подпрыгнул от неожиданности. Позади его стоял обходчик и недобро щурился.
-А ты откуда взялся, что-то не видел я тебя?
-С обхода пришёл.
-Где ж твой инструмент?
-В лесочке оставил.
-Хитришь что-то ты, братец.
-Воля ваша.
-Слышал, болел ты?
-Болел да выздоровел.
-Ну и ладно, разговор есть.
-Говори.
-В дом и не пригласишь?
-А и тут никто не услышит, место то пустынное.
-Учтивости тебя не учили.
-Уж какой есть.
-Ладно. Я про Полину хотел поговорить.
-А что про неё говорить?
-Горничная мне нужна, хорошее жалование положу, будет жить, как королева. Так что отпускай ты её, нечего ей здесь пропадать.
-Экий ты быстрый, барин.
- О сестре своей подумай.
-Думаешь, не знаю, в какие горничные ты её зовешь?
-Думаю, знаешь. Сам ведь её подсылал, научал деньги просить. Деньги будут и тебе хватит. Так, что пусть собирается, вещей у неё не много и поедем.
-Нет, барин, никуда она не поедет.
-Почему?
-Не отпущу я её.
-Зачем она тебе?
-А кто будет за мной ухаживать, кто меня кормить будет, лечить, когда заболею? У меня ведь здоровье слабое, мне самому нельзя.
-О ней бы хоть подумал. Что ж ей, до конца жизни хвосты тебе заносить?
-Это уж не твоё дело, барин.
-А ты мне, мерзавец, не указывай, что моё, что нет. Учти, я железнодорожные бумаги имею, пару слов мне шепнуть в правлении и выгонят тебя. Так что лучше не упорствуй.
-Выгонят, пусть гонят, уедем мы.
-Если и уедешь, так ты. А Полина со мной останется.
-А ты её хоть спрашивал?
-Что тут спрашивать, если ясно всё.
-Полина! Полина, выходи!
Обходчик явно рассвирепел и в этом состоянии был ещё уродливей. Невысокий, со впалой грудью и кривыми ногами, волосики реденькие, нос на бок свёрнут, зубы редкие да жёлтые, голосок писклявый. И сам по себе чудовище, а уж радом с рослым да представительным Владимиром, так и вовсе образина. Хлопнул засов и из-за двери появилась Полина. В заношенном платье, замызганная, в печи что ли возилась, но до чего ж хороша!
-Здравствуй, Поля.
Она испуганно улыбалась, пряча голову в плечи, будто боясь чего-то. Наверняка подонок бьёт её.
-Полина, вот барин пришёл, хочет тебя у меня забрать, чтоб полюбовницей тебя своей сделать! Говори, согласно ли бросить родного брата, который тебя вырастил, ради греха! Говори!
-Ты тут не бреши и голос не подымай, ишь запугал девку. Поля, я предлагаю тебе идти ко мне горничной. Хороший оклад положу, брату твоему помогу в город переехать, чтоб не мучался тут на отшибе, а в доме с отоплением и кормёжкой комнату снял. И ему лучше так и тебе!
-Врёт он всё, Полина, врёт. Меня обещал в полицию сдать, а тебе обесчестит и прогонит, публичной женщиной станешь!
-Замолчи, негодяй! Брешешь хуже собаки! Не слушай его Поля, ему то удобно, чтоб ты ему прислуживала, а о тебе совсем не думает. Собирай вещи, поедем ко мне.
-Нет, Полина, даже не думай!
-Давай, давай, Поля, поторопись.
-Нет, Полина!
  Она заплакала, стояла этаким ребёнком, что Владимир даже подумал, не того ли, может чуть-чуть полоумная. Но тут же преисполнился жалости к бедняжке.
-Иди, Поля, собирайся и не надо плакать.
-Никуда она не пойдёт! Полина, скажи ему! Скажи!
Она ещё пуще заплакала.
-Скажи, что брата не бросишь! Говори!
И она, через плач, кивнула головой.
-Видишь! Не нужны ей твои деньги, не бросит она брата!
-Поля…
-Стой! Отойди от её! Зарежу гада!
Невесть откуда в руке обходчика появился нож. Острый, чуть загибающийся. Владимиру тыкали пистолетами, так что нож его напугал не сильно. Пожалел, что забыл свой револьвер. Надеялся же по-хорошему решить. Ко всеобщему удовольствию.
-Уходи отсюда! Уходи!
-Не дури.
-Я не отдам тебе сестру! Уходи!
Обходчик дерзко махал ножом, Полина плакала в домике, Владимир почёл за должное удалиться. Ведь может и пырнуть, всякие слухи про него ходили. Осторожно задковал, пока не вышел из двора. Пролётки не было. Стал звать лошадь, но услышал только ржание вдалеке. Побежал туда и нашёл пролетку застрявшую меж двух  берёз. Если б не они, так лошадь и дальше убежала, была испугана и вся дрожала.
-Глупенькая, чего ты испугалась. Волки днём не нападают. Тем более весной, у них еды и так хватает.
Посмотрел, что пролётка цела, только оцарапана, вытащил из деревьев и покатил домой. Отступать вовсе не думал, чтоб какой-то обходчик ему противствовал! Ишь негодяй, ножом угрожал. С ним нужно быть поосторожнее. Засел думать, как братца устранить и сестрицу забрать. Уж хороша, вспоминал, как плакала, плечи худые из платья выпинаются, грудки играют. Уж краля.  Дальше вовсе стыдные мысли шли, но Владимир отбивался, что для её же блага. Будет жить хорошо, может и образование ей даст, в люди выведет. Чем плохо? А так ей пропадать век на отшибе, ухаживать за эти деспотом бесноватым. И до чего же противный мерзавец. Будто специально его выдумали, чтоб детей пугать. И пахнет псиной. Не моется он, что ли.
К вечеру и придумал Владимир, как быть. С утра поехал в полицию, к Григорию Никитичу. Поздоровались, обнялись, после поимке бунтовщиков, Владимир был в почете, даже в столичных газетах о нём писали, пусть не всегда хвалебно.
-У меня к вам деликатное дело, Григорий Никитич.
-Опять волка видели?
-О господи, нет, а что опять младенцы исчезают?
-Бог милует. Слыхал, будто в соседней губернии такие случаи, а у нас тихо. Так что за дело?
-Да вот какое. Недавно ездил по лесным делам к Кириковке. Там рядом, вёрст пять будет, домик обходчика.
-Это недалеко от того места, где бунтовщики поезд грабили.
-Вот-вот там. Захотелось мне пить, дай думаю, заеду, попрошу воды. Заехал, самого обходчика не было, сестра его только дома.
-Сказывают весьма приятная девица.
Григорий Никитич так хитро улыбнулся, что не будь Владимир в предвкушении счастливой развязки, то непременно бы заметил и покраснел от той легкости, с каковой был раскушен его, как казалось, искусный план. Но Владимир продолжал, а Григорий Никитич вернул на лицо серьёзность, подобающую делу.
-И в самом деле хороша, только в такой избушке, на курьих ножках, живёт, что и представить трудно. Я зашёл, так даже удивился, какой беспорядок. Грязище, паутина, псиной пахнет. И вдруг что вижу! Оборудование химическое. Колбы, реторты, тигель небольшой, всё будто у нас в университете. На таком-то отшибе! Стал я девушку расспрашивать, она говорит, что брат опыты делает, а что и зачем не знает. И тут мне пришло на ум университетское дело. Когда студенты так же вот с колбами баловали, а потом оказалось, что динамит для смутьянов делали. То есть я далёк от мысли, что обходчик этот динамит делает, но как-то тревожно мне, пришёл к вам посоветоваться. Живёт он на отшибе, слухи о нём плохие ходят, колбы эти.
-Да уж, подозрительно всё выглядит.
-Только ради бога, Григорий Никитич, если считаете, что чепуха, так и скажите, я не обижусь. Мне и самому неловко, вроде как доношу, а может оказаться, что невиновный человек, просто чудак какой-то, удалился от мира и философский камень ищет. Потому вам и рассказал, вы человек опытный, уж отсеете зерно от плевел.
-Отсеем, только боюсь, что по делу жалуетесь. Давно он под подозрением у нас, но всё не за что прихватить. Я, было, пытался настоять, чтоб его с обходчиков выгнали, но какой-то там заступник у него имеется. Завтра возьму людей, проверим, чем дышит и если есть за что, так возьмём. Надеюсь, что при таком обороте возьмёте на себя заботу за сироткой?
Тут Григорий Никитич так стрельнул глазками, что если бы предварительно не прикрыл их своей  крупной ладошкой, так непременно выказал бы Владимиру своё знание истинной подоплёки вопроса. Но не захотел вводить юношу в смущение. На том и раскланялись. Владимир поспешил по магазинам, прикупил много и домой, готовить комнатку для Полины. Если уж Григорий Никитич сказал, что не пустой звук, значит и вправду преступник этот и обходчик, непременное его арестуют.
Едва дождался следующего дня, быстро съездил на поля, посмотрел, как сеют сахарную свеклу, в этом году садил её порядком, ожидая хорошо подзаработать. Отдал указания приказчику и, не дожидаясь обеда, как планировал ранее, отправился к домику обходчика. Застал там казаков наряд, уже уезжать собирались. И Полина рыдающая.
-Что тут происходит?
-Да вот, смутьяна одного хапнули, а баба по нём и ревёт.
-Это обходчика, что ли?
-Его, химичил чего-то. Посуды разной, порошки обнаружили. По-моему, так колдовал.
-Ну, это загнул, сейчас колдовство отменено, сейчас наука.
Ещё немного поговорили и уехали, а Владимир к ней.
-Поля, не плачь. Выпустят его, непременно выпустят, это ошибка какая-то.
-Я им и говорила, а они забрали!
-Ну, не плачь, милая. Иди ко мне.
Приласкал её, успокоил.
-Давай собирайся, да поедем ко мне.
-А дом же как?
-Что тебе тут сторожить, кроме пауков?
-Я брата не брошу.
-Никто и не просит бросать. Как выпустят его, так и вернёшься обратно. А самой тут тебе оставаться негоже, место глухое, набредёт ещё злой человек.
-Не набредёт, брат говорил, что заговорил он дом.
-Пустое это всё. Поехали.
Пошла она веши собирать, им было мало до неприличия. Ох и братец, на химию изыскивал, а сестру в чёрном теле держал.
-Садись, милая, да поедем.
И покатили обратно, солнышко грело, дорога уж подсохла почти везде, пролётка катила легко и укачивала ласково. Владимир рук не распускал, сидел чинно, соблюдая порядочность и откладывая приятные моменты на потом.
Но с этим случились трудности, потому что подъезжая к дому, увидел Владимир пролетку Григория Никитича и две казачьи лошади. Стало ему стыдно за свою пассажирку, но тут же вспомнил, что взял под опеку сироту и в этом ничего зазорного нет.
-Евграфовна, проведи гостью!
А сам в дом, где наткнулся на чрезвычайно сурового Григория Никитича. Уж было испугался, что не одобряет тот его хитрый маневр, но старый служака заговорил о другом.
-Взяли мы обходчика.
-Неужто бомбист?
-Совсем в другую сторону.
-То есть как?
-Душегуб неизвестного свойства.
-Ничего не пойму.
-Я тоже-с понимаю не много. Когда обыскивали мы домик, много всякой всячины нашли, но динамита нет, это уж точно. Хотели и отбывать, когда приметил я жбанчик стеклянный в кожаном футляре. Открыл, а там кровь.
-Как кровь?
-А так. Полный жбан крови.
-Может он свинью зарезал?
-Может? Только так и не смог толком сказать, где кровь взял. И человеческая она.
-Помилуйте, Григорий Никитич, что за дикость то! Человеческая кровь! Да про такое разве, что в сказках и слыхать!
-Сказки сказками, а жбанчик то есть. Я его в город да показал врачу, Юрию Степановичу Верховцеву, вы его знаете.
-Знаю, и что?
-Подтвердил-с. Человеческая кровь, только с добавками какими-то, что не сворачивается. Я и так знал, что человеческая, сколько лет в полиции, уж насмотрелся. И врач ещё уверил.
-О господи!
Владимир грузно осел на стул, вспомнив, как ездил к обходчику, как тот угрожал ему ножом.
-Значит он убийца!
-Ну уж вряд ли, чтоб кто-то кровь свою просто так отдал.
-А он что говорит?
-Сейчас еду допрашивать. А вас, Володя, попрошу быть очень осторожными. Вдруг у него сообщники есть или сестра эта.
-Что вы, Полина здесь совсем не причём, она как ребёнок.
-Да, я видел, но всё-таки будьте осторожны.
-Конечно, буду! Я в своей спальне ставни железные вставил, так что как в крепости.
-Ну, вот и отлично.
-Григорий Никитич, вы уж, пожалуйста, оповещайте меня о расследовании. Очень интересно мне.
-Написать эту историю изволите?
-Что вы, вот уж никогда в себе писательских побуждений не чувствовал.
-А папаша ваш писал разные истории.
-Знаю, дикости всякие.
-Не без того, но местами занимательное было чтиво. Что ж, прощайте и будьте осторожны.
-А вам успехов в расследовании.
По уезду Григория Никитича Владимир поспешил к Полине. Та раскладывала свои вещи и плакала.
-Почему плачешь?
-Она сказала, что я ведьма.
-Кто?
-Старуха эта. Она злая.
-Вот уж глупости. Она не злая, а ты хорошая девочка, а никакая не ведьма. Забудь, давай я тебе помогу разложить вещи. А что это?
В небольшом саквояже Полины половину места занимала большая волчья шкура.
-Это брата, он её очень любит и всегда велит беречь.
-Ох она и воняет. Может выстирать её?
-Не надо, я её в сундук положу и слышно не будет. А зачем приезжал это дед? Он забрал брата.
-Хотел и тебя забрать, но я заверил его, что позабочусь о тебе. Какая же ты красивая.
Владимир привлёк её к себе и повалился на кровать. Стал жадно целовать её, снимая одежду. Полина послушно подставляла лицо и расстёгивала пуговицы. Он с трудом оторвался.
-Встань и пройдись передо мной.
Она встала и прошлась, ничуть не смущаясь.
-До чего же ты красивая! Мой персик.
-Как это?
-Это фрукт такой, за тридевять земель растёт и у нас, если в оранжереях. Больших денег стоит, рубль штука, а то и более. Сам по себе как яблоко, только гораздо сочней и слаже, а ещё косточка большая в середине.
-У меня тоже косточка?
-У тебя сладость. Иди сюда.
До утра не было спокойствия молодому хозяину и только с расцветом изнемог он и заснул, даже во сне обнимая приобретённое сокровище. Дел было много важных, весной день за год, но спал Владимир и никто не решался его будить, понимая деликатность обстоятельств. Проснулся далеко за полдень, сказал готовить обед и вскочил на коня навёрстывать упущенные дела. Мужички уже всё знали, поглядывали на пышущего энергией барина и кумекали, что баба делает с мужиком. И ведь кто бы подумал, фитиль, а не баба, тихая да молчаливая, а на вот тебе. Разожгла.
Вернулся поздно вечером, усталый и довольный. Полина сидела с Евграфовной на кухне и чистила картошку на завтра. Отослал её в спальню чисто одеться.
-Вы, я гляжу, уже поладили, а, Евграфовна? Как девка?
-Будто и ничего, только странная.
-Это она дикая просто, людей не видела.
-Это ты, барин простой, а она другая. Вроде как совсем без соображения. Что ни скажи, то и делает. Хоть верёвки из неё вей.
-Смирная, это хорошо.
-Чудная она, барин, чудная. Брось ты лучше её. Сколько то девок видных. Взять бы хоть Груню, мельниковскую дочь. Уж на что красавица, так передать трудно. Рослая, в теле, мужики глядят, облизываются.
-А вдруг я ей не мил буду?
-Чего ж это не мил ты, если рослый, чуб он какой, ещё и барин!
-Смешно говоришь, Евграфовна. Любят не за барство.
-А за что ты её полюбил, дрова эти? Ни ума, ни понятия, цицки как дули торчат и вся баба!
-Ну не шуми, не шуми. За что полюбил, сам знаю. Уж не спутаю. Подавай ужин и чтоб Полину не ругала, а только за шерсткой гладила.
Владимиру теперь было хорошо и так понимал, что счастье. Хоть и греховное, так лучше, чем без него. Ночи то такие стали, что не знаешь когда и пролетают, стрелой прямо. А она смеётся, тихим своим голосочком. Уж как только не называл, и котёнком и пташечкой.
Утром приехал Григорий Никитич, с таким лицом, что будто завтра конец света.
-Сбежал, сбежал подлец!
-Кто?
-Да обходчик этот, чертов!
-Как сбежал?
-Да бог его знает как? Утром пришли, дверь в камеру открыта, на нарах сторож задушенный лежит. Наверное, как-то обманул его, уговорил дверь открыть, набросился и задушил.
-Вот так да.
-Он может к тебе прибежать, когда про сестру узнает. Так что оставляю тебе четырех казаков для охраны.
-Вот этого не надо.
Посторонние люди в доме мешали счастью.
-Почему не надо.
Владимир открыл рот, потом закрыл, потому что правду ведь не скажешь, а потом соврал.
-Потому что если казаков увидит, то не сунется, будет момент выжидать. Не хочу  под страхом жить, пусть является, я уж встречу.
-Володя, он душегуб, страшный душегуб. Эта кровь, не спроста. Думаю это для ритуалов богомерзких.
-Каких ритуалов?
-Магических. Слышал, небось, что в Москве секту раскрыли. Сатане поклонялись, кровью человеческой причащались. Все газете об этом гремели. Опасаюсь как бы не из тех.
Владимиру стало страшно, что вот с каким мерзавцем дело то придётся иметь. Может и стоит казаков оставить, всё-таки спокойней. Но идти на попятный было как-то совестно, револьвер с патронами имеется, с бунтовщиками справился, с сектантом и подавно.
-Ничего, Григорий Никитич, справлюсь. У меня револьвер, ружье отцовское есть, стеречься буду. И если сюда заявится, то уж не выпущу. Отправлю негодяя в ад прямой наводкой.
-Даст бог. Мы его тоже ищем, телеграфировали по губернии, приметы описали, трудно ему будет спрятаться.
-Не уйдёт.
Григорий Никитич уехал, а Владимир запер все двери и окна, проверил засовы, поменял патроны в револьвере, достал ружьё и пошёл в Полине. Той что-то нездоровилось, бил озноб её, жаловалась на слабость.
-Ты мне ванну будешь делать?
-Какую ванну?
-Брат всегда ванну делал, когда я заболевала.
-Чуть позже, Полина, чуть позже ванну сделаю. Пока не до того. А ты выкинь эту шкуру.
-Холодно мне.
-В перину укутайся. А то ведь воняет. Да и сырая она, давай вывешу, пусть проветрится.
Забрал эту зловонную шкуру, хотел бросить её подальше в чулан.
-Тяжёлая.
Шкура была странная, таких Владимир ещё не видел. Лапы оставлены с когтями, хвост, пасть с клыками. Он раньше не видел, аккуратно завёрнута была, а сейчас даже передёрнуло. Развернул её, ну точно волк. И дыра на боку. Присмотрелся - пулевое отверстие. Ну, чего ожидать, волк то не сам пришёл под нож свежевателя.
Уже когда шёл с чулана, как-то нахмурился и пошёл не к Полине, а в свой кабинет думать. Просидел там больше часа, вскочил и в чулан понёсся. Снова шкуру развернул. Поглядел дыру. Подходила. Он в волка с этой стороны стрелял. В того волка, что нёс младенца. Вот откуда и кровь в жбане. Обходчик - оборотень. Воровал младенцев и пил их кровь. Как есть оборотень. Потому и собак не держал, хоть место глухое, потому и огорода не было. От таких мыслей схватился Владимир за голову. Думал мчать в город, да Григорию Никитичу рассказать. Даже сапоги надел да на порог выбежал. Но одумался. Что он скажет? Про оборотня? Смех какой-то. То есть может Григорий Никитич и поверит, а больше никто. И Полину не хотел оставлять. Её сейчас занемогшую тащить в город не мог.
Вернулся домой, отпустил Евграфовну раньше времени, снова все двери и окна проверил. Скоро уж темнеть будет. Надо бы хитрость какую обходчику состроить. Чтоб уж наверняка кровопийцу этого остановить. Про Полину догадывался, что никакая она ему не сестра, а украденный ребёнок, которого растил для себя. Мерзавец. Волк. Сколько же отец волков истребил. Владимир вспомнил про капканы. В чулане, за сундуком лежали старые капканы, которыми никто уж не пользовался. Как раз для волков. Побежал туда, выбрал какой новее. Взвёл. Теперь бы в капкан его заманить.
И придумал Владимир такое. Вывесил в сарае шкуру волчью, вроде проветривать, вроде он и знать ничего не знает. А на входе капкан в соломке припрятал. Почует обходчик свою шкуру, обрадуется, бросится к ней и будет пойман железом. Пусть потом уйдёт с передавленной ногой. Никуда не денется. Вдобавок ещё разжать ему ещё капкан надо, а это и Владимиру, тяжело было.
Вернулся в дом, дверь накрепко запер, фонарь приготовил, керосинку и побежал к Полине. Та свернулась калачиком под горой перин, так что и не видно. Дрожит, жалуется, что холодно и зуб на зуб у неё не попадает. Владимир углей с печи принёс, поставил в ногах, сам рядом сел. И глядит, что хуже ей, с каждым часом хуже. К врачу бы. Да только стемнело уже, куда ехать и ведь обходчик рядом может кружить.
-Потерпи, Полина, потерпи до утра. А там уж повезу тебя к врачу.
-Холодно мне.
-Ничего, сейчас согрею, я же большой, тёплый вон какой.
-Холодно.
И дрожала она, будто не под перинами, а во льду лежала. Владимир сапоги скинул, сам рядом прилёг, обнял её, шептал, волосы губами шевелил.
-Сейчас согрею, столько перин, что согрею.
Но и перин много и угли греют и сам, а она всё холоднее становится, уж и говорить почти перестала, синеет да зубами цокает.
-Поля, Полечка, Поля!
Ему бы встать да печь во всю растопить или горячим чаем с мёдом поить, а он боится уйти, кажется, что только встанет, только уйдёт и умрёт она.
-Поля!
Притиснул к себе как мог, горячим воздухом в лицо дышал, хоть как-то хотел согреть. И в лихорадке этой вдруг открылось ему явно, что как же без неё, что если умрёт, так это даже представить нельзя, потому что как же! Как же без неё жить? Не сможет он жить, что это за провал будет такой, что за дыра, если её не станет. Ничем не заделать, никак не спастись.
-Полечка!
Целовал её в холодеющие губы лихорадочно, шептал что только до утра, только чуть-чуть продержаться, а там уж врачи вылечат, спасут врачи, но и сам не верил. Вдруг крик со двора. Она чуть встрепенулась, но уже без сознания была. Сообразил, что попался обходчик, больше некому кричать. Пусть сдыхает душегуб, даже не выйдет к нему, но тот вспомнил, как он про хворь Полину рассказывал, что лечил её. Может знает как спасти, как лекарство сделать.
-Поленька, не умирай, дождись Поленька! Солнышко моё, ты для меня всё, Поленька, дождись!
Не стал и сапог одевать, босой побежал на двор, фонарь по дороге прихватил. Светит и видит, что в капкане обходчик воет и тянется к шкуре.
-Попался, нечисть!
Как бросится на Владимира, рычит, что зверь раненный, хоть так оно и есть.
-Пусти меня!
-Говори, как Полину вылечить!
-Пусти меня, я её вылечу!
-Нет уж, не пушу, душегуб ты!
-Если не отпустишь, погибнет она!
-Если погибнет она, так пристрелю как собаку!
-Всё равно мне погибать!
-Говори, как её спасти!
-Не скажу. Так ты меня сразу застрелишь! А ведь я тебе нужен!
-Зачем?
-Не спасёшь её ты без меня!
-Почему не спасу?
-А где будешь кровь брать?
-Какую кровь?
-Младенческую!
-Причём здесь кровь?
-А притом, что только кровь её вылечит!
-Не ври, мерзавец, не ври!
-А я и не вру. Что, полюбил Польку? Полюбил! Теперь ты у меня в кулаке, теперь ты мой раб будешь!
-Говори, как её спасти!
-Кровью. Вот жбан, добыл я пока сюда бежал, свежая кровь, младенческая. Надо воды нагреть, трав добавить, крови и покупать её. Враз выздоровеет.
-Не нужна ей кровь, это ты кровопивец.
-Нужна ей кровь, барин, очень нужна, без крови она жить не сможет! А потому и я тебе нужен, чтоб кровь ей добывать!
-Брешешь ты, брешешь! Нет такой болезни для человека, чтоб только кровь излечивала!
-Для человека может и нет, да только она не человек!
-Э, да ты ума лишился, раз такое говоришь! Чего с тобой болтать!
Поднял пистолет, а обходчик на полу около перебитой ноги извивается и хохочет.
-Ну, застрели, застрели меня, а до утра умрёт она! Ведь холодно ей, посинела, зубами цокотит! И хоть как не старайся, а не согреешь ты её! Не согреешь! Так ведь!
-Говори, негодяй, что с ней!
-Умирает она. Точнее не умирает, потому что и так мёртвая.
-Живая она!
-Нет, не живая! Живого человека только бог создать может, а её я создал! Вот этими вот руками создал!
-Ты её отец?
-Творец! Я придумал, как её сделать и сделал! Я всегда был один, все ненавидели меня, я ведь уродлив! Все презирали меня! А я создал её, чтоб она меня полюбила, чтоб ухаживала за мной и дарила наслаждения! Я сделал её из мяса и костей при помощи древних заклинаний! Я оживил мёртвую плоть и она смогла жить!
-Я не верю!
-Как хочешь! Но я создал её! Только я не мог победить смерть надолго. Не мог и не могу. Через неделю она начинала умирать, начинала холодеть и спасти её могла только кровь, свежая детская кровь. И добывал ей кровь, я спасал её тёплыми ваннами, чужими жизнями поддерживал её жизнь. Я научился становиться оборотнем. Сперва, садился в товарняк, отъезжал подальше, выбирал дом, пробирался туда, воровал младенца и волком тащил домой. Сцеживал кровь и купал её! Зимой дорогу занесло и поезда долго не ездили. Снег глубокий, я не мог бегать слишком далеко и стал воровать по соседним сёлам. Случайно наткнулся на тебя! Помнишь ту ночь? Ты подстрелил меня, я едва не умер! И она едва не умерла без свежей крови!
-Ты врёшь, ты всё врёшь!
-Вот тебе кровь, пойди и намажь ей губы. Ты сразу увидишь, как она оживёт. Потом сделай ей ванну и спаси её!
Владимир выхватил жбан и побежал в дом. Он не верил этому бреду, он должен был убедиться, что такого не может быть! Он вбежал в комнату.
-Поля!
Она была почти мертва. Деревянными пальцами открыл жбан и мазнул её чем-то красным. Мгновенно лизнула и чуть приоткрыла глаза. Мазнул ещё, что-то шепнула. Она действительно оживала! Владимир вспомнил её слова про ванны, она же несколько раз говорила про ванны.
Бросился в сарай. Там обходчик старался разжать капкан и освободить ногу.
-Ну что, убедился!
-Негодяй! Что ты сделал!
-Я устранил несправедливость! Почему ты родился богатым и рослым, а я бедным и мерзким? Почему тебе всё, а мне ничего? Разве я хуже тебя или меньше хочу радостей? Почему она должна быть твоей, а не моей! Я тоже хочу её тела! Я её создал и она моя!
-Она никогда не будет твоей!
-Без меня она умрёт! Кто будет добывать ей кровь?
-Она сможет жить без крови!
-Она ничего не может! У неё нет воли! Я же говорил, что она не человек! Человек свободен, человек решает и человек отвечает! Она не может решать, она только выполняет! Она ни разу не ослушалась меня, потому что она не может ослушаться! Она только подчиняется! Она моё творение!
Владимир выстрелил. Прямо в лицо, этому мерзавцу, упивающемуся своим могуществом. Негодяю! Бросился в дом. Полина была ещё жива, маленький углик тепла ещё теплился в её остывшем теле. Бросился на колени перед ней и стал рыдать. Поглядел на флягу с кровью. Мелькнула мысль спасти. Выкупать её и она будет жить. Схватил флягу и остановился. Нет! Нельзя!
Вскочил. Она умрёт, он не хотел, чтобы она умерла, он любит её, он не может без неё! И ведь кровь уже есть, младенца не вернуть! Пусть живёт она! Потом, потом будь что будет! Потом показать лучшим докторам, повезти в столицу или даже на воды, заплатить сколько угодно и спасти! Он схватил флягу и зарыдал. Спасти её чужой жизнью. И дальше ей будут нужны новые жизни, новые убийства. Не ей, ей ничего не нужно. Ему, потому что ему нужна она!
Ужас, его охватил ужас. Он представил грех. Жить, только ценой смерти других. Его любви нужна кровь невинных младенцев. Иначе Полина умрёт! Она умрёт! Он почувствовал, как сердце разрывается надвое. Он выхватил револьвер. Лучше умереть самому! Умереть самому!
Она содрогнулась и Владимир решил. Она невинна. Её создал злой гений и обрёк на жизнь, больше похожую на смерть, на жизнь без выбора, жизнь нуждающуюся в постоянном убийстве. Она невинна, потому что она не человек, в ней нет повреждения природы от грехопадения. Она совершенна. И она должна умереть. Ей нельзя жить. Её жизнь невозможна! Гордец хотел обхитрить Бога и создал её.
Выбросил прочь флягу с кровью, сел рядом и был с ней, пока она умирала. Приехали казаки, услыхавшие выстрел, утром прибыл Григорий Никифорович, что-то говорил, но Владимир ничего не слышал. Он погрузился в какую-то странную тишину, в которой лишь иногда раздавался голос Полины.
Через год его отвезли в дом для умалишенных. Он убегал оттуда и его каждый раз ловили на неказистой могилке с покосившимся крестом, где была похоронена она. Потом крест убрали, могилку сравняли, а барина нашли утопшим в соседнем пруду.