Случай на поминках

- Слушай, у меня для тебя есть халтурка, - сообщил мне знакомый по имени Миша, работающий инженером в одной конторе, занимающейся ремонтом каких-то производственных агрегатов, - В воскресенье похороны, нужен доктор - мало ли кому плохо станет. Заплатят так, что тебе на полгода хватит, да еще и на поминках накормят.
- А кого хоронят?
- Владимира Сергеевича Годовалого, директора нашей конторы. Три дня назад от инфаркта помер, Царствие ему Небесное.
- Хорошо, куда приходить?
- Подходи к нашей конторе, там будет стоять автобус, на нем и поедешь. Встретимся на кладбище.
Воскресенье 22 декабря выдалось на редкость морозным, дул пронзающий северо-восточный ветер. В условленное время я находился в условленном месте и уже вскоре автобус вез меня по направлению к Южному кладбищу. Вместе со мной ехали десять музыкантов с блестящими медными трубами и целый воз венков. Вскоре автобус прибыл к месту своего назначения и мы вышли.
Все пространство возле кладбища было буквально запружено машинами различных марок - от “Мерседеса” до “Москвича” включительно. Тут же стояли два автобуса с самыми близкими родственниками и друзьями покойного и автобус-катафалк с самим дубовым гробом.
Вскоре все прибывшие выстроились в похоронную процессию. Музыканты дунули в трубы, раздался похоронный марш, мотив которого известен абсолютно всем. С летящей музыкой спорили женские всхлипывания, которые почему-то казались крайне естественными, совсем не похожими на причитания, издаваемые бабушками-плакальщицами, которые еще сохранились в ряде южных городков Руси.
Что-то меня удивило, и уже через несколько минут я понял, что. На всех многолюдных похоронах обязательно бывает пара-тройка человек, на лицах которых светится радостное выражение, они прямо-таки горят счастьем и иногда даже шепотом рассказывают друг другу анекдотики и обсуждают пикантные истории из жизни покойного. Остальную массу составляют люди равнодушные, в лицах некоторых из них читается предвкушение предстоящей выпивки, другие же не выражают ничего кроме чувства исполнения долга. Еще небольшое количество людей усиленно и безуспешно пытается разбудить в себе скорбь, то и дело убеждая самих себя в любви к покойному и лишь ничтожное меньшинство скорбит по-настоящему. Здесь же переживали все и не было ни одного человека с гордо поднятой к небу головой. Несмотря на лютый мороз мужчины шли со снятыми шапками, отчего их волосы покрывались инеем. “-Ну ладно там друзья, родственники, но соработники-то что? Он же для них был всего-навсего работодатель, не хуже и не лучше других”, - раздумывал я. В похоронах явно чувствовалась какая-то загадка.
Возле вырытой могилы стояло пять могильщиков, по такому случаю одетых в нарядные черные костюмы. Для них похороны, трупы - рутинная каждодневная работа и понятие “сочувствие” к ним, разумеется, уже давно не применимо. Однако под действием надвигающегося вала, настоящего океана горя не выдержали даже они. Лица этих могильных людей тут же изменились, а по щеке самого молодого даже скатилась слеза, тут же превратившаяся в маленькую сосулечку.
Стали произносить прощальные речи. Вдова и дочь покойного страшно рыдали, а под конец вдова даже упала в легкий обморок, для выведения из которого потребовалась моя помощь.
 “Пригодился!” - с внутренней радостью и чувством собственного достоинства ответил я. Потом гроб открыли, и все друзья и родные поочередно попрощались с ним, проливая на холодное бледное лицо горячие слезы. Мороз к тому времени пробрал уже до костей, и любой нормальный человек в такой ситуации думал бы только о согреве, но, тем не менее, наша похоронная процессия все никак не могла распрощаться с покойным. Это привело меня в страшное негодование. “Ну, закапывайте же скорее, все равно он уже ничего не видит и не слышит! Околеем ведь, один труп еще сотню людей за собой в могилу утащит! Хоть бы до лета со смертью подождал, что ли!” - со злобой думал я, но внешне выражал все ту же неимоверную скорбь.
Наконец гроб водрузили на положенное ему место, и могильщики принялись за работу. За время панихиды грунт основательно замерз, и сокрушить его удалось только с помощью мощного лома, которым орудовал здоровенный детина-могильщик. Работа шла тяжело, и когда на холмик упал последний ком земли, я вздохнул с большим облегчением.
Обмениваясь воспоминаниями о покойным и глотая слезы процессия двинулась обратно. Скорбь постепенно овладела и мной. Теперь уже мне казалось, что я люблю покойного, и понесенная утрата превратит всю оставшуюся жизнь в постоянное ожидание ее конца, в котором сокрыта надежда на новую встречу с ним. Полюбил я и бредущих от свежей могилы людей, ибо соединенные одними и теми же чувствами мы на века превратились в почти родных братьев и сестер.
Тем временем короткий декабрьский день закончился. На небе взошли звездочки, которые тут же отразились в лежащих на земле снежинках, соединив тем самым Небеса с Землей.
На автобусах мы прибыли в Мишину контору, где уже в несколько рядов были расставлены столы со всевозможными выпивками и закусками. Деликатесов было множество - от украшенных лимонными ломтиками осетров до копченой кабанины, но почему-то по соседству с ними встречались и простые блюда, начиная от традиционной кутьи и заканчивая вареной картошкой. Среди выпивки коллекционные вина соседствовали с водкой “Русская” и портвейном “Агдам”.
 Расселись, стали поминать. Кто бывал на таких мероприятиях, тот знает, что поминки являются поминками исключительно до третьей - четвертой рюмки, потом они плавно переходят в обычную пьянку с разговорами о жизни, о женщинах и т.д. Однако здесь явно было исключение, и чем больше собравшиеся пили алкоголя - тем горше были их слезы, тем отчаяннее причитания. Такого рева и причитаний, наверное, не бывает даже на похоронах родной жены, и поэтому все происходящее имело скорее не реальный, а какой-то сверхреальный вид. Если обычно на поминках сперва вспоминают о смерти как таковой, потом об умершем, но потом мысли прочно переходят на текущую жизнь, то здесь все происходило как раз наоборот. В скорбных речах чувствовался трагизм, порождаемый наличием смерти как таковой, а сам Годовалый воспринимался лишь как символ человека, попавшего под ее косу.
- Пусть, пусть Володя пройдет через черноту Небытия, выйдет оттуда и заступится за всех нас! А мы здесь уже помолимся за него, - говорил сын.
- Давайте теперь каждый вечер сначала молиться за него, а потом - просить его о заступничестве! По двенадцать раз! - уже заплетающимся языком предлагал кто-то из друзей.
О заслугах Владимира Сергеевича в прошедшей жизни, на мое удивление, никто даже и не вспомнил.
- Нет, папа никуда не делся! Он есть! - вся в слезах утверждала его дочка, - Просто Там он стал таким великим, что мы не можем его увидеть! Вот все мы знаем, что живем на Земном шаре, все по нему ходим, а кто-нибудь из вас его видел?!
- Да, какой он сейчас сказать очень трудно! - философски заметил старичок с интеллигентной бородкой.
Страсти накалялись. Кто-то от горя, ставшего злым и яростным, начинал рвать на себе рубаху, а кто-то уже явно собирался ломать и крушить мебель. Стремление как можно ярче выразить свое горе постепенно стало приобретать вид соревнования.
Тут скрипнула дверь, и в зале появился человек, личность которого для меня показалась знакомой. Он тихонько подошел к столу и с грохотом разбил об пол большой хрустальный графин с водкой. Тут же внимание собравшихся обратилось к нему.
Что тут началось! Дамы завизжали, несколько из них мигом рухнуло в обморок. Бородатый старичок перекрестился, мужчины стали недоуменно поглядывать друг на друга. Кто-то пропустил лишнюю рюмку водки, кого-то наоборот потянуло на воду. Через секунду настала гробовая тишина, которая продлилась несколько минут. “-С чего бы это? Вроде традиция проведения поминок такого не предполагает”, - удивился я.
- Владимир Сергеевич, но ведь Вы же... Умерли! - недоуменно прошептал кто-то. И только тут до меня дошло, что пришедший никто иной, как Владимир Сергеевич Годовалый, он же покойник.
- Умер, - спокойным и громким голосом, как будто произошло что-то уж очень незначительное, подтвердил он, - Ну и что?
Тут же все собравшиеся вскочили со своих мест, наперегонки бросились к Годовалому и принялись его трогать, обнимать, целовать. Вскоре Владимир Сергеевич оказался окруженным плотной толпой, из которой раздавался один и тот же выкрик “Воскрес! Милостью Божьей”, - пробормотал дедушка, которому по старости лет было не протолкнуться к герою дня.
У меня возникло ощущение, что нахожусь в дурдоме. То, что появление покойного вызвало столь слабое удивление, было весьма странным, и столь же странным показалось наступившее затем неудержимое, неистовое веселье. Владимира Сергеевича подбрасывали на руках, обнимали, целовали, пили за его здоровье.
- С новым рождением Вас! - неслось отовсюду.
Музыканты, еще совсем недавно игравшие траурный марш, вновь схватились за трубы и стали исполнять что-то залихватски-веселое, а семья воскресшего не имея возможности снять черные одежды, нацепила на себя красные накидки.
Откуда-то появилось будто специально заготовленное шампанское, раздались совсем уже радостные возгласы. И снова создалось ощущение, что Владимир Сергеевич был всего-навсего символом, только на этот раз - грядущего Воскресения.
- Все воскреснут, только одни раньше, другие позже! - провозгласил дед-философ, - Кто же в этом сомневается!
“Что я, во сне, что ли?” - подумалось мне, но тут же я ощутил толчок в правый бок. Рядом стоял Миша:
- Пойдем, перекурим!
Мы вышли из ставшего праздничным зала и закурили.
- На будущий год придешь? - спросил Мишаня?
- Как на будущий год? Зачем? - удивился я.
- Ну снова на похороны.
- На какие похороны?
- Владимира Сергеевича, с последующим его выходом из могилы.
- Что, это уже каждый год? - спросил я, окончательно сбитый с толку.
- Да, вот уже десять лет, еще до меня началось.
- А, так это просто спектакль, чудачество так сказать! - обрадовано закричал я, решив, что в одно мгновение все понял и запутанная загадка разрешилась столь просто, даже смешно.
- Не совсем. Просто Годовалый страшно боялся смерти, даже у психиатра лечился по этому поводу, а какой-то доктор-кардиолог ему возьми да и ляпни, что у него больное, уже не поддающееся лечению сердце и он в любой момент может умереть. Что тогда с Владимиром Сергеевичем было! Рассказывают, что он целый месяц из дома не выходил, все плакал и водку пил, детей целовал и приговаривал: “На кого же я вас оставлю?!” Стало ясно, что если Годовалый и не помрет от сердца, то угробит себя черной тоской и пьянством, и родственники не знали, что и делать. К докторам Владимир Сергеевич идти наотрез отказался, к психологам и парапсихологам всяким - тоже. Ну, тут родственники и друзья забегали, засуетились и нашли бородатого дедушку, которого ты сегодня видел. Старичок этот и подсказал способ, каким можно победить смерть - надо каждый год символически умирать и символически воскресать, это и должно уберечь от смерти реальной. Он продумал до мелочей весь ритуал, убеждает родственников и друзей в реальности его смерти, да так, что ни у кого и сомнений не остается, прямо мастер. У меня и при всем желании такого бы не получилось. Ну а остальные уже от них скорбью заражаются, когда она столь сильна, то это само по себе получается.
- Да, дедушка гениален, - согласился я, вспомнив сегодняшние похороны, - Но все-таки, что же лежало в гробу?
- Восковая кукла - точная копия Годовалого.
- А где находился в это время сам Годовалый?
- Усыпленный особым, известным только дедушке снадобьем, крепко спал в точно таком же гробу, но только в специально купленном для этих целей доме в Красном селе. О наличии того дома он, кстати, и сам не знает, его уже спящим привозят туда, а просыпающимся - увозят.
- Вот это да! Открыть способ обмана самой смерти! Это что-то даже в голове не укладывающееся!
- Ну, конечно, что он его сам изобрел - весьма сомнительно. Наверное, в каких-нибудь тайных книгах прочитал, нам недоступных. Может и от соответствующих людей узнал, говорят он в каких-то странных кругах вращается, когда-то в северной Индии работал и весьма интересовался индуизмом, потом его на Чукотку занесло, там он с шаманскими культами разбирался, одним словом - дело темное. Только семье его от этого - одни беды. Вроде бы богатый, денег имеет достаточно, а перед очередной “смертью” все годовые сбережения как ветром сдувает, и куда они деваются - одному Богу известно. За последние десять лет ни одного пальто себе не купил, все в старенькой курточке ходит, и дети его так же. Родные чуть не плачут, а сделать ничего не могут, боятся видно его по-настоящему потерять. Да и сам Владимир Сергеевич все больше и больше в облаках витает, даже о работе стал думать мало, дела фирмы из-за этого страдают. Он даже говорит о том, что если еще проживет десять лет, то уйдет в монахи...
- И что, всегда все так же хорошо проходило, и каждый год есть такая натуральная, без малейшей симуляции, вера в его кончину?
- Однажды почему-то они со стариком решили хоронить его в крематории. Тогда все прошло плохо, этот полузавод-полувокзал даже и при самой что ни на есть реальной смерти любую скорбь отобьет, там только о машинах думать хочется.
- Как ты думаешь, а если он когда-нибудь все-таки умрет по-настоящему, то что тогда будет? - с насмешкой спросил я.
- Что... Я думаю, что ничего. Также придет обратно. В очередной раз, - после некоторой паузы уверенно ответил Миша.

ТОВАРИЩ ХАЛЬГЕН
2004 год